Кузькин отец Романюта Сергей

Те, без которых государственным мужам и шагу не ступить, покинули кабинет, и заседание Президиума продолжилось.

– Теперь, когда никто не мешает, – начал Первый. – и не подслушивает, можно поговорить. – Первый на то и Первый, сам пошутил, сам первый и рассмеялся своей шутке.

Присутствующие одобрительно зашумели, правда негромко. Принятая табель о рангах и не только она, но и партийная дисциплина, требовали, чтобы всё сказанное Первым Секретарём, в первую очередь им, получало живой отклик со стороны народа. Причём партийная дисциплина на пару с табелью настойчиво рекомендовали, чтобы полярность откликов целиком и полностью совпадала с полярностью того или иного заявления.

Отклик получился пусть и не таким эмоционально насыщенным, как на какой-нибудь там демонстрации, но зато максимально соответствующий партийной дисциплине. Собравшиеся, если честно, не ожидали услышать чего-либо нового. Все, что касалось первого полета человека в космос, было им известно чуть-ли не до мелочей. Этому способствовали всевозможные заседания, ежедневные сводки, доклады и прочие пусть и скучные, но необходимые в руководстве страной вещи. Поэтому все приготовились внимательно слушать, задавать якобы уточняющие вопросы и единогласно поддерживать.

Но слепой дождик всегда случается неожиданно. Это когда дождь с тучами, громом и молниями, он предсказуем. А вот когда солнышко светит и вся природа этому радуется, дождика, как правило, не ждут, а он случается, правда не часто. Так и сегодня, солнце светит, в смысле все хорошо, и на тебе! У какого-то из народов слепой дождь называется – ведьма замуж выходит. Так что, из двух предложенных определений, подберите на ваш взгляд более подходящее тому, что произошло на заседании Президиума ЦК в дальнейшем.

– Итак, полет человека в космос – дело решённое. – продолжал Никита Сергеевич. – Мы планируем этот полет примерно через год. – Никита Сергеевич одел очки, что-то прочёл в лежащих перед ним бумагах. – Дело серьёзное, переть вылупив глаза смысла нет. Поспешишь – кошистов насмешишь! А нам их надо не насмешить, а свалить наповал, понимаешь!

Как ни крути, а все-таки политики – народ умный и дальновидный. Не зря Первый выгнал всех этих дармоедов. Здесь немного надо объяснить что к чему, поэтому те, кто терпеливые, наберитесь чуточку терпения, а те, кто нетерпеливые, пропустите это место.

Наверняка заседания столь высокого уровня стенографировались и стенографируются. Для чего это делается, толком и убедительно вряд ли кто сможет объяснить. Может для отчётности, хотя перед кем Президиуму ЦК отчитываться, ну разве что перед историей. Наверное в тот момент, когда история попросит этого самого отчёта, ныне здравствующие члены Президиума здравствовать в своём подавляющем большинстве уже перестанут и спроса с них не будет никакого, для того и нужны стенограммы с протоколами. Конечно же там, куда они попадут, после здравствования здесь, тоже спросят, но там протоколы не нужны, там и без протоколов всё известно, а здесь нет. Вот и выходит, что здесь протокол, или стенограмма, неважно что, нужны, без них никак, а там – как получится…

Ну а если они нужны, тогда все понятно. То, о чем собирался сообщить Первый, по своей исторической важности и значимости было сравнимо даже трудно представить с чем, но не менее, чем с изобретением колеса потому, что это событие тоже останется в человеческой памяти навсегда. Причём, сейчас руководство партии явно не собиралось поступать также безответственно, как в своё время поступили неизвестные ответственные товарищи с не менее неизвестным изобретателем всем известного колеса. Колесо есть, а кто его изобрёл – нету! С первым полётом человека в космос должно быть все иначе, все должно быть сделано политически грамотно, так что ли. Но об этом чуть-чуть позже.

Никита Сергеевич начал готовить присутствовавших на заседании к исторической новости, а для того чтобы их подготовить, надо ну хоть какую-то речь сказать, на то она и подготовка.

Во времена партийных съездов, когда речь руководителя партии по своей продолжительности занимала несколько часов, эти речи воспринимались только своей продолжительностью, это если по радио и телевидению, и объёмом текста, это если в газетах и журналах. Вряд ли кто помнит, о чем там говорилось и печаталось. Содержание тех речей помнят разве что вероятно-потенциальные противники в лице кошистов и их братьев меньших и то не все, а те, кто был вынужден по долгу службы, все это читать.

От простого народа таких жертв не требовали. Конечно же прочесть рекомендовали, но говорили об этом так, как будто народ и без них знает, что читать эти речи надо, и во всю читает. Запоминать тоже никто не призывал, достаточно было обсуждать и цитировать, это да, это чем больше, тем лучше…

Вспомнилась довольно-таки пошлая шутка того времени. Парень склонился над девушкой в готовности сделать своё паскудное дело. А дальше, для того, чтобы прокомментировать происходящее, предлагалось взять заголовок любой статьи из любой газеты тех лет и сравнить, подходит, или нет? Что удивительно, практически все заголовки были в тему и по теме… Это к тому, что речи на партийных съездах предлагалось цитировать направо и налево, что и делалось. Мудрить особо не надо было, взял практически любой абзац и дабы придать значимости своим словам, вставил, к месту или не к месту, неважно, все равно никто не обратит внимания.

Вот такие вот речи были в те времена, да и сейчас, что греха таить, иногда проскакивают. Это, так сказать, эмоциональная составляющая того, что должно будет произойти на самом деле. И делалось и делается это для того, чтобы те, кто в бессильной злобе рвали на себе волосы, злились бы ещё больше, а те, кто свои, радовались. На самом деле то, что намечалось и намечается сделать, лишено каких либо эмоций, даже намёков на них, сплошь прагматичные руководства к действиям. Но прагматика доступна меньшинству, а удел большинства – эмоции.

От автора: Кажись сам запутался, свалил все в кучу. Да вроде бы нет. А в конце концов, кто вам сказал, что я умный?

Первый секретарь прошёлся по эмоциональной составляющей предстоящего, упомянул об успехах в деле социалистического строительства и неминуемом крахе капитализма, но сильно не распространялся, не съезд все-таки, да и народ собрался политически грамотный. И когда с эмоциями было покончено и все, по его мнению, уже готовы были радоваться, выдал прагматичную составляющую:

– Настало время прекратить разговоры об экспорте, как революции, так и социалистического образа жизни. – собравшиеся в знак согласия закивали. – Будем убеждать народы мира личным примером, а они уж пусть сами решают, какой строй лучше – социалистический или капиталистический.

Члены Президиума и с этим были согласны, правда представляли себе это несколько по другому. А Никита Сергеевич тем временем продолжал:

– Поэтому есть мнение, что поскольку коммунистическая партия является авангардом советского народа и социалистического общества в целом, то первым в космос должен полететь руководитель коммунистической партии, то есть я.

Неизвестно что происходило после. Может быть «все сразу повскакали с мест…», а может быть, ведомые партийной дисциплиной и осознанием значимости услышанного, дружно согласились, стенограмма заседания-то не велась.

Так или иначе, но предложение Первого было принято, и наверняка единогласно. Там же политики собрались, народ дальновидный. Хочет лететь, пусть летит, примерно так рассуждали они. Если вернётся, хорошо, значит я поступил политически правильно и дальновидно. А если не вернётся, всяко бывает, тогда тоже неплохо, тогда своё «за» сейчас, можно будет развернуть в любую сторону, в смысле в любое будущее.

– Медкомиссию я прошёл и годен хоть куда, даже в космос. – было видно, что Первый остался доволен результатами голосования, хотя мнение присутствующих его мало интересовало, потому как политика. – Это я говорю для тех, кто надеется. Не надейтесь! Сейчас я прохожу курс подготовки. Техника сложная, так что надо соответствовать. Но мы, коммунисты, трудностей не боимся, сами знаете.

А вот теперь о стенограмме, вернее о том, что её не было, и вот почему. Если бы стенограмма велась, то в истории так и осталось бы, что первый космонавт – Первый Секретарь ЦК, а не тот, чью кандидатуру утвердили в этом же кабинете немногим ранее. По политическим соображениям первым космонавтом должен стать первый коммунист страны, запустившей космический корабль, но стать им не надолго. Это требовалось из соображений высокой политики, и было рассчитано на короткий промежуток времени. Первый полет руководителя партии и государства ненавистной страны для страны не менее ненавидимой, был подобен удару дубиной по голове, причём, со всего маху. Оправиться от такого конечно можно, но противопоставить в противовес что-то не менее эффектное и эффективное, практически невозможно. И вот покуда невероятно вероятный противник будет отходить от такого удара и перекошенными мозгами придумывать, чтобы такое подсунуть в свою очередь, Первый рассчитывал сделать много разных дел, полезных для партии, государства, ну и конечно же для всего прогрессивного и сомневающегося человечества тоже.

По историческим же соображениям, первым космонавтом должен стать тот самый парень с открытой улыбкой, любящий петь песни и играть в хоккей. Конечно же он полетит в космос, но чуть-чуть попозже, когда шумиха с первым полётом уляжется и то, что было намечено сделать под этот шумок, будет сделано. Тогда мощная пропаганда мощного государства обрушится на человечество, как прогрессивное так и не очень, и скоро полет Никиты Сергеевича будет восприниматься как непроверенные слухи. И вероятный противник в лице КОШЭ и им подобным с готовностью забудет о полете Первого Секретаря. Кому же приятно вспоминать о том, что по морде получил и тем более раз за разом рассказывать об этом?

Без сомнения в великом произведении говорится: «Недаром помнит вся Россия про день Бородина». А почему помнит? Да потому что написано, и не только в этом великом произведении. Так и о космонавте, которому предстоит стать первым, потому что он полетит туда не за тем, за чем туда полетит Первый Секретарь. О том, что он утверждён первым космонавтом есть соответствующая запись как в стенограмме, так и в протоколе заседания Президиума ЦК, а о Никите Сергеевиче такой записи нет. А время, чем дальше, тем больше верит не тому, что было на самом деле, а тому, как и что об этом написали. Вот она какая штука – политика. Как все тонко рассчитано, и волки, и овцы чуть ли не в обнимку. Разумеется это не о кошистах, им в обнимку не зачем и вредно, для человечества вредно.

– Михална…

– Чего тебе?

– Михална, поди сюда. – милицейский капитан держал в руках дипломатический паспорт Гласса и очень хотел чтобы этого паспорта у него в руках сейчас не было. – Смотри…

– Ну чего там? – Михална, женщина лет пятидесяти, уверенной в себе наружности и в белом халате, она же дежурный врач вытрезвителя, подошла к капитану. – Вот и приехали… – почти прошептала она взглянув на паспорт.

– Что делать то, а? – капитан был, мягко говоря, в растерянности. Да какой там в растерянности, он сейчас с удовольствием сам напился бы до потери чувств и загремел в этот же вытрезвитель, дежурным по которому сейчас являлся, лишь бы не держать в руках этот паспорт.

– Откуда я знаю? – Михална была озадачена не меньше чем её соратник, разве что напиваться не хотела, и то, не факт.

Можно сказать что Глассу повезло. Когда Фёдор с Николаем, оставив его на лавочке, отправились ловить такси, Гласс, утомлённый выполнением задания, начал элементарно засыпать. На ту беду лиса, к счастью, близёхонько не бежала, а близёхонько проезжал дежурный наряд милиции, они то и увидели спящего бойца прохладительного фронта.

Не будь милицейского УАЗика, вполне возможно, что ничего бы страшного не произошло. Проспался бы Гласс и поехал домой, а проспавшись дома окончательно, совсем забыл место выполнения задания и соратников по его выполнению. Но в дело, не иначе как, вмешались высшие силы, и жизни Гласса было определено какое-то время находиться под «созвездием белого халата».

Милиционеры не остались безучастными к Глассу, его препроводили в автомобиль и отвезли туда, куда в таких случаях и в таком состоянии отвозят сознательных и несознательных граждан – в вытрезвитель.

Надо сказать, что из всех признаков жизни, на которые был способен Гласс, было лишь неуверенное перебирание ногами и то, если держать под руки. В остальном он напоминал безветренную погоду, то есть не шевелился, так что роль ветра приходилось выполнять патрульным милиционерам.

В вытрезвителе Гласс тоже продолжал спать, поэтому не заметил, как был подвергнут необходимым в таких случаях процедурам и препровождён баиньки. Если бы он имел в себе силы говорить, то неизвестно как бы все происходило дальше и чем бы закончилось. Но Гласс говорить не мог, вернее мог, но не в тот момент, поэтому так оно всё и получилось.

То ли день был такой, то ли разгульное время ещё не наступило, вытрезвитель был пустым, Гласс оказался его первым посетителем и клиентом.

Вообще-то работа в вытрезвителе нервная и скучная. Нервная она тогда, когда клиент косяком прёт. Мало того, что прёт, так ещё в силу состояния, почти каждый озабочен собственной индивидуальностью. Тогда конечно же приходится щедро расходовать нервные клетки на благо общества. Даже большой стаж и опыт работы в этом заведении не позволяют стать законченным жмотом, в смысле клеток, и относиться к клиентуре и к вытворяемому ими, равнодушно. Да и какой советский человек относится к своей работе равнодушно, правильно, никакой, поэтому приходится нервничать. А когда народ по улицам трезвый ходит, ну или ещё не до конца готовый к тому чтобы…, тогда скучно, потому что из всех развлечений в вытрезвителе – всесоюзное радио и клиенты. Вот так вот в некоторых случаях выглядит суровая служба без полутонов.

Но жизнь все-таки устроена справедливо. Если чего-то не хватает, то оно, то чего не хватает, обязательно появится. Появилось оно и в вытрезвителе в виде Гласса с его дипломатическим паспортом и статусом. И теперь дежурный по вытрезвителю держал этот паспорт в руках и не знал что делать, а делать что-то было надо.

Инструкции для таких случаев не предусмотрены и не написаны. Даже самому закоренелому фантасту, и юмористу с ним за компанию, не придёт в голову написать инструкцию для личного состава вытрезвителя на случай попадания туда дипломатического работника. Природой и международными отношениями такие случаи не предусмотрены, но выходит, что случаются.

– Начальству звонить надо. – капитан произнёс это таким тоном, как будто ему только что отрубили одну голову и собирались отрубить ещё одну.

– В журнал записал? – спросила Михална.

– Нет ещё…

– Ну и дыши спокойно.

В женском понимании, мужик – существо мало того, что в большинстве случаев бесполезное, так ещё и к жизни абсолютно неспособное, в смысле мозгов нет совсем. Наверное перед врачом Михайловной сейчас был как раз именно такой экземпляр, ни на что не способный. Она быстро сообразила, что если позвонить начальству, то начальство скорее всего тут же позвонит своему начальству, и так до самого верха. А что, вся ответственность за случившееся на капитане, а случай показать свою личную службу на высоте, лучше не придумаешь. И начнётся, вернее начнутся звонки-перезвоны и потянется в вытрезвитель не привычный и ожидаемый контингент, а ответственные товарищи, кстати тоже косяком. Мало того, что до международного скандала рукой подать, так ещё бумагами замучают, в смысле, их написанием. Так что, в этом случае, самым лучшим воплощением слова делать, было – ничего не делать.

– Ничего не пиши. – сказала Михайловна. – Пусть проспится и идёт себе на все четыре стороны. Даже если хватятся, вряд-ли додумаются, что он в вытрезвитель мог угодить, они ж поди все непьющие.

– Да уж, – капитан почесал в затылке, тем самым активизируя мыслительный процесс. – Один непьющий уже не пьёт, потому что не может. Все-таки надо бы доложить…

– Докладывай, коли пенсия не нужна. – поддержала капитана Михайловна.

Капитану пенсия была нужна, тем более, что должна была она появиться в его жизни совсем скоро. Он и в вытрезвитель перебрался, чтобы дослужить положенное тихо и спокойно, без приключений и неожиданностей, а тут такое.

– Ладно, пусть спит себе. – согласился капитан и сам того не подозревая развернул историю человечества с таким тщанием продуманной, а потому широкой и ровной дороги, прямиком в бурелом.

Проснулся Гласс легко, в смысле, сам момент перехода из состояния сна в состояние бодрствования прошёл быстро и безболезненно. Первым включился слух, ну а потом уже все остальное. Гласс немного полежал с закрытыми глазами, но так как был человеком дисциплинированным, решил, пора вставать, праздно валяться в постели он не привык. На отсутствие рядом жены, внимания он не обратил. Кстати, вот супруга Гласса, так та, большая любительница поваляться в постели. У них в семье было, можно сказать, заведено: пока Гласс делал утреннюю зарядку, принимал душ, брился и все такое, жена нежилась в постели. И что удивительно, не спала же, а просто лежала. Зато потом, когда Гласс внешне был готов к тому, чтобы позавтракать и отправляться на службу, жена подскакивала как по тревоге и в режиме ускоренного воспроизведения «кина», начинала готовить Глассу завтрак. Завтрак она приготовить успевала, но то ли потому, что всегда делала это второпях, то ли потому, что просто готовить не умела, он, завтрак, разнообразием не отличался, как по содержанию, так и по качеству.

Открыв глаза, вместо своей спальни Гласс увидел довольно-таки большое помещение. От его спальни помещение отличалось тем, что было больше по площади и что стены почти под самый потолок были выкрашены в темно-зелёный цвет. Ещё оно отличалось от спальни тем, что окно здесь было одно и зарешеченное, а напротив окна была металлическая дверь. Взглянув на дверь, Гласс понял, дверь заперта на ключ, а то и не на один. Весь её вид говорил: она не может быть не заперта, не положено ей быть открытой.

В комнате, рядами, стояли кровати. На некоторых из них спали какие-то люди, а некоторые, как и Гласс, уже проснулись. Кто-то из проснувшихся, подобно жене Гласса, продолжал нежиться в постели, а кто-то сидел и ничего не делал.

«Я попал в тюрьму! – это было первое что пришло Глассу в голову». И вот как только эта мысль посетила дипломатическую голову, вслед за ней эту же голову посетило похмелье. Ещё секунду назад все было хорошо, а теперь голова болела, в ней что-то пульсировало, а организму очень хотелось пить.

Гласс начал вспоминать, что же противозаконного он мог совершить раз попал в тюрьму, но ничего такого вспомнить не мог. Весь вчерашний день, вернее процесс выполнения задания, он помнил довольно-таки отчётливо, до того момента, как в ожидании такси присел на лавочку.

Не иначе как Фёдор и этот, как его, Николай, оказались контрразведчиками и вместо такси поспешили за подмогой. А его чем-то опоили, а может какой укол незаметно сделали, вот он и потерял сознание. Мысли, в силу теперешнего состояния Гласса, шевелились в его голове со скрипом но все-таки шевелились: «Теперь наверняка будут вербовать, может быть даже пытать будут. Надо быть твёрдым, в конце концов я – гражданин КОШЭ, а это им не просто так. Буду требовать представителей посольства. Ещё посмотрим кто кого. – мысль насчёт «кто кого» немного успокоила Гласса и даже придала ему видимость сил. А самое главное, он понял, что пропадать ещё рано.

– Проснулся? На, попей. – перед Глассом стоял вчерашний Фёдор, тот, который второй, и протягивал металлическую кружку.

– Что я вам сделал плохого? – спросил Гласс, но кружку взял. В кружке оказалась вода с запахом хлорки, но делать было нечего, очень хотелось пить.

– Ничего плохого ты не сделал. – Фёдор присел на кровать.

– Тогда почему я в тюрьме?

– Тише ты, не ори так. – успокоил его Фёдор. – Ни в какой ты не в тюрьме, а в обыкновенном вытрезвителе, кстати, вами же изобретённом.

Фёдор рассказал Глассу, что они с Николаем усадили его на лавочку, а сами отправились ловить такси. Такси не поймали и уже возвращались, чтобы придумать что делать дальше, как увидели отъезжающий милицейский УАЗик и то, что Гласса на лавочке нет. Опытным в таких делах людям нетрудно догадаться, что произошло, вот Фёдор с Николаем и догадались, и оказались правы.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Гласс.

– То же, что и ты, – Фёдор был на удивление спокоен. – Жду, когда выпустят.

– А когда отсюда выпускают.

– Утром, когда же ещё.

Словно в подтверждение сказанного Фёдором, в двери защёлкал ключ и она открылась. В помещение вошёл милиционер. «У них не полиция как у нас, а милиция, – в силу похмелья подумал Гласс». Милиционер назвал кого-то по фамилии. Тот, которого назвали, вышел вслед за милиционером, а оставшиеся враз ожили и зашевелились. Те, кто спал, начали быстренько просыпаться, а те, кто уже проснулся, оживились и начали обсуждать появление милиционера.

– Вот видишь, – сказал Фёдор. – Выпускать начинают. Ты если выйдешь раньше, не уходи никуда, подожди меня.

Гласс кивнул, теперь его заботило то, как будет протекать процесс выпускания. Не то чтобы он волновался, но все равно, душа была не на месте. И ещё Гласс подумал, что теперь, когда он побывал в вытрезвителе, надо будет поподробнее расспросить Фёдора об этом.

Народу в помещении было немного, да и милиционеры процедуру освобождения не затягивали. Скоро вызвали Фёдора. Тот махнул Глассу рукой и скрылся за дверью.

«Или это какой-то изощрённый план и Фёдор не кто иной, как очень опытный контрразведчик, и здесь что-то не то. – подумал Гласс и решил, что на всякий случай надо быть настороже».

Рассказанное Фёдором было очень похоже на правду. Не то чтобы внезапно и вдруг, до этого как-то в голову не приходило, Гласс вдруг вспомнил, что вчера он целый день ничего не ел, а только пил напитки как прохладительные, без алкоголя, так и с алкоголем. Насчёт прохладительности последних не все было ясно, но то, что они весьма и весьма действенны, было видно сразу. Металлическая дверь с темно-зелёными стенами могли убедить кого угодно.

Гласса вызвали самым последним. Идя вслед за милиционером, он нисколько не сомневался в том, что это не случайно, а сделано специально, чтобы не мешать вербовке а может и пыткам. Но все, к немалому удивлению Гласса, оказалось гораздо проще и даже скучнее, так что-ли…

Ему вручили одежду, документы, заставили пересчитать деньги, посмотреть все ли цело, а потом расписаться. Гласс все это проделал даже с некоторыми нотками обиды. Как же, он ведь мало того, что дипломатический работник, так ещё и гражданин КОШЭ и попался в руки милиции, ну а где милиция, там и разведка недалеко. И вот в таком его состоянии на него никто не обращает ни малейшего внимания, в смысле допросов и вербовок, разумеется. Похоже, что те секреты, носителем которых является Гласс, ихней разведке вовсе не нужны, что они у них на каждом заборе крупными буквами написаны. А то, что он гражданин КОШЭ, так вообще аж зла не хватает, хоть бы улыбнулись что-ли… А может быть этот помятого вида милицейский офицер и толстая женщина в белом халате, опять белый халат, просто не подозревают о существовании такой страны как КОШЭ, потому и ведут себя так? Вполне возможно, все-таки дикий народ и забывать об этом не следует.

Для себя Гласс решил, что его спасла непроходимая дикость местных чиновников, и то, что, пока они не опомнились, ему надо поскорее отсюда убираться. Он быстро оделся, и даже не попрощавшись, это чтобы акцент не услышали, вышел на улицу.

– Ну вот видишь, – сказала Михайловна капитану. – Прямо как на сеновале, и не больно, и не страшно. И мамка не узнает. – и засмеялась.

Капитану ничего не оставалось, как тоже рассмеяться. Конец света и всего хорошего в жизни, в лице Гласса, с ювелирной точностью прокрался мимо капитана, не задев его пенсионерского будущего.

«Сменюсь, надо выпить. Возьму литр, и то мало будет. С такими делами и ведра мало. – теперь уже весело подумал капитан». Перспектива, которая была желанной вчера, сейчас привлекала как никогда, тем более, что он не боялся попадать в вытрезвитель, потому как практически из него не вылезал, правда, по другому поводу.

– Живой? – спросил Фёдор.

– Да, живой. Спасибо.

– А вот я не очень…

– Тогда тебе надо к врачу. Если хочешь, я провожу.

– Ты для начала позвони своим, а то наверное беспокоятся. – Фёдор взял Гласса за рукав и чуть-ли не силком куда-то потащил. «Куда-то», оказалось телефонной будкой. Фёдор даже дал Глассу монетку, чем окончательно сбил с панталыку его, хоть и дипломатическую, но похмельную голову.

«Вот ведь как бывает. Совсем чужой человек, да ещё к тому же дикарь, а беспокоится обо мне, как будто я ему родственник. – все это пронеслось и промелькнуло в голове Гласса, пока он крутил диск телефона.

– Ты скажи им, что у меня ночевать остался. – подсказал Фёдор. – Ну чтобы они не заподозрили чего.

Подсказка была очень кстати и Гласс рассказал, что вчера оказался очень далеко от посольства, а время было позднее, поэтому и решил переночевать у своего знакомого, который ему весь день помогал. В посольстве к рассказанному Глассом отнеслись почти как в вытрезвителе – равнодушно, сказали: «о’кей» и положили трубку.

Гласс на своём языке мысленно обозвал разговаривавшего с ним дежурного секретаря посольства приблизительно туда же, куда посылают черствых людей в Дикой Империи.

«Вот ведь как. – подумал он, – Вроде бы и коллега, и соотечественник, а совершенно наплевать ему. Сейчас пойдёт, доложит, чего доброго, ещё придумает чего-нибудь. А Фёдор этот, с виду дикарь дикарём, а как со мной возится. Чудеса да и только».

– Сильно ругались? – спросил Фёдор.

– Совсем не ругались. – Глассу на мгновение даже стало жаль, что не ругались. – А у вас что, обязательно ругаются?

– А как же! – Фёдор даже удивился. – Должен быть дома, ну или на работе, а тебя нету. Как тут не ругаться?

– Беспокоятся?

– Выходит что так. – согласился Фёдор, а сам подумал, что уж лучше относились бы как кошисты к своим, а то мало того что беспокоятся, так ещё и ругают, и воспитывают.

А Гласс сейчас думал как раз в противоположном направлении, что пусть уж лучше ругают и воспитывают, а значит беспокоятся, значит он им не безразличен. Правда Гласс, скорее всего в силу своего похмельного состояния, не подумал, что как минимум в половине случаев беспокоятся, и соответственно ругают и воспитывают ругаемого не потому, что он им так дорог, а потому, что своё место под карьерным солнцем дорого, а ругаемый только мешает этим солнцем наслаждаться. Но Гласс до этого не додумался, наверное сил не хватило.

– Тебе же к врачу надо. – вспомнил Гласс. – Пойдём, я провожу.

– Пойдём. – согласился Фёдор. – Знаю я тут одного, совсем рядышком…

Ближайшим врачом оказалась грязно-жёлтого цвета бочка, ну а женщина в белом халате, при бочке, не иначе как медсестрой.

– Вот она, спасительница. – показал на бочку Фёдор и встал в очередь.

– Фёдор, – Гласс не то чтобы удивился, но просто не мог понять такого. – Алкоголь после алкоголя это очень вредно, от этого можно серьёзно заболеть, и даже умереть.

– Без этого умереть шансов гораздо больше. – весомо заметил Фёдор, и привёл неоспоримый довод. – Наукой доказано.

Научный подход оказался весомее любых доводов и опасений, и Гласс не стал возражать. Денег у Фёдора не оказалось и Гласс заплатил за пиво из своих. Теперь у него и язык не повернулся бы насчёт того, чтобы напомнить о равных расходах при компаньонстве. После того участия, какое Фёдор принял в его нелёгкой дипломатической судьбе, он готов был для Фёдора на все, ну или почти на все.

Держа в руках по две кружки пива каждый, они отошли в сторонку и присели на какое-то бревно.

Настоящая история человечества (продолжение)

Если раньше дикари воевали между собой племенами, то с созданием у них государств, стали воевать государствами. Ничего не изменилось, за исключением того, что войны стали более масштабными и кровопролитными. Тогда на Совете Достойных было принято решение, что если южные индейцы не могут жить не воюя между собой, то пусть уж воюют с пользой.

Поскольку в Эдемии, в силу известных причин, планировалось создание своей армии, было принято решение изучить воинское дело изнутри. Как известно, жители Эдемии никогда не воевали потому как на их земле всегда царил и до сих пор царит мир. Вести же захватнические войны за пределами Эдемии им нет никакой надобности. Кроме того, насилие противоречит самой природе и характеру эдемийцев, не говоря уж о том, что является одним из самых тяжких грехов. Поэтому планировалось создать армию исключительно для защиты от внешней агрессии.

В Южные земли были отправлены учёные, которым в скором времени предстояло стать военачальниками армии Эдемии. Им надлежало изучить как войсковые операции при обороне, так и при нападении, поскольку надо представлять стратегию и тактику возможного агрессора. По результатам наблюдений планировалось выработать оборонительную доктрину Эдемии на случай агрессии со стороны.

Стоит сказать, что учёным Эдемии, направленным исследователями в армии воюющих государств Южных земель, было категорически запрещено давать какие-либо практические советы по ведению боевых действий.

На тот момент Совет Достойных приступил к разработке внешней политики Эдемии и формулировке её основных принципов. И первым из этих принципов стал принцип невмешательства во внутренние дела других народов и государств, и уж тем более невозможность помощи одному народу или государству в ущерб другим.

Эдемийцы воспринимали и воспринимают все народы, населяющие Землю, как своих братьев, предки которых когда-то покинули Эдемию. А начавшаяся работа по созданию государств имела и имеет под собой лишь одну цель – создать условия, которые позволят им жить в мире друг с другом, без войн. Помощь же другим народам была необходима лишь в силу того, что все без исключения народы Земли очень сильно отставали в своём развитии от народа Эдемии. Через создание на их территориях эффективных по своему устройству государств, планировалось помочь за короткий срок достичь в своём развитии уровня народа Эдемии.

Параллельно с направлением учёных Эдемии в Южные земли, была направлена научная экспедиция в земли расположенные за океаном. Настало время прояснить обстановку на других континентах и определить, чем Эдемия может помочь народам, населяющим Дикие земли.

– Ну и как тебе вытрезвитель? – Фёдор отпил половину кружки.

– Очень похоже на тюрьму.

– Ваши изобрели…

– Вряд ли наши учёные могли сделать такое. – Гласс тоже отпил пива. Легче пока не становилось, но надежда была. – Это же ограничение свободы, а значит прямое нарушение прав гражданина. У нас с этим строго.

– Ты вот скажи, напиваться пьяным, это хорошо или плохо? – Фёдор допил первую кружку и облегчённо выдохнул, похоже что печальный финал приписываемый похмелью, сегодня на него внимания не обратил.

– Конечно плохо.

– Правильно. Напился мужик, значит совершил плохой поступок. Ладно если тихо ведёт себя на улице, а бывает что и хулиганит. Куда его везти в вытрезвитель с фонтаном и садом, или в вытрезвитель похожий на тюрьму?

– Я понял. – только теперь до Гласса дошло насколько же учёные КОШЭ, те, которые изобрели вытрезвитель, умные и дальновидные парни. – Это сделано для того, чтобы очутившись в вытрезвителе похожем на тюрьму, ему больше не захотелось бы напиваться пьяным. Это как бы намёк на то, что если он будет напиваться, то рано или поздно совершит преступление и окажется в тюрьме.

– Соображаешь. Дома жена ласковая, детки, ужин вкусный и вообще, хорошо дома. И представь что мужик домой пьяным пришёл.

– Это плохо, – Гласс допил первую кружку и хотел было закурить.

– А вот когда пьёшь водку или пиво, старайся поменьше курить. – предостерёг его Фёдор. – А лучше вообще не кури.

Гласс хотел было рассказать, что не далее как вчера, тоже Фёдор, но совсем другой, рассказал ему совсем прямо противоположное и он, Гласс, ему поверил. Получается, что тот Фёдор его обманул потому, что все, что делал и делает этот Фёдор, говорит за то, что делает он это искренне и желает Глассу только добра. Выходит, тот Фёдор его просто обманул и никакое это не открытие учёных КОШЭ. Только непонятно, зачем он это сделал? Гласс хотел было спросить у этого Фёдора, но не решился. Очень уж не хотелось выглядеть в его глазах дураком и простофилей.

– Я вообще то, – Гласс чуть не сказал что совсем не курит, но вовремя опомнился. – Очень мало курю и очень редко.

– Значит, вообще не кури. – Фёдор принялся за вторую кружку. В отличии от никотина, пиво явно обладало и положительными свойствами. – Тебе легче бросить будет. Это я курю уже давно. Пару раз пробовал бросить, не получилось.

– Я брошу, обещаю.

– Молодец. Так вот, пришёл мужик пьяным домой – ничего хорошего. Жена ругается, детки расстроились так, что назавтра в школе запросто могут двойки получить, короче, всем плохо. Поэтому его и отправляют в вытрезвитель, чтобы он, подлец, побывав там, сравнил где лучше: трезвым и дома или пьяным в похожем на тюрьму вытрезвителе. Ты как думаешь, где лучше- то?

– Дома лучше. – Вот ведь, вроде бы дикий человек, – подумал Гласс. – А рассуждает как культурный и цивилизованный. Странно.

– Правильно, дома лучше. – согласился Фёдор. – Поэтому завязывай пить.

Может быть из-за того, как Фёдор вёл себя по отношению к Глассу, а может быть ещё почему, Гласс вдруг взял да и рассказал, как всё вчера получилось..

– А зачем это вам? – спросил Фёдор.

– Наше правительство хочет устроить в вашей стране выставку о жизни в КОШЭ. – Гласс не считал, что это является какой-то тайной, да и реклама никогда не помешает. – И предложило вашему правительству устроить такую же выставку у нас.

– Тогда понятно. – было видно что идея с выставками Фёдору понравилась.

– А для того, чтобы лучше понять что вас интересует, – продолжал Гласс. – Надо многое узнать о вашей жизни, в частности, какие прохладительные напитки вы предпочитаете. Вот нам и дали задание, посмотреть что вы пьёте и самим попробовать.

– Это значит, ты вчера пробовал? – усмехнулся Фёдор. – Ну ты и чудак. В этом деле ты один не справишься. Ладно, помогу тебе, тем более, мне ещё неделю отпуск гулять.

– А как надо пробовать? – Гласс не мог понять что он сделал неправильно.

– Не волнуйся, покажу. – он допил вторую кружку пива, но купить ещё не предложил. – Ты не переживай, все я тебе расскажу и покажу, раз дело такое, международное.

После этого Фёдор продиктовал номер своего домашнего телефона. Они договорились, через пару дней Гласс ему позвонит, они встретятся и Фёдор ему все подробно расскажет и покажет. И ещё Фёдор сказал Глассу, что алкогольные напитки к прохладительным у них не относятся, потому так и называются. И что если он получит задание выяснить, какие алкогольные напитки у них пьют, Фёдор ему тоже поможет. На том и порешили.

Расставание не было ни сухим, ни трогательным, потому что прощались не навсегда, а всего лишь на пару дней. Фёдор и Гласс просто обменялись рукопожатиями и каждый пошёл по своим делам, вернее, к себе домой.

В то самое время, как бойцы всех видимых и невидимых фронтов, с дипломатическими и не дипломатическими паспортами, граждан КОШЭ, изо всех сил помогали выполнять и перевыполнять план по реализации прохладительных напитков, в самих КОШЭ тоже шла титаническая работа.

Было принято решение, к моменту открытия выставки в Дикой Империи, необходимо иметь достаточный запас кома-сомы. Когда выставка пройдёт и кома-сома дикому народу понравится, а в том, что она понравится, никто не сомневался, не может кома-сома не нравится, надо иметь её достаточный запас для поставки на экспорт, в Советский Союз.

Все было рассчитано до мелочей, даже этикетки на их языке напечатали. На выставке планировалось угощать кома-сомой всех подряд. Наиболее склонные к творческому безумству головы, предлагали даже фонтан из кома-сомы устроить. Насчёт фонтана вопрос ещё, так сказать, висел в воздухе, потому что предлагали столь оригинальный проект лица творчески безумные, а значит, безответственные, а решение принимали лица творческие трезвые, что говорило о том, что они ответственные.

Все правильно. Даже на самом краю Земли, даже там, куда самый отважный путешественник, с кучей проводников, ни в жизнь не дойдёт, обязательно есть те, которые ответственные и назло им, а может быть в противовес, те, которые безответственные.

Да что там говорить, это даже среди камней распространено. Судите сами, ну камни, ну какое у них может быть творчество? Ан, нет, и там буйные встречаются. Один лежит, к примеру, миллион лет на одном месте и все его устраивает. Лежит себе и лежит, на солнышке греется, наверное, даже радуется. С соседями за жизнь свою каменную разговаривает, выдвигает и принимает от соседей теории насчёт того, как живут те камни, которые видеть-то видно, но все же далеко до них, не добраться и не докричаться.

Вот и выстраиваются версии о житье-бытье тех камней, которые далеко. Из этих версий всегда выходит что те камни, которые далеко, живут гораздо хуже, чем те, которые здесь. Оно и понятно, если предположить что те живут лучше, то получается, что здесь живётся плохо, потому что жить хорошо везде, невозможно.

Правда, среди камней не буйных, правильных, попадаются камни неправильные. Они, наслушавшись рассуждений о жизни где-то, хотят сами удостоверится в том, как живётся там. Уговоры на правильные камни не действуют, и приходится увлекать их личным примером. Сиганул один такой камень, а как известно, дурной пример – вещь заразительная, вслед за ним и другие покатились. Так и оказываются они там, где живут другие камни. А вот вернуться и рассказать, что там происходит на самом деле, почти ни у кого не получается. Докричаться же трудно, потому что правильные камни, они не то, чтобы глухие, просто слух у них такой, слышать только тех, кто рядом и кто такой же как они.

Так что не разразившийся кома-сомой фонтан висел пока что в воздухе. Но лица ответственные ели свой хлеб, или что там у них едят в подобных случаях, не зря. Они порешили, что после того, как выставка в Дикой империи закроется, их правительство обязательно обратится к правительству КОШЭ с просьбой о поставках кома-сомы. А как же, народ попробовал, ему понравилось и он, народ, требует ещё. В Дикой Империи, в силу её дикости, такого напитка нет и быть не может, потому что не в состоянии они его придумать. Вот поэтому-то было решено приготовить большие запасы кома-сомы.

Для этого решили закрыть все заводы в КОШЭ по её производству на масштабную реконструкцию с тем, чтобы как минимум в два раза увеличить выпуск. Судите сами, своим надо, потому что у граждан КОШЭ кома-сома – любимый напиток, и они без него жить не могут, а в скором времени и жители Дикой Империи его полюбят и тоже не смогут без него жить. Вот поэтому оставшееся до открытия время – приблизительно год, было разбито так сказать на три части: первые четыре месяца, выпустить максимально возможный запас кома-сомы с тем, чтобы гражданам КОШЭ его хватило до того момента, когда заводы опять начнут работать, но уже с удвоенной силой. Вторые четыре месяца – проведение реконструкции заводов, оснащение их самым современным оборудованием и даже строительство новых. Кстати, к строительству новых заводов приступили сразу же. И третьи четыре месяца – производство кома-сомы на экспорт, для Дикой империи.

Конечно же можно было увеличить производство на заводах расположенных в других, не до конца цивилизованных странах, но лучше не рисковать. Не рисковать потому, что стоит произойти какому-нибудь сбою, и все усилия по продвижению цивилизации среди не совсем диких, но и не до конца цивилизованных народов могут оказаться тщетными и все придётся начинать сначала. Поэтому решили рассчитывать исключительно на производственный потенциал КОШЭ, тем более, что его мощности не шли ни в какое сравнение с производственными мощностями той же Европы.

Для того, чтобы все было понятно, придется рассказать, что из себя представляет эта самая кома-сома и почему ей придаётся такое большое значение на готовящейся выставке.

Кома-сома для КОШЭ, это то же самое, что рис для нецивилизованной Азии или же водка для Дикой Империи. Можно сказать, что вся жизнь в КОШЭ выстроена вокруг кома-сомы. Это как в компьютере рабочий стол, он главный и все с него начинается. Попал на рабочий стол, по аналогии с КОШЭ – выпил кома-сомы, а дальше иди куда хочешь и делай что хочешь.

В КОШЭ кома-сома популярнее и доступнее даже водопроводной воды, и дело тут не в рекламе, вернее не только в ней. Конечно же реклама своё дело знает и делает, но делает его как бы уже автоматически, а не для того, чтобы о кома-соме узнали или не забыли. Это как туалетная бумага, без неё никак, а всё равно, рекламируют.

Вот только непонятно одно. Взять ту же Дикую Империю, где хлеб всему голова. Почему то хлеб там не рекламируют, а в КОШЭ, где кома-сома всему голова, её рекламируют. Скорее всего, объяснить это можно только одним, в Дикой Империи живёт дикий народ, который сам не понимает что делает.

Так вот, для граждан КОШЭ кома-сома – всему голова, кстати, в голову через рот и заливается. А залившись и разместившись там, где положено, начинает эта кома-сома творить чудеса. Говорят ещё, что она очень вкусная. А ты попробуй сказать какому-нибудь кошисту обратное! В лучшем случае, морду набьёт, а то и вообще, обидится. Насчёт вкусности ладно, о вкусах не спорят, но то что она очень сладкая, это точно. Вот и выходит, что напившись сладкой кома-сомы вскорости захочется пить ещё, и пить ту же самую кома-сому, и так без конца. А что пить, если она, ну кома-сома эта, по своей доступности даже водопроводную воду за пояс заткнула. Это конечно выгодно тем, кто её производит и не совсем выгодно тем, кто её пьёт, как ни крути, кома-сома-то денег стоит. Но это мелочи на которые никто внимания не обращает. Она, мало того, что вкусная, от неё, правда об этом в КОШЭ мало кто знает, а кто знает, то кома-сому не пьёт, настроение повышается.

Кстати о воде. То ли в силу такой полезности и популярности кома-сомы, то ли в силу рекламы, водопроводная вода в КОШЭ всенародно презираема, это в смысле, если пить её. Вообще-то верно, неизвестно же чего туда понамешали. И ещё, течёт бесплатно, квитанции на её оплату воспринимались как нечто к текущей из крана воде не имеющее никакого отношения. Да и подозрительная она какая-то: ни вкуса, ни запаха, да и бесцветная. Нет у неё такой благородной цветовой насыщенности как у кома-сомы. Да и газа в водопроводной воде нет, а то, что без газа – пить вредно, учёные доказали. О том, что помимо водопроводной воды существует вода колодезная и родниковая, в КОШЭ мало кто знал, а некоторые даже не догадывались, что такое бывает вообще.

Выпил кома-сомы и настроение лучше, и наплевать, что приходится много работать только для того, чтобы купить как можно больше нужных, а в основном ненужных вещей. Конечно, в том, что человек много и плодотворно работает, нет ничего плохого. Просто, если без кома-сомы, человек много работает для того, чтобы и ему и окружающим от его дел было лучше, и это главное. А если с кома-сомой, то тоже, чтобы стало лучше, но лучше через возможность обладания все большим и большим количеством вещей, а значит в первую очередь лучше для себя, а для остальных, как получится. Это так, вкратце. На что ещё способна кома-сома, поживём-почитаем, и увидим. Забегая немного вперёд, могу сказать лишь одно, кома-сома может не только повышать настроение, но и удивлять…

Наверное в каждой стране, даже самой некультурной, есть те, кто следит за тем, как бы чего не вышло. Имеется в виду контрразведка. Как ни странно, но была контрразведка и в Советском Союзе (по терминологии КОШЭ – Дикая Империя). Не сказать чтобы они не давали ни прохода, ни продыха всем без исключения иностранцам. Это вряд ли хотя бы потому, что осуществить такое очень трудно, а зачастую – практически невозможно. Как бы чего не вышло, осуществлялось самим фактом существования контрразведки.

Тем, кто задумал совершить и совершал что-то не то, что нужно, в частности для Дикой Империи, достаточно было знать, где-то рядом обязательно есть совершенно незаметные ребята, которые с него глаз не спускают. Это как в речке, в которой, как известно, щука и живёт только для того, чтобы карась не наделал всяких глупостей.

Вот и тем, кто с плащом и с ножиком, или же без них, приходилось или делать своё пакостное дело очень хорошо, чтобы не заметили, или вообще отказаться от него.

А те, кто ничего такого не замышлял, особо-то и не беспокоились. Знали конечно, что где-то, возможно рядом, есть те, кто за ними внимательно наблюдает. Но поскольку отличить их от тех, кто за ними не наблюдает, было практически невозможно, махали на них или в их сторону рукой, и продолжали заниматься своими делами. Согласитесь, весьма затруднительно постоянно ходить строевым шагом или же стоять по стойке смирно, так и здесь.

Нечто подобное происходило и происходит по сей день, в каждом государстве. Скорее всего, те, которые следят за тем, как бы чего не вышло, по каким-то своим разумениям отличают тех, кто может и собирается напакостить от тех, кто пакостить не собирается, а то и просто на это не способен. Принцип определения и разделения одних от других, безусловно, является государственной тайной. Вот только непонятно, а потому вдвойне интересно, эта государственная тайна у каждого государства своя, или одна на всех?

Все эти рассуждения к тому, что было замечено, как-то вдруг, ну прямо как по команде, все граждане КОШЭ, дипломаты и не очень, воспылали нежными чувствами к газировке и квасу. Сам по себе факт того, что они вместо своей кома-сомы, начали пить прохладительные напитки местного производства, может быть ни о чем и не говорит. Не будешь же постоянно с собой кома-сому таскать, хотя раньше таскали, а теперь вдруг перестали. Стоит сказать, что кома-сома эта для них все равно, что бусы для папуаса или одеяло для дрессированной обезьяны, без неё никуда. А тут бац, и непонятно что задумали. Самые оптимистически настроенные наблюдатели даже высказывали предположения, что таким образом они готовятся к тому, чтобы попросить в Советском Союзе политического убежища, ну или что-то типа этого. А сейчас, стало быть готовятся, привыкают таким образом к стране в которой предстоит жить.

Сначала контрразведчики заметили такую странную жажду за теми, кто потенциально способен или потенциально готов, чтобы напакостить. Причём, удивило то, что началось это у них у всех сразу, практически в один день. Вообще-то ничего страшного, хотят пить, пусть пьют. Удивление и как следствие интерес вызвало то, что пить начали одно и то же и в одних и тех же количествах, как по команде.

Было принято решение расширить круг наблюдения и обратить внимания на тех, на кого раньше внимания не обращали, ну разве что от случая к случаю. Скоро выяснилось, что картина один в один, как под копирку. И ещё что интересно, газировку с квасом усиленно начали хлестать именно граждане КОШЭ. Граждане других государств, как дипломаты, так и не дипломаты, в большинстве, своим пристрастиям в этом деле не изменили и похоже, что не собирались изменять.

Но наблюдение продолжалось, так сказать, по всем фронтам потому, что было непонятно что же такого замышляют эти кошисты? Ждать от них чего-то хорошего, конечно же было пустой тратой времени и утопическими сказками. Если уж они затеяли и затеяли так массово, то обязательно что-то должно было выйти, вот только непонятно что. А для того чтобы это «непонятно что» не вышло, отслеживали всех без исключения и, спасибо вам кошисты за то, что вы такие дисциплинированные. Очень скоро были определены дипломаты и граждане других государств, которые тоже хлестали газировку направо и налево. Тут уж кто угодно догадается, кто с кем заодно, спасибо вам кошисты ещё раз. За такую помощь в пору медалями награждать!

Полученная, обобщённая и так далее информация была политически и профессионально верно сформулирована и приняла форму докладной записки. Та, в свою очередь, отправилась в путешествие по кабинетам всех мастей и рангов. В зависимости от значимости кабинета, докладная записка или разбухала как на дрожжах, или же усыхала до нескольких строчек. Именно в таком, усохшем состоянии, добралась она до кабинета Первого.

Вот некоторые говорят что совпадений не бывает, может быть. А как вам такое, что эта докладная записка, вернее то, что от неё осталось, попала в кабинет Первого одновременно с предложением от правительства КОШЭ провести в их странах уже известные вам выставки?! Назвать это можно как угодно, но факт остаётся фактом – обе эти бумажки разлеглись на рабочем столе Первого в один и тот же день и почти рядышком.

Первый, на то он и Первый, быстро сообразил что к чему и дал контрразведчикам указание, а вернее будет сказать, рекомендацию, мол, пусть пьют сколько хотят. Даже если и лопнут, все равно пусть пьют, не мешайте.

Было очевидно, что кошисты в очередной раз решили удивить и очаровать Советский Союз своей кома-сомой. Никита Сергеевич, тогда ещё далеко не Первый Секретарь ЦК, хорошо помнил, как это происходило в первый раз. Но тогда Советскому Союзу противопоставить кошистской кома-соме было особо нечего, промышленные мощности не позволяли. Поэтому и отказали им в довольно-таки резкой форме. Сейчас другое дело. Сейчас же мощностей по производству даже исключительно прохладительных напитков в виде газировки и кваса хватит, чтобы залить всю территорию КОШЭ метровым, а то и двухметровым слоем. Да и верным друзьям ихним, тоже достанется, как минимум по грудь барахтаться будут.

Инициатива КОШЭ о проведении выставок была быстренько поддержана. Были назначены те, кто будет курировать и непосредственно осуществлять как приём ихней выставки здесь, так и проведение своей выставки там. Вот этим кураторам и непосредственным руководителям, Никита Сергеевич и дал, на этот раз конкретное указание, обратить внимание на прохладительные напитки. Так что машина, шестерёнками в которой были чиновники нужных мастей и рангов, щедро орошаемая с одной стороны кома-сомой, а с другой стороны лимонадом и квасом, закрутилась-завертелась и принялась набирать обороты.

«Что ж, – приблизительно так думал Никита Сергеевич. – Раз так хотите, покажем мы вам Кузькину мать, любуйтесь. И Кузькиного отца покажем. А ваш Кузька, или как он там у вас называется, выходит что сирота. Ну разве что кома-сома – его мамка, а папки-то и нету».

Вот только непонятно кому, вернее чему, Никита Сергеевич определил роль Кузькиной матери, а чему Кузькиного отца. Лимонад с квасом – он, космос, тоже он, поди, разберись.

Да, не стоит думать, что все потенциально пакостные и не пакостные кошисты были сплошь и рядом трезвенникам. Разумеется они и водку с коньяком без внимания не оставили. Но были это случаи, можно сказать, единичные, и на общую контрразведческую статистику не влияющие. Культура она и есть культура, сказано было пить то, что прохлаждает, а не разогревает, они и пьют. А к тем, кто проявил в этом вопросе вольнодумство и тем самым отход от генерально-культурной линии КОШЭ, следовало бы присмотреться. Вдруг они тоже засланные или не вполне культурные, а значит тоже засланные? Внимательнее надо относиться к своим гражданам, глядишь и толк будет.

А вот Гласс Собер проскочил мимо всё видящих глаз контрразведки. Причём проскочил так мастерски, что любому, даже самому неуловимому пакостнику такое не могло бы присниться. Дело в том, что Гласс подпадал под категорию тех, кто пакости совершать не собирался. Поэтому за ним и смотрели сквозь пальцы, а вернее будет сказать, вовсе не смотрели. А когда он попал в вытрезвитель, то дежурному милицейскому капитану будущую свою пенсию стало жальче, чем государство в целом и Гласс опять ускользнул от тех, кто следил за тем как бы…, ну сами понимаете. Конечно же, Гласс не собирался пакостничать ни Советскому Союзу, и уж тем более КОШЭ, оно само всё как-то получилось.

Видимо где-то там, где гадальные карты делают, произошло откровенное разгильдяйство, а то и вредительство. И тому, кто решил раскинуть карты на дальнейшую судьбу КОШЭ, попалась колода, состоящая из одних пиковых тузов. Вот он её и раскинул. Не удивляйтесь, такое бывает, правда очень редко.

Гласс оказался прав, решив, что коллегам очень даже глубоко на него наплевать. Его отсутствие не произвело никакого впечатления не только в посольстве, но и на его жену. Ей, так вообще похоже что было безразлично. Единственное, чего на самом деле она боялась, так это того, чтобы Гласс не подцепил какую-либо дурную болезнь и не одарил этой болезнью её.

Жена Гласса была женщиной хоть и стервозной, но умной и справедливо полагала, что если у Гласса и появится интрига где-то на стороне, то это обязательно будет сотрудник спецслужб, причём обязательно в офицерском звании, себя она ценила. А офицерам спецслужб болеть венерическим заболеваниями по Уставу не положено. Жена Гласса, пусть уж будет без имени, раз такая стерва, не знала что такое Устав, она твёрдо знала, что болеть не положено.

А вообще-то ей до обморока надоела эта Дикая Империя. Если бы она кем-то работала в том же посольстве, может быть ещё куда ни шло. Но работать она не могла и не хотела принципиально, потому что считала: если жена работает, значит её брак неудачен. Так что, надоело ей тут всё. И даже неизвестно что больше надоело, то ли Дикая страна, то ли не дикие и культурные дипломаты и члены их семей.

Гласс, можно сказать, оскорблённый в лучших чувствах, безропотно проглотил столь откровенно наплевательское к нему отношение, но обиду затаил. А затаив обиду, решил идти в деле выполнения задания дальше, смотреть на него шире, и обязательно стать первым.

Но картина оказалась не настолько черно-белой, какой он её себе нарисовал. О проделанной работе надо было отчитываться, и он отчитался. Его отчёт выглядел не так откровенно, как уже знакомые вам воспоминания, вернее их часть. В отчёте он наврал, надо же было как-то знакомство с Фёдором преподнести! Не описывать же мероприятие за сараями? И Гласс написал, что якобы на самом деле крышку от бидончика, ну для того, чтобы молочка попить, ему дала не какая-то неизвестная бабушка, а Фёдор, так и познакомились. Ну и насчёт того, что ночевал у Фёдора, тоже написал. И в самом деле, не писать же про вытрезвитель!

Отчёт получился хоть и казённым по стилю, оно и понятно, жить то ему предстояло среди людей казённых, а им эмоции ни к чему, но начальство заинтересовал. Заинтересовал он не тем, что Гласс додумался молока попить, на это как раз никто внимания не обратил, а тем, что с Фёдором познакомился. Причём, по мнению профессиональных пакостников, познакомился так легко и непринуждённо, что просто зависть брала. И мало того, что познакомился, так ещё и дружбу свёл, а это вообще, на высший пилотаж тянет. За это, в пору, портрет Гласса на посольскую доску почёта вывешивать. Но доски почёта в посольстве не было. Почему не было, не знаю, если честно, подумать надо…

Наверное, в КОШЭ, когда то давным-давно решили, что доски почёта не иначе как признак дикости и бескультурья. Они, доски эти, хороши были в те времена, когда не было ни газет, ни радио, ни телевидения. Но дело в том, что как раз газеты, радио и телевидение в Эдемии были всегда.

А вот Интернет в КОШЭ появился не так давно, всего лет триста назад. Правительство и передовики бизнеса КОШЭ быстро поняли, что это за штука такая и до поры до времени решили не афишировать его изобретение. Интернет стали применять исключительно в государственных структурах и в крупнейших компаниях. Польза от такого применения говорила сама за себя. За это время КОШЭ, надо сказать, что и до внедрения Интернета находившиеся на недосягаемой высоте, забрались ещё выше и теперь до них было вообще ни достать, ни даже дотянуться. Вот только с космосом промашка вышла, но это временно.

Насчёт же досок почёта, так учёные КОШЭ довольно-таки быстро выяснили причину их появления. Доски почёта оказались ни чем иным, как продолжением наскальной живописи. Если раньше дикари рисовали на стенах пещер, в которых жили, людей и животных как бы вообще, без указания имён и должностей, то после того, как КОШЭ подарили миру фотографию, появилась возможность таким образом сообщать о конкретных людях.

Возможность появилась, но сам принцип, зародившийся в дикости и бескультурье, остался. Не считать же культурным достижением то, что вместо голой стенки фотографии начали клеить на специально приготовленные для этого стенды? Правда сдаётся, что и насчёт стендов не сами додумались, кошисты подсказали. И что примечательно, со временем жители подавляющего большинства стран отказались от досок почёта. Доски эти с успехом заменяли средства массовой информации.

В тех же газетах, не говоря уже о радио и телевидении, не существует застывших форм. К примеру, напечатали портрет какого-то человека в газете, ну сделал он чего-то хорошее и много, так это сегодня, а завтра выйдет другая газета, с портретами других людей. Так что, если уж ты такой весь хороший, то будь добр, соответствуй. Для тог, чтобы твои портреты появлялись в газетах каждый день а по радио и телевидению о тебе каждый день рассказывали, не зазнавайся и не ленись, работай с удвоенной, утроенной и так далее, силой. Вот она гениальность культуры и её отличие о каменной дикости!

Всё это лишь к тому, что на момент описываемых событий доски почёта остались только в Советском Союзе, а вернее будет сказать, в Дикой Империи. Понятно почему дикой, до сих пор наскальной живописью, вернее фотографией, пользуются.

Так что вот вам наглядный пример и неоспоримое доказательство того, что Советский Союз является самой дикой и некультурной страной, ну и конечно же отсталой.

Насчёт досок почёта, это я не утерпел. Зла просто не хватает, сплошная дикость и тёмность а первыми, поперёк кошистов, в космос полезли! Это всё потому, что ни стыда, ни совести у них нет, потому что дикие. А культурным КОШЭ теперь приходиться тратить время и силы для того, чтобы вернуть весь ход истории в то русло, которое было определено ей ещё тогда, когда и мамонтов на свете не было.

Так что портрету Гласса Собера было не суждено появиться на посольской доске почёта потому, что её не существовало. Оно и верно, нельзя останавливаться на достигнутом, вредно это, надо вперёд смотреть и идти туда же.

Поскольку знакомство Гласса с Фёдором было замечено и оценено, принялись определять в какой области это знакомство можно использовать с максимальной пользой для себя и для КОШЭ в целом. Как-то само собой у Гласса появилась уйма советчиков и кураторов. Причём каждый из них рассматривал знакомство Гласса исключительно применительно к той стороне жизни Дикой Империи, в которой больше всего и чаще всего пакостил. Глассу же, за сотрудничество и предоставление права пользования Фёдором, было обещано все что можно наобещать в таких случаях, и ещё сверх того, столько же.

Но у Гласса тоже было своё начальство, стоит сказать, что Гласс работал как раз по культурному ведомству. А на тот момент для этого культурного ведомства культурной страны не существовало более важной задачи, чем проведение выставки. Поэтому знакомство Гласса с туземным Фёдором было воспринято крайне благожелательно. Самый главный в посольстве по культуре даже попытался всплакнуть, но не расплакался, то ли не получилось, то ли передумал.