Хилтоны. Прошлое и настоящее знаменитой американской династии Тараборелли Рэнди
Приобретение «Таун-Хауса»
– Красивый дом, – сказал Конрад Хилтон. – Пожалуй, я бы его купил. А ты что думаешь?
– А сколько он стоит? – поинтересовался его друг Артур Форестер, член правления директоров его компании, которому со временем суждено было стать пресс-секретарем Хилтона.
– Как раз это я и хочу выяснить, – отвечал Конрад.
Холодным январским днем 1942 года друзья находились в новом особняке Конрада в испанском стиле на Белладжио-Роуд в Беверли-Хиллз. Внушительный и роскошно обставленный особняк говорил о достигнутом Конрадом успехе. Они сидели в кабинете, где происходили самые важные события: обсуждение покупки новой недвижимости, разговоры с сыновьями о школьных проблемах, внушение им отцом необходимости молиться Богу и усердно трудиться. Вообще, если возникала потребность разговора по душам, Конрад уединялся с собеседником в своем кабинете, настоящем святилище.
И какой это был кабинет! Но не сразу он приобрел теперешний вид. Просторное помещение с потемневшими от времени деревянными балками потолка и тщательно натертым паркетом, покрытым дорогим марокканским ковром, потребовало много усилий, чтобы превратить его в комфортабельный кабинет. Центральное место занимал массивный камин, отделанный мрамором, с деревянной полкой, где были расставлены фотографии членов семьи в золоченых или серебряных рамках. Центр комнаты занимал старинный стол с огромной вазой, наполненной свежими фруктами. Фрукты заменялись свежими три раза в день. На расставленных в живописном порядке маленьких столиках и стойках красовались большие вазы с яркими цветами, освежая помещение своим благородным ароматом. Стены были выкрашены в сливочно-желтый цвет.
Большой письменный стол из ценной древесины агарового дерева придвинут к стене, рядом выстроились три кожаных кресла для деловых партнеров. Но для отдыха с детьми и интимных разговоров с друзьями Конрад предпочитал располагаться у камина, где стояли два дивана и кресла, обитые светло-желтой тканью, антикварный кофейный и два журнальных столика. В комнате всегда царил мягкий свет, исходящий от старинных светильников с окрашенными в янтарный цвет лампочками, который Конрад предпочитал для атмосферы уюта и тишины даже днем. Две стены целиком занимали полки африканского черного дерева, где были расставлены сотни книг без суперобложек, чтобы они выглядели одинаково. Конрад тщательно следил за тем, чтобы его книги – среди которых было много ценных и редких экземпляров, в том числе первые издания, – были расставлены в строгом порядке, подбирая их по размеру. Например, большие тома размером с чайный столик не должны были стоять рядом с книгами меньшего размера. При этом они располагались в строгом алфавитном порядке по именам авторов. Однако – еще одна странность его характера – Конрад вовсе не был страстным книгочеем. Более того, он вообще не читал книг! На одном из столиков постоянно лежала стопка журналов – «Лайф», «Тайм», «Ньюсуик», «Эсквайр» и «Пари матч», но никто не видел, чтобы он хотя бы просматривал их. Иное дело ежемесячные журналы о недвижимости и гостиничном бизнесе – их он постоянно и внимательно изучал. Здесь же находилась и стопка комиксов «Таинственные истории», принадлежавших Баррону.
В углу стоял телевизор фирмы «Филко», представлявший собой резной деревянный шкафчик высотой в три фута с экраном диагональю в шесть дюймов, шестью кнопками и одним маленьким динамиком. По тем временам это было непривычной роскошью, американское телевидение появилось только в 1939 году. Однако телевизионный приемник практически был бесполезен, поскольку в 1942 году из-за войны большинство станций были отключены. Лишь иногда показывали какие-то передачи, но расписания не было. Если человек включал телевизор и на экране возникали полосы статических помех, это уже вызывало приятное удивление. «Вот вам и прославленный аппарат с маленьким окошком», – шутил Конрад, кивая на отключенный от сети приемник, один из примерно тысячи во всех Соединенных Штатах.
Он добился огромного успеха.
Это поместье было поистине роскошным, совсем не похожим на дома, где ему приходилось жить, даже на те, о которых он только мечтал. Его мать никак не могла привыкнуть к тому, что сын сумел так преуспеть за столь короткое время, и, навещая его, подолгу расхаживала по дому и парку, восторгаясь окружающей роскошью. Те же чувства испытывали его сестры и братья.
Родственникам и знакомым не верилось, что Конраду удалось стать таким успешным и знаменитым бизнесменом, в то же время все единодушно считали, что при его характере и трудолюбии это было естественно. Он заслужил свой успех и радовался ему вместе со своими близкими людьми. Но времени предаваться радости у него не было, слишком много дел требовало его внимания.
Конрад снял трубку и набрал 0 для вызова телефонистки.
– Мэм, я хочу заказать разговор с Нью-Йорком, – сказал он и назвал номер телефона своего старого друга Арнольда Киркби в Биг-Эппл (Большом Яблоке), как иногда называли Нью-Йорк.
– Ну, дружище, так сколько ты хочешь получить за «Таун-Хаус»? – спросил он, когда Киркби подошел к телефону.
– Ну, думаю, мы с тобой договоримся, – отвечал Киркби. – Только не расстраивай ни меня, ни себя, не называй слишком низкую цену.
Конрад помедлил, улыбнулся Артуру Форестеру и решил начать с цифры, которая вряд ли устроила бы Арнольда Киркби.
– Ну, пожалуй, – заговорил он, сильнее обычного растягивая слова, – я мог бы предложить тебе, скажем, 750 тысяч.
Киркби засмеялся.
– Ты шутишь, – сказал он. – 950 тысяч. Вот что я за него хочу. 950 тысяч.
– Это ты, наверное, шутишь? Я же был там, Арни. Практически дом пустует. Может, я и смог бы вернуть ему жизнь, но даже я не способен на чудеса. Так что – как знать. Если не продашь его мне, то кто его купит?
Киркби это понимал. Желающих снять квартиру в этом доме не было.
– Ладно, – с горечью сказал он. – Тогда 900 тысяч. Можешь забирать его за 900 тысяч. Только это моя последняя цена, – предупредил он.
– 800 тысяч, – мгновенно возразил Конрад. – Думаю, восемьсот звучит приятнее, мне всегда нравилась цифра восемь. Так что, восемьсот? Договорились?
– Боже, Конни! – ахнул Киркби. – Впрочем, ладно, пусть будет восемьсот с половиной. Эта лучшая цена, какую я могу тебе предложить. И только потому, что ты мой самый лучший друг. Так что, Кони, соглашайся, или забудем это дело.
– Ладно, дай мне время подумать, – сказал Конрад. – Рад был с тобой поговорить, Арни. Передай привет жене, хорошо? – Повесив трубку, он посмотрел на Артура Форестера и торжествующе поднял большой палец. – Но пусть старина Арни поволнуется в ожидании моего ответа. К чему торопиться, верно? – Конрад встал и, подойдя к столику, наполнил два бокала шерри, один из которых передал Артуру. – За «Таун-Хаус», – сказал он, чокаясь с Артуром.
– Точно, за «Таун-Хаус»! – согласился Артур.
История совершения Конрадом Хилтоном самой важной сделки в Лос-Анджелесе и сегодня представляет интерес. В середине января 1942 года – сразу по возвращении Конрада в Лос-Анджелес после поездки в Техас к матери и во Флориду к брату – Арнольд Киркби намекнул, что, может быть, решит продать одно из своих самых крупных приобретений, «Таун-Хаус». Это кирпичное здание в тринадцать этажей с роскошными апартаментами, декорированными в смешанном стиле Возрождения и ар-деко, высилось в районе Уэстлейк Лос-Анджелеса.
Впервые Конрад узнал об этом доходном доме в 1937-м, когда киноактер и ловкий бизнесмен Лео Карилло пригласил его погостить в своем поместье, расположенном в каньоне Санта-Моника. Построенное в 1929-м крупным нефтепромышленником Эдвардом Доени по чертежам архитектора Норманна Олпау, это престижное здание с дорогими апартаментами, обращенное одной стороной к прекрасному парку Лафайет, из-за депрессии переживало трудные времена. Интересует ли оно Конрада? Да, сказал он Арнольду Киркби, интересует. Но сначала ему нужно на него посмотреть, что он и сделал, вернувшись в Лос-Анджелес.
«Таун-Хаус», окруженный по периметру стройными пальмами и расположенный рядом с модным бульваром с изысканными ресторанами и роскошными магазинами, поразил его воображение. Однако, когда Конрад вошел внутрь и стал расспрашивать служащих, выяснилось, что практически дом пустует – еще один характерный признак того времени. Люди были напуганы, бомбившие Пёрл-Харбор японцы подошли слишком близко. Все опасались, что если им удастся уничтожить на Гавайях военный флот страны, то затем они вторгнутся в Техас. В результате всего этого экономика Лос-Анджелеса была сильно ослаблена. Единственным светлым пятном была киноиндустрия, продолжавшая бурно развиваться с 1930-х по 1940-е годы, несмотря на то что многие ее директора (Фрэнк Капра, Джон Форд, Джон Хьюстон и Уильям Уэлмен) и талантливые актеры (Кэрол Ломбард, Джимми Стюарт, Тайрон Пауэр, Кларк Гейбл, Лесли Говард и Роберт Тейлор) ушли на фронт.
И все же такой оптимист, как Конрад, был уверен, что эти трудности долго не продлятся. И он не собирался из-за временных затруднений потерять это здание, способное приносить большую прибыль. Он заметил, что на кораблестроительные и авиастроительные заводы со всей страны съезжаются рабочие, инженеры и промышленники.
Вернувшись во Флориду из поездки в Калифорнию, Конрад встретился с Артуром Форестером, который был не только его пресс-секретарем, но и советником в вопросах бизнеса. Обсудив с ним сделку, Конрад позвонил Киркби и сделал ему предложение. Поторговавшись, Киркби назвал ему свою цену – 850 тысяч.
– Как думаешь, у него было достаточно времени подумать? – спросил Конрад у Артура.
– Конечно, – засмеялся Артур. – Кони, хватит мучить его неизвестностью.
Конрад снова заказал междугородний разговор и, когда Киркби подошел к телефону, сказал ему:
– Ну, дружище, твоя цена в 850 тысяч принята… Сегодня я вышлю тебе чек, чтобы закрепить сделку. – Улыбнувшись Артуру, он положил трубку. – Более легкой сделки у меня еще не бывало. Может, стоит применять этот способ почаще.
Вот так, всего за два междугородних разговора, Конрад Хилтон заключил очередную крупную сделку – приобрел «Таун-Хаус» всего за 850 тысяч долларов. (Большую часть этой суммы он получил от недавней продажи отеля «Сэр Фрэнсис Дрейк», легендарной достопримечательности Сан-Франциско.)
«Конрад Хилтон умел выгодно использовать ситуацию, – говорит Кэтлин Бейрд, директор Архива Конрада Н. Хилтона в Университете Хьюстона. – Он понял, что из-за перспективы японского вторжения на Западное побережье – чего люди серьезно опасались – цены на недвижимость падают, и поэтому сумел приобрести «Таун-Хаус» по цене лишь немного выше предложенной им первоначальной цены».
Как только все формальности были закончены, Конрад, как всегда после покупки новой недвижимости, произвел в отеле серьезные переделки. Так он придавал им своеобразный, собственный стиль, отличающий его отели от прочих. В «Таун-Хаусе» он устроил плавательный бассейн с пляжем из белоснежного песка и большой теннисный корт, а затем окончательно переделал этот жилой доходный дом в отель. (Разумеется, он оплатил переезд на новое место жительства тех, кто проживал в нем на момент продажи дома.) Отель сразу начал приносить доход. В то время как в 1941 году прибыль составила всего 33 тысячи долларов, в 1942-м роскошный отель Хилтона дал 200 тысяч дохода. С этого момента он постоянно приносил минимум четверть миллиона долларов дохода. Хилтону очень нравился его новый отель. Он оборудовал в нем деловые офисы и зарезервировал несколько номеров для своих друзей, где они могли останавливаться, приезжая в этот город. Он стал домом для него самого, деловых друзей и множества родственников.
Глава 8
Ухаживание за Жа-Жа
Со дня знакомства с Жа-Жа прошел уже месяц, а Конрад Хилтон не мог о ней забыть. Для него это было нехарактерно. Обычно его увлечение женщиной рассеивалось уже через два-три свидания, а после физического сближения он сразу утрачивал к ней интерес. С Жа-Жа у него не было близости, возможно, именно поэтому она продолжала его интересовать.
Когда «Таун-Хаус» окончательно стал принадлежать ему, он заехал домой к Жа-Жа и повез показать ей свое последнее приобретение. Впервые за много лет, точнее, с его брака с Мэри, он смог поделиться с женщиной тем, что составляло его гордость. Вскоре они стояли перед внушительным зданием – она в одолженной у сестры меховой шубке, он в строгом костюме и в ковбойской шляпе. На фотографии, сделанной в тот день, они выглядят нарядными, как будто это был праздничный день, а не будничная среда.
– Ну и как он тебе? – спросил Конрад. – Я только что его приобрел, – растягивая слова, добавил он.
Жа-Жа на мгновение лишилась речи.
– Это твое? – наконец выговорила она. – Это потрясающее здание теперь твое?
– Так оно и есть, – горделиво улыбаясь, отвечал Конрад, довольный ее изумлением и восторгом.
– И что ты с ним будешь делать? Может, когда-нибудь ты позволишь мне жить в нем? – спросила она, хлопая длинными ресницами.
– Может быть, – с улыбкой кивнул он.
– А может, мы поженимся? – с надеждой спросила она.
– Может быть, – сказал он.
Он не мог на нее наглядеться, упивался тонким ароматом ее французского мыла. У нее была восхитительная улыбка, изумительный цвет кожи, идеальный овал лица, вся ее стройная и пышная фигурка была полна чувственной привлекательности. Он понимал, что в ней заключался его шанс на настоящую любовь, и не собирался упускать этот шанс.
Адвокат Грегсон Баутцер, ее друг, который был с ней в день ее знакомства с Конрадом, предупредил ее:
– Только не заговаривай с ним о браке. Он убежденный холостяк. Скажи хоть слово о женитьбе, и больше тебе его не видать.
Но он не знал, что уже в первый вечер она намекнула Конраду на свою готовность стать его женой, что он за ней ухаживает, а теперь, кажется, всерьез думает об их совместной будущей жизни.
Будто восполняя потерянное время, Конрад каждый день присылал Жа-Жа цветы и каждое утро звонил ей в квартиру Эвы Габор, которая жаловалась, что он не дает ей выспаться. (В маленькой тесной квартирке сестры спали на одной кровати.) Конрад не только ежедневно заезжал за Жа-Жа, чтобы вместе поехать на ланч, но почти каждый вечер приглашал ее на ужин, после чего они отправлялись танцевать в самые модные дансинги бульвара Сансет. Никогда он так много не выезжал, как в эти дни с Жа-Жа, и вместо того, чтобы после напряженной работы отдохнуть дома, он наслаждался каждой минутой, проведенной с этой экзотической красавицей. А бедной Эве приходилось туго, ибо, возвращаясь поздно ночью домой, Жа-Жа невольно будила ее. Чуть ли не каждую ночь, когда Конрад подвозил Жа-Жа на своем белом «кадиллаке» к дому Эвы и выходил из машины попрощаться с нею, он случайно прислонялся спиной к автомобильному рожку, который оглашал темную улицу оглушительным гудком.
– О господи! Ну что за недотепа! – восклицала Эва. – Не дает поспать ни ночью, ни утром! Выходи за него, иначе я не вынесу этого и умру!
Жа-Жа тоже с удовольствием проводила время с Конрадом, осыпая его комплиментами и лестью, особыми знаками внимания и всеми способами старалась быть ему отличной компаньонкой. Действительно ли она охотилась за его деньгами? Разумеется.
– Как можно было воспринимать Конрада отдельно от его денег? – спустя годы говорила она. – Неужели меня мог заинтересовать мужчина старше меня в два раза, если бы у него не было состояния? Не думаю. Во всяком случае, в тот период моей жизни. Я была молода, впечатлительна и впервые оказалась в Голливуде.
Спустя много лет, после многочисленных браков, Жа-Жа Габор называли «самой преуспевающей куртизанкой двадцатого века».
Конрад догадывался, что ее восхищение некоторым образом связано с его состоянием. Он понимал, что она не была наивным ребенком. Еще в юном возрасте у нее были связи с влиятельными и богатыми мужчинами. Так, он выяснил, что до приезда в Штаты, когда она была еще подростком, у нее была романтическая связь с Мустафой Кемалем Ататюрком, первым президентом Турции. Затем она вышла замуж за другого человека, с которым теперь разводилась, так что ее никак нельзя было назвать неопытной и наивной.
– Мне нужен добрый и понимающий человек, – как-то сказала она. – Неужели это слишком, желать в мужья миллионера?
Но Конрад был слишком увлечен ею, чтобы задаваться вопросом, действительно ли ей нужны только его деньги. Он добивался ее, хотел быть с нею и абсолютно не воспринимал всерьез замечания о том, что она ему не пара, что она руководствуется только материальными соображениями.
Через несколько месяцев после знакомства с Жа-Жа Конрад решил познакомить ее со своей восьмидесятилетней матерью, которая по-прежнему жила в Эль-Пасо, Техас. Это говорило о том, как много стала значить для него Жа-Жа. Ему нужно было ехать в Мехико, чтобы одобрить переделки, совершенные в новом «Паласио-Хилтон», – благодаря одной сделке, заключенной в ноябре предыдущего года, он собирался открыть этот отель в Чиуауа уже в апреле. И он решил по дороге заехать с Жа-Жа в Техас.
С раннего детства сестер Габор обучали искусству привлекать к себе симпатии людей, и Жа-Жа пустила в ход все свое умение и шарм, чтобы понравиться Мэри Хилтон. Прирожденная рассказчица и выдумщица, Жа-Жа рассказывала ей о своей матери Джоли, о том, как она по ней скучает, о том, как трудно им жилось в Будапеште. В середине 30-х нацистские штурмовики Адольфа Гитлера приступили к завоеванию всего мира, и еврейской семье Габор грозила опасность оказаться в концлагере. А пока война еще не коснулась Венгрии, у них был свой бизнес, в том числе магазины по продаже ювелирных изделий и модной одежды. Они прекрасно жили в Будапеште, но скоро этому благополучию должен был прийти конец, поэтому Джоли посоветовала ей и Эве уехать в Америку. Девушка отчаянно скучает по своей семье и каждый день пишет им письма. Было видно, что она очень любит своих домашних.
Жа-Жа рассказывала, что ее сестра Магда в настоящее время участвует в движении Сопротивления в качестве медицинской сестры Красного Креста и помогает военнопленным полякам попасть в Египет, где они могли вступить в 8-ю армию под командованием генерала Монтгомери. Жа-Жа ужасно боится, что Магду раскроют и убьют, она постоянно об этом думает. Эти трогательные истории в прочувствованном изложении Жа-Жа задели сердце Мэри Хилтон. Вскоре она стала называть Жа-Жа «этой милой девочкой».
«В свою очередь, Мэри рассказала Жа-Жа Габор о тяжелой жизни своей семьи, о неудачном начале карьеры сына, об их первом бизнесе, о рискованных предприятиях и о том, как эти риски в конце концов оправдались», – вспоминал один из родственников Хилтона.
В целом Мэри Хилтон одобрила Жа-Жа Габор. Однако посоветовала сыну подумать, прежде чем брать ее в жены. «И ты понимаешь почему, – сказала Конраду мать. – Ты никогда не сможешь жениться на этой девочке. Так что выкинь эту мысль из головы, Кони. Забудь об этом!»
Глава 9
Препятствия католической веры
– Церковь не даст мне разрешение жениться на Жа-Жа, и я не знаю, что делать, – говорил Конрад.
Гостиничный магнат созвал экстренное совещание в кабинете своего особняка в Бель-Эйр. На совещании присутствовали девятнадцатилетний Ники, а также несколько деловых помощников и католический священник Лоренцо Малоне, его верный друг и партнер по игре в гольф. По словам одного из присутствовавших, Конрад заметно нервничал, на что у него были причины.
Для его брака было два больших препятствия. Во-первых, Жа-Жа Габор не была католичкой, во всяком случае, так считали большинство людей в то время.
«Я приняла учения католической церкви, – как-то сказала она, – но потом полностью игнорировала их и поступала как хотела». Надеемся, она пошутила. Дело в том, что однажды, когда Конрад спросил Жа-Жа о ее вероисповедании, она объяснила, что ее мать была еврейкой, но отец принял католичество, но не смогла этого доказать, и, честно говоря, люди не знали, можно ли ей верить. Именно тогда Конрад понял, что не может полагаться на слова Жа-Жа. Интуиция подсказывала ему, что она лжет по самому важному вопросу – относительно своей веры. Со временем он убедился, что в угоду обстоятельствам она спокойно заменяет правду ловко состряпанной выдумкой. Это подтверждает и Синди Адамс, старинная знакомая семейства Габор, которая позднее стала соавтором автобиографии Джоли Габор: «Они лгали по любому поводу. Когда я писала книгу о Джоли, Эва собиралась вступить в 44-й (Адамс, конечно, шутила) брак. У нее было подвенечное платье с глубоким декольте. И между холмиками грудей Эвы свисал огромный крест, больше чем крест на соборе Святого Петра. Поскольку Габоры евреи, я спросила: «Откуда этот крест?» И Джоли сказала: «Новый жених Эвы ненавидит евреев, поэтому в книге ты сделай нас католиками». Они всю жизнь жили вне реальности; никогда и ни в чем не были честными и правдивыми».
Вообще, вероисповедание Габоров не было непреодолимой проблемой. Хотя в то время католическая церковь не одобряла «смешанные браки», однако такие браки заключались, если пастор делал это не в церкви, а в своем доме, а также если муж или жена не были католиками, но обещали воспитывать детей в католической вере. Гораздо более важным препятствием было то, что католическая церковь не признала его развод с первой женой, Мэри Баррон, следовательно, он до сих пор считался ее супругом. Церковь не признала бы любой его будущий брак.
Для Конрада это строгое католическое правило было серьезной нравственной и духовной проблемой. Чтобы Жа-Жа стала его женой, они должны были сочетаться гражданским браком, не освященным церковью. В результате он не сможет исполнять такие католические обряды, как причастие и исповедь. Хилтон был истовым католиком и сомневался, что сможет перенести остракизм со стороны церкви. Нет, это было немыслимым. Вот поэтому он и созвал это совещание.
– Итак, джентльмены, что вы об этом думаете? – спросил он.
– Думаю, Кони, у вас нет выбора, – как вспоминают, сказал отец Малоне. – Вы не можете пойти против церкви.
– Признаться, я не привык к отказам. Но это еще не конец. Мы собрались, чтобы рассмотреть эту проблему, – сказал Конрад, будто вел деловое заседание.
– Что ж, пожалуй, в виде исключения, можно будет получить у каноника разрешение на брак, – сказал отец Малоне.
– А это возможно? – удивился Конрад.
Никто не мог сказать наверняка, но все пришли к заключению, что в данных обстоятельствах это остается единственным выходом.
– Не знаю, – сказал священник. – Получить такое разрешение будет трудно, но попытаться можно.
– Вы попробуете это сделать? – спросил Конрад. – Я только прошу, чтобы вы попытались это сделать.
Отец Малоне обещал попробовать.
Глава 10
Конрад сообщает о новости Жа-Жа
В то время католическая церковь практически не выдавала разрешений на брак, если ее каноны запрещали это. После Второго ватиканского собора, состоявшегося в 1960-х годах, такие разрешения стали более обычными. Но у нас речь идет о 1940-х годах, когда церковные запреты соблюдались еще очень строго. Однако после встречи Конрада с отцом Келли и другими официальными лицами католической церкви Лос-Анджелеса у него появилась надежда, что в знак уважения к благотворительной помощи в пользу церкви они могут найти способ обойти этот запрет. Он действительно постоянно жертвовал церкви большие средства, а в 1940-м передал на благотворительные цели более 50 тысяч долларов – огромные средства по тем временам. Так что Хилтон покинул встречу с церковниками, полный надежд и воодушевления. Он верил, что эту проблему непременно удастся решить – весь жизненный опыт говорил ему, что безвыходных положений не бывает.
Но через неделю ему позвонил отец Келли и сказал, что, поскольку он хочет заключить брак в апреле, они не успевают подготовить необходимые документы. А после более тщательного изучения вопроса выяснилось, что, даже если он перенесет свадьбу на более позднее время, вряд ли он получит желанное разрешение.
На следующее утро Конрад с Жа-Жа прогуливались в его поместье по аллее парка, вдоль которой тянулись живописные цветники. День был ясным и теплым, в синем небе плыли легкие белоснежные облака.
– Дорогая, мне надо кое-что сказать тебе, – начал он.
– Что случилось? – встревожилась Жа-Жа, уловив напряженные нотки в его голосе.
– Мне тяжело об этом говорить, но наши отношения не могут продолжаться.
– Что ты хочешь сказать?
– Я не смогу на тебе жениться, – объяснил Конрад. – Это просто невозможно.
Читать бесплатно другие книги:
