Страж морского принца Арнаутова Дана

– Извольте, – согласился Ираталь, которого Джиад наконец-то не только разглядела, но и вспомнила, где слышала раньше. Это ведь он увел принца из двора для салту тогда, в первую их встречу. Случайность? Или…

– Далеко отсюда, на побережье южного моря, что мы зовем Водами ста жемчугов, есть человеческий город, называемый Аруба, – неторопливо начал Ираталь в полной тишине. – Побережье – это сплошные бесплодные горы и песок, редко где сама по себе растет зелень. Но Аруба живет и процветает благодаря своим храмам. Там воспитывают детей, которые почему-то остались без родителей и других родственников. Домом и семьей для них становится храм, и говорят, что тамошние боги сами выбирают себе жрецов. В храмах Малкависа из мальчиков и девочек растят не просто воинов, но личных стражей, самых лучших и верных. Когда юному воину исполняется два раза по девять лет, о нем говорят, что он стал серебром. Это значит, что желающий нанять его должен отдать храму вес воина в серебре и еще положить ему достойное жалованье. Когда же воину исполняется трижды по девять лет, он становится золотом.

– И плата – его вес в золоте? – ахнул кто-то, сообразив. – Ничего себе… За что? У людей так мало хороших воинов?

– Много, – скупо усмехнулся Ираталь. – Хотя и среди них по мастерству воины Малкависа – те самые драгоценные камни в обычной гальке. Ведь их плавят и гранят всю жизнь, с рождения. Но есть вещи дороже мастерства. За что вам платят столько, госпожа Джиад? Я-то знаю, но нашим юношам и девушкам стоит это услышать.

– За то, – ровно и ясно сказала Джиад, – что храмы Малкависа стоят в Арубе уже полторы тысячи лет, и за это время ни один воин храма не предал своего нанимателя. Нам платят за то, что мы умираем раньше, чем наша честь.

– Воистину это так, – церемонно сказал Ираталь. – Благодарю вас, госпожа ири-на-Аруба.

– А… рукоять? – жалобно поинтересовался кто-то из-за спин после восторженного молчания и жадных взглядов, пронизывающих Джиад, замершую на салту, словно стрелу проглотила.

– Ну, это же просто, – усмехнулся Ираталь. – На рукояти отмечают зарубками убитых врагов. И меняют ее, когда места не остается. Кстати, а что вы делаете со старой?

– Приносим в храм, – негромко сказала Джиад, – и посвящаем Малкавису. После смерти я отвечу перед своим повелителем за каждую отнятую жизнь: было ли это в самом деле справедливо и необходимо.

Гомон окутал Джиад, облепил со всех сторон, как облепляет слизистая медуза. Мелькали глаза, улыбки, красивые и не очень лица, драгоценные побрякушки и сложные прически. Джиад вежливо улыбалась в ответ, выслушивала назойливое и робкое восхищение, вопросы, на которые не успевала отвечать, приглашения на праздники и просто в гости…

– Салту! – вскрикнул вдруг кто-то. – Смотрите, салту!

И лишь тогда вязкая хвостатая толпа растеклась от Джиад, у которой мучительно чесалось между лопатками, словно кто-то умелый и спокойный прицелился туда и вот-вот спустит стрелу.

– Салту плывут!

Кари, которому такая толпа поблизости явно не нравилась, вздохнул свободнее, а с другой стороны возник Ираталь, тихо проговорив:

– Блестяще, госпожа Джиад. Вы покорили всех. Его величество говорил, что вы мудры не по годам, и это поистине так. Впрочем, чего и ждать от избранницы бога?

– Полагаю, это не столько моя заслуга, – так же тихо ответила Джиад, не позволяя себе соскользнуть в нарастающее раздражение, – сколько ваша. Вы очень умело задаете вопросы, каи-на Ираталь. И еще более умело рассказываете.

– Злитесь? – проницательно спросил Ираталь, глядя не на Джиад, а вдаль и вниз, где среди огромных скал замелькали быстрые длинные тени, сверху выглядящие не длиннее пальца. – Не стоит, право. Мои извинения, если хотите. Я лишь выполнял приказ короля.

– Показать меня с наилучшей стороны? – усмехнулась сжатыми губами Джиад.

– И это тоже, – слегка кивнул Ираталь. – Но главное, смотреть и слушать. Я начальник дворцовой охраны, госпожа, и я вам не враг, пока вы ничем не навредили моему королю и его семье. Но узнать, кто мажет грязью имя принца, для меня важнее вашего спокойствия, уж простите.

– Ничего, – буркнула Джиад, успокаиваясь. – Если по службе – это я понимаю. Узнали?

– Нет, – спокойно сказал Ираталь. – Миалара болтает, но она болтает всегда, ничего толком не зная. Смотрите, сейчас пойдет стадо, а следом загонщики.

Джиад пригляделась: с дальнего края котловины, словно капли ртути, катились все новые и новые блестящие серые точки, стремительно вырастая в размерах.

– Стадо, – равнодушно сказал Ираталь. – Дикие салту.

– И их будут ловить? – поразилась Джиад, представив страшную живую мощь, летящую в воде над скалистым дном. – Как это возможно?

– Ловить – потом. Сначала надо рассечь. Направить между самыми высокими скалами, чтобы стадо разделилось на несколько потоков. Потом – снова. И уже в конце загнать в сети. Большое искусство, моя госпожа. И большой риск для загонщиков. Они постоянно между взбешенными дикарями и скалами. Смотрите.

– С ума сойти, – прошептала Джиад, приглядевшись и действительно различив на некоторых салту фигурки иреназе, плотно прилипших к спинам рыбозверей. Около дюжины смельчаков гоняли стадо по котловине над самыми скалами, ловко отсекая то одного, то другого зверя и направляя его к проходам из котловины, где – Джиад догадалась – подстерегала добычу сеть. – Это же… смертельно опасно.

– Мне каждая охота принца новых седых волос стоит, – тусклым голосом подтвердил Ираталь. – Но что поделать? Загонщики у нас, как у вас жрецы Малкависа, на вес золота. А принц один из лучших, и все это знают. Негоже королевской крови отсиживаться во дворце, пока другие рискуют жизнью.

– А если королевскую кровь по скале размажут или на части порвут? – поинтересовалась Джиад.

Ираталь молча пожал плечами. Потом обронил тихо:

– Это дело чести. Да и не так уж часто, пару-тройку раз в год. А то и реже. Найти такое стадо – особая милость Моря. Меня сейчас другое пугает. Будто в спину кто-то смотрит…

– Вам тоже?

Ираталь глянул на нее, медленно кивнул и отплыл, легонько похлопывая своего салту лоуром по носу. Джиад не сводила взгляда с мечущихся загонщиков, пытаясь угадать, где Алестар. Вон тот? Или тот? Издалека цвет заплетенных волос не разглядеть, хоть вода и прозрачна, как только может быть прозрачна морская вода.

Один из всадников постоянно оказывался у скал чаще и ближе других, и Джиад нутром почуяла – он. Паршивец рыжий, безумец! Как вообще можно доверять свою жизнь скорости и увертливости зверя? Затаив дыхание, она искала глазами пропавшего куда-то Алестара. Потом прислушалась.

– Ну, язык у нее хорошо подвешен, – разглагольствовал знакомый уже голосок за спиной. – И куда длиннее, чем волосы. Вот интересно, а у людей тоже обрезают волосы рабам и преступникам? Удивляюсь, как наш Алестар на такое польстился. Хотя не очень-то он и польстился, судя по всему. Если браслет не считать, на этой жрице ни единого колечка нет. А когда это Аль жадничал? Да у него наложницы в десять раз наряднее, чем эта… серебряная. Вы Кассию вспомните! Та хоть красавица была! И высокородная, нашего круга!

– Мы-то Кассию помним, а вот тебе стоило бы язык придержать, – сухо сказала другая девушка. – Ты ей подругой уж точно не была.

– Можно подумать, Эрувейн, ты была, – глумливо фыркнула Миалара. – Да ты пока своего кариандца не встретила, на Алестара сама облизывалась – аж хвост дрожал.

«И это высокородная девушка, – устало подумала Джиад, глядя, как загоняют оставшихся салту, и не собираясь выдавать, что слышит все, что говорится довольно далеко от нее – вдруг что интересное прозвучит. – А ведет себя – портовая девка, да и только. Любопытно, неужели рыжий и ею не погнушался? Вот была бы достойная парочка…»

– Не твое дело, – с холодной брезгливостью ответила Эрувейн, – на кого я облизывалась. Но при Алестаре о Кассии лучше не вякай. Нечего ему душу бередить. А будь у тебя ума хоть вполовину столько, сколько наглости, давно бы поняла, что принцу ты нужна, как…

Договорить она не успела. Миалара взвизгнула, заглушая весь гомон разом:

– Вы зато нужны! Что ты, что этот кусок топляка стриженый! Да ей обручальный браслет идет, как мурене жемчуга!

– Не тебе бы рассуждать про мурену и жемчуга, – сказал вдруг в отчетливой тишине голос, который Джиад никак не думала услышать здесь и так скоро. – Пожалуй, я скорее мурену в постель возьму, чем тебя. Она хоть молчит. Что ж, если тебе так не нравится видеть мою избранную, это легко исправить. Запрещаю тебе показываться нам с ней на глаза. Ты в опале у королевского рода, Миалара каи-на-Акаланте!

Стало тихо. Очень тихо. Джиад повернулась, наткнувшись взглядом на бледного от ярости Алестара и недоумевая, что он так разозлился. Сам же считает Джиад хуже салту…

– Алестар, – прошептала тоже белеющая на глазах Миалара, у которой даже кудряшки как-то жалко повисли, – я не хотела… Я прошу прощения…

– Не у того просишь, – звонко и зло сказал Алестар, подплывая к Джиад. – Возможно, когда-нибудь моя избранная тебя и простит. А сейчас покинь нас.

Что-то говорили вокруг, оттесняя рыдающую Миалару, заслоняя ее от тяжелого пристального взгляда, которым Алестар проводил дурочку, о чем-то спрашивал Ираталь, а Джиад зябко передергивала плечами, между которых прямо чувствовалось острие стрелы – вот-вот вонзится.

– Ну и зачем? – хмуро спросила она встрепанного, с распустившейся по плечам косой Алестара.

– Только не думай, что ради тебя, – тоже негромко, но надменно фыркнул рыжий. – Ты моя. Тот, кто оскорбляет тебя, оскорбляет этим меня, понятно?

– А-а-а, – усмехнулась Джиад. – Понятно. А то я испугалась, что ты заболел.

Бросив рассеянные по котловине остатки стада – теперь загонщики и без него справятся, – Алестар кинулся наверх, туда, где над обрывом собрался едва ли не весь город. Большая охота – зрелище редкое, даже гонки на арене бывают куда чаще. Но до города Алестару дела не было, а вот среди молодых каи-на, которым должен представить его избранную Ираталь, хватает и ядовитых тварей, что не упустят случая поточить зубы, и просто дурачья.

И ведь точно! Выплывая из-за скалы, Алестар издалека услышал Миалару и сначала обомлел от ее наглости, а потом закипел, как вода возле проснувшегося вулкана. Что она себе позволяет? И почему Ираталь это терпит? Измученный салту от укола лоуром вылетел наверх, едва не врезавшись в чьего-то зверя, и Алестар на одном дыхании выпалил то, что следовало сказать давным-давно. С мстительной радостью увидел ужас на бледной мордочке Ми, обвел взглядом остальных, молча приглашая: кому еще хочется сказать гадость?

Но… никому не хотелось. Остывая и чувствуя себя полным болваном, Алестар слушал громкие разговоры, смех, поздравления с запечатлением и понимал, что ничего такого ужасного здесь без него не произошло. Наоборот! Весь цвет Акаланте в совершенном восторге от двуногой! В ее адрес сыпались похвалы и восторги, ее расспрашивали о чем-то, просили пожаловать в гости и удивлялись умению править салту.

И двуногая вела себя не просто достойно – по-королевски! Сдержанно улыбалась, спокойно отвечала на вопросы так, что самый придирчивый и внимательный слушатель не заподозрил бы между ней и Алестаром неладного, и даже на салту держалась хотя и не очень уверенно, но правильно. И получалось, что зря он бросал охоту и торопился сюда спасать и помогать: без него замечательно обходились.

– Госпожа избранная, – спросил кто-то из толпящихся вокруг придворных, – не посчитайте меня невежей, прошу, но почему вы не носите драгоценностей? Это какой-то жреческий обет?

– Не совсем, – усмехнулась двуногая, небрежно почесывая нос разомлевшему салту. – Просто не привыкла. В бою ожерелье или серьги опасны: противник может за них дернуть. А вот широкие браслеты и кольца неплохо защищают руки, их я носила. Да и пояс – вещь полезная.

– Только защита? – загомонило сразу двое-трое. – Разве драгоценности не для красоты? А как же вокруг узнают, что вы не простолюдинка, если будете без украшений? Разве это не умалит вашей чести?

– А разве моя честь в сверкающих камешках? – мягко и весело спросила двуногая, будто разговаривала с детьми. – Вот его высочество, разве он не из лучших наездников Акаланте?

– Да, но что с того?

– То, что хоть увешайся он золотом и алмазами, хоть сними их совсем, править салту он от этого станет ни лучше, ни хуже. Да и салту его не станет быстрее, если бляхи на упряжи усеять жемчугом, верно?

– Верно, – растерянно подтвердили из толпы.

– Ну вот, – спокойно закончила двуногая, – если кто-то не умеет себя вести, то драгоценности дела не спасут. Он просто будет невежей в драгоценностях.

– И Миалара тому пример, – заметила Эрувейн, протискиваясь ближе. – Госпожа Джиад, ваше высочество, мои искренние поздравления с началом союза, да будет он счастливым и долгим.

– И тебе тоже, Эруви, – отозвался Алестар, протягивая подруге детства руку и пожимая тонкие пальчики. – Не ожидал, признаюсь. Но желаю счастья от всего сердца.

– Я уже счастлива, Аль, – озорно блеснула глазами Эрувейн, отвечая на пожатие. – Приглашаю на свадьбу тебя и твою избранную.

– Обязательно приплывем, – кивнул Алестар, зная, что этого не будет. Отец уже сказал о своем нежелании, чтобы их слишком часто видели вместе, задаваясь вопросом, почему свадьба принца откладывается. Вот посмотрели, что выбор он сделал достойный, хоть и необычный – и хватит с акалантцев. А тем из придворных, кто захочет во что бы то ни стало и дальше общаться с избранной принца, вежливо объяснят, что госпожа Джиад еще не настолько привыкла к морю и неважно себя чувствует. Вот так вот. А потом приплывет кариандка…

– Добычу подняли!

На обрыв выплыл паренек-посыльный, срывая голос от восторга. Первая охота, наверное?

– Добычу подняли. Ваше высочество!

– Моего не трогать, – поспешно сказал Алестар, отводя протянутый кем-то крюк с длинным жестким канатом. – Он и так умаялся, бедняга, пустым поплывет.

– Это что? – с недоумением спросила двуногая, вертя в руках точно такой же крюк.

Рядом наперебой принялись объяснять и предлагать помощь, что Алестар быстренько прекратил:

– Благодарю, господа, я вполне способен объяснить своей избраннице, куда и как это цеплять.

Забрал у двуногой крюк, пристегнул к нужной пряжке, пояснив устало:

– Добычу надо отвезти в город. Дички в сетях, веревки от сетей протянут к вашим зверям, а они сильные и свежие, быстро отволокут.

– Хитро, – оценила двуногая. – Вот для чего непременно нужны зрители на салту?

– Ага, – ухмыльнулся Алестар. – Кому-то же надо все это добро тащить. Хорошая охота была… А знаешь…

Он наклонился, отцепил крюк от салту двуногой и сунул кому-то из слуг. Оглянулся на Ираталя, махнул рукой, и тот поспешно подплыл.

– Господин Ираталь, – негромко сказал Алестар, – мы, пожалуй, не будем задерживаться. Поплывем сразу домой. Хватит на сегодня.

– Разумно, ваше высочество, – поклонился начальник охраны. – Прикажете поменять вам салту на свежего?

– Нет, на этом доплыву, – Алестар ласково погладил зверя по могучей спине перед седлом. – Он уже передохнул. Проплывем восточным краем, хочу показать равнину… избранной.

Почему-то звать ее так было легче, чем по имени, его Алестар так и не мог себя заставить произнести. Джиад… Джи-ад…

Ираталь снова поклонился, двуногая – Джиад! – глянула вопросительно, однако послушно тронулась вслед за Алестаром и воссоединившимися братцами.

– Увидишь, – пообещал Алестар, огибая по широкой дуге и надоевших своим гвалтом высокородных, и огромную сеть с шевелящимися внутри салту, что уже медленно плыла на натянутых канатах.

Они проплыли назад, а потом свернули влево: над котловиной к ее восточной стороне, противоположной той, с которой смотрели зрители. Двуногая молча поглядела вниз, на огромную толщу воды, едва пронизанной лучами светила. Там, в скалах, уже наступали глубокие сумерки, и острые пики казались еще более зловещими.

– Ираталь каждый раз просит отца не пускать меня на охоту загонщиком, – сказал Алестар, сам удивляясь, что это его разобрало поговорить. – Говорит, что опасно.

– Разве нет? – бесстрастно спросила двуногая.

– Конечно, опасно, – фыркнул Алестар. – Охота – опасна, арена – опасна, выплывать далеко за город – опасно, объезжать салту – тоже опасно! А что не опасно? Ловить медуз длинным сачком? Или водоросли в садах собирать? Так там тоже краб может ущипнуть. Ладно, ерунда это… Смотри!

Они достигли края котловины – скалистого узкого хребта, и на другой его стороне открылось зрелище, от которого у Алестара всегда замирало сердце. Бескрайняя пологая равнина, ниже хребта, но выше дна котловины. Отсюда, сверху, было хорошо видно песчаное дно, кое-где бугрящееся камнями: не такие острые, как скалы в котловине, они сыто круглились зелеными от мха боками. Были там и рыжие, и серые, и темные валуны, между ними сновали рыбы и прочая живность, и все это уходило в неизмеримые дали, рассеченные почти на границе видимого тремя огромными темными пятнами.

– Ох, – выдохнула двуногая, распахнув черные глазища в явном восторге.

– Видишь темное? – подсказал Алестар. – Это вулканы. Три Спящих Брата, граница между нами и Суаланой. Вот с этой равнины мы и пригнали салту. Еще несколько дней – и ушло бы стадо к соседям, да и так пришлось повозиться. Ну все, поплыли домой.

Он круто повернул зверя, снова срезая путь над котловиной, Дару и Кари бдительно прилипли к ним, плывя по бокам и чуть впереди. Двуногая молчала, и Алестар был только рад, ему и самому не хотелось разговаривать. После охоты в крови всегда плещется азарт и злость, которые растворить бы в поцелуях и ласках погорячее. Но с кем? От одной мысли снова уложить на песок двуногую – да хоть бы и на ложе – окатывала холодная мерзкая дрожь. Слишком памятны были синяки на смуглой коже, отчаяние и боль в бездне зрачков, распухшие губы. Санлия? Да, она всегда рада своему принцу, но в последнее время вечно грустит. Она будет стараться угодить, а Алестар чувствовать себя равнодушной дрянью – нет уж. Остальные наложницы и вовсе вызывали только одно желание: отправить их по домам, не дожидаясь свадьбы. Приданое заработали, что им еще нужно?

Алестар глубоко вздохнул, склоняясь ниже к спине режущего воду зверя. И почему нельзя плыть так вечно? Куда-нибудь далеко-далеко, как Исковиаль, решивший доплыть до края мира! И не думать ни о чем: ни о двуногой, ни о заботах, которых никак не снять с отцовских плеч, хоть все счета проверь, ни о Кассии, до сих пор не отомщенной. Ни о чем!

Сумерки догоняли их сзади, погружая море в вечернюю мглу, предвестницу ночного мрака. Проплывая окраинами города, Алестар почувствовал, как желудок сосет от голода. Нащупал флягу с тинкалой, глотнул, обернулся к двуногой, жестом предложив и ей. Та помотала головой. Не голодная, что ли? Или брезгует после него?

Дворец уже сиял вечерними огнями, но Алестар, отведя салту в загон, свернул дальше на скотный двор, бросив:

– Мне присмотреть надо. Хочешь – плыви в комнаты.

Он не ожидал, что двуногая последует за ним, но та неуклюже поплыла рядом. Весь скотный двор заливала радостная суматоха. Высоко громоздились массивные сборные клетки, одни уже заполненные яростно бьющимися дичками, другие еще пустые. Вот несколько рабочих проволокли очередную сетку, подняли ее за края крючьями и растянули в огромной раме, приоткрыв верх. Длинной палкой с петлей захватили в мешанине тел подвернувшийся хвост, вытянули наверх и отволокли салту к нужной клетке, ловко пропихнув извивающегося зверя внутрь.

– Зачем вы их ловите? – спросила подплывшая двуногая. – Разве взрослые приручаются?

– Нет, конечно, – ответил Алестар. – Только мальки. Взрослые идут на убой. Мясо, кожа, кость и зубы – все пригодится. Эй, а ну стой! – заорал он, бросаясь к очередной добыче, что тянули за хвост в клетку. – С ума сошли?

– Простите, ваше высочество, – виновато отозвался слуга. – Недосмотрели. Сейчас в отдельную определим…

– Хвост оторву, – пообещал Алестар. – И завтра с утра каждую клетку проверю! Спаси вас Трое, если там еще такие недосмотры в общих клетках.

– Что не так? – двуногая была любопытна, как молодой салту.

– Самка с брюхом, – хмуро ответил Алестар. – Они ее чуть к самцам не засунули. Те, конечно, не тронут, но она может мальков в тесноте скинуть. Медузы безмозглые, брюхатую самку не разглядеть!

– Я бы не разглядела, – пожала плечами двуногая. – Правда, я не иреназе. А какая разница, если на убой?

– Но не брюхатую же! – возмущенно воззрился на нее Алестар. – Ты что! Ее выпустят. Завтра же. Отвезут осторожно прямо в клетке и выпустят на равнину. Еще и пяток самцов придется отпустить вместе с ней, чтобы было кому охранять и водить молодь. Через пару лет вырастет новое стадо. Убить брюхатую самку – грех перед Морем.

– А-а-а, – облегченно протянула двуногая. – Понятно.

– Там еще несколько должно быть, – сказал Алестар, зорко следя, чтоб зверей растаскивали куда положено. – Не одна же она в стаде брюхатая была.

– А что, кроме принца за этим приглядеть некому?

– Есть. Но мне и самому несложно. А слуги должны знать, что за ними присматривает господин, а не только управители.

– Разумно, – согласилась двуногая. – Ваше высочество, а кто эта Миалара, от которой вы меня столь благородно защитили?

– Издеваешься? – зло спросил Алестар, не сводя глаз с очередной трепыхающейся сетки.

– И не думала, – заверила двуногая с явной насмешкой. – В самом деле, кто?

– Дочь третьего советника Лорасса. Та еще… мурена. Погань завистливая, вечно пыталась между нами с Кассией грязи в воду налить. Очень ей хотелось в моих фаворитках поплавать. Если бы не ее отец…

– Отправлять в опалу дочь королевского советника ради меня… – негромко сказала двуногая. – Стоит ли?

– Стоит, – уверенно отозвался Алестар. – Дело не в тебе, а в том, что она оскорбила мою избранную. Не мог же я ей это спустить?

– Да, пожалуй, – спокойно согласилась двуногая. – Ваше высочество, позвольте вас оставить? Я немного устала.

– Позволяю, – рассеянно отозвался Алестар. – Кари проводит…

И тут до него дошло, что он только что сказал, и даже не в злой горячке, а просто так, походя. Дура-а-ак… Внутри сразу стало горячо, будто хлебнул тинкалы со специями, он даже задохнулся от стыда и еще чего-то, незнакомого, щемящего, почти мучительного. Поймал двуногую за руку и потащил за собой, бросив встревоженной охране:

– Здесь подождите!

Втолкнул в проем между двух высоких стен постоянных загонов, прижался всем телом, притиснув к стене, обняв за плечи, и горячечно зашептал в ухо:

– Тихо, погоди… Не бойся, я ничего не сделаю… Ничего, слышишь? Я просто… Я отпущу… сейчас… потерпи немного, прошу…

Даже сквозь рубашку ее тело было горячим и таким… правильным. Алестар чуть не застонал от ощущения этой невозможной правильности, без которой непонятно как до сих пор обходился. Вот словно его когда-то разорвали пополам, а теперь вернули недостающую часть, и та мгновенно приросла, так что как теперь отделиться снова?

Он уткнулся губами куда-то ей в шею под ухом, изнывая от невозможности получить больше. Вот прямо сейчас, здесь, в теплой темноте, скрывающей их от всего мира. Он бы сделал все очень ласково! Так нежно, как никогда!

– Я… отпущу… – повторил он отчаянно, – сейчас… не бойся. Просто…

– Прилив, – ясно и холодно отозвалась двуногая. – Я понимаю, Невис рассказывал о запечатлении.

– Прилив, да, – безнадежно прошептал Алестар, гладя напряженные плечи ладонями. – Я ничего… не сделаю. И знаешь, я бы все равно не дал никому тебя обидеть. Я охоту бросил, чтобы наверх, к тебе… Ты же никого там не знаешь, не знаешь, какие мы бываем.

– Я знаю, – прозвучало из темноты негромко и тускло.

– Нет, – простонал Алестар. – Нет же… Не суди всех по мне, слышишь? И в Бездну Миалару. Она волоска твоего не стоит. Я глупость ляпнул, дело не в том, что ты избранная. Я бы все равно…

– Это запечатление, принц, – тихо сказала двуногая, не сопротивляясь, не пытаясь отодвинуть Алестара или уклониться от его губ, скользящих по шее и плечу под расстегнутой рубашкой. – Это говорите не вы. Просто прилив. Отпустите, прошу. Сходите к наложницам, что ли…

– В Бездну наложниц, – упрямо проговорил Алестар срывающимся голосом. – Сам знаю, что запечатление. Подлость… Я не на тебя злюсь, понимаешь? Даже когда говорю… Не на тебя. Запечатление – это подлость. Я бы тебя просто отпустил, клянусь. А вместо этого мучаю. Погоди, я сейчас… Сейчас отпущу…

Он всхлипнул, мучительно и остро ненавидя себя за постыдную слабость, мольбу в голосе, за то, что сейчас что угодно отдал бы, чтоб впиться в эти узкие, чуть припухлые темные губы поцелуем, раздвинуть их кончиком языка, запустить ладони под рубашку и ниже, спуская штаны со стройных бедер… Нельзя! Нельзя-нельзя-нельзя… И он лишь прижался губами еще плотнее к бьющейся под тонкой кожей жилке, изнемогая и не в силах оторваться. Показалось, сам раскалился так, что еще немного – и вода рядом закипит. Все вокруг плыло в сладком горячем мареве, жарком, бесстыдном… Алестар снова всхлипнул, потянувшись к двуногой уже не телом, и без того прижатым теснее некуда, а как-то иначе: внутренним существом, как тогда, дыша за двоих… И провалился в пустоту.

Он судорожно вздохнул, потом еще раз, и еще. Все вокруг было прежним: вода, темнота, горячее неподвижное тело в его руках. Но только если Алестар ощущал себя жаром, готовым согреть хоть все море вокруг, то она в его руках и под губами… Холод. Пустота. Провал куда-то, где нет ничего, кроме холода, пустоты и усталости. Она не сопротивлялась, о нет! Она просто тихо и безнадежно ненавидела, покоряясь и терпя его ласки, потому что так ей было велено – терпеть приливы чувств и желания между запечатленными. Терпела! И ждала, как ждут конца чего-то очень гадкого и изнурительного.

Алестар отпрянул, как обожженный. Сглотнул, не зная, что сказать и можно ли тут сказать хоть что-то. Попросить прощения? Сказать, что не хотел? Что не обидит, будет нежным и ласковым? Да кому нужна его нежность? Все, чего от него хотят – теперь-то он знал это так ясно, будто сам чувствовал, – чтобы не завалил по-настоящему. Хотя бы сегодня. А лучше – никогда. Иначе как бы не стошнило.

– Прости, – с трудом выговорил он онемевшими губами. – Прости… Плыви… Я… не хотел…

Тело, только что невесомо парящее, налилось свинцом, в висках застучали молоточки. Алестар медленно, с трудом убрал ладони, будто прилипшие к плечам его… избранной. Шевельнул хвостом, заставляя себя отодвинуться. С тупым запоздалым стыдом подумал, что даже он, иреназе, устал за целый день в открытом море, а что же говорить о человеке? О девушке, раненой и голодной, да вдобавок вынужденной терпеть рядом кучу ненавистных существ, ничем не выказывая истинных чувств. Да его одного рядом для нелегкого дня с лихвой хватило бы!

– Плыви, – беспомощно повторил он, первым выбираясь из укрытия. – Отдыхай… Я… позже вернусь.

Стремительно рванул на середину двора, еще не зная зачем, лишь бы подальше, и с ходу набросился на мальчишку-конюха, что тыкал острой палкой в шевелящуюся на дне сеть.

– Ты что делаешь?

– А что я, ваше высочество, – заныл тот, отплывая на пару взмахов хвоста. – Это же салру… Мне его сказали зарезать…

– Да хоть бы и салру! – рявкнул Алестар. – Зарезать, а не мучить! Исчезни с глаз моих!

Не глядя на бросившегося наутек мальчишку, он трясущимися пальцами распутал сеть. Точно, салру… Малек совсем… Да что за день такой поганый?

– Что такое салру? – послышался из-за спины бесцветный, смертельно усталый голос. – Я сейчас уплыву, правда…

– Салру – это салру, – вздохнул Алестар, поднимая за хвост слабо шевелящееся тельце, от которого в воде расплывалась кровавая муть. – Видишь, не серый, а серебристый. И полоса темная по хребту. Выродок. Не приручается. И даже в стае не живет. Вырос бы и ушел, стал охотником-одиночкой. Салру умные, гораздо умнее обычных салту. И быстрые. И выносливые. Но не приручаются, никак.

– А если просто отпустить? Как тех самок?

– Нельзя, – вздохнул Алестар. – Слишком маленький, один не выживет. Будет искать стаю, а там его сразу разорвут на части. Раненый, кровью пахнет. Даже в клетке не оставишь подлечиться, он еще рыбу есть не умеет. Таким малькам мать жует и отрыгивает. Я как-то в детстве пытался приручить, так чуть пальцев не лишился. Ладно, хватит мучить…

Он потянулся к поясу за ножом, салру, будто поняв его движение, заизвивался сильнее.

– Погоди, – вдруг просительно сказала двуногая. – Можно… я попробую? Клетка много места не займет…

– Приручить? – недоуменно оглянулся Алестар. – Я же сказал, не выйдет.

– А вдруг? Не приручить, так хоть подрастить немного и выпустить здорового. Все равно мне здесь нечем заняться. Можно? Я… прошу…

Просит? Это его бешеная двуногая, от любых угроз и боли становившаяся только злее и ядовитее, чего-то просит? Алестара снова обдало горячим, щеки запылали, жар покатился ниже, куда-то к сердцу.

– Да пожалуйста, – сказал он растерянно и торопливо. – Сейчас велю клетку… На, держи!

И пошутил, вымученно усмехаясь, чтобы скрыть непонятный стыд:

– Как раз по тебе питомец, тоже… неприручаемый.

– Вот и попробуем договориться, как два салру, – ответила усмешкой на усмешку двуногая, принимая тяжелое тельце.

На мгновение их пальцы соприкоснулись, и по всему телу Алестара снова прокатилась до унизительности сладкая истома.