Мир иной (сборник) Столяров Андрей

За аплодисментами и выкриками его, конечно, не слышно, но всем и так становится ясно, что связь работает.

«Радиоволны» проходят сквозь пустоту.

– Ура-а-а-а!..

И еще раз:

– Ура-а-а!!!..

«Мальчик» между тем отдалился уже не меньше, чем на километр. Он выбросил еще пару вешек, и они выстроились в отчетливую ровную линию. Далее он разворачивается, описывая небольшой полукруг, и вдоль этой светящейся линии, не торопясь, возвращается к городу.

Вот гусеницы его вновь цепляют брусчатку. Вот он, пройдя метров двести, останавливается и заглушает мотор. Вот Кэп тоже встает из кресла водителя и торжественно, отдавая честь, прикладывает к шлему ладонь.

Они застывают, как памятник первооткрывателям. Принцесса Лея – в комбинезоне, с тугой косичкой, закрученной поверх головы, мохнатый Чубакка, вытянувший вверх обе лапы, и, наконец сам Кэп, который сверкает, будто начищенный таз.

– Ура-а-а-а!..

И еще раз:

– Ура-а-а!!!..

Не хватает, по-моему, только духового оркестра.

Однако и без него шум такой, что слышно, вероятно, даже внизу, на Земле.

Мне очень памятны эти дни. Я вижу их так, словно это происходило вчера. Мы снова в кафе, но только в той его части, где столики вынесены на улицу, и Кэп, взбудораженный своими грандиозными достижениями, расспрашивает Духа, который сидит напротив, о том, чем на самом деле является пустота. Действительно ли там бесчисленные созвездия сайтов, галактики информационных узлов, связанных трафиками между собой, острова изолированных порталов, архипелаги баз данных, сплетенных устойчивыми коммуникациями? Наличествует ли там какая-нибудь картография? Возможен ли навигатор, прокладывающий сколько-нибудь воспроизводимый маршрут? Или конфигурация этой вселенной непрерывно меняется? И каковы там реальные расстояния? Через что они масштабируются – через время или через пространство?

Его беспокоит проблема ориентации. Одно дело физический мир, где вся графика определена фундаментальными параметрами бытия: они такие, как есть, и изменить их нельзя. И совсем другое – мир виртуальный, зыбкий электронный пейзаж, зависимый от намерений множества пользователей. Сегодня он выглядит так, завтра – иначе. Сегодня он развернут по аксиальным осям, завтра – по цилиндрическим. Как плыть среди хаоса, как находить дорогу в царстве теней? Какие там существуют, если существуют, опасности? Правда ли, что антивирусные программы пытаются уничтожить любой «лишний» объект? Возможно ли проникновение в сайты со стороны? Насколько чужие архивы открыты по отношению к виртуалу? И главное, насколько правдивы легенды, давно уже гуляющие по сетям: об электронных тайфунах, сметающих проложенные маршруты, о «черных дырах», куда потоки притянутой информации низвергаются, точно в ад, о «морях глухоты», где ориентация в принципе невозможна, о фантомах и призраках, зарождающихся в местах наибольшей операционной активности.

Кэп так и сыплет вопросами. Глаза у него горят, на запястье поблескивают часы в тяжелом никелированном корпусе. Чувствуется, что у него наготове целая программа исследований, и меня этот грандиозный проект буквально манит и завораживает. Может быть, действительно, как Кэп уже не раз предлагал, двинуться вместе с ним в глубины загадочного материка? Проплыть по сияющим рекам коммуникаций, увидеть воочию сверкание звездных пажитей. Место в экипаже найдется. В крайнем случае можно будет смонтировать что-то вроде танкетки сильно облегченной конструкции.

Дух, впрочем, наш энтузиазм несколько охлаждает. Глуховатым бесцветным голосом, как будто горло у него сделано из картона, он объясняет, как обстоит дело в действительности. Пространства в виртуальной вселенной нет, есть только время, и потому все масштабы тут исключительно субъективны. Если ты будешь идти до базы тысячу километров, значит это и будет тысяча километров, если пятьсот – значит это будет пятьсот. Расстояние вообще не имеет значения, главное при таких обстоятельствах – умение преодолевать пустоту. А что касается объективности твоей картографии, то не столько карта, которую ты составишь, будет отражать собой виртуал, сколько сам виртуал будет моментальным отражением карты. Это как с мифами на Земле. Миф – это то, во что верят все. А если в миф верят все, то, независимо ни от чего, он обретает черты реальности. Другое дело – проникновение в независимые локальности. Сайт, например, создан пользователем на Земле и потому изначально объективизирован. Он укоренен в физическом бытии: вы будете вынуждены починяться его законам. В текстовом файле ты сам станешь текстом – правда, с точки зрения пользователя, бессмысленным набором значков. Пользователь тебя просто сотрет. Если, конечно, раньше твой «глюк» не заблокирует антивирусная программа. Для нее ты тоже будешь представлять собой артефакт, и она, имея соответствующую настройку, попытается тебя уничтожить. А в игровом сайте ты, разумеется, включишься в игру, пойдешь по тем уровням, которые в ней изначально заложены. Встретишь всех существующих в ней чудовищ. И, кстати, если тебя убьют, ты скорее всего умрешь.

– По-настоящему? – интересуется Кэп.

Дух пожимает плечами, показывая, что кто ж тут может что-нибудь знать.

– Вполне возможно, что и по-настоящему, – говорит он. – Если, конечно, у тебя не будет геймерного запаса жизней… Вообще, вы, по-моему, слишком идеализируете этот мир. Он представляется вам таким удивительным романтическим приключением. Вы действительно как искатели, переплывшие океан: видите горячий песок, купы пальмы, ласковые прозрачные волны. И не хотите думать, что там, дальше – джунгли, заросли, зеленый ад, полный хищников, змей, насекомых, ядовитых колючек. Все это вам еще предстоит…

У Духа начинает меняться лицо. Черты его оплывают, как воск под солнечным лучами. Смертью веет от картонного голоса – смертью, бессилием, безнадежностью, извечной тщетой.

Таким голосом могла бы вещать пустота.

– Это – пророчество? – неприязненно спрашивает Квинта.

Дух, прижав пальцы к вискам, останавливает череду изменений.

Черные зрачки его поворачиваются.

– А вы способны всерьез воспринять пророчество? Извольте, я вам скажу. Вы достигли рая – того, к чему человек стремился всегда, того, чего жаждали схимники, фантазеры, аскеты, фанатики, утописты. Вы проникли в мир, где исполняются любые желания – те, что застят глаза, и те, что, как угли, лишь тлеют в глубине подсознания. Причем в отличие, например, от христианского рая, который содержит в себе только нравственный позитив, то есть то, что утверждено, что одобрено самим христианством, здесь, в вашем раю, будет исполнено действительно все. Будет овеществляться добро, поскольку человеку свойственно стремиться к добру, но будет овеществляться и зло, поскольку оно не менее привлекательно для человека. Будут реализованы высокие порывы души, но одновременно и те, которых человек обычно стыдится. Собственно, зло здесь уже перестанет быть злом: можно ли называть этим именем то, что никому не мешает? Вот в чем суть вашего бытия: вы достигли предела, за которым все лишается смысла. И вот в чем суть вашего мира: вы оказались по ту сторону добра и зла…

– Может быть, это не мы, а ты? – снова говорит Квинта.

И в ту же секунду Алиса звонким, отчаянным голосом спрашивает:

– Дух, а ты когда-нибудь умирал?

– Много раз, – отвечает Дух после паузы. – Много раз умирал и столько же – воскресал. Не пожелаю этого никому. Бессмертие – это не благословение, как считали люди тысячи лет, это проклятие, накладываемое то ли богами, то ли судьбой. Перестаешь видеть разницу между жизнью и смертью, перестаешь понимать – ты жив или мертв. Все становится – все равно…

Дух бесшумно встает. То есть, в действительности не встает, а, как свойственно Духу, мгновенно меняет конфигурацию. Перемещается из одной точки пространства в другую. Вот только что он сидел, и вот уже – выпрямляется примерно в метре от столика.

Колышутся складки одежды.

То ли накидка, то ли комбинезон, у Духа не разберешь.

Голос, правда, остается таким же картонным:

– Боги мстят человеку, исполняя его желания. Вот, вы видите человека, который получил то, что хотел…

Дух поворачивается и уходит. То есть, опять, не уходит, а просто бесшумно перемещается вдоль домов.

Бесплотная тень, которую не замедлить, не удержать.

И мне кажется почему-то, что он все так и будет – идти и идти. Идти и идти, даже не оглядываясь по сторонам. Идти и идти, ни на что не обращая внимания.

Просто идти.

Пока не придет туда, где уже нет ничего.

Несколько дней я пребываю в подавленном настроении. То ли рассуждения Духа так на меня так подействовали, то ли странная атмосфера, которая сложилась в городе. Мальвина, предсказывавшая, что мы выдохнемся, к несчастью, оказалась права. Постепенно все действительно выдыхается. Толпы любопытных перед Торговым центром более не собираются, пикетчики разбрелись, найти им замену Обермайер не мог. Транспарант с предупреждением для туристов, правда, еще стоит, но всем понятно, что через неделю – дней через десять исчезнет и он. Буквы, выведенные карандашом, уже побледнели. Свободные граждане потеряли к этому интерес.

Платоша, впрочем, считает, что так и должно было быть. Одно дело проголосовать, то есть предпринять действие, не требующее затрат, и совсем другое – претворять в жизнь принятые решения. Тут энтузиазм быстро заканчивается.

– Ничего, ничего. Главное, что мнение сформировано.

К тому же неожиданно исчезает Квинта. Конечно, и раньше случалось, что она по каким-то причинам пропускала ежевечерний визит. Это вполне понятно. У каждого на Земле дела, не каждый способен легко, как сор, их стряхнуть. Но во-первых, она до сих пор обязательно предупреждала меня об этом, вообще, если уж не получалось остаться, то старалась заглянуть хотя бы на десять минут, а во-вторых, еще не было случая, чтобы она отсутствовала более трех дней подряд. А тут – четыре дня, пять дней, шесть дней, неделя… Посылаешь вызов – и как в темную воду. Просматриваешь сообщения – опять-таки ничего. Будто ее, как и Духа, поглотила бескрайняя пустота.

Наконец, Квинта все-таки появляется, но ничем, ни единым словом не объясняет своего загадочного отсутствия. Я тоже неколебимо молчу. Расспрашивать о земных проблемах у нас как-то не принято. Не может человек появиться – значит не может. А если уж появился, то нечего к нему приставать.

На Земле – это на Земле.

А здесь – это здесь.

Меня выручает Кэп. Не знаю, совпадение это, какие в жизни не так уж редко бывают, или, может быть, он нутром чувствует что-то не то, но как раз в эти дни, когда я не представляю куда себя деть, Кэп просит помочь им с доводкой оборудования для «Мальчика». Ему требуется наладить дальнюю оптику. Кэп полагает, что если уж он наткнется на что-нибудь в глубине пустоты, то было бы очень полезно увидеть это заранее.

– А то – ап!.. И моргнуть не успеешь!..

Задача, надо сказать, не очень простая. Всякого рода механические устройства, имеющие аналоги на Земле, мы научились делать достаточно хорошо. Это, видимо, потому, что механику, которая сводится к схемам, может вообразить любой. А вот овеществить нечто более умозрительное, нечто такое, что к передачам и рычагам не свести, оптические преломления, оси, которые нельзя потрогать рукой, конечно, гораздо сложнее. Кстати, Аль утверждает, что программа может создать все что угодно. Даже то, чему аналога на Земле еще нет. Трудность здесь заключается именно в том, что это надо вообразить. И даже не вообразить, а почувствовать так, будто оно уже существует. А как вообразить то, чего нет? Правда, в этом и заключается, по его мнению, содержание творчества. Вообразить то, чего нет. Сделать нечто такое, чему аналога не существует.

В общем, оптику в «Мальчике» я как-то налаживаю. Разумеется, я не шлифую стекол и не выполняю сложнейшие математические расчеты. Да я бы этого и не смог. Мой инструмент – световой карандаш. И еще то странное ощущение, которое я испытал во время схватки с гремлином. Когда мне было совершенно понятно, что вот сейчас мой меч опишет сверкающую дугу, примет определенное положение, и острый кончик его окажется именно в той точке пространства, где летит мохнатое тело. Ошибка была полностью исключена. Вот и также и здесь. После нескольких неудачных попыток, избежать которых, естественно, было нельзя, у меня возникает совершенно ясное ощущение, что если я придам тубам бинокуляра такой-то размер, если стекла в нем будут не плоские, а чуть выпуклые, с ободком, как у рыб, если положу фиолетовые проблески по краям, то и система в итоге выведет увеличенное изображение.

Так оно в действительности и оказывается. Кэп ужасно доволен, еще бы, он теперь обретает «глаза». Чубакка рычит и хлопает меня по спине. А принцесса Лея, не обращая внимания на присутствие Квинты, звонко целует.

– Бла-го-да-рю…

Квинта скажет потом:

– В экспедицию я тебя с ней не пущу…

Вообще, все как-то налаживается. Я уже и до этого замечал, что если в самый тяжелый момент, когда кажется, что весь мир против тебя, когда все разваливается и ничего хорошего нет, не переживать, не дергаться, а просто работать, то все налаживается как-то само собой. Неожиданно выясняется, что вполне можно жить дальше, что ничего страшного на самом деле не произошло, что все поправимо, что жизнь течет, не обращая внимания на пустяки.

Нечто подобное происходит и с нами. Буквально на следующий день со мной по персональной линии связывается Мальвина и сухо, по-деловому ставит в известность, что Коккер внезапно капитулировал. Он сообщил, что согласен на все наши условия: Центр будет разобран, на его месте вновь возведут дом Дудилы. Никакой компенсации, никаких преференций взамен, ситуация будет возвращена в исходное состояние. Единственное, на чем Мальвина теперь настаивает, – это чтобы я пошел к Коккеру вместе с ней. Ей надо, чтобы кто-то при разговоре присутствовал: не устраивал бы дискуссий, не выдвигал обвинений, не пытался бы спорить, что-либо выяснять, просто постоял бы, как шкаф, и потом, если потребуется, засвидетельствовал бы, что именно так все и было.

Я, разумеется, не возражаю. Коккер ждет нас в своем офисе, расположенном на первом этаже Центра. И когда я вхожу в стандартное помещение, выдержанное в светло-серых, безликих, стерильных, современных тонах, то мне представляется, что возникла уже целая популяция неких существ, неких моллюсков, которые могут жить только в подобной среде. Вот здесь у Коккера офис, хотя, конечно, он мог бы оформить помещение совершенно иначе, и на Земле у него офис, скорее всего точно такой же, и если, скажем, переселить его на Венеру, то он и там заведет себе офис, похожий на этот, как две капли воды. Неизвестно, откуда эти существа появились, может быть, призванные нами самими, выползли с другой стороны бытия, но они мгновенно заполонили собою все, влезли в каждую пору, в каждую щель, незаметно нас покорили, подчинили себе, мы теперь во всем следуем их воле.

Однако сегодня Коккер на победителя не похож. Движения у него дерганные, но без энергии, как будто внутри ослабли и разболтались шарниры, ежик на голове поредел, а клетчатая ткань пиджака поблекла.

Он хватает бланк договора, который ему протягивает Мальвина, и резко вздергивает ко лбу белесые поросячьи брови.

– Зачем это вам? Юридической силы такой документ не имеет. И все равно – его потребуется регистрировать, заверять… А, впрочем, ладно!..

Ручка выводит внизу затейливый росчерк.

– Ну что, теперь все?

Мальвина бесцветным голосом произносит:

– Вы, тем не менее, сохраняете за собой права гражданина. Ничто не ограничивает вашего пребывания здесь. И как гражданин вы, разумеется, можете выбрать себе любой свободный участок.

Коккер смотрит на нее, видимо, не понимая.

Дважды моргает.

И вдруг выбрасывает вперед плоские растопыренные ладони.

На лице у него обнаруживается громадное количество ярких зубов.

– Ну, спасибо, конечно, – он трясет головой. – Спасибо, спасибо… Не ожидал…

На улице Мальвина спрашивает мое мнение. Я некоторое время молчу, прислушиваясь к ощущениям.

– По-моему, он напуган. Он очень зол, растерян и напуган одновременно. Причем напуган он так, что вряд ли уже останется здесь.

Мальвина кивает.

– Правильно. Мне тоже так показалось. Он смертельно напуган, хочет лишь побыстрее уйти.

Она смотрит мне прямо в глаза.

– И знаешь что? Напугали его не мы…

Тем не менее, все налаживается. За два дня гномы, работая непрерывно, разбирают чудовищный коккеровский Торговый центр и восстанавливают на его месте дом Дудилы. Самого Дудилу мы, к сожалению, известить об этом не можем: выясняется, что никто не знает его земные координаты. Мы просто вывешиваем экстренное объявление в блоге – если Дудила захочет, он может вернуться в любой момент.

Правда, Квинта считает, что он все равно не вернется.

– Почему?

– А вот не вернется и все. Не знаю, не могу объяснить, такое предчувствие…

И она оказывается права. Дудила на наши призывы не откликается.

Дом его остается пустым.

Зато в тот день, когда гномы кладут последний мазок, происходит настоящее чудо. Поздно вечером, часов, по-моему, около десяти, воздух в городе сотрясает резкий хлопок. Он прокатывается, наверное, по всем улицам. Дрожат стекла, вспухает гул во дворах. А вслед за первым хлопком раздается – еще и еще. И вдруг, точно прорвавшись сквозь темноту, в небе вспыхивают тысячи разноцветных искр. Они красные, зеленые, желтые, фиолетовые, тянутся, пересекаясь друг с другом, тлеющие нити следов. Будто хлынул на город огненный дождь.

Уже через минуту я оказываюсь на площади. Народу здесь столько, что меня подталкивают со всех сторон. Я вижу Аля с Мальвиной, лица у них удивленно-растерянные, вижу Платошу, который, задрав голову, отчаянно чешет затылок, вижу Ковбоя Джо, Обермайера, Кота-Бегемота, вижу Алису, Енота, группу взбудораженных программистов… Все они сгрудились вокруг Кэпа с Чубаккой – Чубакка рычит и торжествующим жестом вскидывает огромные кулаки, а Кэп, к которому прижимается принцесса Лея, сияет, как апельсин, и театрально раскланивается.

Через мгновение все становится ясно. Кэп, как мне объясняют, уже давно готовился к этому дню. Он сделал то, чего не удавалось еще никому: создал в этом мире живой огонь. Сейчас «Мальчик» стоит, подняв к небу пушки, и каждые две секунды выстреливает очередную порцию фейерверка. Чубакка жестами показывает, как они это устроили. Треск и в самом деле такой, что голос в нем – будто тень. Квинта, протолкавшая ко мне, беззвучно шевелит губами. Я наклоняюсь, и она кричит мне в ухо: По-бе-да!..

До меня доходит, что мы действительно победили. Как бы там ни было, а Коккера в городе больше нет.

Это мир только наш.

И он будет таким, каким мы его создадим.

Больше нам не помешает ничто.

Однако это еще не чудо. Настоящее чудо совершается в следующий момент. Треск заканчивается, наступает оглушительная тишина. Фейерверк прогорает, но небо, тем не менее, не смыкается грозным мраком. То есть, оно по-прежнему, разумеется, выполнено из темноты, но сквозь нее, как булавочные уколы, один за другим проступают крохотные огни.

Их столько, что невозможно пересчитать. Они мерцают, переливаются, будоражат, зовут.

Ясно, что это уже – навсегда.

– Звезды, – шепотом говорит Квинта.

Это действительно звезды.

От них, как от нежного хрусталя, исходит слабый медленный звон.

На площади все замирает.

Две сотни глаз обращены к небесам.

Молчание стоит, как вода.

Конца этому не предвидится.

У меня кружится голова, и я так прижимаю Квинту к себе, что и сам не могу дышать.

5

На другой день в городе появляется ветер. Теперь стоит выйти на улицу и всей кожей воспринимаешь слабое движение воздуха. Временами ветер усиливается до порывов и тогда начинают чуть слышно посвистывать проходы дворов, подрагивать, словно к ним прикасаются, оконные стекла.

Одновременно преобразуется освещение. Это уже не бледная однообразная ясность, которая, проступая из ниоткуда, обозначала собою день, а настоящее солнечное тепло – слегка желтоватое, естественное, согревающее, вдыхающее во все румяные краски. Хотя самого солнца по-прежнему нет. Нега светлого зноя струится прямо из воздуха. Но и без того все прекрасно: дома, улицы, площадь впитывают новую жизнь. Тем более, что и небо теперь иное: уже с утра оно подергивается туманной голубоватой дымкой. Пугающая чернота проступает лишь по краям.

И наконец происходит то, на что никто не рассчитывал. В щелях брусчатки, из-под фундаментов, в стыках плит пробиваются реденькие былинки травы.

Мы ходим смотреть на них, как на праздник.

Это праздник и есть, другого слова не подберешь.

Аль утверждает, что ни имеет к этому отношения. Программа сама, набрав необходимую мощность, подстраивается под реальный мир.

– Вы это вообще не вполне правильно понимаете. Никакой абсолютной власти над нуклеарной частью программы у меня нет. Там уже давно все срослось в такой жуткий дерн, в такой войлок, в такую плотную цифровую грибницу, что даже Леший, который, кстати, вдвое умнее меня, соваться туда не рискует. Мы теперь работаем только с периферией, только с наращиванием на ядро фактурных информационных слоев. Причем даже тут наши действия ограничены: программа может принять новую утилиту, а может ее отвергнуть, может не заметить ее, а может полностью растворить. И если даже она ее принимает, если локальная друза вместе со всеми своими синапсами встраивается в контент, то все равно программа трансформирует ее под себя. В результате получается не совсем то, чего мы хотели, а иногда – и гораздо чаще – совсем не то…

Он полагает, что чрезвычайно важную роль здесь опять-таки играет та принципиальная неопределенность, которая когда-то была им введена. Она теперь генерирует множество разных конфигураций, множество самых различных версий виртуального бытия, а уже из них, из этого онтологического ассортимента, закрепляются и выживают исключительно те, которые соответствуют текущей реальности. В один и тот же момент они ее и фиксируют, и меняют: заранее ничего предсказать нельзя.

Ему, конечно, виднее. Плохо другое: одновременно с положительными преобразованиями в городе резко усиливаются потоки туристов. Видимо, произошло существенное расширение квоты: нас теперь ежедневно захлестывают невообразимые полчища покемонов. Жутковатыми толпами скапливаются они на площади, забивают оба кафе, так что обыкновенному горожанину туда уже не попасть, слоняются по улицам, по дворам, дергают двери, бесцеремонно таращатся в окна первого этажа. Некоторые даже пробуют ходить в пустоте – летят вверх тормашками под иронические возгласы зрителей.

Квинта стонет:

– Ведь от этого мы и сбежали с Земли!..

Ей вторит Алиса:

– Мы для них – экспонаты. Они смотрят на нас, как на индейцев в перьях…

Не так уж обе они и неправы. Мне тоже начинает казаться, что в городе не хватает воздуха. Выйдешь из дома и сразу же попадаешь в фокус десятков глаз, замедлишь шаги, и тут же тебе предъявляют жалобы и претензии. Претензий на нас вообще сыплется бесчисленное количество. Сводятся они в основном к тому, что мы как принимающая сторона не выполняем своих обязательств. Почему, например, нельзя попасть в квартал эльфов и осмотреть их знаменитые башенки из стекла? Почему нельзя пройти в Академию и посидеть на семинаре философов? Где обещанные в рекламе экскурсии в пустоту? Где еда и напитки всех стран, народов, эпох? В общем, за что мы, приобретая визу, платили? И почему, если уж так, никто не возвращает нам деньги?

Объясняться с туристами по этим вопросам бессмысленно. На портале, через который осуществляется вход, уже давно висит объявление, что все визы, дающие право на однодневное пребывание в городе, предоставляются пользователям абсолютно бесплатно. Нужно просто подать соответствующую заявку, и через какое-то время на ваш адрес поступит одноразовый код. Программа такие вещи исполняет автоматически. И, разумеется, никаких обещаний насчет эльфов там, академиков или тревеллингов в пустоте. Здесь нам не в чем себя упрекнуть. Другое дело, что, по сведениям Мальвины, которая как юрист старается ни одной детали не упускать, образовалось уже целых три инет-фирмы, зарегистрированные на анонимы, которые обеспечивают клиентов визами по сходной цене. Причем можно, оказывается, купить сразу целый пакет – провести в городе три дня подряд, неделю, чуть ли не месяц. Вывешены, оказывается, специальные прейскуранты, существует баннерная реклама, охватывающая десяток постов. И очень грамотно собран механизм скатывания: множество запросов, даже на профессиональный контент, все равно выводят на нас.

Нам это, конечно, не нравится. Обермайер, к примеру, дико взбешен и считает, что этого ни в коем случае так оставлять нельзя.

– В конце концов, они нас просто дискредитируют. Мы предстаем перед юзерами с Земли в виде обыкновенных рвачей, в виде, извините за выражение, каких-то менеджеров, которые крутят свой бизнес.

Он требует дать им всем по рукам.

И Обермайер в своем мнении не одинок. В текущих блогах тоже вскипает хаотическое возмущение. Предлагается либо вообще запретить туризм (на кой он нам сдался?), либо ввести для него четкую, разумную систему квотирования. Например, принимать в день не более ста человек. И чтоб не совались, куда их не просят.

– А то – понаехали тут…

Эти точки зрения собирают весьма значительные количества голосов.

Правда, тут возникает один парадокс. Поскольку теперь система базируется не на сервере, а на диффузном метакомпьютинге, то чем больше коммуникативных синапсов в нее включены, тем мощнее и эффективнее ее операционный объем. Говоря иными словами, чем больше у нас туристов, тем достоверней и реалистичней наш мир: наращиваются обертоны, прорисовываются детали, аватары приобретают по-настоящему человеческие черты. По крайней мере, так полагает Аль. А отсюда и вывод: ограничений на туристический трафик вводить нельзя, мы можем сильно просесть. Необходимо время – мода пройдет, количество посещений, вероятно, стабилизируется, зато важные утилиты, спонтанно образующиеся сейчас, будут прочно зафиксированы в программе.

В общем, данную проблему пока не решить.

А другой неприятный эффект, обнаружившийся вскоре после нашей победы, заключается в том, что вход в «верхний мир» отныне жестко локализован. Если раньше я мог выйти с Земли практически в любой точке города, то теперь меня принимает только мой дом. Все иные виртуальные координаты закрыты. Многочисленные попытки пробиться сквозь них заканчиваются ничем. И точно так же, как выясняется, дело обстоит с обратным путем. Вернуться на Землю я могу только через свой терминал. Ни с какого другого места «спрыгнуть» не удается.

Аль характеризует это явление как оптимизацию трафика. Мир структурируется, в нем образуются устойчивые, возобновляемые маршруты. Этого следовало ожидать.

– Хорошо, – говорю я. – А если я или кто-то другой, скажем, упадет в пустоту. Что в этом случае произойдет?

– Ну, я не знаю, – неуверенно говорит Аль. – Если это турист, то он, естественно, окажется на Земле. У туристов связь с нашим миром очень слаба. А что касается свободного гражданина, то… Не могу поручиться… Возможно, он так и будет – лететь и лететь… Пока, значит, не прилетит.

– Интересно – куда?

– Откуда мне знать? Быть может, и никуда.

Хорошенькая история!

– И что же нам делать?

Аль пожимает плечами.

– А ничего. Просто – жить…

Это, конечно, мудрая мысль. Только мудрые мысли, как правило, к жизни отношения не имеют. Они относятся к чему-то другому. Может быть, не к той жизни, которая есть, а к той, какой она представляется воображению.

Во всяком случае дальше события развиваются так, что ни о каком «просто жить» говорить уже не приходится. Проходит еще два дня, и почтальон Печкин, как всегда глуповато посмеиваясь и подмигивая, доставляет мне странное сообщение: некий господин Лапат (так он именует себя в письме) просит встретиться с ним, чтобы обсудить чрезвычайно важный вопрос. Сам господин Лапат является через полчаса и всем своим обликом производит на меня противоречивое впечатление. У нас ведь в чем только не ходят: в джинсах, в шортах, в комбинезонах, в плащах, в ярких футболках, в хитонах, как, скажем, Платоша, в каких-то космических одеяниях, которым и слова-то подходящего не подберешь. Никаких правил тут нет. Но вот ансамбль из зеленовато-серой рубашки, серых брюк, серых замшевых туфель, я, честное слово, вижу впервые. Причем рубашка свеженькая, как будто только что куплена, на брюках – острые стрелки, неправдоподобно гладкие и прямые, носочки без единой морщинки подобраны аккуратно в тон, а шнурки на туфлях завязаны красивыми бантиками.

Лицо его мне незнакомо. Правда, в городе постоянно живет уже более трехсот человек. Разумеется, лично я знаю не всех. Однако поручиться могу, что ранее господин Лапат мне не встречался. Такой одежный ансамбль я бы запомнил. И это тем более странно, что господин Лапат, судя по всему, старожил: это не покемон, сляпанный, как у Коккера, второпях, не очередной «симпсон» с ядовито-желтым лицом и вытаращенными глазами, а самая настоящая аватара. У него даже мимика вполне разработана – появляются складки на лбу, когда господин Лапат поднимает брови, в глазах – влажный блеск, что удается сделать не всем, а на скулах, имеющих скошенный, монголоидный вид, проступают пятна румянца.

В общем, превосходная аватара. Чтобы заиметь нечто подобное, надо провести в городе по крайней мере месяцев шесть.

Тогда спрашивается, где он все это время скрывался?

С другой стороны, держится господин Лапат очень вежливо: неторопливо осматривается в квартире, как будто обживает ее, поворачивается, кивает, глядя на пейзаж за окном: да, я в таком дворике тоже жил; благодарит, принимая от меня чашку с кофе, присаживается у столика, крепко сцепляет пальцы.

Чувствуется в нем некая скрытая сила, некая уверенность в том, что он исполняет служебный долг, некая внутренняя непоколебимая убежденность в своей правоте.

Я таким людям, признаться, всегда завидовал.

И потому, вероятно – будто сгущаются сумерки. В квартире мутнеет воздух, глохнут и как бы отдаляются звуки, в свете двух ламп накапливается нездоровая желтизна, а по углам, отяжелевшим от темноты, ворочаются какие-то тени.

Сам господин Лапат этого не замечает. Он выдерживает приличную паузу, во время которой нейтрально рассматривает поверхность стола, пробует кофе, опять кивает: да, кофе у вас чудесный, довольно долго, видимо наслаждаясь, вдыхает горячий неиссякаемый аромат и лишь потом доверительно сообщает мне, что, согласно классическому трактату, написанному пять столетий назад, существуют две основные стратегии переговоров. Первая предполагает, что беседа будет идти чрезвычайно трудно – состоять из намеков, неопределенных посулов, полупризнаний, скрытых угроз, оппоненты буквально по миллиметру продвигаются к приемлемому соглашению. Знаете, это очень выматывает. Иногда уже и сам перестаешь понимать, в чем там суть. Доводишь себя до полного психического изнеможения. А вторая стратегия, напротив, предполагает абсолютную искренность. Сразу же выкладываются все аргументы, какие только в наличии есть, засвечиваются все их изъяны, все их негативные характеристики и тем самым провоцируется искренность другой стороны. Здесь временной лаг намного короче. Собственно, он заключается лишь в привыкании обоих партнеров к неумолимой данности. Мне кажется почему-то, что нам лучше избрать второй вариант.

А предложение его сводится к следующему. Я продаю господину Лапату свой виртуальный дом и вместе с ним уступаю ему все права свободного гражданина. Одновременно я отдаю код личного доступа в «верхний мир» и беру на себя обязательства никаким иным способом в этот мир более не проникать. Разумеется, я сообщаю ему и свои земные координаты – это послужит гарантией, что данные обязательства будут неукоснительно соблюдены. Извините, пожалуйста, говорит господин Лапат, но мы обязаны это предусмотреть. Расстраиваться, впрочем, не следует. Вам, в свою очередь, будет предложена вполне приличная компенсация за все те неудобства, которые вы будете вынуждены испытать.

Вот так это звучит.

Далее господин Лапат называет сумму. Сумма очень солидная, гораздо больше, чем я мог ожидать. Собственно, я такого и не ожидал.

– Да-да, – снисходительно говорит господин Лапат. – Мы не мелочны и считаем, что справедливость в этой ситуации будет выгодна всем. Нет смысла устраивать торговлю из-за пустяков. Я очень рад, что… у нас… возобладала именно эта точка зрения. Хотя, замечу: не факт, что она будет преобладать и впредь. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? И потому я настоятельно рекомендую вам принять данное предложение. – Конечно, – внимательно на меня посмотрев, говорит господин Лапат, – у вас могут сложиться всякие романтические иллюзии насчет того, что здесь, в виртуальном мире, вы практически неуязвимы. Вы – как фантом, вас ни к чему нельзя принудить. И вы, наверное, полагаете, что так будет всегда. Знаете, я вам вот что скажу. Здесь вы, возможно, неуязвимы, хотя, разумеется, это отнюдь не навсегда, но ваши корни, ваше физическое пребывание все-таки – на Земле. Там вы не демиург, не торжествующий небожитель, там вы – обыкновенный рядовой человек, не защищенный никакими виртуальными технологиями, и как рядовой человек, как ничем не выделяющийся гражданин, естественно, подвержены самым разным случайностям. Поймите простую вещь. Это ведь не я – это персонифицированное во мне государство. Это громадная, лишенная всяких сантиментов машина, которая не останавливается ни на секунду. День за днем, час за часом работает неутомимый мотор: вращаются шестеренки, дергаются рычаги, бюрократические зубцы сжимаются медленно, но неумолимо. От них можно ускользнуть один раз, другой, но пространство маневра, будет непрерывно сужаться. Рано или поздно они вас все же зацепят и тогда перемелют так, что не останется ничего. На мой взгляд, тут просто не из чего выбирать…

Господин Лапат допивает свой кофе. Это уже не сумрак, который все-таки оставляет надежду, это уже полный мрак, в котором надежды нет. Доносятся из него рявкающие голоса, лязг металла, надсадное урчание гусениц, запах дыма, запах страха и лжи – все, из чего состоит мир на Земле.

Я чувствую, что мне нечем дышать.

– Только не думайте, что мне самому это нравится, – говорит между тем господин Лапат. – Я нахожусь здесь, у вас, уже целых полгода и должен честно сказать, что, если бы мог, то остался бы тут навсегда. Такой, по-моему, и должна быть жизнь: спокойной, свободной от принуждения, соответствующей внутреннему предназначению человека, такой, чтобы знать: тебя не сожрут, как только ты чуть расслабишься, не оттолкнут, не подставят подножку, не втопчут в липкую грязь, не будут с удовольствием наблюдать, как ты в ней барахтаешься. Мне даже кажется, что за эти шесть месяцев я сам стал несколько лучше: добрее, честнее, терпимее к тем, кто топчет и пожирает. Это меня пугает, я будто вылез из панциря. Я точно голый – все время чувствую свою беззащитность. Не представляю, как буду потом жить на Земле.

Он отодвигает пустую чашку.

– Соглашайтесь с моим предложением и не вините себя за то, что так поступили. Никто в этом не виноват – ни вы, ни я. Просто таков наш мир. Для мечтаний, для сказочных царств в нем места нет.

– Мне надо подумать, – говорю я.

Голос у меня тусклый.

Это все, что я сейчас способен сказать.

Появляется на столе визитная карточка.

– Конечно, подумайте. Немного времени у нас еще есть. Вот мои здешние и вот земные координаты. Не стесняйтесь, я доступен для связи в любой момент… Вы меня слышите?

– Да.

– Был рад познакомиться с вами, – говорит господин Лапат.

Он еще медлит секунды две-три, словно что-то решая.

А потом встает и уходит, оставив меня во мраке.

Его как будто и не было.

И тем не менее, никуда не деться от этого – он все-таки был.

Мне даже не приходится ни о чем рассказывать. Выясняется, что за последние несколько дней господин Лапат посетил уже, по крайней мере, троих. Алисе он предложил хорошо оплачиваемую работу дизайнера, причем условия здесь были те же, что и у меня: сдать личный код, сообщить свои земные координаты. Ну, я его просто послала, объясняет Алиса. Кэпу было сделано предложение продать «Мальчика». Взамен ему обещали очень перспективную должность в секретном исследовательском бюро. Как же! – говорит Кэп. – «Мальчика» им отдай. Разбежались!.. А принцессу Лею, которую, видимо, сочли слабым звеном, попытались элементарно взять на испуг. Пригрозили, что на Земле у нее будут серьезные неприятности. Кстати, и приходил к ней не господин Лапат, а некий громила совершенно звериного облика.

– Челюсть вот такая, глазки маленькие, крысиные. Ну, я позвала Чубакку – Чубик его и – того…

Чубакка грозно рычит и, как разъяренный орангутанг, колотит себя по груди.

Видимо, громиле пришлось убраться ни с чем.

Посещений пока избежали Мальвина, Платон, Обермайер, Леший, сам Аль…

– Ну, это вопрос времени, – объясняет Платоша. – Если уж они начали прихватывать старожилов, то обойдут, разумеется, всех. Нас же легко выделить по аватарам.

Разговор происходит в странном, наскоро оборудованном помещении, стены которого облицованы крупными металлическими пластинками, покрытыми иероглифами. С улицы в это помещение не попасть: единственный вход в него находится за стойкой кафе. Платоша меня сюда притащил, как только я заикнулся о господине Лапате.

Сейчас, отвечая на мой недоумевающий взгляд, он говорит:

– Здесь нас практически невозможно прослушать. Это полностью изолированный терминал. Вход только по кабелю.

Леший, склонившийся над аппаратурой, кивает:

– Конфиденциальность я гарантирую.

– А что, уже дошло и до этого?

– Береженого бог бережет…

– Подождите, – яростно говорит Обермайер. – Конфиденциальность, секретность – это, конечно, все хорошо. Однако главный вопрос сейчас стоит так: могут ли они нас вычислить или нет? Я имею в виду на Земле? Потому что одно дело, если мы надежно защищены, тогда ладно, тогда руки у нас развязаны, и совсем другое, если мне в любой момент могут позвонить в дверь: Гражданин такой-то? Пройдемте с нами. На Земле мы против них– никто.

Все, как по команде, смотрят на Аля.

Тот, в свою очередь, смотрит на Обермайера и пожимает плечами.

– Через обратный трафик, я думаю, нас не вычислить. Базового сервера больше не существует – поддержка распределена по десяткам тысяч случайных пользователей. Конфигурация их все время меняется, ни предсказать ее, ни зафиксировать никакими способами нельзя. Это совершенно исключено! Нельзя отследить сотни тысяч коммуникаций! На Земле такой техники просто нет. К тому же любой трафик сейчас проходит через неопределенность. Он ныряет в «серую зону», а потом каким-то образом выныривает из нее. Понимаете, вход и выход не соотносятся между собой. Это все равно что отслеживать перемещение в океане молекул воды!..

Тут Леший порывается что-то сказать. Однако Аль раздраженно машет ему рукой – молчи, молчи!

– Другое дело – наша система рекомендаций. Ее коммуникативные синапсы большей частью расположены на Земле. Почти каждый, кого рекомендовали в наш мир, знает в земном воплощении хотя бы одного номинатора. Конечно, здесь тоже существует множество разрывов, ветвлений, множество ложных линий, которые тянутся в никуда, но если планомерно и тщательно реконструировать всю цепь знакомств, если последовательно, досконально проверять каждый сигнал, то в конце концов можно получить достоверную картину сети…

– И сколько времени на это потребуется? – спрашивает Обермайер.

– Ну, я не бог… Если бы такую задачу поставили передо мной и если бы меня обеспечили соответствующей поддержкой, то я справился бы, наверное, месяца за три – за четыре.

– Н-да… – говорит Обермайер и прищелкивает языком. – Три месяца жизни – это ничто.

Я вдруг чувствую, что горло мне сдавила удавка. И что с каждым мгновением она затягивается все сильней и сильней.

– Зачем им это вообще надо?

– Ну, это как раз объяснить можно, – неторопливо отвечает Платоша. – В конкуренции великих держав побеждает, как правило, та, которая овладевает новым оперативным пространством. Англия в свое время выиграла битву за океаны и потому создала империю, «над которой никогда не заходит солнце», Гитлер, в свою очередь, проиграл «битву в воздухе» и потому не смог вторгнуться на Британские острова. Ход мировой истории стал другим. Потом была битва за межконтинентальное баллистическое пространство, потом борьба в космосе – помните «звездные войны»? Теперь, видимо, начинается битва за виртуал, и тот, кто выиграет ее, получит колоссальные преференции. Он сможет модулировать финансовые потоки, создавать фантомы, которыми будут индоктринироваться массы людей, наконец просто – нанести удар из «четвертого измерения». Появиться, как демон, из ниоткуда и потом уйти в никуда… Нет, разумеется, они от нас не отстанут…

– Я вот что подумал, – говорит Леший, держа руки в воздухе, как пианист перед началом игры. – Если они уже давно здесь живут, значит у них должно где-то быть постоянное рабочее место. Его можно попробовать определить.

Он взмахивает ладонями, точно и в самом деле начинает играть. Воздух под ними вспыхивает, в нем проступает хаотическое переплетение линий.

– Так, это аксонометрическая проекция… Теперь поднимаем ее… масштабируем… наращиваем визуальный объем…

Пальцы его неутомимо мелькают. Кажется даже, что различимы звуки невидимого фортепьяно. И, подчиняясь им, впитывая бурный дивертисмент, хаос линий начинает постепенно приподниматься над плоскостью – уплотняться, приобретать очертания, цвет – еще несколько пассов, и перед нами возникает точная модель города. Я вижу площадь, представляющую его центр, расходящиеся от нее улицы, переулки, проходные дворы, макеты домов, путаницу квартала ремесленников, мастерскую, перед которой, как игрушечный танк, поворачивается коробочка «Мальчика». (Черт! Опять без меня что-то делают!.. – бурчит Кэп). Две очевидные вертикальные доминанты определяют пейзаж: Часовая башня на площади, похожая на английский Биг-Бен, с расширением там, где, по замыслу, находится ее механизм, и Стеклянная ротонда в квартале эльфов – она даже здесь, на макете, переливается прозрачными бликами. Все-таки неплохую я им сделал ротонду! Но помимо этого в западной части города, если, конечно, считать западом его вытянутую левую часть, возвышается нечто уродливое, похожее на скомканную баранку, толстое, прихотливо изогнутое, уходящее в землю обоими утолщенными основаниями.

Какая-то немыслимая топологическая фигура.

Откуда она взялась?

– Ну вот, – говорит Леший, немного укрупняя ее. – Вот и все, вот мы тебя, красавчик, и вытащили. – Он откидывается на крутящемся стуле и, как фокусник, взмахивает ладонями. – Вуаля!..

Некоторое время мы молча всматриваемся в картинку. Вид у баранки тусклый, точно она окрашена жидкой пылью, вокруг нее – ровный плац, составленный, кажется, из бетонных плит, а по его периметру, разомкнутому лишь с одной стороны, вытянуты одинаковые прямоугольные строения, похожие на бараки.

– Ни фига не врубаюсь, – говорит Обермайер. – Что это за хреновина здесь такая?

Он тычет пальцем в баранку.

Леший мгновенно перехватывает его:

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Романтическое фэнтези на историческую тему с переплетением прошлого и современного времени. О непрос...
Рассказы, которые сейчас перед вами, – сборник историй о талантливых детях, восторженных студентах, ...
Эта книга для того, кто любит русский язык и веселые истории. Здесь раскрываются тайны русского язык...
За все в нашей жизни нужно платить. За успех и удачу, за пищу и воду. Чем выше цель, к которой стрем...
«Буковый лес» — это рассказ о первой, светлой любви, которая продлилась двадцать пять лет, вплетенны...
О бандитах «лихих-девяностых», но без традиционных крутизны и понтов. Здесь нет «реальных пацанов, у...