Дефиле озорных толстушек Логунова Елена

Тут только я заметила, что на столе, помимо еды, имеются рюмки. Две были пусты, а третья полна до краев и аккуратно накрыта кусочком хлеба. Я поняла, что папуля с Зямой душевно поминали усопшего Кузю.

За этим тоскливым разговором мы незаметно поужинали. Судя по отсутствию в меню экзотических блюд, папулю как художника здорово деморализовали шумные разборки. Шедевров кулинарного творчества в меню не наблюдалось. Самым рискованным гастрономическим сочетанием на столе был кривобокий бутерброд с арахисовым маслом, колбасой и помидорами, собственноручно сооруженный Зямой.

– И что теперь? – слопав свой оригинальный сандвич, озабоченно вопросил братец.

Поскольку одновременно с этим он зорко оглядел опустевший стол, я решила, что Зяма интересуется десертом. Однако опечаленный папуля понял его иначе.

– Теперь надо надеяться, что мамуля с Любашей придут к компромиссу, – вздохнув, сказал он.

– Что, компромисс с мамулей? – я недоверчиво фыркнула. – Как же! Долго ждать придется!

В памяти еще были свежи мои собственные яростные перепалки с родительницей: лет десять назад, когда у нас был одинаковый размер обуви, мы ежеутренне спорили, кто наденет лучшие туфли. «Великое башмачное противостояние», как называл нашу маленькую войну ехидный Зяма, продолжалось почти два года. Потом как-то разом выросли и мои ноги, и благосостояние нашей семьи, и туфельный кризис потерял свою остроту. Но я не забыла, как настойчиво и аргументированно умеет доказывать свою правоту наша разносторонне образованная мамуля!

– Пожалуй, я пойду прогуляюсь! – решила я.

– А у меня в двадцать один ноль-ноль деловая встреча! – сообщил Зяма, взглянув на настенные часы, стрелки которых едва перевалили за пять часов. – Времени в обрез! Папульчик, ты помоешь посуду? Я приму ванну и буду собираться.

Я великодушно удержалась от ехидного вопроса, что это за деловая встреча, которая требует предварительного принятия ванны и трехчасовых сборов. У меня ведь тоже не было никакой необходимости в прогулке, кроме желания удалиться подальше от словесной баталии мамули и Любаши. Битва литературных титанов грозила затянуться, как война мышей и лягушек в пародийном древнегреческом эпосе.

Решив дождаться ухода Любаши в виноградной беседке у подъезда, я даже не стала переодеваться. Если я буду спокойно сидеть на лавочке, чинно сложив руки на коленках, томатных пятен на моей юбке никто не увидит.

На сей раз мне хватило ума обуть не босоножки на каблуках, а удобные легкие тапочки, так что затяжной спуск по лестнице дался мне без труда. Тем более что дошла я только до пятого этажа и там остановилась, засмотревшись на дверь двадцать первой квартиры.

Чудачка Трошкина украсила ее подобием косматого веника из какой-то полузасушенной растительности. Возможно, в Алкином понимании это был наш кубанский аналог тех нарядных еловых венков, которые американцы вывешивают на дверях своих домов в знак гостеприимства. С моей точки зрения, за декоративное украшение растрепанный сноп тощих колосков не канал, а в качестве приглашения заглянуть на огонек мог заинтересовать только очень голодное жвачное животное.

Высоко подняв брови, я критически разглядывала эту жалкую помесь гербария и икебаны и вдруг заметила, что из квартиры валит сизый дым!

Растяпа Алка только на прошлой неделе потеряла последний ключ от своего жилища и вынуждена была поставить новый замок. На месте старого, который пришлось грубо выбить, все еще зияла дырка. Именно из нее шел дым, показавшийся мне нестерпимо вонючим.

Я мгновенно придумала этому вполне правдоподобное объяснение. Видимо, Трошкина дошла в своем новом увлечении природничеством до полного угара – во всех смыслах! Запалила в комнате пасторальный костерчик, поджарила на палочке пару лесных сыроежек в дополнение к основному блюду из брюквы с проростками, а потом сожрала свои галлюциногенные грибочки и отключилась, не затушив дымящий очаг на паркете!

Я толкнула дверь, но она была закрыта. Вышибать двери, даже самые обыкновенные, деревянные, я не умею, поэтому и пробовать не стала. В моем представлении ловко пробивать заградительные сооружения собственными крепкими плечами, ногами и головами должны физически сильные мужчины героических профессий – в диапазоне от слесаря-сантехника до представителя вооруженных сил. Разумеется, я не могла забыть, что один такой боец невидимого фронта живет прямо надо мной, и побежала за помощью к Денису Кулебякину.

Дверь распахнулась даже раньше, чем затихла трель звонка, потому что Денис и Барклай как раз вышли в прихожую, собираясь на прогулку.

– Скорее! Там Трошкина загибается! – выкрикнула я в лицо своему любимому менту.

От волнения я изъяснялась невнятно, но умница Денис не стал уточнять, где и как именно загибается Трошкина. Как настоящий герой, он без расспросов и раздумий бросился на помощь! Так же героически проявил себя и бассет. Оба полетели соколами!

К сожалению, мой собственный полет был лишен всяческой красоты, хотя я тоже не задержалась с разворотом. Но Денис ринулся вперед, обходя меня справа, а Барклай рванул слева, и соединявший пса и хозяина прочный кожаный поводок подсек меня под колени!

Стартовала я так резко, что в нашем спонтанном спринтерском забеге по трем условным дорожкам один лестничный марш, безусловно, лидировала, но на первом же повороте Денис и Барклай меня обошли. Когда, стерев животом пыль с дюжины ступенек, я затормозила на площадке между восьмым и седьмым этажом, парни уже приближались к пятому. Замешкавшись, первый – неудачный – наскок Дениса на Алкину дверь я пропустила, но зато второй дубль увидеть успела и даже залюбовалась, как слаженно и результативно действовали Денис и Барклай!

Мой милый с разбегу бухнул в дверь ногой. Дерево затрещало, Денис мужественно выматерился, схватился за колено и подался в сторону. Благодаря этому бассет получил беспрепятственный доступ к перекосившейся преграде и успешно завершил штурм, поднявшись на задние лапы и толкнув дверь передними.

– Апчхи! – оглушительно чихнул Денис.

– Что она там запалила, идиотина? Пластиковые стаканчики из-под мороженого? – озадаченно бормотала я, медля нырять в клубы густого сладковатого дыма с отчетливым привкусом ванили.

– О, черт! – громко вскричал Денис, которого я потеряла из виду сразу, как только он вошел в квартиру.

Зато я заметила белый конверт, который раньше, наверное, торчал в двери, а теперь валялся на полу. Я машинально подобрала его и повертела в руках: обычный конверт, чистый, без всяких надписей и почтовых отметок.

Тут Барклай, скуля, как щенок, выбежал из задымленной квартиры на лестницу и уселся на цементный пол, елозя лапой по морде. Выглядело это так, будто пес плакал и вытирал слезы. Я испугалась, что с Трошкиной случилось нечто такое страшное, чего не смогла вынести даже тренированная милицейская собака. Может, Алка наложила на себя руки? Вот и конверт какой-то подозрительный нашелся, не иначе с последним «прости»!

В тревоге за судьбу подружки я ворвалась в дымное облако, как реактивный самолет в грозовую тучу.

Конечно, я не хотела наступить на Алку! Я ведь знать не знала, что она лежит на полу задымленной комнаты, сложив ручки на груди и тихо улыбаясь, как великомученица, радующаяся своему долгожданному переходу в мир иной! А под Алкиными руками на ее чахлой груди багровело некрасивое пятно, похожее на красную звезду с кривыми, как пиявки, лучами.

Если бы я созерцала эту сцену дольше, чем долю секунды, то могла бы здорово испугаться! Впрочем, я и так испугалась, когда придавленная моими ногами Трошкина неожиданно широко распахнула глаза заорала:

– Мама! – и сначала села так резко, словно в пояснице у нее был шарнир, а потом задом наперед с умопомрачительной скоростью уползла в угол и спряталась там за занавеской.

– Мама! – эхом повторила я, хватаясь за сердце.

Кровавая клякса на груди у Трошкиной живо напомнила мне недавние внутрисемейные разговоры об убийстве с помощью подручных предметов из осиновой древесины. Вдобавок, у подружки было круглое красное пятно на лбу, имевшее такой вид, будто Трошкиной между бровей всадили пулю. Впрочем, с такой трактовкой оригинального макияжа никак не вязалась живость, проявленная Алкой при отступлении за шторы. Разве что Трошкина была зомби, нехарактерно пугливым для нормального живого мертвеца.

– Мать вашу, девки! – выругался Денис.

Он помахал руками, разгоняя дым, и, убедившись в тщетности своей попытки, широко шагнул к окну. Прячущаяся за гардинами Трошкина завизжала, как макака, и задергалась, обрывая занавеску с крючков.

– Да цыц ты, поджигательница! – прикрикнул на нее Денис и настежь распахнул окно.

Образовавшийся сквозняк быстро вытянул из комнаты дымное облако. Из прихожей, цокая по паркету когтями, прибежал любопытный Барклай.

– Трошкина, признавайся, ты чем тут занималась?! – не скрывая возмущения, закричала я.

Алка высунула из-за шторы бледную физиономию, поморгала, вынула из ушей наушники плеера и произнесла:

– А?

Вид при этом у нее был совершенно дебильный.

– Алка, – мягко, как самой настоящей сумасшедшей, сказала я. – Что у тебя сгорело?

– Предохранители! – пробурчал Денис, выразительно покрутив пальцем у виска.

– Да нет же! Какие предохранители? Это вот! – возразила Алка, жестом указав на низкий стеллаж.

На его верхней полке в ряд стояли три разномастные вазы, две стеклянные банки и одна жестяная лейка самого допотопного вида – помятая и без рассекателя на носике, из которого продолжал валить дым.

– Мечта пчеловода! – сказал Денис, взглянув на эту лейку.

А я засмотрелась на пол-литровые банки, наполненные какими-то лысыми черными черенками, густо засыпанными пеплом.

– Это ароматические палочки, – пояснила Трошкина, вылезая из-за занавесок и быстро обретая былой апломб. – Довольно много ароматических палочек… А вы, вообще, как вошли-то? Я вроде заперла дверь!

Из дальнейшего сумбурного разговора, густо пересыпанного нестрашными ругательствами, выяснилось, что правоверная природница Алка решила устроить себе сеанс медитации, для чего воскурила благовония в количестве, превышающем все нормы пожаробезопасности, надела майку с изображением солнца мира, намалевала себе на лбу третий глаз и улеглась на пол с плеером – слушать звуки живой природы. Так что мы совершенно зря приняли ее за представителя природы мертвой и также напрасно выбили дверь, отдавили Алке руку и наследили на паркете, который специально был начищен до зеркального блеска ради пущего удовольствия при лежке на полу!

– Ладно, Алка, не ной: я поставлю тебе новый замок, – со вздохом пообещал Денис.

– А я возьму себе ключ от него, чтобы не ломать дверь всякий раз, когда ты будешь сливаться в экстазе с мирозданием! – добавила я. – Правда, Трошкина! Нельзя же быть такой дурой!

– Кто бы говорил! – проворчала Алка, которой прерванный сеанс медитации не добавил благодушия.

Денис хмыкнул, крепко взял меня за локоть и сказал:

– Дорогая, пойдем-ка прогуляемся!

– Подышим свежим воздухом! – кивнула я, демонстративно помахав перед лицом ладошкой и сморщив нос.

– И новый замок купить не забудьте! – крикнула нам вдогонку Трошкина.

На лестнице я произнесла:

– Ах, мне нужно переодеться! – и попыталась удрать, но у милого была стальная хватка – я прямо посочувствовала правонарушителям! И с завистью посмотрела на спущенного с поводка бассета.

– Давай-ка побеседуем! – не обращая внимания на мое трепыхание, сказал Денис.

Я скисла: он тянул меня к той самой укромной виноградной беседке, которая была моей целью четверть часа назад. Уединяться там с Денисом мне совсем не хотелось: я обоснованно предвидела, что позабытый-позаброшенный жених начнет выяснять отношения – не исключено, что в жесткой профессиональной манере!

Мечтая уклониться от допроса с пристрастием, я затравленно оглядела двор и увидела над детской песочницей белое облако, неприятно похожее на ядерный гриб: кто-то из заботливых родителей затенил песочницу простыней, набросив ее на остов давно развалившегося навеса. Позыв шмыгнуть под сень ядерной поганки был сильным, но бесперспективным. Однако одновременно с простынной палаткой в поле моего зрения попала морда припаркованной вблизи песочницы синей «Ауди». Я узнала личный автомобиль Дениса и моментально придумала, как избежать неприятного разговора.

– Придумал тоже! Там Алка сидит за разбитой дверью, а мы будем на лавочках рассиживаться, языками чесать! – укорила я милого. – Надо сначала новый замок Трошкиной купить, пока магазины не закрылись!

– Заботливая! – Денис насмешливо хмыкнул, но направление движения изменил.

Убедившись, что мы направляемся к «Ауди», я облегченно вздохнула: в ближайшее время разборки мне не грозили, Денис очень ответственно относится к процессу вождения автомобиля и никогда не ведет важных разговоров за рулем.

– Кстати, когда я увидел твою подружку с отметиной на лбу и в окровавленной майке, то подумал, что это ты ее пришила! – любезным тоном сообщил Денис, сопровождая меня к машине.

– С чего это?! – изумилась я.

– А ты на себя посмотри!

Я добросовестно попыталась представить, как выгляжу со стороны, и неохотно признала, что Денис в чем-то прав. У меня была наружность асоциальной личности! Брюхо серое, грязное, как у рыбины, которую садистски долго тянули по речному берегу на леске спиннинга. Половины пуговиц на жакете не хватало, полы кое-как удерживали вместе только две крайние застежки, в промежутке между которыми образовалась некрасивая дыра – словно разрез в брюхе той же самой рыбины, только уже выпотрошенной. Довершали картину в высшей степени подозрительные кроваво-красные пятна на юбке.

– Может, не стоит тебе сейчас никуда ехать? В таком-то виде? – вкрадчиво спросил Денис, и я догадалась, что он тоже пытается помаленьку интриговать, добиваясь возможности тет-а-тет провести со мной воспитательную беседу с пристрастием.

– Ничего, поехали, просто не буду выходить из машины! – я быстро нашлась с ответом.

Тут уж Денису ничего не оставалось, как свистнуть Барклая и усадить нас в машину.

– Дверцей не хлопай! – немного сердито сказал мне милый.

После этой инструкции мы оба надолго замолчали: «Ауди» выкатилась со двора.

Пятрас Арвидович Спринжунас был плодом страстной любви анекдотически горячего литовского парня и уроженки Воронежской губернии. Гибрид оказался вполне жизнеспособным, но красотой не блистал. Волосы, брови и ресницы у Пятраса были соломенного цвета. Они росли на соответствующих местах мелкими пучками и выглядели так, словно их, как рассаду, заботливо пересадили на Пятраса с зубных щеток из свиной щетины. Как органичное дополнение общему свинству смотрелся и нос, до того похожий на круглую электрическую розетку, что подросший Пятрас не решался подолгу задерживаться в магазинах электротоваров и бытовой техники.

Некомфортное для кубанской артикуляции имя ласковая маменька переделала в Петрушу, а в школьные годы Пятрас получил пару прозвищ – Пятак и Пятачок. Причем первый вариант Пятрас-Петруша скрепя сердце терпел, потому что оно ассоциировалось с денежкой, а второй на дух не переносил, считая обидным поросячьим именем.

Когда маленький Пятачок вырос, законов природы он не опроверг и превратился в грузного розового хряка с волосатыми ушами и курносым пятачком, зажатым между тугими щеками. Девушки Пятака не любили, друзьями он не обзавелся, с родителями общался редко и вообще не особенно симпатизировал людям. Ему очень нравилось, когда по телевизору сообщали о катастрофах с массовыми жертвами.

Отчетливая склонность к мизантропии не позволила Пятаку выбрать общественно полезную профессию. По правде говоря, наиболее приятной ему казалась работа тюремного надзирателя, но соответствующей вакансии в нужный момент не нашлось, поэтому сразу после окончания школы Пятак устроился работать швейцаром в гостиницу «Казбек». В отеле было не так интересно, как на живодерне, куда Пятачок подростком втихаря таскал соседскую четвероногую живность, но зато страж гостиничных врат имел определенную власть над людьми. Пятак с откровенным злорадством шугал постояльцев за нарушение гостиничного режима, а также «держал и не пущал» дальше крыльца посторонний народ.

Радикальную перемену в размеренной жизни Пятака произвел капитальный евроремонт, из-за которого отель закрылся на три месяца. Вернувшись из затяжного отпуска, швейцар обнаружил, что его должность из штатного расписания вычеркнули напрочь. Новые раздвижные двери с фотоэлементами сильно упростили процесс впуска-выпуска граждан, сделав абсолютно ненужным присутствие в вестибюле живого цербера. Так Пятак потерял работу, а заодно и последние иллюзии. Отныне у него не было никаких сомнений в том, что современное человечество Пятраса Спринжунаса ненавидит, и Пятрас готов был ответить человечеству тем же. Поразмыслив, он решил срочно переквалифицироваться в киллеры.

Представить себя заинтересованной публике в новом качестве Пятак решил через Интернет. Присвоив себе красивое имя «М-р Реллик», которое при прочтении наоборот легко превращалось в «киллер», Пятрас разместил в сети простое и понятное объявление: «Опытный специалист принимает заказы по городу и краю. Быстро, качественно, недорого. Оптовикам скидки. Предоплата пятьдесят процентов».

Пятак сознательно ограничил географию своей новой деятельности городом и краем. Он полагал, что хороший киллер должен легко ориентироваться на местности, следовательно, местность эта должна быть ему знакома как свои пять пальцев. Пятак уверенно чувствовал себя только в родном городе и его ближних пределах: прежде он мало путешествовал, к тому же страдал топографическим идиотизмом. То есть заплутать в трех соснах он не мог, но заблудиться на незнакомой улице – запросто. Это, конечно, не красило его как потенциального киллера, но дилетант надеялся по мере своего превращения в матерого профи обрести все необходимые качества. Пять-десять удачно выполненных заказов по городу и краю – и можно будет начинать осваивать новые города и области, предварительно закупив подробные карты, схемы и атлас автомобильных дорог!

Впрочем, Пятак не собирался спешить и планировал расширять свое деловое присутствие в регионе постепенно. На просторы России он предполагал выйти после того, как почувствует себя как рыба в воде хотя бы в Южном федеральном округе.

Новоявленный киллер был амбициозен, но основателен. Определившись с границами своей маленькой, но уютной бизнес-ниши, он принялся деятельно ее обживать и обустраивать. В качестве учебных пособий Пятак прикупил на книжном рынке с десяток новых детективов из тех, в которых матерные выражения существенно преобладают над нормативной лексикой, а количество трупов на единицу печатной площади превышает демографические показатели Республики Китай. Бегло ознакомившись с профессиональной литературой, он скомплектовал небольшой набор орудий труда. В укромной кладовке своего персонального однокомнатного киллерского логова Пятак наскоро собрал простенький арсенал. Одну полку занимало огнестрельное оружие, на данном этапе представленное дедовским обрезом, на другой начинающий киллер рядком, как аккуратный повар, разложил колющий и режущий инструмент в диапазоне от шила до электрической пилы. Верхнюю полку занимали разнообразные шнуры, веревки и детская резиновая скакалка, претендующая на звание удавки. Там же хранились яды – порошок от садовой плодожорки и уксусная кислота в маленькой бутылочке. Экономный Пятак полагал, что для начала этого вполне достаточно. Вот пойдет бизнес – можно будет делать вложения в его расширение!

Чтобы успешно конкурировать с другими наемными убийцами, плату за свои услуги Пятак решил брать небольшую, в зависимости от сложности конкретной работы. Вопрос с получением денег решился все в том же Интернете: какая-то фирмочка, зарегистрированная на Мальдивах, выражала готовность обналичить любые перечисленные на ее счет суммы хоть в американских долларах, хоть в белорусских «зайчиках» за вполне приемлемый процент.

Дуракам везет: заказчик, желающий по сходной цене воспользоваться киллерскими услугами не где-нибудь, а именно в родном городе Пятака, нашелся очень быстро. Воодушевленный Пятак по электронной почте согласовал с заказчиком сумму своего гонорара, получил описание и адрес жертвы и сразу после получения мальдивской фирмочкой пятидесятипроцентной предоплаты принялся за дело.

Меня вынужденное молчание нисколько не тяготило: устроившись на заднем сиденье – подальше от Дениса, – я тискала Барклая, который радостно принимал мои ласки и норовил в ответ слизнуть с моего лица остатки косметики. Денис в зеркальце заднего вида посматривал на нас с откровенной завистью.

– Приехали, – ворчливо сообщил он через несколько минут и заглушил мотор.

Я выглянула в окошко и увидела вывеску магазина «Мир замков».

– Подходящее название для рая, в который пускают только медвежатников! – хихикнула я.

Денис криво усмехнулся и полез наружу, напоследок велев нам с Барклаем ждать его в машине.

– Как будто у меня может возникнуть желание бегать по городу в таком виде! – фыркнув, сказала я собаке.

После чего бросила укоризненный взгляд на удаляющегося Дениса, и желание выскочить из машины у меня мигом возникло!

Поспешая к крыльцу «Мира замков», Денис пересек дорогу женщине с детской коляской, та притормозила, воспользовалась заминкой, чтобы поправить шапочку на голове ребенка, и я получила прекрасную возможность рассмотреть и экипаж, и его маленького пассажира.

Коляска, стилизованная под лаково-красный гоночный болид на трех колесах, сама по себе была необычным зрелищем, однако я засмотрелась не на нее, а на ребенка. Защитный колпак «болида» с тонированными стеклами был поднят, и мне был виден мальчик лет двух. Если бы меня в тот момент спросили, почему я решила, что это именно мальчик, а не девочка, я затруднилась бы с ответом. Вероятно, подсознательно я считала, что коляска в виде гоночной машинки больше подходит ребенку мужского пола. Зато яркий костюмчик – розовый с зеленым, украшенный меховой аппликацией и цветными шнурками, – скорее сгодился бы девочке. Впрочем, тогда я об этом не думала. Я просто узнала детский наряд: точно такой же броский костюмчик был на ребенке, улетевшем в Вену вместе с великаншей, о которой грезил господин Хабиб!

Признаться, лица того ребенка я не запомнила, да и мудрено было толком рассмотреть гримасничающую мордашку маленького ревы, но зато я не могла забыть разговорчивого плюшевого медведя, который неутомимо уверял хозяина в своей животной любви. Невероятно, но у мальчика в гоночно-прогулочной коляске тоже был такой игрушечный топтыгин!

Я поспешно опустила боковое стекло, чтобы выглянуть из окошка и рассмотреть сопровождающую ребенка женщину, но невоспитанный Барклай меня опередил. Он высунул морду из машину и приветственно пробасил:

– Гау!

Ребенок от неожиданности крепко сжал медвежонка, и тот громко произнес:

– Миша любит Сашу.

– Не Шашу, не Шашу! – рассердился малыш.

– Тише, тише, милый! – заворковала женщина, придавая прогулочному «болиду» ускорение.

Я разинула рот. Тот самый костюмчик, тот самый медвежонок и то самое имя – для случайного совпадения это было уже слишком! Разумеется, это был тот самый ребенок, которого я видела в аэропорту!

– Значит, они не улетели! – шизоидно забормотала я, отпихивая в сторону растопырившегося перед дверцей Барклая. – Значит, я могу побеседовать с красавицей-мамашей и ангажировать ее на съемки в рекламе!

Барклай, вообразивший, будто я затеяла новую веселую возню, никак не желал понять, что я просто хочу пробраться мимо него к выходу. Борьба с некстати разыгравшимся псом заняла некоторое время. Когда я вывалилась из машины на тротуар – вспотевшая, растрепанная, в расхристанном жакете и запятнанной юбке, – женщина с коляской уже исчезла. Теряя тапки, я пробежалась до угла – за поворотом начиналась тихая улочка, застроенная симпатичными особнячками, прячущимися за неприступными заборами. Вероятно, трехколесный «болид» закатился в один из этих двориков. Но в какой именно? Улица была пуста. На выложенной красной плиткой мостовой не осталось никаких следов. В сердцах я прокляла дорожное благоустройство: была бы здесь обычная для частных кварталов непролазная грязь, в ней надолго остались бы не только следы коляски, но и сам экипаж!

Мысли о следах заставили меня вспомнить о тех, кто традиционно считается непревзойденными спецами по их обнаружению, – о собаках, конечно же!

– Барклай, твой выход! – пробормотала я, рысью возвращаясь к синей «Ауди».

Прохожие опасливо сторонились меня. Я не обращала на них внимания.

Барклай тоже вылез из машины, но в отличие от меня никуда не убежал, а чинно сидел на тротуаре у распахнутой дверцы. Его заинтересованность происходящим выдавал только наклон головы, в результате которого длинные уши бассета перекосились, как ведра на коромысле.

– Красная коляска в виде гоночной машинки! – присев на корточки выдохнула я прямо в собачью морду. – Она проехала тут пару минут назад! Помнишь? В коляске сидел мальчик в зеленой шапочке с завязками. – Я руками нарисовала в воздухе затейливые вензеля, изображающие завязки детской шапочки.

Судя по моим жестам, можно было подумать, что головной убор закрепили под подбородком малыша тройным морским узлом.

– Мальчик в коляске, понимаешь? – Я вытянула перед собой руки и повозила ими взад-вперед.

Барклай переложил голову на другое плечо, продолжая смотреть на меня с доброжелательным любопытством психиатра, диагностирующего очень интересный случай.

– У него еще мишка был! – не сдавалась я.

Показывать мишку любящие родители научили меня еще в нежном возрасте двух лет: я скривила стопы, свесила руки до колен и, покачиваясь, как заводная игрушка, басовито напела незабываемое:

– Мишка косолапый по лесу идет! Шишки собирает, песенки поет!

Вероятно, в отрепетированной с раннего детства роли Топтыгина я была достаточно убедительна, потому что на слове «песенки» Барклай издал низкую горловую ноту, отклеил попу от асфальта и деловито потрюхал за угол. Продолжая косолапить, я заковыляла следом.

– Гау! – победно возвестил пес, возложив лапу на глухую металлическую калитку.

– Гау-гау, гау, гау! – тотчас же понесся истеричный лай с другой стороны забора.

В узкую щель между нижним краем калитки и тротуарной плиткой высунулась одна тонкая мохнатая лапка и блестящий нос, похожий на черную пуговку, нашитую на белую кроличью шубку. Барклай с брезгливым интересом обнюхал фрагменты несерьезного противника, фыркнул и, очевидно, сочтя ниже своего достоинства лаяться с болонкой, неторопливо, вразвалочку, двинулся в обратном направлении – к Денисовой машине. Я осталась под забором одна – не считая хозяйской собачонки, конечно.

Ничего похожего на звонок вблизи калитки не наблюдалось, поэтому я тихонько прижала тапкой собачью лапу, и обиженная болонка залилась такой трелью – куда там курскому соловью!

– Чего надо? – из щелочки, которую я приняла за прорезь почтового ящика, донесся хриплый голос неопределенной половой принадлежности.

– Хозяйка нужна, – уверенно отозвалась я.

– Чего надо? – повторил голос. – Мы с рук ничего не берем, идите себе дальше!

– Сами идите! – рассвирепев, рявкнула я в щелочку динамика. – Совсем обнаглели, буржуи проклятые! Второй раз заказное письмо приношу, а двери никто не открывает, а почтового ящика на заборе и в помине нет! Вот останетесь без своей корреспонденции – не жалуйтесь потом!

Выкрикивая эти угрозы, я выворачивала карманы своего жакета, торопясь отыскать конверт, подобранный в прихожей у Трошкиной. Так, листок перепрятать в карман юбки, эту писульку я потом прочитаю… А что же затолкать в конверт, чтобы он не был предательски тонким и легким? Я не нашла ничего лучшего, как сунуть туда собственный носовой платочек. Разрушения, коснувшиеся моего костюма, батистовый сморкальничек не затронули, он остался чистым, отутюженным, крахмально-жестким и идеально подошел по размеру.

Я прошлась кончиком языка по клеевой полоске на клапане конверта и припечатала его кулаком, когда калитка бесшумно приоткрылась. В щель высунулась голова в лиловых ежиках бигуди, очках для подводного плавания и стерильной медицинской маске.

Маска меня особенно озадачила. А нет ли где-нибудь над забором камеры слежения, талантливо замаскированной под скворечник или осиное гнездо? Может, бигудястая тетка увидела меня, всю такую растрепанную и сильно септическую, на экране монитора и прежде, чем открыть дверь, срочно напялила маску, спасаясь от возможной заразы? А плавательные очки ей в таком случае зачем? Чтобы милостиво скрыть от меня слезы, навернувшиеся на глаза добропорядочной гражданки при виде такого жалкого зрелища, как я?!

Гражданка тем временем просунула большие пальцы под резинки очков и переместила окуляры на голову, занятно пристроив их поверх бигуди, которые после этого стали походить на морских ежей.

– Лук резала! – вполне добродушно сообщила она мне. – А очки – отличная защита.

– Да что вы? – вежливо отозвалась я, подумав, что нужно уведомить об этом ноу-хау папулю. А то он, спасаясь от едких испарений, прищуривает глаза так, что рискует покрошить вместе с луком собственные пальцы! – А маска зачем?

– Аллергия у меня на амброзию! – скороговоркой ответила моя собеседница и в подтверждение сказанного оглушительно чихнула.

– Будьте здоровы! – сказала я.

– Спасибо. – Тетка вытерла заслезившиеся глаза уголком передника и внимательно осмотрела меня, отчего ее взгляд сразу построжал и налился густым, как чернила, недоверием. – А вы кто? Вы не почтальон!

– Конечно, не почтальон! – с готовностью призналась я. – Почтальонам хорошо, им даже оружие носить разрешается, а нам, специальным курьерам, никакой защиты не полагается. Мы бегаем, значит, ноги в кровь сбиваем, а нас толкают, пихают, грязью из-под колес обдают и собаками травят!

Живописуя тяготы жизни специальных курьеров, я так разжалобила свою очкасто-бигудястую собеседницу, что она громко шмыгнула носом. Впрочем, не исключено, что это вновь проявил себя поллиноз.

– Да неужто это наша Жаннетка вас так уделала? – плаксиво хлюпая, тетка нашла глазами белобрысую болонку.

Собачонка вышмыгнула со двора и сидела на тротуаре, нервно ерзая попой и пристально глядя вдаль. Я заподозрила, что мужественный бассет Барклай Кулебякин, сам того не ведая, с ходу покорил трепетное сердце нежной болонки.

– Нет, это не Жаннетка. – Я глянула на свой замурзанный костюм и удержалась от клеветы на гавкучую собачонку. – Это я случайно присутствовала при столкновении газонокосилки с тележкой продавца хот-догов. Скажите, а вы и есть хозяйка дома?

– Что вы! Я кухарка! – вскричала моя собеседница тоном королевы, которую приняли за какую-то там паршивую графиню.

– А мне хозяйка нужна, письмо ей лично в руки отдать следует, – я покачала головой и спрятала за спину конверт, который до того показательно держала на виду.

Разумеется, в роли хозяйки мне виделась та царственная красотка, которую я видела в аэропорту с сынишкой. Ясно ведь, что избалованный мальчик Саша – августейший потомок сеньоров этого небольшого замка!

– Ну, Милену Витальевну спрашивайте после десяти вечера! – оглянувшись на дом, ворчливо сказала кухарка. – Жаннетка, живо домой!

Тетка решительно застеклила глазницы плавательными окулярами, и я поняла, что она считает наш разговор оконченным.

– Постойте! – вскричала я, ногой отпихнув рвущуюся в калитку болонку. – Что же мне теперь в третий раз приходить? Хоть телефончик скажите, я вашей Милене Витальевне предварительно позвоню!

Суровая кухарка приостановилась:

– Есть куда записать?

– Есть! – обрадовавшись, я вытянула из кармана мобильник. – Диктуйте, я сразу в память занесу!

Получив телефончик хозяйки, я пропустила во двор вякающую болонку, глубоким кивком поблагодарила за помощь любезную кухарку, повторила про себя адрес дома – улица Подгорная, дом пятнадцать – и поторопилась вернуться к синей «Ауди».

Меня немного беспокоила судьба машины, брошенной вблизи магазина, экспонаты с витрины которого можно было рекомендовать в качестве наглядных пособий для семинара по повышению профессионального мастерства взломщиков-домушников. На мой взгляд неспециалиста, там были все возможные новинки запорных механизмов. Оставалось надеяться, что Денис не переусердствует и купит для Трошкиной что попроще – лучше всего простой амбарный замок, который в случае утери ключа можно сбить топором, не калеча дверь. На моей памяти раззява Алка потеряла столько ключей, что их общего веса хватило бы пионерскому звену, чтобы с большим отрывом победить в школьном соревновании по сбору цветных металлов.

Денис уже вышел из магазина и громко отчитывал, понуро свесившего уши Барклая.

– Ты оставил машину без присмотра и не закрыл даже дверцу! – справедливо сердился Денис. – Куда тебя понесло? Где ты шлялся? Только не говори, что побежал по нужде, я не поверю!

– О, ты уже вернулся! Можно поздравить с покупкой? – самым светским тоном молвила я, нарисовавшись у заднего бампера «Ауди».

– Ты оставила машину без присмотра и даже не закрыла дверцу! – Денис оставил в покое собаку и, не меняя текста, накинулся на меня. – Куда тебя понесло? Где ты шлялась?

– Ты не поверишь, но я отошла по нужде! – ответила я, упреждая следующую фразу. – А Барклай ходил со мной.

– Вы справляли нужду вместе? – Денис, как и обещал, сказанному не поверил. – Мочились на брудершафт?!

– Нет, Барклай стоял на шухере – охранял меня, пока я сидела под кустиком, – легко соврала я. – Тут ужасный район, ни одной общественной уборной!

– Сидела под кустиком? – ошеломленно повторил Денис.

– Согласись, это вполне сочетается с моим нынешним имиджем! – Я нарисовала в воздухе вертикаль, более или менее параллельную своему телу, облаченному в маскарадный костюм Леди Бомж.

– М-да, – вякнул милый.

– Ты замок-то купил? – спросила я, кивнув на витрину. – Кажется, здесь богатый ассортимент?

– Ха! Богатый ассортимент! – высокомерно хмыкнул эксперт-криминалист, залезая на водительское место. – Особенно широкий выбор деревянных щеколд и железных засовов времен царя Гороха!

– И чугунных шпингалетов, – пробормотала я, вспомнив известную миниатюру одного из наших комиков. – Самовывозом из Нижнего Тагила…

– Чего?! – Денис обернулся и посмотрел на меня с откровенным беспокойством.

– Не отвлекайся, едем домой, – попросила я. – Что-то у меня с головой не в порядке, наверное, от жары. Надо поскорее лечь в постель.

– Со мной? – быстро и с нескрываемой надеждой спросил мой любимый мент.

– С холодным компрессом! – возразила я.

Он фыркнул и придавил педаль газа. Через четверть часа мы уже выгружались из машины в родном дворе. Денис со мной не разговаривал – похоже, обиделся на то, что я предпочла горячему милицейскому парню холодный компресс. До двадцать первой квартиры мы дошли в напряженном молчании, но, когда увидели Алкину дверь, заговорили разом:

– Это еще что? – воскликнула я.

– Что за хрень? – продолжил Денис.

На двери, которая была закрыта кое-как – сбоку оставалась косая щель, – белела бумажная полоска с чернильным оттиском. Мне стало дурно: ноги задрожали, голова закружилась. В этот момент я и впрямь не отказалась бы от холодного компресса, желательно с нашатырем. Подобные бумажки я тысячу раз видела в кино: таким образом милиция опечатывает квартиры, в которых произошло убийство!

Подумав про милицию, я, конечно же, вспомнила, что эксперт-криминалист стоит рядом со мной, и перевела взгляд на Дениса. Его симпатичная физиономия сделалась непроницаемой, как дверца сейфа. Еще бы! Бравый капитан Кулебякин наверняка и не такое видел!

– Никогда такого не видел! – сказал между тем Денис, этим неожиданным заявлением спутав все мои мысли.

Он присел на корточки и приблизил свою бронированную физиономию к напугавшей меня бумажке. Поглазел на нее, непонятно цокая языком, а потом поддел полоску ногтем и бесцеремонно сорвал с двери.

– Как ты думаешь, что это?

Я никак не ожидала, что эксперт обратится с этим вопросом ко мне, и замешкалась с ответом. В руках у Дениса трепетала полоска бумаги, вырезанная из школьной тетрадки в клетку. На ней аккуратным ученическим почерком шариковой ручкой было выведено странное слово «апичатана», хвостик которого был придавлен отштампованным изображением гнусно ухмыляющегося черепа. Из его глазницы выглядывала кобра, судя по всему, молодая и энергичная. От раздутого капюшона до кончика хвоста, которым гадина игриво щекотала скрещенные под черепом берцовые кости, змея была полна самодовольства и скрытой угрозы.

– Я не поняла, это какого же ведомства печать? Минздрава, который катастрофически опоздал с предупреждениями? – глупо спросила я, не зная, что и думать.

Может, злокозненные гаитянские колдуны обиделись на Трошкину за то, что она их разлюбила и изменила пугающей магии Вуду с кротким природничеством, а потому взяли да и прислали Алке черную метку?

– Сейчас узнаем, – сквозь зубы сказал Денис и решительно постучал в соседнюю квартиру.

За дверью что-то грохнуло, шлепнуло, а затем послышался частый топот, затихший в глубине квартиры.

– Васька, – с уверенностью сказал Денис. – Подслушивал, заразёнок, под дверью!

– И подсматривал в глазок, – добавила я, угадав природу шума: сто процентов, это упала табуретка!

Алкин сосед Васька Кулешов по прозвищу Василиса Микулишна – на диво шустрый, но мелкорослый пацан неполных десяти лет. У пацана обманчивая наружность сказочной королевны – глазки-незабудки, ресницы веером, ротик бантиком, точеный носик в россыпи умильных веснушек и пышная копна золотистых локонов, которые Васькина мамаша Татьяна не стрижет из ностальгических соображений – видите ли, буйная грива сына напоминает ей собственную великолепную шевелюру, от которой только воспоминания и остались. Васькина маменька уже лет двадцать работает парикмахершей и за это время смелыми экспериментами над собственным волосяным покровом истребила таковой почти напрочь.

– Татьяна небось на работе еще, Василиса один дома сидит, – предположила я, видя, что никто не спешит нам открывать.

Денис бухнул в дверь кулаком и бармалейским голосом проревел:

– Откройте, уголовный розыск!

По линолеуму влажно зашлепали быстрые шаги, и дверь распахнулась настежь.

– Честно, не врете, уголовный розыск?! – захлебываясь от восторга, пропел Василиса.

Я с иронией покосилась на Дениса. Если он думал испугать пацана, то промахнулся! Василиса – один из самых преданных фанатов нашей мамули, он добровольно тестирует ее новые кошмарные произведения с пяти лет и развил у себя стойкий иммунитет к любым страхам и ужасам.

– Ее убили, да?! – Мелкорослый Василиса возбужденно подпрыгивал у наших ног, и его ясные голубые глаза светились, как ксеноновые лампы. – Я так сразу и подумал!

– Стоять смирно! – гаркнул Денис. – Твоя работа?

Пацан поглядел на бумажку с устрашающей печатью и согласно тряхнул кудрями:

– Ага, классно получилось, да?

– Где же ты взял такую печать? – я не удержалась от вопроса.

– Да это же не печать вовсе, теть Ин, вы че, совсем темная? – укорил меня Василиса. – Разбираться надо, это же временная татуировка, вроде переводной картинки!

– О картинках после поговорите, – строго сказал Денис. – Скажи лучше, с чего это тебе вздумалось чужую квартиру опечатывать?

– «Апичатывать»! – ехидно уточнила я.

Сказав, что я «темная», Василиса меня нешуточно обидел. Я не какая-нибудь сельская клуша, а вполне прогрессивная девушка, стремящаяся быть в курсе всего нового и интересного!

– А как же?! – Пацан одарил Дениса взглядом, который ясно говорил, что мой милый тоже безоговорочно причислен к темным массам. Я повеселела. – Когда теть Аллу увезли, дверь открытой осталась! Замок сломан, так не гвоздями же ее забивать? Вот я и придумал опечатать помещение, чтобы не лезли, кому не нужно!

– Погоди, Василиса, а кто увез Алку? – быстро спросила я, вновь начиная волноваться.

– Ну кто? – Василиса пожал плечами, и ниспадающие на них локоны зашевелились. – «Скорая», конечно!