Ганнибал. Кровавые поля Кейн Бен

– А что известно о моем брате?

– Он исчез, однако из этого еще не следует, что Квинт мертв.

– Но почему он не вернулся домой?

– Я не знаю, Аврелия, но у него должны были быть на то веские причины. Ты же знаешь, Квинт не трус. Он не стал бы поступать так из-за прихоти.

– Я знаю. Но какими могут быть причины? Девушка?

– Они провели на марше несколько недель. У него не было времени для знакомств.

Они посмотрели друг на друга, и у них возникли одинаковые предположения.

Чтобы отвлечься от мыслей о близости Гая, Аврелия заговорила о первом, что пришло ей в голову.

– Это может быть как-то связано с Ганноном?

– Я не вижу на то никаких причин. Как он мог связаться с Квинтом? Они находятся во враждующих армиях.

– Но даже если так случилось, что могло заставить Квинта сбежать? – Она горестно покачала головой. – Все это не имеет ни малейшего смысла.

– Однако попытки найти разумное объяснение происходящему немного тебя приободрили. – Он нежно прижал ее к себе. – Не бойся, Квинт обязательно вернется.

– Спасибо тебе, Гай.

Аврелия грустно улыбнулась, но настроение у нее заметно улучшилось.

«Почему Луций не может быть таким, как ты?» – подумала она, восхищенно глядя на Гая.

Она слегка придвинулась к нему, он не стал отстраняться, и у Аврелии перехватило дыхание. Девушка опустила взгляд и теперь видела только его нос и губы. Она еще немного приблизилась к нему. И вновь Гай не стал отстраняться. Она ощутила тепло его дыхания на своем лице. Боги, как сильно ей хотелось его поцеловать… Их губы соприкоснулись, и все ее тело затрепетало.

– Так кто здесь появился? – послышался со двора недовольный голос Атии, которая обращалась к рабу.

Тот ответил что-то невнятное, но магия исчезла. Молодые люди смущенно отодвинулись друг от друга и отвели глаза в сторону.

– Пусть войдет. Он же будет стоять до тех пор, пока я его не впущу, – приказала Атия.

Гай нахмурился.

– Кто?

– Фанес, – проворчала Аврелия.

– Кто?

– Ростовщик.

– И что нужно такому человеку, как он, от твоей матери?

«Гай все равно узнает правду», – подумала Аврелия. К тому же теперь это не имеет значения. И она быстро рассказала Гаю все, что знала, о долгах своей семьи.

– Но почему твой отец не обратился за помощью к моему? Или твоя мать?

– А ты бы обратился? – резко спросила Аврелия.

– Да, непросто просить у друзей деньги, – признал Гай.

– Я хочу послушать, что он скажет.

– Не думаю, что Атии это понравится.

– Если она ничего не узнает, то не будет сердиться, – ответила Аврелия, тихонько подходя к двери и выглядывая наружу.

Ее мать стояла напротив двери таблинума, поджидая неприятного посетителя. Аврелия молча наблюдала за происходящим. Наконец, появился Фанес в сопровождении управляющего Марциала. Атия холодно приветствовала грека, но не предложила ему войти в дом, вынудив остановиться на пороге. Аврелии хотелось топнуть ногой. Ее спальня находилась слишком далеко, и она ничего не слышала. Не обращая внимания на отчаянное шипение Гая, девушка выскользнула из комнаты.

Двор в доме Марциала был устроен обычным образом; повсюду стояли статуи, окруженные растениями – виноградом, оливами, фиговыми и лимонными деревьями. Используя деревья в качестве укрытия, Аврелия подобралась так близко к входной двери, что теперь могла все слышать. Обернувшись, она увидела, что Гай последовал за ней. Аврелия присела на корточки за большой статуей Юпитера, оскского бога, которому поклонялись римляне и почитал Марциал. Гай встал у нее за спиной, и она с удовольствием ощутила, как он прижался к ней.

– Я послала тебе сообщение о новом соглашении. Ты получишь первый платеж через месяц, – негромко сказала Атия.

– Когда мы разговаривали в прошлый раз, ты обещала выплатить мне деньги в течение месяца. Ты не имела права менять наш договор без моего согласия, – резко сказал Фанес.

Возникла небольшая пауза.

– Оказалось, что собрать необходимую сумму труднее, чем я предполагала.

– Вполне возможно. Сейчас идет война. Но где гарантии, что я получу деньги к следующему сроку? Если нет, у меня будут все основания начать против тебя судебный процесс.

– Боги, какие еще гарантии тебе нужны, кроме моего слова?

Аврелия уловила напряжение в голосе матери. Ею овладел гнев, но что она могла сделать? Марциала, который мог прийти к ней на помощь, дома не было – как и всегда в это время, он отправился в бани и вернется только через несколько часов.

– Ты хочешь получить мои украшения? – Атия зазвенела браслетами, которые начала снимать.

– Оставь безделушки себе. Они ничего не значат, когда речь идет о таком большом долге, – презрительно заявил Фанес. – Я согласен перенести срок только в том случае, если процент будет увеличен до шести драхм с каждой сотни. И он будет учитываться каждую неделю.

– Это грабеж средь белого дня! – воскликнула Атия.

Аврелия почувствовала, как напрягся Гай, которого переполняла ярость. У нее и самой от возмущения вскипела кровь. Девушка выглянула из-за ноги Юпитера. Фанес все еще ничего не отвечал. Он лишь смотрел на ее мать, и на его тонких губах играла улыбка.

– Можешь называть это, как пожелаешь, – наконец заговорил он. – Таково мое предложение. Ты вольна его принять или отклонить, выбор за тобой. Если откажешься, я попрошу своего адвоката отправить прошение в суд сегодня днем.

Наступило короткое молчание.

– Ты не оставляешь мне выбора, – сказала Атия, опуская плечи. – Я согласна на твои условия.

«Какой низкий негодяй», – подумала Аврелия. Ее охватил такой сильный гнев, что она не заметила, как наклонилась вперед слишком сильно. В следующее мгновение девушка потеряла равновесие и упала на траву. Подняв голову, Аврелия увидела мать, которая с ужасом на нее смотрела. Фанес усмехался.

– Ты подслушивала? – резко спросила Атия.

– Очевидно, – вмешался Фанес. – И не слишком удачно.

– Я… извини, мама, – пролепетала Аврелия, поднимаясь на ноги.

– Ты за это заплатишь! Иди в свою комнату!

Но прежде чем Аврелия успела уйти, из-за статуи Юпитера вышел Гай.

– Извините, Атия, но во всем виноват я.

Атия поджала губы, а на лице Фанеса появилось довольное выражение.

– Прошу тебя объясниться, – сказала женщина.

– Мы услышали голоса. Аврелия узнала ростовщика. – Он произнес это слово с презрением. – Она рассказала мне о ваших… трудностях… и хотела узнать, что происходит. Она опасалась сюда идти, но я ее поддержал. Это было неправильно, и я приношу свои извинения. – Гай слегка выставил вперед подбородок.

– Понятно. – Взгляд Атии переместился от Гая к Аврелии и обратно. Оба старались не отводить глаз. Атия нахмурилась, но было видно, что слова Гая ее смутили.

– Отец узнает о твоем недостойном поведении. Я не ожидала, что ты способен подслушивать, когда я занимаюсь делами своей семьи.

Гай наклонил голову.

– Да, конечно, мне не следовало так поступать.

– А теперь оставьте нас, оба, – приказала Атия.

Аврелия снова начала дышать. Она повернулась, собираясь уйти, но голос Фанеса стегнул ее, как хлыст.

– Как трогательно близка эта парочка, – заявил он.

– А какое отношение это имеет к тебе? – холодно спросила Атия.

– Никакого, совершенно никакого. Просто интересно, знает ли Мелито, насколько они… близки?

– Ты заходишь слишком далеко, кусок дерьма! – выкрикнула Атия, и раб, который поливал растения на другом конце двора, удивленно поднял голову. Женщина понизила голос: – Как ты смеешь выказывать сомнения относительно чести моей дочери?

– Я бы никогда так не поступил, – запротестовал Фанес, но его глаза рассказывали совсем другую историю.

– Проваливай отсюда, пока я не приказала рабам вышвырнуть тебя вон! – Атия показала в сторону атриума.

– Я весь к твоим услугам. – Фанес сделал вид, что уходит, но в последний момент он повернулся. – Интересно, что скажет Мелито, когда узнает, что я собственными глазами видел, как девушка, с которой он обручен, скачет вокруг друга семьи? Когда это случилось в первый раз, я сказал себе, что ошибся, но теперь я уже не сомневаюсь, что они увлечены друг другом. – Он поклонился. – Я буду ждать платеж не позднее того дня, о котором мы договорились.

Атия позволила ему уйти.

Аврелия была поражена реакцией матери на слова Фанеса. Девушка не сомневалась, что, если он все расскажет Луцию, тот разорвет помолвку. По лицу Гая она поняла, что он думает так же. Поверит Луций Фанесу или нет, значения иметь не будет. Ревность – ужасный зверь, говорила ее мать. Как только его когти вгрызаются кому-то в душу, он не отпустит свою жертву. Грек уже находился у самой двери. Он ни разу не оглянулся.

– Фанес, – позвала его Атия.

Он обернулся.

– Чего ты хочешь за обещание хранить молчание?

Он усмехнулся.

– А я думал, что вам нечего скрывать…

– Так и есть! Так сколько?

На его лице появилась широкая улыбка.

– Теперь вы будете платить десять драхм с каждой сотни. И учет пойдет каждую неделю. Это тебя устраивает?

– Да, – сказала Атия.

Ее голос показался Аврелии ужасно усталым.

Фанес отвесил насмешливый поклон, повернулся к девушке и подмигнул ей. Она ощутила ужас. Потом ростовщик ушел.

Мрачный взгляд Атии обратился к Аврелии.

– Почему ты не могла оставаться в своей комнате? Ты нас разорила, дитя…

Голос матери доносился до ошеломленной Аврелии откуда-то издалека. Ее колени подогнулись, она потеряла сознание и упала.

Адриатическое побережье Пицена

Возбужденный Ганнон переминался с ноги на ногу, страшно потея в полной форме. Его взгляд обратился к блестящей поверхности голубого моря, такого мучительно близкого. Свободные от службы солдаты плескались на мелководье и кричали, как счастливые дети.

Поразительный контраст с водой Тразименского озера после сражения. Солдаты Ганнона и ливийцы были слишком измучены, чтобы преследовать римских легионеров, после того как им удалось прорвать фаланги. Оставив Мутта присматривать за ранеными, Ганнон спустился к озеру, где они одержали победу.

Он был поражен, когда увидел, какая огромная часть озера стала красной от крови. Когда юноша сумел оторвать взгляд от этого ужасного зрелища, он обратил свой взор к тысячам трупов на берегу. Велиты и гастаты, принципы и триарии, центурионы и просто офицеры лежали рядом – смерть уравняла всех. Галлы и нумидийцы сотнями бродили по берегу, добивая уцелевших римлян и обыскивая мертвецов. Повсюду валялись обезглавленные тела – многие хотели заполучить самые жуткие трофеи из всех возможных. Однако даже не это было самым страшным…

Многие легионеры были еще живы. Им пришлось отступить в воду, и те, кто не утонул сразу, стали развлечением для кавалерии. Ганнон слышал, как солдаты заключали пари – кто сможет с двадцати шагов поразить определенного легионера копьем, или кто сумеет на всем скаку снести ему голову. Некоторые легионеры убивали друг друга, чтобы не умирать в муках; другие просто уходили на глубину, ища смерти в воде. Несмотря на всю ненависть к римлянам, Ганнон испытывал отвращение.

«Но какой у нас выбор? – подумал он. – Мы не можем взять в плен всех, а Рим должен получить урок за унижения, которым подвергся Карфаген в прошлом». Если Рим не сделает выводов после гибели пятнадцати тысяч легионеров и одного из своих консулов и потери четырех тысяч кавалеристов еще через три дня, то он на удивление глуп. Однако в глубине души Ганнон понимал, что этой победы будет недостаточно. Им придется пролить еще много крови и одержать немало побед над старым врагом.

– Сейчас было бы неплохо искупаться, – прошептал Сафон.

Слова брата вернули Ганнона в настоящее.

– Да. Надеюсь, мы сможем окунуться после того, как Ганнибал с нами закончит, – сказал Ганнон.

– В последние дни я тебя почти не видел…

– Ну, ты знаешь, как бывает. Нужно столько всего сделать после окончания дневного перехода… Раненые нуждаются в дополнительном внимании. Как и остальные наши люди. Благодарение богам за масло, найденное Бостаром на той ферме. Мы начали добавлять его в пищу, и многим стало лучше.

Вся армия была измучена долгим маршем от Цизальпийской Галлии, болотами и сражениями, когда рационы оставляли желать лучшего. Солдаты жаловались на боли в суставах, постоянную усталость, у других сильно кровоточили десны. Однако Ганнон понимал, что он пытается увести разговор в сторону и избегает брата. Почему-то юноша не мог забыть выражения лица Сафона, когда он упал в воду и начал тонуть. Он ни с кем не мог поговорить об этом, не чувствуя себя предателем. Сафон был его плотью и кровью.

– Ты прав. Но давай сегодня все изменим.

– Хорошо. – Ганнон перехватил взгляд Бостара. – Искупаемся попозже?

– Может быть, – с улыбкой ответил тот. – Все зависит от того, чего захочет от нас Ганнибал.

– А ты знаешь, отец? – спросил Ганнон.

Малх, стоявший чуть в стороне с Бостаром, Магарбалом – командиром кавалерии – и группой других старших офицеров, огляделся.

– Даже если бы я знал, то ничего бы тебе не сказал. Подожди, когда появится главнокомандующий.

Упоминание о Ганнибале вызвало у Ганнона желание исчезнуть. Он всегда чувствовал смущение, когда находился рядом с ним, но после сражения у озера старался его избегать. Ганнон сказал себе, что это глупо. Они одержали сокрушительную победу, а бльшая часть из шести тысяч легионеров, прорвавшихся через ряды фаланг, была окружена на следующий день. Ганнибал сделал великодушный жест, освободив тех, кто не являлся гражданами Рима, сказав, что Карфаген ничего не имеет против их народов. Остальных, за исключением нескольких старших командиров, оставленных в качестве пленных, казнили.

Тогда почему Ганнон чувствовал, что потерпел поражение? Даже отец сказал, что никого не следует винить; Сафон и (в особенности) Бостар согласились с ним, но Ганнону казалось, что на лицах братьев он видит такую же неуверенность, какую ощущал и сам. Ливийские копейщики – их воины – оказались единственными во всем войске, кто не сумел выполнить задачу, поставленную Ганнибалом.

– А вот и он, – прошептал Бостар.

Взгляд Ганнона обратился в ту же сторону, куда смотрели остальные. Сначала он увидел отряд скутариев в черных плащах – часть отборных воинов Ганнибала. Они повсюду сопровождали главнокомандующего, если только тот не отправлялся инкогнито в свои регулярные обходы, чтобы узнать настроение солдат. Скутарии остановились; их ряды разомкнулись, и Ганнибал вышел вперед. Сегодня он не надел доспехов и не взял оружие. Однако его было невозможно не узнать. Уверенная походка, пурпурная туника и такого же цвета повязка на правом глазу выделяли его среди остальных воинов. Вблизи стало видно, что Ганнибал тоже нелегко перенес прошедшие недели. Его смуглое, широкое лицо заметно побледнело, на нем появились новые морщины, а в короткой бороде – седина. Тем не менее, его единственный глаз был полон энергии.

– Благодарю вас всех за то, что пришли, – заговорил он, кивнув в ответ на приветствия. – Здесь приятнее встречаться, чем в моей палатке. Солнце. Море. Песок. Чего еще может пожелать мужчина?

– Быть может, несколько женщин, командир? – с широкой улыбкой предположил Магарбал.

Ганнибал приподнял брови.

– Да, было бы неплохо. Но разве у нас проблемы с лошадьми? – раздался голос из группы солдат, которых привлекло появление главнокомандующего.

Магарбал сделал вид, что нахмурил брови.

– У них у всех чесотка! Неужели ты не видел, как мы купали их в старом вине?

– Так вот куда оно все делось… А наши языки сохнут от жажды.

– Если хотите, можете выпить вино после того, как в нем вымыли лошадей, – заявил Ганнибал.

Анонимный солдат смолк, а его товарищи принялись хохотать.

– Ваша жажда исчезла? – закричал Ганнибал.

Ответа не последовало.

– Выйди вперед, солдат.

Наступила короткая пауза.

– Я должен повторить свой приказ? – Голос Ганнибала стал холодным.

Вперед вышел невысокий солдат, который слегка прихрамывал и выглядел несчастным.

– Тебе не нравится лошадиное вино? – негромко спросил Ганнибал.

– Да, командир. Нет, командир. Я не знаю, командир.

Снова раздался смех, но теперь он стал неуверенным. Ганнибал отличался не только харизмой, но и жестокостью.

– Я шучу, – тепло сказал полководец. – Но за лошадьми необходимо ухаживать, и ты это знаешь. Они имеют для нас огромное значение.

Солдат кивнул.

– А теперь мне нужно поговорить со своими офицерами. И без лишних ушей.

– Да, командир. Благодарю тебя, командир, – пробормотал солдат.

– Вы хорошие люди. – Ганнибал посмотрел на писца, который стоял в стороне с пергаментом и стилусом в руках. – Позаботься, чтобы этим солдатам выдали небольшую амфору вина из моих личных запасов. И не забудь, маленькую, – добавил он с улыбкой, когда солдаты радостно закричали.

– Мы с парнями последуем за вами повсюду, командир. Даже если путь пройдет через ад и обратно, – воскликнул невысокий солдат.

Его товарищи завопили еще громче. На Ганнона всегда производило впечатление умение Ганнибала управлять людьми. Всего несколько слов и немного вина – и он сумел превратить раздражение солдат в обожание.

– Он делает все это с такой внешней легкостью, – прошептал Ганнон Сафону.

И тут же понял, что совершил ошибку. На лице старшего брата появилось горькое выражение.

– Это искусство, маленький брат. У некоторых людей оно есть, у других – нет.

– Как бы я хотел им обладать, – сказал Ганнон, который прекрасно знал, что Сафон управлял своими солдатами при помощи страха, а не верности, но сам он пытался следовать отцу и Бостару, которые вели за собой людей личным примером.

– Как и я, – сказал Сафон, бросив на Ганнона подозрительный взгляд.

– Соберитесь вокруг меня, – приказал Ганнибал.

Ганнон испытал удовлетворение от того, что Сафон не сумел посмеяться над ним, но оно продолжалось недолго. Здесь собрались только карфагеняне, нумидийских офицеров и галльских вождей на совет не пригласили, и Ганнон не сомневался, что Ганнибал будет говорить о прошедшей битве и об ошибках, которые совершили он, его отец и братья. И вся тяжесть вины ляжет на его плечи, потому что именно его фаланга дрогнула первой. Как его накажут? Скорее всего понизят в должности. Ганнон приготовился к неизбежному.

– Мы заслужили победу на Тразименском озере, – начал Ганнибал, оглядев своих офицеров.

– Ваш план сделал ее легкой, командир, – сказал Магарбал. – Ловушка получилась просто гениальной.

Полководец улыбнулся.

– Командир хорош настолько, насколько хороши его офицеры и солдаты. Вот почему мы здесь.

Бостар с тревогой посмотрел на Малха, который стиснул челюсти. Сафон покраснел. Ганнон смотрел в землю у себя под ногами. Все остальные офицеры, кроме Магарбала, были заняты чем-то похожим.

– На озере все пошло в соответствии с планом, за исключением одной вещи. Как вы знаете, ливийские фаланги дрогнули под напором тысяч легионеров.

Ганнон поднял взгляд и понял, что Ганнибал смотрит на него. Именно на него, когда рядом были десятки других офицеров. Во рту у него пересохло.

– Я сожалею, командир. Нам следовало их удержать, – начал он.

– Успокойся. Я не уверен, что ты сумел бы остановить прорвавшихся римлян, – сказал Ганнибал, поразив Ганнона до глубины души. – Фалангу используют сотни лет, с ее помощью одержаны победы в Марафонской битве и при Гавгамелах. Но сражения велись против солдат, которые также строились в фаланги. Римские легионеры воюют иначе. Они более подвижны, лучше подчиняются приказам, когда ситуация меняется. А солдаты, составляющие фалангу, на это не способны – и никогда не будут спсобны.

Ганнон не верил собственным ушам. С них снимают вину? Он не осмелился посмотреть на Малха и братьев, чтобы получить подтверждение. Все его внимание было сосредоточено на Ганнибале. Какая польза от ливийских копейщиков, если они не в состоянии победить врага?

– Ваши ливийцы, – Ганнибал оглядел их одного за другим, – едва ли не лучшие солдаты из всех, что у меня есть. Им не следует стыдиться из-за неудачи, которую они потерпели на Тразименском озере. Вы не могли сделать больше.

– Благодарю тебя, командир, – сказал Малх, и его голос показался Ганнону непривычно хриплым.

Ганнон почувствовал, как с его плеч свалилась огромная тяжесть. Локальное поражение, которое они потерпели, – не следствие его ошибок. Он искоса посмотрел на братьев, которые выглядели такими же довольными, как он.

– Однако мы не можем допустить, чтобы подобные вещи повторились, – предупредил Ганнибал. – В другой раз это может привести к катастрофе. И тогда мне пришлось бы отправить на корабле в Карфаген совсем другое послание.

– Но как мы можем служить лучше в будущем? – спросил Малх.

– Мужчина использует те инструменты, которые у него есть, – с хитрой улыбкой ответил Ганнибал.

«Теперь он завладел всеобщим вниманием», – подумал Ганнон, оглядывая лица, обращенные на Ганнибала. Он и сам испытывал восхищение перед своим полководцем и уже не сомневался, что у него припасен какой-то фокус.

– Многие из ваших солдат взяли кольчуги, принадлежавшие мертвецам, и это было умным шагом. Как вы знаете, я приказал собрать мечи и щиты поверженных врагов. – Ганнибал улыбнулся, глядя на удивленные лица. – Да, я хочу, чтобы вы начали учить своих солдат пользоваться тяжелыми копьями, гладиусами и римскими щитами. Если мы не в состоянии победить Рим, используя фалангу, то сделаем это, превратив ливийцев в легионеров. А после того как завершим их подготовку, двинемся на юг. Как и галлы, обитатели южной части полуострова не любят Рим. Более того, их земли плодородны, что позволит нам пополнить наши запасы. Когда мы снова встретимся с легионами, наши солдаты будут накормлены, а рядом с нами станут сражаться союзники.

Офицеры начали тихонько переговариваться между собой. Ганнон улыбнулся и сделал вид, что слушает отца, который что-то говорил ему и братьям. На юг. Как далеко на юг им предстоит зайти? До Капуи? Он подумал об Аврелии. «Постарайся вернуться, – сказала она Квинту, потом повернулась к нему и прошептала: – И ты». И с бьющимся сердцем он ответил: «Однажды я вернусь».

Ганнон думал, что в ближайшие годы не сможет выполнить свое обещание, и, возможно, ему не суждено вернуться в Капую. Он постарался спрятать подальше свои чувства к Аврелии, но вдруг понял, что они разгораются вновь. Боги, как замечательно было бы снова ее увидеть! Несмотря на неизбежные опасности, теперь такая возможность стала вполне реальной. И его охватила радость. А еще Ганнону хотелось узнать, что стало с его другом Суни.

Апеннины, на Латинской дороге, к юго-востоку от Рима

Громкий смех заставил Квинта обернуться. В темноте он все еще различал палатки манипулы, находившиеся на некотором расстоянии. Оранжевое сияние отмечало костры, разведенные перед каждой. А еще дальше он видел блестящие глаза мулов в загонах. После коротких подсчетов Квинт определил, где находится его палатка. Как и большинство солдат в лагере, его товарищи – его люди, поправил он себя – сидели снаружи, беседовали и пили вино, которое им удалось купить или украсть днем. Квинту не хотелось идти к ним. Урс был бы естественным командиром для их десятки, но из-за ранений ему пришлось остаться в Окрикуле, куда римское войско направлялось для встречи с новым командиром, Квинтом Фабием Максимом, диктатором, которого назначил охваченный страхом Сенат. Коракс сделал Рутила командиром десятки; к удивлению Квинта, его самого выбрали командовать пятеркой. Когда он начал протестовать, Коракс предложил ему заткнуться, сказав, что тот заслужил повышение. Посмотрев на молодых рекрутов, зеленых, как саженцы, Квинт повиновался. Кусок волчьей шкуры красовался на его шлеме меньше недели.

Мацерио был вне себя от зависти, и их вражда только усилилась. Теперь единственным другом Квинта остался Рутил, но он много времени проводил с новичком Севером, и Квинт видел его только на марше. Отец Квинта уцелел – юноша дважды незаметно пробирался к кавалеристам и узнал, что Фабриций не пострадал во время Тразименского сражения. Однако Квинт не мог подойти к нему для дружеской беседы. И он стал предпочитать одиночество. Конечно, это было нелегко, ведь он постоянно находился в окружении солдат. Вот почему вечерние часы, когда все дела закончены, он любил больше всего. После вечерней трапезы он уходил на бастионы лагеря, чтобы насладиться тишиной и спокойствием. До тех пор, пока он не привлекал внимания дежурного офицера, часовые ему не мешали.

В темноте он мог предаваться горю, позволяя чувству вины овладеть собой. Прошло несколько недель после поражения в Тразименской битве, но значимость этих событий и того, что произошло в дальнейшем, до сих пор не стала для него реальной. Вопреки всем препятствиям, Коракс сумел провести их сквозь смыкающееся кольцо врагов после того, как они прорвали строй карфагенян.

Более пяти часов тысячи легионеров, последовавших за ними, не могли похвастать такой же удачей; за исключением нескольких старших офицеров, все остальные граждане Рима были убиты. Квинта переполняла ярость из-за их гибели, как и гибели тысяч тех, кто навсегда остался возле озера. Ганнон сожалел о смерти Большого Теннера, который был достойным человеком. Но более всего он горевал из-за Калатина.

Его друг погиб. Иначе и быть не могло. Ужасное известие пришло через несколько дней после сражения. Четыре тысячи кавалеристов Сервилия были уничтожены. Услышав о поражении Фламина, второй консул послал своих всадников на разведку. Они попали в засаду и почти все погибли. От одной только мысли об этом Квинта охватывали угрызения совести. Вопреки приказу отца, ему следовало остаться с Калатином и своими товарищами кавалеристами. Его друг пережил битву у Требии, чтобы погибнуть всего через несколько месяцев – это казалось Квинту слишком жестоким. Какими капризными иногда могут быть боги!

Казалось, Квинт Фабий Максим придерживался такого же мнения. После того как его назначили диктатором, он приказал жрецам проконсультироваться с Книгами Сивилл[12]. Как и выборы диктатора – когда магистрат обладал высшей властью в Республике, – такое случалось только во времена самых суровых кризисов.

«Несмотря на бесчисленные религиозные обряды, посвящения и клятвы, чтобы завоевать расположение богов, они не прогнали Ганнибала с моей родной земли», – с тоской подумал Квинт. Ублюдок продолжал наносить урон Риму. Последние новости сообщали, что он разорил половину Апулии. Уже одно это ужасно, но что, если враг поведет свою армию через Апеннины в Кампанию? Фабий приказал мирным жителям покинуть неукрепленные города и фермы, расположенные рядом с врагом, а всю собственность и урожай уничтожить, но Квинт не мог представить, чтобы его мать оставила дом, не говоря уже о запасах зерна и вина. Она была слишком упрямой.

Он закрыл глаза, представив, как отряд нумидийцев – вроде тех, кого они сумели окружить и уничтожить на дороге, – напал на их ферму. И тогда он начинал жалеть, что не исполнил приказ отца. Квинт твердил себе, что Юпитер не допустит, чтобы такое случилось, и начинал отчаянно молиться. Но в ответ ничего не слышал и ничего не чувствовал. Неужели боги окончательно покинули Рим? Очень часто ему казалось, что так и есть. Квинт размышлял о том, чтобы послать матери письмо, но отец наверняка уже это сделал. Юноша очень хотел сообщить ей и Аврелии, что жив. Однако он не мог открыть им, что стал велитом, и они будут считать его трусом. Все эти мысли лишь усиливали его тоску.

– Я так и думал, что найду тебя здесь.

Тихий голос Рутила заставил Квинта вздрогнуть.

– Гадес… Ты ходишь тихо, как кошка!

Его друг усмехнулся.

– Да, я могу быть совершенно беззвучным. Хочешь, составлю тебе компанию?

Квинт нахмурился.

– А разве Север не будет тебя искать?

– Он спит.

– Я мог бы и сам догадаться.

Рутил ткнул его в плечо.

– Ты знаешь, что такое первая любовь, – не можешь оторваться от объекта своих чувств. Каждый свободный момент хочется проводить с ним рядом.

– Да, я слышал.

Квинт почувствовал взгляд Рутила, но не стал поворачивать голову в его сторону. Вместо этого он стал смотреть в темноту, за земляной вал, злой на себя и обиженный на Рутила – и Севера – и на то, что он сам никогда не был влюблен.

– Ты никогда не был с женщиной?

– Я этого не говорил. – Юноша с грустью вспомнил об Элире, привлекательной рабыне у себя дома, с которой провел бесчисленные ночи. – Просто я никогда не влюблялся.

– Наступит день, это случится и с тобой. Стрела Эрота попадет в тебя, и твоя жизнь уже никогда не будет прежней.

– Но пока идет проклятая война, этого не будет.

– Да, встретить женщину в армии совсем непросто, – согласился Рутил. – Но ты всегда можешь найти друга-мужчину.

Квинт резко повернулся. Улыбка Рутила рассердила его еще сильнее.

– Перестань смеяться надо мной!

– Мои извинения. Я лишь пытался поднять тебе настроение.

Квинт не ответил, и некоторое время они молчали. По небу пронеслась падающая звезда и померкла. «Исчезла, как Калатин», – грустно подумал он.

– Что тебя расстроило? – после паузы спросил Рутил. – Я пришел именно по этой причине.

Гнев Квинта исчез. Рутил был хорошим другом.

– Ты должен обещать, что никому не расскажешь.

– Твоя тайна останется со мной.

– Даже Север не должен ничего знать, Рутил, это серьезно.

– Что ты совершил, изнасиловал весталку? – Рутил увидел настроение Квинта и кивнул. – Хорошо, клянусь Юпитером, Юноной и Минервой.

Упоминание священной триады успокоило Квинта.

– Меня зовут не Креспо, а Квинт Фабриций.