И всё это просто Жизнь (сборник) Надежкина Елена

Бывает и так

Всё было до-обидного банально и просто.

После обеда я почувствовала себя плохо и так, как работы было немного, к тому же пятница, отпросилась, в надежде отлежаться за пару выходных. До дома добралась в температурой лихорадке, открыла ключом дверь, по привычке кинула сумку на тумбочку в прихожей и остановилась взглядом на лаковых туфлях, аккуратно стоящих на резиновом коврике. Туфли эти были мне хорошо знакомы, но – не мои. Мы покупали их пару месяцев назад вместе с моей подругой Катькой, вернее конечно, покупала Катька, а я просто ходила с ней за компанию.

– Катька пришла, – проплыло в моей затуманенной голове, но сердце ещё молчало.

– Наташа? – выглянул из спальни Виталик, мой муж, – Что-то случилось?

И тут моё сердце предательски молчало.

– Вот, отпросилась, грипп подхватила, наверное. А ты почему дома? – сказала я, отчего-то не двигаясь с места.

Тут только я заметила, что муж был в одних брюках, бос, взлохмачен и отчего-то красен.

– Ты то же заболел?

Наивная, но сердце моё уже подало первые сигналы тревоги.

– Я сейчас, Виталь, таблетки найду, ты ложись, – я хотела пройти в кухню, но в ту же минуту наткнулась на бетонные слова мужа.

– Я всегда знал, что ты дура, но не до такой же степени.

– Что? – остолбенела я.

– Да ладно уже, ну застукала, чего из себя заботливую жену-то строить?

И тут в голове моей всё прояснилось, словно сложились в единую картинку некие пазлы. Рывком открыла дверь в спальню, на нашей кровати, прикрываясь моим же пледом, сидела перепуганная Катька. Вот тут моё сердце уже застучало так, что, казалось, стук его вот-вот оглушит меня, а, впрочем, это вполне могло быть из-за температуры.

– Наташ, прости, – залепетала Катька.

– И давно это у вас? – отчего-то совершенно спокойно, если не считать, готовое выпрыгнуть сердце, спросила я.

– Давно, – почти нагло ответила та, которую я считала своей лучшей подругой. – Я люблю его, понимаешь? Люблю. Отпусти его, ведь у нас сын.

– Аркаша сын Виталика?

На минуту мне показалось, что мир померк, ноги стали ватными, и я как-то боком опустилась на кресло в углу.

Я хорошо помню, как восемь лет назад тогда ещё худенькая Катька пришла ко мне в слезах.

– Наташка, что делать, я беременная?

– От кого? – вырвалось у меня в изумлении.

Катька не была, конечно, святой, но парня у неё не было, во всяком случае, последний год точно. Она всё ещё, шутя, просила моего мужа подыскать ей жениха среди его друзей.

– Кать, да ты только пальцем помани, за тобой же толпы побегут, – смеялся тогда Виталька.

В тот вечер мы долго шептались с Катькой на диване. Виталька несколько раз заглядывал к нам, но я махала рукой, мол, не трогай нас.

Тогда Катька сказала, что это была случайная связь, и она не знает даже, где искать отца ребёнка и вообще, как теперь быть.

Моя дочь Маришка уже била ножками у меня под сердцем, и я уговорила Катьку рожать.

– Ты только представь, будем вместе гулять с колясками, потом дети наши будут дружить. А мы с Виталиком тебе помогать будем, вырастим, Кать, ведь это же ребёнок – счастье.

Через два месяца я родила дочь. Счастливый Виталька нёс наше сокровище домой, сияя и светясь от гордости. А ещё через четыре, мы забирали Катьку с Аркашей. И тогда ребёнка нёс домой Виталька, долго разглядывал красненькое личико мальчугана, а уже дома признался, что Маришка у нас красивее.

– Для каждого родителя его дитя лучшее, – довольная заулыбалась я, прижимаясь к теплому плечу мужа.

Маришку муж обожал, но и Аркаше часто покупал игрушки и вещи. Я воспринимала всё как должное, ведь мы обещали Катьке свою помощь. Дети наши дружили и почти всегда были вместе, даже в школе сидели за одной партой.

– Ну, просто брат с сестрой, – говорила учительница, – умненькие, ладненькие. У них даже глаза похожи.

А ведь точно, у обоих детей глаза серые, с пушистыми чёрными ресницами, как же я раньше не обращала внимания? Правда, серый цвет глаз очень распространен, к тому же, у Аркаши волосы чёрные, мамины, а Маришка у нас русая, как Виталька. Да и разве могла я себе представить такое…

В спальне стояла тугая тишина, Катька все ещё сидела на кровати, прикрывшись пледом, Виталий гремел чашками на кухне. На минуту всё здесь происходящее показалось мне дурным сном или просто, температурным бредом.

– Что делать будем? – вернула меня к реальности Катька.

– Оденься и исчезни из моей жизни навсегда, – ответила я, выходя из комнаты, – И его прихвати с собой.

Они ушли, муж, уже в дверях, пытался что-то говорить, умолял, просил, но слова его не доходили до моего сердца. В голове была только одна мысль:

– Меня предали.

Я стояла, казалось, безразличная ко всему, и даже не заплакала. Только, когда за ними закрылась дверь, я поняла, как мне плохо. Меня била лихорадка, в голове всё перемешалось, виски нестерпимо давило.

– Надо поехать к маме, – думала я, – не могу здесь оставаться, не хочу. Не ХОЧУ…

Я ехала в такси на другой конец города, к маме, к Марише, в твёрдом намерении, никогда не возвращаться назад, туда, где меня так жестоко предали мой муж и моя лучшая подруга. Вокруг быстро темнело.

– Отчего бы это, – подумалось мне, – ведь еще не вечер.

И всё, сознание моё померкло.

Очнулась я в тот же день в больнице, в голове стучали барабаны, а тело дрожало, словно меня обложили со всех сторон льдом.

– Доченька, – склонилась на до мной заплаканная мама. – Ну и напугала ты нас.

– Где Мариша? – спросила я. – Тут, тут, в коридоре. Ты лежи тихонько, у тебя высокая температура.

Я вымученно улыбнулась, прикрыла глаза и долго слушала мамины ласковые слова. Уже сквозь подбирающийся сон донеслись до моего сознания Маришкины слова.

– Мамуличка, поправляйся, я тебя очень люблю.

– Я то же вас очень люблю, – и подумалось мне тогда, – вот эти две родные души никогда не предадут меня.

Мне стало легко и спокойно.

На следующий день в палату принесли пакет с яблоками и большим апельсином.

– Это вам передача, ответ писать будете? – спросила румяная санитарка.

– Нет, – тихо ответила я.

Я смотрела на пакет и думала:

– Негодяй, как он может ещё приносить мне что-то, неужели он не понимает, как мне противно всё это, как больно. Нет у меня теперь ни мужа, ни подруги. За что они со мной так жестоко, ведь я любила их и верила.

Ком подступил к горлу и слёзы, не спрашиваясь, потекли по щекам. Я отодвинула пакет на край тумбочки и тут только заметила прикрепленную к нему записку. Почерк был мне не знаком, что весьма удивило меня.

– От кого же это, может быть перепутали палаты?

Я развернула записку и прочла: «Здравствуйте, Наташа. Как вы себя чувствуете? Вчера вы меня напугали, я так мчался в больницу. Слава Богу, всё обошлось, доехали и вы теперь в порядке. Ешьте яблоки, они из моего сада, витамины всё же. Таксист Виталий.»

– Ещё один Виталий, – разозлилась я, – и, наверное, такой же мерзавец, как и мой муж. Я смяла записку и бросила её обратно в пакет.

– Надо позвать санитарку и отправить это всё обратно, – решила я и выглянула в коридор, но там было пусто.

Пакет так и остался на тумбочке, яблоки были слишком душистые, и, вскоре, запах их распространился на всю палату. Я немного успокоилась, мысли стали приходить в норму, и мне даже стало стыдно за себя.

– Человек мне пришёл на помощь, от всей души принёс эти яблоки, а я его мерзавцем обозвала, – ругала я сама себя. – Нет, милая, так можно знаешь до чего докатиться? Разве этот Виталий виноват, что носит одно имя с подлым человеком?

Я достала из пакета жёлтое яблоко, оно было кисло-сладкое и очень сочное. Я пыталась вспомнить лицо этого таксиста, но тщетно.

На следующее утро мне принесли ещё одну передачу от второго Виталия. В пакете были всё те же душистые яблоки, большой кусочек пирога и записка с одним только словом «Поправляйся».

Я тут же бросилась к санитарке:

– Отнесите вниз мою записку, пожалуйста.

– Конечно, сейчас все пакеты разнесу и вниз пойду, – совершенно спокойно ответила та.

Я быстро достала из тумбочки листок и стала писать:

– Здравствуйте незнакомый мне Виталий.

Немного подумала и вычеркнула слово «незнакомый», как-то нехорошо получалось.

– Спасибо вам за чудесные яблоки. Я вам очень благодарна за помощь. Наташа.

Санитарка отнесла мою записку вниз.

Вечером пришли мама с Маришей, я угостила их яблоками и рассказала о таксисте. Оказалось, он и привёз их ко мне в больницу в тот вечер, когда мне стало плохо.

Уже в приемном покое, чуть приведя меня в сознание, врачи записали с моих слов адрес мамы, и Виталий, не раздумывая, тут же поехал за ними. Затем он долго ждал их внизу, чтобы отвести обратно домой. Мама пригласила его на чашку чая.

– Мама, – слегка ужаснулась я, – ну разве можно приглашать незнакомцев домой?

– Виталий такой чудесный молодой человек, не то что… – тут мама осеклась, но я прекрасно поняла, кого она имела в виду.

Я рассказала маме обо всём на второй день моего внезапного «отдыха», мама плакала, уговаривала меня подумать, но я всё для себя решила, лучше оставаться одной, чем жить бок о бок с человеком, который врал мне столько лет.

В больнице хорошо думается, есть время, я многое вспоминала из нашей жизни, и поняла, вдруг, что муж меня никогда по настоящему не любил. Ему просто было со мной удобно. Да и мои чувства давненько поостыли, хотя я всё еще любила его, но какой-то слишком, взрослой разумной любовью. И вот такой у нас плачевный конец.

– Знаешь, мама, а я даже рада, что всё вот так случилось. Ведь если бы я не вернулась домой, они так и врали бы мне всю жизнь, улыбались мне, а в душе презирали, насмехались. Лучше я один раз переболею.

– Нет, уж, вот так больше болеть не надо, – поняла всерьёз мои слова мама, – скажи спасибо – врачи опытные дежурили, с такой-то температурой поехала. Да если бы не таксист, тебя, может, и с нами уже не было, – мама отвернулась, но я заметила в её глазах слёзы.

Через пару дней мне уже разрешили спускаться вниз, в большом зимнем саду собирались посетители с пакетами, больные, спустившиеся к ним, и те, кому просто надоедало лежать в палате. Передач от Виталия– таксиста больше не было, мой муж и вовсе не показывался на глаза.

Я тихо сидела в дальнем углу сада, дожидаясь маму с Маришей, они обещали приехать сразу же после «художки».

– Здравствуйте, Наташа. Я смотрю, вам уже лучше.

Я сразу же узнала это весёлое лицо таксиста Виталия. Оказывается, я его запомнила, и даже этот непослушный вихор, который он всё время поправлял. В тот день я ещё подумала: «От чего он его не сострижёт, мешает ведь».

– Здравствуйте, Виталий, спасибо, мне уже намного лучше, после выходных обещают выписать.

Мы немного помолчали, не зная, что ещё сказать друг другу.

– Это вам, – он протянул мне пакет, – только я не знаю, любите ли вы яблоки.

– Обожаю, – призналась я.

Виталий присел рядом и стал рассказывать мне о яблоках, даже прочитал какие-то стихи. Мы разговорились, со стороны могло показаться, что беседуют друзья, давно не видевшие друг друга.

С того дня Виталий, не так часто, но появлялся в моей жизни. То была какая-то необходимость срочно отвезти Маришу, то в доме требовались мужские руки, и мама сама созванивалась с ним, и, конечно же, оставляла его на ужин, то сам Виталий обращался к нам за какой-нибудь помощью или советов в бытовых вещах. Мы дружили, как дружат мужчина и женщина, разговаривали о работе, доме, что-то друг другу советовали, чем-то делились.

С мужем нас развели сразу, и как оказалось, он был не только плохим мужем, но и плохим отцом. Маришку он избегал, я видела, что дочь, очень переживает.

Однажды Виталий пригласил нас с мамой и Маришей к себе в гости, у него поспела клубника.

– Ну, девчонки, вы её по больше в рот кидайте, – смеялся Виталий, глядя на наши изумленные лица.

Он был отличным хозяином, дом ухожен, в саду красотища, а в огороде и сорнячка не найдёшь.

– Мама, моя, покойница, чудесной хозяйкой была, вот и меня кое-чему научила, – отвечал Виталий на наши похвалы.

Мама с Маришей сидели в саду под яблоней, довольные и счастливые. Я пошла в летнюю кухню, помочь Виталию.

– Хорошо у вас тут, такой воздух чистый. Даже в доме легко так дышится, – восхищалась я, – В город и возвращаться не хочется.

– Да, Наташа, ты права, И воздух тут, отменный и дом, только хозяйки в нём не хватает.

– Так женись, ты же хороший парень.

– Ты так считаешь? А что если ты станешь хозяйкой в моём доме? – он взял меня за плечи и повернул к себе.

От неожиданности я не нашлась сразу, что ответить.

Со двора вбежала Маришка.

– Мама, мама, я телёночка видела, пойдём скорее, покажу.

Я так и ушла, ничего не сказав.

Домой мы приехали поздно, Виталий слегка придержал меня за руку и, когда мама с Маришей скрылись в подъезде, сказал.

– Наташа, я спрашивал тебя там, на кухне, очень серьёзно. Выходи за меня замуж. Только не торопись с ответом, подумай. Я буду ждать, сколько нужно буду ждать.

– Я подумаю, – кровь прилила к моему лицу, как хорошо, что сейчас темно.

Я вошла в подъезд и, не дойдя ещё одного пролёта до своей квартиры, опустилась на ступени, закрыла лицо руками, заплакала. Что это было? Слезы боли или слёзы радости?

Я подумала, как и обещала. А через два года у Маришки появилась сестрёнка. Я вышла замуж за очень хорошего человека, таксиста Виталия, который принес меня в тот день на руках в приёмный покой больницы. У нас всё хорошо, и мы счастливы.

Катька с другим Виталием пытались жить вместе, но ничего у них не вышло. Виталий гулял, вскоре ушёл с работы, стал выпивать. Катька ругалась, плакала и в конечном итоге осталась одна. Наверное, так и должно быть.

Иногда мы с Маришкой вспоминаем Аркашу. Она скучает, а я жалею его. Может, когда-нибудь мы ещё встретимся, всё-таки родня.

Шекспировские страсти

Бабка Маня и бабка Наталья были непримиримыми врагами, благо, жили на разных концах деревни и от того встречались друг с другом крайне редко, особенно теперь, когда стали совсем стары и редко уходили от своего дома дальше, чем к соседям, посудачить.

Поговаривали, что ещё в юности Наталья увела у хорошенькой Манечки жениха, чуть ли не из под самого венца. Но и сама замуж за него не вышла, сложил парень голову где-то далеко от родного края, то ли по своей, то ли по чужой глупости, погнался за длинным рублём. С тех самых пор, не было дня, чтобы не помянули они друг друга недобрым словом. И детям своим соперницы передали с молоком матери всю свою ненависть. В юности сыновья их бились в кровь, не раз грозился им наказанием местный участковый, но ничего не помогало. К счастью для обеих сторон ребята выросли и разъехались по разным местам, кто в райцентре пустил корни, кто в области, а старший Натальин сын жил в самой Москве, чем вызывал бешенную зависть бабки Мани. С обеими в деревне оставались дочери, повыходили здесь замуж, нарожали детишек и жили себе в родной стороне горя не зная, но внуки обеих бабок, по старой памяти, друг с другом не общались. Да и не было в том надобности, деревня за эти годы выросла, людей поприбавилось, а по работе где пересекутся, так в том и беды нет.

Но ненависть бабок друг к дружке с годами, казалось, становилась только сильнее. В деревне к их вечным склокам давно уже привыкли и не обращали на старух никакого внимания. Пока не подросли их правнуки.

Юлька, правнучка бабки Мани была хороша собой, старожили поговаривали: «Вся в прабабку уродилась». Девчонка выучилась на медсестру и вернулась обратно в свою деревню, ещё в школе она дружила с рыженьким пареньком, Колькой Чубатовым, но пока училась, тот успел жениться на девушке из райцентра, и теперь жил там своёй семьёй. Сама Юлька мало о том тужила, но прабабка, помня свои давние переживания, жалела её.

– Ты, дочка, почаще к людЯм ходи, сердечко успокоиться и нового женишка найдешь. Ты у нас девка видная, одна не останешься.

– Да, я, бабушка, давно забыла Кольку, да и не любила я его вовсе. А замуж выйду за самого лучшего. Ты у меня ещё на свадьбе плясать будешь.

– Ох, голубка, отплясалась я уже, – заулыбалась бабка Маня, довольная словами правнучки.

– Нет, ты уж, бабулечка, пообещай мне сплясать, – не унималась Юлька.

– Да, ладно уже, тряхну стариной, даю своё слово, – пообещала бабка Маня, – только ты со свадьбой-то сильно не затягивай, а то ведь я и помереть могу, через годок девятый десяток разменяю.

И, надо же было так случится, чтобы стал для Юльки тем «самым лучшим» правнук бабки Натальи Роман.

Парень, и впрямь, был хорош собой, высок, плечист, а голубые глаза до того лучисты, что казалось, светятся изнутри. В это лето он вернулся из армии, и как только Юлька появилась в первый вечер в клубе, сразу же выделил её среди других девчат. Они стали встречаться, вскоре первое чувство переросло у обоих в большую любовь. По деревне уже судачили, но сказать что-либо Наталье или Мане побаивались.

И вот к концу лета Роман пришёл к родителям.

– Мам, пап, я это, чего сказать хотел, жениться я хочу, – сказал Роман, побаиваясь реакции родителей.

– Это дело хорошее, – поднял на него глаза отец, – только не спешишь ты?

– Нет, батя, люблю я её, – смелее сказал парень.

– Так, кто ж она, сынок, к кому сватов засылать? – спросила мать, вытирая передником набежавшую слезу.

– Юлька Самохина.

– Кто? – в один голос спросили родители.

– Я всё знаю, что вы мне сейчас скажите, но это же прошлый век. Бабки старые ругаются по дури своей, а вам то что плохого сделали.

– Ой, боженьки, – завыла мать, – Роман, опомнись, да в их змеиное логово только сунься. Да, что ж это люди скажут. Ох, горюшко. Опутала она тебя, подлая.

– Мать, не смей Юльку трогать, ты же её совсем не знаешь, – взорвался Роман.

– И знать не хочу, и видеть, и тебе не дам больше с ней видеться, – закричала мать.

– Ладно, ладно, мать, поостынь, тут подумать надо, – сказал, молчавший до этого отец. – Девчонка она смазливенькая, с образованием, да и самостоятельная, работает, не то, что другие.

– Да вам мужикам лишь бы смазливенькая была, а там хоть змея, хоть ведьма, – закричала мать на мужа.

В тот же вечер состоялся семейный совет во главе с самой бабкой Натальей. Все уговаривали и отговаривали Романа от такого шага, но точку во всём поставила бабка Наталья.

– И не правнук ты мне тогда будешь, вон из нашего рода пошлю.

– И плевать мне на такой род, если вы против моего счастья идёте, – прокричал Роман и выскочил из дома.

В это время Юлька секретничала на кухне с матерью.

– Доченька, родная моя, и угораздило же тебя в него влюбиться, ведь знала, что два рода эти в третьем поколении грызутся, что ж тебе, ребят других не было?

– Не было и не будет никогда, мамочка, – плакала Юлька, прекрасно понимая, что счастье своё им придётся выбивать. А уж, сколько голов полетит, страшно себе представить.

Мать пыталась, как могла, уговорить дочь, но ведь сердцу не прикажешь.

– Ладно, доченька, – наконец сдалась она, – коли любишь, борись за него. А парень он хороший, будешь жить за ним, как за стеной. В крайнем случае, уедите куда-нибудь подальше.

Мать и дочь обнялись и долго сидели молча, думая каждая о своём.

А на утро деревня взорвалась. Каким образом просачиваются здесь новости, одному только Богу известно. Родня бабки Натальи на каждом шагу поносила бабки Манькиных, а те в свою очередь орали на Натальиных. По каким то нелепым обстоятельствам, то к тем, то к другим присоединялись соседи, и к вечеру вся деревня переругалась вконец. Только наши «Ромео» и «Джульетта», как звали их теперь в деревне с чьей-то лёгкой руки, лежали на берегу реки, вдали от глаз и мечтали о своём будущем.

– Плохо так, когда родня ругается. И свадьбы большой у нас с тобой не будет.

– Да ладно, Юль, уедем, распишемся с тобой, а они потом смиряться.

– Я тут хотела, места наши люблю, думала, всю жизнь свою здесь проживу. Обидно так.

– Я так бабке Наталье и сказал, ты ругалась, а я за тебя расхлёбывать должен.

– Ой, а мне бабушка Маня на свадьбе сплясать обещала. Ну, чего они не ладят, ведь баба Маня хорошая, она же меня вырастила.

– Да, глупые старухи, баба Наташа то же хорошая, властная немного, но знаешь, как она с нами в детстве играла, а сказок сколько знает, в нашей библиотеке, наверное, столько и книжек нету.

– Слушай, Ромка, а давай их как-нибудь помирим, – Юлька приподнялась, волосы её заструились в лунном свете.

– Какая же ту у меня красивая, Юлька, – потянулся к ней Роман.

– Нет, подожди, Ром, я ведь серьёзно, – не унималась она, – давай скажем, что покончим с собой, если они не помирятся и не разрешат нам пожениться.

– Слушай, а это идея.

На утро в двух концах деревни появились «гонцы» с письмами, как только первые строки были прочитаны, поднялись в обоих домах женские вопли и плач.

– Ах, господи, сгубили змеи нашего мальчика, – металась по дому бабка Наталья.

– Уморили, уморили ироды мою лапушку, как же я жить теперь буду? – орала бабка Маня.

И не до одной из них не доходило пока, что дети-то живы, и всё, что нужно, примириться наконец, и дать возможность своим правнукам соединиться.

От таких расстройств у одной и у другой прихватило сердце, фельдшер Мария Петровна, металась от одного конца деревни к другому, выслушывая пульс старух и делая им уколы, в больницу ехать обе отказались.