Идущие в ночь Васильев Владимир
Мадхету и анхайру не встретиться в человеческих телах иначе, как во Тьме под звездами, на красных пересветах Смутных дней. Текущих Смутных дней не так уж много осталось, и каждый день на наши головы сваливается новая неприятность. Разве будешь тут думать о любви? А до следующих Смутных дней нам по-любому не дожить. Хотя… знаю ли я наверняка, каков жизненный срок оборотня?
Не знаю. Потому что ни один из оборотней, про которых я слышала, до старости не дожил.
Как бы то ни было, влюбляться в мужчину, который сможет по-настоящему обнять меня только в следующие Смутные дни, – нет уж, хренушки. А жаль. Мы бы всегда понимали друг друга… наверное. Во всяком случае, лучше, чем нас способны понять люди. Я вспомнила крепкие руки Одинца, прикосновение его губ к моим губам и стремительный сдвоенный стук наших сердец. Да, жаль.
Вот если бы уметь менять облик не по велению Солнечных Близнецов, а по собственной воле…
Мда-а, ну я и размечталась! Жизнь – это все-таки жизнь, а не сказка про курицу с золотыми перышками. Даже если на пути и встречаются говорящие пеньки и легендарные хоринги.
– Эй, Корняга, чего умолк?
– Пора бы на привал остановиться, – скрипуче пожаловался корневик. – Все сучья болят. Со вчерашнего полудня без отдыха едем. Вечером в меня стрелу всадили, а вытащили только сегодня.
– Тебе-то что? – изумилась я. – Ты ж деревянный.
– Деревянный, но чувствительный, – самолюбиво проскрипел Корняга.
– Ладно, – согласилась я. – Привал.
Вулх бесшумно вынырнул из кустов, посмотрел, как я расседлываю жеребца, и снова скрылся в кустах. В следующий раз он появился на выбранной мною для привала полянке с тушкой молодой косули в зубах.
– Вот это добыча, – уважительно сказала я. – Силен ты, брат анхайр.
Вулх приосанился. Вороной жеребец с огорчением покосился на нас, хищников, и отошел в сторонку – мол, там подальше кусты повкуснее. Точно так же вел себя Корняга в отсутствие вулха, когда я развела костер. Как только затрещали первые щепочки и пошел дымок, корневик боком-боком отодвинулся на самый дальний наветренный край поляны. А когда разгорелось жаркое пламя, почти прозрачное в красном свете Четтана, Корняга буркнул: «Пойду разных травок-корешков поищу» – и исчез.
Вернулся он только тогда, когда косуля уже зажарилась, и я затоптала костер. Пенек притащил целую охапку лесной черемши и пучок сладковато-пряных корней фаррея, к которым я отнеслась с большим одобрением, а анхайр с не меньшим равнодушием.
Расправившись с изрядной частью косули, мы некоторое время валялись на поляне. Говорить не хотелось. Двигаться тоже было лениво. Наверное, именно лень натолкнула меня на мудрую мысль. Рассказчик-то из Корняги сомнительный, а вот не сможет ли он поработать почтовым голубем – в смысле пнем? Кхисс говорил, что память у корневиков хорошая. Пока что Корняга успешно подтверждал его слова.
– Слышь, Корняга? – окликнула я корневика.
Пенек блеснул на меня черными смородинками глаз:
– Слышу.
– Сумеешь мои слова запомнить и завтра Одинцу передать?
– А как же!
– Тогда скажи ему вот что, да не перепутай. На пути к У-Наринне мы непременно должны разбудить пять стихий: воду, огонь, землю, воздух и железо. Если мы не пройдем все пять вех, то стражи Каменного леса нас не признают и не пропустят. Я знаю от хоринга, что воздух Одинец разбудил еще в Запретном городе. Веху воды мы тоже уже миновали. Осталось три стихии: земля, железо и огонь.
– Может, огонь не надо? – робко скрипнул Корняга.
– Ты, главное, передай что велю, – сурово сказала я. – Что надо, что не надо – это не нами заведено. Все запомнил?
– Слово в слово, – скрипуче вздохнул корневик.
– Повтори!
Убедившись, что Корняга ничего не перепутал, я с сожалением поднялась и подозвала Ветра. Пора было продолжать путь. До светлой У-Наринны было еще далеко.
Лес по обе стороны просеки постепенно редел, и по просветам впереди стало заметно, что мы вскоре выедем на открытое место. Четтан переполз через зенит и начал медленно спускаться по небосклону. Корняга спал у меня за плечом, вулх шнырял где-то среди деревьев. А Ветер резво бежал вперед, и каждый шаг приближал нас к У-Наринне. Я даже стала думать, что этот день, который начался так необычно и страшно, закончится вполне спокойно.
Проснувшийся Корняга завозился у меня на спине, взбираясь повыше.
– Что это, госпожа? – с любопытством спросил он.
И только тогда я поняла, что мой слух уже давно тревожат отдаленные звуки, которые я не могу истолковать. Что-то в них было неправильное, неуместное. Но что? Чтобы ответить, нужно было понять, что это такое.
– Не знаю, – сказала я. – Доедем – поглядим.
Источник звука лежал в точности на нашем пути. Может, лучше будет сделать крюк и объехать его стороной? Неведомое всегда таит в себе опасность.
Вороной вынес меня на опушку леса, и я натянула поводья, придерживая его. Перед нами снова расстилалась бескрайняя равнина, залитая горячим красным светом Четтана. Жеребец радостно заржал. Я знала, что ему не по нраву ни горы, ни леса. Больше всего Ветер любил широкую степь, по которой можно мчаться наперегонки с небесным тезкой.
Степной ветер словно услышал его зов. Налетел порывом, принес с собой запахи разогретых солнцем трав. А еще он донес до нас тот самый звук, который я не смогла распознать в лесу.
Это был колокольный звон.
Я в ужасе выпустила повод и вцепилась в гриву коня. Неужели мы вышли к проклятой Сунарре?! Неужели нам так и не удалось уйти, а все, что случилось с тех пор, – обман, морок? И обретенное мной чувство пути, которым я так гордилась до этой минуты, тоже обман?
Ветер налетал порывами, и колокола были слышны то тише, то громче. Я прислушалась, но так и не смогла понять, что они отбивают. Ясно, что не полдень, потому что полдень уже миновал. Но и на ежечасный этот звон не похож – слишком долго и замысловато. Пожар? Потоп? Начало ярмарки? Мор? Коронация? Бред какой-то…
Я решительно взяла поводья в левую руку и легонько хлопнула коня по крупу, давая знак трогаться. Правую руку я положила на рукоять хадасского кинжала.
Не похоже, чтобы впереди была Сунарра. Тамошние колокола звонили каждый час, звонили скупо, размеренно и уныло. Звуки, которые доносил до меня горячий ветер, не были похожи на тусклое бряканье сунаррских колоколов. А других городов в Диких землях быть не должно. Возможно, то, что нас ждет, окажется похлеще Сунарры. Но я уже начала понимать, почему путь в У-Наринну не может быть легким.
Вороной радостно взял с места в галоп, и воздух засвистел у меня в ушах. Вулх серой тенью стелился вровень с конем. Я закрыла глаза, положившись на внутреннее чувство направления. И открыла их только тогда, когда Ветер неожиданно остановился.
Перед нами, одна-одинешенька посреди голой равнины, высилась Неспящая башня. Вокруг нее не было ни города, ни даже каких-нибудь развалин. Помнится, когда на третий день пути я оказалась в Запретном городе, именно увидев Неспящую башню, я поняла, что это все-таки город. Потому что каждый ребенок знает, что не бывает города без Неспящей башни.
А Неспящая башня без города, значит, бывает?
Я задрала голову, чтобы посмотреть вверх, на умолкшие при нашем приближении колокола. И чуть не слетела с коня. Д-добрые джерхи!
На колокольной площадке Неспящей башни сидел демон.
Я зажмурилась и помотала головой. Нет! Не может этого быть! Неужели в этом путешествии мне суждено повстречать всех, про кого я только слышала в сказках и легендах? Джерхов, они же дины, я уже видела. Теперь вот демон. Кто еще остался? Вампиры? Ожившие мертвецы и духи пустынь? Предвечное чудовище Гар-Заав? Королевская жаба-душительница и трехглавый огнедышащий кабан?
Я снова открыла глаза и посмотрела на демона. Демон с интересом рассматривал меня. У него было тело человека, только на две головы выше самого высокого из рослых северных варваров и невероятно мускулистое. А может, оно просто казалось чрезмерно мускулистым, потому что у демона не было кожи. Он выглядел так, словно кожу с него ободрали, а его в таком виде поджарили. Под слоем запекшейся красной корки бугрились мышцы. Я нервно сглотнула. Не знаю, почему я с первого взгляда уверилась, что передо мной именно демон, но сомнений у меня не было. Сомнений его внешность не вызывала. Она вызывала остолбенение.
Сам демон, похоже, от своего вида ничуть не страдал. Наверное, это все-таки была его изначальная внешность. В смысле, никто не сдирал с него кожу и не поджаривал мясо. Таким он уродился. Мда-а… Ко всему можно привыкнуть, если считать, что так и надо.
Демон пошевелился, и я увидела у него за плечами сложенные кожистые крылья. Он был одет в короткие штаны, но бос. Пальцы его босых ног заканчивались толстыми загнутыми когтями. Я хорошо их рассмотрела, потому что демон сидел, вцепившись когтями в край площадки, как канарейка на жердочке.
Впрочем, джерх с ними, с когтями. У меня у самой меарским днем бывают когти ненамного меньше. Но вот на его лицо – человеческое лицо без кожи – мне смотреть не хотелось. Хотя страха я почему-то не ощущала.
– Привет вам, Идущие, – неожиданно пробасил демон.
Тьма! Я как-то даже не подумала, что он способен со мной заговорить.
– Привет и тебе, могучий демон, – чуть помедлив, ответила я.
Корняга сполз с моего плеча на круп коня и там мелко вздрагивал. Но Ветер стоял спокойно. И вулх серым изваянием замер в двух шагах от жеребца.
Демон повернулся к нам спиной и потянул за веревки. Колокола отозвались протяжным мелодичным звоном. Демон дернул за другие веревки, и звон других колоколов вплелся в мелодию. Сочный перезвон поплыл над степью – тот самый перезвон, отголоски которого мы слышали еще в лесу. Демон раскачивался на веревках, как мальчишка на ветках плакучей ивы. Колокола то гремели яростной боевой медью, то пели нежно и протяжно, то задорно позванивали.
Я никогда не слышала ничего похожего. Колокольный перезвон был так прекрасен, что у меня перехватило дух. Ни на одной из городских Неспящих башен звонари не вытворяли такого.
Демон вдруг оторвался от своего занятия и присел на край площадки как ни в чем не бывало. Последний звук, густой и сладостный, растворился в воздухе.
– Что это было? – шепотом спросила я. – Что ты звонил? И что ты вообще здесь делаешь?
Кажется, демон слегка улыбнулся. Во всяком случае, у него напряглись мышцы лишенных кожи щек.
– Я жду, когда настанет урочный час, – раскатистым басом ответил он. – Тогда я ударю в большой колокол, возвещая приход Ночи. А пока я коротаю время, творя музыку. И колокольный звон моей башни указывает путь Идущим.
– Ты всегда сидишь здесь, на башне? – пугаясь собственной смелости, спросила я.
Корняга сделал слабую попытку закопаться под меня. Я гневно отпихнула его задницей, и он затих.
– Нет, – пробасил демон. – Обычно я бываю здесь, когда мне хочется услышать пение колоколов. Но когда близится Ночь, я прилетаю сюда заранее, жду урочного часа и радуюсь.
Он, не оборачиваясь, завел руку за спину и дернул несколько веревок одновременно. Звуки колоколов, сталкиваясь, зазвенели над степью.
– Сейчас я радуюсь, – сказал демон и надолго умолк. Я терпеливо ждала и дождалась. После долгой паузы он добавил: – Я радуюсь тому, что Ночь настанет совсем скоро. Тогда я поднимусь высоко в темное небо и встречусь с другими крылатыми. И Ночь услышит нашу песню.
Демон снова погрузился в молчание, словно забыл про нас. Мне показалось, что пора уезжать отсюда.
– Доброй Ночи тебе, демон, – дрогнувшим голосом попрощалась я, прежде чем тронуть коня.
– Добрый путь вам, Идущие в Ночь, – отозвался демон густым басом и вновь повернулся к колоколам.
Степной ветер утих, и разноголосый колокольный звон, сплетаясь в дивную мелодию, провожал нас еще долго.
Когда мы изрядно удалились от одинокой Неспящей башни, я извернулась в седле, ухватила Корнягу за ветку и подняла в воздух. Жалобно затрещали цепкие корешки, которыми он держался за меня и за седло.
– Ты что вытворяешь, урод? – яростно сказала я. – По-твоему, я каждый день с демонами разговариваю? По-твоему, я знаю, как с ними разговаривать? Вдруг ему мои слова не понравятся, а? А ты, пень поганый, меня отвлекал, как только мог. Ты зачем трясся, как мышь в горшке?
– Так ведь страшно, – жалобно скрипнул Корняга, трепыхая корнями. – Верни меня на место, а?
– Страшно ему, видите ли, – сердито фыркнула я. – На место его, видите ли, вернуть! Какое такое место? Это что ж я теперь – насест для пеньков?
Корняга каким-то непостижимым образом умудрился обмякнуть и висел у меня в руке с покаянным видом, как нашкодивший щенок. Его хотелось немедленно простить и, может быть, даже приласкать и утешить. Но я крепилась.
– Я таких, как он, знаю, – убежденно проскрипел Корняга. – Плюнет огнем, и все дела.
Я в который раз подумала, что жизнь у моего пенька была на редкость насыщенной. И где он, скажите пожалуйста, успел с демонами познакомиться? Впрочем, спрашивать его об этом бесполезно. На все подобные вопросы Корняга отвечает «в лесу». Может, и правду говорит.
– Живи, чучело, – проворчала я, усаживая корневика на плечо.
Корняга радостно закопошился, устраиваясь поудобнее.
– Пожрать бы, – сообщил он. – Там еще мясо осталось…
– Цыть, нечисть, – рявкнула я. – Завтра передашь Одинцу сообщение, он тебя и накормит.
Пенек скорбно вздохнул и притих.
Четтан уже клонился к закату, когда мы наконец пересекли равнину и добрались до невысоких холмов. Длинные багровые тени протянулись от нас по левую сторону, указывая на восток. Сопровождая нас, они скользили по неровностям почвы и оттого непрестанно изгибались – так что казалось, будто они полощатся в потоке закатных лучей, как водоросли в реке.
Две крошечные птахи порскнули из-под копыт Ветра и с суматошным писком устремились к холмам.
Сзади послышался топот копыт. Я придержала жеребца и обернулась.
Нас догонял всадник. Он нещадно колотил пятками своего коротконогого скакуна, и тот мчался во всю прыть, распустив по ветру длинную гриву.
– Сто-ойте! – протяжно закричал всадник. – Подожди-ите!
Я натянула поводья. Вулх, который успел убежать вперед, вернулся и вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами. Всадник быстро приближался.
Сначала я рассмотрела его приземистого скакуна и очень удивилась. Это оказался дикий степной теглан – нечто среднее между ослом и лошадью. Тегланы славились скверным нравом, и я никогда не слышала, чтобы кому-то удалось прокатиться на теглане дальше, чем до первой рытвины.
Доскакав до нас, всадник остановил теглана, изо всех сил потянув за гриву. Животное попыталось его укусить, но человек увернулся, спрыгнул на землю и с чувством пнул теглана в зад.
– Пшел, скотина! – брюзгливо сказал он и повернулся ко мне.
Укротителем диких тегланов оказался Лю-чародей.
Оказывается, я уже успела забыть, как именно выглядит колдун, отправивший нас в далекое путешествие. То есть узнать-то я его, конечно, узнала. Но у меня совершенно вылетело из головы, что внешность его, мягко говоря, не вызывает доверия.
Могущественный чародей был похож на мокрого кота, у которого шерсть клочьями, усы торчком, а глаза безумные. Некоторое время я оторопело разглядывала его плешивую макушку, а потом спохватилась, что поступаю невежливо, и соскочила с коня.
– Здравствуй, колдун, – сказала я.
Вместо ответа старик смерил меня негодующим взором.
– Светлые боги, вы это видите? – обратился он в пространство между Ветром и мной. – Я нанимаю оборотней, я даю им хорошего коня и одежду, я трачу на них драгоценную магию, и что же? Я еще должен гнаться за ними на мерзком осле!
Лю повернулся и плюнул вслед ускакавшему теглану. Мы с Одинцом переглянулись.
– Зачем ты нас догонял, мастер Лю? – вежливо спросила я. – И – раз уж ты здесь – может, расскажешь наконец, что нас ждет в У-Наринне?
– Если вы будете постоянно драться с хорингами, – сварливо сказал Лю, – и на каждом пересвете шляться в вечную Тьму, – ни до какой У-Наринны не дойдете.
Я чуть было не ляпнула – кому, мол, нужно, чтобы мы туда дошли, нам или тебе? – но прикусила язык. Потому что вдруг отчетливо поняла, что с некоторых пор это стало нужно мне. У-Наринна звала меня. Тот, кто услышал этот зов, уже не сойдет с пути. В конце его ждет победа или смерть, – но возврата к прежней жизни быть не может. Прошлое осталось далеко позади, по ту сторону Запретной реки. Нет, еще дальше – по ту сторону Юбена.
Чародей подошел к коню и, что-то возмущенно бурча себе под нос, принялся копаться в походном двумехе. То, что он искал, оказалось плоской коробочкой с самоцветами – помнится, она неоднократно подворачивалась мне под руку, и я всякий раз удивлялась, на кой хрен она здесь нужна. Лю раскрыл коробочку, отобрал три больших камня, повертел их в руках, пощупал, понюхал, а один даже осторожно куснул. Потом глянул сквозь каждый из выбранных камней на заходящий Четтан и наконец недовольно сказал:
– Ладно, сойдет.
– Для чего? – поинтересовалась я.
Чародей посмотрел на меня с тем же выражением, с каким я обычно смотрю на любопытствующего Корнягу. Мол, пенек-пеньком, а туда же – вопросы задавать.
– Лечи вас, учи вас, – скрипуче пробубнил Лю.
Я мудро молчала.
– Какого джерха вы из вечной Тьмы через задницу возвращались? – продолжал ворчать колдун. – Тела они, понимаешь, перепутали. Ладно, хоть на пересвете вернулись по своим местам. А если бы не вернулись? А? Если бы ваши души успели прирасти к новым телам? Эх, неучи…
Старикашка Лю сокрушенно покачал головой.
– А теперь немощный старик должен гоняться за ними на осле, – скорбно произнес он. – На упрямом и глупом животном, которое с трудом поддается воздействию магии… Тьфу! Ну почему вы такие бестолковые? Трудно, что ли, было сообразить, что за гранью Тьмы любая дорога превращается в свое отражение? Трудно?
– А что нам было делать? – не выдержала я.
– Не перебивать старших, – отрезал Лю.
Я заткнулась, потому что его слова прозвучали на редкость двусмысленно. То ли старик подразумевал, чтобы я не лезла с вопросами поперек его воркотни, то ли имел в виду, что не нужно было затевать драку с представителями Старшей Расы. Так ведь, во-первых, это не мы начали, а сами хоринги. А во-вторых, мы же вроде не всех перебили…
– Идите сюда оба, ты и анхайр, – велел чародей, и в глазах его вспыхнул хищный огонек, как у деревенского зубодера. – Посмотрим, что у вас после вчерашнего в душах творится. До следующего пересвета надо там полный порядок навести.
– Но… – робко начала я.
– Ты хочешь помнить время зверя, или как? – брюзгливо осведомился старикашка Лю.
Эх, Тьма! Трудно спорить с чародеем.
Я послушно шагнула вперед.
ГЛАВА 18
Меар, день девятый
Каждый новый пересвет выворачивал наизнанку и меня, и мое понятие о мире. Мир рушился. Точнее, рушилось мое представление о нем. А мир даже не менялся – он оставался прежним, просто я узнавал о нем больше, с каждым днем все больше. Причем за последние девять дней я узнал о мире столько, сколько не узнал за всю предшествующую жизнь.
Я точно знал, что в конце прошлого синего дня я умер. Я, Моран. Человек. Половина оборотня. Откуда-то я знал, что уходил во Тьму, и ушел бы навсегда, с воспоминанием о пробитом хорингской стрелой горле. Но у меня на пути встал вулх и не пустил. Причем вулх был не один, с ним рядом смутно вспоминалась женская фигура, подернутая голубоватым мерцанием. И я, Моран, тоже уходил не один, со мной уходила погибшая карса.
Нас не пустили. Меня и карсу. Не пустили Тури и вулх.
Значит, из Тьмы можно вернуться? Вот ни за что бы не подумал. Впрочем, мои не то воспоминания, не то обрывки бреда могут оказаться чистыми домыслами, ибо я мало что помню из последнего красного дня. Куда меньше, чем из предпоследнего. Вулха я не помню вовсе; зато остается стойкое впечатление, что некоторое время я провел в теле карсы. И кроме того, добытая мной косуля помнится мне неправильно. Кажется, я держал ее лапами, когда убивал. Крепко. Так, что она не могла вырваться. И еще я иначе видел. Кажется. Тьма, происходило это или не происходило на самом деле? Сплошные догадки, джерхова сыть!
Бред. Лучше пусть это все будет бредом. Тем более что одинокая Неспящая башня посреди степи со здоровенным красным, словно морковка, мужичищем у колоколов ничем, кроме бреда, быть не может. Красный мужик с крылышками на одинокой Неспящей башне – каково, а?
Если меня лечили после ранения, то скорее всего посредством веселящих грибов. Пробовал я их как-то. Очень похоже… Только тогда была не косуля. М-да. Ладно, не буду вспоминать, и так хреново.
Когда я открыл глаза, знакомый и успокаивающий свет утреннего Меара ласкал мое обнаженное тело. Пересвет я пропустил. И с Тури снова не увиделся… а жаль. Зато настырный пенек оказался тут как тут. Вытаращился на меня своими похожими на две смородины гляделками и нагло осведомился:
– Ты кто?
– Джерх в балахоне! – огрызнулся я. – Лучше бы сказал «Доброе утро»…
– Доброе утро, – послушно поздоровался Корняга.
«Не кипи, Моран, – сказал я себе как мог мягко и вкрадчиво. – Если бы пень сразу сказал тебе «Доброе утро», ты решил бы, что он издевается. И…»
Что «и», я придумывать не стал, но точно знаю, что Корняге это не понравилось бы.
– Я должен немедленно сообщить тебе нечто важное. – Корняга даже стал выше росточком и растопырил руки-корешки, словно глашатай перед объявлением казни.
– Важное? – усомнился я. – Ты всего-навсего деревяшка. Что ты можешь знать важного, да еще интересного мне?
Я действительно считал его никчемной пустоголовой… гм! деревяшкой. Кстати, на самом деле интересно – что у него в голове? Некая чернота в дупле под глазами у Корняги наблюдалась, и мясо туда летело, как в прорву. Хорошее деревце, Смутные дни!
– Госпожа Тури передала кое-что для своего спутника! То есть для тебя. И если бы не я…
– Понял, – оборвал я разглагольствования Корняги. – Что она передала?
Пень надулся и с невыносимо важным видом начал:
– На пути к У-Наринне мы непременно должны разбудить пять стихий: воду, огонь, землю, воздух и железо. Если мы не пройдем все пять вех, то стражи Каменного леса нас не признают и не пропустят. Я знаю от хоринга, что воздух Одинец разбудил еще в Запретном городе. Веху воды мы тоже уже миновали. Осталось три стихии: земля, железо и огонь.
Пень умолк и вопросительно уставился на меня, словно ожидал, что я запущу в него сапогом. Но я не запустил. Я просто надел сапог. А в курткоштаны я облачился во время его трепотни.
– Это все? – на всякий случай уточнил я.
– Почти. Еще госпожа велела передать, что очень вас любит, и просит, чтоб со мной обращались получше, кормили вовремя…
– Пень, – сказал я с выражением. – Не свисти. Живо у меня… стихию огня разбудишь, понял?
Корняга умолк, как таракан под каблуком. Боится, деревяшка! А раз так – значит, и уважать будет.
Поверх двумеха обнаружился холодный окорок, завернутый в увядший лист поники, – видать, от вчерашней косули. Очень, надо сказать, кстати, потому что есть мне хотелось просто зверски. Как вулху. Или даже сильнее. И я приналег на мясо, закусывая пряными корешками (пробовал их не раз, а названия до сих пор не знаю). Пень с завистью глядел на меня, и я сжалился, поделился. Все-таки весть передал, хоть и наврать норовил с три короба.
На этот раз я почувствовал приближение гостя, но виду не подал. Это был не хоринг. Точно. И угрозы от него не исходило. Но в рукав я все-таки сунулся и взялся за рукоять ножа. Кстати, я ведь нож в хоринге оставил? Везет мне. Не хотелось бы потерять гурунарских знакомцев, которые давно уже стали едва ли не частью тела. Да и Тури они нравятся, по-моему. Если дойдем до У-Наринны, точно подарю ей один. Тот, что похуже.
– Приятного аппетита.
Смутные дни еще раз! Кого угодно я ожидал увидеть, но только не Лю-чародея.
– А! – оживился я. – Это ты. Замечательно.
«Сейчас я тебе вломлю, – злорадно подумал я. – За все. За хорингов с их стрелами, за вильтов, за быков, за все веселости, которые сваливались на нас с Тури последние дни».
– Скажи-ка, ста…
– Заткнись, Моран, – неприветливо перебил Лю.
– Нет уж, родимый. – Я не собирался затыкаться. – Я уже мертв, между прочим, и не один раз, по твоей милости. Какого джерха ты посылаешь меня на смерть? Меня и Тури?
– А ты ожидал, что это будет пирушка в парке хадасского правителя? С вином и девочками?
– Я должен прийти в Каменный лес. Но почему меня по дороге каждый встречный норовит спровадить во Тьму? Ладно, лютики у Слезы Великана. Но хоринги – как им противостоять?
– Не драться с ними.
– Здорово! – окрысился я. – Значит, просто подохнуть под их стрелами?
Лю терпеливо вздохнул.
– Если бы хоринг стрелял в тебя, он попал бы в тебя, а не в пень на твоем плече. Согласен? И еще. Если ты ожидал, что я разбужу твою память задаром, то ты ошибся. Но теперь уже поздно.
– Я знаю, – вырвалось у меня. Он прав, сейчас действительно поздно. Потому что после всего случившегося я дойду, добреду, доползу до У-Наринны, чего бы это мне ни стоило. Не люблю сворачивать с полпути. Тем более если путь зовет, зовет и манит – кому, как не мне, анхайру-бродяге, без дома и семьи, понимать язык дорог?
Дорогам несть числа, и мы идем по ним всю жизнь. Но лишь в последние дни я вдруг понял, что наконец-то ступил на ту единственную, ради которой стоит жить. Поэтому я орал на Лю больше для того, чтобы успокоить растревоженную душу и разрядиться. Кажется, Лю это понимал.
– Не отвлекаться! – сердито сказал Лю. – Перестань отвлекаться на мелочи! Осталось всего пять дней, Моран! Пять!
Тут я рассмотрел у него в ладони тусклые потрескавшиеся камни. Еще когда я брал с двумеха мясо, оставленное Тури, мне показалось, что на самом верху, у горловины, лежит моя шкатулка с пещерными самоцветами. Я обыкновенно кладу ее на самое дно. Мало ли…
Небо! Это были три самых крупных и дорогих камня! Каждый с голубиное яйцо, они стоили мне кучу денег и нервов, а уж времени, времени! И теперь они стали просто кусками тусклого потрескавшегося стекла, словно увядшие розы свадебного букета. Из них выпили жизнь, всю до последней капли, вместе с красотой и колдовским блеском.
Я едва не задохнулся.
– Что ты… Что ты сделал с моими самоцветами? – заорал я, словно подручный мясника на бойне, когда встревоженный бык наступает раздвоенным копытом на сапог. – Джерхов старикашка! Они что, твои?
Лю с недоумением поглядел на меня. Потом на мертвые камни. Хоринги – и те их у меня не отобрали, хотя посчитали, что они с какой-то там древней короны. Вполне может быть, кстати.
– Ты знаешь, сколько они стоят?
– Моран, – резко и зло перебил меня Лю. – Они стоят дешевле твоей и Тури памяти. И уж точно дешевле жизней. Так что слушай и постарайся не перебивать.
Этот пень рассказал тебе правду. Удар в большой колокол на башне в Запретном городе – первая веха, веха воздуха. Веха чистого звука. Колодец, которого ты можешь и не помнить, веха вторая, веха чистой воды. Эти две пройдены, все в порядке, хвала небесам Гории! Теперь тебе нужно всего лишь не пройти мимо остальных. Тебе и Тури. Я говорю это потому, что следующая веха совсем рядом, в соседнем… хм… В общем, рядом. Скоро увидишь. Будь внимателен. Справедливости ради я отмечу, что, несмотря на все ваши с Тури задвиги, путь вы нашли. И следуете ему… достаточно настойчиво. Пожалуйста, не разочаруй меня и впредь. Договорились?
Я пожал плечами.
– Но за камни, Лю, ты мне заплатишь. Когда мы вернемся из У-Наринны.
– Глупец, – усмехнулся Лю. – Когда мы вернемся из У-Наринны, тебе начхать будет на все драгоценности мира.
Я почему-то думал совсем иначе.
Лю остался на месте нашей стоянки. На прощание он пожал мне руку и погладил карсу. Даже Корняге-дармоеду сказал что-то теплое. А уж о чем он шептался с Ветром – и не знаю.
Степь поглотила нас, словно пустой еще мешок первое яблоко перед отправкой на рынок. Ветер обрадовался возможности ничем не сдерживать своего нерастраченного восторга скорости, я просто хотел забыть странности минувших дней, хотя бы ненадолго. Корняга в ужасе цеплялся за мою одежду и тоненько подвывал что-то о лесных чащах, где приличные обитатели ходят степенно и никуда особо не торопятся, а карса просто в очередной раз исчезла. Тоже растворилась в степи. Как второе яблоко.
Только во всем мире, кажется, не нашлось бы яблок-путников, чтоб наполнить бездонный мешок этой степи.
До полудня Ветер умчал меня так далеко от Лю, что я даже забеспокоился, как он будет исправлять наши ошибки, если мы с Тури вновь что-нибудь сделаем не так. А потом просто взял и отогнал посторонние мысли – мы все сделаем именно так, как надлежит. Точка. И хватит об этом.
Почти сразу мы выехали к реке. Степь полого сбегала к самой воде, к песчаному пляжику, на который раз за разом накатывали ленивые волны. Река была так широка, что я не видел противоположного берега. Синее пятно Меара слепило глаза, дробясь на колеблющейся поверхности тысячами бликов.
– А, джерхова сыть… – сплюнул я с досады. Ветер как раз отдохнул и рассчитывал вновь отдаться свободному бегу, но по воде не особо побегаешь. А переправиться через такую реку без лодки или хотя бы плота нечего и мечтать. Кроме того, улавливалась в открывшемся пейзаже какая-то ускользающая неправильность.
Задержка. Жаль, Лю говорил, что стоит поторопиться, если мы не хотим опоздать. А опоздать мы точно не хотим, я абсолютно уверен.
Я сидел на Ветре, а Ветер замер на макушке пологого холмика, возвышающегося над плоской степью, что осталась за спиной, и над плоской гладью реки, которая мешала двигаться дальше.
– Ладно, – робко подал голос неунывающий Корняга. Кстати, способность не унывать мне в нем нравилась. – Давай хоть привал сделаем. Поедим, а там, глядишь, и мысли какие появятся. А, Моран?
– Все бы тебе жрать… – сказал я и вдруг спохватился. – Как ты меня назвал?
Корняга смутился.
– М-моран…
Я подозрительно склонил голову набок.
– С чего ты взял, что меня так зовут?
Раскрыв дупло-рот, пень сполз с плеча и отодвинулся от меня.
– Чародей тебя так называл…
– Запомни, деревяшка. Меня зовут Одинец, и никак иначе. Запомнил?
Корняга с готовностью закивал:
– Да, да, запомнил. Одинец… Так Тури и передам.
– Она знает.
Река плескалась, словно нашептывала какую-то сокровенную древнюю тайну жизни. Да так оно скорее всего и было, только кто, кроме хорингов, понимает теперь шепот рек? Жаль все-таки, что они ушли из мира. И обидно, что для меня, счастливца, которому довелось за несколько дней дважды встретиться со Старшими, обе встречи закончились стычками. Причем в первый раз мне лишь чудом удалось избежать смерти, а во второй я вернулся из уготованной хорингами Тьмы и вовсе непостижимым образом, для которого даже «чудо» слишком поверхностное и легкомысленное слово.
Соскочив с Ветра, я забросил поводья ему на шею, а потом подумал и совсем снял уздечку. Пусть отдохнет. Напьется – он как раз успел остыть после бега, а дальше бежать оказалось некуда. А я костер, пожалуй, разведу – холодное мясо косули еще оставалось, хоть и мало, но холодным его есть совсем не хотелось.
Как всегда из ниоткуда возникла карса. Шевеля усами, она лениво прошествовала мимо меня к воде, лишь отрывисто скользнув взглядом желтых глазищ. Тоже, поди, пить захотела.
– Послушай, пень, – начал было я, но джерхово чучело осмелилось возразить.
– Меня зовут Корняга, и я не пень, а корневик! Это не одно…
– Послушай, пень, – повторил я. – Мне совершенно кисло, кто ты и как тебя зовут – для меня ты всего лишь пень. Пользы от тебя – чуть, а жрешь ты больше медведя, ей-право…
– Я могу передавать твои слова госпоже Тури, а ее слова – тебе. Это важ…
– И поэтому, – продолжил я, – если ты будешь меня доставать и болтать не по делу, я отнесусь к тебе и вовсе как к обычному пню, а именно – сожгу. Поэтому, если не хочешь стать огненной вехой, – я ухмыльнулся, – пшел за дровами! И живо мне!