Джек Ричер, или Гость Чайлд Ли

Глава 30

Такси остановилось бампер к бамперу перед полицейской машиной. Ричер выскочил первым, отчасти потому, что был взведен до предела, отчасти потому, что Харпер осталась расплачиваться с водителем. Постояв, Ричер огляделся вокруг. Шагнул вперед, направляясь к сидящему за рулем полицейскому.

– Все в порядке? – спросил он.

– Кто вы такой?

– ФБР, – ответил Ричер. – У вас все в порядке?

– Можно взглянуть на значок?

– Харпер, покажи ему свой значок, – окликнул Ричер.

Такси, сдав назад, развернулось. Харпер убрала бумажник в сумку и достала значок – золотой орел на золотом фоне, с головой, повернутой влево. Полицейский взглянул на значок и успокоился. Убрав значок в сумочку, Харпер посмотрела на дом.

– У нас все спокойно, – сказал полицейский.

– Симека дома? – спросил Ричер.

Полицейский указал на ворота гаража.

– Только что вернулась из магазина.

– Она выезжала из дома?

– Я же не могу ей препятствовать.

– Машину вы проверяли?

– На заднем сиденье два пакета с покупками. К Симеке приходил священник. Военный священник, предлагал свою помощь. Она отказалась.

Ричер кивнул.

– Не сомневаюсь. Особой набожностью Симека не отличалась.

– Это я уже успел понять, – согласился полицейский.

– Хорошо, – сказал Ричер. – Мы идем в дом.

– Только не проситесь воспользоваться туалетом, – предупредил полицейский.

– Почему?

– Симека не любит, когда ее беспокоят.

– Ничего, я все же рискну.

– Не отдадите ей заодно вот это?

Нагнувшись, полицейский поднял с пола пустую кружку и протянул ее в окно.

– Она угостила меня кофе, – объяснил он. – Очень милая дама, когда познакомишься с ней поближе.

– Да, вы совершенно правы, – подтвердил Ричер.

Он взял кружку, и они вместе с Харпер пошли по дорожке. Поднялись на крыльцо к входной двери. Харпер позвонила. Внутри в тишине полированного дерева прозвучали громкие отголоски. Выждав десять секунд, Харпер снова нажала кнопку. Взрыв металлического ворчания, отголоски, снова тишина.

– Где она? – спросила Харпер.

Она позвонила в третий раз. Звонок, эхо, тишина. Харпер встревоженно повернулась к Ричеру. Тот посмотрел на замок. Большой, солидный. Вероятно, новый. Вероятно, с пожизненной гарантией и скидкой на страховку жилья. Язычок из закаленной стали аккуратно входит в отверстие стальной накладки, закрепленной в выдолбленном в косяке углублении. Дверной косяк, вероятно, из орегонской сосны, срубленной сто лет назад. Лучшая строительная древесина в мире, за целый век высушенная до твердости железа.

– Проклятье, – выругался Ричер.

Отойдя на край крыльца, он поставил пустую кружку на перила. Шагнул вперед и с силой ударил каблуком в замок.

– Черт побери, что ты делаешь? – воскликнула Харпер.

Отскочив назад, Ричер снова ударил ногой в дверь, затем еще раз и еще. Древесина треснула. Ухватившись руками за перила, Ричер оттолкнулся, словно прыгун на лыжах с трамплина, и что есть силы полетел вперед. Выпрямил ногу и приложил все двести тридцать фунтов своего веса к поверхности площадью с подошву своего ботинка прямо над замком. Дверной косяк расщепился, и дверь открылась внутрь.

– Наверх! – задыхаясь, крикнул Ричер.

Он побежал к лестнице, Харпер последовала за ним. Ричер заскочил в ванную. Не то. Дешевая техника, запах сырой плесени. Гостевая комната. Ричер ворвался в следующую дверь. Спальня хозяйки. Заправленная кровать, взбитая подушка, приятный аромат, на туалетном столике телефон и стакан с водой. Внутренняя дверь. Пробежав через комнату, Ричер толчком распахнул дверь. Увидел ванную.

Зеркала, раковину, душ.

Ванну, наполненную отвратительной зеленой водой.

Симеку в воде.

И Джулию Ламарр.

Джулию Ламарр, восседавшую на краю ванны. На ней были свитер, брюки и черные кожаные перчатки. Услышав шум, она соскочила на пол и стремительно обернулась. Ее лицо побелело от ненависти и страха. Рот приоткрылся. Обнажились кривые зубы. Схватив за ворот свитера, Ричер развернул ее и ударил один раз в голову – жестокий резкий удар огромного кулака, сокрушительный импульс, подпитанный слепой яростью. Удар пришелся Ламарр в подбородок. Дернув головой, она отлетела к противоположной стене и сползла вниз, словно сбитая грузовиком. Ричер не стал дожидаться, когда она окажется на полу, потому что все его внимание было приковано к ванне. Симека полулежала в липкой жиже, выгнув спину, обнаженная, застывшая, с выпученными глазами, закинув голову и раскрыв рот в предсмертной агонии.

Она не шевелилась.

Не дышала.

Просунув руку Симеке под шею, Ричер приподнял голову, а другую руку засунул ей в рот. Вытянул пальцы, но не смог достать язык. Тогда он сложил ладонь лодочкой и с силой пропихнул ее внутрь. Рука с трудом вошла в раскрытый рот Симеки; Ричер содрал кожу на запястье о ее зубы и сам оцарапал ей гортань. Подхватив согнутым пальцем язык Симеки, Ричер вытащил его из горла. Скользкий язык норовил вырваться, словно живой. Он был длинным, упругим и большим. Распрямившись, язык вырвался из горла и шлепнулся в рот. Ричер вытащил руку, снова обдирая кожу. Нагнулся, чтобы вдохнуть воздух Симеке в легкие, но, как только его лицо приблизилось к ее губам, Симека сделала судорожный выдох и закашляла, и тотчас же ее грудь начала подниматься и опускаться, всасывая и выпуская воздух. Ричер поддерживал ей голову. Она хрипела. Из ее горла вырывались мучительные, скрежещущие звуки.

– Включай душ! – крикнул Ричер.

Харпер подбежала к кранам и включила воду. Поддерживая Симеку под спину, Ричер выдернул из ванны пробку. Густая зеленая вода, крутясь, хлынула в слив. Подхватив женщину под плечи и колени, Ричер поднял ее из ванны и шагнул назад, роняя повсюду зеленые капли.

– Надо смыть с нее эту дрянь, – беспомощно сказал Ричер.

– Я ее подержу, – мягко произнесла Харпер.

Подхватив Симеку под мышками, она прямо в одежде шагнула в душ. Сама отступила в угол душевой, поставив безжизненное, обмякшее тело под струи, словно протрезвляя пьяного. Краска быстро побледнела, под ней показалась покрасневшая кожа. Харпер держала Симеку под душем две, три, четыре минуты. Сама она промокла до нитки, ее одежда покрылась зелеными разводами. Харпер двигалась по кругу, словно танцуя, чтобы подставить под струи воды все тело Симеки. Затем она осторожно отступила назад, чтобы смыть липкую зеленую жижу с волос. Краска стекала и стекала, и казалось, ей не будет конца и края. Харпер начала уставать. Краска была скользкая. Симека то и дело выскальзывала у Харпер из рук.

– Тащи полотенца! – выдавила она. – И найди халат!

Полотенца висели на крючках, как раз над лежащей без движения Ламарр. Ричер схватил два полотенца, и Харпер, шатаясь, вышла из-под душа. Ричер расправил перед собой одно полотенце, и Харпер передала ему Симеку. Он поймал ее и завернул в полотенце. Харпер выключила громко шумевшую воду и подхватила второе полотенце. В наступившей внезапно тишине она стала вытирать Симеке лицо. Ричер, подняв обмякшее тело, вынес его из ванной в спальню. Осторожно уложил на кровать. Убрал мокрые волосы с лица. Симека по-прежнему хрипела. Ее глаза были открыты, но в них застыло отсутствующее выражение.

– С ней все в порядке? – спросила Харпер.

– Не знаю.

Он проследил за дыханием Симеки. Ее грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, часто, настойчиво, словно женщине только что пришлось пробежать милю.

– Думаю, да, – наконец сказал Ричер. – Она дышит.

Взяв руку, он пощупал пульс. Пульс оказался учащенным и ровным.

– С ней все в порядке, – сказал Ричер. – Пульс нормальный.

– Надо срочно отвезти ее в больницу, – сказала Харпер.

– Ей лучше остаться дома.

– Но ей потребуется пройти психологическую реабилитацию. Она получила сильную психическую травму.

Ричер покачал головой.

– Когда Симека придет в себя, она ничего не вспомнит.

Харпер изумленно уставилась на него.

– Ты шутишь?

Ричер посмотрел на нее. Она стояла перед кроватью, держа в руках халат, промокшая насквозь и перепачканная краской. Ее белая рубашка стала оливково-зеленой и прозрачной.

– Ее загипнотизировали, – объяснил Ричер, кивая в сторону ванны. – Вот как Ламарр удавалось все делать. Она ведь была лучшим специалистом Бюро.

– По гипнозу? – спросила Харпер.

Забрав у нее халат, Ричер накрыл им неподвижное тело Симеки. Склонившись, прислушался к ее дыханию. Оно оставалось ровным и начинало успокаиваться. Казалось, Симека крепко спит, но ее глаза были широко раскрытыми и остекленевшими.

– Не могу поверить, – пробормотала Харпер.

Ричер уголком полотенца вытер Симеке лицо.

– Вот как ей удавалось все делать, – повторил он.

Большими пальцами Ричер закрыл Симеке глаза. Почему-то ему показалось, что это нужно сделать обязательно. Задышав реже, Симека чуть повернула голову. Мокрые волосы рассыпались по подушке. Женщина повернула голову в другую сторону, беспокойно уткнувшись лицом в подушку, словно ей приснился страшный сон. Харпер не отрываясь смотрела на нее. Затем заговорила, повернувшись к двери в ванную и глядя на нее:

– Когда ты понял?

– Наверняка? Вчера ночью.

– Но как?

Ричер снова подтер полотенцем зеленоватую жижу, вытекающую из волос Симеки.

– Я перебирал все в уме, начиная с самого начала. Думал, думал и думал дни и ночи, думал до умопомрачения. Вопрос стоял так: «А что, если?» А затем он превратился в: «Возможно ли что-либо еще?»

Харпер молча посмотрела на него. Он поправил халат, укрывая Симеке плечи.

– Я знал, что Блейк и его команда не правы насчет мотива, – продолжал Ричер. – Знал это с самого начала. Но не мог понять. Они ведь люди умные. Почему же они так ошибаются? Я без конца спрашивал себя: почему, почему, почему? Неужели они вдруг разом отупели? Или их ослепил узкий профессионализм? Сначала я именно так и думал. Маленькие подразделения в больших организациях всегда занимают оборонительную позицию, порой не отдавая себе отчета. Я полагал, что группа психологов, которым платят за то, чтобы они раскрывали запутанные дела, не станет кричать во всеуслышание, что в данном случае речь идет о чем-то очень простом. Я думал, это у них на подсознательном уровне. Но постепенно я переменил свою точку зрения. Подобный подход был бы слишком безответственным. Поэтому я начал думать дальше. И в конце концов пришел к единственному ответу: эти люди ошибаются, потому что хотят ошибаться.

– Ты понял, что наиболее рьяно ошибку защищает Ламарр, – вставила Харпер. – Потому что это дело вела именно она. И ты заподозрил ее.

Ричер кивнул.

– Совершенно верно. Сразу же после гибели Элисон я подумал, что за всем этим стоит Ламарр, потому что она – ее близкая родственница, а, как ты совершенно справедливо заметила, в первую очередь следует присматриваться к ближайшим родственникам. И я задал себе вопрос: а что, если Ламарр стоит за всеми четырьмя преступлениями? Что, если она спрятала свой личный мотив за первыми тремя случайными женщинами? Но я не мог представить себе как? И почему? Не мог найти личный мотив. Конечно, они со сводной сестрой не были особо близки, но все же ладили друг с другом. Никаких застарелых семейных обид, например по поводу наследства. Сестры должны все получить поровну. Никакой зависти. И Ламарр категорически не летала самолетами, так как же это могла быть она?

– Но?

– Но затем словно прорвало плотину. Это были слова Элисон. Я вспомнил их значительно позже. Она сказала, что отец умирает, но «сестры должны заботиться друг о друге, правда?». Тогда я решил, что Элисон имела в виду эмоциональную поддержку. Но потом я подумал: а что, если она хотела сказать совсем другое? Ведь эти слова часто используют в другом смысле. Как, например, их использовала ты, когда мы пили кофе в Нью-Йорке: нам принесли счет и ты сказала, что позаботишься о нем, имея в виду, что расплатишься сама, что угощаешь меня. И я подумал: а что, если Элисон хотела сказать, что будет поддерживать сестру материально? Поделится с ней? Что, если отец оставил все свое состояние ей, а Джулии ничего не досталось и она очень переживает по этому поводу? Джулия утверждала в разговоре со мной, что все будет поделено поровну и она уже и так богата, поскольку старик был щедрым и справедливым. Но я вдруг спросил себя: а что, если она лжет? Что, если старик вовсе не был щедрым и справедливым? Что, если Джулия бедна?

– Она лгала?

Ричер кивнул.

– Другого объяснения быть не могло. Внезапно все встало на свои места. Я понял, что Джулия не производит впечатления богатой. Одевается она очень скромно. Вещи у нее дешевые.

– Ты построил свою теорию на том, что у нее дешевые вещи?

Он пожал плечами.

– Я же говорил тебе, что это карточный домик. Но мой опыт показывает, что, если у человека есть дополнительный доход помимо жалованья, это обязательно в чем-нибудь проявляется. Это может быть что-нибудь едва уловимое, тонкое, но оно обязательно должно присутствовать. А у Джулии Ламарр ничего этого не было. Значит, она была бедной. Значит, она лгала. Джоди рассказала мне, что у них в фирме есть правило «а что еще». Если кого-то ловят на лжи, сразу же возникает вопрос: а что еще? О чем еще он солгал? И я подумал, а что, если Ламарр также лжет насчет своего отношения к сестре? Что, если она по-прежнему ненавидит Элисон, как это было в детстве? И что, если она лжет насчет наследства, разделенного поровну? Что, если ей самой ничего не светит?

– Ты это проверил?

– Каким образом? Но вы сможете проверить и убедитесь сами. Другого объяснения быть не может. И тогда я подумал: а что еще? А что, если всё является ложью? Что, если Ламарр лжет по поводу того, что не летает самолетами? Что, если это тоже огромная ложь, такая очевидная, что никому даже в голову не приходит задуматься о ней? Я даже спросил у тебя, как Ламарр это сходит с рук. Ты ответила, что все просто принимают это как непреложный закон природы. Да, мы все верили ей. И искали обходные пути. На это она и рассчитывала. Потому что это полностью снимало с нее любые подозрения. Но это была ложь. Иначе и быть не могло. Для Ламарр страх летать самолетами был бы слишком иррационален.

– Но ведь подобная ложь долго не продержится. Я хочу сказать, человек или летает самолетами, или не летает.

– Раньше Ламарр не боялась самолетов, – сказал Ричер. – Она сама мне это сказала. Затем она якобы возненавидела их и перестала летать. Внешне все выглядит очень убедительно. Никто из знакомых Ламарр никогда не видел, чтобы она летала самолетами. Поэтому все ей верили. Но в случае крайней необходимости она могла заставить себя сесть в самолет. Если игра стоила свеч. А в данном случае игра стоила свеч. Самый твердый мотив, какой только может быть. Элисон должна была получить все, но Джулия хотела забрать все себе. Она была Золушкой, сгорающей от зависти, ревности и ненависти.

– Ну, меня она провела, – призналась Харпер. – Это точно.

Ричер погладил Симеку по голове.

– Она обманула всех. Вот почему в первую очередь Ламарр поработала в самых отдаленных уголках. Чтобы заставить всех думать о географии, о расстояниях, о мобильности. Чтобы самой выйти из-под подозрения.

Харпер помолчала.

– Но она ведь так расстроилась. Расплакалась перед нами, помнишь?

Ричер покачал головой.

– Ламарр не расстроилась. Она испугалась. Это было мгновение максимальной опасности. Помнишь, что было перед этим? Она отказалась дать себе небольшой отдых. Потому что понимала: ей нужно быть на месте, быть в курсе всего, чтобы исправить все изъяны, которые могли выявиться во время вскрытия. А затем я поставил под сомнение мотив, и Ламарр перепугалась до смерти, потому что я двигался в нужном направлении. Но когда я выдвинул версию о хищении оружия, она расплакалась, да только не потому, что была расстроена. Ламарр рыдала от облегчения, ведь ей по-прежнему ничто не угрожало. Я не выкурил ее из логова. И ты помнишь, что произошло дальше?

– Ламарр обеими руками поддержала твою теорию насчет хищения оружия.

– Вот именно. Она начала говорить за меня, сказала, что нам нужно мыслить более широко, сосредоточить максимальные усилия. Ламарр вскочила в вагон тронувшегося поезда, потому что увидела, что поезд движется не в том направлении. Она лихорадочно думала, импровизировала как сумасшедшая, посылая нас в очередной тупик. Но все же думала она недостаточно хорошо, потому что этот поезд был полной чушью. В нем была дыра размером в целую милю.

– Какая дыра?

– Невозможно себе представить, что всеми одиннадцатью свидетелями оказались единственные одиннадцать одиноких женщин. Я же говорил тебе, что моя теория была своего рода тестом. Я хотел узнать, кто не станет ее поддерживать. Против выступил один только Пултон. Блейк остался в стороне, расстроенный тем, что расстроилась Ламарр. А вот Ламарр сразу же подхватила мою гипотезу. Подхватила не раздумывая, потому что это выводило ее из-под удара. А потом, выслушав слова сочувствия, отправилась домой. Но только пошла она не домой. По крайней мере, там она провела времени не больше, чем нужно, чтобы собрать чемодан. Ламарр поехала прямо сюда и приступила к работе.

Харпер побледнела.

– Она ведь призналась в своем преступлении, – сказала она. – Призналась вслух, прямо перед нами, когда уходила. Помнишь? Она сказала: «Я убила свою сестру». Якобы тем, что потеряла время впустую. Но на самом деле это была правда. С ее стороны это была жестокая шутка.

Ричер кивнул.

– У нее не все в порядке с головой. Ради денег отчима Ламарр убила четверых женщин. А краска? С самого начала это было что-то странное. Краска сбивала с толку. Но при этом усложняла Ламарр жизнь. Ты понимаешь, о чем это говорит? Зачем кому-то нужно идти на такое?

– Для того чтобы нас запутать.

– А еще зачем?

– Потому что Ламарр это доставляло наслаждение, – медленно промолвила Харпер. – Потому что она ненормальная.

– Она просто сумасшедшая, – сказал Ричер. – Но при этом очень умная. Ты можешь представить себе, как она строила планы? Ведь все это началось больше двух лет назад. Ее отчим тяжело заболел приблизительно в то же время, когда Элисон уволилась из армии. И тогда у Ламарр начал зреть ее замысел. Она продумывала все до мелочей. Список женщин, поддерживающих друг друга, Ламарр получила от своей сестры, выбрала из него, как и я, одиннадцать человек тех, кто явно жил один, затем навестила всех одиннадцать, тайно, скорее всего в выходные, летая самолетом. Перед ней открывались все двери, потому что она женщина со значком ФБР. Точно так же ты в свое время беспрепятственно вошла в дом Элисон, а сейчас прошла мимо полицейского. Ничто так не притупляет бдительность, как женщина со значком Бюро. Наверное, Ламарр наплела какую-то историю про то, что ФБР решило наконец прижать армию, и этим несказанно обрадовала всех женщин. Посулила начать новое расследование. Сидя у них дома, спросила разрешения загипнотизировать их, чтобы выяснить какую-нибудь дополнительную информацию.

– В том числе и свою сестру? Но в этом случае Элисон обязательно узнала бы, что она прилетала к ней домой.

– Ламарр попросила Элисон приехать в Квантико. Помнишь, Элисон говорила, что летала в Квантико, чтобы пройти сеанс гипноза? На самом деле Джулия не задавала ей никаких вопросов о прошлом. Абсолютно никаких вопросов; одни только распоряжения насчет будущего. Она объяснила своей сестре, как та должна будет действовать, точно так же, как она объяснила это всем остальным женщинам. В то время Лорейн Стэнли еще служила в армии. Ламарр заставила ее похитить краску и припрятать. А остальным она приказала ждать получения большой картонной коробки, которую надо будет принять и сохранить. Приказала ждать, когда она придет в гости, а до того отрицать все. Ламарр даже составила вымышленные сценарии насчет несуществующих соседок и постоянных ошибок с доставкой.

Харпер посмотрела на дверь в ванную.

– А потом она приказала Стэнли разослать коробки по адресам, – сказала она. – Приехала во Флориду и убила Эми Каллан. Потом Каролину Кук. Понимая, что после убийства Кук станет ясно, что действует серийный преступник и расследование передадут в Квантико, отделению Блейка. А уж там она лично позаботится о том, чтобы направить расследование не в ту сторону. Господи, как же я раньше этого не поняла! Ламарр настаивала на том, чтобы вести это дело. Настаивала на том, чтобы продолжать им заниматься. О лучшем нельзя было и мечтать, так? Кто составил психологический портрет преступника? Она. Кто предложил мотив, связанный с армией? Она. Кто сказал, что нам нужно искать военного? Она. Она даже притащила тебя в качестве примера того, кого нам нужно искать.

Ричер молчал. Харпер не отрываясь смотрела на дверь.

– Но на самом деле единственной целью была Элисон, – продолжала она. – И вот, наверное, почему Ламарр сократила временной интервал. Опьяненная успехом, она не могла больше ждать.

– Она заставила нас с тобой осуществить вместо нее наблюдение, – сказал Ричер. – Помнишь, Ламарр расспрашивала нас о доме? Она отказалась от соблюдения интервала, поэтому у нее не было времени вести наблюдение самой, и она заставила нас сделать это вместо нее. Помнишь? «Дом стоит изолированно? Дверь заперта?» Мы были ее глазами и ушами.

Харпер зажмурилась.

– В тот день, когда погибла Элисон, у Ламарр был выходной. Это было воскресенье. В Квантико царила полная тишина. Я даже не задумывалась об этом. Ламарр знала, что ее отсутствие в воскресенье никто не заметит. Знала, что в центре все равно никого не будет.

– Она очень умна, – согласился Ричер.

Харпер открыла глаза.

– И, полагаю, это объясняет отсутствие улик на месте преступлений. Ламарр знала, что именно мы будем искать.

– К тому же она женщина, – подхватил Ричер. – Следователи искали следы мужчины, потому что Ламарр так им сказала. То же самое с машинами напрокат. Ламарр знала, что если кто-нибудь, проверяя списки, и наткнется на женскую фамилию, от нее отмахнутся. Что и произошло.

– Но на какую фамилию? Для того чтобы взять машину напрокат, ей были нужны документы.

– И для полета на самолете тоже, – согласился Ричер. – Но я уверен, у Ламарр есть масса всяких документов. Документы женщин, которых ФБР отправило за решетку. Это можно будет установить, сопоставив даты и места. Безобидные женские фамилии, за которыми ничего не скрывается.

– Я сама передала это сообщение, помнишь? – угрюмо сказала Харпер. – От агентства «Херц»: «Агентство проката машин ничего не дало – какая-то женщина разъезжала по делам».

Ричер кивнул.

– Ламарр очень умна. Полагаю, она даже одевалась как жертвы, когда приходила к ним домой. Она следила за ними, и, если жертва носила хлопчатобумажное платье, она надевала такое же. Если носила брюки, она тоже надевала брюки. Вот сейчас на ней надет старый свитер, как и на Симеке. Если где-то и будет обнаружен ворс, ему не придадут значения. Помнишь, Ламарр спросила у нас, как одевается Элисон? Времени на наблюдение нет, поэтому она задала нам невинный вопрос как бы мимоходом: «Элисон по-прежнему в хорошей спортивной форме, загорелая и одевается как ковбой?» Мы ответили «да», и Ламарр наверняка отправилась к своей сестре в джинсах и сапогах.

– А лицо она ей оцарапала потому, что ненавидела ее.

Ричер покачал головой.

– Нет, боюсь, это моя вина. Я не переставал спрашивать, почему отсутствует жестокость. Вот она и предоставила нам жестокость в следующий раз. Мне надо было держать язык за зубами.

Харпер ничего не сказала.

– И вот как я понял, что Ламарр будет здесь, – продолжал Ричер. – Она с самого начала пыталась подражать такому человеку, как я. А я сказал, что следующей навестил бы Симеку. Поэтому я понял, что рано или поздно Ламарр появится здесь. Но она оказалась расторопнее, чем я предполагал. А мы, наоборот, замешкались. Ламарр же времени даром не теряла.

Харпер посмотрела на дверь в ванную. Поежилась. Отвела взгляд.

– А как ты догадался насчет гипноза?

– Так же, как и насчет всего остального. Я вроде бы понял, кто и почему, но как – это оставалось совершенно невозможным. Поэтому я продолжал и продолжал думать. Вот почему мне нужно было уехать из Квантико. Мне требовалось спокойно подумать. На это ушло много времени. Но в конце концов осталась единственная возможность. Объясняющая все: пассивность, покорность, содействие. То, почему места преступлений выглядели именно так. Жертвы выглядели так, словно убийца не притрагивался к ним и пальцем, потому что Ламарр действительно и пальцем к ним не притрагивалась. Она снова погружала их в гипноз и приказывала, что надо делать, шаг за шагом. Они все делали сами. Вплоть до того, что наполняли краской ванну и проглатывали свой язык. Ламарр сама делала только то, что сделал я, – вытаскивала язык, чтобы патологоанатом ничего не мог обнаружить.

– Но как ты догадался насчет языка?

Ричер ответил не сразу.

– Целуя тебя.

– Целуя меня?

Он улыбнулся.

– У тебя потрясающий язык, Харпер. Он заставил меня задуматься. Язык – это единственное, что подходит под объяснение доктора Стейвли. Но я не мог найти способа заставить человека проглотить свой язык, пока наконец не понял, что это Ламарр, а она владеет гипнозом, и тогда все встало на свои места.

Харпер молчала.

– И знаешь еще что?

– Что?

– В тот самый первый вечер, когда мы с ней встретились, Ламарр хотела меня загипнотизировать. Она сказала, что это якобы для того, чтобы заглянуть в самые глубины моей памяти, но, несомненно, на самом деле она собиралась приказать мне с убедительным видом завести расследование в тупик. Блейк настаивал на том, чтобы я согласился, но я сказал, что тогда Ламарр заставит меня бегать голышом по Пятой авеню. Это была шутка, но она оказалась страшно близка к правде.