Драгоценность Эвинг Эми

11

Когда мы возвращаемся во дворец, Аннабель ждет меня, чтобы отвести в мои покои.

Герцогиня снимает поводок, и меня передергивает от прикосновения ее рук, от запаха ее духов, от нависающих зловещими тенями фигур ее телохранителей. Все кажется каким-то странно искаженным. Нереальным. Как в тумане, я поднимаюсь следом за Аннабель вверх по изогнутой лестнице.

Далия мертва. Герцогиня убила Далию.

Мной владеет убийца.

Я вдруг с ужасом осознаю, что и сама могла стать жертвой. Курфюрстина делала ставки на меня. И это мое тело могли оплакивать разодетые в траур королевские особы.

Но я не могу понять, что толкнуло герцогиню на убийство. Вина Далии была лишь в том, что ее купила Курфюрстина. Не так ли?

Злость клокочет во мне, заглушая все доводы разума. Отталкивая Аннабель, я первой влетаю в свою спальню, сдираю с головы вуаль вместе с клоком волос, но даже не чувствую боли. Я бегу в гардеробную, на ходу расстегивая молнию на своем черном платье. Аннабель следует за мной по пятам, пытаясь помочь.

–Нет, – говорю я, излишне резко отмахиваясь от нее. – Мне не нужна твоя помощь. Мне ничего этого не нужно!

Застежка рвется, этот треск только раззадоривает меня, и я с наслаждением тяну молнию вниз. Мне доставляет удовольствие портить ее вещи в ее собственном доме.

И у меня есть три гардероба, набитые ее одеждой.

Я открываю двери шкафа, хватаю первое, что попадается под руку – расшитое бисером платье, – и рву по шву. Оно осыпается каскадом разноцветных бусин. Я отшвыриваю его в сторону и принимаюсь за следующее, впиваясь ногтями в кружевные рукава и шелковые юбки. Я готова уничтожить весь гардероб с его идиотскими оборками, кружевами, шелками, я хочу разорвать их в клочья, чтоб от них не осталось и следа.

Слезы льются по моим щекам, дыхание вырывается болезненными прерывистыми вздохами, и я вдруг ловлю себя на том, что со стороны выгляжу, наверное, жалкой и беспомощной, как ребенок. Я плюхаюсь в груду тряпья, утопая в бархате, парче и атласе, и меня захлестывает невероятная тоска по маме. Я хочу, чтобы она обняла меня сейчас, окутала теплым и родным ароматом своей кожи, утешила.

Бархатное колье все еще у меня на шее, и я цепляюсь за него неуклюжими пальцами. Я чувствую, как жалят кожу ногти, оставляя на ней царапины, но мне все равно.

Маленькая ручка обхватывает мое запястье. Легкий рывок – и ошейник падает.

Аннабель гладит меня по волосам, нежно прижимая мою голову к своим коленям. Я поднимаю взгляд и смотрю на ее бледное лицо в веснушках.

–Она мертва, – говорю я надтреснутым шепотом. Огромная слеза скатывается по моей щеке и теряется в волосах.

Аннабель кивает, и я догадываюсь, что она знает. Вот почему сегодня утром она вела себя так странно.

–Ее звали Далия. – Для меня важно, чтобы Аннабель знала, что Далия – человек, а не какой-то безымянный суррогат. – Она из Северных Ворот. Мы познакомились в комнате ожидания перед Аукционом. Она была… она была доброй… она…

Но мой голос срывается, слезы уже градом катятся по щекам, и Аннабель укачивает меня в ворохе платьев.

На следующий день я отказываюсь покидать свою спальню.

Я не стану одеваться только потому, что этого хочет герцогиня. Я не хочу быть хорошенькой куклой, которую она может таскать за собой и показывать своим подругам. Еще не хватало, чтобы и меня кто-нибудь убил.

Эта мысль не дает мне покоя, она сидит во мне осколком льда. Меня могут убить. Я вспоминаю тот злосчастный ужин, колкости, которыми обменивались дамы, и с содроганием осознаю, что герцогиня в меньшинстве. А это значит, что и Курфюрстина, и графиня дома Камня, и герцогиня дома Весов могут желать моей смерти и плести свои заговоры.

Надо что-то делать. Я не могу просто сидеть здесь и ждать, когда меня убьют.

Аннабель пытается заставить меня поесть, предлагает сыграть в «Хальму» или позаниматься на виолончели, но каждый раз я отвечаю ей отказом. Я не хочу наслаждаться прелестями жизни в это дворце. Далия мертва. Что-то происходит и с Рейвен, что-то плохое, но я не знаю, что именно и как это остановить. Я думаю о беременной суррогатной матери, вижу ее большие глаза, изможденное лицо, вспоминаю, с какой нежностью она поглаживала свой огромный живот. Я не хочу всего этого. Я не хочу быть такой, как она.

Лучше я буду ломать спину на Ферме или глотать копоть и дым в Смоге. Я бы с радостью работала судомойкой или уборщицей в Банке, драила кастрюли и полы, стирая руки в кровь. Но все, что могла предложить мне жизнь, перечеркнул один-единственный анализ крови.

Я вспоминаю дикую девушку, которую казнили на моих глазах. Может, она была права. Может быть, она знала, каково жить в Жемчужине, а потому не боялась смерти на плахе. «Вот как это начинается», – сказала она тогда. Возможно, она воспринимала смерть как еще один путь к свободе.

От этих мыслей уже болит голова, и щиплет в глазах, но я не могу придумать, как мне сбежать из этой комнаты, из этого дворца, вырваться из ненавистной золотой клетки. Когда я, наконец, засыпаю, мне снятся Южные Ворота, моя Рейвен и время, когда королевский двор был не более чем картинкой в глянцевом журнале.

На следующее утро я резко просыпаюсь от того, что с меня срывают одеяло.

–Аннабель! – хнычу я, зябко поеживаясь. Но надо мной стоит не Аннабель.

Это герцогиня.

–Вставай, – приказывает она. Аннабель мнется в дверях, на ее лице паника и мольба. Я подумываю устроить бунт, но герцогиня – не Аннабель, и с ней шутки плохи.

Быстро и бесшумно я выбираюсь из постели и встаю перед ней. Хотя и ниже меня ростом, она излучает власть и силу.

–Сядь, – говорит она, указывая на кресло. – У нас будет разговор наедине.

Она бросает взгляд в сторону Аннабель, и та делает реверанс и закрывает дверь, оставляя нас одних.

Я присаживаюсь на краешек кресла. Герцогиня устраивается на диване и внимательно смотрит на меня.

–Существует два учения в отношении суррогатов, – начинает хозяйка. – Одни говорят, что индивидуальность суррогата является помехой для развития плода. Другие считают это ценным качеством, весьма полезным для создания оптимального ребенка. К счастью для тебя, я придерживаюсь второй точки зрения. Поэтому требую от тебя сотрудничества на период нашего совместного проекта. Я не идиотка, чтобы рассчитывать на твою любовь, и, разумеется, я тебе не мать. Но мы с тобой состоим в партнерских отношениях. Жемчужина может быть и замечательным, и страшным местом. Полагаю, ты предпочтешь первый вариант.

Я смотрю на нее пустыми глазами, не уверенная в том, что понимаю, о чем она говорит.

–Ты уже знаешь, что благоразумие вознаграждается. Ты хорошо вела себя за ужином и получила виолончель. Если ты и дальше будешь вести себя, как подобает, я сделаю все, чтобы твоя жизнь здесь была приятной, насколько это возможно. Ты ведь хочешь этого, не так ли? Приятной жизни?

От ее улыбки мне хочется скрежетать зубами.

–Что вам от меня нужно? – спрашиваю я.

Герцогиня поджимает губы.

–Ты производишь впечатление неглупой девушки. Полагаю, разговор за столом не прошел мимо твоих ушей.

Я мысленно возвращаюсь в тот вечер, но вспоминаю лишь ехидные замечания, лицо Рейвен и ужасный эпизод с фокусом Далии. Герцогиня выглядит разочарованной.

–Курфюрстина недавно отпраздновала рождение своего первого ребенка, сына. Он будущий Курфюрст, и моя дочь должна быть обручена с ним. Ты должна сделать так, чтобы это исполнилось. Моя дочь должна быть красивой. Но внешность – это еще не все, в чем я убеждаюсь, глядя на своего сына. Она должна быть умной и сильной. Должна быть честолюбивой, решительной и храброй. Я хочу, чтобы она была неотразимой. Но, разумеется, – она взмахивает рукой, – все эти качества придут позже. Для того чтобы она по-настоящему выделялась уже в младенчестве, ты должна заставить ее расти. Быстрее, чем другие.

Я трясу головой, словно от этого слова герцогини могут выстроиться в логическую цепочку и обрести смысл.

–Я не… понимаю.

Герцогиня выпрямляет спину, вид у нее недовольный.

–Тебе известно, сколько было суррогатов с высшим баллом по третьему Заклинанию за всю историю Аукциона?

–Нет.

–Семь человек. Такое случается раз в пятьдесят лет. Я кропотливо изучала статистику Аукциона. Последний раз высший балл показывала девушка, которую приобрела моя мать, и это она вынашивала меня. – Она выглядит гордой, как будто имеет какое-то отношение к способностям своей суррогатной матери. – Конечно, моя родная мать не имела ни малейшего понятия, как развить тот потенциал, которым обладал суррогат. А я знаю. Я очень долго ждала тебя.

–Так вы хотите, чтобы я родила ребенка быстрее, чем все остальные, и еще сделала ее красивой, смелой и все такое? Но откуда вы можете знать, что у меня будет дочь?

Герцогиня хмурится.

–Возможно, ты не так умна, как я думала. Женщинам королевского рода разрешено иметь только двоих детей, девочку и мальчика. Сын у меня уже есть.

–Но Курфюрстина… за ужином она сказала, что собирается посадить на трон свою дочь, а не сына.

–Однако чтобы это произошло, ей необходимо иметь дочь, не так ли?

У меня все холодеет внутри. Так вот почему она убила Далию. Чтобы Курфюрстина не смогла получить дочь.

–Так вы что же, собираетесь убивать всех суррогатов, которых будет покупать Курфюрстина? – спрашиваю я.

Затянувшееся молчание давит на меня, пугает.

–Так, значит, с этого ты хочешь начать наше партнерство? – тихо, но с угрозой произносит герцогиня. Я плотно сжимаю губы. – То-то же. И не драматизируй понапрасну. Смерть не понадобится. Да и в этот раз она была ни к чему, поскольку Курфюрст никогда не согласится с тем, чтобы женщина наследовала престол. Мне просто хотелось слегка насолить Ее королевской милости.

Меня тошнит от этой женщины. Она убила невинную девочку просто из вредности.

–Но Курфюрстина сказала, что сможет переубедить Курфюрста, – настаиваю я.

Герцогиня вскидывает брови.

–Неужели? И как же она собирается это сделать?

Я смущаюсь, вспоминая, что этот разговор происходил в отсутствие герцогини, когда она вышла из комнаты.

Герцогиня впивается в меня взглядом.

–Говори.

Я стискиваю зубы и упрямо вскидываю голову.

Двигается она на удивление проворно. Только что мы сидели друг против друга, и вот она уже нависает надо мной, и ее пальцы сомкнуты на моей шее. Они, как железные когти, вонзаются в меня и сжимаются все туже, так что я едва могу дышать. Я царапаю ее руку, пытаясь высвободиться, но она еще сильнее сдавливает горло. Силища у нее невероятная.

–Слушай меня, – произносит она зловещим шепотом. – Я позволила тебе оплакивать твою подругу. Я закрыла глаза на то, что ты уничтожила годовой запас одежды. Я разрешила тебе проявить характер и побыть букой. Пока я терплю твои выходки, хотя могу прекратить их в один миг, как только захочу. Но одного я не позволю: это неуважение ко мне. Понятно?

Я пытаюсь говорить, но лишь сдавленный шипящий звук вырывается из моего горла. Ее ногти все глубже утопают в моей коже, и вот уже звезды взрываются надо мной, и мои отчаянные усилия становятся все слабее, кончики пальцев начинает покалывать, кружится голова, и глаза затягивает мутной пеленой…

Сознание возвращается вместе с яркими красками и четкими очертаниями, когда герцогиня отпускает меня. Я падаю на подлокотник, судорожно заглатывая воздух, которого мне все мало, и захлебываюсь от кашля. Мне не сразу удается прийти в себя, унять дрожь в теле. Когда я поднимаю глаза, герцогиня пристально смотрит на меня сверху вниз, и ее лицо безучастно.

–Ты поняла? – повторяет она.

Измученная, я киваю головой.

–Д-да, моя госпожа, – вырывается у меня с хрипом.

–Хорошо. Итак. Что сказала Курфюрстина?

–Она сказала… сказала, что убедит его с помощью своего тела. – Мне неловко произносить это, и я краснею.

Герцогиня слегка округляет глаза и ухмыляется.

–В самом деле? Что ж, пожелаю ей удачи. – Странное выражение мелькает на ее лице, тчего на миг она кажется какой-то беззащитной. Но оно быстро исчезает, и она снова смеется. – Надевай халат. Мы идем к врачу.

Я будто проваливаюсь в пустоту.

–Сейчас? – еле слышно спрашиваю я.

–Да. Сейчас.

Герцогиня, кажется, не замечает моего подавленного состояния. Когда я надеваю халат, у меня такое чувство, что мое тело стало полым, и только сердце бьется в этой гулкой пустоте, и его удары эхом отдаются в ушах.

Не ожидала, что это случится так скоро. Я не готова к этому.

Через оранжерею мы попадаем в открытую галерею, увешанную красочными картинами. Оттуда сворачиваем направо, потом налево и оказываемся в небольшом холле, отделанном дубовыми панелями. Он упирается в позолоченную решетчатую дверь с изысканным орнаментом, и, подойдя ближе, я вижу, что это лифт. У нас в Южных Воротах тоже был лифт, но, конечно же, не такой роскошный. Герцогиня открывает решетку, и мы ступаем в кабину. На полу лежит толстый синий ковер. Герцогиня нажимает медный рычаг, двери закрываются, и лифт спускается в темноту.

Я вжимаюсь в стену, мечтая раствориться в ней и исчезнуть. Нам говорили, что процедура имплантации совершенно безболезненная, но сейчас это не очень-то обнадеживает.

Я не хочу, чтобы хоть какая-то частичка герцогини жила во мне.

Полоска света ложится на мои ступни, поднимается выше по икрам и коленям, когда лифт замедляет ход и останавливается.

Двери открываются в стерильную чистоту медицинского кабинета. Он похож на тот, что был в Южных Воротах, только гораздо меньшего размера и рассчитан на одного человека. Рядом с белой больничной кроватью стоит лоток со сверкающими серебряными инструментами, а сверху льется яркий свет от ламп, гроздьями свисающих со стальных опор. Конструкция напоминает многоглазое насекомое.

Я не могу двигаться. Не могу проглотить ком, что стоит в горле.

–Доктор Блайт, – говорит герцогиня и, хватая меня за руку, выводит из лифта. Я вижу сгорбившуюся фигуру доктора за столом в левом углу кабинета.

–Добрый день, моя госпожа, – говорит он. – Вы на редкость пунктуальны.

Доктор Блайт – пожилой, с глубокими морщинами вокруг глаз и рта и похож на большинство врачей, к которым меня водили. У него смуглая кожа, и шоколадного цвета веснушки горстями разбросаны по щекам и переносице, что добавляет мальчишеского задора его немолодому лицу. Его черные с проседью волосы зализаны назад, хотя волна все-таки пробивается. Светло-каре-зеленые глаза излучают тепло, и это, пожалуй, отличает его от других докторов. Он видит во мне человека, а не подопытного кролика.

–Ага, – говорит он. – Привет.

Он улыбается мне. Я не знаю, что делать. Голова идет кругом, и я близка к обмороку.

Улыбка меркнет на его губах.

–Ваша светлость, вы, конечно же, сообщили своему суррогату, что это сугубо предварительный осмотр? Она что-то… бледная.

Предварительный осмотр. Эти слова возвращают меня к жизни, хотя от облегчения подкашиваются ноги.

–Я не сочла это необходимым, – отвечает герцогиня.

Доктор качает головой.

–Моя госпожа, мы ведь уже говорили об этом, и не раз. Вы согласились следовать моим указаниям, и я вынужден настаивать на том, чтобы вы их исполняли.

Я тотчас проникаюсь симпатией к этому человеку. Любой, кто смеет давать указания самой герцогине, мне по душе.

–Очень хорошо, – жестко говорит она. – Я жду вашего отчета сегодня вечером.

Доктор склоняет голову.

–Конечно, моя госпожа.

Она входит обратно в кабину лифта, и он медленно исчезает из поля зрения. Доктор дожидается, пока она уедет, и только тогда обращается ко мне.

–Доктор Блайт, как ты уже, наверное, догадалась, – говорит он, протягивая мне руку. – Я буду твоим лечащим врачом.

Я беру его за руку – она мягкая и теплая.

–Как тебя зовут? – спрашивает он. Я не решаюсь назвать свое имя. – Все в порядке, мне ты можешь сказать.

–Вайолет.

–Какое красивое имя, – говорит он. – Кто его выбрал?

–Мой отец, – отвечаю я. – Это из-за моих глаз.

Доктор Блайт улыбается.

–Да, они у тебя самого необычного цвета. Никогда не видел ничего подобного.

–Спасибо.

–В каком инкубаторе ты жила?

–Южные Ворота.

–Доктор Стил там по-прежнему главный врач?

Я киваю.

–Какой странный он человек. Блестящий доктор, но… – Доктор Блайт качает головой. – Давай, начнем, Вайолет? Как я уже сказал, это только предварительный осмотр, но мне придется попросить тебя снять ночную сорочку. Ты можешь оставить нижнее белье, и, если захочешь, надень вот этот халат.

Он отворачивается, пока я раздеваюсь и облачаюсь в халат, не одноразовый, как те, что нам выдавали в Южных Воротах, а из белой махровой ткани, хотя и без пояса. Я обхватываю себя руками, нервно поглядывая на лоток с инструментами.

–Пожалуйста, сядь, – говорит доктор Блайт, указывая на больничную кровать.

Я несколько успокаиваюсь, пока он проводит осмотр, похожий на сотни других, которые мы проходили в Южных Воротах. Он осматривает мои уши, нос, глаза, горло, измеряет температуру и кровяное давление, проверяет рефлексы. Задает привычные неприятные вопросы о моем месячном цикле.

–Разве у вас нет этой информации из Южных Ворот? – спрашиваю я.

Доктор Блайт улыбается.

–Я люблю все тщательно проверять. – Он помечает что-то на своем планшете, потом начинает закреплять крошечные электроды на моих висках и внутренней стороне запястий, после чего порывается распахнуть мой халат. – Ты позволишь?

Я изумленно смотрю на него.

–Вы первый, кто спрашивает разрешения.

Он улыбается и аккуратно кладет два электрода по обе стороны моего живота, чуть ниже линии трусиков, а еще один электрод крепит к груди, над сердцем. Он осторожно приподнимает мои ноги, устанавливая электроды под коленками и на щиколотках. И, наконец, размещает электроды на затылке и в основании позвоночника.

–Я полагаю, что тебе проводили только исследования головы и матки? – спрашивает доктор Блайт. Я киваю. – Теперь нам надо сделать более детальные измерения, поскольку ты вступаешь в… практическую фазу суррогатного материнства.

–Мне нужно пройти тест на Заклинания? – спрашиваю я. Всякий раз, когда врачи проводили исследования на мониторах, от нас требовалось выполнение задания по Заклинаниям.

–Да, но ты не волнуйся. Только по разу на каждое. – Он подходит к стене, нажимает красную кнопку, и с потолка спускается плоский белый экран. Пододвинув стул к моей кровати, доктор садится и стучит по уголку экрана, который начинает светиться, а его гладкую поверхность расцвечивают разноцветные квадраты. Доктор чуть поворачивает экран, чтобы мне тоже было видно.

–Вайолет, – говорит он, – ты наделена редким даром. – Я стараюсь не закатывать глаза, когда доктор прикасается к экрану, и желтое свечение озаряет его лицо. – На протяжении веков, с самого начала эпохи Аукционов, суррогаты ставят медиков в тупик. Но ты, наверное, и сама знаешь историю?

–Королевский род постепенно вымирал, – повторяю я то, что вдалбливали нам все эти годы в Южных Воротах. – Их дети рождались больными или калеками и умирали. Некоторые из них вообще не могли иметь детей. Суррогаты позволяют выжить королевскому роду. Заклинания устраняют хромосомные повреждения у королевских эмбрионов.

–Все верно, – говорит доктор Блайт. – Чистота крови, конечно, очень важна для королевской семьи, но, когда выбирать не приходится… – Он стучит по экрану. – Доктор Осмий Корр, пожалуй, самый известный врач в истории Одинокого города, открыл первых суррогатов. – Тут уж я не могу сдержаться и закатываю глаза. Врачи Южных Ворот все уши нам прожужжали про этого доктора Корра. Рейвен шутила, что они, наверное, и у себя дома устроили алтари, где молятся его мощам. – Он выявил странную генетическую мутацию, которая встречается только у молодых женщин беднейшего из пяти кругов – Болота, – что позволило королевским особам получать собственных детей без риска врожденных дефектов и преждевременной смерти. Но Заклинания приносят не только чудо рождения здоровых дете. Каждое из них отвечает за определенную фазу развития. Скажем, – он тянется к лотку с инструментами и берет в руки кусок голубого мрамора, – первое Заклинание, на цвет, влияет на некоторые физические особенности ребенка.

Он передает мне кусок мрамора – камень тяжелее, чем я ожидала, и очень гладкий.

–Сделай его красным, пожалуйста.

Первое: увидеть предмет как он есть. Второе: нарисовать мысленный образ. Третье: подчинить его своей воле.

Я рисую мысленный образ, и красные трещинки появляются на гладкой голубой поверхности. Уже в следующее мгновение мрамор становится красным. Тупая боль пульсирует за левым ухом, и я рассеянно потираю его.

–Очень хорошо, – говорит доктор Блайт, снова прикасаясь к экрану. – Первое Заклинание может повлиять на цвет кожи, цвет волос, глаз… но оно простейшее из трех. Совсем несложное.

Я никогда не думала, что Заклинания могут влиять на что-либо еще, кроме здоровья ребенка. Нам никогда об этом не говорили. Но, кажется, указания герцогини и ее ожидания, связанные со мной, начинают обретать смысл.

–А теперь, – продолжает доктор Блайт, – не могла бы ты сделать для меня звезду?

Образ звезды рождается у меня в голове. Я накрываю мраморный шарик рукой. Пальцы начинает покалывать, я чувствую, что мрамор становится тягучим, как замазка, и, когда открываю ладонь, вижу, что он превратился в прозрачное алое стекло. Я мысленно прорисовываю линии, и мрамор покрывается рябью, постепенно приобретая заданную форму. Головная боль между тем усиливается.

–Отлично. – Доктор что-то чертит на экране. – Второе Заклинание, на форму, как ты уже, наверное, догадалась, влияет на физические параметры ребенка – длину ног, форму лица, глаз или носа. Влияет и на размер органов, что исключительно важно для здоровья ребенка. Многие женщины именно по этой причине ставят Заклинание на форму выше двух других.

Доктор Блайт забирает у меня звезду и возвращает ее в лоток. У меня ломит спину, головная боль пульсирует резким и отрывистым стаккато. Я уже знаю, что будет дальше.

Он протягивает мне цветок, всего лишь маленький бутон с плотно сжатыми лепестками. Я провожу пальцами по стеблю.

–Заставить его расти? – опережаю я его. Он улыбается и кивает. Я делаю глубокий вдох.

Жизнь в этом цветке не так сильна, как в лимонном дереве, потому что он был срезан. Скоро он умрет. Я легко вытягиваю ниточки жизни, и знакомое покалывание в глазах кажется сущей ерундой, когда бутон превращается в розу, лепестки раскрываются насыщенным розовым. У меня даже нет носового кровотечения.

Я роняю розу в лоток. Еще мгновение я могу чувствовать ее жизнь, мерцающую в моих венах. Но вот и это ощущение проходит.

Доктор Блайт вскидывает брови.