Клан бешеных Серова Марина

Я положила трубку и выключила сварившиеся за это время пельмени. Итак, скоро у меня будут сведения о семейке Кинделия, и тогда я примусь за молодого человека по имени Виссарион. И если это действительно он убил мою тезку Полину Зайцеву, ему не сдобровать!

Доев пельмени и убравшись на кухне, я уселась поудобнее в своем любимом кресле возле камина и открыла книгу. Но долго предаваться наслаждению от чтения любимого романа мне не пришлось. Зазвонил телефон, и я подняла трубку:

– Алло?

– Полина, это я, – в трубке был голос дяди Сережи, – так вот, слушай, что мне удалось узнать. Итак, Кинделия Виссарион Иосифович, двадцать один год. Студент экономического института, факультета «Управление бизнесом и деловое администрирование», перешел на последний, пятый курс. Параллельно подрабатывает в одной довольно престижной фирме, куда, похоже, готовится устроиться после получения диплома. Думаю, это теплое местечко подыскал ему папаша-гаишник. Живет парень отдельно, в однокомнатной квартире, купленной отцом. Записывай адрес: улица Автодорожников, девяносто девять, квартира двести десять. Ездит по доверенности на машине «Хонда Цивик» цвета «Тициан» золотистый, номерной знак А 444 ББ. Говорят, малый до жути самолюбивый и очень норовистый: чуть что не по нему – лезет в бутылку, а порой и в драку.

– Ну, еще бы! С таким-то папашей!

– Кстати, о папаше. Я слышал, он не так давно женился в четвертый раз на молодой девушке, почти ровеснице своего отпрыска.

– Ого!

– Да, между ними буквально два-три года разницы. Молодая жена хороша собой, работает менеджером в одной из рекламных компаний.

– А куда подевались первые три жены нашего гибэдэдэшного подполковника?

– Поговаривают, что они сбежали от него, не выдержав издевательств – у Иосифа Виссарионовича очень уж крутой нрав: есть сведения, что в семье он просто тиран и деспот, даже поднимал руку на своих жен. Первая несколько раз попадала в больницу с травмами, вторая ушла из дома в чем была, после того, как муж чуть не задушил ее.

– Да… Теперь понятно, в кого сынок. Стоит ли удивляться, что этот тоже дубасил свою девушку и ее отца!

– Полина, ты вот что: будь-ка поосторожней с этими уродами. Похоже, нрав у них очень крутой, что у папаши, что у сынули.

– Дядя Сережа, я всегда осторожна. И не переживайте за меня: мне приходилось иметь дело с разного рода мерзавцами.

– Я это знаю, но все-таки предупреждаю: будь осторожна! И, если что, звони мне в любое время, хорошо?

– Как скажете!

Я положила трубку и снова уселась в свое любимое кресло. Но сосредоточиться на сюжете книги уже не могла: из головы не шел разговор с отцом Полины Зайцевой и дядей Сережей. Разве это нормально, что такие Кинделии живут среди нас? Терроризируют девчонок, их родителей, а потом и вовсе убивают? А может, зря я о нем так думаю? Может, этот Виссарион сейчас мучится угрызениями совести? Не спит по ночам, мечется во сне, рыдает в подушку? Может, он от переживаний места себе не находит? А как мне это узнать? Наверное, только одним способом: познакомиться с ним. Где?

Хороший вопрос. Пойти в институт я пока не могу: сейчас еще август, и занятия начнутся только через несколько дней. Но можно подловить его на какой-нибудь дискотеке – это раз. Можно познакомиться с ним в супермаркете, нечаянно толкнув его тележкой с продуктами и извинившись, а потом состроить глазки… А еще в кафе или на автостоянке… Одним словом, есть много мест, где девушка может познакомиться с молодым человеком по своей инициативе. А вот интересно, какие девушки ему нравятся: блондинки, брюнетки или шатенки? То, что скромницы, это я уже поняла, а вот тип? Над кем Виссариону приятнее измываться: над блондинками или брюнетками? Жалко, не попросила я фотографию погибшей Полины у ее отца. Хотя, по-моему, тут особой разницы нет, лишь бы девушка была по своей сути жертвой.

Жертвой по сути… А это я очень верно заметила. Вот, например, Алина. Она-то далеко не жертва: попробуй только тронь ее! Так уделает, хотя и словесно, что мало не покажется! Но то Алина. Она у меня боевая подруга, с ней и в огонь, и в воду, и в разведку – никуда не страшно. И себя, и меня в обиду не даст. Хотя по сути своей – трусиха. Но об этом никто, кроме меня, даже не догадывается. Просто у нее натура такая: когда она чего-то боится, то может стать такой агрессивной, что любого обидчика напугает. В эти минуты Алина чем-то напоминала мне соседскую собачку – пекинеса Кнопку. Та, завидев большую собаку, принималась громко лаять на нее и грозно рычать, всем своим видом показывая, что готова сцепиться с врагом насмерть. И, как ни странно, зачастую это срабатывало: многие чужие собаки обходили Кнопку стороной. На всякий случай.

Но я недолго предавалась размышлениям: внизу позвонили, и я пошла открывать.

Алина (легка на помине!) буквально рухнула на мой порог.

– Ой, устала-а, – застонала она, – ноги не держат, руки не поднимаются… Срочно приготовь мне что-нибудь похавать…

– Ты что, весь день простояла в своем пикете? – удивилась я.

– Что значит «в своем»? – возмутилась подруга, кое-как сбросив босоножки и шлепая босыми ногами ко мне на кухню. – Не в своем, а в нашем! Дело освобождения невинно арестованного поэта – это общее дело каждого сознательного гражданина нашего города!.. Похавать, говорю, приготовь что-нибудь, умру ведь сейчас от голода…

– Есть только котлеты-полуфабрикаты, могу разогреть в микроволновке. Ты как?

Нечаева сморщила свой курносый носик:

– Ладно уж, давай трави свою лучшую подругу!

– Сколько разогреть?

– Три. Нет, лучше четыре… А вообще, знаешь, что? Давай пять на всякий случай: что-то я такая голодная сегодня! И хлеба побольше…

Я достала котлеты из холодильника и поставила их в микроволновку.

– Иди мой руки.

– Уже ползу…

Вскоре мы с Алиной сидели за столом. Она энергично уминала за обе щеки дымящиеся котлеты, заедая их хлебом, и умудрялась при этом рассказывать мне, как они стояли в пикете и требовали от полицейских освободить Гришу Буйковского, сколько там собралось его друзей и просто поклонников таланта.

– Даже пресса была, Полин, представляешь? У меня журналист – такой молоденький и симпатичный тоже брал интервью… Я ему такое рассказала!.. Арестовать поэта! Это же наша городская знаменитость! У нас в Горовске что, так много поэтов, что ими можно вот так разбрасываться направо и налево, сажать в каталажки?! Безобразие!.. Еще котлетку положи…

– И чего вы добились? – спросила я.

– Как чего? Гриню обещали освободить.

– Так уж освободить? – засомневалась я.

– А ты думала?! Мы там что, по-твоему, зазря полдня торчали, возле этого полицейского участка?! К нам вышел какой-то мужик в форме, кажется, начальник этого полицейского отделения или его зам, точно не знаю. Так вот, мы ему все высказали, а он обещал во всем разобраться лично и выпустить Буйковского. Под подписку, разумеется, но это ничего, главное, Гриня будет дома, а не в каталажке со всякими отморозками. Вот увидишь, завтра же его выпустят…

Что-то я в этом сомневаюсь, подумала я, но вслух ничего не сказала. Не стоит лишать подругу иллюзий, пусть думает, что их страдания не были напрасными.

– Да, мало ты котлет разогрела, – вздохнула Нечаева, посмотрев с тоской в пустую тарелку, – я же просила шесть штук…

– Я могу еще разогреть.

– Да ладно уж, теперь я могу как-нибудь дотерпеть до дома, а там у меня плов по-бухарски…

– Сама готовила? – удивилась я.

– Еще чего! Наташка Лебедева была в гостях. Ты же знаешь, она любительница всякой экзотики…

С котлетами было покончено, и Нечаева попросила налить ей чаю, и побольше.

– Кстати, что у тебя к нему есть?

Я пошарила в буфете и нашла пачку шоколадного печенья.

– Пойдет, – милостиво махнула подруга рукой.

Я включила чайник и приготовила две кружки, одну из них – подарочную, большую, на пол-литра.

– Слушай, Поль, а что ты там говорила насчет того, что тоже занимаешься освобождением Буйковского? – спохватилась вдруг подруга.

Пришлось рассказать ей все с самого начала – как мне позвонил Ярцев и поведал, за что задержали Гриню, как мы ездили к отцу погибшей девушки, какие ужасы там узнали про издевательства над ней некоего Виссариона, про сведения, которые мне слил дядя Сережа. Подруга зло сузила свои голубые глаза, отчего они превратились в щелочки:

– И такая мразь ходит по земле?! Нет, ну, ты подумай, Полин! И из-за него еще и Гришку арестовали! Слушай, мы должны этому уроду показать, где тут у нас в Горовске раки зимуют! Как ты считаешь?

– Должны… Только ты заметь: на теле жертвы есть краска и с автомобиля твоего Гришки.

– Недоразумение! Ошибка следствия…

– Не думаю. Ведь как-то же они вышли на Буйковского!

– А действительно, как они могли на него выйти? – Алина удивленно хлопала ресницами, потягивая чаек. – А может, кто-то его специально подставляет?

– Зачем? – усмехнулась я.

– Конкуренция. Может, какой-то другой поэт чувствует, что Буйковский пишет лучше его, отбивает поклонников, вот и…

– Ну, насчет этого можешь быть совершенно спокойной: вряд ли у твоего Грини есть конкуренты. А выйти на него полиция могла, допустим, с помощью камер слежения. Сейчас у нас по всему городу камер натыкано, заметила? Практически на всех супермаркетах, многих магазинах, на столбах рядом с перекрестками, на автостоянках… На съемках, насколько я знаю, всегда хорошо виден номер машины. Если твой Буйковский действительно сбил девушку…

– Поль, да не мог он ее сбить, пойми наконец! Гриня – он не такой. Он же поэт…

– Откуда ты знаешь, что не мог? Ты тупо защищаешь его как поклонница его… хм, таланта, а как там оно на самом деле, еще неизвестно!

– Но я знаю, что человек, который едва ли не с детского сада пишет стихи, не может быть мерзавцем, – продолжала настаивать Нечаева. – И вот еще что, Поль: если уж ты взялась за это дело, то смело можешь на меня рассчитывать, я тебе помогу. Ради Грини, разумеется.

– Спасибо.

– Тебе спасибо. За котлеты, за чай… Не дала умереть голодной смертью активистке-общественнице.

Алина встала и, поглаживая живот, поплелась в прихожую.

– Уходишь? – поинтересовалась я.

– Да, мне пора домой. Надо принять ванну и постирать… Короче, дела. И еще я хотела сегодня пораньше лечь спать: устала что-то.

Еще бы! Простоять полдня в пикете. Как она там вообще не шлепнулась в обморок на солнцепеке?

Проводив подругу, я вернулась в свою комнату. Досидев остаток вечера с книгой, я отправилась в ванную готовиться ко сну.

Утро следующего дня было на редкость радостным и светлым: по небу плыли легкие пушистые облачка, ласково светило солнышко, звонко щебетали птицы на деревьях. Я выглянула в окно, и настроение у меня сразу поднялось. Я даже решила сегодняшний день посвятить уборке в доме, что делала крайне редко. Кажется, последние две недели я вообще не прикасалась к швабре и тряпке для пыли. Надо признать, что человек я достаточно ленивый. Сидение в кресле перед камином с книгой было одним из самых излюбленных моих занятий. Если бы можно было еще совсем не убираться и не готовить обед! Впрочем, последнюю проблему мы с дедом научились решать довольно легко с помощью полуфабрикатов. Что же касается уборки, то тут мы просто закрывали глаза на этот вопрос, а чтобы совсем уж не погрязнуть в пыли и мусоре, я время от времени бралась за швабру, ведро и тряпку. Наводить чистоту и порядок, как правило, я начинала с самой дальней комнаты. Вытерев пыль на мебели и полы, я переходила в следующую, оставляя за собой чистоту и свежесть и рассуждая попутно, что пыль – какая-то очень странная субстанция. Вопреки закону Ломоносова о сохранении веществ эта гадкая пыль появлялась ниоткуда, зато сама никуда не исчезала.

Наш с дедом дом достаточно большой. В память о тесноте нашей квартиры родители запланировали на первом этаже целых три гостиных: для своих гостей, для дедушкиных и для моих. Спальни располагались на втором этаже и считались личной территорией. Идея с гостиными казалась удачной, не надо было спорить и насчет оформления комнат, для себя мама и папа выбрали модный тогда стиль кантри, дедушка – роскошный рококо, я – лаконичный хай-тек. Зато теперь каждого гостя можно было принимать в наиболее желанной для него обстановке. Несмотря на солидные габариты нашего дома, дело по его уборке продвигалось довольно быстро, так как за диванами, креслами и в других закутках я вообще не убиралась. Зачем? Все равно там никто не ходит.

Мое полезное занятие прервал телефонный звонок домашнего аппарата. Странно, но эта примета у меня всегда сбывалась: если я начала уборку, обязательно кто-то заявится или позвонит. На этот раз в трубке раздался бодрый голос Ярцева:

– Привет, Полина! У меня для тебя две новости, и обе хорошие. С какой начать?

– Антон, зачем ты спрашиваешь? Какая разница, если они обе хорошие? Начинай с любой.

– Тогда слушай. Во-первых, нашего Гриню сегодня отпускают под подписку…

– Серьезно? – Моему удивлению не было предела. – С чего бы это вдруг? Кажется, обвинение ему предъявлено более чем серьезное.

– Отпускают, потому что надавила общественность…

– Ну, насчет этого я как раз в курсе, я имею в виду давление общественности. А вторая новость?

– Мне тут удалось нарыть кое-что о том самом Виссарионе. Фамилия его – Кинделия…

– Насчет этого я тоже в курсе. Я даже знаю, что его папаша доблестно трудится в ГИБДД и недавно получил звание подполковника. А еще – что он женился в четвертый раз…

– Откуда «дровишки»?

– Из лесу, вестимо…

И я передала Ярцеву сведения, которые услышала от дяди Сережи.

– Полин, а ты знаешь о том, например, что Иосиф Виссарионович висит возле здания администрации на Доске «Лучшие люди города»?

– Висит? В каком смысле?

– Я имею в виду его портрет.

– Да? – снова удивилась я. – Никогда не обращала внимания на эту Доску. Надо будет как-нибудь посмотреть… А ты в курсе, что он лупил всех своих жен, отчего три из них уже сбежали от него? Сейчас он живет с четвертой, молодой девушкой, почти ровесницей его сына.

– Здорово! – восхитился Ярцев. – Откуда все-таки сведения?

– Я свои источники не сдаю.

– Понятно. Это тоже хорошая новость, я имею в виду для того дела, которое мы затеяли. Я вчера порасспрашивал соседей Зайцевых, они подтвердили, что этот придурок Виссарион измывался над Полиной. Люди видели синяки на ее лице. Девушка призналась одной соседке, что очень боится его. Я уже начал писать статью…

– Антон, я вот что хотела у тебя спросить: ты случайно не в курсе, кто была погибшая – блондинка, брюнетка или шатенка?

– Случайно в курсе. Блондинка, как и ее младшая сестра Ольга.

– Откуда сведения?

– Я видел фотографию у нее дома, в той комнате, где мы сидели.

– А почему я ее не видела?

– Ты сидела к ней спиной, а я лицом. Она стояла на комоде, такая… довольно большая, в рамке. Там обе сестры сняты вместе, и обе они – довольно симпатичные блондинки.

– Ну, блондинки так блондинки. Хорошо, что ты эту фотографию заприметил. Антон, у меня к тебе будет просьба: как только нашего бедолагу освободят (я имею в виду Буйковского), организуй мне с ним, пожалуйста, встречу.

– Да не вопрос! У меня есть номера его телефонов. На какое время договариваться и где пройдет тайное рандеву?

– На любое время, а встретиться лучше всего на нейтральной территории. Я имею в виду кафе.

– Понял. Сделаю.

– Пока!

Я положила трубку и продолжила свое полезное в плане наведения чистоты и порядка занятие.

Ариша заявился домой, когда уборка была практически закончена. Я поставила ведро и швабру в кладовку и вымыла руки. Дед заглянул ко мне в ванную:

– Как твои дела, Полетт?

– Готовлюсь сообразить какой-нибудь обед. А где ты у меня пропадал со вчерашнего вечера?

– У своих приятелей. Мы всю ночь играли в покер, а под утро мсье Версальский предложил поехать в круглосуточный бар, тот, что на улице Сухово-Кобылина. Мы там куролесили до одиннадцати утра. Мсье Версальский «зажигал»…

– А ты, естественно, поддерживал пламя! Дедуль, а не пора ли тебе остепениться? Как-никак тебе уже семьдесят, а ты у меня все еще по барам «зажигаешь», костровой! И смотри: время уже обеденное! Скоро ты совсем переберешься жить к своему Версальскому…

– Полетт, не ворчи, тебе не идет.

– Буду ворчать! Почему ты не возвращался так долго?

– Понимаешь, на обратном пути из бара мы… как бы это сказать? Немного нарушили правила дорожного движения. Водитель Версальского проскочил на желтый свет, и нас тормознули гибэдэдэшники.

– И? – Я вытерла руки полотенцем и теперь стояла, уперев их в бока и вперив в Аришу свой строгий взгляд.

– Водилу хотели оштрафовать и даже грозили отобрать документы, а Версальский вышел из машины, поговорил с гибэдэдэшником, и нас отпустили безо всяких.

– Да? И какое же волшебное слово сказал твой приятель инспектору?

– Полетт, я слышал, как он назвал фамилию Кинделия.

Вот оно как! Значит, фамилия и впрямь волшебная, если открывает все ходы и выходы и избавляет от уплаты штрафа.

– Дед, пойдем обедать.

Мы сидели с Аришей на кухне. В микроволновке разогревались котлеты, которые Алина не сподобилась умять вчера. Я рассказала деду то, что удалось накопать на этого самого Кинделию и его сынулю. Ариша качал головой, слушая эту жуткую историю.

– Полетт, а может, ты не будешь связываться с этими самодурами? Что-то мне все это не нравится.

– Мне тоже не нравится, что такие уроды убивают девчонок и издеваются над простыми гражданами, отравляя им жизнь. И еще не нравится, что полиция бездействует. Как это понимать: «Нет оснований для заведения дела»?! А то, что человек терроризирует целую семью?! А то, что семнадцатилетняя девчонка ходит с синяками на лице? Во всяком случае, они могли вызвать его в участок, побеседовать, предупредить… Это же не просто хулиганство, это нанесение телесных повреждений, хотя и легких. До двух лет лишения свободы, минимум – год условно.

Ариша покачал головой:

– Скорее всего, в полиции тоже хорошо знают фамилию Кинделия.

Антон позвонил после обеда, когда мы с Аришей доели последние котлеты и пельмени и теперь не торопясь чаевничали, правда, без всяких добавок к чаю: Алина вчера съела всю пачку печенья. Я подняла трубку аппарата, который стоял в кухне:

– Алло?

– Поль, это Антон. Я договорился с Буйковским о встрече. Через час, кафе «Вирджиния». Знаешь, где это?

– А почему именно там?

– Потому что там есть отдельные маленькие кабинки. Гриня чего-то боится. Он сказал, что беседовать с кем бы то ни было будет только в этом кафе.

– Скажите, пожалуйста! Тоже мне конспиратор! Впрочем, мне все равно, в «Вирджинии» так в «Вирджинии». Ждите.

Я положила трубку.

– Ты сейчас уедешь? – спросил дедуля.

– Да, через час у меня встреча в кафе с Антоном и тем парнем, которого задержали по подозрению в убийстве, а теперь вот неожиданно отпустили.

– Тот самый поэт?

– Тот самый. Хотя… Странно все это, дедуль!

Я быстро убралась на кухне и пошла собираться на встречу.

Мы с Антоном сидели в кафе и ждали нашего поэта. Он опаздывал. Ярцев посматривал на часы. Мне все это не нравилось. Я вообще терпеть не могу необязательных людей, тем более что мы собирались помочь этому самому Грине оправдаться от обвинений в убийстве. В конце концов, кому из нас эта встреча нужна больше?

Буйковский появился с получасовым опозданием. Странно, но на этот раз одет он был не так крикливо и безвкусно, как на вечере встречи с почитателями своего неординарного таланта. Гриша подошел к нашему столику, поздоровался и вопросительно уставился на Ярцева. Тот сразу все понял и подозвал официанта. Вскоре нас проводили в отдельную маленькую комнатку. Здесь стоял стол с удобными диванчиками с двух сторон, в одном углу красовалось искусственное дерево, имитирующее фикус, в другом висела большая клетка с попугаем. Играла тихая музыка, впрочем, такая же, как и в общем зале. Буйковский тут же рухнул на диван, Антон сел рядом с ним, а я – напротив них. Ярцев откашлялся и представил нас друг другу.

– Полина, познакомься: это Гриша Буйковский. Гриша, это – Полина, юрист и мой друг.

Поэт привстал и поклонился мне. Потом сел на свое место и уставился на меня своими голубыми глазами. Я тоже, не стесняясь, рассматривала его. Вблизи он не казался таким смешным и нелепым, как на сцене. Правда, рыжие волосы его были так же всклокочены и торчали во все стороны, веснушчатое лицо казалось каким-то детским, а вообще он был похож на актера Александра Лойе, игравшего в фильме «Next» сына криминального авторитета. Но, по крайней мере, сейчас Гриня не кривлялся. Он даже выглядел каким-то напуганным.

– Почему ты опоздал? – спросил его Антон.

– Я проверял, нет ли за мной хвоста.

Мы с Ярцевым переглянулись.

– Хвоста? – переспросил Антон, наверное, не веря своим ушам.

– Да, – подтвердил поэт наши худшие опасения, – я плутал по улицам, время от времени оглядываясь и проверяя, не следует ли кто за мной.

Да кому ты нужен! Тоже мне – Штирлиц! – чуть не сказала я, но вовремя спохватилась. Надо выяснить, говорит ли Гриня это по глупости или поэту действительно что-то угрожает?

– А почему кто-то должен за тобой следовать? – спросила я.

– Потому что меня грозили убить.

Не иначе как за его дурацкие стихи, мелькнуло у меня. Достал кого-то своими виршами окончательно. «Вплетена из жалости ленточка в косе…»

– Уточни, – попросил Антон.

Гриня вздохнул:

– Мне дали понять, что уберут меня, если я не сознаюсь.

– Не сознаешься в чем?

«Похоже, мы так и будем тянуть из него все клещами», – подумала я.

– В убийстве.

В это время к нам заглянул официант:

– Вы готовы сделать заказ?

Мы быстренько заказали ему легкие салаты, сок и кофе с пирожными, и молодой человек удалился.

– Вы видели, как он посмотрел на меня? – испуганно спросил Гриня.

– Как?

– Подозрительно. Может, это их человек…

– Слушай, Буйковский, кончай темнить. Давай рассказывай все по порядку.

– И лучше – правду! – добавила я.

Поэт вздохнул.

– Она вам не понравится.

– Кто?

– Правда.

– Слушай, Буйковский, пусть она нам не понравится, все равно рассказывай, кончай резину тянуть! – рявкнул Ярцев.

– Хорошо. – Гриня сделал трагическое лицо.

Артист! Трагик. Хотя иногда может играть и комедии, точнее, ломать.

– Так вот, правда в том, что я ее действительно убил.