И всё это просто Жизнь (сборник) Надежкина Елена
– Помереть хочу дома, – заявили и та, и другая.
Роман и Юлька понеслись по домам, как только узнали, что случилась с прабабками.
Деревня притихла, давненько не случались здесь такие бури.
– Баба Наташа, прости, я живой, – плакал над бабкой Натальей Роман. Та гладила его по голове ослабевшей рукой и все твердила:
– Ничего, внучёк, ничего.
А Юлька рыдала над бабкой Маней:
– Бабулечка, миленькая моя, прости меня, смотри, со мной всё в порядке, только не умирай, ты же обещала на моей свадьбе сплясать. Ой, прости, о чём я.
– Нет, нет, моя лапушка, всё верно, это ты меня старую прости, чуть твоё счастье не разрушила. Выходи за него, он парень хороший. Только погоди чуть, я поправлюсь и обязательно спляшу.
Юлька целовала свою прабабушку и всё плакала и плакала.
К вечеру бабкам стало полегче, правда Маня пока ещё лежала, но Наталья поднялась и даже велела опять всем собраться.
– Так, мои родненькие, сегодня я одной ножкой у Бога побыла, так он меня, дуру старую, и пропесочил, умишко-то на место поставил. Засылай те ка сватов к Самохиным. Свадьбу сыграем на всю деревню, пусть знают – самую красивую девку Натальин правнук в жёны берёт, а с Манькой мы как-нибудь сами разберёмся.
Свадьбу сыграли в конце сентября, гуляли всей деревней, бабка Маня отплясывала под баян, как молодая.
Даже бабка Наталья похвалила её:
– Она ещё с молодости плясунья отменная была.
– Ну, тогда уж ты, Наталья, спой нам. Голос, поди, не пропал ещё? – попросила бабка Маня, присаживаясь рядом.
Обе бабки пели рядышком, как в той далёкой молодости, ведь были они когда-то неразлучными подругами.
Встреча
1
Я думала, что всё уже давно позади, но нет – судьба, видимо, решила испытать меня ещё раз. Впрочем…
Который день лил дождь, ровный, размеренный и такой скучный, что отбивал всякое желание заниматься чем либо. В такое время в нашей районной гостинице почти никого не было, пара командированных, семья, решившая показать своим отпрыскам «истоки», как выражался глава семейства и торгаши, делившие четырёхместный номер вместе с кучей своих сумок, коробок и картонок.
Городок у нас маленький, так называемая глубинка, и делать здесь просто не чего.
Я сидела за стойкой, укутавшись в шаль, телевизор на тумбочке рычал, шипел, но стоически вещал о красотах Индии. Забавная, всё таки, страна.
Мужчину с большой спортивной сумкой я приметила ещё, как только тот показался в конце улицы. Он шёл, низко наклонив голову, словно пытаясь отыскать в лужах под ногами что-то очень важное для себя. Почти у самых дверей мужчина остановился, долго смотрел на вывеску, закурил, тут же закашлялся, и, отшвырнув окурок, решительно вошёл.
– Здравствуйте, не могли бы вы мне помочь.
– Добрый день, – поднялась я на встречу посетителю, – К вашим услугам.
Мужчина поставил сумку на пол, возле неё тут же образовалась маленькая лужица. Он вытер ладонью мокроё лицо и полез во внутренний карман куртки.
– Мне нужен номер на пару дней.
Я машинально раскрыла красненькую книжечку, и всё внутри меня опустилось.
Листович Вадим Вадимович.
Я судорожно перевела взгляд на фотографию, потом на «оригинал», потом на дату рождения. Передо мной стоял человек, который был полным тёской моего давно потерянного сына. Перед глазами всё поплыло. Мужчина удивленно взглянул на меня, собираясь что-то спросить, но в этот момент зазвонил его мобильный телефон. Мужчина достал телефон из мокрого карманчика сумки и отошёл в сторону.
– Да, мамочка, всё нормально, уже устраиваюсь в гостинице. Как твои ноги? Смотри, таблетки пить не забывай, приеду – проверю. Всё будет хорошо, я люблю тебя, мамочка. Пока, пока.
Трясущимися руками, я заполнила гостиничный бланк, выдала постояльцу ключи и повела его в номер. В голове всё ещё стучало, негнущиеся ноги плохо слушались.
– Нет, это не мой сынок, ты же слышала его разговор с матерью, – говорил внутри меня один голос.
– А вдруг, – сомневался другой.
Всеми клеточками чувствовала я идущего сзади человека, и сердце моё вновь разрывалось от тоски и боли.
2
На кухне призывно запел в свисток чайник.
– Бегу, бегу, – прокричала я из комнаты, словно он был живой и действительно ждал меня.
После смерти мужа я жила одна. Так уж вышло, большая трёхкомнатная квартира и пустота.
Мужа не стало три месяца назад, быстротечная онкология. Через год мы собирались отметить серебряную свадьбу.
Все эти годы я жила как в сказке, Вадим буквально сдувал с меня пылинки. Он был намного старше, необыкновенно добр и заботлив, и я считала его святым. Дочь наша, Ксения училась в МГУ, была умницей и папиной любимицей.
Диагноз Вадима стал для всех шоком, муж мой всегда был бодр, весел, не курил и занимался спортом в любую погоду. Может от того и пропустил начало своей болезни, а когда пришёл, всё-таки, к врачу, было уже слишком поздно.
В один миг наш прекрасный мир рухнул…
Я пила чай, смотрела в окно и вспоминала, вспоминала.
Впервые мы встретились с Вадимом, когда мне было только пятнадцать лет. Весёлый зеленоглазый студент понравился мне сразу. Лето, любовь, новая взрослая жизнь, всё неслось без отдыха, в бешенном ритме сердец и страстей. А потом практика Вадима закончилась. В ту последнюю нашу ночь я прорыдала у него на плече. Он много курил, непривычно молчал, а утром, на прощание, у автобуса только и сказал:
– Не забывай меня.
Не забывай? И это он мне, сейчас? Непонятный гнев вскипел внутри меня. Я жить без него не могу, а он – не забывай, я для него была только игрушка, несмышлёная девчонка. Разве можно со мною так? Да что он себе возомнил.
– Так вроде и вспоминать особенно нечего, обычное лето, как все, – бросила я в ответ и пошла прочь от автобуса, увозящего от меня самого дорогого человека на свете. Сколько раз потом я кляла себя за те слова, сколько слёз пролила я за ту свою глупость.
А вскоре меня стало тошнить по утрам. Несколько дней мама с подозрением поглядывала на мои мучения, а потом твёрдо сказала:
– Ну-ка, дочь, давай поговорим.
Она не кричала, не топала ногами. Она только твёрдо сказала: «На аборт».
Районный врач развёл руками: «Поздно, рожайте».
И я родила, раньше срока, вдалеке от своих родных мест, в доме старой маминой тётки, куда мы с мамой сразу же переехали, и где я провела, практически взаперти, последние месяцы. Мальчика отдали в Дом малютки. Несовершеннолетняя мать, без средств к существованию, с презрением собственной матери, что могла я сделать? Единственно на чём я смогла, всё-таки, настоять – мальчика назвали в честь отца. Листович Вадим Вадимович. В последний раз поцеловала я сына и поклялась над колыбелькой забрать его, как только встану на ноги. Но не суждено, мальчика усыновили. Всю жизнь я несу в своём сердце эту боль. Маму я смогла простить только после её смерти, я знаю, она хотела как лучше, но устроила мне ад. А Вадим так никогда и не узнал о сыне.
Мы встретились вновь спустя долгих девять лет, к тому времени я уже заканчивала институт. Вадим приехал на встречу выпускников, мы сразу узнали друг друга и больше не расставались вплоть до его смерти. Поначалу я боялась сказать ему про ребёнка, а потом уже и не смогла.
3
– Что-то ты плохо выглядишь, Нина, – сказала моя сменщица. – Вадима не вернёшь, а тебе дальше жить надо, дочка у тебя. Да и сама ещё не старая, может, и жизнь ещё устроишь.
– Брось, – отмахнулась я, – это погода на меня так действует.
Я видела, что ключа от номера нет, значит, новый постоялец дома. Мне безумно хотелось увидеть его, поговорить, узнать о нём хоть что-нибудь. Я смотрела в одну точку, постоянно вздрагивая от каждого звука, доносившегося с этажей.
– Так нельзя, – уговаривала я сама себя, – надо успокоиться, надо обязательно найти какой-то повод поговорить с ним. Но в голову ничего не лезло.
Повод нашёлся сам собою.
– Здравствуйте, вы сегодня снова дежурите? – услышала я за своей спиной. – Чайничка у вас не найдётся?
Это был Вадим, такой простой и домашний, в тренировочных штанах, футболке и шлёпанцах на босу ногу.
– Я говорю, чайку у вас тут можно попить?
– Ах, да, да, я сейчас вскипячу воду, – встрепенулась я, – кафе у нас только в девять откроется, но вы располагайтесь, я напою вас вкуснейшим чаем, я рецептик один знаю.
– Буду вам признателен, а то знаете, не дотяну до девяти, помру, а вам проблемы наверняка ни к чему, – засмеялся парень.
– Что вы, что вы, у нас в городе голодной смертью ещё никто не помирал, – я поддержала его весёлый настрой, обратив внимание на такие знакомые ямочки на щеках, как у отца.
– Он, – дрогнуло моё сердце, – конечно, он, и зубы у него как у меня, с щербинкой спереди.
– А вы давно в этом городе живёте? – спросил Вадим, отхлёбывая горячий чай.
– Да, всю жизнь, только училась в другом месте, а вернулась сюда, мама у меня болела.
– Хороший городок, старинный такой, – задумчиво произнёс парень.
– Вам бы в хорошую погодку у нас погулять, а вы монастырь видели? Его уже открыли, он в пятнадцатом веке построен, правда последние лет сорок разваливался весь, а теперь вот взялись и восстановили.
Мне хотелось говорить и говорить с моим мальчиком, я теперь была уверена, что это мой мальчик, так легко и тепло было мне рядом с ним, и так нестерпимо хотелось обнять его, целовать эти глаза, руки, но я боялась. Боялась признаться ему сейчас, боялась быть отвергнутой им, и где-то далеко в душе, боялась ошибиться. Нет, что я, это, конечно же, мой сыночек.
Парень ушёл в дождь, ласково улыбнувшись мне у двери.
– Надо, – развёл он руками, – дела.
Дождь по-прежнему был тихим и скучным, он плакал, капая на маленький город и на моего сына, ушедшего в этот дождь.
– Какие у него дела здесь, – тяжело вздохнула я, – в городе, где он мог вырасти.
Слёзы потекли у меня по щекам, горькие слёзы боли, обиды и запоздалого раскаяния.
– Я должна признаться ему во всём, – решила я, – поставить, наконец, точку во всей этой затянувшейся истории. И пусть мой сын вернётся ко мне в объятия или навсегда возненавидит меня, но по другому жить я уже не смогу никогда.
Вадим вернулся в этот день слишком поздно, смена моя давно закончилась, я, всё еще надеясь на что-то, крутилась у стойки, заговаривала о разных мелочах с Галиной, но его так и не дождалась. Всю ночь я не сомкнула глаз, а утром побежала на работу на целый час раньше.
– Что с тобой, Ниночка, – ужаснулась Галка, – на тебе лица нет?
– Да всё погода, бессонница у меня какая-то, – выкручивалась я.
– Это, Нинка, у тебя нервы шалят, срочно к неврологу надо, а то ещё сама разболеешься, не дай Бог.
– Ладно, Галь, схожу, обязательно. Ты иди домой, иди, у тебя семья.
Теперь нужно было дождаться Вадима, чтобы ни было, сегодня я всё ему расскажу.
Шло время, но Вадим не спускался. Я несколько раз подходила к ключнице, чтобы ещё и ещё раз убедиться – постоялец в номере.
Но вот он вышел с чашкой и всё в тех же шлёпанцах на босу ногу.
– Здравствуйте. Если вас не затруднит, чайку мне можно?
Выглядел он сегодня плохо, чай пил задумчиво и всё больше молчал.
– У вас неважно идут дела? – поинтересовалась я, не зная, с чего начать разговор.
– Да, знаете, устал.
– Может, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Вы? – удивился он, – вы меньше всего, хотя…
Он взглянул на меня, словно обжог, а может быть, мне просто показалось так.
– Простите, я не хотела вам мешать.
– А знаете, может быть, вы как раз тот человек, кто сможет мне помочь, ведь вы вчера сказали, что живёте здесь давно.
– Да, очень давно, – встрепенулась я.
– Понимаете, моя мама – самый лучший в мире человек, последнее время у неё стало часто болеть сердце, а у меня кроме неё никого больше нет. Моя мама из детского дома, отца у меня никогда не было и вот недавно, мама призналась, что усыновила меня. Она работала в Доме малютки санитаркой, очень привязалась ко мне и забрала. Мы жили мирно и счастливо. Сейчас моя мама хочет, чтобы я нашёл ту, что родила меня. А я думаю, зачем? Ведь я был не нужен ей тогда, но я обещал маме. Из Дома малютки я узнал, как звали мою биологическую мать, даже узнал из архива адрес, ваш город, Пятигорская, 15. Но улицы такой не нашёл. Кто-то сказал, что на том месте построили Дом культуры. Вот теперь я думаю, где же мне её найти? Может вы знали такую, Белевецкая Нина Сергеевна., она с вами примерно одного возраста. Она родила меня слишком юной.
Всё время рассказа Вадим, не мигая, смотрел в пол, а меня душили горькие слёзы.
– Вы плачете? Не надо, это грустно, но я вырос счастливым и без той, что родила меня, – сказал он, взглянув на меня.
– Прости меня, сыночек, – кинулась я на колени перед Вадимом, – это же я, Белевецкая, я – твоя мать. Будь проклят тот день, когда я согласилась оставить тебя.
– Вы, – чашка выпала из рук парня и, громко стукнув о плитки пола, разлетелась на куски. – Нет, это не правда, зачем вы обманываете меня.
Он бросился к себе в номер, перескакивая через ступеньку, а я, так и оставшись на полу, только и твердила:
– Прости меня, прости меня, сынок.
Его не было часа три, я сидела за гостиничной стойкой с красными от слёз глазами и ощущением полной пустоты в душе.
– Он не простит меня, я вновь потеряла тебя, Вадим, – крутилось у меня в голове.
Впервые я была рада, что у нас нет постояльцев, вряд ли я смогла сегодня нормально работать.
Вадим спустился тихо, подошёл ко мне и, неожиданно, погладил по голове.
– Не плачьте, я уеду, и никогда не буду напоминать вам о себе. Я видел вас и этого будет достаточно.
– Нет, сынок, нет, – прижала я его к себе, – всё не так, как ты думаешь. Всё совсем не так.
Мы долго разговаривали с сыном, я рассказала ему всё о себе, об его отце. Он рассказывал мне о своей жизни. В эту ночь Вадим ночевал у меня, в том доме, который по праву должен был быть его.
На следующий день он уехал к маме, обняв меня на прощание и пообещав обязательно вернуться.
Теперь у меня вновь стало двое детей, сын и дочь. А у моего сына две матери, мы подружились и это очень важно для всех. Скоро моё пятидесятилетие, я жду их в гости. Слишком дорого обходятся нам порой ошибки молодости, и так важно их исправить, хотя бы спустя почти целую жизнь.
Царствия небесного
Вчера мы проводили в последний путь Ирину Митрофановну, старенькую соседку с первого этажа, тихую маленькую женщину, которая жила в нашем доме с незапамятных времен. А дом наш, надо сказать, изрядно староват. Из тех первых жильцов, что когда-то с такой радостью заселяли новосторойку, оставались она да парализованный старик из седьмой квартиры, за которым давно уже ухаживала его пожилая дочь, тетя Настасья. Отец ее несколько лет для общества был скорее овощ, чем человек, но крепкое сердце зачем-то все держало его на этом свете. Тетка Настасья не роптала по этому поводу, а из года в год несла свой страдальческий крест смиренно и с дочерней любовью. Теперь он остался последним старожилом нашего допотопного дома.
В подъезде нашем жильцы менялись постоянно. Кто-то, как мы, купил недорогую квартирку в надежде подсобирать немного на лучшее жилье, кто-то наоборот переехал сюда из лучшего, в результате разъезда с женами или со своими повзрослевшими детьми. Но и они втайне мечтали перебраться отсюда хоть куда-нибудь.
Наверно из-за этого, а может и еще от чего, но были соседи между собой не дружны. Слава Богу, и не ссорились, «Здравствуйте, до свидания. Какой у вас замечательный малыш. Ах, как ваша дочь повзрослела» – вот, впрочем, и все, на что они были способны.
Меня это вполне устаивало. Мы не собирались жить здесь долго, два-три года и мы, наконец, достроим свой коттедж.
Так уж вышло, что Ирину Митрофановну хоронили мы за счет всего подъезда, она была глубоко одинока, бедна и денег на похороны у нее не оказалось Подсуетилась тетка Настасья, пробежав по соседям и собрав нужную сумму. Скромный поминальный стол впервые собрал всех соседей вместе, словно напоследок Ирина Митрофановна решила всех нас перезнакомить и сдружить.
За столом сидели недолго, больше молча, ведь про жизнь старушки мы ничего не знали и ничего толком сказать о ней не могли. Только тетка Настасья вспоминала что-то из далекого прошлого, когда была жива ещё ее мать, и она сама приезжала в этот дом в гости со всем своим семейством.
– Да разве теперь мне до соседок, – говорила тетка Настасья, вытирая уголком черного платка повлажневшие глаза. – И свой дом, и папку не бросишь.
– Да вы б его к себе забрали, что ли, – проговорила Татьяна Ивовна из пятой квартиры.
– Да куда же, я с сыном живу, у нас двушка, двое внуков.
– Сама бы сюда переехала.
– Да кто же ребят в садик водить будет, молодые наши рано уходят на работу, да все больше до темна, на жилье собирают. Одно спасение, Иван мой по дому помогает, а ведь, хоть пропадай, измучилась вся.
– Да, хоть бы Бог прибрал отца вашего, – протянул весьма захмелевший Сергей из третьей. Жена его, сидевшая рядом, больно ткнула мужа в бок.
– Да ты что? – тут же вскинулась тетка Настасья, – Это ж папка мой, родненький. Пока он жив и я дочка, а помрет, так сиротинкой стану.
Все посмотрели на нее с сочувствием.
– Да, такова наша доля, – протянула опять Татьяна Ивовна.
Как-то само собой разговор пошел об отцах и матерях, давно ушедших и еще живущих.
Часа через два потихоньку стали расходиться.
У меня был выходной и я осталась с теткой Настасьей и еще одной соседкой убрать со стола. Вот так, жил человек и все, пустая комната с завешенным зеркалом и остановившиеся ходики с гирьками.
Мы делали свое дело почти без слов, а если и говорили о чем, то почему-то шёпотом, словно боялись потревожить кого-то, уже не живущего в этом доме.
– Ну, прости нас Ирина Митрофановна за все, царствия тебе небесного, – тетка Настасья перекрестилась на пороге и закрыла дверь в квартиру.
– До новых жильцов, – вздохнула Лариса.
Мы разошлись по своим домам, к своим вечным делам и проблемам за которыми совсем не видим людей.
С этого дня жизнь в подъезде переменилась. Все мы стали как-то ближе друг другу, словно родня, какая-то очень дальняя, но все же родня.
Я и сама заметила за собой, что меня стала интересовать жизнь соседей.
Вскоре, на скамейке у подъезда, где так долго сидела одинокая Ирина Митрофановна, стали собираться соседки, а затем и соседи, беседуя о чем-то, делясь своими проблемами и радостями. И для всех оставалось загадкой, от чего не было так раньше?
Квартира Ирины Митрофановны всё ещё пустовала, смотря печальными окнами на беседующих. Я часто поглядывала внутрь, первый этаж давно уже врос в землю, и окна были так низко, что в них можно было рассмотреть всё, что делалось внутри квартиры.
Все те же остановившиеся ходики на стене и завешенное зеркало, его так никто и не открыл.
Тетка Настасья однажды поймала мой взгляд.
– Я на девять дней свечку ей в церкви поставила, сороковины скоро, собраться что ли?
И все сразу подхватили, «собраться» – словно эта мысль была в голове у каждого, но никто не решался ее озвучить.
Мы снова сидели за столом в квартире Ирины Митрофановны. У её портрета горела большая восковая свеча. Налитая стопочка с куском чёрного хлеба. Мы вели негромкий разговор о жизни, о покойнице, вдруг оказалось, что в памяти у каждого остались какие-то моменты с ней, по которым из крупиц собиралась ее тихая незаметная жизнь, хотя бы тот отрезок, что провела она вместе с нами.
Огонек свечи тихо колебался, кидая отблески на портрет Ирины Митрофановны. Иногда мне казалось, что она плачет, глядя на нас.
– Надо бы собрать ее вещи в коробку, – заметила жена Сергея.
– Соберу завтра да в церкву отнесу, – отозвалась тетка Настасья.
– Самое верное решение, – поддержала Татьяна Ивовна, – ей уже там ничего не нужно, а людям сгодиться.
Но на завтра ни у кого не оказалось времени. А через день появилась у нас новая соседка.
Худенькая девочка лет восемнадцати, в больших черных очках и такой короткой юбчонке, что тут же вызвала осуждение сидящих у подъезда. Шла она вместе с Анной Дмитриевной, начальницей нашего ЖКО.
– Знакомьтесь, – обратилась Анна Дмитриевна к сидевшим, – это ваша новая соседка, в первую заселяется.
– Да-а, – только и сказал Иваныч из шестой квартиры, – таких-то у нас еще не было.
– И что это? Она одна там жить будет? – поинтересовалась его жена у начальницы, когда та вышла назад.
– Девчонка сирота, от собеса выделили, так что уж примите. Да и последите за ней за одно, сами знаете, детдомовские нынче какие бывают, – ответила Анна Дмитриевна и пошла дальше, гордо неся свою высокую прическу, как корону на голове.
– Прощай тихая жизнь, – протянула Татьяна Ивовна, поднявшись со скамейки, – пойду гляну, наверно хлебушек свеженький подвезли уже.
– Возьми-ка и нам буханочку, – протянула ей деньги жена Иваныча.
Из подъезда с постиранным бельем вышла тетка Настасья. Тяжелый пластиковый таз тянул ей руки.
– Как папаша вас? Я вам потом клубнички занесу, – сказал Иваныч, показывая рукой на ведро с крупной клубникой.
– Вот купили, на компот закрою, Иваныч мой обожает клубничный.
– Спасибо, отец мой то же пьет такой, а вот от смородинового морщиться. Это только врачи говорят, что он ничего не чувствует. А мне иногда кажется, он меня слышит, – вздохнула тетка Настасья.
– Ох, а у нас же соседка новая.
– Да ну?! И кто такая? – заинтересовалась Настасья, ставя таз на землю.
– С детдома, молодая, худющая такая.
– Надо бы зайти, познакомиться, может помощь какая нужна, – Настасья вытерла со лба выступивший пот.
– Во, клубничкой угостить, самое оно, – поддержал Иваныч.
Через пол часа тетка Настасья, Иваныч с женой и Татьяна Ивовна стояли у двери квартиры Ирины Митрофановны.
Девушка открыла дверь и с удивлением смотрела на незнакомых людей.
– Здрасти, – нашлась тут же жена Иваныча, – мы к вам по-соседски, знакомиться значит.
– Может помощь какая нужна, – Иваныч протянул девушке миску с клубникой.
– Проходите, – ответила та и чуть отошла в сторону, коридорчик был явно тесен для такой толпы.
Потом они пили на кухне чай из чашек Ирины Митрофановы с пирогом Татьяны Ивовны, рассказывали о том, какой хорошей была прежняя хозяйка, расспрашивали новую и, наконец, договорились, что завтра придут ещё раз, помочь девушке навести порядок, переставить кое-какую мебель. Кстати, новую хозяйку то же звали Ирина.
У меня снова был выходной, и я с удовольствием и интересом пошла со всеми вместе к новой соседке. К тому же у меня остались неплохие шторы, мы недавно повесили новые, и я решила отнести их Ирине, вдруг пригодятся.
Как оказалось, я была не одна такая. Татьяна Ивовна, принесла с собой плюшевое покрывало, не новое конечно, но вполне себе ничего. Жена Иваныча захватила светильник, давно лежавший в антресолях, Сергей пришел с чемоданчиком, полным разных инструментов – настоящий мужчина.
Ирина даже всплакнула, увидав наши дары.
– Я и не знала за что хвататься, – всхлипнула она, у меня же ничего нет, кроме собственных вещей.
– Ничего, девонька, всем миром поможем, – успокоила жена Иваныча, – мы молодые были, то же ничего не имели.
Вещи Ирины Митрофановны были аккуратно сложены в заранее приготовленные ящики, впрочем, их оказалось совсем мало, но всё чистое и целое. Казалось, что самое старое и дряхлое хозяйка сама успела выбросить перед смертью, а может, просто обходилась самым малым. Альбомы с фотографиями, какие-то книги и документы сложили отдельно.
Мебели в комнате было мало, но все необходимое для жизни. Диванчик, шкаф и сервант, полный разнообразных стаканчиков и тарелок.
– Ну вот, Ириша, посуду покупать уже не надо, смотри, сколько ее тут, – сказала Татьяна Ивовна, до блеска натирая бокалы.
– Ой, я и мечтать не могла, – порхала по чистой уютной квартирке Ирина, – у меня все есть, как во дворце.
– Ну да, чем не хоромы? – сказал Сергей, зажигая светильник над диваном.
– Ой, подождите, – кинулась из квартиры тетка Настасья. Вскоре она вернулась с большой картиной.
– Все равно у отца за шкафом стоит.
С картиной комната и правда стала выглядеть еще лучше, получилось некоторое подобие старинного салона. Мы стояли и любовались своей работой.
– Что скажешь, Ирина? – Сергей поправил угол картины. – Как тебе квартирка?
Тут только все заметили, что она тихо плачет, сидя на полу в коридоре.
– Ты чего это, дуреха?
Девушка протянула нам фотографию и зарыдала.
– Что ты, Ирочка, все хорошо, – кинулись мы к ней, ничего не понимая.
Девчонка по-прежнему тянула к нам старое фото.
– Это, это моя ба, – она захлебывалась слезами.
– Что Ира?
– Это моя прабабушка.
– Что?
Все оцепенели, на фотографии нежно улыбалась молодая Ирина Митрофановна, рядом с ней, прижавшись, сидела девочка лет трех с огромным бантом. На обороте надпись:
«Любимому Мише от жены и дочки Светочки. август 1941год»…
Мы долго еще сидели на кухне, пили чай, слушали рассказ Ирины и рассматривали старые фото, документы Ирины Митрофановны и читали ее дневник, рассказ о трудной жизни человека, которого уже нет с нами.
Ирина Митрофановна в молодые годы жила в Ленинграде, работала в музее, она вышла замуж за молодого лейтенанта, обожавшего ее, родила дочь Светочку – голубоглазое чудо, и дальнейшее рисовалось ей одним большим счастьем. Если бы не война…
Горе в ее дом вошло сразу и навсегда, муж пропал без вести в первые дни войны, только и остались от него несколько фото в военной форме и справка из военкомата. Стала Ирина ни жена, ни вдова. Часто смотрела она на фото, что так и не успела отослать мужу и думала о том, что никогда больше не быть ей такой молодой и счастливой. Одно заставляло её держаться и жить дальше, дочь Светланка. Ирина так и не смогла сказать дочери, что папы у нее больше нет, да и не могла сказать, до последнего верила, что муж вернется.
Не знала Ирина ещё в тот момент, что приготовила ей судьба ещё большую муку. В Ленинграде началась блокада, музей требовал от нее теперь много времени и сил, готовилась эвакуация. Маленькая Светочка всё чаше оставалась под присмотром соседей. Худенькое, полупрозрачное существо. Ирина боялась за дочь и каждый раз, по возвращении домой, обнимала и целовала ее, благодаря Бога, что девочка жива.
Читать бесплатно другие книги:
