Страж морского принца Арнаутова Дана

– Это хорошо, – обронила Джиад. – Ваше высочество, а что сделали с телами сирен?

– Не знаю, – недоуменно отозвался рыжий. – Какая разница?

– У них было что-то… вроде свистка, – пояснила Джиад, вспоминая. – Их предводитель позвал салру и натравил на меня.

– Салру? Ручные?!

Рыжий взметнулся с ложа, торопливо закружил по комнате.

– Я сейчас пошлю кого-нибудь и узнаю, – торопливо сказал он. – Если там такое было, эту вещь найдут. Можно будет на твоем проверить… Он, конечно, неприрученный, но вдруг что-то…

Не договорив, он кинулся из комнаты. Джиад медленно сползла с ложа, доплыла до клетки, глянула на малька, который и впрямь повеселел. На хвосте и боках у него виднелись беловатые пятна струпьев, но когда Джиад взяла палочку и насадила кусок лежащей рядом с клеткой жвачки, поводив у малька перед носом, рыбеныш схватил еду с жадностью.

– Ешь, – хмыкнула Джиад. – Может, зря я сказала про этот свисток? Теперь тебя вряд ли отпустят на волю. Начнут приручать, учить плавать под седлом, будут хлопать лоуром по носу. А если приручишься – считай, пропал…

Скормив мальку столько рыбы, сколько тот смог осилить, она вернулась на ложе. Подремала еще немного, понимая, что лучшее лекарство сейчас еда, сон и обильное питье. Рыжий, вернувшись, будить ее не стал, но стоило Джиад проснуться, с гордостью предъявил большой костяной свисток странной формы.

– На, пробуй!

Джиад взяла вещичку, приложила к губам и несильно дунула. Рыжий поморщился, приложил к ушам ладони.

– Ты и правда не слышишь? – ответил он на ее молчаливый вопросительный взгляд. – Звук очень мерзкий. Давай еще.

На второй раз малек в клетке забеспокоился. Но не кинулся удирать, как салту на скалах, а подплыл ближе, любопытно водя носом и явно ища источник звука.

– Работает, – с восторгом прошептал рыжий. – Клянусь Тремя и глубинными богами – получается! Он тоже слышит! Вот как они приручают салру… Ты… Ты не представляешь, что сделала!

– Почему же, – криво усмехнулась Джиад, – представляю. Я лишила всех салру моря свободы.

– Зато теперь их не будут убивать, как бесполезных, – возразил рыжий. – Салру умные, может, они и взрослыми будут приручаться! Смотри, он совсем не боится!

Рыжий с восторгом разглядывал малька, плавающего теперь возле решетки. Джиад дунула еще раз, но, видно, как-то не так, потому что рыбеныш отплыл подальше.

– Надо поискать другие свистки, – деловито сказал рыжий. – Или сделать копию с этого. Позволишь?

– Я могу не позволить? – хмуро спросила Джиад, уже жалея, что не вовремя распустила язык.

– Можешь, конечно, – помолчав, сказал принц. – Это твоя законная добыча. Но поверь, в неволе салру будет не хуже. На свободе они слишком часто гибнут поодиночке. Так часто, что уже стали редкостью. А я бы такого зверя любил и берег… Да и каждый иреназе!

Джиад пожала плечами, протягивая свисток бережно принявшему его рыжему. Легла на постель, опять уставившись в потолок. Принц снова уплыл, на этот раз надолго, вернулся с королем, восторженно показывая ему малька. Джиад они трогать не стали, чему та была откровенно рада…

Прошло три дня. Она ела, спала и снова ела; повязки сняли, раны чесались и заживали с волшебной скоростью, но злая горькая тоска не отпускала. Свисток ей вернули, и теперь Джиад вставала с постели только в комнату чистоты да покормить рыбеныша. Тот охотно привык отзываться на слышный только ему и иреназе свист, подплывая за едой и хватая ее прямо из рук. Зевать при этом не следовало: рыбу малек норовил взять вместе с кусочком пальца, явно не со зла, а от жадности. Но кроме этих коротких минут дни и бессонные ночи были полны холодной безнадежности неволи. И от того, что она сама упустила возможность бежать, становилось еще хуже. Надо было уплывать сразу, не думая о рыжем и охранниках. Но как после этого она бы смотрела в лицо Малкавису на последнем отчете стража?

Дважды за эти три дня приплывала Санлия. В первый раз Джиад притворилась спящей, и красавица-наложница, тихо спросив у Невиса о здоровье госпожи избранной, уплыла, оставив на столике у постели блюдо с какими-то прозрачными кусочками. Лакомство, показавшееся Джиад похожим на сладковатые сушеные фрукты, оказалось сделанным из мяса маару и было нанизано на тонкие длинные металлические прутики, точно такие, как тот, с которого она кормила рыбеныша. Прутиков было пять, и, подумав, один Джиад украла, поглубже заткнув в щель между мягким изголовьем ложа и деревянной рамой. Просто на всякий случай… Блюдо забрали служанки, исчезновение одной железки вроде бы никто не заметил, а Джиад стало немного спокойнее: прутик вполне мог сойти за оружие, без которого она чувствовала себя хуже, чем голой. В побег уже не верилось, но осознание, что при нужде она сможет защититься, грело душу.

Чтобы отвлечься от боли, она все-таки спросила у Невиса о Санлии и, выслушав рассказ печально вздохнувшего целителя, признала – да, у нее так сладить с запечатлением не выйдет.

Когда Санлия приплыла в следующий раз, Джиад притворяться спящей не стала. Выпила с наложницей принесенной той горячей тинкалы, которую Санлия сама варила по особому рецепту – очень пряной и сладкой, выслушала учтивую, но, кажется, искреннюю благодарность за спасение принца.

И не утерпела, спросила, честно признавшись, что говорила с Невисом, неужели Санлия может радоваться спасению наследника Акаланте? После того, что солдаты этого города сделали с беззащитной девчонкой, случайно попавшей им в руки.

– Война – мерзкая вещь, госпожа Джиад, – тихо ответила Санлия, поднимая на нее как всегда безупречно подкрашенные глаза. – Наши воины вели себя не лучше, поверьте. Мой отец был целителем, и я, помогая ему, многого насмотрелась… Мы пришли в воды Акаланте, убивая и грабя. Конечно, я была ни при чем, но кто знает, кого потеряли эти трое?

В глубокой зелени глаз плескалась боль, и Джиад, протянув руку, молча сжала изящную ладошку, украшенную дорогими перстнями, почувствовав ответное пожатие.

– Моему запечатлению было всего несколько дней, – помолчав, уронила Санлия бесцветным голосом, снова опуская глаза. – Связь еще совсем не устоялась, а он должен был снова отправляться на войну… Конечно, я последовала за ним, для вида напросившись с отцом. Думала, что будем встречаться вечерами, ловить мгновения украдкой, как это было дома… А случилась эта стычка на границе.

– Он… погиб? – так же тихо, словно кто-то мог подслушать их, спросила Джиад, замирая от болезненного сочувствия.

Санлия покачала головой.

– Нет, он выжил. Погиб отец, пытаясь спасти меня, защитить… А он… Слишком поздно вернулся из дозора. Эти трое уплыли, я была без чувств, и наше запечатление…

Ее голос прервался, тонкие пальцы сжали руку Джиад с неожиданной силой.

– Оно разлетелось, как разбитая ракушка, – устало закончила Санлия. – Связь прервалась… Через пару часов начался бой, последний бой той проклятой войны. Акаланте победил, я попала в город с другими пленниками. Его величество Кариалл был так великодушен, что после подписания мирного договора вскоре отпустил заложников даже без выкупа… Я долго болела, и король, все узнав, приставил ко мне личного целителя. Господин Невис рассказывал, что нашел моего… Риаласа? Нет? Что ж, ничего уже нельзя было исправить – я понимаю. Риалас передал мне письмо. Что сожалеет и надеется на лучшее для меня. Что его запечатление оказалось не таким сильным, и он еще может найти другую избранную. Только видеться нам с ним больше нельзя – так говорят жрецы…

– Ублюдок, – выдохнула Джиад. – Какой же… он…

– Это запечатление, – просто сказала Санлия, грустно улыбаясь. – Вы не представляете, что оно значит для нас, иреназе. Найти свою истинную любовь – лучшее, что может быть в жизни. А жить с тем, чью душу и тело теперь никогда не познаешь по-настоящему… В общем, я его простила. Только оказалось, что в Суалану мне возвращаться нельзя.

– И вас… вдобавок к этому всему сделали наложницей?

– Вы так говорите, словно это плохо, – улыбнулась Санлия гораздо мягче. – Госпожа Джиад, мне уже никогда не выйти замуж. А стать наложницей наследника – великая честь. Другие девушки добиваются ее, как особой милости. Когда Алестар женится, я буду обеспечена на всю жизнь. Захочу – останусь служить при дворце. Или заведу собственный дом в городе и буду свободна…

– Простите, – от всей души попросила Джиад, гладя ладонь Санлии. – Я не хотела напомнить вам о плохом.

Наложница кивнула, в свою очередь накрывая ладонью руку Джиад. На несколько мгновений они замерли, глядя друг другу в глаза, потом иреназе, словно смутившись, отвела взгляд, порывисто вздохнула и, торопливо попросив прощения, выплыла из комнаты.

И снова потянулись тоскливые дни. Санлия больше не появлялась, тренировки Невис решительно запретил, и только малек салру, становившийся все забавнее, хоть как-то скрашивал скуку Джиад. Рыжий, следовало отдать должное, вел себя тихо и услужливо. Старался угодить, чем-то порадовать, но она хотела только одного: остаться в одиночестве. И ее не трогали, не принуждали к близости, чему Джиад радовалась, понимая, что долго такая благодать не продлится. Ночами принц либо пропадал у наложниц, либо подолгу крутился на постели, явно изнывая от желания, но не решаясь прикоснуться.

А через неделю такого отдыха, явившись рано утром и о чем-то пошептавшись с Невисом, рыжий подплыл к постели, едва не лопаясь от таинственности.

– Поднимайся, – потребовал он. – Поплывем, прогуляемся.

– Вам прошлого раза не хватило? – вежливо осведомилась Джиад, не шевелясь и глядя в потолок.

– Хватило, – обиженно буркнул принц и упрямо повторил: – Поднимайся давай. Это будет особая прогулка. Отец разрешил! Ну что, тебя на руках понести?

– Только попробуй, – зло отозвалась Джиад, нехотя отталкиваясь от ложа. – И куда мы поплывем?

– Увидишь.

В сапфировых глазах рыжего плясали веселые искорки. Кажется, он и вправду был рад, чему Джиад сразу насторожилась. Но охрана, пристроившаяся позади, стоило им покинуть комнату, была спокойна и благодушна, значит, насчет позволения принц не врал. Джиад близнецы-охранники поклонились с небывалым прежде почтением, и она склонила голову в ответ.

В этот раз они выплыли совсем с другой стороны города. Джиад сидела на салту, уже привычно правя лоуром и понимая, что давно пора было проветриться. Или как это сказать про море? Прополоскаться? Она усмехнулась, радуясь ощущению свежести от обтекающей тело воды. Что ж, надо жить, пока жива.

Они все выше поднимались к поверхности, море светлело и теплело, и наконец Джиад почти коснулась макушкой поверхности воды. Рыжий обернулся, глянул тревожно, придержал салту.

– У тебя же амулет, ты дышать не сможешь, – протянул немного растерянно. – Так, погоди… Дару, дай нож.

Охранник протянул тот самый нож серебряной рукоятью вперед, дождался, пока Джиад разомкнет кольцо на цепочке, но обратно брать не стал. Напротив, снял с пояса ножны и тоже подал. Подплывший Кари пояснил Джиад, сжимающей рукой цепочку:

– Каи-на, не откажите принять на память. Мы с братом обязаны вам жизнью и честью. Такой долг неоплатен, но это семейный нож, память о родителе.

– Это слишком дорогая для вас вещь, господин Кари, – попыталась воспротивиться Джиад, но огромная лапища охранника мягко сомкнулась на ее ладони с ножом.

– Не обижайте нас, каи-на, – прогудел Дару. – Ради Троих, возьмите. Будь наши родители живы, они бы сами вас поблагодарили.

– Более достойных рук этому ножу не видать, – подхватил Кари, и Джиад, бережно вложив нож в ножны, прицепила их на пояс, учтиво склонив голову.

– Мое почтение ушедшим, пусть покоятся они в мире.

– От меня ты подарок вряд ли возьмешь, – сказал принц, молча следивший за разговором. – Но, может, и я чем порадую? Поднимайся наверх и плыви за мной. Дару, Кари, останьтесь здесь.

Он тронул салту, прыжком вылетая из воды, и Джиад поднялась следом. Ветер! Морской соленый ветер ударил так, что она захлебнулась им, вдыхая с упоением, пьянея от счастья просто подставить лицо солнцу. Здесь, наверху, был такой ликующий солнечный день, что глаза наполнились слезами, которые Джиад упрямо смахнула и опять прищурилась в небо, прекраснее которого ничего не видела. Салту резал воду поверху, не уходя глубже, рыжий оказался рядом, улыбаясь широко и счастливо.

– Правь за мной, – крикнул он, показывая рукой. – Туда, к острову!

Остров? Джиад слегка пригнулась, разворачивая салту. Не больше чем в лиге от них действительно темнел небольшой остров. Суша! Настоящая суша! Она хлопнула салту по носу, посылая вперед. Рыжий мчался рядом, но перед самым стремительно выросшим берегом придержал зверя.

Золотой песок, деревья… Джиад соскользнула с салту в воду, поплыла вперед. Рыжий последовал за ней, немного задержавшись, но быстро догнал. Греб он одной рукой, другой придерживая какой-то ящик. Так, вместе, они вплыли в чистейший залив, глубоко уходящий в сушу узким полумесяцем. Джиад замерла на мелководье, обернулась к рыжему, спрашивая взглядом.

– Иди, – пожал плечами тот. – Отец разрешил нам пробыть здесь весь день. Я пока поплаваю, а ты отдыхай, грейся на солнце. Вот, возьми.

Он с некоторым усилием протянул матросский сундучок, тщательно промазанный смолой.

– Что это?

Ящик оказался тяжелым, но не слишком, вполне подъемным.

– Увидишь, – довольно фыркнул рыжий. – Я неподалеку буду. Понадоблюсь – просто крикни.

– До самого вечера? – переспросила Джиад, не зная, то ли оскорбиться, что ее выгуливают, как зверушку, то ли просто порадоваться солнцу и суше.

Рыжий кивнул, отплывая. Джиад поставила сундучок на берег, выбралась следом. Отойдя немного, оглянулась. Рыжая голова качалась на волнах шагах в сорока от острова, рядом показался плавник салту.

Вытащив нож, Джиад торопливо вскрыла сундучок, изнемогая от любопытства. Богатство! Истинное сокровище, цену которому поймет лишь тот, кто не один десяток дней мок в подводном царстве и ел водоросли с сырой рыбой. Кожаный мешочек с огнивом и сухим трутом. Бутылка вина, залитая сургучом. Увесистый ломоть нежнейшей даже на вид ветчины и головка копченого сыра. Пяток наливных яблок, несколько пресных лепешек, кольцо залитой для сохранности жиром копченой колбасы и какой-то сверток, тоже с пятнами жира. Джиад развернула промасленную салфетку и потянула носом. Сырники! Обычные сырники, которые она столько раз пекла на храмовой кухне, а после, скучая по дому, частенько заказывала в трактирах, куда бы ни занесла работа. Ох, да захоти рыжий ей что-то подарить, лучше бы придумать не мог. Как только измыслил?

Поднявшись на ноги, Джиад огляделась. Здесь, на берегу, солнце сияло вовсю, но чуть дальше на песок уже падала тень леса. Наверняка там найдутся сухие ветки! И точно, нашлись. И ветки, и несколько стволиков упавших деревьев, и вдоволь мха. Похоже, островок был в той части моря, куда людям заплывать заказано. Чувствовалось, что человеческая нога не ступала сюда уже давно: птицы не боялись людей, косясь на нее с веток, из кустов выглянула любопытная мордочка какого-то зверька вроде белки.

Набрав веток и мха, она вернулась на берег, быстро развела костер. И растянулась рядом на песке, бездумно глядя в веселое золотое пламя. Огонь! Простой огонь, доступный на земле любому бедняку, лишь нашлась бы кучка веток или соломы. И такая роскошь, если лишен его…

Налюбовавшись и отогревшись, Джиад отгребла немного углей, насадила на прутик порезанную на куски ветчину. Сильно зажаривать не стала, лишь протомила до золотистого цвета и дурманного запаха. Сыр поджарила сильнее, до хрустящей корочки. Откупорила вино и достала из сундучка примеченные стаканы. Три глиняных стаканчика, плотно входящие друг в друга, чтобы сберечь место, которого вечно не хватает в матросском сундучке.

Интересно, кто же собирал ей такой гостинец? Явно это делали на суше. У иреназе есть люди везде, стоит вспомнить хотя бы алахасца, с обидной легкостью умыкнувшего Джиад из трактира. Больно царапнула тоска по утерянным навсегда мечам… Что ж, все равно они бы в море не пригодились.

Плеснув в стакан вина, Джиад пригубила густую благородную влагу. Вино кто-то выбирал от души, не пожалев старого турансайского. А может, просто иреназе велели положить лучшего? Хорошее вино, только пить такое в одиночку – грех.

Раньше она бы непременно окунулась в воду перед едой, но теперь море надоело настолько, что каждое мгновение на суше казалось блаженством. Джиад еще понежилась на горячем песке, поворачиваясь то на спину, то на живот, потом, заложив руки под голову, долго глядела на облака, чинно плывущие куда-то. Может, даже в Арубу. Вот бы послать весточку в храм! Правда, похвалиться ей нечем. Но если прав король иреназе и Торвальд действительно продал Джиад, это должны узнать дома. Узнать, чтобы ни один жрец Малкависа по доброй воле больше не ступил на земли Аусдрангов. Ни за какую плату! Храм ценит своих детей, и предавший одного из них теряет право вверять жизнь жрецам храма не только для себя, но и для своих потомков. Только сначала надо выяснить правду.

Надломив сырник, Джиад с упоением прожевала чуть солоноватый ароматный творог, рот мгновенно наполнился слюной. Ветчина уже пахла так, что с ног сшибало, сыр вторил ей, как опытный подголосок главному певцу. Поколебавшись, Джиад вздохнула. Ну, не звать же к костру охранников, попросив принца пока поплавать? Еды все равно куда больше, чем она съест за целый день…

Выйдя на край берега, Джиад приставила ладони ко рту и крикнула:

– Эге-гей! Сюда!

И когда в залив стремительно вплыл принц иреназе, жемчужно-белея в прозрачной воде гибким телом, расстилая по спокойной глади яростное золото волос, безмятежно пояснила:

– Не затруднит ли ваше высочество позвать и Дару с Кари? Или иреназе не едят пищу людей?

– Едят, – ошалело отозвался принц, хлопая мокрыми ресницами, на солнце золотящимися так же ярко, как волосы. – А ты точно не хочешь побыть одна?

– Хочу, – кивнула она. – Вот поедим – и можете плавать дальше до вечера. Пока я на солнце погреюсь и по лесу погуляю. Но лопать в одиночку, если могу накормить кого-то, я не умею, уж простите. Так позовете охрану? Ваше высочество…

Алестар осторожно положил книгу на ложе, чтоб не щелкнула толстыми страницами, повернулся на бок. Всмотрелся в смуглую спину лежащей на животе девушки. Та спала, разметавшись по ложу, даже во сне отвернувшись. Так хотелось провести рукой по нежной золотистой коже, такой тонкой, гладкой, горячей…

Алестар сглотнул, отводя взгляд. Невис говорит, что уже можно, все зажило, но как, если в черных, как Бездна, глазах только холод и отчуждение. И остров, сплавать на который он придумал сам, не помог. Да, Джиад улыбалась, разливая вино, которое близнецам пришлось пить из одного стакана, и угощала иреназе едой с земли, и рыжий, как волосы Алестара, огонь плясал на ветках совсем рядом с кромкой берега, бросая отсветы на ее лицо и шею в вороте рубашки. Но улыбались только губы, а потом его запечатленная отводила взгляд, без лишней спешки, но каждый раз, как Алестар пытался встретиться с ней глазами. И было ясно, что все зря.

Пошевелившись, Джиад что-то проговорила во сне, вскинувшийся Алестар прислушался, но дыхание спящей снова стало ровным и тихим. Да, сам виноват. Быть обязанным жизнью той, кого смертельно обидел, – это ли не шутка богов? Еще более подлая шутка, чем нечаянное запечатление. И как же смертельно стыдно! Его, иреназе королевского рода, спасла и защитила женщина, человек! Сунула в камни, как глупого малька, чтобы не мешал, – и в одиночку победила сирен… Стыдно как…

И уж точно делу не поможет, что кровь закипает, стоит представить, как сжимаешь в объятиях это гибкое сильное тело, такое совершенное каждой линией и движением. О да, поначалу в воде двуногая казалась неуклюжей, но потом Алестар узнал цену этой скупости движений, как узнали ее, на свою беду, сирены-убийцы. А на острове, когда Джиад, поднявшись, ушла в лес за дровами и вернулась с охапкой веток, сбросив их к костру, у Алестара в глазах потемнело. Здесь, в родной стихии, она была похожа на лениво-спокойного в движениях салру, но за этой мягкой ленцой крылась быстрота и точность короля морских хищников. Она была такой, какую Алестар даже представить не мог! Живой, горячей, искренней в ненависти и отважной перед неминуемой смертью. Ни капли лжи и жадности, ни тени желания прицепиться к принцу иреназе, как рыбка-чистильщик к салту…

В горле встал плотный горький комок. Алестар осторожно двинулся еще чуть ближе, изнывая от томительного жара внутри. Может, попробовать? Приласкать сонную, разнежить поцелуями и ласками… Он протянул руку, почти коснулся темного плеча – и отдернул пальцы. Кого он обманывает! Никогда гордая жрица его не простит. Как бы ни хотелось поверить в обратное.

Оттолкнувшись хвостом от ложа, Алестар выплыл в коридор, поискал взглядом неизменную тень охранника. Кари – сегодня на страже стоял он – торопливо подплыл и поклонился, ожидая указаний.

– Зови брата, – хмуро сказал Алестар, – поплывем в город.

И вернулся в комнату, чтобы надеть пояс. Вот, он даже охрану перестал допекать! По правде говоря, и не стоило, наверное. Близнецам тоже мало радости везде за ним таскаться, да еще не имея права огрызнуться или не выполнить приказ. И с равниной получилось глупо. Но почему двуногая вечно оказывается права? Потому, что она жрица? Как она находит самые острые слова, бьющие точно в цель? Слова, от которых хочется кричать в ответ, или уплыть, или ударить, но руки опускаются, потому что понимаешь – права. Если бы Алестара не понесло на равнину, сирены бы их там не застали.

А самое паршивое, что никто ничего не знает! Сирены рядом с Акаланте, но пограничные стражи клянутся, что не замечали и следа этих тварей. Дыхание Бездны в его спальне, но жрецы глубинных уверяют, что их храм ни при чем. И чистильщика убили за долги, не иначе. Только смерть Кассии пока не удается списать на случайность, зато весь город уверен, что Алестар сам сдуру и от тоски пробовал гарнату, пока не допробовался маару знает до чего.

– Уходите? – донесся ясный, ничуть не сонный голос от ложа.

– Уплываю, – зло бросил Алестар, сам понимая, как глупо выглядит придирка к словам. – Это вы, люди, ходите.

– Еще и ногами, – с ленивой насмешкой подтвердила Джиад. – И даже двумя… Когда вернетесь?

– Тебе-то какая разница? – круто развернулся к ней Алестар, едва сдерживаясь, чтоб не разозлиться всерьез. – Чем дольше меня не будет – тем лучше, верно?

– Да, – спокойно сказала жрица, садясь на ложе, и от этой ясной простоты злость куда-то пропала, вытекла.

Действительно, чего он ждал? Вранья, что та сожалеет и ждет его, Алестара, возвращения? Так пора бы понять, что эта девушка не лжет и не боится. Вот так, на самом деле! И прав был отец, говоря, что ложь для трусов, истинно прав.

Алестар застегнул пряжку плотного кожаного пояса с карманами и кольцом для ножен, откинул на спину еще с утра заплетенную косу.

– Вечером вернусь, – сказал устало, чувствуя, как пламя желания внутри не гаснет, но утихает, спрятавшись под серой тусклой золой.

Да что же этот огонь из головы не идет, все мысли о нем. Алестар и костер-то видел всего несколько раз в жизни, и то издалека, но когда Джиад в сумерках сидела у огня, освещенная отблесками пламени, протянув к нему сильные, но изящные ладони с длинными пальцами, Алестар из воды молча любовался ею и страшился. Вот встанет – и уйдет в темный ночной лес, куда ни один иреназе не доберется. Глупо, конечно, куда ей деваться с острова, а потом все равно найдется способ вытащить, но вдруг? И тут же становилось горько, потому что ясно ведь: было бы куда сильной и смелой жрице уйти – сбежала бы от морского народа, как от величайшей беды. А так… На клочке суши посреди моря – словно салру в клетке. Только не приручить. И когда встала и пошла к морю, оглянувшись на угасающее пламя с такой тоской, будто возлюбленного покидала, Алестара накрыла волна боли и желания отпустить, открыть проклятую клетку, пусть убирается куда угодно, лишь бы не мучилась так. Будь ты проклято, запечатление!

Он молча доплыл до загонов салту, оседлал своего, подождал немного, пока Дару с Кари управятся с седлами, и тронул зверя лоуром. Выплыв из дворца, сразу поднялся выше, оставив улицы далеко внизу: видеть никого не хотелось. И в город-то отправился, чтоб отвлечься от тяжелых дум, но прогулка еще сильнее напомнила то, чего не хотелось вспоминать. Как он чудесил под гарнатой, к примеру!

Вздохнув, Алестар повернул салту к восточной стороне, в храмовые кварталы. Отец говорит: не знаешь, что делать, сделай что-нибудь нужное. А что ему сейчас нужно больше всего? Разорвать запечатление. Притом, он обещал Санлии помощь храмовых мастеров, но совсем забыл – столько всего случилось после того разговора. Вот и поймает двух маару одной сеткой…

– Ваше высочество! Какая честь для нас!

Встретивший его во дворе храма жрец, имя которого Алестар с трудом припомнил, поклонился так низко, словно решил перевернуться хвостом вверх, да передумал в последний момент.

– Чистой воды, амо-на Корасиль, – вежливо отозвался Алестар, соскальзывая со спины салту. – Не отвлеку ли от важных дел?

– Будь этот день последним в моей жизни, и то подарил бы его вам! – всплеснул жрец руками, кланяясь снова. – Что угодно, тир-на?

– Угодно узнать, скоро ли ваши мастера выполнят королевский приказ? И еще кое-что, но об этом чуть позже.

– О, конечно, – радостно отозвался Корасиль, расплываясь в улыбке, которая на его худом костистом лице смотрелась так, словно улыбнуться решила рыба-нож. – Прошу вас внутрь, в мастерские. Вы все увидите сами! А эти господа…

– Моя охрана, – бесстрастно сказал Алестар и добавил: – Приказ его величества.

– Но мы никого не пускаем в мастерские, – растерялся Корасиль. – Только для вашего высочества можно сделать исключение.

Алестар беспомощно оглянулся на близнецов. Не хватало еще при жреце поспорить с каменноголовым Дару! Но старший из охранников, к удивлению Алестара, тоже спустился с салту.

– Мы подождем его высочество там, где дозволено. Как можно ближе, – уронил он.

– О… – задумался жрец, но тут же снова улыбнулся. – Это можно! Вы останетесь в мастерских дальнего круга. Хотя, право, что может случиться с его высочеством в храме?

Близнецы, похоже, думали иначе. Алестар видел, как настороженно они озирались, вплыв под роскошно высокие своды, и как тревожно держались в коридорах, пока Корасиль пыжился от гордости за все, что показывал по дороге.

– Вот это мастерские, где лечат больной жемчуг. Самая тусклая жемчужина засияет, словно только что из материнской раковины. А это – лекарские покои. Даже господин Невис некоторые снадобья заказывает у нас. Вот, взгляните, там – библиотека. Самое большое собрание книг в Акаланте…

Алестар послушно смотрел, учтиво любовался и восхищался, разглядывал мозаику в коридорах и залах, где они проплывали, а храм казался бесконечным, пока легкий шум в ушах не оповестил, что они опустились глубоко вниз.

– Вот здесь вашей… свите будет удобно, – извиняющимся голосом сказал Корасиль, вплывая в очередной зал. – Самые сложные зелья и эликсиры мы варим в особой мастерской…

Близнецы, закаменев лицами, остались позади, а Алестар вплыл за жрецом в узкий коридор, удивляясь, почему бы не пустить сюда и его охрану. Выпьют они эти зелья, что ли? Коридор свернул круто вниз, потом вверх, и изумленный Алестар высунул голову из воды, оказавшись в воздухе.

– Эликсиры, что здесь готовятся, нельзя смешивать с водой, – объяснил подплывший сзади жрец. – Вы не представляете, ваше высочество, какая сложная система насосов здесь стоит и как трудно было наполнить эти покои воздухом. Прошу, следуйте дальше!

Следуя за жрецом, Алестар проплыл неглубоким каналом дальше, в огромный зал, даже больше того, в котором остались близнецы, – и онемел от восхищения. Почему он раньше не заглянул в такое интересное место? Повсюду из воды, заполняющей примерно четверть высоты зала, поднимались небольшие островки. Алестар пригляделся к ближайшему, гребках в пяти от себя: какие-то большие блестящие шары и трубки, идущий в воздух дымок втягивается в укрепленную над островом большую воронку, язычок огня… Темноволосый иреназе с плотно уложенной в высокий узел косой работал у острова спиной к Алестару, только видно было, как торопливо мелькали руки, смешивая что-то, наполняя и переставляя разноцветные сосуды. Еще с дюжину жрецов маячили у своих островков. Кто-то из них поднял голову, глянув на принца, но тут же снова вернулся к работе.

– Вот, ваше высочество, – с понятной гордостью сказал Корасиль. – Редко где можно увидеть такую мастерскую. Разве что в Суалане есть, да и то поменьше. Искусники храма Троих – подлинное чудо.

– И правда – чудо. Но разве запечатление можно… – Алестар замялся, не зная, как выразиться.

– Растворить эликсиром? – пришел на помощь жрец. – Очень сложно, ваше высочество, но можно. Пока вы были больны, мы взяли образцы крови и уже долгое время трудимся над ними. Вы вовремя пожелали узнать о наших стараниях, тир-на! Через десятидневье эликсир будет готов.

– Как… десятидневье?

Алестару показалось, что он ударился о скалу, как на охоте. Даже дыхание перехватило.

– Не к холодам? – беспомощно уточнил он, сам не понимая, отчего вдруг теплая вода вокруг стала такой зябко-неласковой.

– Управимся раньше, – расплылся в отвратительно-радостной улыбке Корасиль. – Некоторые ингредиенты – огромная редкость, но мы раздобыли их, исполняя приказ его величества, да продлятся его дни и ночи.

Он смотрел намекающе, и Алестар, соблюдая правила знакомой игры, тоже растянул губы в любезной улыбке, выдавив:

– Я расскажу отцу о ваших стараниях. Благодарю, амо-на, милость королевского дома пребудет с вами. Значит, десятидневье? А расторжение связи – это не опасно?

– Ваше высочество! – снова всплеснул руками жрец. – Как вы могли подумать, что мы рискнем вашей драгоценной жизнью? Уверяю, приказ его величества исполнен в точности, эликсир совершенно безопасен.

– А… двуногая? – как мог равнодушнее поинтересовался Алестар.

Почему-то здесь называть Джиад человеком, а уж тем более по имени, совершенно не хотелось. Что-то цепляло и кололо в словах жреца, как острые камешки, скрытые мягким песочком прибрежного дна.

– Все в соответствии с приказом! – истово поклонился жрец. – Не беспокойтесь! Хотите взглянуть на эликсир?

– Можно? – все равно что-то было не так, и Алестар решил потянуть время, вдруг удастся что-то сообразить.