Полдень В Нью-Йорке Русанов Михаил

© Михаил Русанов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Розов и компания.

2000 год

Он не относился к тем людям, чья жизнь – за редким исключением – проходит на одном месте. В одном городе, в одном районе, в одном доме. Видимая основательность, склеенная привычками и пристрастиями, не подверженными изменениям, была ему не свойственна.

Но сегодня он проклинал свой стойкий иммунитет к оседлости.

Необходимость куда-то мчаться посреди ночи по телефонному звонку; томиться часовыми ожиданиями в аэропортах и на вокзалах, – вводные его неспокойной жизни виделись ему сейчас огромными минусами. Изюминка «экстрима», добавляющая бодрящую горчинку жизни, дозы адреналина, разбавленные алкоголем, – все превратилось в жуткое похмелье…

Он посмотрел в иллюминатор. По соседней полосе начинал разбег самолет немецкой Люфт Ганза.

– Вы не поможете мне?

Девушка на соседнем кресле не могла справиться с ремнем безопасности.

– Конечно. Позвольте. Впервые летите?

– Да. – Она покраснела. Откинула со лба длинную челку. Улыбнулась.

– Не волнуйтесь. Почитайте что-нибудь, это отвлечет.

* * *

Звонок Тимура оказался полной неожиданностью. Сколько они не виделись? Лет шесть. Нет, восемь. Восемь лет тишины. Потом приехал Сергей Богданов, проклинающий августовскую жару и упрямство друга. И жизнь снова сделала рывок…

В округе прели торфяники. Неухоженные пляжи утром заполнялись ленивым народом. Днем яблоку негде было упасть. А по вечерам, когда удушливый дым трогал окраины городка сизым туманом, пляжи безлюдно тонули в сумерках. Народ перебирался в питейные заведения, и без того переполненные желающими освежиться холодным пивом.

Главной достопримечательностью городка являлся мужской монастырь XVI века. Былое великолепие храма не истребили многочисленные реставрации.

Но в такую жару, когда душный воздух не располагает к осмотру памятников архитектуры, приоритетным будет не духовное приобщение к прекрасному, а совсем другие потребности.

В частности, кружка холодного пива и вяленый лещ под незатейливый разговор с незнакомым человеком ни о чем. Такое положение вещей не редкость в быту людей, которые в силу обстоятельств живут в местах, где музей, памятники и прочие достопримечательности встречаются прямо-таки на каждом шагу.

Поэтому Сергей после четырех часов пути из Санкт-Петербурга в душном автобусе первым делом выбросил туристический буклет, переполненный плохими фотографиями, в урну.

После осведомился у какого-то мужчины в шортах о расположении ближайшего пивного бара. И тут же отправился по указанному адресу, благо было не далеко – на углу автостанции.

Утолив жажду, Сергей вышел из бара и остановил такси. Назвав адрес, он с наслаждением откинулся на мягкую спинку сиденья.

Город из окна машины казался игрушечным и чистым. Стандартные пятиэтажки, окруженные тополями и березками, небольшие магазинчики, аккуратные школы. На заднем плане высятся девятиэтажные «кораблики».

Через три минуты такси остановилось. Заплатив меньше, чем предполагал, он вышел из машины.

Отыскать квартиру Розова оказалось минутным делом. Только он собрался позвонить в дверь, она открылась сама. На пороге застыла девица лет двадцати пяти, в коротком топике и белых брюках. Сергей отступил на шаг. Девица, не обращая на него внимания, шагнула за порог и крикнула в пустующий за ее спиною коридор:

– Пошел ты! Козел! Не звони мне больше. Знать тебя не хочу!

Она хотела еще что-то добавить, но, заметив Богданова, развязно ему улыбнулась, окинула взглядом с ног до головы и, хихикнув, пошла вниз по лестнице.

Сергей проводил ее аппетитную фигурку долгим взглядом.

– Не смотри ей вслед. А то подумает еще чего и вернется.

Розов прислонился к дверному косяку.

– Кто она? – Спросил Сергей.

– Не важно. Проходи. – Он пропустил его в квартиру, посмотрел вниз и закрыл дверь. – Каким ветром тебя занесло сюда? Впрочем, догадываюсь. Тима звонил?

Прежде чем ответить, Богданов осмотрелся. В квартире царил беспорядок. В дальнем углу коридора он заметил целую кучу пустых бутылок из-под водки и пива. Сам Розов выглядел так, словно пребывал в запое целую неделю.

– Пьешь?

Розов кивнул.

– Проходи. Сейчас что-нибудь организую.

– Мне только сок! – Поспешил уточнить Богданов, снимая туфли.

* * *

– Извините. – Она нечаянно толкнула Розова локтем, доставая из пакета книгу. – Я сегодня такая неуклюжая.

На титуле книги – тиснёное название: «Французская осень».

– Интересно? – Спросил он.

– Что? А, книга… Я прочитала лишь половину. Это о Люке Морсене. Слышали?

– Французский поэт. Плохо писал, жил скверно.

– Вы читали?

– Доводилось. Не очень.

– А мне нравится. – С вызовом ответила она.

Розов отвернулся. Нравится ей! Сказала так, чтоб оправдать себя в бесполезной трате денег на никчемную книгу.

Стюардесса попросила вернуть спинки кресел в вертикальное положение. В иллюминаторе поплыл пейзаж аэродрома. Самолет плавно оторвался от бетонной полосы, и земля ушла вниз.

– Вам действительно не понравилась книга? Не понравился автор или его герои?

– Автор мне нравится, – усмехнулся Розов. – Но его герои… Кажется, автор не совсем понимал, о чем пишет.

– Я так не думаю.

– Вы до этой книги слышали что-нибудь о Люке Морсене? Вот видите.

Ему не хотелось говорить о Морсене. Поиск любых упоминаний о нем, перевод стихов (не очень хороших стихов), десятки вариантов предполагаемых событий, – последний год Розов только этим и жил. Когда книга вышла, он потерял к ней интерес. Сейчас его больше заботило другое…

* * *

Впервые он увидел ее в студии Богданова. Сергей был весь в работе. Три фотоаппарата на треногах являлись центром мира, вокруг которого все вертелось. Богданов требовал от очаровательной девушки принять ту или иную позу, щелкал фотовспышкой, вновь требовал от девушки повернуть голову, присесть, привстать, поправить волосы, улыбнуться, смотреть в сторону или в объектив…

Софиты высвечивали лицо девушки, потом гасли. На небольшой площадке оставался темный силуэт, в котором Богданов видел совсем не то, что виделось Розову.

Розов поймал себя на мысли, что девушка перед фотокамерой интересует его куда больше, чем желание поговорить с другом. Он решил привлечь к себе внимание и сделал это самым простым способом. Закурил. Такое святотатство Богданов в своей студии не терпел. Он тут же прекратил снимать. Увидев Олега, Сергей сделал знак двум помощницам, объявляя краткий перерыв, и прошел в угол, где сел в кресло, приглашая взглядом Розова присоединиться. Гримеры бросились к девушке поправлять макияж и прическу.

– Ты давно здесь? И потуши сигарету.

– Минут пять. Хотел пива попить с тобой.

– Что у тебя за привычка превращать мою студию в бар? Пиво принес?

Розов достал из сумки четыре бутылки чешского пива.

– Я мог бы и не спрашивать. Угощай. Какой повод? Только не говори, что пришел просто так.

– Закончил книгу. Теперь ход за издательством. Вечером идем в ресторан. «Швабский домик». Пришел позвать.

– А позвонить не мог? Знаешь, сотовые телефоны для того и существуют.

– Как модель? – Перебил Розов.

– Новенькая. Симпатичная. Посмотрим, как получатся снимки. Профессионалка. Но с Маринкой ей не сравниться. Кстати, как она?

– Не видел ее неделю. Как зовут?

– Модель? Лена. Вас познакомить?

– Ты меня с Мариной познакомил. Теперь хлопот выше головы.

– Она любит тебя. – Сергей открыл бутылку и налил пиво в стакан.

– Пригласи ее в ресторан.

– Лену?! Приглашу. Ты что задумал?

– Ничего. Скучно мне.

– У тебя всегда так.

– Пригласи Лену.

Так, мимоходом, просто и обычно, они познакомились в ресторане «Швабский домик».

…широкие голубые глаза, вздернутый носик, нервные тонкие губы. Но было в Ленке еще что-то, чему Розов не мог дать определение.

Он с ума сходил, если не видел ее хотя бы день.

Их отношения не походили на те, которые могли бы возникнуть между двумя родственными душами, наполнив гармонией жизнь каждого из них. Нет. Смесь жгучей ревности, взаимных упреков, обиды и нестерпимого желания обладать друг другом, изнуряла обоих. Взрыв, уничтожающий все вокруг, оставляющий после себя пустоту. Часто Розов силился понять – откуда в этом прелестном создании столько вздорности и сарказма? А ее чувство ревности?! Оно не знает границ!

Позже, понимая, что всему есть причины, он думал о Марине. Она по-прежнему звонила ему. Он отвечал. Они встречались. Розов не спешил с окончательным решением.

Два месяца страсти, лжи, угроз, извинений и прощений, – и решение назрело само.

По случаю выхода книги Розова, в фотостудии Богданова была устроена небольшая вечеринка. Ленка не отходила от Розова ни на шаг, и все присутствующие – таких собралось человек пятнадцать, могли наблюдать счастливую пару. Модный писатель и очаровательная фотомодель, чьи перспективы на дальнейшую совместную жизнь ни у кого не вызывают сомнений. Идиллию разрушило появление Марины. Она, как ни в чем не бывало, приняла бокал шампанского от растерявшегося Богданова, и лицо Розова окаменело. Лена сощурила глазки. Богданов не знал, куда деться. Розов молчал.

Скандал вышел огромный. Среди гостей нашлось пару журналистов, чья профессиональная деятельность сводилась к публичному смакованию подобных сцен. Розов не был человеком известным в культурной жизни Санкт-Петербурга, но после данного инцидента его имя мусолилось на страницах нескольких желтых газет в течение двух недель.

Через месяц он уехал из Санкт-Петербурга. Снял квартиру в небольшом городке в области. Несколько раз звонил в Питер Сергею. Пару раз в Ташкент. Однажды Марине…

Маринка приехала сразу. Она готова была простить Розову все, если он вернется к ней.

Олег встретил ее букетом роз. Устроил экскурсию по городку с посещением монастыря и ресторана. Марина светилась счастьем, не понимая, что Розов окончательно решил расстаться с нею. Она наслаждалась его обществом четыре дня. Четыре прекрасных, счастливых дня.

Больше Розов выдержать не мог. Они объяснились. Итог – пощечина. Марина уехала в Санкт-Петербург.

Через два дня позвонила Ленка.

– Скотина! Как ты мог?! Маринка ждет от тебя ребенка! Ублюдок…

Не дослушав, он бросил трубку. Маринка в своем репертуаре. Напела Ленке про какую-то беременность. Когда же это кончится?

Он ни о чем не хотел думать. Ни о прошлом, ни о будущем. Хотелось все забыть и ничего не замечать. Хотелось на белые пески Ибицы…

* * *

Девушка перевернула страницу. Шелест бумаги отвлек Розова от воспоминаний. Самолет набирал высоту.

Какого черта он согласился лететь? Почему летит Сергей, он понимал. Богданов сентиментален. Позвонил Тимур, напомнил, Серёга бросил все дела.

Но почему летит он?

– Вы не находите, что автор слишком много внимания уделяет не жизни героя, а его творческим изысканиям?

Девушка отвлеклась от чтения.

– Как вас зовут? – Спросила она.

– Олег.

– Видите ли, Олег, мне не хочется говорить с вами о книге. Вам она не понравилась. А я прочитала лишь половину. И ваша отрицательная оценка сбивает меня с толку. Не дает сосредоточиться.

– Ваше имя?

– Что, простите?

– Мое имя вы знаете. Теперь ваша очередь представится.

– Татьяна. – Хмыкнула она.

– Хорошо, Татьяна. Раз вы не хотите говорить о книге, может, поговорим о чем-нибудь другом?

– О чем же?

– Ну-у… О воздушных ямах.

– Что это?

– Иногда самолеты попадают в область разряженного воздуха. Плотность в таких местах довольно малая, и самолеты буквально проваливаются вниз. Понимаете?

– Нет. – Она нервно поправила ремень безопасности. – И не хочу понимать

– Почему вы так тихо говорите?

– Мне страшно.

– Странно. Мне показалось, вы сказали «страшно»?

– Да. Страшно. Не могли бы вы говорить о чем-то другом? Я впервые лечу самолетом, и вы, вместо того, чтобы поддержать меня, рассказываете какие-то байки. Воздушных ям не существует!

Самолет вдруг качнуло. Татьяна почувствовала, как ее живот сжался в ужасном спазме. В следующую секунду все прошло.

– Это яма? – Спросила она шепотом.

– Они часто бывают при взлетах. И при посадках.

– Вы жестокий человек. Про посадки могли бы и не говорить.

– Тогда поговорим о книге. Лететь нам долго. Или вы предпочитаете…

– Нет. Поговорим о книге. – Она улыбнулась. – Мне нравится автор. У него свой стиль. Я читала его книги, и осталась довольна.

– Критики съели его живьем. Про другие говорить не будем. А вот про «Французскую осень» поговорим. Вас увлек герой?

– Да.

Розов взглянул в иллюминатор. Облака, облака, облака. Иногда между ними, в прорехах, виднелась темная земля.

– Скучно.

– Что вы сказали?

– Почитайте еще минут десять. Я соберусь с мыслями.

Татьяна пожала плечами. «Какой странный мужчина».

Стараясь не думать о том, что ждет его в Нью-Йорке, Розов стал вспоминать, как давалась ему книга о Морсене. Как капризная стерва, которая много обещает, манит. После говорит – у меня нет настроения!

Ему катастрофически не хватало материала. Попавшие к нему по случаю дневниковые записи Морсена были отрывочны, с нарушенной хронологией. Как они оказались в России, да еще в руках его хороших знакомых, он не знал, и знать не хотел. Они отдали ему записи, благоразумно решив, что так будет лучше.

Несколько месяцев спустя он взял их в руки. И первый вопрос, который у него возник, был о Камю. Состоялась ли встреча Морсена с Камю? О чем они могли говорить?

Розов отчетливо представил себе молодого Морсена. Ему тогда было, наверное, лет 25 – 26. Вот он сидит на краешке стула, весь напряжен и внимателен. Ловит каждое слово мэтра.

О чем они говорили? О статьях Камю?

Может, Морсен интересовался отношениями между Камю и Сартром?

И без того довольно сложные, после получения Камю Нобелевской премии, они и вовсе стали запутанными и скандальным.

Кто сейчас ответит, о чем они на самом деле говорили?

Сам Морсен ничего не сообщает о содержании беседы. Да и состоялась ли она? В его дневнике есть лишь упоминание о том, что Надин собиралась похлопотать по этому поводу. Что из этого получилось, осталось за пределом дневника. По крайней мере, среди бумаг, находящихся в его распоряжении, Розов больше ничего не смог найти на эту тему.

Еще его заинтересовала сама Надин. Надин Сольенж, так называет ее Морсен.

А ведь он ее любил, – решил тогда Розов.

Молодой провинциал, выходец из семьи среднего достатка, Морсен лишь в своем городке мог чувствовать себя повесой. Но в Париже, в этом огромном муравейнике, в котором талант провинциала может достичь всемирной славы или же сгинуть в канаве среди отбросов и пьяни где-нибудь на задворках, Морсен вряд ли чувствовал себя уютно. Огромный город его давил. Лишь чувства к Надин могли его поддержать.

Не случайно он сошелся с ее отцом. Морсен пишет, что Жан-Поль Сольеж имел где-то в провинции неплохую конюшню, и сам был родом откуда-то с севера. Морсен был неплохим наездником, может быть, на этой почве они познакомились, и Жан-Поль имел на него какие-то виды? Не в плане приема его в свою семью. Морсен сообщает – у Надин есть жених. Правда, это обстоятельство не мешало их страсти.

Розов был уверен, такая страсть имела место. И она была обоюдной.

Морсен пишет:

«Надин была восхитительна. Все ею восхищались, но улыбалась она лишь мне…»

Несколько самонадеянно.

Чуть позже уже подробнее:

«Мы целые сутки провели вместе. Не могу выразить, что я чувствовал. За ужином я прочел ей „Прогулку“. Она сказала, что в ней (в „Прогулке“) остро выражено чувство безысходности. Не знаю. Может, она мне просто льстила? Ночь была восхитительна. В Надин больше нежности, чем кажется на первый взгляд… А страсть ее прямо-таки безумна. Это было бесподобно… Оказывается, ее отец знаком с А. К. Меня это поразило. Надин предложила…»

Розов догадался, – речь идет о Камю.

Об этом посещении Надин Морсен больше не упоминает. Но в пользу их страсти говорят строчки, написанные Морсеном в конце декабря 1958 года.

«Ее улыбка… Стихами невозможно сказать, что я чувствую, когда она улыбается. Это за пределами моего понимания. Я могу до мельчайших подробностей описать ее тело. Я изучил его, как художник изучает тело натурщицы. Я могу найти сотни, тысячи слов, чтобы передать нежность ее атласной кожи, прелесть ее груди, которую невозможно не ласкать, соблазн ножек, обещающий такое наслаждение, за которое не жалко и в ад сойти. Но улыбка ее… тут я бессилен».

К этому времени Надин была уже замужем…

Потом был визит в издательство «Перекресток».

Первый, кто столкнулся с ним в коридоре издательства, оказался Виктор Павлович, зам. главного редактора по финансовой части.

– О-о, кого мы видим! – Виктор Павлович, далекий от литературных дел человек, всегда относился к Розову снисходительно. – Олег Петрович, давненько вы к нам не заходили. Уже почти год прошел после вашего, так сказать, стремительного взлета. Да-да, время бежит. С чем нынче пожаловали? Опять книгу написали? Неужели вы так и не поняли, писать – дело неблагодарное. И не денежное, ха-ха.

– Нет, Виктор Павлович, не написал. Но собираюсь.

– Зря. Сегодня каждый десятый пишет. А толку нет.

– Вы все такой же пессимист.

– Я реалист, Олег Петрович. Финансы не терпят ни пессимизма, ни оптимизма. Деньги, как говорится, счет любят. И здесь нужно быть реалистом. Если хотите, – прагматиком.

– Рад за вас. Главный у себя?

– У-у-у. Не советую, не советую. Не поймите меня не правильно, Олег Петрович. Но вам сейчас лучше главному не показываться. Он еще не совсем забыл вас. – Понизив голос, добавил Виктор Павлович.

– Неужели? Это хорошо.

– Это плохо, Олег Петрович. Люди заблуждаются, когда думают, что если их помнят, то это хорошо. Ошибаются. Ведь помнят исключительно плохое.

– Ну, вашему издательству грех на меня жаловаться. Четыре книги, вышедшие за три месяца, принесли вам неплохую прибыль.

– Да, да, деньги, будь они прокляты… Вы ведь тоже тогда хо-о-роший куш получили. Но вот после… Знаете, у главного чуть инфаркт не случился, когда критики накинулись на вас.

– Такова их работа.

– Да, мордовать автора их сам бог велел. Но они подлые, и редактора задели.

– Что вы говорите? – Съехидничал Розов.

– А вы не знали? О-о, это были настоящие газетные баталии. Главный тогда сказал, что если б знал о последствиях, то никогда не связался бы с вами

– Озадачили вы меня. Все так плохо?

– Еще хуже. Ну, не буду вас задерживать. Дела. А вы заходите как-нибудь, чайку попьем, поговорим. А к главному, мой вам совет, не ходите.

Слова Виктора Павловича сулили Розову мало приятного. Все же он направился прямо к кабинету главного редактора.

В приемной его остановила милая секретарша, которую он не знал.

– Вы куда, мужчина?

«Мужчина?! Да-а, мужчина… Будь ты чуть постарше, сказала бы, – молодой человек».

– К главному редактору, – как можно мягче ответил Розов.

– А… у него совещание.

– Когда закончится?

– Не знаю… Может, через час. А вы по какому вопросу? Если по поводу издания рукописи, то вам лучше обратиться к его заместителю. Ольге Николаевне.

– Нет, к Ольге Николаевне мне не хочется. Наша последняя встреча закончилась не очень любезно. Если не возражаете, я подожду.

Он присел в широкое кресло. Секретарша покраснела, но не нашла, что ответить.

Молода, подумал Розов, ничего, со временем будешь чувствовать себя более уверенно, научишься лгать. Тогда-то попляшут вокруг тебя посетители.

Через десять минут, показавшихся Розову непомерно долгими, дверь кабинета резко открылась. Секретарша вздрогнула. На пороге появился главный редактор. Он пропустил двух женщин, которые рассыпались перед ним в любезностях, и обратился к секретарше.

– Наташенька, проводи людей и организуй кофейку.

Тут он заметил Розова. Покраснел. Потом краска схлынула, на бледных скулах его заходили желваки.

– Тебя мне только не хватало! С чем явился? Нет, не говори. Ничего не хочу.

– Валентин Юрьевич, – Розов поднялся. – У меня к вам минутное дело, честное слово.

– Извини, в этот раз ничего не выйдет.

– Не хорошо вы относитесь к талантливым авторам, Валентин Юрьевич.

– У тебя талант?! Не смеши.

– Всего одну минуту. – Клянчил Розов.

Соглашайся, червь книжный! Уж кто-кто, а ты должен знать – с пустыми руками не приду.

– Хорошо, одну минуту, не больше. Наташа, – бросил Валентин Юрьевич секретарше, которая проводила женщин и теперь во все глаза смотрела на Розова. – Две чашечки кофе. Проходи, Олег, но помни – одна минута.

В кабинете он указал Розову на кресло. Сам встал у окна.

– Говори.

– Есть у меня одна идея…

– Так и знал. Я сыт по горло твоими идеями. Последняя из них меня чуть в могилу не свела.

– Ко мне попали удивительные, редкие материалы. Вам что-нибудь говорит имя Люк Морсен?

– Немного. Французский поэт. Неудачник.

– У меня есть его дневники, неопубликованные стихи, письма. Оригиналы.

– Продолжай.

– Может, сначала выпьем кофе?