Дело незалежных дервишей Ван Зайчик Хольм

Меч Бага описал короткую кривую.

Двойной выпад – мечом и ножом.

Нож Баг подловил и легким, но сильным толчком выбил. Звякнул о камни металл.

Сзади доносились звуки шумной схватки. Кто-то тонко заверещал от боли, оглушительно в замкнутом объеме пещеры ахнули выстрелы – но противники не обращали на все это внимания, сверля друг друга взглядами.

Глаза лысого налились кровью.

«Злится, – отрешенно отметил Баг, – значит, проиграл».

– Этц! – высоким голосом выкрикнул лысый, перехватив меч обеими руками и делая очередной выпад.

Баг слегка отклонился влево, перебросил меч в левую руку лезвием вниз и, проскальзывая лысому за спину, туда, где ящики и компьютер, нанес скользящий удар по животу противника.

Лысый рухнул на камни.

«Намо Амитофо…»

Баг неторопливо обернулся, вложил меч в ножны и в бездушном свете ламп оглядел поле битвы.

Дервиши были разбиты наголову: более двух десятков их раскинулось на полу пещеры, скорбя от повреждений разной степени тяжести. Подающих признаки жизни – а таковых было большинство – молодцы из тейпа Кормибарсова сосредоточенно вязали собственными же кушаками злодеев и прочими их опоясками. Баг отметил пару отдельно валяющихся усеченных рук. Одну из этих рук отделил от привычного ей туловища, кажется, он сам. «Богдан будет дуться, – смущенно подумал Баг – И чего это я так увлекся»…

Посреди пещеры высился сложивший руки на груди невозмутимый бек Кормибарсов. Поймав взгляд Бага, достойный Ширмамед скупо улыбнулся и едва заметно кивнул с уважением: мол, видел, оценил, умеешь.

Баг сдержанно поклонился в ответ, озирая пещеру еще и еще раз, – он нигде не видел Богдана.

– Там, – коротко ответил на невысказанный вопрос бек, и жилистый палец его указал направление.

В то же самое мгновение из бокового прохода, на который был нацелен указующий перст Ширмамеда, донесся громовый голос Богдана:

– Подданный с паяльником! Остановитесь! Как вам не совестно?

А потом грянул выстрел.

«Не обрез, – определил Баг, очертя голову бросаясь в узость скального коридора. – И не автомат. Похоже, „макаров“. Неужто минфа так раздухарился? Ай да Богдан…»

Проход вывел Бага в еще один просторный зал. По стенам его, как соты в огромном улье, располагались койки. Очевидно, тут было нечто вроде казармы. В зале не было ни души – но в противуположной стене виднелся узкий, щелеобразный грот. Посреди него помещалось старое деревянное кресло, в коем, бессильно откинувшись на спинку и свесив набок голову с закрытыми глазами, сидел обнаженный по пояс французский профессор, борец за права человека во всем мире и член Европарламента Глюксман Кова-Леви. Он явно пребывал без памяти. Мертвенно бледное лицо его было украшено синяками и ссадинами, а на груди проступали явственные следы недавних ожогов.

Рядом с профессором суетился бледный, как мел, Богдан: он судорожно резал трофейным ножом ремни, каковыми Кова-Леви был натуго привязан к подлокотниками и ножкам кресла. Неподалеку лежал пухлый дервиш: кровь растекалась из-под его головы, а в двух шагах валялся поражающий размерами паяльник. От паяльника ощутимо веяло жаром.

Богдан поднял на Бага отчаянные глаза. Очки его сидели криво и всполошенно.

– У меня не было выхода, – тихо проговорил бледный как смерть минфа. – Этот изверг… он уже…

– Ты все сделал правильно, драг еч, – положил ему руку на плечо Баг. – Я горжусь тобой.

– В аяте пятьдесят девятом суры «Добыча», – молвил незаметно подошедший Кормибарсов, – сказано: «Где ни застигнешь их во время войны – рассей их. Те, которые будут после них, может быть, будут рассудительнее». Таковы законы Аллаха для мужчин, – сочувственно добавил он. – Если пошел на войну – обязан стать воином. И ты стал им, сынок. Я расскажу Фирузе. Она, когда вернется, восхищенно омоет тебе ноги. И не раз. Да.

Богдан коротко оглянулся через плечо на бездыханное тело – и медленно перекрестился чуть дрожащей рукой.

– Упокой, – тихо проговорил он, – Господи, с миром душу раба твоего – а имя его ты сам знаешь…

Бек тем временем приложил пальцы к шее бесчувственного Глюксмана. Кивнул.

– Жить будет. Но надо в «Яджудж и Маджудж». Быстро надо, да.

Тут где-то снаружи, встряхнув, казалось, всю толщу породы, грянул приглушенный массивом скалы взрыв, и в пещеру влетел Кормимышев с саблей в руке.

– Там еще подошли! – доложил он беку.

– Отродья шайтана, – заскрипел зубами Ширмамед. – Кормибыков!!

На полянке перед пещерой дымно пылал черный «мерседес» Ничипорука. Скорчившийся за камнями Кормибобров, сверкая бешеными глазами, вставлял запал в брусок пластиковой взрывчатки. Посреди поляны сошлись в схватке по-мужски молчаливый строй богатырей Кормибарсова и беспорядочная толпа орущих дервишей; вопли «геть!» и «на хрен!» так и секли воздух. Изредка в это многоголосие вплетались призывы к Горнему Старцу, известному своими милостями, а равно и всепобеждающим милосердием.

Богатыри рубились безмолвно и слаженно, но дервиши брали числом – лезли настырно как муравьи, не считаясь с потерями.

– Ширмамед-ага, – Баг обернулся к Кормибарсову, – этак мы до вечера провозимся.

– Ты прав, почтенный воин Аллаха! – Борода бека распушилась от гнева. Глаза метали молнии. – Эти недостойные имен дети порока не заслуживают благородного обхождения мечом! Кормибыков! Пора добраться до картечи! Да!

И в тыл первой линии немедленно выступила вторая, с Кормибыковым во главе и с поразительного калибра обрезами в руках. Встав на одно колено за спинами сомкнутого строя мечников, второй стратегический эшелон бека разом прицелился. Баг от любопытства даже вытянул шею, чтобы лучше видеть.

– Кормиконев! – подал команду бек. Его рык легко перекрыл шум сражения и достиг ушей богатыря. Услышав призыв, Кормиконев коротко взмахнул саблей и что-то крикнул, и тут же вся первая линия отработанно повалилась на траву, а воины Кормибыкова мгновенно произвели в нападающих залп.

Воистину то были обрезы залпового огня.

Эффект их применения был страшен: в сизом дыму на ногах остались стоять, пошатываясь, лишь единицы, прочие же дервиши с воплями и воем рухнули наземь.

В наступившей затем тишине раздался оглушительный множественный щелчок: богатыри в папахах единообразно взвели курки вторых стволов своих орудий.

В тылу у дервишей появился из-за камней Кормибобров с взрывчаткой в руке.

– Неверные! – в звенящей тишине воззвал к ошеломленным дервишам ургенчский бек. – Не доводите до греха! Сложите оружие сами, ибо видит Аллах: следующий залп будет уже совсем крупной дробью.

После некоторого замешательства послышались нестройные голоса:

– Сдаемся!

Бек кивнул.

– То-то, зловонные прихвостни вероломного отделенца. Вяжи их, Кормиконев!

Со стороны войска ургенчского Бека потерь не было. К многочисленным же порезам суровые воины отнеслись с презрением, хотя и со вполне профессиональной добросовестностью обработали и перебинтовали раны подручными средствами. Бездумная удаль явно не была в чести у настоящих мужчин.

Всего были пленены пятьдесят четыре дервиша. Убитых считать не стали, полагая это недостойным занятием: какой смысл считать шакалов, сказал бек; считать поверженных врагов – значит, оказывать им уважение и признавать их воинами, а шакалов и гиен мы истребляем без счета. Баг почесал в затылке: насчет «без счета» было явным восточным преувеличением, к тому же и шакалы, и гиены – равноправные временные вместилища бессмертных душ; в этих формулировках, как Багу показалось, бек немного погорячился. Но вслух сдержанный человекоохранитель ничего не сказал. Трех и впрямь безвозвратно убиенных уложили пока в тени ближайших кустов, а пленных сообразными пинками загнали в пещеру.

Багу было немного не по себе. Боевой пыл ушел, уступив место сожалению о загубленных жизнях – пусть и человеконарушителей, пусть и откровенных злодеев, но все же людей. Видеть умертвия в подобном количестве Багатуру «Тайфэну» Лобо приходилось нечасто. И он искренне надеялся, что карма впредь избавит его от участия в настолько уж деятельных мероприятиях.

«Хорошо, что Богдан был в пещере, – подумал расстроенный человекоохранитель, – рядом с Кова-Леви, и исхода сражения на поляне не видел. Может, оно и к лучшему».

Впрочем, тут же выяснилось, что насчет Богдана Баг несколько ошибся: вернувшись к пещере, он застал друга не в ее каменном нутре, близ кресла с обеспамятевшим профессором, а снаружи, у самого входа. Богдан расположился на удобном для сидения камне, а напротив него к валуну был прислонен связанный Абдулла. Явно справившийся с потрясением минфа вел с Ничипоруком обстоятельную беседу.

– …Подданный Ничипорук, – услышал Баг, подойдя, – все ваши подельщики пленены, и вы задержаны по обвинению в противучеловечных деяниях высшей степени тяжести. Вы сами работник человекоохранительных органов… теперь бывший, конечно… так что ничего нового я вам не скажу: ваши деяния однозначно квалифицируются как третье из Десяти зол. Совокупность ваших преступлений такова, что согласно действующим на территории Ордуси уложениям вам со всей неизбежностью грозит высшая мера наказания [28]с применением общесемейной ответственности, и тень ваших деяний ложится на всех ваших прямых родственников вплоть до прадедов и правнуков, а также на всех ваших боковых родственников вплоть до тех, с каковыми вы пребываете в отношениях траурной близости сыма и даже таньвэнь [27].

Абдулла закусил губу. Никакой решительности на лице его уж не было и в помине. Абдулла нынешний напоминал руины того, прежнего, уверенного в себе и полного внутренней силы начальника зиндана унутренных справ. «А ведь он, похоже, обожает свою семью, – с сочувствием, которое не так-то просто оказалось подавить, понял Богдан. – Он преданный потомок и предок… Как жаль, что он пошел кривым путем», – в сотый раз пожалел минфа.

– Однако… – Богдан сделал паузу. – Однако, должен вам напомнить, что ваше чистосердечное признание, глубокое раскаяние в содеянном и помощь в искоренении взращенного с вашей помощью зла, согласно дополнительной статье Уложения о смягчении вины, дарованной Милостивейшим Владыкой Цянь-цзуном в третий год под девизом правления «Умиротворяющее Всеединство Противоположностей», может вывести из-под действия тени ваших прадедов по женской линии, ваших внучатых племянников и младших двоюродных братьев по матери…

Перспектива была заманчивой. Побелевшие губы Абдуллы чуть задрожали.

– Прадедушка Садреддин Величко… – прошептал он.

– И прадедушка Садреддин Величко, – кивнув, подтвердил Богдан. – Он мирно и достойно доживет свой век. Дома, среди родных и с полноценными подмышками.

«Это ты правильно, драг еч, коли его, коли!» – с восторгом наблюдая за виртуозно осуществляемым процессом, подумал Баг.

– Вы обещаете? – голос Абдуллы впервые дрогнул.

Богдан пожал плечами.

– При чем тут я, – отвечал он. – Закон обещает.

Повисла долгая, тягостная пауза.

– Я… – Абдулла вздрогнул, словно воочию увидев, как тяжкая поступь высшей меры приближается к его ни в чем не повинным престарелым предкам и совсем уж невинным, отчасти даже еще не рожденным потомкам. – Я признаю…

– Ну и замечательно, – голос Богдана ничуть не смягчился. – Верю. И для начала… Вот что нас занимает. Этот Горний Старец – я что-то не пойму, он у вас бог или живой человек?

Абдулла отвел взгляд.

– Драг еч, ему совсем не жалко своих внучатых племянников, – с усмешкой заметил Баг. – Время брить подмышки!

– Это – человек… – через силу выговорил Абдулла. Запнулся. – Приказы отдавал он.

«О, как неизбежно избранный неверно путь даже сильного и прямого человека делает слабым и искривленным!» – подумал Богдан.

«Ого, как своего Старца закладывает», – подумал Баг.

– Ну что же, – Богдан достал из рукава трубку, – так звоните ему прямо сейчас и вызывайте сюда немедленно.

– Он сюда никогда не ездит.

– Придумайте что-нибудь. Вы же такой придумщик, подданный Ничипорук.

Баг перерезал кушак, стягивающий руки Абдуллы и встал рядом с ним, задумчиво вертя нож в пальцах.

Абдулла нерешительно принял трубку и, мгновение поколебавшись, неловко нащелкал номер затекшими пальцами.

– Вэй! Старец-ага… Салям… Да, я, Абдулла. Да, случилось. Вам лучше приехать к нам… А? Француз сказал, что расколется. Но чтоб только самому главному. Мне не хочет говорить. Не знаю, почему… Да пробовали! Все уже пробовали. Ну вот он и говорит, что только самому главному, а иначе откусит себе язык. Да, писать-то сможет, я уже подумал об этом, но он и так уже, как говорят гяуры, на ладан дышит. Помрет от болевого шока… Короче, лучше вам приехать.

Несколько мгновений Абдулла напряженно слушал, кивая.

– Да, да, он сегодня днем, хвала Аллаху, уезжает, там все в порядке. И жену забирает. А как же! Хорошо, через час ждем. – Абдулла протянул трубку Богдану. И, помолчав, мертвым голосом добавил: – Он приедет.

– Вот и ладушки, – усмехнулся Баг.

Время, оставшееся до приезда Горнего Старца – все же человека, а не божества, хотя рядовые дервиши наверняка о реальном человеке ничего знать не знали – было использовано с толком: поляну очистили от следов сражения, отполыхавший свое «мерседес» был сброшен в ближайшую пропасть, а выгоревший участок травы украшен небольшим, аккуратным стожком свежескошенного сена. Поднявшийся ветерок вполне способствовал очищению воздуха от копоти и гари. И вскоре перед пещерой воцарилась идиллическая картина приближающегося горного полудня. На одинокий куст на вершине скалы уселась птичка и немедля повела бесхитростную песнь о радостях жизни.

Когда до расчетного времени прибытия Старца оставалась четверть часа, Баг с Богданом и Кормибарсов со своими мальчиками укрылись в пещере. Все затаили дыхание и обратились в слух.

Минут через двадцать раздался едва различимый шум мотора приближающейся повозки; шум нарастал. Вскоре повозка затормозила перед пещерой.

Хлопнула дверца.

Шаги.

Тук-тук, тук-тук-тук.

Баг резко распахнул дверь, петли которой были обильно смазаны обнаруженным в пещере оливковым маслом.

На пороге стоял, щурясь в темноту прохода, глава уездной администрации Кур-али Бейбаба Кучум.

– Добро пожаловать, подданный Кучум, Горний Старец, милостивый и милосердный, – с непередаваемым ехидством приветствовал его Баг.

Нельзя сказать, что Богдан, увидев Кур-али Бейбабу, был вконец изумлен. Два мелких, но красноречивых факта давно уже насторожили его: то, что именно по приглашению начальника уезда прибыла в Асланiв труппа Императорского театра с пьесой о дружбе народов, после выступления коей удалось так мотивированно запретить публичное использование ханьского наречия, и фраза Кучума о скором обнаружении Жанны, прозвучавшая, словно отданный Нечипоруку негласный срочный приказ. Доказательствами эти два факта ни в коей мере не являлись, но заронили подозрение в душу проницательного минфа. И теперь, когда подозрения так очевидно подтвердились, Богдан почувствовал не столько изумление, сколько нестерпимый стыд. Словно это не Кучум, а он сам вдруг каким-то подлым чудом оказался вероломным.

– Здоровеньки салям, – сказал Богдан чуть сипло и протянул было начальнику уезда руку. Но вовремя спохватился.

После короткого и вполне понятного остолбенения Кучум непроизвольно отшатнулся назад, вон из ловушки. Но та уже захлопнулась: Кормибобров с сильно поцарапанной щекой и Кормимышев с замотанным тряпицей пальцем, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи», беззвучно возникли сзади него и недвусмысленно взяли за локти. Кучум вздрогнул – и обмяк. На лице его, несмотря ни на что до сих пор симпатичном Богдану, проступила смертная тоска.

– Сколько корешок не вейся, – с издевкой проговорил Баг, красноречиво держа ладонь на рукояти меча, – а сорнячок из грядки вон!

Стоявший немного поодаль Кормибарсов, глядя на Бей-бабу, укоризненно поцокал языком и покачал головой.

– Зачем, подданный Кучум? – негромко спросил Богдан. – Я даже кладоискательство как-то могу понять – но весь этот ужас с разжиганием национальной розни, с отделенчеством… Зачем?!

Глаза Кучума сверкнули.

– Куда уж вам понять, – проговорил он почти спокойно и даже презрительно. – Александрия… – Он чуть помедлил, а потом страстно сказал: – Повернись пять-шесть веков назад история чуть иначе – и не у вас, а у нас была бы столица великого государства! Чуть-чуть, самую малость! Можете вы это взять в толк? Здесь, в Асланiве! И это было бы только справедливо!!

Он умел проигрывать, этот Бей-баба. Он не собирался оправдываться или умолять.

– Ах ты… – праведно вознегодовав, начал Баг и осекся, не найдя подходящего сравнения. – Если бы да кабы – так и вся карма на дыбы!

– Погоди, – Богдан тронул единочаятеля за локоть. Снова повернулся к начальнику уезда. Мягко сказал: – Но ведь так можно до бесконечности, подданный Кучум. До бесконечности. Если бы, например, в конце мезозойской эры история повернулась чуть иначе – на месте Асланiва был бы океан, и только вершины Кош-Карпатского кряжа в качестве опасных для судоходства мелей поднимались бы к поверхности. Может, бросим все дела, посадим Ордусь на голодный паек и, пупы надрывая в течение многих лет, повернем сюда все реки и зальем Асланiв водами? Для справедливости?

– Вот вы и проговорились. – Глаза Кучума снова сверкнули. – Центр всегда нас ненавидел. Всегда издевался над нами! Над языком, над обычаями… Вы и впрямь, наверное, готовы были бы всю экономику империи бросить на то, чтобы нас утопить!

Богдан пожал плечами. Привычно поправил очки.

– Что за прок вам: убедить себя, что вас ненавидят, потом, якобы в ответ, от души и с удовольствием возненавидеть самим, а потом сделать все, чтобы вас и впрямь возненавидели, – и смотреть на возникшую на пустом месте всеобщую ненависть с благородным чувством выполненного перед своим народом долга! Однако не обольщайтесь: я вас даже сейчас не ненавижу. Мне просто очень жаль, – он мгновение помедлил. – Но штука в том, что тех, кто из-за вас сбился с прямого пути, мне жаль еще больше.

«Да, – растроганно подумал Баг. – Если бы он хоть вполовину умел так фехтовать, как умеет языком молоть – я бы поостерегся выходить с ним один на один…»

Но с Кучума все скатывалось, как с буйвола вода. Он был человек с принципами, человек выстраданных убеждений.

– Мы с вами говорим на разных языках, – высокомерно парировал он.

Богдан вздохнул.

– Похоже на то, – согласился он. Отступил назад и оглянулся на друзей. Устало улыбнулся. – Ну что же… Пора становиться кладоискателями?

– Ох, пора! – потер ладони Баг. – А еще Зозулю бы сюда привести…

– За чем дело стало? – спросил Богдан.

Привели ибн Зозулю, так и пролежавшего все это время в кустах со связанными руками и кляпом во рту. Теперь кляп, конечно, вынули, но рук не развязали. Физиономия цзюйжэня до сих пор хранила отпечатки железных пальцев Кормиконева, а элегантный черный халат был весь будто изжеван, к нему прилипли травинки, листочки и прочий живописный лесной мусор, столь радующий глаз на уютных солнечных полянках и столь дико выглядящий на парадном одеянии ученого. Владыка китабларни крупно трепетал, глаза его были полны слез, а губы искали, но не находили одна другую. Баг смерил его ироничным взглядом.

– Я не… – пролепетал несчастный. – Мне только… – потом, похоже, он нащупал нить. – Я просто ученый, мне было велено развивать науку определенным образом – я и развивал… Но ведь все равно – развивал! Даже в этих ужасных условиях наука не стояла на месте! Получены весьма репрезентативные результаты! – Он сдавленно всхлипнул.

– Ре! Пре! – с неподражаемым сарказмом проговорил Баг.

– Драг еч, драг еч, – успокоительно молвил Богдан.

– А чего ж он? Уж молчал бы!

Но тут до Бага дошло, что он презрительно передразнил ученого ровно так же, как вчера – Абдулла. Ровно теми же словами, и совершенно не нарочно. «А куда им, правда, деваться-то, бедолагам, – с неожиданно проснувшимся раскаянием подумал он. – Справа силовик с одной политикой, слева силовик с другой политикой – вот и попробуй открой чего-нибудь по-настоящему важное… Эх, карма их поломатая!» Сомнение посетило Бага, но тут же растаяло. «Да нечего мне нюни распускать! – решительно сказал он себе. – Деньги-то на свои раскопки Зозуля брал – у стариков отнятые, глаза закрывал на это. Будто оскудели фонды империи, назначенные на истинную науку. Ведь знал, что делал, скорпион, знал – и молчал. Совести недоставало ему, вот что! Кабинетное черепашье яйцо….»

– Этих возьмем с собой? – Баг ткнул в направлении Зозули и Кучума большим пальцем..

– Конечно, – сказал Богдан. – Заслужили.

Кучум куснул губу.

Плотной группой, которую замыкали державшиеся настороже Кормибобров и Кормимышев, они вышли в первый зал. От Бага не укрылось, как глянул Кучум на понуро сидевшего у валуна Абдуллу. Но тот даже на звук шагов не поднял головы.

– Подданный Нечипорук, – мягко позвал Богдан. – Хотите пойти с нами?

Абдулла покосился на него. На Кучума он старательно не глядел.

– Зачем? – безжизненно спросил он.

Богдан сделал вид, будто понял его буквально, и ответил:

– За кладом.

Абдулла резко выпрямился.

– За чем?

– За кладом, – повторил Богдан. Они остановились, поджидая. Абдулла медленно встал. Бек, глядя на него из-под кустистых бровей, повел плечами, словно проверяя, способен ли он быстро скинуть бурку и вступить в бой. Судя по лицу, он остался удовлетворен.

– Кажется, мы видели все основные помещения пещеры, еч Баг, – сказал Богдан.

– Похоже на то, – согласился Баг.

– Ну, и какое, на твой взгляд, самое просторное?

– Просторное? – вырвалось у Абдуллы.

И затем он так посмотрел на ибн Зозулю, что несчастный ученый, и без того весьма обескураженный всем произошедшим за последние сутки, тихо осел на ослабевших ногах и принял на каменном полу пещеры позу, отдаленно напомнившую Багу позу «отдыхающей феи реки Ло».

– Я немножко посижу, – пролепетал он, искательно заглядывая в глаза то Багу, то Богдану. – У меня ишемия… и камень в почке, кажется, шевельнулся…

– Конечно, посидите, подданный ибн Зозуля, – сказал Богдан. – Что уж теперь. Только не застудитесь на камнях, тем более, если почки. Пол холодный… Ну? – он повернулся к Багу.

– Казарма, – решительно сказал тот.

– Зал с койками, – подтвердил Кормибарсов. – Да.

– По-моему, тоже. Ну, попробуем оттуда.

Все оказалось до смешного просто и заняло каких-то полчаса. Вооружившись мощными переносными фонарями, кладоискатели в сопровождении человеконарушителей, коих, в свою очередь, блюли богатыри бека, углубились в узкий коридор, открывшийся за грудой старых ящиков и камней непосредственно за пыточной камерой. Когда коридор шагов через полтораста выстрелил еще более узким ответвлением влево, они без колебаний повернули туда. Чувствовалось, что в эти места подземного лабиринта давненько никто уже не заходил, надобности не было: пол был покрыт пылью столетий, а воздух – мертв и неподвижен.

И порог оказался на месте, и даже пес – торчавший почти посреди прохода каменный выступ, отдаленно напоминавший очертаниями спящую собаку. Казалось, Аллах, создавая мир, строил эту пещеру нарочно и затем продиктовал Пророку соответствующий текст, именно ее имея в виду – дабы заповедать правоверным для использования в особо богоугодных целях.

Только вот правоверные подкачали.

За порогом открылся громадный мрачный зал; лучи фонарей потерялись в бездонной тьме.

– Я до этого зала доходил однажды, – вдруг как-то единочаятельски сообщил Абдулла. – Когда мы разведывали, нет ли у пещеры иных выходов… Больше ни разу.

Светя себе под ноги, кладоискатели двинулись дальше, строго придерживаясь того направления, в котором вывел их к залу коридор, – чтобы путь их можно было однозначно называть прямым. Отсчитали триста шагов с прибавкой девяти.

И, как сказано в священном Коране, «верно пришли к сему».

На какое-то время все растерянно замерли в черной, давящей бездне. Нигде лучи фонарей не достигали стен. Неровный, весь в вздутиях и напластованиях некогда протекавшей здесь лавы пол ничем не отличался от такого же ни в десяти шагах отсюда, ни в двадцати. Потом Баг, хмыкнув, извлек из ножен меч и, повернув его рукоятью вниз, постучал по полу. Чуть левее… чуть правее…

Туп-туп-туп… туп-туп-туп… туп-туп-туп… туп-туп-туп…

Дум-дум-дум!

– Прошу вас, единочаятели, – с плохо скрытым честным самодовольством сказал Баг, пристегивая меч обратно. – Пустота.

Кормимышев, не дожидаясь приказа, разгреб ладонями скопившийся в складках камня прах веков – и в лучах фонариков тускло блеснуло металлическое кольцо.

– Сундук! – непроизвольно ахнул Абдулла.

Но то был не сундук. Когда Кормимышев потянул кольцо на себя, часть пола примерно шаг на шаг натужно пошла вверх – и под нею открылось черное квадратное отверстие.

Мгновение все молчали. Кучум хрипло, с присвистом, дышал, ноздри его широко раздувались.

Абдулла вдруг коротко, трескуче рассмеялся. Все обернулись к нему, и руки стражей непроизвольно дернулись к рукояткам сабель – но Ничипорук быстро овладел собой.

– Столько лет сидеть на всем этом, – сказал он с горькой усмешкой. – Столько лет сидеть – и искать Аллах знает где!

– Потому что тексты читать надо в подлинниках, – ответил Богдан негромко. – В крайнем случае сопоставлять переводы источников, анализировать. Наука! А вы… «Пророк говорил по-асланiвськи». Подчинили жизнь идеологии – и вот печальный итог.

– Надо немножко смотреть, – неожиданно сказал бек. – Да!

Он выскользнул из бурки и, прежде чем кто-либо хоть слово успел сказать, с легкостью молодого джигита, держа фонарик в левой руке, скользнул вниз.

Черное отверстие засветилось изнутри белым электрическим светом. Бек молчал. Прошло пять мгновений, десять… Потом что-то напевно зазвенело.

– Ну, как там? – не выдержал Богдан. – Ата, не томи!

– Да-а, – донесся снизу невозмутимый голос достойного Ширмамеда. – Одному Кормимышеву, пожалуй, с переноской не управиться.

Кормимышев не смог сдержать удовлетворенной улыбки.

А потом Кучум, не помня себя, ринулся вслед за беком.

Тут уж все смешалось. Кто за кем падал в отверстие тайника – никогда уже не удалось вспомнить доподлинно. Просто кладоискатели вдруг оказались внизу.

Невозможно описать, что они увидели. Это сверкание, этот мягкий желтый блеск со всех сторон, эти сонмища дробленых радуг на россыпях самоцветов… Голконда, сокровищница Цинь Ши-хуана, пещеры Гохрана…

Богдан удовлетворенно повел головой:

– В текущем году ваш уезд, подданный Кучум, все-таки достроит ветряные электростанции, на которые у вас все не хватало средств. Да и не только станции… – мечтательно добавил народолюбивый минфа.

И вдруг Кучум застонал. Богдан испуганно обернулся к нему, боясь, что тот либо повредился в уме, либо наткнулся на что-либо острое, например, на валявшийся под ногами драгоценный церемониальный доспех, кажется, цельнозолотой, весь в украшенных изумрудами блистающих шипах. Но ничего подобного не произошло. Кучум просто стоял, обводя тайник остекленевшим взглядом, покачивался и отчаянно стонал.

– Что с вами, подданный Кучум? – спросил Богдан.

– Со мной? А с вами – что?! Поймите вы, олух! Это, – бывший начальник уезда остервенело ткнул пальцем в сторону ближайшего сундука, ломящегося от серебряных монет, – это, – он ткнул куда-то дальше, там смутно мерцала груда бриллиантов, вылезшая из огромного кованого ларца, точно тесто из квашни, – это нужно одному! Одному!!

Абдулла кинул на своего старшего сподвижника короткий удивленный взгляд. Похоже, то, что он услышал, оказалось для начальника зиндана унутренных справ сюрпризом.

– Найди я это все здесь, в Ордуси, – хрипло и отрывисто выкрикивал Бей-баба, доведенный видом драгоценностей до умоисступления, – даже найди… Да будь я хоть трижды начальник уезда, хоть четырежды – все пойдет на эти дурацкие ветряки, на скоростные дороги, детские лагеря, на полеты в космос эти ваши научные, шайтан их засунь себе под хвост! Потому что это – награбленное! Хоть двести лет пройди, хоть триста – по вашим законам это награбленное, а значит, принадлежит народу! А у цивилизованных людей – мне все! Они сами то и дело повторяют и хвастают, что все крупнейшие состояния мира возникли путем грабежей! А следующее поколение – уже деловая и культурная элита… Награбленное, ненаграбленное – не я же грабил, я бы только взял! Я ведь потомок его! Я и доказать могу – только ваши законы… Дракусселя потомок, это все мое… И было бы мое, если бы мы успели влиться в общеевропейский дом!! А теперь… Теперь не мое! – в горле у него заклокотало, и он заплакал.

– Е-мое, – ожесточенно шевеля бородой, пробормотал после паузы заслуженный воин-интернационалист. – Да.

«А я думал, они о казне для Отчизны на первое время независимости заботятся, – обладело подумал Баг. – Ай да Горний Старец, милостивый и милосердный… И правда: геть, громадяне! Неужто верно говорят: как худо о людях ни думай – они окажутся еще хуже, – тут он одернул себя. – Да ну! Что за несообразные мысли… Вот ведь как вредно для психического здоровья с такими якшаться!»

– Теперь я понимаю, – пристально глядя Кучуму в лицо, негромко проговорил Богдан, – почему мы с вами говорим на разных языках.

А Нечипорук, несколько мгновений с изумленным недоверием вглядывавшийся в Бей-бабу Кучума, отвернулся и громко сплюнул в сердцах.

С минуту все молчали. Постепенно всхлипывания Кучума стали затихать.

– Что делать будем, драг ечи? – нетерпеливо спросил потом Баг. – Я имею в виду – с этими?

И тут молчавший по своему обыкновению бек полуобернулся к Багу и Богдану – и изрек неторопливо:

– В аяте пятьдесят девятом суры «Праздник» сказано: «И если кто захочет сделать отмщение, то – соразмерно тому, за что делается отмщение; но если будет нарушена мера в отношении его, за того заступником будет Аллах, потому что Аллах – извиняющий, прощающий».

Абдулла с надеждой поднял голову.

– Вот уж от кого не ожидал… – недоверчиво промолвил Баг.

Бек немного смущенно огладил бороду.

– Это зять на меня так влияет, – признался он. – Сколько раз замечал: стоит нам хоть день пообщаться – я почему-то становлюсь добрее.

Богдан благодарно посмотрел на бека.

– А я, честно сказать, в твоем присутствии, ата, делаюсь решительнее. Если бы мы с тобой не пробыли до этого вместе чуть ли не целый день, я французского профессора спасти бы не смог. Не поднялась бы рука.

Баг смущенно хмыкнул.

– Ну, а я даже не знаю. Просто, когда я с тобой, Богдан… и с вами, почтенный Ширмамед, я будто на высокую гору поднимаюсь. Видно становится гораздо дальше. Стало быть, я умнею, что ли? Но, казалось бы, куда уж больше…

Все трое засмеялись, с удовольствием глядя друг на друга. Как это было замечательно, что они, столь удачно дополняя один другого, оказались вместе!

«Промысел Божий!» – благодарно, даже благоговейно подумал Богдан.

«Карма!» – бесстрастно, констатируя очевидное, подумал Баг.

«Кысмэт, – с обычной для себя спокойной уверенностью подумал бек. – Да».

Кучум в последний раз всхлипнул тихонько – и совсем затих.

– Я знаю, что мы сейчас сделаем, – сказал Богдан. – Бек прав. Народ просил князя поставить Кучума начальником уезда. Значит, народу и решать. Не хочу начинать восстановительную работу в уезде с Десяти зол. Сейчас мы поедем на телевидение, и я выступлю перед населением Асланiва.

Баг в сомнении покачал головой.

– И что ты скажешь?

– Правду, – ответил Богдан. Потом чуть печально усмехнулся, словно бы что-то вспомнив, и добавил: – Сколь бы горька она ни была.

Асланiвський уездный телецентр,

студия первого местного канала,

10 день восьмого месяца, четверица,

ранний вечер