Черные комиссары Сушинский Богдан

26

Контрразведка располагалась в небольшом двухэтажном особняке, весь архитектурный блеск которого состоял из высокой, в нескольких местах основательно потрескавшейся, каменной ограды, и какого-то едва различимого резного вензеля на вершине фронтона, за которым, очевидно, скрывалось имя его былого владельца.

Бекетов встретил его настолько сдержанно и буднично, словно они виделись только вчера, и в этом же наспех меблированном кабинете, единственным достоинством которого оставался огромный, казалось бы, никакому передвижению не подлежащий сейф.

– Не огорчает, капитан, что вот так, взял и выдернул тебя из бетонной артиллерийской норы? – спросил полковник, когда ординарец поставил перед ними две солдатские кружки с чаем и миску с четырьмя пирожками, в разломе одного из которых просматривалась гороховая начинка.

Точно такие же Гродов видел за углом, на витрине хлебного ларька, приходя мимо которого пожалел, что у него мало времени, чтобы перекусить.

– Было бы странно, если бы, прибыв сюда, вы тут же не попытались бы выдернуть меня, – ответил Гродов, едва заметно улыбаясь. – Оскорбительно было бы осознавать, что о тебе попросту забыли.

– Ход мыслей правильный, – признал Бекетов. – Однако сейчас речь пойдет не о твоей батарее, на которой, как мне известно, орудия не заржавели, запас снарядов в подземном арсенале пополнен, личный состав в основном и целом укомплектован. Как считаешь, сведения достоверные?

– Так точно. Батарея к отражению вражеской агрессии – как с моря, так и с суши – готова.

– Значит, все сходится, такой же доклад я выслушал и от командира твоего артиллерийского дивизиона. Угощайся пирожками, пей чай, а потом поговорим о том, ради чего я тебя сюда пригласил.

Какое-то время они сосредоточенно жевали, запивая свою пищу горячим чаем, а когда с этой, по-монастырски скудной трапезой было покончено, полковник взял со стола указку и подошел к огромной, во всю стену, карте Одесского военного округа.

– А теперь внимательно слушай меня, комбат, помня, что все сказанное будет сказано только для тебя.

– Принято, товарищ полковник.

– Мне неизвестно, какими сведениями обладает наше верховное командование, но согласно тем данным, которые поступают сюда, – постучал он пальцем по стенке сейфа, – нападение румыно-германских войск следует ожидать максимум в первых числах июля. Дальше тянуть они не смогут, чтобы не терять сухие летние дни, столь необходимые для развертывания наступательных операций.

– Это было бы неразумно, – поддержал его Гродов, поднимаясь из-за стола и тоже приближаясь к карте.

– А теперь внимание: самым сложным для наступления участком границы окажется тот, что обозначен рукавом Дуная. Утопив в его водах первые две волны наступающих, наша пехота, совместно с погранотрядами и моряками Дунайской флотилии, немедленно получит прекрасную возможность перейти в контрнаступление.

– Тут уж сам Бог велел пройтись по прибрежным плавням. Чтобы, действительно, на территории врага и… малой кровью.

– Вот за что я тебя уважаю, капитан, так это за догадливость. Обрати внимание: пространство между Килийским и Сулинским рукавами, расположенное уже на румынской приграничной территории, мало заселено, всего несколько местечек и рыбачьи хутора. На первый взгляд, оно само предстает в виде острова, но в то же время все устье реки испещрено островками, перешейками, болотами, плавнями и лесо-плавнями, в которых и на которых сейчас отмечается скопление пехоты, тыловых и артиллерийских румынских частей. Впрочем, германские тоже появляются.

Увлекшись осмотром плавневого устья, полковник на какое-то время погрузился в молчание, и этим тотчас же воспользовался Гродов.

– Если вы готовите для заброски на эту территорию десантный диверсионный отряд, то считайте, что свое согласие я уже дал.

Бекетов озорно взглянул на капитана, по давней привычке пожевал верхнюю губу и, красноречиво разведя руками, вернулся на свое место за столом, предложив то же самое сделать и ему.

– Опять же, ход мыслей твоих, капитан, принципиально правильный, – проворчал он, вонзившись взглядом в стол перед собой. – Именно это – сформировать несколько диверсионных отрядов морской пехоты и забросить их на румынское прибрежье – мы и должны были бы, по военной стратегии, сделать. Но кто позволит прибегнуть к таким операциям, если мы до сих пор не имеем права открывать огонь даже по самолетам-нарушителям? Хотя летчики противника уже буквально издеваются над нашими пилотами и зенитчиками.

– Тогда есть смысл создать такие отряды с упреждением, на случай нападения, в порядке военных учений.

– Ибо военная стратегия именно этого от нас и требует, – признал Бекетов. – Так что быть тебе, капитан, лучшим штабистом округа. Но не сейчас, а со временем…

– Наказывать-то меня за что?! – иронично возмутился Гродов.

– Штабист – это в будущем, в будущем, – успокоил его полковник. – Самого от всякой бумажно-штабной работы воротит, а что поделаешь? Однако шутки шутками, а военная стратегия требует того, чтобы ударно-диверсионный отряд морской пехоты был создан прямо сейчас. Уже оговорено, что это будет отдельная, нештатная пока что, усиленная десантно-диверсионная рота на сто пятьдесят бойцов, которая со временем будет развернута в отдельный особый батальон. И что командование этим подразделением примешь ты, капитан.

– Есть принять командование отдельной, нештатной десантно-диверсионной ротой, – подхватился Гродов.

– В обиходе будем называть ее просто «диверсионным отрядом».

– Так будет проще и точнее.

– И еще. Несмотря на это нештатное назначение, ты по-прежнему остаешься штатным командиром береговой батареи, во всяком случае, пока что. То есть в каких-то случаях на посту комбата тебя будет заменять старший лейтенант Лиханов. По-моему, он достаточно опытный офицер.

– Так точно, с людьми старший лейтенант Лиханов ладит, орудийное дело знает.

Считая, что основную часть вопроса он уже решил, полковник воинственно потер руки и азартно оглянулся на то место на карте, на котором огромными голубыми щупальцами надвигалось на прибрежную полосу Украины и Румынии необъятное устье Дуная.

– Поскольку румыны будут нацелены на захват нашей территории, то есть на всеобщее наступление при поддержке дислоцированных в Румынии германских частей, создать сплошную линию обороны на своей территории они не успеют.

– Да и рельеф местности не позволит им этого.

– Вот именно. Взгляни-ка сюда: на протяжении более ста километров дунайские воды текут, считай, параллельно морской береговой линии, а затем круто поворачивают к морю. Так вот, военная стратегия такова, что вся эта огромная, почти замкнутая плавнево-озерная территория представляет собой идеальный полигон для деятельности наших диверсионных групп.

– В самом деле, полигон, можно считать, идеальный, – признал Гродов.

– По ходу событий план операции может меняться. Но пока что прикидка такая. Твой отряд пойдет во втором эшелоне, вместе с частями, которые высадятся на созданные десантными группами морской пехоты и пограничников плацдармы. А потом вы разобьетесь на три штурмовые группы, которые будут проникать в тыл врага и действовать на свой страх и риск, истребляя все, что способно противостоять общевойсковому контрнаступлению. В первую очередь – штабы и доты. Уточнения какие-то будут?

– Сомнения возникли относительно второго эшелона, товарищ полковник.

– Конкретнее, – насторожился Бекетов.

– Получив в свое распоряжение диверсионный отряд морской пехоты, общевойсковое и пограничное командование тут же превратит его в ударный штурмовой отряд. И прикажет ему захватить плацдарм, находясь в первом десантном эшелоне.

Полковник задумчиво потянулся к сейфу, извлек из него полуопустошенную бутылку коньяку и разлил по небольшим розоватым рюмочкам. Пили они, развернувшись так, чтобы видно было устье великой европейской реки; и проделывали это с такой торжественностью, словно высаживаться на один из ее берегов предстояло уже завтра. Причем обоим.

– Признаю, что ход мыслей у тебя правильный, – проговорил Бекетов, предложив капитану закусить ломтиком шоколада. – Я, конечно, добьюсь, чтобы отряд твой находился в оперативном подчинении командования Дунайской военной флотилии…

– Которая, пребывая в столь узком речном рукаве, сама окажется в оперативном подчинении местного общевойскового командования. Вполне возможно, созданного в виде измаильского, или дунайского, оборонительного района.

– Скажи прямо: превращение отряда из диверсионного в десантно-штурмовой как-то повлияет на твой воинственный пыл?

– Только в том смысле, что с первого дня формирования буду готовить бойцов к форсированию реки да отрабатывать приемы десантирования на вражеский берег и создание плацдарма. Не исключено, что попрошу подключить к этому каких-то инструкторов из разведшколы, штаба нашей базы или даже из штаба флота.

– Твое стремление оперативно подчинить себе оба эти штаба, а также всю ручную военную флотилию мне понятно и близко, – не без иронии признал Бекетов. – Однако за размах мысли и планов – ценю.

– Если мы действительно намерены получить опытный десантно-диверсионный отряд, а не еще одно окопное стрелковое подразделение, на две атаки рассчитанное.

Немного засомневавшись, полковник вновь наполнил рюмочки и теперь уже решительно упрятал бутылку в сейф. После второй рюмки речь его стала еще более академически-штабной, только поэтому он изрек:

– Понятно, что более конкретные задачи и ситуации будут возникать уже в ходе боевых действий. Опровергаешь?

– Никак нет.

– Правильно делаешь. Потому как сейчас, пребывая за двести пятьдесят километров от границы, которую пока еще никто нарушить крупными силами не решился, предвидеть все исходные позиции мы не можем. Опровергаешь?

– Эта мысль не поддается опровержению, – еще более решительно укрепил Гродов полковника в его вере в свой собственный стратегический гений.

– Тогда общую военную стратегию я уже изложил, – попытался завершить свой инструктаж полковник. И вновь направился к карте, увлекая за собой капитана.

27

Еще какое-то время полковник и комбат задумчиво осматривали рассеченное голубыми венами рукавов, проливов и приток устье Дуная, мысленно блуждая его плавнями и болотными островами.

Они прекрасно понимали, что в реальной жизни существование десантно-диверсионного батальона на этом «почти идеальном диверсионном полигоне» сразу же превратится в ад солдатского бытия. Причем бытия не просто в глубине вражеской территории, под огнем сотен бродячих вражеских стрелков; но и в глубине огромных плавней, посреди кишащих гадьем и пиявками болот и трясин, под тучами комаров и мошкары.

Однако понимали и то, что сейчас они пытаются осмысливать эти условия, исходя из сугубо гражданских мерок, а для них, людей войны, да к тому же – буквально накануне войны, это уже непрофессионально.

– Ты прав, капитан, – неожиданно молвил полковник, хотя Гродов упорно молчал; просто это было продолжением мысленных терзаний контрразведчика. – Прежде всего, людей следует проверить плавнями; подготовить к особенностям выживания и ведения в них боевых действий – как маскироваться, как передвигаться по болотам, как использовать рыбацкие лодки и вязать плоты из подручных средств.

– И для этого нужны люди, хорошо знающие особенность жизни в устье реки, в плавнях. – К завтрашнему дню у нас будет пятеро краснофлотцев, которые прошли десантно-диверсионную подготовку в школе береговой обороны Черноморского флота. Кстати, в той самой, через которую мне хотелось пропустить и тебя.

– Не время сейчас отсиживаться по школам.

– Наоборот, самое время. Но видно, обстоятельства складываются таким образом, что начинать будем с сугубо военной практики, а лакировать ее теоретическими излишествами станем после войны.

– Формировать отряд будем еще здесь или сразу же на Дунае?

– Чтобы прямо на границе, сейчас? Ты что, капитан?! Свои же под трибунал сплавят за то, что провоцируем сопредельную сторону.

– Не говоря уже о том, что там нас мгновенно возьмут под прицел румынская и германская разведки.

– Поверь, в Придунавье они разворачивают свои хорошо отлаженные агентурно-диверсионные ячейки с такой быстротой и наглостью, что полностью подавлять их имеющимися в этом крае чекистскими силами мы пока что не в состоянии. Здесь проживает множество румынизированных, скажем так, молдаван, которые лишь недавно оказались в сфере коммунистической идеологии. Их язык подавляющему большинству наших чекистов не понятен; социалистический строй они явно недолюбливают, к тому же в их среде румыны оставили хорошо законспирированных агентов влияния.

– Убедительно, товарищ полковник. Значит, базироваться будем где-то здесь, под Одессой, что значительно облегчит нам задачу.

– Вот только пока что не знаю, где именно. Причем вопрос этот непростой. Свободных казарм, как ты понимаешь, у нас не наблюдается.

– Почему же, у меня в батарее найдется одна такая, вполне пригодная для проживания.

– У тебя? – поползли вверх брови полковника – Откуда у тебя… казарма, в которой смогла бы разместиться рота на сто пятьдесят штыков?!

Сопровождаемый удивленным взглядом, Гродов подошел к карте и указал пальцем на точку между селами Чабанка и Григорьевка, рядом с устьем Аджалыкского лимана.

– Орудия главного калибра батареи расположены вот здесь, однако личный состав ее, а также состав приданных подразделений, пока что базируется в наземной казарме, в километре от нее, по направлению к Григорьевке. В то же время в подземелье имеются отведенные под казарму казематы, в которую батарейцы обязаны перейти, как только начнутся боевые действия.

– Вот этого я не учел, – молвил Бекетов, возвращаясь на свое место за столом. – Просто не знал, что строители этого укрепрайона позаботились о подземной казарме.

– Эти казематы вполне приспособлены к приему людей из формирующегося отряда, – тоже вернулся на свое место Гродов, – но, чтобы соблюсти секретность батареи…

– А секретность объекта – прежде всего, – тут же встрепенулся начальник контрразведки базы.

– …Я переведу туда на время своих батарейцев, поскольку так или иначе им нужно свыкаться с подземным бытием. Ну, а наземную казарму отведу для формирования отряда морской пехоты.

– Эта, наземная, расположена на берегу моря или хотя бы лимана?

– Увы, посреди диких скифских степей. Однако и берег моря, и плавни Аджалыкского лимана, наверное, мало чем отличающиеся от дунайских, находятся рядом. Так что тренировочная база у нас тоже вырисовывается. Кстати, отряд так и можно называть десантным отрядом «Дельта». Поскольку действовать ему придется в основном в дельте Дуная.

– Диверсионный десантный отряд морской пехоты «Дельта»? А что, в виде кодового названия… Словом, принимается. Кстати, саму операцию по захвату плацдарма на правом берегу реки, которая, предвижу, будет очень трудной, я уже предложил назвать «Троянов вал». Напомню, что именно в этих местах, по левому берегу Дуная, пролегал Троянов вал, сооруженный римлянами в виде восточной, задунайской границы своей империи. Остатки этого сооружения все еще видны и в придунайских степях, и на этой карте, – повел он подбородком в сторону занавешенной стены.

– Именно эти названия я и буду использовать во время связи с вами. Четверо суток для формирования десантного отряда нам хватит?

– Нужно бы не торопиться, чтобы усилить подбор, но времена наступают суровые. Как бы к кровавой обедне не опоздать. Словом, на пятые сутки мы попытаемся перебазировать отряд куда-нибудь в район Измаила или Килии, под видом саперного подразделения, отряда военных строителей или еще чего-то.

– Лучше всего – под видом бригады заготовителей камыша для строительных нужд.

Офицеры встретились взглядами и понимающе улыбнулись. Они оба чувствовали, что идея создания «Дельты» способна еще больше сблизить их.

Правда, уже в следующую минуту Бекетов решительно согнал с лица улыбку и задумчиво повел подбородком.

– Кстати, о «заготовителях камыша»… Десант – это хорошо и правильно, да только надо бы позаботиться о своей разведывательно-диверсионной агентуре на том берегу. Не сомневаюсь, что наши центральные разведорганы кое-кого там подсадили, причем уже давно. Да только не нам, флотским, выходить с ними на связь.

– Возможно, она появится после нашей высадки. Утверждают, что в селениях, расположенных вдоль реки, живет немало украинцев, потомков задунайских казаков, обосновавшихся там после разрушения царскими войсками Запорожской Сечи.

– Вопрос: согласятся ли они помогать нам, рискуя навлечь на себя гнев румынских властей? Но ход мыслей правильный. В разведке Черноморского флота мне уже обещали связаться со специалистами по этому краю из военной разведки и Всесоюзной флотской разведки. Словом, будем думать. Было бы неплохо, если бы ко дню высадки на правом берегу вас уже ждала хотя бы одна подпольно-диверсионная группа.

28

Считая, что разговор завершен, капитан испросил разрешения удалиться, однако Бекетов улыбнулся еще раз, только более загадочно.

– Не торопись, Гродов. Теперь уже не торопись. Тебе предстоят еще две встречи. Первая – с майором контрразведки Жирновым, который уже начал формирование десантного отряда.

Бекетов нажал на кнопку звонка, и буквально в то же мгновение в проеме двери показалась рослая, но слишком уж худощавая – чтобы не сказать, «тощая» – фигура майора.

Гродову никогда не нравился подобный тип человеческого телосложения. Особенно мужчин. Начиная с ранней юности, к таким вот, рослым и худым, которые всегда ассоциировались в его сознании с образом Паганеля, он всегда относился с иронической недоверчивостью. Однако понимал Дмитрий и то, что командиров выбирают не по фигуре, как и ценят тоже не за овал бедер.

Представив их друг другу, Бекетов объявил, что в дальнейшем все вопросы, связанные с формированием отряда «Дельта», а также подготовкой к участию бойцов этого подразделения в операции «Троянов вал», Гродову придется решать с майором. Притом что он, полковник, будет держать весь этот процесс под своим контролем.

– Но постараемся не надоедать вам, – легкомысленно поспешил заверить его майор.

– Зато я вам ничего подобного не обещаю, – воинственно осклабился начальник контрразведки.

Капитан уже выходил вслед за Жирновым, чтобы продолжить разговор в его кабинете, но буквально из-за порога напомнил, что речь шла о двух встречах.

– Разрешите узнать, с кем намечается вторая?

– Не отвлекайтесь, капитан. Пока что разбирайтесь со всем тем, что привело к первой встрече. Только после этого узнаете от Жирнова о второй. Много времени это не займет.

Гродов вопросительно взглянул на майора.

– Самим отцом-командиром было велено, комбат, – назидательно напомнил тот, пожимая худыми, лишенными какой-либо мускулатуры, плечами. – Нарушать не положено.

В просторном кабинете майора, расположенном в продолговатой, барачного типа пристройке, командира «Дельты» уже ждали пятеро краснофлотцев. Все, как один, худощавые, жилистые, со смуглыми, охваченными паутиной первых морщин, загорелыми лицами, они казались братьями, задержавшимися на какой-то тыловой сверхсрочной службе. Что же касается десантного отряда, то чудилось, что краснофлотцы эти были прикомандированы к нему за ненужностью, потому что и служба их и сами они уже давно никакого отношения к флоту не имели. Обмундированы они пока что были странновато: к морским форменкам припасованы солдатские галифе и сапоги.

– Мичман Мищенко, – доложил тот, что стоял ближе всех к столу майора. – Старший группы инструкторов-проводников разведшколы береговой обороны. Группа прибыла для дальнейшего прохождения службы, товарищ капитан.

– Все правильно: из запаса призваны, спецнабор, так сказать, – перехватил хозяин кабинета придирчивый взгляд, которым командир диверсионного отряда осматривал этих почти сорокалетних, крестьянского вида мужчин. – Родились в прибрежных селах, срочную служили на флоте, а прочие годы провели в днестровских и бугских рыбачьих артелях, то есть в лодках и плавнях… Завтра из этой же школы нам направят десять выпускников, уже настоящих диверсантов, обученных по высшим меркам диверсионных традиций.

– И что, среди вас – ни одного коренного дунайца? – спросил Гродов. – Ни одного, кто знал бы дунайское гирло, кто служил бы в речной флотилии?

– Так, нэ судылося ж[29]! – по-украински ответствовал Мищенко. – Зато моряки какие! Один в один.

– Ага, на кого ни посмотри, одно в глазах написано: «Плюй на грудь, без воды жить не могу!», – озорно добавил коренастый широкоплечий ефрейтор, на огненно-рыжей голове которого бескозырка каким-то чудом удерживалась на самом затылке. – Словом, хлопцы мы тертые, – играла на веснушчатом лице его плутовская ухмылка, – а плавни – они везде плавни: что на Днестре, что на Дунае.

– Это и есть наш флотский ефрейтор Малюта, – тут же представил его Мищенко. – На разделке овец сразу двумя ножами жонглирует, да так, что любой циркач засмотрится. Шебуршной, правда, за последние два года раз шесть в милиции побывал, но форс держит.

– А метать ножи умеете? – сразу же заинтересовался этим «циркачом» Гродов.

– С обеих рук, – ответил за него Мищенко. – Причем с такой силой, что ножи по колодку вгоняет. Он у нас вообще силы какой-то зверской. И нрава такого же.

Не успел мичман произнести это, как Малюта выхватил из-за голенища нож, зажал его лезвие зубами и, резко запрокинув назад туловище, метнул в дверь. Лезвие со звоном вошло в дерево за мгновение до того, как кто-то из штабистов попытался заглянуть в кабинет.

– Убедительно, – признал Гродов. – И запомни, циркач: у нас в отряде хвалить тебя будут как раз за то, за что в милиции смотрели искоса.

– Мне бы пять-шесть хороших ножей достать, – мечтательно произнес Малюта. – и веди, капитан, хоть в разведку, а хоть сразу на Бухарест.

– Кстати, о флотилии, – вернул себе инициативу майор Жирнов. – Напомню, что захваченные еще в 1918 году румынами придунайские земли вернулись под наш герб всего лишь год назад. Потому-то и Дунайская флотилия была возрождена[30] только в июне прошлого года за счет малых судов, изъятых в основном из Днепровской флотилии. Ну, еще – из всевозможных малых вспомогательных судов Черноморского флота.

– То есть сама флотилия еще только формируется, а значит, ветеранов у нее быть не может, – понял свою ошибку комбат. И тут же задумчиво продолжил: – А что, флотилия большой пограничной реки, которая усиленно формируется…

– Никак, увидели себя на одном из судов флотилии? – попытался уловить его флотскую ностальгию майор. – Тельняшка покоя не дает?

– Просто подумал, что в самом устье Дуная неплохо было бы расположить несколько настоящих плавучих зенитно-артиллерийских батарей, способных действовать как на реке, так и в открытом море.

Жирнов исподволь бросил взгляд на настенную карту и снисходительно улыбнулся:

– В каждом из нас теперь оживает если не Наполеон, то адмирал Нельсон. А все почему? Войну учуяли. Однако вернемся к формированию отряда. Коренных дунайцев нам тоже обещают подкинуть. Как минимум десять бойцов из местных старообрядцев, так называемых липован, из которых мы сформируем отделение проводников. Рыбаки, и сыновья рыбаков, они выросли в устье реки, чудесно водят челны и вообще приучены к выживанию в плавнях. Вчера эти бойцы были подобраны для нас разведотделом расквартированной в Придунавье Перекопской дивизии 14-го стрелкового корпуса и завтра же будут доставлены в ваше распоряжение. К слову, с частями Перекопской и Чапаевской стрелковых дивизий вашему отряду как раз и придется взаимодействовать во время десанта. В штабах это понимают, а потому будут воспринимать появление диверсионного отряда как прибытие подкрепления. Вскоре там каждый штык на особом счету будет.

– Знать бы, как скоро это произойдет.

– Точная дата особого значения пока что не имеет, – решительно ответил майор, а заметив, как взметнулись вверх брови комбата, добавил: – Так или иначе, до конца лета нам придется провести в стадии высшей боевой готовности, потому что каждый последующий рассвет может оказаться военным.

– Наверное, так происходило всегда: как только затягивалось начало войны орудий, начиналась война нервов.

– Замечу, что появления в устье мощных плавучих батарей нам не обещают, но не исключено, что какое-то время ваш отряд будет базироваться на одной из дунайских береговых батарей[31]. Возможно, не настолько зарытых в землю, как ваша, тем не менее… И еще… Вам приходилось когда-нибудь бывать на речных мониторах[32]?

– На речных – никогда, поэтому при первой же возможности…

– По существу, это и есть речные плавучие батареи. Впрочем, не исключено, что с одного из них вам придется высаживаться на берег противника.

Они договорились, что уже завтра Гродов переведет гарнизон батареи в подземные казематы, а к вечеру в освободившуюся казарму прибудут первые двадцать десантников, которые составят ядро отряда «Дельта». Кроме того, комбат тут же назначил мичмана Мищенко старшиной отряда, после чего майор краснофлотцев отпустил. Обсудив еще несколько вопросов, связанных с обмундированием и вооружением десантников, Гродов вопросительно уставился на Жирнова.

– Помню-помню, – оказался тот на высоте ситуации, – вас интересует обещанная вторая встреча.

Майор взглянул на часы, куда-то позвонил, чтобы поинтересоваться, все ли вопросы решены, и вновь обратился к комбату:

– Вам известно, где находится областное управление НКВД?

– Обратил внимание, что неподалеку, в нескольких кварталах отсюда.

– И правильно сделали, что обратили: расположение подобных учреждений военному человеку нужно знать. Так вот, рядом с ним, в боковом переулке, вас будет ждать машина.

– То есть в кабинете полковника речь шла о такого рода встрече… – не мог скрыть своего разочарования Гродов.

– А вы на что рассчитывали, капитан?! – подозрительно улыбнулся Жирнов. – Причем я понятия не имею, кто именно вас должен встретить и по какому поводу суета. Одно знаю: мельтешить у этого здания ни к чему, энкаведисты этого не любят. Все, вы свободны, комбат, свободны…

29

На траверзе порта Рени штабная яхта «Дакия» вошла в русло пограничного гирла, и теперь, в сопровождении двух бронекатеров, неспешно двигалась на юг, в сторону моря.

Вряд ли советские пограничники, которые придирчиво обшаривали судно окулярами мощных биноклей со своих береговых вышек и островных пунктов наблюдения, догадывались, что мужчины в штатском, которые вальяжно восседают сейчас на верхней палубе, за столиком под тентом, представляют высшее командование германо-румынской разведки. А мирная беседа их «в жаркий полдень, в тени, за кружкой пива», на самом деле превращается в визуальную разведку вражеского прибрежья, которое буквально через две недели должно стать сплошным полем битвы.

– Только теперь, созерцая вожделенные берега Бессарабии, – проговорил начальник управления разведки Восточного фронта «Вултурул» полковник Ионеску[33], – я сумел по-настоящему оценил мудрость вашей идеи, господин бригадефюрер СС: провести нашу встречу на борту «Дакии». Кстати, даже название яхты провидчески символичное, поскольку «даками» называли себя предки валахов, которые, породнившись с пришедшими на их землю воинами римских легионов, заложили основу румынского этноса.

– Ну, столь глубоко в историю румын я не проникал, – поморщился начальник «СД-Валахии» барон фон Гравс, не считая нужным потакать порывам исторической ностальгии шефа «Вултурула». – Мое решение куда прагматичнее: нужно иметь хоть какое-то представление о городах, портах и берегах той территории, которую нам придется завтра завоевывать и осваивать.

Полковник сделал несколько глотков, и, не ощущая пивной пены на губах, мечтательно всмотрелся в колокольню ренийского храма.

– Оно и понятно, – все с той же романтической задумчивостью произнес он, – для вас, барон, это просто еще один берег еще одной завоеванной реки.

– А для вас? – рядом с бригадефюрером тоже стояла кружка черного, густого баварского пива, но он по-прежнему отдавал предпочтение своей любимой, охлажденной кусочками льда «сливовице». – Мне уже приходилось встречать немало румынских офицеров, которые утверждали, что то ли сами родились, то ли предки их происходят из Бессарабии. Вы тоже принадлежите к этому сонму?

– О, нет, в этой земле искать мои корни бесполезно. И вообще, дело не в корнях. Просто в моем восприятии берега этой великой реки предстают берегами той, многими поколениями взлелеянной, Великой Румынии, о которой так долго мечтала наша государственная элита. Именно эти придунайские степи должны открыть нам путь в Транснистрию, к степным пространствам между Днестром и Южным Бугом. Совсем недавно русские заставили нас оставить Бессарабию и Буковину, теперь же мы заставим их отдать столько территории, сколько захотим, сколько способны освоить.

– Мне понятен ваш воинственный азарт, полковник, однако вы почему-то забываете уточнять, что все свои территориальные амбиции намерены и способны утолить, только благодаря жертвенности армии фюрера.

– Ну, это само собой, – великодушно согласился Ионеску, безмятежно воспринимая упрек генерала СС. – Считаю, что в нашем кругу это должно восприниматься как нечто незыблемое. Без вермахта королевским войскам с Россией никак не совладать. Как, впрочем, и вермахту – без союзнической помощи Румынии.

Лицо бригадефюрера мгновенно напряглось и тут же окаменело в презрительно-аристократической гордыне.

– Что вы хотите этим сказать, полковник? – процедил он, почти не шевеля губами.

– Я имел в виду – без румынской нефти, без горючего, без дизельного топлива для танков, – поспешно уточнил Ионеску.

– Через месяц после начала войны в нашем распоряжении окажется вся карпатская нефть Украины, еще через месяц – все запасы Чечни и Азербайджана, – продемонстрировал барон свое знание «дизельной» географии.

– Именно поэтому королевские войска сочтут за честь участвовать в начальном этапе этого великого похода.

Полковнику едва перевалило за сорок. Худощавая фигура вышколенного строевого офицера каким-то образом совмещалась в его облике с большой, угловато скроенной – с широким лбом, удлиненным лицом и выпяченными скулами – головой, которая казалась неудачно пересаженной с чьего-то «чужого плеча».

Фон Гравс знал, что начальник разведуправления Восточного фронта Румынии принадлежит к монархическому крылу офицерского корпуса, которое не могло простить Антонеску отречение короля, и не соглашалось с безоговорочной прогерманской ориентацией верховной власти страны. Но известно ему было и то, что офицеров именно этого крыла бухарестский фюрер Антонеску старался максимально пропустить через фронтовое горнило, рассчитывая, что часть из них так и останется на полях битв, а другая часть окажется кровно замешанной в его военной авантюре.

– То-то же, полковник. Рассматривая левый берег как плацдарм великой империи, вы забываете, что этот берег уже стал границей одной из величайших мировых империй – Советской России.

– Уж не пытаетесь ли вы заподозрить меня в нелояльности рейху, господин бригадефюрер?

– Пока что обойдемся без формулировок.

– Не спорю: у меня, как и у многих других офицеров румынской разведки, свой взгляд на историю страны. Однако планы свои мы строим, исходя из военно-политических реалий. А они таковы, каковы они есть. Не зря же в штабе «Вултурула» наше возвращение в Измаил и Аккерман названо операцией «Бумеранг».

За двумя столиками, стоявшими слева и справа от стола руководства, расположились румынские и германские офицеры разведки. Словно бы соревнуясь между собой на быстроту реакции, они захватывали объективами фотоаппаратов все, что только могло представлять для них хоть какой-то интерес. И вызывающе не обращали внимания на то, что сотни русских пограничников, сотрудников военной разведки и НКВД отслеживают в эти минуты их вояж сквозь окуляры биноклей и стереотруб; сквозь прицелы снаперских винтовок и яростного бессилия.

Когда судно оказалось на траверзе румынского мыса Сату-Ноу, к борту подошел глиссер с эсэсовским офицером на борту.

– Оберштурмфюрер фон Фрайт, – представил его барон, как только этот, мощного телосложения и почти двухметрового роста обер-лейтенант СС возник перед начальником разведуправления. – Именно ему, уже имеющему опыт боевых операций в Польше и Франции, поручено командовать отдельной ротой СС, которая в качестве особой команды Службы имперской безопасности войдет в Измаил вслед за передовыми румынскими частями, чтобы вместе со службами «Вултурула» и сигуранцы наводить порядок на освобождаемых территориях Бессарабии. К слову, там мы планируем развернуть ее в батальон.

Ионеску снисходительно осмотрел германца с ног до головы и снисходительно произнес:

– Я предупрежу своих офицеров об участии роты СС в поддержании порядка на левобережье Дуная.

– Кстати, из уважения к румынской истории в штабных документах эта рота войск СС получила условное название «Дакский легион СС».

– Даже так? «Дакский легион»? Многообещающее название, – с легкой иронией на устах признал полковник.

– Считаете такое название германского штурмового подразделения неправомерным? – насторожился фон Гравс.

– Что вы, барон?! Неожиданным – это другое дело. Кто бы мог предположить: «Дакский легион СС»?! Я даже подумал, что уж нам-то сам Бог велел называть свои подразделения разведки и оккупационной жандармерии «легионами».

Получив разрешение бригадефюрера присесть к столу, командир роты СС воинственно прошелся взглядом, словно длинной пулеметной очередью, по панораме открывавшегося ему измаильского порта. Никогда еще этот австриец, формировавший свой нынешний отряд в Альпах, почти у истоков Дуная, не подступался столь близко к русским берегам и не представал почти лицом к лицу перед людьми, облаченными в красноармейскую форму. Когда его желваки нервно заходили под гладко, до синевы, выбритой кожей, вместе с ними задергался и небольшой багровый шрам, увенчивавший когда-то давно, возможно, еще в студенческой драке, рассеченный подбородок.

– Не унизительным ли будет для ваших воинов высаживаться на русский берег во втором эшелоне, после штурмовых отрядов румынской королевской гвардии? – вызывающе поинтересовался Ионеску. При этом обратился к оберштурмфюреру, хотя и на немецком, но с заметным австрийским акцентом, поскольку оттачивал язык союзников в основном в общении с австрийцами.

– После того как все атаки ваших гвардейцев захлебнутся, я выделю взвод для взятия этого варварского поселения, – повел эсэсовец в сторону городишка, тянувшегося к реке своими одноэтажными черепичными улочками и полуразрушенными бастионами старинной турецкой крепости.

– Вы столь невысокого мнения о боевой готовности румынских войск? – попытался сохранить великосветское спокойствие полковник.

– Я немного владею румынским, к тому же у меня хороший переводчик. Словом, мне пришлось общаться со многими вашими офицерами и солдатами. Все они патриотически стремятся вернуть в лоно Румынии действительно или мнимо принадлежавшие ей когда-либо земли. Но, по-моему, мало кто желает сражаться за них, еще меньшее число готово умереть во имя святой идеи сотворения Великой Румынии, и уж почти никто не верит в окончательную победу над русскими. Причем проблема здесь не столько в численности армии и примитивности ее вооружения, сколько в отсутствии идеологии.

– Ну, я бы не стал утверждать это столь категорично, – охладил полковник свое возбужденное самолюбие двумя глотками прохладного пива. – Возможно, наши фундаментальные имперские идеи не столь безоговорочно внедрены в народные массы, как в рейхе, тем не менее в последнее время наше радио, газеты…

– Короче говоря, господин полковник, – не позволил сбить себя с мысли фон Фрайт, – я бы сказал так: у вас, у румын, уже есть свой фюрер, но все еще нет своего Геббельса. А без него – самим, без опеки рейха, очистить зараженные коммунистическим фанатизмом территории, а главное, удержать их под своим контролем, вы не сумеете.

– Теперь вы понимаете, полковник, – не позволил барон фон Гравс прийти румыну в себя, – какого «фюрера буджацких степей» мы командируем для поддержки вашей военной разведки и сигуранцы?

– Попытаюсь оценить ваше благодеяние, господин генерал СС, – и на сей раз сдержанно отреагировал начальник разведуправления пока еще не существующего фронта. – Вот только оценивать стану уже на том берегу, – указал он в сторону русского берега, у которого появился пограничный сторожевик под флагом Советского Союза. – Так будет справедливее.

– И еще, – молвил фон Фрайт, с молчаливого согласия барона поднимаясь из-за стола, – посоветуйте командирам частей, которые топчутся в ожидании войны у мыса Сату-Ноу, чтобы они основательно укрепляли свои позиции. Русские будут сущими идиотами, если после третьей вашей попытки форсировать реку в районе измаильской базы флотилии не ворвутся на плечах ваших же солдат на этот стратегически важный мыс и не создадут на нем надежный плацдарм.

– Надолго оградив таким образом измаильский порт и все прочие стратегические объекты, – неожиданно даже для самого фон Фрайта развил эту мысль бригадефюрер СС, – не только от ваших десантов, но и от артиллерийских обстрелов прямой наводкой.

Заметив, что русский сторожевик пытается взять на себя роль бокового охранения, капитан «Дакии» откликнулся на эту заботу традиционными, во всех флотах мира принятыми приветственными гудками. Под эти же гудки командир «Дакского легиона» сошел по трапу на глиссер, который должен был вернуть его на Сату-Ноу.

30

Не успел Гродов дойти до начала квартала, в котором располагалось управление КНВД, как медведеподобный водитель машины, стоявшей у обочины, со свежей надписью «Хлеб» на борту будки, высунулся из кабины и почти на ухо ему прохрипел:

– В легковушке за углом, товарищ капитан. Ждут вас под аркой двора.

– А вы откуда знаете, что ждут?! – попытался удивиться Гродов, но, встретившись с суровым взглядом из-под косматых бровей, запнулся на полуслове.

– Да свои, капитан, свои, – с обезоруживающим добродушием успокоил его водитель, – не боись. – А еще через мгновение дверца кабины захлопнулась.

Капитан криво усмехнулся: поведение этого шоферюги вдруг живо напомнило ему сцену из какой-то книжицы о шпионах. Но ведь он пока еще не шпион, а главное, находится в своей собственной стране. Тогда к чему все эти страсти да предосторожности? Но улыбка его исчезла, когда он вдруг вспомнил случайно подслушанный недавно разговор двух мужиков у сельского магазина, у которого разгружалась старая хлебная «автобудка».

«У меня до сих пор мороз по коже идет, когда вижу, что подъезжает «хлебная», – прошепелявил один из подвыпивших мужичков, судя по всему, совершенно беззубый, с запавшими щеками. – Под «хлебные будки» энкаведисты как раз и маскировали свои машины, на которых приезжали по ночам хватать-арестовывать. И все в Одессе знали: кто в «хлебнушку» эту чертову попадал[34], уже никогда не возвращался. Так что мне еще повезло, меня прямо с поля взяли, с трактора, и под арест на милицейской одноколке везли, под конвоем сельского участкового. А вот с какой пьяни взяли меня тогда – так до сих пор и не пойму. Участковый тоже».

«Сейчас аресты с помощью «хлебных» вроде бы не производят, – подумалось Гродову, после «напутственных» слов водителя грузовика. – Но агентура из числа водителей, очевидно, по-прежнему сохранилась. И вообще, хватит об этом. Что было, то было… Не ко времени сейчас обиды плодить».

Машина стояла там, где было указано водителем «хлебной», и задняя дверца перед Гродовым открылась как бы сама собой.

– Ждем пять минут, – отлично поставленным голосом радиодиктора объявил водитель вместо ответа на приветствие, не поворачиваясь к нему лицом и не расставаясь с расстеленной на руле газетой. – Можете обращаться ко мне как к майору Райчеву.

Энкаведист словно бы умышленно представился так, чтобы комбат усомнился: действительно ли звание и фамилия его подлинные. Возможно, предполагал, что вскоре нужно будет представляться еще раз.

– Понятно, товарищ майор: будем ждать, сколько понадобится.

– Вот это правильный, вполне армейский настрой: «сколько понадобится». Рядом с вами лежит газета, пока что займитесь ею.

Только теперь Дмитрий обратил внимание, что под спинкой, свернутая в тугую трубку, действительно лежит какая-то газета. Развернув ее, комбат сразу же выяснил, что издана она на молдавском языке в Кишиневе.

– Вы ведь немного знаете молдавский язык, которым неплохо владели ваши родители? Или же это была неверная информация? – по-молдавски спросил энкаведист.

Гродов вспомнил свои каникулы, которые проходили в молдавском селе, где жили родители матери; затем мотоциклетные поездки с братом по молдавским селам в поисках невесты-молдаванки и едва заметно улыбнулся.

– Да нет, все так и было. Правда, за молдаванина я вряд ли сойду, – по-молдавски усомнился Гродов. – Но понять, о чем при мне говорят, и кое-как объясниться – сумею, поскольку не раз приходилось прибегать к этому.

– Почему «кое-как объясниться»? Вы как раз неплохо владеете молдавским. Правда, слегка прихрамывает произношение, но при интенсивном общении словарный запас пополнится сам собой.

– И чем же, конкретно, объясняется необходимость знать молдавский?

– Румынский, – уточнил энкаведист, – да-да, румынский, который, как вам известно, почти идентичен литературному молдавскому. Во всяком случае, наши прорумынски настроенные интеллигенты склонны считать, что молдавского языка, молдавской культуры как таковых вообще в природе не существует. В лучшем случае они согласны считать молдавский язык бессарабским диалектом румынского. Вы когда-нибудь задумывались над этим?

– Мои мысли и фантазии больше занимали море и девушки. Ну, еще артиллерийские системы, поскольку по армейскому образованию своему я все же артиллерист.

– Так вот, – невозмутимо продолжил Райчев, делая вид, что ничего такого собеседником его сказано не было, – эта часть интеллигенции считает, что существуют только румынский язык и румынская культура, которые распространяются и на жителей нынешней, «бессарабской» Молдавии, а также бывшей Молдавской автономии в составе Украины, то есть Транснистрии. Правда, таких, прорумынски настроенных, становится все меньше, но факт засвидетельствован…

– Оно и понятно, – подтвердил Гродов настолько двусмысленно, что энкаведист оглянулся.

У него было лицо сельского учителя – округленное и сонно-безучастное, явно не крестьянское, но в то же время лишенное примет и какого бы то ни было намека на интеллигентность и благородство.

– Нет, не только поэтому, – сказал он, явно имея в виду репрессии, которые применялись еще со времен создания Молдавской автономии. – Меняется мировоззрение молдавской интеллигенции.

– Но меня бессмысленно относить к подобной категории. Наверное, я окажусь последним в этом городе, кого со спокойной совестью можно причислять к молдавской интеллигенции, а тем более – к «прорумынски настроенной», – жестко улыбнулся Гродов, давая понять, что не воспринимает смысла этого разговора, который совершенно неприятен ему.

Вновь оглянувшись, Райчев посмотрел на комбата с любопытством человека, которому так и хотелось спросить: «Ты хоть знаешь, во что ты ввязался и что от тебя требуется? А если хотя бы догадываешься, тогда какого черта?!».