Мода на чужих мужей Романова Галина
– Приветствую вас, Ольга, – поздоровался он не без издевки. – Как на новом месте?
– Добрый день. Все хорошо, спасибо, – помня о начале новой, совершенно спокойной и лишенной прежних привязанностей жизни, ответила Оля. – Если вы звоните Георгию Сергеевичу, то его нет на месте. Будет примерно через час.
– Я звоню не Жорке, а тебе, чего ты, Оль?! – возмутился Стас, будто и не женился год назад на ее лучшей подруге, и не бросил ее за полгода до этого, и не был теперь абсолютно и бессовестно счастлив.
– Я ничего. Говорю же, у меня все в порядке, – все еще помня о зароке, проговорила она, но карандаш со стола схватила уже лихорадочно и принялась нервно крутить его меж пальцев. – Ты только за этим звонишь? Или мне ему действительно что-то передать требуется?
– Только за этим, – надулся сразу Стас. – Так как дела?
– Нормально.
– А чего к нему пошла работать, к Жорке-то? Мне назло, да, Оль?
– А к кому мне надо было идти работать, Станислав? – насмешливо поинтересовалась она.
Правильнее было бы спросить: а надо ли вообще ей было идти работать? Но она так не спросила. Стас не знал о счетах в банке, которыми заботливые родители снабдили ее еще перед отъездом в Германию и теперь добросовестно месяц за месяцем их пополняли. Не знал, что от безделья она неделями выла в потолок, не зная, куда применить свои два высших образования, необузданную энергию и бездну одиночества. Но точно догадался, что к Жорке она пошла работать назло ему.
Не совсем чтобы так, конечно. Мстить так мелко она не собиралась, хотя поначалу такие порывы ее и сотрясали. Хвала небесам – справилась. Но из сотен предложенных ей вакансий – если бы они случились, конечно же – она точно выбрала бы Тихонова.
Георгий Сергеевич был конкурентом Стаса, и ни для кого это не было секретом. Кто-то когда-то сболтнул, что войне этой уже пара десятков лет и что началась она еще в школе. Стас, когда она спросила, все опроверг. Но, завидев Тихонова, всякий раз напрягался. Посторонний глаз и не заметил бы, но Ольга, зная буквально все о его привычках и настроениях, улавливала.
Вот запонки начал теребить, нервничает, стало быть. Узел галстука за десять минут трижды поправил, тоже нехороший признак. Излишне громко смеется чьим-то неловким шуткам, опять излишняя нервозность прослеживается.
А все почему?
Да потому, что где-то поблизости ленивым барсом бродит Тихонов Георгий Сергеевич и время от времени кивает Стасу с пониманием и призывно поднимает бокал с шампанским, предлагая пригубить.
– За что ты его так не любишь? – спросила она как-то, когда он вдруг утащил ее с прекрасной вечеринки, посвященной чьей-то знаменательной годовщине.
Утащил в самый разгар веселья, как раз в тот момент, когда Тихонов должен был вот-вот ее пригласить танцевать.
– А за что я должен его любить?! – воскликнул тогда Стас, не ответив. – Он мне просто мерзок, понятно? Мерзок без всяких причин и объяснений, и все!
Вот потому-то, что он Стасу был мерзок, как ей – после их совместного чистосердечного признания – Светлана, Оля и приняла предложение Тихонова работать у него. Только по этой причине, ни по какой другой. И пусть сколько угодно скалятся тутошние менеджеры, что приплелись с утра с ней знакомиться, об успешном переманивании конкурентов. Пусть сколько угодно коммерческий директор потирает руки, намекая ей на плодотворное сотрудничество. Она не опустится до того, чтобы мстить Стасу так низко и так гадко. Достаточно с него уже одного того, что она станет работать у Тихонова…
– Так к кому я должна была пойти работать, Стас? – повторила она вопрос, потому что на первый он не ответил. – К тебе, что ли?
– А хотя бы! – вдруг откликнулся он с энтузиазмом.
Узнай она, как он благодарен ей за подобную проницательность, телефоном бы в окно запустила. Он все никак не мог решиться предложить ей вернуться, а она возьми и брякни. Умница, девочка!
– Что хотя бы?
Даже не имея под рукой зеркала, она поняла, что побледнела до синевы. Раньше такого с ней не случалось. После предательства Стаса в ней все поменялось. Она стала более чувствительна ко всякого рода переменам в организме. И когда кожа на лице внезапно натягивалась, а вокруг рта слегка покалывало холодком, Ольга точно знала, что бледнеет. А вот когда глазам вдруг делалось до слез горячо, значит, покраснела, как помпон на спортивной шапке.
– Мы тут со Светой посоветовались, – начал осторожно Стас, не предполагая, что главную и серьезную ошибку уже допустил, озвучив Ольге ненавистное имя. – И подумали, что, может быть, ты вернешься к прежней работе в нашей фирме?
– А разве у тебя сейчас нет секретаря? – вежливо поинтересовалась Оля, начиная уже и ногой подергивать.
Если и вторая присоединится, пиши – пропало. Может запросто сорваться с места, перебежать через дорогу, ворваться к нему в кабинет и…
– Да увольняю я их всех, Оль, – захныкал Стас, жалуясь. – Все в сравнении с тобой проигрывают.
– Все-все-все? – зацепилась она тут же. – И Светка тоже?
– Ну, начинается! – выдохнул он обреченно. – Ну при чем тут Света, если речь идет о приемной, Оль? Как работник ты меня очень даже устраиваешь…
– А ты как руководитель меня – нет! – не выдержала и заорала она не своим голосом, и за дверью точно кто-то остановился и стоял теперь, подслушивал. – И слушай, Стасик, не звони мне сюда больше без дела, у меня очень много работы! И жизнь у меня, кажется, новая начинается. И в ней нет тебе места! И уж тем более Светке твоей! Все, пока!..
Она это сказала? Она точно только что сказала, что ему нет места в ее жизни? Кажется, да. Кажется, сболтнула неосторожно. Очумела, что ли, дура? А как же далекоидущие планы на его счет? Как же ожидание развала его семьи? Она ведь должна была быть с ним предельно вежлива, осторожна и аккуратна в выражениях. Она ведь должна была подхватить его из ослабевших Светкиных рук. А вместо этого что натворила? Он теперь ни за что не простит ей подобной грубости. НИ ЗА ЧТО!!!
Дверь в приемную неслышно отворилась, и вошел Тихонов. Вот, оказывается, кто остановился и подслушивал. Надо же, как неуемно любопытство у сильных мира сего, а она думала, что это только удел таких, как она, взбалмошных женщин.
– Никто не звонил? – мимоходом поинтересовался Георгий Сергеевич, направляясь к своей двери.
– Нет, – поспешила она с ответом, потом вспомнила, что он подслушал ее разговор со Стасом, и добавила: – Ничего важного. Частный звонок.
– Ага, – не поверил он и покосился подозрительно. – Вы ведь слишком хорошо знаете, что мы с вашим бывшим боссом конкуренты, чтобы я вас предупреждал, Ольга, о возможных последствиях…
– Ах, если вы хотите меня уволить, не приняв, ваше право! – вспыхнула она, с раздражением оттолкнулась от стола, откатываясь в кресле до самого подоконника. – Но я не собиралась и ни за что не стану ему стучать на вас, а вам – на него. И если вы рассчитывали в моем лице…
– Нет, не рассчитывал, – перебил он ее с особой мягкостью, так что у нее под коленками тут же защипало, а так случалось всякий раз, когда она пугалась чего-нибудь. – Я не стану скрывать от вас, что вы всегда мне были интересны как женщина. Плюс был наслышан о ваших деловых качествах. Разве не приятно иметь в своей приемной умную, красивую женщину? Женщину, которая к тому же тебе еще и нравится…
Шутит или нет? Издевается или пытается увести разговор от неприятной темы? Пойми их, этих мужчин! Крутят, мутят, выворачивают наизнанку. Душу ее, к примеру.
Сначала Стас звонит, зовет обратно на работу, будто и не пробежала меж ними даже не кошка черная, а пантера размером с бегемота. Теперь вот еще и Тихонов довольно-таки странные вещи говорит. Будто нравится она ему.
И дальше что, напрашивался вопрос? Остаться работать с Георгом Третьим или вернуться к Стасу? Первый может начать приставать со временем, второй, наоборот, игнорировать, чтобы жену не нервировать. Какое из двух зол выбрать?
– Зайдите ко мне, Ольга. – вызвал по селектору Тихонов, пока она прорабатывала в мозгу план дальнейших действий. – Есть разговор.
Она вошла без привычного для таких случаев блокнота. С чего-то подумалось, что из его кабинета она может выйти уже безработной.
– Вы напрасно не взяли блокнота, – тут же обо всем догадался Георгий Сергеевич. – У меня есть к вам несколько серьезных поручений. И кстати… Я не собираюсь к вам приставать, и уж тем более домогаться. Вы можете быть абсолютно спокойны на мой счет.
– Хорошо, – серьезно кивнула она, не став, как дурочка последняя, лепетать, что у нее и в мыслях ничего подобного не было, что она и не думала, да что вы, мол, такое говорите. – Не стану бояться.
– Но вы всегда должны помнить, Оля, – он улыбнулся по-доброму, тут же загородившись от нее папкой с документами, – что мое сердце пока свободно, и если бы вы пожелали в нем прочно поселиться, то…
– Я сообщу, как буду готова, – перебила она, не желая дальше развивать тему его симпатий. – Что за поручения, Георгий Сергеевич?
– Деловой подход… Н-да… Кстати, а почему вы с вашим образованием и способностями дальше секретаря так и не поднялись? Уж извините мое любопытство, но все же?
Господи! Ну сколько можно отвечать на один и тот же вопрос! Этим вопросом ее постоянно донимали, когда она еще жила со Стасом.
Почему он не повысит ее? Да сколько можно быть девочкой на побегушках? И когда она наконец станет серьезно относиться к своей судьбе, ведь время для роста карьеры может быть безвозвратно упущено?
И так далее и все в том же духе. Оля обычно улыбалась, отшучивалась, но никогда не говорила правды.
Странно, но ее правду снова угадал Тихонов, озвучив ее вполголоса:
– После института часто меняли работу, пытались найти себя. Потом встретили Супрунюка. Тот эгоистично желал всегда видеть вас рядом, поэтому дальше приемной не отпустил никуда. Да вы и не жаждали, решив, что со временем просто станете ждать его с работы и воспитывать его детей. И никакой карьеры вам было не нужно. И вид деловых женщин с замороженными взглядами вас всегда вводил в ступор. Вам не хотелось грубеть, мчаться по жизни, упуская в этой гонке все самое важное и главное…
– И все равно упустила, – вырвалось у нее, когда он замолчал. – Извините.
– Да за что же, Оля!
– Я вас перебила.
– Нет, я все сказал. И хочу вам дать один маленький совет, позволите? – Он снова улыбнулся тепло и искренне.
– Да, конечно, – она пожала плечами.
– Не думайте о том, что вы потеряли слишком много. – Не переставая улыбаться, он кивнул в сторону окна, из которого преотлично был виден фасад соседней фирмы, возглавляемой Стасом. – Может быть, в этом как раз ваш выигрыш, только вы пока не догадываетесь об этом…
Чем-то подобным ее потчевала и Светлана, пытаясь утешить. Учила, наставляла, убеждала в том, что Стаса Оля и не любила вовсе, а просто привыкла с годами. И что, как только она полюбит по-настоящему, так сразу поймет и всем на свете будет благодарна. И Стасу, который за ее спиной крутил роман с лучшей подругой. И подруге, которая уложила в постель ее Стаса и женила на себе. И Тихонову теперь, получается, она тоже должна быть благодарна, который науськивал ее сегодня иначе расставить свои жизненно важные приоритеты…
– …Как же вам всем объяснить-то?! – простонала Оля едва слышно и вытянула из ванны ослабевшую от горячей воды руку.
Как же им всем объяснить, что ей больно?! Ей просто физически больно видеть их вместе! Знать и постоянно помнить! Ей непереносимо больно, когда она думает о том, как он обнимает, целует, укладывает Светлану в постель. Она же знает, КАК именно он может это делать. Знала, что он может шептать при этом, как улыбаться куда-то в шею, как сдувать прилипшие от пота волосы со лба. И будить как утром может Стас, она тоже знала. Как подхватывать на руки вместе с подушкой и одеялом и тащить на балкон. Усадить в плетеное скрипучее кресло, за которым им лень было ухаживать и умасливать его, чтобы оно не скрипело. Пододвинуть столик вплотную к коленкам, на котором уже стоял кофейник с огненным кофе, молочник и ажурная тарелочка с ее любимым хрустящим ореховым печеньем, и…
И наслаждалась она этим всегда, жила этим день за днем, год за годом и совсем не думала, что наслаждение – просто привычка, как чистка зубов утром и перед сном. Она просто жила им, своим счастьем, которое кто-то взял под сомнение и решил все поправить и устроить по-своему. И она уж точно не хотела, чтобы ее счастье когда-то превратилось в воспоминание.
Ей очень больно, а кому-то кажется, что ей повезло. И они считают, что она поймет со временем. А сколько его должно пройти – времени? Год? Так уже прошел! Два? Так скоро тоже минует! Три, четыре, пять?!
– Я никогда не смирюсь, никогда! – всхлипнула Оля, забрасывая лицо пеной. – Я ненавижу ее! Ненавижу!..
Мобильный заверещал как раз вовремя. Не зазвони он, истерики было бы не избежать. Она любила пореветь в ванной всласть, жалея себя. Потом выбиралась оттуда в толстом стеганом халате, с тюрбаном из полотенца на голове, и бродила неприкаянно по квартире, а потом начинала звонить. Сегодня вдруг позвонили ей. Кто бы это мог вспомнить в начале двенадцатого ночи? Номер незнакомый.
– Привет, красавица, не узнала?
– Нет, – призналась Оля, хотя что-то смутно знакомое забрезжило. – А кто это?
– Так Толик, таксист. Чего же не вышла сегодня, я ждал, ждал, два заказа отменил.
– Ох, Анатолий, простите великодушно. – Оля шлепнула себя ладошкой по лбу, забыла ведь, совсем забыла. – Надо было вам перезвонить, а я… Закрутилась совсем!
– Доехала до «Эльбруса»-то, красавица?
– Да, доехала, спасибо. И машину забрала, все отлично. Извините, Анатолий, что так вышло. Потревожила вас в ваш выходной день, да еще и вызов сорвала. Извините!
– Ну вот! – он вздохнул. – Может, все же пообщаемся?
– Извините, – еще раз повторила Оля, уже начиная тяготиться прилипчивым таксистом. – Думаю, у вас проблем ни с клиентами, ни с общением не будет. Вы у нас человек весьма открытый. Как со мной душевно говорили, так и с кем-то еще можете поговорить.
– Разве то душевный разговор! – фыркнул Анатолий разочарованно.
– Не скажите, не скажите, – улыбнулась Оля. – Мы с вами даже авторитетов уголовного мира вспомнили и едва до ресторана не добрались.
– Так не добрались же! – попенял ей таксист. – Может, все-таки примешь предложение-то, красавица?
– Толик! Уже обсуждалось, кажется, – построжела Оля и тут же соврала: – У меня муж есть, между прочим. И он очень ревнивый.
– Ладно, понял, – закончил скучным голосом Толик. – Звони, если что. Я всегда для тебя в рейсе. А мужу глупо было бы не ревновать такую…
А ведь Стас ее никогда не ревновал. Никогда! То ли доверял слепо. То ли мысли не допускал, что ему – такому удачливому красавцу – можно изменять. А может, все-таки не любил, потому и не ревновал?
Интересно, а Светку ревнует? Кажется, да. Однажды не пустил ее в сауну с какими-то приятельницами, мотивируя тем, что они поверхностно знакомы. Разговор шел при Ольге в очередной ее шальной визит к ним и из-за ее хмельного состояния не слишком привлек внимание. Она в тот момент Стаса пожирала глазами. А теперь вот вспомнила.
Да, он не пустил тогда Светку в сауну. И в спорткомплекс потом не пустил в соседнем микрорайоне, посоветовав подыскать поближе. И на каток таскался с ней по выходным, и на лыжах за город.
А с ней нет! С ней редко куда выезжал, ссылаясь на занятость. Могла его, разозлившись, из-за рабочего стола прямо за галстук выдернуть и утащить куда-нибудь, но то же все не по доброй воле, то же все было по принуждению.
Может, он и жил с ней по принуждению, а? Потому такой легкой добычей и оказался?
Снова звонок, что ты будешь делать! Что-то сегодня она нарасхват…
– Оля! Оля, ты дома? – Голос Тихонова звучал так, будто тот бежал стометровку.
– Да, дома.
– Сиди, никуда не высовывайся и никому не открывай, – с одышкой приказал он, но чуть опоздал.
Она уже стояла у входной двери и крутила замок, увидев через дверной глазок участкового в компании двух угрюмых щетинистых парней.
– Здрассте, – кивнула она, отступая в сторону, и вернулась к Тихонову: – Что случилось, Георгий Сергеевич?
– Ты с кем сейчас поздоровалась, Оля?! – заорал тот не своим голосом.
– С участковым.
– С участковым?! Что ему надо?!
– Пока не знаю, – глянула на милиционера, топчущегося на пороге, парни уже подпирали стены в прихожей, и спросила: – В чем дело, Марк Степанович?
– Вы бы закончили разговор, гражданка Лаврентьева, – посоветовал вдруг один из щетинистых. – Мы к вам по делу.
– Извините, Георгий Сергеевич, у них ко мне важное дело, – попыталась она отвязаться от запыхавшегося Тихонова.
– У них?! У кого у них?! – продолжал волноваться Георгий.
– У участкового и… с ним, короче, еще двое.
Оля поздно заметила, как шагнул к ней один из сопровождающих Марка Степановича. Резким движением выдернул трубку, нажал отбой и проговорил со злорадством:
– Все! Отговорилась! Сказано же, дело есть…
Глава 4
– Тебе холодно? Надень немедленно куртку!.. Застегнись… Где твое кашне? Господи, Стас, милый, возьми себя в руки! Ничего же еще не известно, зачем ты так?!
Уставший, перепуганный насмерть голос матери, который она всячески пыталась контролировать и разбавить строгостью, едва доносился до него. Будто кто вставил в уши по огромному ватному тампону и для верности горячим воском залил, чтобы он ничего не слышал и не чувствовал ничего, кроме боли.
Как она корежила его, эта боль! Как ломала тело, выворачивала с хрустом суставы и сжимала в крохотный ледяной шарик желудок. Сердца он не чувствовал вообще. Не знал даже, бьется оно или нет. Наверное, билось, раз он мог слышать голос матери, курить и видеть клубы морозного воздуха вперемешку с табачным дымом, вырывающимся из легких. В голове было совершенно пусто, и от этого становилось еще страшнее.
Он же должен был о чем-то думать, как-то соображать, а не мог. У него ничего не выходило! Все мысли были прихлопнуты стуком входной больничной двери приемного отделения. Вот как только он влетел туда, спросил, куда поступила тяжело раненная Светлана Супрунюк, выслушал ответ, так все – в голове тут же сделалось гулко и пусто.
Он потом десятки раз поднимался на второй этаж, где находилось хирургическое отделение. Топтался у наглухо задраенных дверей операционной, снова выходил на улицу, курил. Слушал стенания матери, пытающейся загнать и себя и его в те самые строгие рамки, которые могли не дать сойти с ума. Опять поднимался на второй этаж и смотрел, не мигая, на закрашенный стеклянный проем операционной.
Все это он делал, но совсем не понимал, почему!
Нет, одно понимал точно. Очень остро, оттого и не мог об этом думать.
Там, на втором этаже, за неровно выкрашенными стеклянными дверями, сейчас идет борьба за жизнь Светки. За ее жизнь, за их общую жизнь, она ведь у них одна на двоих, значит, и за его жизнь тоже. Он ведь не мог без нее жить. Не мог и не будет, если что!
Вот это «если что» и наполняло его мозг черной страшной пустотой, в которой он не мог, не имел права копаться.
– Господи, да за что же такое… – Через полтора часа мать не выдержала и начала причитать: – Чем же мы так тебя прогневали, господи?..
– Ма, прекрати! – прикрикнул на нее Стас и снова поплелся на улицу.
Если мать не угомонится, он точно начнет орать. На все отделение, больницу, город, страну! Он начнет орать в полное горло и крушить все, что попадется под руку. Он камня на камне не оставит в этом гадком мире, который вдруг взял и посмел нарушить равновесие. Он все разрушит, потому что его жизнь оказалась разрушенной. И плевать ему теперь на всю на свете гармонию. Плевать!..
– Стас, милый, что ты делаешь?! – ужаснулась мать, оттаскивая его от стены.
Оказывается, он стучал головой о стену и глухо стонал. И достучался, лоб до крови поранил. Надо же, не заметил ничего – ни боли, ни жжения. Только вот суставы по-прежнему выворачивало, и внутри отвратительный холод.
– Все будет хорошо, сынок. Все будет хорошо, надо только верить!
Он и верить не мог, сил не было. Ни верить, ни бояться не мог, просто ждал и все.
– Надежды мало, – скроила скорбную гримасу медсестра в приемном покое. – Молитесь!
Он не знал ни одной молитвы. Никогда не знал и никогда не думал об этом. Теперь вот сокрушался.
Нехристь! Урод! Атеист проклятый! Разве можно так пусто жить? Без веры в высшие силы, в добродетель, в пророчества? Разве можно уповать лишь на самого себя и всегда считать, что человек хозяин своей судьбы?! А он именно так и жил! Всегда именно так.
Да неправда это! Ложь! Пустое, никчемное, раздутое самомнение жалких чванливых людишек, возомнивших себя властелинами мира. Какой придурок сказал: весь мир у наших ног? Дать бы ему теперь в морду! Вот он, мир его, – сузился теперь до размеров простой дверной коробки, застекленной закрашенными неаккуратной рукой стеклами. Там, за этими стеклами, вершится теперь его жизнь, и властвовать над ней ему не под силу.
– Стас, выпей кофе.
Мать стояла перед ним с пластиковой коричневой кружечкой и смотрела на него с мольбой сквозь плотную пелену тщательно сдерживаемых слез.
– Давай, ма, выпью, – сжалился Стас, забирая у нее кружечку, пригубил, тут же обжегся и почти не почувствовал боли, так только язык одеревенел. – Откуда кофе, ма?
– Девочка из приемного покоя налила. У нее с собой термос. Всегда на дежурство берет. Налила… Попросила попоить тебя. А то, говорит, мало ли что, свалится еще, – заговорила мать монотонно, присев на скамейку.
– Мало ли что? Это что значит?! – тут же напрягся Супрунюк, выпрямляясь. – Что она имела в виду, мам?! Она про Свету?!
– Да спаси господи! – отмахнулась мать. – На тебя смотреть страшно, милый! О тебе разговор…
Тогда ладно. Тогда он допьет, хотя вкуса совсем не чувствует. А что медсестра пожалела его, это ничего. Это неплохо. Он сейчас нуждается в сочувствии, в понимании и даже в жалости, хотя раньше все это его коробило и считалось недостойным. Сейчас можно. Где-то же ему надо черпать силы. Где-то, в ком-то, в чем-то. Человеческое сострадание сейчас как нельзя кстати…
Он просмотрел, как открылась дверь операционной. И даже лязга дверных петель не услышал. Дернулся, когда мать испуганно вскрикнула:
– Стас!
Глянул сначала на нее, сжавшуюся на скамейке и сделавшуюся какой-то маленькой и очень старенькой. Потом перевел взгляд на дверь и тут же помчался вперед. Прямо на хирурга с уставшими печальными глазами, который вышел и остановился тут же, недалеко от дверей в операционную.
– Что? – еле выдавил Стас, и руки его сами собой потянулись к зеленой врачебной куртке. – Что с ней? Она…
– Она жива, – еле кивнул доктор и покосился на руки Стаса, повисшие в воздухе сантиметрах в пяти от его накрахмаленной робы. – Операция прошла успешно, но положение очень серьезное. Одна надежда на молодой здоровый организм. Вы ее муж?
– Да, да, да! – начал он кивать часто-часто, будто доктор мог усомниться. – Что?! Что нам надо делать? Может, лекарства какие-нибудь или что?! Что-то надо делать, доктор!
– Мы все сделали, уважаемый, – с пониманием усмехнулся врач. – Все, что было в наших силах. В лекарственных препаратах необходимости пока нет.
– Ну а нам-то?.. Нам что делать?
– Ждать, – кивнул хирург и повернул обратно, у самых дверей снова обернулся и посоветовал со вздохом: – Ждите и молитесь.
– Когда ее можно будет увидеть? Когда?!
Вот когда в голове отпустило и начало наполняться чем-то тяжелым, ухать, переворачиваться, набухать так, что в глазах помутнело.
– Пока ничего не могу сказать определенно. Приходите завтра, – посоветовал доктор.
– А сегодня можно здесь остаться? – встрепенулась мать, тихонько плача на скамеечке.
– Не вижу смысла спать в коридоре. Все, до утра, до свидания…
– Ей ведь что-то нужно, да? Что нужно купить, доктор? – Это уже Стас вспомнил, снова рванув за врачом. – Вещи какие-то, тапочки там, зубная щетка, я не знаю! Что-то же ей нужно!
– Пока ничего, – вздохнул тот и глянул на него с сочувственным пониманием. – Ей сейчас необходимо просто выжить. Отдыхайте, до завтра…
– Ничего не нужно! – фыркал Стас, выруливая с больничной стоянки. – Как это не нужно?! Ма, вот ты скажи, а!
Мать молчала, плакала и лишь время от времени поглаживала рукав его куртки.
– Ты к нам или домой, ма? – спохватился Стас на светофоре.
– Домой, сынок, домой. К утру нужно немного привести себя в порядок. Заезжай за мной к девяти, хорошо?
– Да, да, конечно.
Он ехал по знакомым улицам привычным маршрутом, ничего не узнавая.
Все вчера было обычным, чего сейчас-то поменялось? Почему вид привычных многоэтажек, серой бетонной лентой окаймляющих проспект, вдруг стал распадаться на отдельные фрагменты? Почему каждое светящееся изнутри окно стало казаться обособленным островом с навеки поселившимся там счастьем?
Моментально как-то додумывалась за них – несведущих – и за мгновение проживалась в мире и согласии их долгая беспечная жизнь. И праздники семейные виделись, с охапками цветов, коробками шоколадных тортов и топаньем детских ног. И щенки ушастые с шершавыми языками, запрыгивающие на коленки, и мягкий теплый полумрак уютных спален.
Все это, царящее, мирное, Стасом вдруг угадалось за плотными шелковыми портьерами и оценилось во сто крат дороже, чем сами обладатели смогли бы оценить.
У него теперь будет все иначе, решил он, открывая дверь в свою квартиру. Вот Светланка поправится, и все будет иначе. Он не позволит никому красть их драгоценные минуты счастья, не позволит никому дробить его на неровные куски, которые стоит предварительно шлифовать, чтобы сложить единую мозаику. Он станет стеречь его день за днем, час за часом. Станет пестовать, холить и лелеять каждый день, прожитый вместе, станет благословлять каждое утро на двоих.
И еще ему вдруг подумалось о ребенке. Никогда они не говорили об этом, ничего такого не планировали, а тут вдруг Стасу до боли в сердце захотелось маленького вихрастого пацана. Пускай бестолкового и надоедливого, но своего! Пускай пристает к нему с книжками и роликами, пускай хнычет и не желает вовремя укладываться спать, пускай орет и просит мороженого, когда гланды величиной с кулак. Пускай все будет трудно, но пускай будет!
Только бы Светка поправилась и скорее вернулась домой. Только бы все у нее было хорошо, а он уж постарается не подпускать никого к ней на пушечный выстрел. И еще…
Супрунюк встал у кухонного окна и глянул невидящими глазами на спящий город, раскинувшийся в низине. Он непременно найдет ту сволочь, которая попыталась у него сегодня отобрать Свету. Он не то что из-под земли, он его с того света достанет и удавит своими руками, если понадобится. И если милиция станет долго и нудно ворошить горы своей процессуальной макулатуры, он сделает за нее все сам.
Сам найдет, сам вынесет приговор и сам приведет его в исполнение!
Он не простит…
Глава 5
– Станислав Викторович, к вам Тихонов Геннадий Сергеевич! – трагическим полушепотом известила Галка, сунув в кабинет полную симпатичную мордаху.
Она всегда так к нему заглядывала, если не хотела сообщать о визитере по селекторной связи. Тело оставалось меж двойных дверей, а в кабинет протискивалась одна голова.
– Чего ему надо? – сразу набычился Супрунюк, прекрасно понимая цель визита Георга Третьего.
– Поговорить. – Голова у Галины качнулась, видимо она пожала невидимым Стасу плечом.
– О чем?
– Разве скажет! – Губы у Галины съежились скорбной ниточкой. – Приняли бы вы его, что ли, Станислав Викторович. Неудобно как-то, по рангу он вас не ниже, а…
– Галь… – прервал ее Стас с неудовольствием. – Ты бы не забывалась, а! Думаешь, не знаю, чего он приперся?
– И я… догадываюсь, – с заминкой кивнула Галина.
– И что?
– И присоединяюсь.
– К кому?
– К нему!
– Ага, вот, стало быть, как! Ты просишь за просящего?! Отлично!
Со злой ухмылкой Стас послал авторучку в угол, ближе всего располагающийся к двери, но Галка не испугалась и даже не вздрогнула, продолжая смотреть на него умоляющими глазами.
– А почему, Галь? Почему ты просишь за него?
– Я не за него, Станислав Викторович. Я за нее.
– А за нее что?!
– А то… – Галина вздохнула, и глаза все же опустила, невмоготу был тяжелый, не прощающий взгляд начальника. – Не могла она этого сделать, понимаете! Не могла!
– А кто?! Кто тогда, ответь?! – заорал он, не выдержав.
Он последнюю неделю все время орал. На кого придется. Галке доставалось больше всех, но она терпеливо сносила. И жалела его, и не обижалась, и даже бутербродами пыталась прикармливать. Он отказался. Ну не мог он даже с великого голода есть хлеб с паштетом из шпината и цветной капусты. Не жаждал его организм избавления от лишних калорий.
Отмщения он жаждал, вот чего! Жестокого, хладнокровного и беспощадного отмщения! И плевать ему было, что мстить придется женщине, с которой делил три года постель. Плевать было на ее слезы и клятвы. Он ей не верил! Он никому теперь больше не верил! Ни ей, ни ее адвокатам, ни…
Ни врачам.
Как он сказал ему в ту ночь, когда прооперировал Свету? Что все будет хорошо? Нет, не так, но как-то так сказал, что Стас поверил, что если она выкарабкается, если откроет глаза, то все будет хорошо. А на деле все вышло не так. На деле все вышло ужасно!
– Реабилитация организма потребует очень длительного времени, – вежливо проинформировал его на следующее утро тот самый доктор, и начал перечислять.
И по мере того как он перечислял, надежды Стаса на уютный счастливый мирок рушились. Они разбивались вдрызг, как дешевое второсортное стекло, с отвратительным дешевым треском. Они превращались в пыль, в пепел, который только дунь – не собрать.
Светка долго не сможет ходить, задет какой-то нерв. А это значило…
А это значило – искать сиделку. А это значило – чужой человек постоянно в доме. Запах лекарств, стоны, пролежни, гной. Это значило потом многомесячный курс лечебной физкультуры, а это больно! И снова стоны, запах лекарств и изнывающее от немочи, тающее на глазах любимое тело рядом с тобой.
Светка никогда не сможет стать матерью, потому что детородные органы тоже задеты. А это значило…
А это значило, что не будет в его доме никакого вихрастого пацана с его сладким нытьем – почитай книжку и купи мороженого, когда гланды в кулак. Это значило, что он, Стас, никогда не подхватит на руки с дивана сопящее крохотное родное существо и не перетащит его в детскую кроватку. И никогда не влепит подзатыльник, когда тот начнет грубить матери срывающимся ломким баском.
Ничего в его жизни не будет теперь, кроме боли, страха, разочарования и преодоления всего этого дерьма! Все поломано, все исковеркано и восстановлению не подлежит.
И он имел право на гнев и имел право требовать отмщения! А они, понимаешь, просить тут за нее пришли.
– Она не могла, Станислав Викторович, – упрямо повторила Галка, и пухлый подбородок задрожал.
– Она ее ненавидела! – парировал он и сделал знак уйти.
– У нее был повод для ненависти, – Галка не уходила, протиснув теперь из-за двери еще и плечо.
– У нее тогда мог быть повод и для убийства.
– Она не убивала! – ахнула Галка.
– Она – нет, но человек, которому она заплатила, сделал такую попытку! Все, Галь, уходи ты, Христа ради! И Тихонову скажи, чтобы ушел. Я не желаю с ним говорить об Ольге. Все!..
Галина ушла, плотно прикрыв дверь, а Стас тут же уронил голову на руки.
Он не мог больше выносить всего этого. Не мог!
На него давили со всех сторон.
Тихонов звонил без конца, взвалив на себя роль Ольгиного адвоката.
Читать бесплатно другие книги:
