Витки Желязны Роджер

Даггетт высвободил меня из рамы и, подведя к мягкому креслу, откинул его спинку чуть ли не до горизонтального положения. Аппаратура в кресле определила ритмы моего мозга, подстроила под некоторые из них свое собственное слабое излучение и стала постепенно наращивать мощность, вызывая в то же время тончайшие изменения. Я словно чувствовал деятельность компьютера, управляющего этим устройством. Волны текли через меня, как вода, а потом внутри головы вспыхнул белый шум и я потерял сознание.

— Как ваше самочувствие?

Надо мной нависло профессионально внимательное лицо доктора Даггетта. Рядом, выглядывая из-за его плеча, стояла Кора.

— Полагаю, неплохо, — отозвался я, промаргиваясь и потягиваясь.

Мне казалось, что я спал очень долго и при этом видел сны — из тех, что немедленно бледнеют и ускользают, когда пытаешься их осознать.

— Что вы помните о Багдаде? — спросил Даггетт.

У меня все еще сохранилось два набора воспоминаний: город, который я действительно видел, и уже изрядно потускневший, будто призрачный Багдад, какой якобы я запомнил с детства. И теперь за почти неосязаемой пеленой смутно ощущалась некая другая реальность, какие-то движущиеся за занавесью тени. Какие — пока я определить не мог. И сказал об этом доктору.

Он задал мне несколько простых вопросов — какой нынче год и тому подобное, чтобы убедиться, что я более или менее ориентируюсь в происходящем (по крайней мере, не хуже, чем до начала сеанса). При каждом моем ответе Даггетт кивал.

— Сколько же вы действительно живете во Флориде?

Тени за занавесью всколыхнулись. Что-то очень важное показалось на мгновение и тут же растаяло.

Я покачал головой.

— Не уверен… Несколько лет точно. Что со мной происходит?

— Во-первых… — начал Даггетт и замолчал. — В анкете вы указали, что травм головного мозга у вас не было.

Шрамы… Конечно. И хотя для меня они почему-то связывались с какими-то иными обстоятельствами, очевидно, логично и неизбежно предположение, что раз они есть, получил их я в какой-то передряге.

— Итог сканирования совершенно однозначен, Дон, — продолжал доктор Даггетт. — У вас был по меньшей мере один серьезный перелом основания черепа. Может, все же припомните?

Почти осязаемые видения пришли — и растворились. И больше не приходили. Я снова покачал головой. Теперь я, во всяком случае, знал, что в моем прошлом что-то скрыто, — уже немалое достижение.

— Из того, что я видел и слышал, — продолжал он, — осмелюсь сделать вывод, что былые травмы — не единственная ваша беда. И даже не самая большая. Вполне вероятно, что они вообще не играют сколько-нибудь серьезной роли в этиологии вашего состояния. Налицо признаки умышленного воздействия на вас гипнозом; возможно, в сочетании с наркотиками.

Зачем? — спросил я себя. Все это казалось просто диким. Вначале я даже не поверил. Но Даггетт показал мне распечатку. Перед моим пробуждением он пропустил результаты обследования через терминал своего компьютера, соединенного с большим банком диагностических данных в Атланте.

— Видите, электронный коллега согласен со мной.

Я посмотрел на Кору. Она кусала губы и глядела на распечатку, словно на покойника.

— Что все это значит? — в конце концов выдавил я.

Прежде чем ответить, Даггетт раскурил трубку.

— Я думаю, над вами кто-то поработал, — проговорил он. — Не могу сказать, была ли умышленно нанесена травма головного мозга. Но фальшивую память вам, безусловно, имплантировали.

— Кто?

— Любой мой ответ был бы на данном этапе достаточно беспочвенным предположением.

— Так предполагайте!

Даггетт слегка пожал плечами.

— Известно, что так относятся к людям некоторые правительства. Но потом эти люди, как правило, не ведут беззаботную и обеспеченную жизнь. Он сделал паузу. — Судя по вашему говору, вы коренной уроженец Америки.

— Я тоже так думаю. Однако не из Верхнего Мичигана.

— Истинные воспоминания о том периоде пока не появились?

На миг, лишь на какой-то краткий миг, пока он говорил, мне почудилось, что я сумел что-то ухватить, почти уже держал в руках — и вдруг все. Исчезло. Капут. Истина издевательски скалилась мне из-за угла.

Я состроил зверскую гримасу — плотно сжал веки, свел брови, стиснул зубы.

— Черт побери.

На мое плечо легла рука Даггетта.

— Придет, придет в свое время. Не мучайтесь так.

Он отвернулся и стал чистить трубку над большой пепельницей.

— Я мог бы загипнотизировать вас глубже, — сообщил он. — Но существует опасность создания новой конструкции. Если отчаянно пытаться что-то найти, можно вызвать к жизни иную фальшивую память — для восполнения нужды. Так что на сегодня все. Приходите через три дня.

— Я не в силах ждать три дня. Завтра.

Даггетт отложил трубку и скребок.

— Лед тронулся, — сказал он. — Лучше бы некоторое время не торопиться. Дать настоящим воспоминаниям, если можно так выразиться, шанс, возможность проявить себя.

— Завтра, — повторил я.

— Я не хочу вмешиваться так скоро.

— Доктор, мне необходимо знать.

Он вздохнул, признавая поражение.

— Хорошо. Завтра утром. Условьтесь о встрече с моим секретарем.

Я взглянул на Кору.

— Полагаю, мне следует пойти в полицию.

Даггетт то ли фыркнул, то ли хохотнул.

— Не могу, разумеется, вам указывать, — медленно произнес он, — но позвольте заметить, что если вы не в состоянии рассказать полиции больше, чем знаете сейчас, они лишь порекомендуют вам обратиться к врачу.

Уловка 22 не пропала даром. Секретарь Даггетта, которая, должно быть, привыкла ко всякому проявлению эмоций у пациентов, и глазом не моргнула, видя несоответствие между выражением моего лица и непрерывным хихиканьем. Она назначила мне время и кивнула на прощанье.

Выход — в сопровождении наряженных клоунами фурий, толпой рванувшихся мне вслед.

Реакция наступила через несколько кварталов.

— Мне страшно, Дон, — сказала Кора.

Она вела машину. Я сидел, понуро свесив голову, и вызывал демонов, чтобы с ними бороться. Тщетно — те не обращали на меня внимания.

— Мне тоже.

И это была правда, хотя и не вся. Кора, судя по ее поведению, была напугана сильнее меня. Я же глубоко внутри стал испытывать чувство, от которого совсем отвык. Отвык настолько, что первые его прикосновения казались почти незнакомыми. Это была злость.

Ангелы? Может быть, я мертв и нахожусь в раю? Нет. Мелодические звуки не напоминали струнное пение арф, да и не должна бесплотная душа чувствовать кислый привкус во рту. Я простонал и вернулся на бренную землю, к тренькающему телефону — забыл поставить его в режим записи, когда, ложась спать, еще надеялся на возвращение демонов. Если они и являлись, то конечный счет был примерно таким: демоны — 6, Белпатри — 0. Часы показали 8.32 и повели отсчет дальше. Я ответил на звонок.

Знакомый голос. А, секретарь Даггетта… Но что-то определенно стряслось.

— …вынуждены отменить вашу встречу, — говорила она. — Доктор Даггетт ночью скончался.

— Что?!

— Доктор Даггетт скончался. Мы… я обнаружила его в кабинете утром, когда пришла. Сердечный приступ.

— Неожиданно?..

— Совершенно неожиданно. Он никогда не жаловался на сердце.

— Допоздна работал?

— Изучал истории болезни некоторых пациентов. Прослушивал записи…

Больше она, по сути, ничего не знала. Разумеется, я не мог отрешиться от мысли, что именно мои записи прослушивал он перед смертью.

Я встал, умылся, оделся и приготовил кофе. Кора с благодарностью приняла его и бросила на меня вопросительный взгляд. Я рассказал все, что только что узнал.

— Это дело дурно пахнет, — проговорила Кора после паузы. — Что… как… Черт побери! Начинать сначала с другим врачом? Или, быть может, попытаться заглянуть в твою историю болезни?

Я покачал головой.

— Сегодня это точно не получится… А другой врач лишь повторит то, что сделал вчера Даггетт — зачем? Даггетт ведь предупредил, что воспоминания скоро вернутся. Мне кажется, он прав, поэтому лучше подождать. Я уже чувствую себя иначе, будто в моей голове что-то приходит в порядок, проясняется.

— Но, черт побери, мы были так близко — к чему-то! Просто невероятное совпадение! Может, стоит обратиться в полицию? Рассказать им все, и пусть проверят…

— Слухи и догадки, — перебил я. — К тому же исходящие от предполагаемого душевнобольного. Даже если они отнесутся серьезно, за что ухватится? Сердечный приступ — это не удар тупым орудием. Для полиции у нас ничего нет. Как и у них для нас.

Кора сделала глоток кофе, опустила чашку на прикроватную тумбочку.

— Ну и что ты собираешься делать?

— Вернуться в Ки-Уэст. Послезавтра в банк должен поступить следующий платеж. Мы можем позволить себе успокоиться и ждать результатов лечения.

— Успокоиться? — переспросила она, сбросила ноги с постели и встала. — Как это возможно, зная то, что мы узнали?

— А что же еще делать?

— Когда уляжется шум, постараться заглянуть в твою медицинскую карту. Даггетт мог записать туда больше, чем сказал нам.

— Навести справки можно по телефону через несколько дней, уже из дома. Приводи себя в порядок и пойдем завтракать — если ты не предпочитаешь поесть здесь. Потом складываем вещи и уезжаем.

— Нет, — сказала Кора, решительно откинув назад волосы. — То есть да — завтраку, и нет — «уезжаем».

— Что ж, одевайся. Остальное обсудим за завтраком.

Сошлись на компромиссе: мы задерживаемся здесь, ночуем, днем пытаемся добраться до моей истории болезни и, если ничего не получится, утром уезжаем.

Ничего не получилось.

Я хочу сказать, что приемная Даггетта была закрыта. Справочная не могла или не хотела связать нас с его родственниками. Разыскать его секретаря я не сумел. В конце концов нашел медсестру, и она сообщила, что то, что мне нужно, получить немедленно я не смогу. Архивы носят весьма деликатный характер; они опечатываются в случае кончины психиатра и выдаются лишь по решению суда или запросу нового лечащего врача. Ей очень жаль, но…

Ничего не получилось.

— Давай обратимся в суд, — предложила Кора.

— Нет, — ответил я. — Не надо вмешивать посторонних. Я сдержал свое обещание — мы ждали, мы пытались. Завтра уезжаем.

— Так и не узнав?

— Все придет. Я чувствую.

— Ты и Багдад «чувствовал».

— Иначе.

— Вот как?

Тяжелый был вечер. Вдобавок ко всему снова вернулись демоны, прихватив с собою запас кошмаров. К счастью, большинство из них с первыми лучами солнца бесследно исчезли. За исключением сценки последнего танца войны вокруг бензоколонки «Ангро энерджи» с участием всевозможных ужасов; и земля разверзлась под ногами, когда какой-то толстяк пылающим топором разрубил гигантскую голограмму моего мозга… Словом, были все те маленькие прелести, которые превращают сон в захватывающее приключение.

Кора не очень радовалась нашему отъезду, но я выполнил свои обязательства, и она сдержала обещание. Почти всю дорогу нас преследовал моросящий дождь. Патетично — природа будто прониклась нашими чувствами. Мы оба были далеко не в блестящем настроении, когда приехали домой.

И едва пришли в себя, как Кора вновь завела разговор об адвокатах. Нет ли у меня надежного юриста, способного заняться этим делом?

— Нет, — солгал я, потому что был уверен, что Ралф Даттон, с которым я иногда встречался, не отказал бы мне в просьбе.

Просто не хотелось идти этим путем, и поперек горла стояли подобные разговоры. А она не унималась. Я вновь почувствовал злость, на сей раз направленную на Кору, но я боялся дать ей выход. Я сказал Коре, что устал, что у меня опять разболелась голова и что мне нужно побыть одному. Я извинился и вышел на улицу.

Прогулка привела меня в бар, куда я изредка заглядывал, возле старого дома Эрнста Хемингуэя. Неужели Хемингуэй в самом деле утащил отсюда писсуар и сделал из него поилку для своих котов?

Я потягивал пиво, когда ко мне подошел Джек Мэйс. Рослый, веснушчатый, вечно улыбающийся; песочные волосы, выгоревшие до белизны… Он имел вид неунывающего школьника и с первой же встречи производил на многих неотразимое впечатление. Пожалуй, более несерьезного человека я не встречал. Он часто влипал во всякие неприятности, хотя, в сущности, ничего порочного в нем не было. По натуре Джек был искателем удовольствий и, подобно мне, каждый месяц получал вклад на текущий счет. Только он знал откуда приходят деньги. Ему их переводили родители — за то, чтобы он не возвращался в Филадельфию. Мы с ним всегда прекрасно ладили, возможно, потому, что Джек находил между нами много общего — если вообще об этом задумывался. В тех редких случаях, когда я выбирался в свет, я приветствовал его общество. Джек, не теряя головы, мог выпить гораздо больше меня и присматривал за мной, вытаскивая из щекотливых ситуаций.

— Дон! — Он хлопнул меня по плечу и сел на соседний стул. — Сколько лет, сколько зим! Куда ты пропал?

— Немного попутешествовал. А как у тебя?

— Слишком хорошо, чтобы хотелось уезжать. — Джек ударил по стойке. — Эй, Джордж, принеси-ка кружку!.. Ко мне тут прибились две крошки, — продолжил он. — Заходи попозже. Тебе это пойдет на пользу.

Мы пили пиво и болтали. Я ничего не рассказывал — он не из тех, с кем делятся неприятностями. Зато в пустопорожних разговорах ему не было равных, и меня это вполне устраивало. Мы обсудили общих знакомых, прелести рыбалки — порой выбирались вместе, — политику, кино, спорт, секс, питание, а потом пошли по второму кругу. Господи, какое же это облегчение — не думать о том, что тревожит больше всего!

Не успел я опомниться, как уже стемнело. К тому времени мы успели поесть — даже не скажу где — и посидели в другом заведении. В голове у меня все плыло, но Джек казался свежим как огурчик и беспрерывно трепался, пока мы не дошли до его дома.

Потом он знакомил меня с девушками, включал музыку, готовил коктейли, снова готовил коктейли… Мы потанцевали. Немного погодя я заметил, что он и высокая — Лаура — куда-то исчезли, а я сижу на диване с Мэри, обнимая ее за плечи, со стаканом на коленях и второй раз выслушиваю историю ее развода. Периодически я кивал и время от времени целовал Мэри в шею. Не думаю, что это отвлекало ее от захватывающего рассказа.

Еще немного погодя мы каким-то образом оказались в одной из спален. Позже я на несколько секунд выплыл из забытья, смутно припоминая, что девушка осталась мною недовольна, и никого рядом с собой не обнаружил. И снова заснул.

Наутро я чувствовал себя больным и разбитым и потащился за исцелением в ванную, оснащенную Джеком лучше любой аптеки. Пока я глотал попадавшиеся под руку витамины, желудочные, болеутоляющие и успокоительные средства, магическая занавесь в моем сознании колыхнулась, неожиданно пропустив вперед какие-то картины. Я даже не сразу понял какие. А когда понял, застыл — прямо в процессе полоскания рта, — испугавшись захлебнуться.

Из прихожей доносился шум. Я выплюнул пахнущую мятой жидкость, сполоснул раковину и вышел.

Это был Джек, в желто-оранжевом пляжном полотенце направляющийся в туалет.

— Джек! Я работал в «Ангро энерджи»!

Он поднял мутные глаза, пробормотал: «Прими мои соболезнования» — и исчез в туалете.

Интеллектуал, сразу видно…

Я направился на кухню и, пока варился кофе, оделся и выпил апельсинового сока вместе с сырым яйцом. А потом с чашкой кофе вышел на балкон.

Солнце висело в нескольких метрах над горизонтом, но утро было прохладным. Лицо обдувал влажный соленый ветер. В кустарнике по обеим сторонам дома перекликались птицы.

При мыслях о Коре мне становилось стыдно, но в целом я чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Я вспоминал, и это отодвигало все остальное на второй план.

Да, я работал в «Ангро». Не охранником, не бурильщиком, вообще не в поле. Не на разведывательной станции. Чуть не сказал себе «ничего технического», но что-то меня остановило. Это было бы неправдой.

Я сделал еще глоток кофе.

Возможно, переработка информации? Я определенно разбирался в компьютерах…

Где-то в управленческом аппарате или в лаборатории… Да, в какой-то лаборатории, точно.

Затем, на миг, мне явилось видение — то ли воспоминание, то ли воображение, то ли смесь того и другого: дверь, дверь со старомодным матовым стеклом. Она как раз закрылась перед самым моим носом, показав черные буквы — ВИТКИ: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ОТДЕЛ.

Разумеется, дроссели индуктивности еще нужны в некоторых устройствах типа реле, их не заменили процессоры и микропроцессоры…

Как насчет такой версии: несчастный случай в лаборатории? В результате — шрамы, черепная травма, затем имплантация ложной памяти, покрывающей значительный период моей жизни; шаг, возможно, необходимый для сокрытия вины определенных руководителей компании. И пенсия — чтобы я сидел тихо и не лез на рожон.

Однако очень многие попадают в того или иного рода происшествия, а о столь экзотических последствиях я что-то не слышал. Крупные фирмы могут позволить себе уладить все честь по чести; и делают так.

Нет, неубедительная версия.

Но я чувствовал, что главное еще впереди. Я допил кофе и поднялся, поставив чашку на перила.

Пора просить прощения у Коры. По крайней мере я принесу ей добрые вести.

Я вошел в дом и позвал:

— Кора?

Тишина.

Что ж, понятно: дуется. Я ведь просто сказал, что иду гулять, и она, вероятно, беспокоилась. На душе у меня стало совсем муторно, и я сразу решил сделать ей что-нибудь приятное — обед, цветы и…

— Кора?

И во второй комнате пусто. Неужели она так разозлилась, что переехала в гостиницу?

ВАС ОЖИДАЕТ ПОСЛАНИЕ — светилась надпись на экране телефона-компьютера, как всякий раз, когда кто-нибудь звонил или, уходя, оставлял записку. В желудке возник ледяной ком, во рту прорезался привкус кофе.

Я пересек комнату, коснулся клавиши, и экран показал:

ДОН. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СКЛАДЫВАЮТСЯ ТАК, ЧТО МНЕ ПОРА ЕХАТЬ. У НАС БЫЛ ЧУДЕСНЫЙ ЛЕТНИЙ РОМАН, НО ДУМАЮ НЕ СЛЕДУЕТ ПРИДАВАТЬ ЕМУ ОСОБОГО ЗНАЧЕНИЯ. ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ В МОЕЙ ПАМЯТИ. КОРА.

Я осмотрел весь дом и удостоверился, что ее вещей нет. Потом вернулся и сел у экрана. Конечно, по дисплею не проверишь почерк и роспись не сличишь. Но преподаватель языка, который так соблюдает пунктуацию…

Я был почти удивлен своей реакцией. Не отчаяние, не грусть, не истерия, не страх. Нечто совершенно иное.

Во рту однако пересохло. Я открыл холодильник, достал пиво, вырвал крышечку и в несколько глотков осушил всю банку.

Рука дрожала — похмелье плюс волна нахлынувшего адреналина. Адреналина — от ярости, не от испуга. Я почти забыл, что такое ярость.

Пальцы слушались меня идеально. А почему, собственно, нет? И все же где-то глубоко внутри это казалось странным… Позже, позже… Об этом будем думать позже… Я смотрел, как жестянка хрупким цветком сминается в кулаке.

Физическое напряжение будто очистило путь для другого. И не только для логики и здравого смысла…

Всматриваясь в экран, я пытался почувствовать на клавиатуре пальцы Коры, вводящие это послание. Время поступления информации на центральный процессор…

Сознательно я не отдавал себе отчета в своих действиях. Но на более глубоком уровне знал, что заглядываю в компьютер, воспринимаю его электрическую жизнь — чувство сродни той полудремотной эмпатии, которую я недавно испытал к электронному навигатору плавучего дома.

Потрясение от открытия или, вернее, повторного открытия такой силы внутри меня отступило на задний план перед иной, необоримой нуждой. Я не мог найти пальцев Коры. Здесь были чужие пальцы…

Пришло время думать. Адреналин тут плохой помощник, и даже мой вновь обретенный талант оказывался бессильным. Я проклинал нашу ссору, ругал себя за то, что оставил Кору одну, беззащитной перед нападением, перед похитителями. Я вернулся в Ки-Уэст, как на родную землю, в мой дом — мою крепость, где можно стоять насмерть — вовсе не из-за денег (как я пытался уверить Кору), которые должны сегодня поступить в банк…

Банк.

Перед глазами, как во вспышке, вновь предстала захлопывающаяся дверь со старомодным матовым стеклом. То, что много лет назад я тайно обозначил, — только для себя, мысленно! — язык моего сна, моего подсознания назвал ВИТКИ: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ОТДЕЛ.

Банк.

Я вышел из дома, сел в машину и подъехал к банку, встав на площадке в тени кокосовой пальмы.

Я взглянул на часы. Деньги должны поступить в полдень — в виде электрических импульсов по оптоволоконным кабелям, что тянутся под теми же длинными мостами, по которым несутся легковушки и грузовики.

В машине было жарко и душно. Не выключая мотора и кондиционера (никто не смотрел на это косо теперь, когда мир так стремительно завоевала солнечная энергия — и «Ангро энерджи»), я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Компьютер в банке был целым городом по сравнению с крохотным электронным форпостом у меня дома. Но городом, выстроенным логически, с четко обозначенными проспектами.

С каждым часом, с каждой минутой ко мне возвращалась память. Мысленно я потянулся к банковскому компьютеру. Начался Эффект Витков.

4

Кликлик, и вперед, в волшебный город света и тьмы… Реки холодных электронных огней, огибающие геометрически правильные острова, текущие под мостами, останавливающиеся перед плотинами, тихо струящиеся здесь, с ревом несущиеся там… Огоньки, перемигивающиеся, как на дисплее пинболла… Грохот, шорох…

Я пробрался к оазису спокойствия, откуда открывалась вся картина, где-то окуная палец, где-то касаясь пилона, чтобы чувствовать эхо пульсирующей информации. Врата открывались и закрывались, нейтральные сигналы проносились мимо товарными поездами… Не то, не то, не то… Время приостановилось. Да и в любом случае — боже, до чего приятно вернуться… Я мог ждать. Казалось, что, если бы мое тело сейчас умерло, я продолжил бы существование в окружающей громадной машине. Кликлик…

Замедли, останови, увеличь, расширь.

Да.

Вот, поймал. Цепочка-символ с ежемесячной стипендией: 1111101000000, с моим именем. Я проследил ее до своего счета. Немедленное уведомление о получении, с тем же кодом, возникло, словно феникс, из электрически потрескивающего гнезда, стремглав помчалось в силовую линию, по которой прибыли мои деньги…

Я пометил его, ухватил, последовал за своим именем. Вдоль цепи кабельных трасс, подвешенных (отметил я на другом уровне сознания) на опорах, от острова к острову, по медным и оптоволоконным проводникам, змеящимся по каналам, к расчетной палате Майами, через другой, еще более крупный город огней и дальше вперед вниз, вверх, вокруг, насквозь, от терминала к терминалу: Атланта, Нью-Йорк, Нью-Джерси и затем…

Нью-Джерси, правление «Ангро энерджи».

Да, разумеется. Но я должен был убедиться.

Я нырнул. И выплыл на фондовой бирже, омываемый успокаивающими ритмами прогнозов цен на пшеницу. Память возвращалась…

Эль-Пасо. Мне семь лет. Я сижу на полу в торговом центре, где работают мои родители. И, как другие дети с игрушками, беседую со старым, модели 1975 года компьютером, отключенным от информационной сети на ремонт, но работающим в режиме проверки. «Что с тобой? — спрашиваю я. Почему ты сбиваешься?» Затем в моей голове вспыхивают разряды, и я ввинчиваюсь в город огней, только где-то их нет. Здесь, здесь, здесь — и здесь!.. Так я впервые скользнул в компьютер. Я…

Напомнил о себе другой мир — более медленный, менее яркий. Я смутно осознал, что кто-то стоит у моей машины на стоянке возле банка, смотрит на меня. Я не хотел возвращаться, но увы… Пришлось стряхнуть с себя видение, скользнуть назад в свою голову, посмотреть на назойливого прохожего.

В белом брючном костюме, невысокого роста, темноволосая, довольно хорошенькая, с восточными чертами лица. Она не сводила с меня глаз.

Я чувствовал, что должен ее знать.

Я опустил стекло.

— Как твои дела, Дон? Ты неважно выглядишь.

Энн. Энн Стронг. Я не помнил ничего, кроме этого, но именем-то можно воспользоваться.

— Мне давно уже не было так хорошо. Что ты здесь делаешь, Энн?

— Меня ты по крайней мере помнишь, — сказала она. — А я сомневалась.

— На мне пока рано ставить крест, — с улыбкой заметил я и выпалил еще кое-что: — Любишь цветы?

— Их так много и все такие красивые, — ответила она. — Такие чистые… краски.

Что-то в ней… особенное. Не «краски» она хотела сказать, другое слово, я чувствовал. У нее действительно было особое отношение к цветам, но…

— Ты давно в городе?

— Нет. — Она чуть качнула головой. — Тебе здесь нравится?

— Я постепенно привязался к нему.

— Понимаю. Но неужели же нет ничего увлекательнее, чем сидеть в машине на стоянке возле банка?

— Ожидаю крупных денег от «Ангро», — бросил я, отчасти наугад, прощупывая, а частично потому, что уже начал подозревать связь.

Энн нахмурилась, поджала губы, поцокала, медленно качая головой.

— Кнутом и пряником. Старое правило.

— Ну, я-то кнутом не ограничусь.

— Откуда такая злоба, Дон?

— Почему ты здесь?

— Приехала в банк получать по чеку и увидела знакомое лицо.

— Ладно. Тебя подбросить куда-нибудь?

— Я собиралась перекусить.

— Есть одно приличное местечко. Залазь.

Она села в машину, и мы выехали на дорогу, повернув налево.

— Отдыхаешь, значит, — заметил я.

— Вроде того.

Что-то с ней… В голове зазвенели, предупреждая, колокольчики. Словно я уже нащупал причину, но та упрямо от меня ускользала. Неважно, решил я. По крайней мере не жизненно важно. В пропаже куска моей жизни и в исчезновении Коры из-за ее связи со мной виновата «Ангро энерджи». Мне так казалось. Я собирался отправиться в Нью-Джерси и поднять там большой шум. Я собирался отыскать людей, которые пока лишь темными силуэтами маячили в затуманенной памяти. Их имена вспомнятся, вспомнятся их лица. Я найду их. Я заставлю их говорить. Они вернут мне Кору, иначе я… что-нибудь сделаю. Что-нибудь разоблачающее или отчаянное. Или и то и другое. Выбора у меня больше не оставалось.

Я въехал на стоянку возле небольшого кафе, куда иногда заглядывал. Сейчас, в необеденное время, там вряд ли будет многолюдно.

Мы вышли из машины, и я чуть не взял Энн за руку. Внезапно налетел запах гиацинтов.

Мы сели за маленький угловой столик, я вдруг ощутил зверский голод. Зеленый суп, салат, побольше мяса, охлажденный чай, пирог — я заказал все. Энн взяла салат и чай. Теперь я был совершенно уверен, что знал ее, когда работал в «Ангро». Но в каком качестве? Этого я не помнил.

— Хорошо, что ты здесь счастлив, — помолчав, произнесла Энн.

— Бывали времена посчастливее.

— Вот как? — Ее глаза расширились, к щекам, показалось, прилила кровь. Но только на миг. Тут же лицо Энн застыло. — Ничего, еще вернутся твои радости. Все придет.

Мне почудился аромат роз.

Страницы: «« « 12345678 » »»