Лавка богов Бедов Руслан

Глава шестая

Лавка, в которой Терах вот уже несколько лет продавал богов обитателям Ура, располагалась в начале главной улицы города. Это был глинобитный двухэтажный дом с плоской крышей и высокими стенами. Терах любил безопасность. Внутри было много комнат и свободного места, не захламленного, как обычно в домах состоятельных граждан, вещами и украшениями. Во всем чувствовалась простота и вкус. Это была заслуга Абрама, который управлял делами лавки и смотрел за домом. Терах так и не бросил пить, хотя делал он это теперь в компании знатных граждан и пропивал гораздо больше денег, чем три года назад. Но если раньше его презирали как попрошайку и пьяницу, то теперь отец Абрама пользовался немалым уважением среди людей, поскольку многие были должны ему деньги.

Однажды отец, в очередной раз возвратившись домой еле живым от выпитого дорогого вина, в ответ на упреки Абрама начал рассказывать ему, что боги благоволят к его дому, поскольку он снова стал состоятельным и уважаемым человеком. Когда же Абрам стал очень осторожно расспрашивать отца о прошлом, тот сразу же, чуть ли не во мгновение ока, будто бы протрезвел и, пробурчав что-то невнятное, ушел на свою половину спать.

Мысль о едва приоткрытой перед ним тайной ни на день не покидала Абрама на протяжении последних лет. Он всеми силами пытался выудить у отца и брата как можно больше информации, но те, как и прежде, молчали словно рыбы, и отвечали на расспросы Абрама лишь общими фразами или вообще руганью.

Сегодня отец отсыпался после вчерашней попойки в доме царского виночерпия, и Абрам, решил пораньше закрыть лавку, после встречи с покупателем бога Исина. Абрам уже часа три с нетерпением смотрел на крепкую дубовую дверь лавки, несколько раз выходил на улицу выглядывая непунктуального клиента. Это был начальник царских телохранителей, заказавший сделать статую почитаемого им божества из особенной породы древесины. Именно для этого Абрам ходил вчера в лес в поисках редкого в этих краях растения. Идол с утра уже стоял готовый на полке, выгодно выделяясь среди других глиняных и деревянных статуэток. После того, как Нахор предложил ему вырезать богов Ура и Баб-или из дерева и лепить их из глины, Абрам довольно быстро научился новому ремеслу. И вскоре его искусство стало известным не только вельможам родного Ура, но даже за его пределами. Абрама, также, как и его отца считали искусным плотником и набожным человеком, хотя он никогда не скрывал своего презрения к богам. Откуда у него такая неприязнь к небесным покровителям жителей Междуречья, Абрам не мог объяснить даже себе. Вначале он просто игнорировал Нанниру, не молясь ему во время жертвоприношений, а потом и вовсе перестал верить в его существование. Когда Абрам поделился своими сомнениями с Нахором, тот долго и пристально смотрел на брата, а затем произнес загадочную для Абрама фразу:

– Ты сын матери твоей, Абрам. Также, как и она, ты когда-нибудь навлечешь на себя гнев этих богов, тобою презираемых. Только не говори отцу о своих сумасбродных мыслях, не призывай еще одно горе на его седую голову, да и на головы всех нас.

Больше Нахор не желал разговаривать с Абрамом о богах и его матери, как Абрам не старался. Ему даже порою казалось, что Нахор стал избегать его. Но Абрам ничего не мог с собой поделать. С одной стороны, ему было до слез обидно, что брат, единственный по-настоящему близкий человек, даже не желает понимать его, а с другой – Абрам сам удивлялся себе. Почему он не может жить так, как живут все, верить так, как верять все и не знать хотя бы с этим проблем? Что происходит в его душе, и есть ли на свете человек (в богов он не верил), способный ему помочь, Абрам не знал.

Тишину лавки огласил приятным звоном колокольчик на двери. Абрам, успевший во время ожидания уснуть, подскочил с лавки и больно ударился головой о полку, на которой стоял позолоченный идол, бесстрастно ожидающий своего набожного хозяина. Потирая затылок и проклиная про себя всех богов мира, Абрам вышел в лавку. Там стояла важного вида женщина лет шестидесяти в богато украшенной одежде в сопровождении двух рабынь. Она с интересом осматривала полки со статуэтками. Огорчению Абрама не было предела. Это был не тот клиент, которого он с таким нетерпением ожидал, чтобы закрыть лавку. Камелия, как не без оснований подозревал Абрам, – богатая покровительница его отца, и, вероятно, не только покровительница, соизволила вдруг появиться в лавке своего фаворита. Интересно, что ей понадобилось в лавке, где продают богов? Судя по намекам отца, у нее в доме была своя собственная лавка богов, не хуже, чем у отца. Целый пантеон.

Когда Абрам появился за высоким прилавком, Камелия с осуждением смерила его взглядом:

– Чем могу служить моей госпоже? – Абрам старался быть как можно более учтивым, хотя эта старуха, как, впрочем, и все знакомые отца, вызывали у него отвращение, не смотря на то, что слыли весьма богатыми и состоятельными людьми. Думая об этом, Абрам не раз радовался тому, что деньги, которые они платят за идолов не несут в себе качеств своего последнего хозяина.

– Я не раз говорила Тераху, что его младший сын – плохая кандидатура на роль продавца божественных изваяний.

– Что вызвало твое неудовольствие, моя госпожа? – с притворным беспокойством осведомился Абрам, – изделие, вышедшее из этих стен оказалось некачественным?

Камелия презрительно фыркнула, затем, тяжело вздохнув, подошла к прилавку:

– Посмотри на себя, – наставительно обратилась она к Абраму, – на кого ты похож? Своим видом ты оскорбляешь пресветлый лик небесных жителей в этой благословенной лавке. Куда смотрит твой отец, я не знаю!

Абрам смиренно опустил голову, стараясь принять покаянный вид. Он, естественно, не в чем не каялся, а опустил голову только для того, чтобы скрыть от Камелии улыбку.

– Вероятно, мой грех слишком велик, чтобы я мог думать об оправдании перед лицом могущественных богов, – скорбно произнес в ответ Абрам и испугался, – а вдруг он переиграл? Навряд ли Камелия будет сносить издевательства какого-то мальчишки. Но посетительница, вероятно, настолько сильно была занята собственными мыслями, что, к счастью, совсем не обратила внимания на поведение нерадивого торговца богами.

– Где твой отец? – покачав головой, спросила Камелия.

– Он болен, моя госпожа, – ответил Абрам и мысленно содрогнулся, предположив, что Камелия вдруг захочет навестить своего занемогшего любовника, но Камелия не захотела.

Она взяла из рук одной из своих рабынь небольшой сверток и поставила на прилавок перед Абрамом.

– Здесь приношение великому Исину, – торжественным полушепотом сказала она, и строго взглянула на Абрама, – организуй ему жертвоприношение, чтобы он как можно быстрее вернул здоровье твоему отцу, поскольку я в самом ближайшем будущем желаю видеть его у себя в полном здравии. Можешь так и передать Тераху.

– Жертвы надо приносить в храме, моя госпожа, – попробовал возразить Абрам, но ему даже не дали закончить начатую фразу.

– Ты ли, несчастный оборванец, будешь учить меня, Камелию, где и как надо приносить жертвы богам Сенаара?! – с негодованием воскликнула она, – знаешь ли ты, что со мной сам великий жрец Тасид, да будут продлены годы его жизни, имеет обыкновение советоваться? Это место, в котором ты, на мой взгляд, совершенно незаслуженно имеешь честь служить законопослушным жителям города Ура, не менее свято, чем храм Нанниру и Исина!

– Не смею перечить тебе, моя госпожа, – пролепетал Абрам, – будет исполнено все, как ты приказала, да продлятся годы твоей жизни!

«Чтоб ты скорее отправилась в город мертвых и твоим телом обедали земляные черви» – зло подумал Абрам, когда Камелия, наконец, покинула лавку. Он хотел плюнуть на только что закрывшуюся за женщиной дверь, как она снова открылась, и под звук колокольчиков в лавке появился начальник царских телохранителей. Абрам едва успел спрятать приношение Камелии под прилавок и занялся почетным посетителем.

Когда и за этим клиентом, после традиционного короткого обмена любезностями и расчетом, закрылась входная дверь, Абрам облегченно вздохнул. Закрыл дверь на тяжелый засов и припал к меху с вином. С каждым днем его все больше выматывала работа продавца богов, но он не знал, что делать. Приходилось все чаще глушить тоску и затаенную злобу искрящимся хмельным напитком.

Покинув лавку, Абрам отправился, куда глаза глядят подальше от дома, к тому месту, где он больше трех лет назад нечаянно нашел укромную пещеру. Там, находясь наедине с собой и с девственным миром, Абрам часто искал утешение и радость.

Глава седьмая

Абрам, сам не зная почему, был снова рад видеть свою новою знакомую, называющую себя странным именем Сарах. Он даже не огорчился, что ему не удалось попасть к себе в потаенную пещеру и провести несколько часов в спасительном уединении. Большие глаза девушки смотрели на него прямо и честно, и в них, казалось, постоянно читался вопрос: кто ты? Как это было созвучно настроению самого Абрама! Как часто он сам задавал этот вопрос и не находил на него ответа! Они целый день ходили по тропам диких коз в долине мелководной речушки, зажатой с обеих сторон акацией, над которой возвышались одинокие свечи кедровых деревьев. Прятались от лучей полуденного солнца в густых зарослях папоротников и разных кустарников. Наслаждались запахом сочной травы, теплым, едва уловимым ветерком, ласкавшим их волосы и несущим все разнообразие запахов и звуков. Абрам и Сарах наблюдали за огромным пауком, плетущим гигантскую паутину между тремя деревьями, бегали босиком по берегу ручья, плескались студеной родниковой водой, смеялись над забавными историями из своей жизни, грустили об ушедших близким и потерянных возможностях, нежились под нежными потоками солнечных лучей. Сарах много и захватывающе рассказывала о своей жизни до «пожара», как она выразилась, с презрением, но без злобы, отзываясь о могущественных жреца, из зависти оклеветавших ее мать перед всем Уром…

Когда оранжевое солнце стало, наконец, заходить за верхушки деревьев и в воздухе запахло вечером, они осознали, сколько на самом деле прошло времени. Сумерки застали Абрама и Сарах на пути в Ур.

– Я сейчас чувствую себя виноватой перед матерью, – озабоченно говорила Сарах, – я сегодня утром обещала ей, что побуду у ее постели полдня.

– Торговец богами нарушил все твои планы? – с улыбкой спросил Абрам, глядя на девушку.

Чем больше он на нее смотрел, тем отчетливее ощущал, что не в силах оторвать от нее взгляда. Абрам будто бы смотрел на себя глазами стороннего наблюдателя и как бы, качая головой, понимал, что незаметно для себя самого влюбился в девушку из нищенской семьи. Отец, наверное, не одобрит его выбора, но разве это имеет значение? К тому же, совсем недавно и их семья находилась на грани голодной смерти.

Сарах остановилась посреди дороги и взглянула в глаза Абраму:

– Торговец богами не просто нарушил мои планы, – тихо произнесла девушка, – с самой первой нашей встречи тогда, в лесу, он лишил меня сердечного покоя и нарушил течение моей жизни.

Абрам улыбнулся. Перед ним стояла не просто какая-то девушка, которых он видел достаточно в Уре. Перед ним стояла смелая и честная девушка. Потому что, чтобы сказать то, что сейчас она сказала ему, надо обладать немалой смелостью.

– Если я сейчас сделаю то, что мне хочется, – улыбаясь, ответил Абрам, то на следующее утро о нас будет говорить добрая половина славного города Ура.

– А вторая половина будет молчать от дикой зависти, сидя в своих норах, – в тон добавила девушка.

Ее дыхание вдруг обожгло Абрама. Он еле сдержался, чтобы не упасть прямо в дорожную пыль к ногам Сарах прямо на глазах у редких прохожих…

– Видел бы ты глаза того козопаса, когда он увидел, как мы целуемся, – краснея от смущения, сказала Сарах, – они у него чуть ли не повылазили из орбит.

– Я ничего не видел, – только произнес Абрам, которому до сих пор было тяжело подавить возбуждение, вызванное поцелуем девушки. До сих пор он не испытывал ничего подобного, хотя успел узнать немало девушек в окрестных селениях.

Когда Абрам и Сарах вошли в город, ночной сумрак покрыл сонным одеялом его дома и улицы.

– Гнев моей матери будет весьма силен, – сокрушенно сказала девушка, когда они подошли к перекрестку, где им надлежало расстаться, – я еще никогда не вела себя столь безответственно по отношению к ней.

– Я приведу самолично тебя к ней и постараюсь смягчить ситуацию, – заверил Абрам девушку, сам удивляясь собственной смелости. Он даже и на четверть не представлял, что именно скажет матери Сарах, совершенно ему незнакомой женщине, и как вообще посмеет переступить порог ее дома. Но дурман от близкого присутствия Сарах продолжал действовать на его рассудок, внушая ему странные побуждения.

Даже тогда, когда Сарах открыла скрипучую дверь лачуги, где они ютились с матерью и пригласила его войти, Абрам не почувствовал ни капли смущения.

– Ты ведешь себя как какая-то блудная девка, – услышал Абрам скрипучий голос лежащей в потемках женщины, – соседка мне уже успела рассказать, что видела тебя сегодня в обществе какого-то ухажера. Неужели ты настолько опустилась, что решилась поднять подол своего нищенского платья перед первым встречным кобелем?

– Я не осквернила себя, мама… – обиженно буркнула Сарах, в темноте сжав руку Абрама, и стараясь нащупать лучину, чтобы зажечь свет.

– Я не о скверне толкую тебе, глупая ты девченка, – раздраженно перебила дочь мать, – что будет делать, если ты понесешь от своего блуда?

– Я ни с кем не блудила, – стараясь быть спокойной, ответила Сарах, – Абрам привел меня домой, чтобы убедиться в том, что со мной ничего не случиться.

– Что с тобой может случиться, кому ты нужна… – женщина осеклась, затем уже более мягким тоном спросила, – ты что привела гостя в эту жалкую лачугу. Мало тебе позора на мою седую голову, дрянная ты девка?

– Почитаю за честь быть в этом доме, – выдавил из себя наконец Абрам, – не вижу ничего зазорного в нищете, поскольку и сам только недавно жил в лачуге.

Наконец, в беспросветном мраке загорелась лучина, осветив убогую обстановку жилища. Пожилая женщина лежала в дальнем самом темном углу хижины, укрытая плохо выделанными шкурами на охапке свежей соломы. Ее исхудалое лицо бледным пятном выделялось в полумраке, и было похоже на лик бестелесого призрака. Взгляд воспаленных болезнью глаз женщины будто бы бесцельно блуждали по комнате. Однако, когда лежащая увидела гостя, задержалась на нем, затем закрыла глаза и застонала. Сарах бросилась к матери:

– Тебе плохо, мама? Что я могу сделать?

Но женщина только раздраженно отмахнулась от дочери.

– Сколько ты будешь задавать мне один и тот же вопрос? – спросила она, продолжая держать глаза закрытыми, от чего ее и без того сморщенное уже тронутое старостью лицо, покрылось еще более густой сетью морщин, – неужели я тебе не долбила последние полгода, что мне уже ничего не поможет. Я уже смирилась с этим, хотя боги знают, как тяжело мне далось это смирение. Не омрачай моих последних дней в этом мире. И боги будут благоволить к тебе всю твою жизнь. Ты услышала меня?

Сарах молча кивнула, и Абрам, не смотря на скудное освещение, увидел, как девушка, глядя на мать беззвучно плачет. Он уже знал, что мать не разрешала дочери плакать в своем присутствии. Но теперь Сарах не выдержала. Она позволила себе такую слабость в присутствии матери, пользуясь тем, что та не смотрит на нее.

Однако, спустя какое-то время, женщина все же открыла глаза и посмотрела на Абрама. На этот раз ее взгляд осмыслен и даже, как показалось Абраму, жесток и колюч.

– Подойди ко мне, – приказала она, и Абрам не посмел ослушаться. Он сделал несколько нерешительных шагов к постели больной и остановился.

– Не бойся меня, я не укушу тебя, даже если бы и очень хотела, – на сероватых тонких губах женщины появилось жалкое подобие улыбки, – видишь – слаба стала. Подойди же ближе, я хочу получше рассмотреть твое лицо. Боги свидетели – где-то я его уже видела!

Абрам сделал еще шаг.

– Не удивительно, мы с отцом жили в этой части города достаточно долго, пока… – Абрам вдруг остановился, пораженный сменившимся выражением лица женщины. Она смотрела на него во все глаза и что-то шептала так тихо, что ни Абрам, ни Сарах не могли различить слов.

– Как тебя зовут, юноша? – неожиданно осипшим голосом спросила она.

– Абрам мое имя, я сын Тераха, – едва справляясь с волнением ответил Абрам, – он уже жалел, что переступил порог этой хижины. Ему совсем не улыбалось разговаривать с полусумасшедшей старухой, даже, если ею была мать Сарах.

Женщина довольно долго молчала, не сводя немигающего взгляда с Абрама.

«Она верно ума лишилась, – с горечью подумал Абрам, – бедная Серах – жить с юродивой матерью и наблюдать каждый день за ее медленной смертью».

– Ты очень похож на своего отца, – произнесла своим обычным голосов женщина и тяжело вздохнув, отвернулась.

– Ты знаешь моего отца? – удивился Абрам.

– Я всегда знала о твоей способности вляпываться во всякие переделки, – уже не обращая внимания на гостя, сказала женщина, обращаясь к дочери, – но, даже никогда и подумать не могла, что среди всех кобелей славного города Ура ты выберешь собственного брата.

Услышав это, Сарах вскочила и, вероятно, очень больно ударилась затылком о потолочную перекладину. Абрам застыл в изумлении, переводя непонимающий взгляд с матери на дочь, негласно вопрошая: «Что значит сказанное? Шутка, или у твоей матери старческий маразм?». Но по всему было видно, что больная женщина не собиралась шутить.

– Мама, что ты вкладываешь в уши мои?! – растерянно спросила Сарах.

Видимо, довольная произведенным эффектом, женщина снова обернулась к Абраму:

– Не думай, что я лишилась разума перед смертью. Не слушай глупую болтовню Сарах. Она так и не научилась должным образом уважать собственную мать. Сарах действительно твоя сестра, поскольку дочь твоего отца. Насколько мне известно, став богатым, он остался такой же похотливой скотиной, каким был двадцать лет назад. Конечно, боги тогда лишили меня разума, потому, что я влюбилась в женатого мужчину. Терах не отказался от возможности заглянуть под мой подол, после чего обходил меня десятой дорогой, видимо, осознав, что совершил мерзость. Я ничего не сказала ему о беременности…

Абрам, слушая рассказ женщины встретился с растерянным взглядом Сарах, и ему почему-то стало невыносимо стыдно. Стыдно перед Сарах, перед ее матерью, перед самим собой. Не дослушав рассказ умирающей, Абрам, не помня себя, бросился из хижины вон.

Глава восьмая

Абрам оказался дома перед сам рассветом. Целую ночь напролет он бродил по пустынным окрестностям города, рискуя попасться на глаза ночной страже или в руки разбойника, и переваривал услышанное в доме Сарах. В его уме долго не укладывалось, что Сарах, девушка, которую он недавно совершенно случайно встретил в лесу, была его родной сестрой. Иногда, глядя на звезды и сияющую на черном небосводе полную луну, Абрам начинал убеждать себя в том, что старая больная женщина просто спятила, выжила из ума, продолжительная болезнь и неподвижный образ жизни лишили в конце концов ее здравого рассудка. Так стоило об это тогда вспоминать и беспокоиться. Но тут же Абрам вспоминал взгляд самой Сарах, когда та услышала от собственной матери столь ошеломляющую новость. Наверняка, девушка совсем не разделяла уверенность Абрама в том, что ее мать обезумела окончательно. Вернее, она, как почувствовал еще тогда в хижине Абрам, полностью поверила ей, совершенно не смутившись невероятностью того, что утверждала ее мать. Вероятно, Сарах хорошо ее знала. Но что делать дальше? Нет, вопрос не касался Сарах и ее семьи. Что делать ему, Абраму, успевшему за короткое время знакомства потерять голову, как оказалось, от собственной сестры? Абрам вспоминал каждое мгновение, проведенное рядом с девушкой-охотницей, скрупулезно перебирая каждое произнесенное слово, каждый жест и взгляд, пока, наконец, не добрался до того момента, когда их губы на один короткий, и бесконечный миг коснулись друг ко другу. Нет, как Абрам не старался, он не мог уловить того чувства, когда брат с сестрой целуются. И сейчас, вспоминая прошедший день, он не чувствовал никакой неловкости или смущения от того, что поцеловал родную сестру, так как обычно целуют любимую женщину. Для него Сарах до этого момента оставалась любимой женщиной. И то, что она его сестра ничего не меняло в его чувствах. Уже подходя к дверям лавки, Абрам вспомнил, мимоходом слышанное от знакомого жреца, будто бы браки между родственниками гневают богов. Но Абрам, зайдя в лавку, на ощупь зажег масляный светильник и оглядев идолов, стоявших стройными рядами на полках, презрительно усмехнулся, – он не верил в богов. Разве могут эти хоть и красивые, но мертвые статуэтки гневаться? Так чего же ему бояться? Страшнее кары богов, могло быть решение самой Сарах не продолжать отношений, но Абрам старался об этом не думать.

Уже собираясь выходить из лавки во внутренний дворик, Абрам уловил странный запах. Принюхавшись, он подошел к прилавку и выставил на него тарелку, завернутую в ткань, от которой и несло нестерпимой гнилью. Абрам совсем забыл о приношении Камелии. Оно на беду состояло из скоропортящихся продуктов. Абрам снова взглянул на богов, выставленных его отцом вчера на продажу и растянул губы в озорной ухмылке:

– Ну что же, всемогущие небожители, – громко обратился он к пантеону идолов, бесстрастно взиравших на него с высоты полок, – придется на этот раз вам довольствоваться прокисшими харчами госпожи Камелии. Вы же всемогущи, как говорят. Почему бы вам не благословить испорченный ее дар так, чтобы он снова не стал аппетитно благоухать?!

Сказав это, Абрам, развернул тарелку с прокисшей и уже успевшей покрыться плесенью чечевичной похлебкой, и с силой швырнул его в статуэтки. Тарелка, расплескав на лету все свое содержимое, ударилась в богов, повалив большую часть из них на пол. Наступила полная тишина. Пламя в светильнике, отчаянно трепыхнувшись, чуть не погасло, на мгновение разметав причудливые тени по лавке. Абрам в начале озадаченно всматривался в разбитых идолов под ногами, словно ожидая ярости и суда за собственное святотатство, но затем, видя, что ничего не происходит, только покачал головой:

– Я так и знал, – тихо произнес он, – вы действительно мертвы, боги Сенаара. Иначе уже давно бы превратили меня в пыль.

Абрам достал из-под лавки мех с дорогим крепким вином, украденным на прошлой неделе из отцовских запасов, и жадно припал к горлышку. Обжигающая волна ударила в грудь, затем в живот, а потом медленно растеклась по всему телу. Напряжение последних дней стало потихоньку спадать, и Абрам, расслабившись, сел на пол рядом с обломками божественных статуэток и, облокотившись о стену, неожиданно для самого себя задремал. Он видел, как Некто вошел в лавку с метлой в руке и, не сказав не слова, стал выметать глиняные осколки на улицу. Абрам во все глаза смотрел на Незнакомца, силясь что-то сказать, но чья-то сильная воля не позволяла разомкнуть губ. Когда Некто закончил свою работу, он обернулся к Абраму. Его лицо показалось знакомым. Абрам пытался вспомнить, где он видеть странного гостя, но память отказывалась служить ему. Его тело окоченело, он не чувствовал ни рук, ни ног. Только слышал, как гулко бьется в скованной холодом груди сердце, и смотрел на того, кто только что убрал его лавку. Незнакомец несколько минут с дружелюбным интересом рассматривал лежащего на полу Абрама. Тот не мог уловить этого взгляда. Как Абрам не старался он постоянно ускользал, оставаясь не досягаемым. Оцепенение стало проходить, и через несколько мгновений, а может быть, минут или часов, Абрам совершенно не ориентировался во времени, он с облегчением ощутил собственное тело и смог, наконец, вздохнуть полной грудью. Вдруг Некто заговорил голосом отца:

– Что ты здесь делаешь, Абрам?

И Абрам, вздрогнув, проснулся. Перед ним стоял отец с чадящим светильником в одной руке и мечом в другой. Его обесцвеченные возрастом глаза сверкали из-под густых бровей яростью и удивлением.

– Я тебя спрашиваю, что ты делаешь в лавке в такой поздний час, и почему боги лежат разбитые на полу, словно забытые детские игрушки?! Отвечай, ты осквернил богов Ура?!

Абрам мгновение смотрел на отца, затем, как ни в чем ни бывало, поднялся на ноги, и указал на треснувшую тарелку госпожи Камелии:

– Как я мог осквернить богов, отец? – спокойно произнес он, пряча за спиной мех с вином и глядя прямо в глаза отцу, – разве я не знаю, что они могут разгневаться на меня?

Отец мгновение смотрел на сына. Затем спросил:

– Может ты перестанешь говорить загадками, а объяснишь, почему боги лежат разбитыми на полу? – в его голосе Абрам отчетливо услышал металл. Абрам прекрасно понимал, что может его ожидать, если он выведет отца из себя, но остановиться уже не мог. Вероятно, подействовало выпитое вино:

– Вчера вечером, когда ты отдыхал от выпитого вина, – начал говорить он без страха, даже с интересом наблюдая за реакцией отца, – к тебе пришла госпожа Камелия.

– Что она хотела? – несколько смягчившись спросил отец.

– Она спрашивала, здоров ли ты и почему так долго не посещаешь ее.

На лице Абрама мелькнула насмешливая улыбка, когда он говорил, что снова взбесило отца:

– Ну?!! – он угрожающе надвинулся на Абрама.

– Она принесла похлебку в приношение нашим богам, чтобы они сохранили наш дом. Я тотчас поставил похлебку перед богами и тогда… – Абрам сделал многозначительную паузу.

– Что тогда? – отец был готов уже ударить его.

– Понимаешь, отец, – невозмутимо ответил Абрам, – к сожалению, госпожа Камелия не уточнила, которому из богов она принесла дар. Они стали ссориться из-за похлебки, каждый отстаивая собственное право на приношение смертного человека. Как видишь, не обошлось без драки…

– Что ты мелишь, юродивая скотина? – прорычал отец и вплотную приблизился к сыну.

– Я рассказал тебе правду. Ты же знаешь, я не люблю врать. Боги передрались и…

– Как глиняные статуэтки могут драться, болван? Ты пьяный, – отец неуловимым движением руки выхватил у Абрама из-за спины почти пустой мех.

– Как же, – притворно удивился Абрам, – разве ты не веришь, что боги, которых мы продаем в этой лавке живые, и могут проявлять не чуждые ничему живому страсти?

Отец наотмашь ударил Абрама по лицу так, что тот потеряв равновесие, распластался на усыпанному глиняными осколками полу.

– Ты будешь сидеть на пресных лепешках и воде, работая день и ночь, чтобы возместить убытки! – гаркнул отец, швырнув в сына пустым мехом, и вышел из лавки.

– Почему бы богам самим за себя не постоять? – обиженно пробормотал Абрам вдогонку.

Глава девятая

Сарах старалась не вспугнуть молодую лань ни лишним движением, ни звуком. Натягивая тугую тетиву лука, девушка почти не дышала, оставаясь при этом абсолютно хладнокровной, как и подобало настоящему охотнику. Это была большая удача, что она встретила лань, и Сарах не собиралась упускать свою добычу.

Хотя охотница из слов Абрама знала, в чьем лесу она охотится и что ей грозит в случае, если ее поймают с поличным, но не могла удержаться от соблазна, полагаясь на столь долго не изменявшую ей удачу. И удача, как ей показалось, не отвернулась от нее и на этот раз. Несколько капканов, установленных еще с прошлого раза, принесли пару весьма упитанных зайцев. Но, возвращаясь домой, девушка неожиданно увидела средних размеров лань. Животное мирно паслось на опушке леса мордой к Сарах. Поглощенная обедом, она не почувствовала приближение опасности. Сарах несколько мгновение рассматривала лань, с удовольствием отметив ее очевидную упитанность. С учетом убито недавно вепря, мяса должно было хватить на несколько месяцев вперед. Кое-что даже можно будет продать. Тщательно прицелившись, Сарах отпустила тетиву. Стрела, метнувшись из-за кустов, со свистом вонзилась в левый глаз лани. Животное дернулось, встало на дыбы, крутануло несколько раз головой и упало замертво. В умении обращаться с луком Сарах могла потягаться с лучшими стрелками Ура, хотя, к сожалению (или к счастью?) об этом знала только она.

Охотница, перекинув лук через плечо, бросилась к поверженной дичи, на ходу вынимая из ножен длинный кинжал с изогнутым лезвием. Охота закончилась; теперь нужно было как можно быстрее разделать добычу, сложить ее в сумку и сматываться из лесу куда подальше. В любой момент могли появиться другие претенденты на убитого зверя. Неприятное предчувствие вдруг кольнуло в грудь, настойчиво побуждая Сарах немедленно убираться прочь от опушки леса, но вид роскошной туши, не позволил прислушаться к доводам сердца. Оглянувшись и не увидев ничего подозрительного, Сарах склонилась над телом, умело орудуя ножом.

Когда работа подходила к концу и мясо было почти полностью уложено в сумку, Сарах похолодела от ужаса, почувствовав чье-то присутствие на поляне. Как ей захотелось, чтобы это снова оказался Абрам! Чтобы повторилась та незабываемая встреча… Но разум говорил, что неторопливые шаги со спины и затем тень человека, закрывшая солнце, принадлежали кому-то другому – сильному и враждебному.

Сотни мыслей в одну секунду пролетели в голове у Сарах, пока она лихорадочно обдумывала свое положение. Ее ожидала либо смерть, либо рабство. Причем второе было предпочтительнее. Неужели жизнь кончилась? Неужели Сарах так разгневала богов, что они решили поскорее изжить ее со свету? Чем она, Сарах, им не угодила? На этот вопрос девушка ответа не знала и в тот момент была не склонна к его поиску. Ее деятельный и расчетливый ум искал возможности выхода из сложившейся ситуации. И она его нашла. По крайне мере, ей так казалось…

Не успел человек остановиться и схватить незадачливую охотницу за шиворот, как Сарах, развернувшись, нанесла противнику удар ножом в живот. Не ожидавший столь решительного нападения незнакомец, не успел ничего предпринять для своей защиты и со стоном повалился на землю. С содроганием Сарах обнаружила, что это был воин. Теперь, если ее поймают, за убийство ее точно ждет смерть. Звук нескольких бегущих пар ног заставил девушку прийти в себя и обернуться. С пиками на перевес ее собирались атаковать еще четверо солдат. Сарах бросилась бежать в противоположную сторону, засовывая окровавленный нож в ножны и снимая со спины лук. С ним девушка могла надеяться отбиться от преследователей. Но тут ступни охватила петля силка, ею же недавно установленного, и Сарах почувствовала, что земля уходит из-под ног. Последнее, что увидела девушка, – это летящая на нее откуда-то сверху большая сеть. Затем последовал страшный удар по голове…

Кто-то легонько тронул Сарах за плечо, и она тут же открыла глаза и огляделась. Она лежала на поляне, поросшей душистой сочной травой и усыпанной красивыми белыми цветами. Солнце стояло в самом зените, но не пекло, а ласково грело по-весеннему. Сарах поднялась и невольно тронула то место на голове, куда пришелся удар, но к своему удивлению не обнаружила ни раны, ни даже синяка. Словно ничего из того, что пришлось пережить на охоте, не произошло. Однако, Сарах привыкла доверять своим ощущениям. Лес, лань, преследователи, – все это без сомнения имело место, но, что произошло потом, как она оказалась на этой незнакомой поляне, Сарах не знала. Девушка осторожно оглянулась, машинально опустив руку на пояс, где висели ножны с окровавленным кинжалом, но тут же вздрогнула. Холодок страха прокатился по спине. Ни ножа, ни лука у нее при себе не было. Ее обезоружили. Взгляд молнией метнулся под ноги в поисках палки для защиты, но ничего подходящего для обороны поблизости не оказалось. Сарах подняла глаза и увидела Его. Она стразу же встретилась с Ним глазами, и ей стало не по себе. Она не знала этого человека, но у нее сразу же возникло такое чувство, что Он то ее хорошо знает. Знает, наверное, даже больше, чем она себя.

Сарах хотела поздороваться и спросить у Незнакомца, где она, и кому обязана столь чудесным спасением от воинов, но голос внутри остановил ее. Уже раскрыв рот, она тут же закрыла его и продолжала, не отрываясь смотреть в глаза Незнакомца. Он, улыбнувшись, указал куда-то в сторону. Проследив взглядом направление, Сарах увидела свои нож и лук с полным колчаном новых стрел. Глаза Сарах засияли и она с благодарностью снова взглянула на доброго человека, но не нашла сочувствия своей радости. Незнакомец теперь смотрел на нее серьезно и пристально. Радость тут же слетела с лица девушки. «Что происходит? Что он от меня хочет?» – в недоумении подумала она.

И тут в руках странного Незнакомца появился посох, – длинная изогнутая палка погонщика коз. Незнакомец протянул посох Серах. Девушка, повинуясь внутреннему порыву, подбежала и взялась за посох. Затем произошло невероятное. Как только ее пальцы прикоснулись к полированной поверхности палки, Незнакомец одобрительно кивнул и медленно растворился в воздухе. В руке девушки остался только его странный подарок. Серах стало страшно и она тут же очнулась в кромешной тьме.

Пахло прелой соломой и сыростью. Откуда-то сверху капала вода. Капли с оглушительным плеском разбивались о пол где-то возле самой головы девушки и окатывали ее ледяными брызгами. Голова… она раскалывалась от нестерпимой боли. Облизав пересохшие губы, Сарах почувствовала сладковатый привкус крови на губах. Ватными пальцами девушка дотронулась до макушки, но тут же со стоном отдернула руку. Судя по всему, на голове зияла страшная рана от удара. Когда глаза немного привыкли к темноте, Серах обнаружила себя в небольшом каменном склепе с низкими сводчатыми потолками, с которых во многих местах падала воняющая гнилью вода. Слабый мерцающий свет пробивался из-под окованной медью дубовой двери. Сарах нашла в себе силы поднять тяжелую голову и оглядеться. Затем со стоном опустила ее снова на солому и впала в тревожное небытие. Время от времени девушка приходила в себя, чувствуя, как по-прежнему нестерпимо болит голова и все тело бьет озноб. Не в состоянии долго выносить такие мучения, девушка снова теряла сознание, затем снова возвращалась в реальность, пока череда бессознательного и сознательного не превратилась в почти непрерывную линию без ощущения времени и пространства.

Наконец, сквозь пелену боли до сознания Сарах донесся звук отодвигаемого засова. В следующее же мгновение ее ослепил свет от факела, и кто-то больно пнул ее ногой в бок. Сарах никак не отреагировала. Она знала кто и зачем за ней пришел, так стило ли лишний раз напрягаться, только для того, чтобы дойти до места унизительного суда а потом и казни? Сарах хотелось, чтобы поскорее все закончилось. Где-то на самом краю сознания теплилась еще сожаление о больной матери, обреченной теперь на голодную смерть. Кому нужна старая беспомощная женщина? Может быть, конечно, Абрам, торговец богами, которого мать почему-то назвала ее братом, вспомнит о немощном человеке, но на это было мало надежды. Сердце девушки сжалось от горя и отчаяния. Много лет назад она пришла в мир, где ее никто не ждал и теперь он без тени сожаления извергает ее из своих недр на помойку царства мертвых. Интересно, кем был человек, приснившийся ей, и что может означать этот сон в преддверии смерти?

Ушат ледяной воды все таки заставил безжизненное тело Сарах к жизни. Девушка открыла глаза. Над ней стояли три стражника и о чем-то негромко переговаривались между собой.

– Похоже ты, Мекен, малость не рассчитал с ударом. Она скорее всего уже отправилась к своим праотцам, – пробасил один из стражников, вглядываясь в лежащую на охапке полусгнившей соломы девушку.

– Никто не может меня упрекнуть в этом, тем более ты, Некил, – огрызнулся второй, – ты разве не помнишь, – эта девица чуть не зарезала меня, словно курицу!

– Ладно, ладно, не горячись, – примирительно произнес первый и присел над Сарах, – думаю господин Амману не сильно разгневается, если узнает, что ты прибил воров в его лесу. Так что не особенно переживай.

– Эй, Некил, взгляни-ка на нее. Она очухалась! – раздался голос третьего. И он бесцеремонно ткнул древком копья в грудь Сарах.

– Осторожнее, ты! – рявкнул тот, кого звали Некил и оттолкнул товарища, – я вижу тебе, как Мекену не терпится поскорее отравить девицу в царство вечного мрака. Успеете еще, вояки несчастные. Не забывайте, что господин Амману хочет видеть свою добычу. И если она все-таки околеет, то объясняться вам, а не мне.

Сарах все это время безучастно смотрела на троих мужчин и по неволе слушала их разговор, но смысл сказанного не доходил до ее сознания.

– Без тебя вижу, не ослеп еще, – огрызнулся Некил, – скорее всего, вам придется нести ее к господину Амману. Она не в состоянии сделать и пары шагов.

В ответ стражники только замахали на него руками:

– Ты наверное разума лишился, – вскричал Мекен, – или ты забыл, как она меня ножом пырнула?! Неизвестно, что ей на этот раз в голову взбредет! Лучше бы господин Амману отрубил бы ей голову или принес в жертву Нанниру!

– Не ной, Мекен, – железным тоном отрезал Некил, – не забывай, что среди нас пока что только один начальник – я. А что делать с воровкой предоставь решать самому господину Амману. Теперь без лишних разговоров берите ее на носилки, и несите, да поскорее. Господин Амману не любит долго ждать.

Глава десятая

Старуху с клюкой, стоявшую в нескольких шагах от лавки Абрам узнал не сразу. Возвращаясь с рынка, он увидел какую-то нищенку и хотел был прогнать ее, чтобы та не отпугивала покупателей, но когда старуха подняла голову, Абрам узнал мать Сарах.

– Не изволит ли достойный воин уделить время никчемной нищенке, – с насмешкой произнесла она, смерив Абрама с ног до головы.

После того, как Абрам, словно сопливый мальчишка, сбежал из дома Сарах, его не покидало чувство стыда, поэтому он не хотел появляться на глаза девушке и уже тем более встречаться еще раз с ее матерью. То, что она вдруг появилась под самыми дверями его лавки, неприятно поразило его.

– Что дало тебе повод, женщина со мной так разговаривать, – холодно ответил Абрам, оглядываясь по сторонам, – никто ли не видит его в обществе оборванной и лишенной ума старухи?

– Ты сбежал из моего дома, словно подстреленный заяц, за которым гонится целая стая волов, – проворковала старуха. Однако в голосе женщины Абрам уловил напряжение. Она явно была чем-то очень сильно расстроена.

– Я не хотел слышать твои безумные речи, – хладнокровно произнес Абрам.

– А зря, доблестный воин, очень зря, – сказала старуха и приблизилась к Абраму.

– Почему ты называешь меня воином? – спросил Абрам, – если это насмешка, то она неудачна…

– Я никогда ни над кем не смеюсь, – за это карает Тот, Кто все видит…

– Кто же это такой «всевидящий»? – съязвил Абрам, но встретившись взглядом со старухи, пожалел о своих словах.

– Тот, с Кем тебе придется непременно столкнуться, – невозмутимо произнесла мать Сарах, – от тебя, правда, зависит, встретитесь вы как друзья или как враги.

– Что ты хочешь от меня, женщина? – спросил Абрам, беспокойно топчась на одном месте. Не хватало, чтобы Нахор его увидел с таким собеседником, не говоря уже об отце.

– Сарах, эта дрянная девчонка, позавчера ухитрилась угодить в рабство к Амману царскому телохранителю, – прошипела старуха.

Услышав это, Абрам едва удержался на ногах. Догадка мелькнула у него в голове. Опершись о стену, он спросил:

– Она охотилась в лесу Амману?

Старуха молча кивнула.

Абрам опустился на выложенное камнем крыльцо лавки и закрыл лицо руками. Внутри что-то оборвалось и ему захотелось плакать, но он, конечно, не мог себе такое позволить в присутствии матери Сарах. Что делать? Абрам пока не знал. Он был готов разметать дом царского телохранителя по камешку и отправить Амману в долину теней… если бы мог. Но что он может?..

– Не стоит расстраиваться, сын мой, – неожиданно ласково прошелестел голос женщины над ухом у Абрама, – растерянность и страх не решили никогда ни одного дела.

Абрам поднял голову и вопросительно взглянул на старуху. Только сейчас он увидел в ее старческих глазах, прячущихся в густых морщинах те чувства, которые переполняли его самого.

– Поговори с отцом, – продолжала говорить старуха, – он хорошо знает Амману. Возможно, Тераху удастся уговорить царского телохранителя продать Серах…

– Продать?! – изумился Абрам.

Женщина с удивлением посмотрела на него:

– Да, продать, – ответила она, – или ты думаешь, что Амману просто отпустит то, что принадлежит ему теперь по праву? – она горестно вздохнула.

– Но кто ее выкупит? – спросил Абрам, – Амману жаден. Может запросить баснословную суму. Мои сбережения – всего лишь капля в море.

– Я выкуплю Серах за любую сумму, – твердо ответила старуха, и не обращая внимания на удивленный взгляд Абрама, добавила, – теперь мне пора идти. Сделай все, чтобы твоя сестра снова стала свободной, Абрам. Прощай до времени. Старуха развернулась и поковыляла прочь. Абрам хотел было броситься за ней, но чья-то рука коснулась его плеча. Позади стоял Нахор.

– О чьей это сестре говорила эта нищенка? – спросил он, пристально взглянув на брата.

– Понятия не имею, братец, – как можно более равнодушно ответил Абрам, стараясь привести чувства в норму. Эта женщина, судя по всему, лишена рассудка. Не обращай внимания.

Абрам зашел в лавку.

– Ты не знаешь, когда придет отец? – спросил Абрам.

– Он сейчас решает свои дела во дворце Набонида, – ответил Нахор, продолжая пристально рассматривать брата, – будет после полудня. Он же предупреждал тебя, если мне изменяет память.

Абрам пытался непринужденно вести беседу и не обращать внимания на взгляды Нахора, но у него это не очень хорошо получалось. Он был рассеян и напряжен, что не могло укрыться от брата.

– Ты уверен, что ничего не хочешь мне сказать? – подойдя вплотную к Абраму, внушительным тоном спросил Нахор.

Абрам взглянул на него и тихо произнес:

– У меня много своих проблем, Нахор, ты уж извини, что не могу с тобой поделиться…

– Главное, чтобы твои проблемы не стали проблемами твоей семьи, братец, – холодно ответил Нахор и ушел в дом.

Оставшись в одиночестве, Абрам облегченно вздохнул. Хотя бы строить клоунаду перед братом отпала необходимость. Впереди предстоит нелегкий разговор с отцом. Тот наверняка все разболтает Нахору. Ничего, главное, чтобы отец согласился помочь, а там видно будет…

Когда под конец дня отец появился в лавке, Абрам, взглянув на него, нутром ощутил, что разговор предстоит непростой. Терах вернулся хмельной и в хорошем настроении. Это означает, что дела у него идут неплохо, он самоуверен и горд. По опыту Абрам знал, что в такие моменты великодушие – редкий гость в душе у отца. Но выбора не было. Разговор откладывать не имело смысла.

– По твоей кислой физиономии, – громыхнул Терах, вваливаясь в лавку и распространяя вокруг себя густой запах дорого вина, – догадываюсь, что торговля идет не очень.

– Торговля сегодня идет неплохо, отец, – стараясь казаться непринужденным, ответил Абрам.

Терах внимательно посмотрел на сына:

– Девица, с которой ты блудодействовал третьего дня, – медленно произнес он, – оказалась обыкновенной воровкой. Ее недавно поймали в лесу, принадлежащем царскому волохранителю. Сейчас решается ее судьба, но я не советовал бы тебе в дальнейшем ею интересоваться, – Терах угрожающе поднял кулак, – хватит того, что ты постоянно позоришь меня перед всеми благородными людьми Ура!

– Я люблю эту девицу, – тихо, но уверенно произнес Абрам, глядя отцу в глаза, – ты можешь убедить Амману продать Сарах ее матери?

Несколько мгновений Терах изумленно смотрел на сына. То, что он только что услышал, вероятно, произвело на него такое сильное впечатление, что он не мог выговорить слова и даже протрезвел. Затем подошел к Абраму схватил за плечи и тряхнул что есть силы:

– Ты что же, совсем рехнулся, сын?! – зло прошипел Терах. Хочешь обесчестить мое доброе имя женитьбой на дочери нищенки?

Освободившись от рук отца, Абрам невозмутимо ответил:

– Во-первых, твое доброе имя приобрел для семьи я, а не ты, отец. Я делал и делаю богов, которые приносят тебе деньги. А во-вторых, дочь нищенки – это твоя…

Абрам не успел договорить. Удар кулаком в лицо прервал его тираду.

– Запомни, щенок, – прохрипел Терах, – или ты повинуешься мне, или можешь убираться вон из моего дома! Но если ты настолько обезумел, что выберешь второе, то мое проклятие и проклятие богов, которых ты не уважаешь, рано или поздно настигнет тебя.

Абрам почувствовал, как кровь от разбитого носа заливает ему подбородок. Ярость полноводьем заливала его душу, когда он смотрел на отца. Не обратив внимания, на звон колокольчика над дверями, Абрам произнес:

– Навряд ли твое или тем более проклятие твоих богов когда-либо настигнет меня. Они мертвы также, как мертва глина и дерево, из которых они сделаны, ты же жалкий лизоблюд без совести и чести!

Сказав это, не помня себя от ярости, Абрам смахнул с полок десяток статуэток, перескочил через прилавок, оттолкнул госпожу Камелию, ставшую невольным свидетелем его речи и скрылся за дверью.

Глава одиннадцатая

Комната, в которую ввели Сарах стражники, была просторна и хорошо освещенная многочисленными бронзовыми масляными светильниками, развешенными на всех четырех стенах. Посреди стояло роскошное широкое ложе, застеленное тонким дорогим шелком из дальних стран и отлично выделанными тигровыми шкурами. На ложе возлежал полноватый человек в богатой одежде чиновника. Его маленькие черные, заплывающие жиром, глаза цепко ухватились за Сарах, как только она появилась в комнате. Девушка без труда узнала в нем царского телохранителя Амману. Когда-то, несколько лет назад она впервые увидела его, когда он был всего лишь преуспевающим торговцем из Баб-или. Хада, мать Сарах, тогда была влиятельной женщиной в Уре, и однажды на одном из банкетов в честь Набонида, она осмелилась поставить заносчивого торговца не место. Как оказалось, Амману не забыл обиды, и спустя несколько лет, добившись правдами и неправдами чина царского телохранителя, подговорил Тасида, жреца Нанниру и Исина, уничтожить Хаду и всю ее семью. Шему, престарелому дяде Сарах, пришлось спасаться из Ура бегством от гнева Амману. Хаде последовать примеру своего брата помешала непомерная гордость. И теперь за это будет расплачиваться не только она, но и Сарах.