Кайтусь-чародей Корчак Януш

Отдохнули они, сил прибавилось. Кайтусь успокоился. Права Зося: не стоит задумываться о том, что будет. В жизни столько всяких неожиданностей. Там видно будет, что дальше. Сейчас у них одна цель — добраться домой.

— Ну, бегите. Прокормить я вас не могу, а голодом морить живых тварей грешно.

Распрощались они со стариком.

И начались их скитания — в поисках куска хлеба — от деревни к деревне, от дома к дому. Ослабели они, исхудали

С недоверием теперь они приближались к человеку. А когда видят у дома собаку, вообще не подходят. И часто слышат:

— Пошли вон!

Познакомились они и с острыми клыками дворовых псов. А сколько раз приходилось им опрометью удирать от кнута, палки, камня.

— Не грусти, Антось. Не злись, — утешает Зося.

А Кайтусь всякий раз приходит в ярость, когда вынужден был остановиться, сесть и чесаться задней лапой или выкусывать зубами блох, от которых никак не избавиться бродячим собакам. Да, не понимают люди, какое это счастье — пара рук, способных и работать, и защитить.

Бегут Кайтусь и Зося трусцой… Молчат… Не разговаривают… Нет у них уже ни сил, ни мыслей. И только мучительные запахи долетают: то молока, то похлёбки. «Есть!» — безмолвно вопят глаза, уши, ноги. И вот набрели они на сторожку лесника. А уже совсем сил не осталось от голода.

— О, собачки! Да никак вы бездомные? Удрали, что ли? Худющие-то какие, голодные! А с виду породистые. Жаль мне нас. Хотите остаться у меня?

Ещё бы не хотеть! Вымыл их лесник. Выспались они, наелись.

— А теперь давайте поговорим, — обращается к ним лесник. Собака, бывает, понимает лучше, чем человек. Мало сейчас в мире доброты к людям, собакам, деревьям. Всё только ради корысти. Вот торговцы под корень вырубают леса. Для них дерево — это товар, а не живое существо…

Несколько дней Кайтусь и Зося отдыхали. А теперь что делать?

— Вот что, — говорит лесник. — Сегодня я еду в город. Её оставлю, а тебя подарю актрисе. Хочу, чтобы она поняла, что собака лучше, чем кот.

Что поделать? Выбора нету. Придётся Кайтусю расстаться с Зосей. В городе проще разузнать насчёт дороги.

Запер лесник Зосю в сенях, а Кайтусь побежал за бричкой. Теперь он уже не стащится принюхиваться, лаять, наскакивать на лошадь щенячья радость переполняет его. Столько кругом любопытного, столько интересных запахов.

— А я вам подарки привёз, грибов и собачку, — сообщает лесник актрисе. — А то прямо стыд: три кошки у вас и ни одной собаки. Кошка что? Она только ластиться умеет, а собака — все понимает. И отвечает взглядом.

— Хитрый вы, — говорит актриса. Хотите поссорить меня с моими друзьями? Не выйдет

Стал Кайтусь жить у неё. Да только худо ему живётся. С котом вечные ссоры. С виду кот такой ласковый, воспитанный, а на самом деле задира, драчун: всё норовит тишком царапнуть.

При любой возможности Кайтусь навещает Зосю.

— Какие новости? — интересуется она.

— Надо терпеливо ждать. — отвечает Кайтусь. — До Варшавы далеко. Придётся ехать железной дорогой, пешком не доберёмся. Нам с тобой повезло — могли бы оказаться на свалке. Много опасностей подстерегает собаку, и потому надо быть очень осторожными.

А лесник был недоволен, когда прибегал Кайтусь.

— Опять ты здесь? Ох, упорный какой! А в грязи-то как перемазался. Ну чего ты бегаешь к нам? Я тебя на такое хорошее место пристроил. Был бы я твоей хозяйкой, ни за что бы не выпускал тебя, грязнулю, из дому.

Несколько раз бегал Кайтусь на вокзал. Там его уже знали. А он бегает по станции, присматривается: как вскочить в вагон и спрятаться под лавкой. Возвращался он из этих своих экспедиций весь в грязи, следы от него на полу. И с кошками постоянно ссорился.

— Нет, пёсик, — говорит ему актриса, — не нужен ты мне. Понимаешь, я жила в большом городе, была знаменитой, цветов у меня было больше, чем нынче картошки. Да только ничего там хорошего нет, больше слёз, чем радости. Вот я и уехала в глушь, подальше от тамошних склок. А от тебя опять одни беспокойства.

Что тут поделаешь? В холодную, ветреную ночь, когда сёк дождь. Кайтусь и Зося пустились в путь. Удалось им пробраться в вагон. Лежат они тихонько под скамейкой. Никто их не заметил, кроме мальчика, возвращающегося в школу с каникул.

— Лежите там, не высовывайтесь, не то кондуктор заметит.

Угощает их мальчик тем, что мама дала в дорогу: булкой, крутыми яйцами, ватрушкой, пирогом.

Так он о них заботился, что заинтересовался кондуктор.

— Кто это у тебя под скамейкой? Чего это ты всё заглядываешь туда? Кому воду принёс? Ах, собаки… Ну что ж, придётся платить штраф.

— Да не мои они, — оправдывается мальчик. — Мешают они вам, что ли?

— Не положено.

Всего шесть станций удалось проехать Кайтусю и Зосе. Но и то хлеб. Всё-таки отдохнули и не голодные. Бездомной собаке любая помощь благо, Кинешь ей кусок и ей уже легче день пережить

Бегут Кайтусь и Зося вдоль железной дороги, считают телеграфные столбы.

Вечером опять пошёл холодный осенний дождь.

Прокопали они лаз и спрятались в конюшне. А там две лошади: одна стоит, другая лежит. Прижались они к той, что лежит, и она их не прогнала: животные часто помогают друг другу.

Зато утром прогнал их возчик да ещё кнутом угостил. Зося заскулила, а Кайтусь оскалился, зарычал.

— Ишь, бродяга! Ещё огрызается! — возмутился возчик и бросил в Кайтуся камнем.

Плохо голодному псу, но куда хуже больному.

Скачет подшибленный камнем Кайтусь на трёх лапах, а четвёртую на весу держит. И дорога теперь дольше кажется, и деревни приходится обходить стороной, потому что здоровая собака или мальчишка вполне могут обидеть калеку. Может, вовсе и не со зла, а просто не подумав.

— Больно?

— Немножко.

Так брели они, голодные, два дня. А на третий день Зося стала какая-то беспокойная. Всё время принюхивается. Из последних сил обгоняет Кайтуся, уносится далеко вперёд, потом возвращается, взволнованно втягивает воздух.

— Антось, уже близко!

Опустила голову, нюхает след на дороге.

— Мы пришли. Тут проезжала наша бричка. А вот следы нашего Сивки.

Не терпится ей. Хочется помчаться стрелой. Но Кайтусь останавливается, лижет пораненную камнем лапу.

— Беги одна.

— Нет.

Иногда длинная дорога кажется короткой, а иногда короткая бесконечной. Лишь поздним вечером добрались они до Зосиного дома.

Сидит на крыльце мама Зоси, а на коленях у неё детская шапочка и туфелька. Встала Зося передними лапами на крыльцо, заглядывает маме в глаза. Лижет ноги, скулит, прыгает.

— Ты откуда? Чего тебе?

А в голосе тревога, словно мама что-то предчувствует.

«Узнает», — подумал Кайтусь.

Нет, не узнала. Ведь люди верят только своим глазам.

Не узнала мама родную дочку.

— Иди ко мне, собачка. Люди не могут найти мою Зосю, так, может, ты найдешь. На, понюхай её шапочку. Будем искать вместе.

Обняла мама Зосю, а та лижет её в глаза, в лицо.

Снова отдых. Снова тёплое молоко. Перевязанная рана быстро зажила.

— Останься ещё, — просит Зося.

Грустно расставаться после стольких совместных приключений. Но пора в дорогу.

Одному легче отыскать пропитание, но тяжко одиночество.

Узнал Кайтусь за время этого одинокого путешествия, что чувствуешь, когда гебя продают, осматривают и прицениваются.

Познакомился с цепью. Узнал, что значит иметь хозяином капризного мальчишку, которому для забавы подарили собаку, нe избавила судьба Кайтуся и от самой страшной собачьей беды: поймал его петлёй живодёр. За что? За то, что он живёт и хочет жить?

Вырывался Кайтусь, но потом по-человечьи притворно присмирел, а когда решётка раз и навсегда готова уже была закрыться за ним, по-собачьи вцепился зубами в руку живодёра, выскочил из клетки и убежал.

Вот разве что хороших два дня провёл он у бедного пастуха. Голодно было, но это ничего. Здесь он был не игрушкой и даже не животным, а — равным, близким — другом, братом. И когда расставались Кайтусь и пастух, то долго с грустью смотрели друг на друга, понимая, что не скоро забудут про эту встречу.

Когда силы иссякли, Кайтусь снова испробовал счастья на железнодорожном вокзале. Дважды не удалось. Один раз двери в вагон были закрыты, а другой раз сбросили его пинком уже на ходу. На третий раз заметила его девушка, ехавшая в город на работу.

Бросила она Кайтусю под скамейку кусок чёрного хлеба.

— Поешь. Ты один, и я одна. Хоть в пути будем помогать друг другу.

И вот наконец Варшава.

Родной город с его неповторимыми запахами и воспоминаниями. Боковыми улочками без приключений добрался Кайтусь до своей квартиры.

Но здесь его ждала неприятная неожиданность.

Стоит он под дверью, нетерпеливо скребётся, втягивает запах родного дома. Замерев, приникает к дверной щели носом и тоскующей душой

Слышит мамин голос:

— Посмотри, кто там царапается.

Не узнали его родители.

— Собака какая-то. Нечего тут… Ступай себе. Был бы жив Антось, был бы у тебя товарищ…

— Папа, папочка… — проскулил Кайтусь.

— Может, она голодная? — сказала мама.

— Ладно, покормлю тебя…

Не хочет Кайтусь. Да. он изголодался, но только по ласковому слову, по родительской ласке.

— Ну, раз есть не хочешь, ступай, пока я не потерял терпения.

Прыгнул Кайтусь, опёрся лапами отцу на грудь и смотрит ему в глаза.

— Пошла прочь!

— Может, она бешеная?

Ушёл Кайтусь. Дворник прогнал его со двора.

Куда идти? Зачем он сюда вернулся?

«Как огромен мир. В нём столько городов и деревень, людей и зверей, и у каждого есть дом или нора и кто-нибудь любящий его».

Нет, Кайтусь не станет возвращаться к Зосе. Стыдно ему. Да и сил нет. Бредёт Кайтусь, сам не зная, куда и зачем.

Вспоминает старика с вязанкой хвороста, вспоминает пастуха и школьника, который кормил его в вагоне, вспоминает лесника и девушку. Вспоминает тех, кто помог, и тех, кто обидел. Вздыхает. И тут он почуял знакомый запах. Поднял голову. А, так он возле своей школы…

Лёг Кайтусь в арке дома на другой стороне улицы, положил голову на лапы и смотрит в окна.

Ждёт. Собачья жизнь научила его терпению.

Он ждёт свою добрую воспитательницу.

Ждёт. Дремлет. Кто погладит его, кто толкнёт. Кто ласковое слово скажет, а кто буркнет, что вот, мол, лежит псина, проходить мешает. И вот вышла воспитательница.

Кайтусь по пятам за ней.

Оглянулась она. Он остановился. Пошла дальше, вошла в магазин. Кайтусь сидит и ждёт.

Заметила она его только у своих дверей.

— Ты ко мне? Ну, входи, раз пришёл.

Отнеслась она к нему, будто он не собака, а её ученик;

Кайтусь вошёл, осматривается в бедной комнатке.

«Почему я всегда думал, что учителя — это богачи и богачки?»

А она словно угадала его мысли.

— Да, бедно у меня. Что поделать, на учительских хлебах не разжиреешь.

Поели они.

— Да, собачка. Я-то думала, будет всё не так. Обольщалась, что дети будут дружны со мной, будут мне помогать. Что поделать, они ведь не понимают. Я не могу так, как хочу я и хотят они. Мне не разрешают. Директор следит, инспектор проверяет. Говорят, что у меня на уроках шумно, что плохие успехи в учёбе. Слушаются тех, кто умеет наказывать, а я хочу по-доброму, лаской.

Кайтусь увидел розу, которую когда-то подарил ей. Страшно давно это было. Роза увяла, но всё равно стоит в вазе — учительница сохранила её на память.

— Да, собаченька. Мне хотелось заниматься с детьми, быть учительницей, но сейчас я просто тяну лямку. Теперь я радуюсь воскресеньям и праздникам и не скучаю по школе. Что толку, что я стараюсь, если дети не хотят? Антося вот жалко, я любила его, очень хотела ему помочь, чтобы он исправился. Но человека трудно переделать. Вот так-то, псина. Раньше я была весёлая, а теперь грустно мне.

Прижала она голову Кайтуся к груди, и он понял, что она плачет.

А есть такой старинный закон чернокнижников, который гласит: «Если человек, превращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды на людей, он вновь обретёт человеческий облик».

Так велит старинный закон 1233 года, которому уже семьсот лет.

Глава 20

Кайтусь превратился в вербу. В дальних странах. На морском дне. На полюсе. Будь дисциплинированным

Старинный закон гласит:

«Если человек, прекращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды ни людей, он вновь обретёт человеческий облик».

И вот когда учительница прижала к груди голову Кайтуся и заплакала, он поймал языком жаркую, горькую слезу обиды на детей.

Он тут же почувствовал, как выгибаются и меняются его кости, как вытягиваются жилы, по-другому бьётся сердце и дышат лёгкие, разрывается шкура.

Сжался он, рванулся, вырвался — прыгнул к двери, толкнул её лапой и выскочил на площадку.

Стремительно сбежал по лестнице и спрятался за заборами.

И свершилось превращение.

Стоит Кайтусь, пошатываясь, — уже человек, а став человеком, он обрёл чародейскую силу.

Первым делом он утолил голод.

Затем добыл шапку-невидимку.

А потом, исполненный тревоги, захотел узнать судьбу Зоси.

«Хочу, желаю, повелеваю…»

И уже перед ним необыкновенный посланец феи.

Из-за забора выглянул настоящий гном, неловко вскарабкался на доску и, потрясая седой бородою, сообщил:

— Зося, о великий кудесник, ждёт спасения.

— Почему ты называешь меня кудесником?

— Потому что не для себя ты всё делаешь.

— Не понимаю тебя.

— Поймёшь после суда.

Ах, да. Ему же предстоит суд.

Кайтусь уже позабыл о нём. Его и Зосю ожидает суд повелителей чернокнижников.

Нет. Зося на суд не пойдёт.

— Я один буду отвечать.

И тут же Кайтусь произнёс четвёртое повеление:

— В Затишье. В сапогах-скороходах.

Только произнёс, как Варшава исчезла из глаз.

Вмиг проделал он тот путь, который недавно потребовал от него стольких усилий.

Стоит Кайтусь возле знакомого дома. Смотрит.

В кресле сидит Зосина мама, держит в руках газету, но не читает, глядит куда-то вдаль.

А на коленях у неё Зося — беспокойно принюхивается и стрижёт ушами.

Она почуяла Кайтуся.

— Ступай, собачка, побегай, — говорит ей мама и открывает дверь.

— Я здесь, — говорит взволнованный Кайтусь.

— Знаю, — отвечает Зося. Это я, Кайтусь.

— Я узнала тебя.

Идут они — Кайтусь человеческим шагом, Зося, семеня на собачьих лапках. Прошли через сад, вышли за калитку — по полевой тропинке до леса.

Оглядываются: нет ли вокруг кого. Снял Кайтусь шапку-невидимку.

— Антось, как это произошло?

Кайтусь впился в Зосю взглядом, очистил мысль и лёгкие лесным воздухом, троекратно глубоко вздохнул, скрестил на груди руки.

И дважды произнёс — медленно, раздельно, торжественно:

— Тайным могуществом и чародейской властью избавляю тебя, фея, заклятая злой волей, на веки вечные постановляю и избавляю от вызова в суд. Я один и только я буду отвечать перед враждебной силой и властью. Неодолимым высочайшим велением своим дарую тебе свободу и возможность навсегда оставаться рядом с твоей мамой. Никакие чёрные заклятья и мстительные чары не в силах нарушить моей воли, моего установления, моего повеления.

Раздался глухой удар грома.

Кайтусь в изнеможении опёрся о дерево.

Зося испуганно смотрит и ждёт.

Кайтусь глубоко вздохнул — раз, другой, третий. Очистил мысль и лёгкие лесным воздухом.

Произнёс:

— Желаю и повелеваю. Могуществом своим и властью установляю. Солнце, море, горы и воздух, огонь и воду призываю в помощь. Обрети человеческий облик. Стань человеком. Обрети человеческий облик.

Кайтусь закрыл глаза. Губы у него побелели. Руки опали.

— Ты великий кудесник-чародей, — шепнула Зося и с улыбкой поправила волосы.

Исполнен долг. Зося спасена.

Кайтусь торопливо прощается:

— Будь счастлива.

— Останься, Антось. Мне страшно за тебя.

Но Кайтуся уже нет.

Он написал два письма.

Письмо родителям:

Милые мои, дорогие. Вы в печали. А я даже не знаю, вернусь ли к вам, хоть и очень хочу. Потерпите. Я много выстрадал. То, что легко даётся, не приносит счастья. И не все идут к своей цели ровной и безопасной дорогой. Простите меня, хоть не моя в том вина. Целую вас и скучаю по вам. Антось.

И письмо учительнице:

Пожалуйста, не сердитесь на собаку, которая так неожиданно убежала и которой Вы оказали величайшую услугу, какую только может оказать человек человеку. Будьте и дальше доброй к детям. Они не виноваты. Вы даже не знаете, как мы хотим быть прилежными и как страшно нам трудно. Человек не всегда хозяин своих поступков. И не каждый идёт к своей цели спокойной мирной дорогой. У нас беспокойные мысли, и мы не всегда верим, что можно исправиться. Будьте терпеливы.

Кайтусь надписал адреса на конвертах, наклеил марки и бросил письма в почтовый ящик.

Подумал: «Теперь или победа, или погибель».

До суда осталось три дня. Надо торопиться.

Надо торопиться, чтобы познать и знать, а хочется отдохнуть.

Кайтусь знает над Вислой уединённое, тихое местечко. Уже давно знает. Среди кустов. Он ходил туда, когда ему бывало грустно.

Там на берегу он учился читать. Там пробовал чародейские заклинания и в своей любви к реке сливался с Родиной.

Не только бегать любят дети. Чем ребёнок больше шалит, тем сильней он тоскует и о тишине, хоть, может, и сам не понимает этого.

И потому Кайтусь нашёл в кустах над Вислой тихий уголок, где часто обдумывал, как ему исправиться и начать новую жизнь, где вспоминал те времена, когда был совсем маленьким.

Ведь у ребёнка тоже есть воспоминания. Не только взрослым и старикам есть, что вспоминать.

«Когда я был маленький… Когда меня ещё не было на свете…»

Пошел туда Кайтусь. Сел на песке и смотрит на воду, на деревья. Так тихо, так хорошо. Ласковая тишина.

Глаза у него открыты, он смотрит, но мысль его спит: очень он устал. Очень он много совершил, и очень было трудно.

Вдруг вдали послышались голоса.

Видит Кайтусь: ребята идут.

Догадался — это школьная экскурсия.

Сейчас подойдут, начнут разговаривать, задавать вопросы. А ему хочется побыть в одиночестве и совсем неохота болтать.

Глянул Кайтусь на деревья и вспомнил слова лесника:

«Для торговца дерево — это товар, а не живое существо».

Ну да, дерево рождается из семени, развивается, растёт, испытывает, как человек, голод и жажду. Как человек, болеет, старится, умирает. Может быть, оно тоже страдает и радуется?

«Хочу, желаю…»

И Кайтусь превратился в дерево. Постиг ещё одно великое таинство жизни на свете.

Корнями врос он в землю. Покрыла его твёрдая кора. Руки вытянулись и разветвились. Оделся зелёным покровом листьев. Ветер нежно покачивает и гладит его ветки.

Он дышит зелёной листвой и пьёт из земли прохладную воду. А сестра-верба шелестом говорит ему, как прекрасно жить и радоваться жизни.

Подошли ребята.

Бегают, перекрикиваются.

Мальчишка возле Кайтуся говорит:

— Выломаю-ка я себе палку.

Страницы: «« « ... 1415161718192021 » »»