Клан бешеных Серова Марина

Мы пошли к моей машине, и я с трудом усадила Алину на пассажирское сиденье. Всю дорогу подруга продолжала гундеть и уверять меня, что Гриша Буйковский – хороший человек и не мог совершить ничего дурного.

– Верю, – кивала я, не желая спорить с Нечаевой, да и что я могла ей возразить? Буйковского я видела в первый раз в жизни. Очень надеюсь, что и в последний.

У своего дома Алина вышла, прощально помахав мне рукой, и я, вздохнув облегченно, отправилась к себе в коттеджный поселок. У нас с дедом здесь прекрасный дом – большой, просторный, красивый, с камином в одной из гостиных и с русской печкой на кухне. Сейчас я приеду домой, быстренько зажарю какой-нибудь полуфабрикат, а потом мы с дедом будем чаевничать, и дедуля будет что-нибудь рассказывать из своего легендарного прошлого. А завтра с утра я усядусь с новой книжкой в кресло перед камином и буду лениво листать страницы. Никакого дела у меня пока нет, и можно предаться моему любимому занятию…

Ариша еще не лег. Он сидел в зале перед телевизором и смотрел последние новости.

– Дедуль, чай пить будем?

– С удовольствием.

Когда чайник закипел, Ариша появился в дверях кухни.

– Полетт, как тебе встреча с молодым поэтом? – спросил дед, усаживаясь в свое кресло за обеденный стол.

– Встреча прошла на высоком эмоциональном уровне, – ответила я, наливая кипяток в заварочный чайник.

– А почему в голосе сарказм?

Нет, от моего проницательного деда ничего не возможно было утаить, он улавливал малейшие нотки в моем голосе, чувствовал даже слабые изменения в моем настроении. Я рассказала все, что увидела и услышала на сегодняшнем вечере встречи с нашей горовской знаменитостью.

– Что ты говоришь?! – удивился дед. – Господина поэта арестовали? За что?

– Ты считаешь, что полицейские в таких случаях дают окружающим объяснения? – усмехнулась я. – Никто ничего не знает. Впрочем, мне кажется, Ярцев обязательно заинтересуется этим, это как раз в его характере: выяснять, кто, кого и за что. Думаю, в скором времени мы все узнаем…

Я не ошиблась: на следующий день ближе к обеду Антон позвонил мне.

– Полина? Ты в курсе, в чем полиция обвиняет Буйковского? – без всяких предисловий спросил меня Ярцев.

– Понятия не имею!

– Так это же очень интересно! Я тут навел справки по своим каналам, и оказалось, что его подозревают в убийстве совсем юной девушки, кстати, твоей тезки, семнадцатилетней Полины Зайцевой.

– Ничего себе поворот событий! И что, тому есть свидетели?

– Нет, но на капоте машины Буйковского обнаружена характерная вмятина, а жертва сейчас лежит в морге с черепно-мозговой, множеством переломов и ушибов и, главное, со следами краски на теле. Краска, как ты понимаешь, с машины нашего поэта.

– Слушай, Антон, но это же практически неоспоримое доказательство его вины!

– Если бы не одно обстоятельство… – голос журналиста стал загадочным, – к нам в редакцию только что обратился один человек, отец погибшей. Он уверяет, что его дочь, скорее всего, убил совсем другой человек, не Буйковский. С тем молодым человеком его Полина одно время встречалась, но потом рассталась – он был с неуравновешенной психикой, даже агрессивный: кричал на нее как ненормальный, во всем контролировал, даже распускал руки. Сама понимаешь, с таким типом девушка встречаться не могла. Брошенный кавалер донимал бывшую возлюбленную звонками и угрозами, изводил обещанием расправиться со всей ее семьей. Они по этому поводу даже обращались в полицию. Но та, к сожалению, бездействовала: преступления-то, как такового, нет! И вот результат – Полина Зайцева в морге, Буйковский в изоляторе временного содержания, а отец девушки уверен, что искать надо того типа, что встречался с его дочерью…

– Подумать только: в нашем глубоко провинциальном Горовске такие страсти!.. А отец обращался со своими подозрениями в полицию?

– Разумеется! Только там сказали, что верят фактам, а не домыслам и подозрениям. А факты таковы… ну, ты сама знаешь.

– Антон, а зачем ты звонишь мне?

– Как зачем? Полина, я тебя прошу взяться за это дело…

– За какое дело, Ярцев?! Никакого дела я здесь не вижу.

– Как это не видишь, Казакова?! Гриша задержан! А если это не он сбил машиной твою тезку?

– А если он?

– Но ее отец уверяет, что тот, другой, с которым девушка встречалась целых полгода, именно он обещал убить ее. Что, если он осуществил свою угрозу?

– А если это просто совпадение?

– Вот и давай с тобой покопаемся в этом деле! Интересная статейка может получиться на основе такого материала, да и доброе дело сделаем – парню поможем…

– Это какому? Буйковскому?

– А что ты о нем в таком тоне? Чем он тебе не нравится?

– Да так… – неопределенно ответила я.

– Я понял: тебя раздражают его стихи, – догадался Ярцев, – между прочим, они многим не нравятся, в том числе и мне. Но я знаком с этим парнем лично и уверяю тебя: как человек он совершенно адекватен. А стихи – это так… Рэперы заказывают, вот он и пишет… А если его посадят ни за что? Представляешь, сколько ему может грозить? Молодой парень, совсем еще пацан: ведь ему только двадцать…

– Антон… – начала я, не скрывая своего недовольства, но Ярцев меня перебил:

– Слушай, Мисс Робин Гуд! Ты, кажется, сейчас все равно ничего не делаешь. Я в том смысле, что у тебя нет никакого дела по доставанию всяких мерзавцев, которым удалось уйти от законного наказания. Вот и займись нашим Буйковским. Если все-таки окажется, что виноват тот, с кем Полина Зайцева встречалась и бросила за плохое поведение, то невинно арестованного поэта освободят, а виновного мы с тобой… Ну, короче, найдем, что с ним сделать.

– Но тогда надо выяснить, почему полиция его не арестовывает.

– Вот! Хорошо мыслишь, Полин. Этим я сейчас и займусь. Созвонюсь с отцом погибшей и спрошу, говорил ли он в полиции о своих подозрениях.

– Антон, подожди. Мне надо подумать…

– Правильно! – обрадовался Ярцев. – Думай! А я ближе к вечеру тебе перезвоню, лады?

Антон отключился, а я вернулась в свое кресло и уселась в него с ногами. Ну, вот, кажется, только что мне аккуратно подсунули новое дело. Невинно арестованный поэт, пишущий совершенно дурацкие пошлые стишки, погибшая семнадцатилетняя девушка, почти девочка, убитый горем ее отец и преступник, которого еще предстоит найти и доказать, что убил именно он. А если не он? Ну, пригрозил парень бросившей его девчонке, разве мало таких случаев? Вон Алине вчера ее бойфренд тоже пытался угрожать. Но она молодец, быстро поставила его на место, сама пригрозила братом, полицией, ОМОНом… И вообще она у меня смелая, такой попробуй погрози хотя бы пальцем. Она его враз оттяпает! А Полина Зайцева не смогла защитить себя… Да и отец не смог ее защитить, и полиция, куда они обращались. А уж эти-то точно могли, если бы захотели…

Да, неприглядная какая-то история. Как тут не порадоваться, что у меня в мои двадцать восемь нет никакого парня! Никто не диктует, как мне жить, что делать, чего, напротив, не делать. Никто на меня не кричит и не распускает руки. Впрочем, один человек не разделяет радости по поводу моей холостяцкой свободы: это мой дед. Он, напротив, считает, что я давно должна была выйти замуж и нарожать ему кучу правнуков, которые бегали бы по нашему большому дому, шумели и дергали бы его за его гордость – аккуратную бородку. Но тут уж, я считаю, не моя вина: просто с молодыми людьми у меня как-то не ладится – то ли требования у меня завышенные, то ли в нашем Горовске как по заказу собраны худшие экземпляры, не знаю. Только в свои двадцать восемь лет я еще ни разу не сходила замуж. О чем, впрочем, не жалею, потому что семья у меня есть, это мой дед Аристарх Владиленович, самый потрясающий дед в мире с кучей недостатков, заядлый и виртуозный карточный игрок, интриган, ворчун, сибарит. Мы нежно любим друг друга. Потому что больше любить нам просто некого.

Однако вернемся к нашим баранам. Точнее, к одному барану – поэту Грине Буйковскому. Конечно, нехорошо так о поэтах… Но, с другой стороны, как он мог умудриться вляпаться в такую историю? Ведь как-то же попала краска с его машины на тело погибшей?! Не сама же девушка потерлась о его капот, да так, что потом оказалась в морге!

Получается, Гриня девушку все-таки сбил… Эх, поговорить бы с ним самим, узнать его версию! Но как? К нему в изолятор меня вряд ли пустят. Хотя это уже головная боль Ярцева: он меня к этому делу подвязал, вот пусть и думает, как организовать мне встречу с подследственным. И розыском того парня, которого бросила Полина Зайцева, тоже пусть занимается. А я пока пойду варить пельмени.

Я спустилась на первый этаж в кухню и достала из шкафчика кастрюлю, а из морозильника пачку пельменей. Сейчас я ее сварю, и будет у нас с дедом обед. Надо сказать, что мы давно живем на полуфабрикатах, с тех пор, когда много лет назад я выдвинула лозунг: «Долой кухонное рабство!» С этого момента мы едим магазинные пельмени, блинчики, котлеты и вообще все то, что не требует времени и сил на приготовление. Дед, конечно же, поддержал мой лозунг, хотя нет-нет, да и вздыхал о домашнем борще и котлетках. Но тут уж я ничем не могла помочь моему дедуле: стоять часами у плиты и готовить настоящую домашнюю еду я была просто не способна.

Вода в кастрюльке закипела, я ее посолила и высыпала в нее всю пачку пельменей. Неожиданно на ум пришли буйковские строки:

А ведь это бравада, мелькнуло вдруг у меня, обыкновенная юношеская бравада неуверенного в себе юнца. Значит, он не такой уж не сомневающийся в своих силах, каким хочет казаться.

Я выключила готовые пельмени и спустилась в сад, где Ариша дремал в шезлонге в тени деревьев. Зажатая в руке газета покоилась на его груди, а сам дед мирно посапывал, как младенец.

– Спишь, дедуль? – спросила я громко, чтобы разбудить Аришу.

– А?.. Что?.. Нет, что ты, Полетт! Я читаю…

– Хватит читать, – усмехнулась я, – пойдем обедать!

Мы сидели в кухне и уплетали обильно политые сметаной пельмени.

– Ты что-то задумчива, ма шер. – Ариша внимательно смотрел на меня своими добрыми прищуренными глазами.

– Мне подсовывают новое дело, – призналась я.

– Кто?

– Ярцев. Звонил недавно, давил на жалость…

– Добрая душа! Не может пройти мимо несправедливости.

– Или ему нужна большая захватывающая статья с интригой, приключениями, «чернушкой» и всем остальным в придачу. Хотя, конечно, ты прав: Ярцев – человек, готовый ради справедливости положить голову. Так или иначе, он просит меня заняться тем арестованным поэтом, на вечере которого мы с Алиной были вчера.

– Возьмешься? – Ариша смотрел на меня, а я уже догадалась, какого ответа он ждет от своей внучки.

– Дед, ты забываешь, что я у тебя не сыщик и не следователь: я не умею раскрывать преступления, я могу только наказывать мерзавцев, которые благодаря положению или деньгам уверовали в свою безнаказанность и вседозволенность. Мне доставляет удовольствие доставать этих самоуверенных наглецов и давать им по физиономии. Если уж не в прямом смысле, так хоть в переносном. А здесь кого надо наказывать? Еще неизвестно, кто на самом деле сотворил такое с девушкой – сбил ее машиной. Ярцев говорит, что на теле погибшей – следы краски с машины Буйковского.

– Полетт, я думаю, ты просто недооцениваешь свои возможности. Да и Антон тебе поможет. Вспомни: в некоторых твоих делах тебе приходилось самой добывать доказательства виновности или невиновности фигурантов дела.

– Ладно, дед, не уговаривай. Думаю, что я возьмусь: мне сейчас все равно делать нечего.

После обеда довольный Ариша удалился в сад в свой шезлонг «дочитывать газету», а я принялась убираться на кухне, между делом обдумывая так неожиданно появившееся у меня новое дело. А я-то надеялась, что вчера на вечере видела Буйковского в первый и в последний раз в жизни! Как видно, напрасно.

Ярцев позвонил ближе к вечеру:

– Полина, мне удалось разузнать у знакомых ментов все, что только можно. Дело тут и впрямь непростое. Но об этом – не по телефону. Короче, так: давай встретимся через час возле кафе «ЗападВосток», того самого, где мы с тобой пили эспрессо в последний раз. Все, жду!

В трубке раздались короткие гудки. Хорошенькое дело! «Давай встретимся через час…» А спросить меня, смогу ли я подъехать туда через час, что, не надо? Или Ярцев считает, что я, как пионер, всегда готова к труду и обороне? Мысленно ворча на дотошного журналиста, я встала с кресла и отправилась в душ. Пожалуй, еще успею вымыть голову, освежиться и вообще привести себя в порядок…

Антон сидел за самым дальним столиком в самом дальнем углу зала. Перед ним стоял стакан ананасового сока с соломинкой. Ярцев неторопливо потягивал его, наслаждаясь приятной музыкой. Я подошла и опустилась рядом с ним на стул.

– Привет. Ну, что, по эспрессо и по пирожному?

Антон подозвал официантку. Когда она отошла от нашего столика, Ярцев наклонился немного ко мне и сказал тихо, как будто нас кто-то мог подслушать:

– Полина, мне удалось добыть заключение судмедэксперта.

– И что с того?

– Как что? Казакова, ты хоть представляешь, чего мне это стоило?!

– И чего тебе это стоило?

– Пришлось лезть кое-кому в глаза, а кое-кому откровенно дать взятку! – Антон опасливо стрельнул по сторонам глазами.

– Статья 290, от семи до двенадцати, – автоматически сказала я.

– Вот! Видишь, как приходится рисковать! И не только свободой.

– А чем еще?

Ярцев посмотрел на меня многозначительно. Я догадалась: мой друг рисковал самой жизнью.

– И что там интересного в заключении судмедэксперта? – спросила я.

– Полин, это что-то совсем непонятное. И вообще сама история какая-то мутная.

– Так давай все по порядку, чего тянешь?! – возмутилась я.

Вот любит Ярцев напускать туман! Наверное, это издержки его профессии.

В этот момент к нам подошла официантка, принесла заказ. Мы принялись потягивать горячий эспрессо, заедая его вкусными пирожными.

– Дело в том, Поль, что на теле погибшей имеется краска еще одной машины, причем эта находится на теле под краской с машины Буйковского, – почти шепотом сообщил журналист.

Я удивленно посмотрела на моего друга.

– И что это значит? Нашу пострадавшую сбила не одна машина?

– Выходит, так.

– Что за бред? Как такое может быть?

– Пока сам не знаю. Могу только предположить, что наш поэт сбил ее после первой аварии.

– Так они что, оба ее сбили? Сначала один, потом второй? Антон, что-то мне все это не нравится. Если девушку сбила одна машина, как она могла попасть под вторую? Сбитые машиной обычно лежат на дороге, или я не права?

– Я же говорю: мутная история.

– А может, одна машина девушку сбила, она в горячке вскочила и тут же попала под другую, которую вел наш рифмоплет Гриня?

– Все может быть. Я хотел побеседовать со следователем, который ведет это дело, но он, услышав, о чем речь, категорически отказался говорить со мной.

– Понятно: тайны следствия.

– Полина, при чем тут тайны? Нет, он определенно темнит. Знаешь, как он посмотрел на меня, когда я сказал, что хочу задать несколько вопросов о деле погибшей Зайцевой?!

– Ну и как? – усмехнулась я.

– Испуганно.

– Да ладно! Чего ему пугаться, следователю?

– А вот не знаю, чего, но он испугался, это верняк. Быстро стрельнул в меня глазами, недовольно так стрельнул, даже, как мне показалось, в лице изменился. И сразу ушел. Дела, мол, у него и все такое…

Я посмотрела на Ярцева внимательно. Вообще-то он никогда не врал, по крайней мере, мне. И к числу пугливых его причислить тоже было нельзя. Пугливые вообще не идут в журналисты, в этой профессии таким делать нечего. Значит, там действительно все мутно и непонятно… Хотя…

– А заключение у тебя собой?

Ярцев огляделся по сторонам, потом полез в портфель и достал оттуда листок, свернутый вчетверо. Я развернула его на столе и принялась изучать. Это была ксерокопия судебно-медицинского заключения освидетельствования трупа. Шли описания ушибов, переломов и других травм на теле потерпевшей Зайцевой П. А. такого-то года рождения. «…Открытая черепно-мозговая травма… Перелом позвоночника в трех местах, челюсти со множеством раздроблений, перелом ключицы, локтевого сустава, бедра… Ушибы внутренних органов, внутреннее кровотечение, разрыв селезенки… Оторваны почки… Множественные ссадины и гематомы…» Черт! Ее что, поездом сбило? По спине у меня побежали мурашки. Выходит, на теле девушки просто не было живого места. Отбивная, одним словом. Так, а что тут у нас про краску? Ага, вот: «…обнаружены следы автомобильной краски цвета «Тициан» золотистый… поверх них обнаружены следы зеленой краски…» Я подняла глаза и посмотрела на Ярцева.

– Антон, какого цвета автомобиль у нашего доморощенного поэта?

– Зеленая «девятка». Старая, но кое-как тарахтит.

– Значит, этот самый «Тициан» золотистый – это краска с первой машины, которая сбила девушку. И где, интересно, нам ее искать?

– Я думаю, надо поехать к отцу погибшей и поговорить с ним. Наверняка он знает, какой автомобиль был у бойфренда его дочери.

– Разумно. Допиваем кофе и едем к отцу… Адрес, надеюсь, ты у него взял?

– Обижаешь!

Через десять минут мы уже ехали в моем «Мини-Купере» на улицу Веселую, где жила погибшая.

Услышав, кто мы, дверь нам открыли моментально. На пороге стоял высокий сухощавый тонкокостный мужчина лет сорока с хвостиком. Он был в домашних брюках, выцветшей спортивной майке и шлепанцах. Его редеющие волосы были зачесаны назад, а печальные глаза смотрели так, словно он вот-вот расплачется. Вообще, если судить по его глазам, то можно было подумать, что ему лет семьдесят. Увидев Ярцева, мужчина как-то вяло кивнул ему, повернулся и пошел, удаляясь в глубь квартиры. Мы двинулись следом за ним. В комнате, которая, должно быть, служила хозяевам гостиной, мужчина сел на диван, молча указав нам рукой на кресла. Мы опустились в них. Я огляделась: в комнате не было шикарной обстановки, но здесь было чисто и предельно просто. Антон представил меня:

– Анатолий Иванович, это – юрист, ее зовут Полина.

Мужчина практически никак не отреагировал на его слова. Он безучастно смотрел на Ярцева, а я отметила про себя, что вокруг глаз у него – черные круги. Значит, он не спит ночами, догадалась я. Хозяин не предложил нам чай, он сидел и обреченно смотрел на Антона.

– Анатолий Иванович, вы можете рассказать нам все еще раз?

Мужчина устало вздохнул:

– А что говорить-то? И так все понятно: это он ее и убил! Машина у него есть, вот он ее и сбил…

– Анатолий Иванович, вы о ком сейчас говорите? – допытывался Ярцев.

– О Виссарионе, черт бы его побрал!

– Это тот молодой человек, с которым ваша дочь встречалась? – спросила я.

Хозяин повернул голову и посмотрел на меня.

– Это он настаивал, чтобы она встречалась с ним, – сказал Анатолий Иванович, – а она не хотела. Даже пряталась от него, скрывалась у друзей и у бабушки. А он ее находил и угрожал, что если она будет от него бегать, то он ее найдет и убьет. Мать, ну, то есть моя жена, когда узнала об этом, слегла с инфарктом: у нее всегда было слабое сердце. Она ведь и сейчас не знает, что наша Полиночка… что она…

Хозяин замолчал и закрыл лицо руками. Мы терпеливо выждали, пока он справится с душившими его слезами, и тогда я снова спросила:

– А как ваша дочь познакомилась с этим Виссарионом, вы знаете?

– На улице познакомилась, с полгода тому назад. Он к ней сам подошел, стал, как сейчас молодежь говорит, «клеить». Она у нас скромная… была. Не хотела с ним знакомиться, она же тогда еще в школе училась, в последнем классе. Мы ее так настраивали: ты, мол, сначала школу окончи, аттестат получи, а потом женихаться будешь. Так вот, она не хотела с ним знакомиться, а он настоял, мне, говорит, такие скромные девушки нравятся. Провожать ее пошел, разговорились по дороге. Виссарион этот поначалу-то хорошо к ней относился, не обижал, называл красавицей и Зайкой. И цветы дарил, и в кафе ее водил, и еще в этот… как его? Где шары катают…

– Боулинг, – подсказал Антон.

– Вот-вот, туда.

– А когда начались неприятности? – спросила я.

– Когда однажды Поленька отказалась идти к его другу в гости на день рождения. У нее назавтра контрольная была, ей готовиться надо было. А он вдруг так разозлился! Кричать начал: как ты, мол, смеешь мне отказывать?! Ты хоть понимаешь, кто ты и кто я? С тех пор так и пошло: чуть что не по его, он и давай орать на нее. А потом еще и руки, поганец, стал распускать. Дочка один раз пришла с синяком, потом еще… Я ее спрашиваю, что, мол, случилось, а она: папа, я упала… Папа, я об угол стола ударилась… Я говорю: что-то раньше ты об углы не ударялась. А она возьми и расплачься! Тут-то все и открылось…

– Что этот Виссарион бьет вашу дочь? – уточнил Антон.

Анатолий Иванович кивнул:

– Да. Бьет и заставляет делать то, что ему, поганцу, надо. А ее мнения даже не спрашивает! Ты, говорит, моя собственность, моя вещь, как я тебе прикажу, так и будет.

– Не слабо закручено! – не удержалась я. – А вы заявляли на этого урода в полицию?

– В полицию? – усмехнулся хозяин. – Заявлял. Только не сразу. Сначала я хотел сам с ним разобраться, по-мужски, как-никак я – отец семейства, защитник своим дочерям. Как только Виссарион пришел к Поленьке, я его в подъезд вывел, за грудки взял и говорю: что же ты, гад такой-сякой, делаешь?!.. А он врезал мне по физиономии пару раз и сказал, что если я хочу, чтобы обе мои дочери были живы и здоровы, то не буду влезать в его дела с Поленькой, они, мол, сами между собой разберутся.

– Он вас ударил? – уточнила я. – Вас, человека в два раза старше себя? Отца своей девушки?!

Анатолий Иванович снова виновато кивнул.

– И после этого вы пошли в полицию?

– Пошел… Наивный дурак! Только там мне сказали, что не видят здесь никакого криминала. Милые, мол, бранятся – только тешатся, чего вы, папаша, влезаете? Сами, мол, разберутся. Я им говорю: так дочка же в синяках ходит, угрожает ей кавалер-то, она его боится! А они: ну, вот как только он угрозы свои осуществит, так и приходите, а пока нам ему предъявить нечего…

– Расскажите, как вы ее прятали, – попросил Антон.

– Прятали, – кивнул Анатолий Иванович, – да что толку! Один раз она у бабушки целую неделю жила. Тогда весенние каникулы были, и Поленька в школу не ходила. Сидела в бабушкиной квартире, носа не высовывала, к выпускным экзаменам готовилась. Она ведь у меня умница: школу-то с золотой медалью окончила!.. Так вот. Этот урод ее по вечерам караулил возле дома, даже к нам поднимался пару раз, в дверь звонил. Я ему не открыл, а своим даже запретил к двери подходить. У меня ведь еще одна дочка есть – Оленька, она помладше Поленьки на два года. А как только занятия в школе начались – последняя четверть, сами понимаете, учиться-то надо! – дочка пошла на занятия, и тут он ее и подкараулил. Прямо у школы, гад, поймал, затащил в свою машину и увез к себе…

Мужчина замолчал, снова закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Мы с Ярцевым терпеливо ждали, не в силах тревожить его расспросами. Через некоторое время он отнял ладони от лица, глаза его были красными и мокрыми. Он с трудом продолжил свой страшный рассказ:

– Вернулась дочка только через двое суток. Глаза черные, сама осунувшаяся, побледневшая, на скулах, на руках – синяки и ссадины… Мы, конечно, ее искали, даже в полицию заявляли, только заявление у нас не приняли, сказали: если через трое суток не объявится, тогда и приходите… Я говорю: так мы же знаем, кто ее похитил! Свидетели есть, как этот Виссарион дочку на машине увозил. Они, правда, номер машины записали, сказали, что все выяснят и позвонят…

– Позвонили? – спросила я.

– Ага! Еще как позвонили! Сказали, что я клевещу на человека и что за это они могут меня даже привлечь. Они все проверили, у парня этого есть алиби, возле школы он не был, дочку нашу в тот день в глаза не видел и вообще в это время находился в институте на занятиях, и тому, мол, есть двадцать человек свидетелей. Ну и как вам такое?! А девочка моя вся в синяках пришла, на ней лица не было. Я – к ней с расспросами, а она только плачет и говорит: папа, не ходи в полицию, бесполезно все это. У Виссариона отец – сотрудник ГИБДД и далеко не рядовой, они против своих не пойдут. Он об этом ей сам рассказал, в открытую, еще насмехался: против моего папаши бороться, мол, дураков нет. Он всех в порошок сотрет! Не зря родители назвали его Иосифом в честь Сталина, у него и отчество такое же. Старики, оказывается, были и остаются сталинистами, до сих пор верят, что только «железной рукой» можно навести в стране порядок. И сына вырастили в том же духе, тот вообще – кремень, его все сотрудники ГИБДД боятся. А гибэдэдэшник, в свою очередь, своего сына вырастил таким же самодуром. Теперь понятно, почему парня не привлекли и почему он такой наглый?

Мы с Ярцевым переглянулись. История вырисовывалась все более неприглядная. Выходит, бывший бойфренд действительно жутко терроризировал жертву и ее семью. Такой мог убить девушку и глазом не моргнуть, а полиция, чтобы не связываться с бешеным папашей, спишет сейчас все на бедного поэта-недотепу, и тот сядет лет на восемь за чужие грехи.

– А Полина ваша все-таки этого урода бросила? – снова спросила я.

– Да. Как он ей ни угрожал, она набралась смелости и послала его куда подальше. А к вам я потому и пришел, – повернулся Анатолий Иванович к Ярцеву, – что понял: уйдет Виссарион от наказания, как пить дать, уйдет! А теперь вот выяснилось, что Поленьку еще одна машина сбила… Странно это все как-то…

– А фамилию Буйковского вы от нее ни разу не слышали? – спросила я. – Григорий Буйковский. Подумайте, может, они были знакомы?

– Нет, не слышал, – помотал головой хозяин.

Ярцев встал со своего кресла.

– Анатолий Иванович, извините, но нам пора, – сказал он, – у меня еще дела в редакции…

Хозяин тоже поднялся:

– Вы вот что… Если сможете как-то этого урода привлечь, – буду вам очень благодарен. Мне, может, хоть чуточку будет легче оттого, что убийца получит по заслугам. Ну, а если не сможете… Я вас осуждать не буду: понимаю, что с такими бороться, что с самосвалом – и страшно, и небезопасно…

Мы вышли из квартиры Зайцевых и стали спускаться по лестнице.

– Полин, давай так, – сказал Ярцев, – я сейчас здесь останусь: мне надо еще соседей расспросить, сама понимаешь, для статьи необходим материал. А ты пока можешь быть свободна, потом созвонимся.

– Добро.

Я вышла из подъезда и села в свой «Мини-Купер». Настроение у меня было в высшей степени мерзопакостным. Опять все, как тогда, когда погибли мои родители, – уверенный в своей безнаказанности тип, подлый и гнусный, прикрывающийся высокопоставленным папашей. Ну, уж нет, черта с два я такому спущу!