Сезон несбывшихся желаний Благов Владимир

– А вот Иван Николаевич, он – просто О.Х.Ч.

– Что за О.Х.Ч.? – недовольно буркнула Таня.

– Просто Очень Хороший Человек! – расшифровал Витька. – Слушай! Надо же всем рассказать, что с Иваном Николаевичем беда.

– Расскажи. Если это кому-то интересно. А я ни с кем не хочу разговаривать.

– Обиделась?

– Не то слово.

– А со мной почему разговариваешь?

– Ну… – Таня долго не могла найти нужных слов. – Ты же был на моей стороне.

– Тань, а ведь надо бы навестить Ивана Николаевича.

– Не ты один такой умный.

– Тань…

– Ну что?

– Тань, я давно хотел тебе сказать…

– Что?

– Тань, ты мне нравишься.

– Я знаю, – равнодушно ответила Таня.

– Знаешь?! – в голосе Витьки прозвучали нотки удивления и… надежды.

– Ага.

Витька улыбнулся и спросил:

– Тань, а я тебе? Нравлюсь?

– Вить, ты тоже просто О.Х.Ч. А больше я тебе пока ничего не скажу.

– Ладно, – Витька пожал плечами.

После разговора с Пыляевым Таня шла по школьному коридору и улыбалась. «Хороший человек Витька! И, оказывается, я ему нравлюсь. А что может быть лучше, чем просто нравиться очень хорошему человеку, который тебе тоже немножко симпатичен?! Но! Одно дело – узнать об этом от подруги, и совсем другое – услышать от того, кому нравишься».

Тане вспомнилось, как критически она оценивала своих одноклассников месяц тому назад. И этот нехорош, и тот неумён.

«А ведь на самом деле всё не так просто, – подумала Таня. – И Хныкин, если разобраться, не хулиган, и Пыляев не трепач, и Сокольникова не воображала, да и я не поэтесса. Как сложно, оказывается, устроен мир. Всей жизни не хватит понять его до конца. Но, наверное, к этому надо стремиться. Иначе зачем жить?!»

Таня по-новому взглянула на всё вокруг. Ключников – Очень Хороший Человек. Но он – представитель другого поколения – годится Тане в отцы. И любить его можно только как преподавателя или вожатого, как он себя называет. Слава Богу, что мир не сошёлся на нём клином: вокруг много хороших людей, и Витька Пыляев – один из них.

«Наверное, так взрослеют», – подумала Таня…

А Витька не пошёл в класс. Ему нужно было ещё кое с кем поговорить. И желательно без свидетелей. Минуты через две на горизонте показался триумвират Дрюнимакс – Венгеров, Ежов и Каминский. Как всегда, они шли в школу вместе. Витька двинулся им навстречу.

– Дрю, Ник, привет, – поздоровался он с Андреем и Никитой.

Максу это не понравилось.

– А чего со мной не здороваешься? – с вызовом спросил он.

– Здравствуй – это пожелание здоровья, – насмешливо улыбаясь, объяснил Витька. – А какой смысл желать здоровья без пяти минут покойнику?

– Не понял!

– Тебя Булавина сейчас казнить будет!

– С чего это вдруг? – в голосе Макса звучало презрение, но в глазах мелькнул страх.

– С того, что вчера Ключников попал в больницу с инфарктом. Угадай, из-за кого?!

– Я-то здесь при чём? – Видно было, что Макс ещё больше испугался.

Андрей и Никита внезапно отстранились от него, и от этого Максу стало совсем не по себе.

В больничное окно заглянуло солнце. На потолке, как на листе фотобумаги, проявился перекошенный рисунок оконного переплёта. За окном ворковали голуби. С железной дороги доносились гудки поездов и мерный перестук колёс. Соседи по палате играли в шахматы, а Ключников, закрыв глаза, лежал и мысленно разговаривал с дочерью. Иван Николаевич чувствовал себя намного хуже, чем накануне вечером. Всё тело ныло, голова раскалывалась, в сердце таилась тупая боль. Ключников то просто лежал с закрытыми глазами, то ненадолго проваливался в тяжёлый кошмарный сон.

«Пап, как ты меня напугал! – слышал он в перестуке вагонных колёс голос Ксении. – Тебе нельзя сейчас умирать! У тебя же столько неоконченных дел!»

«Я и сам здорово испугался, – растягивая в улыбке непослушные губы, отвечал Ключников. – Подумать только, вчера вечером – после приступа – чувствовал себя превосходно, а сейчас совершенно разбит. А умирать действительно рано. И не хочется. Хоть я и скучаю по тебе, доченька».

«Пап, мы с тобой по разные стороны жизни. Но мы продолжаем общаться, и это здорово! Так что не торопись умирать. Ты поправишься, вернёшься в клуб, в Египет съездишь. У тебя впереди ещё много-много лет. Ты ещё будешь счастлив. А я всегда буду рядом. Но, кажется, к тебе кто-то пришёл. Пока…»

Ключников открыл глаза и удивился. На секунду ему показалось, что с неба в палату спустился белокрылый ангел. Видение было прекрасным, но мимолётным.

– Здравствуйте! – ангел превратился в красивую посетительницу в наброшенном на плечи белом халате.

Елена Анатольевна смотрела на Ключникова и глазам своим не верила. Он лежал поверх одеяла, в полосатой больничной пижаме, такой жалкий, такой беспомощный. Как может постареть человек за один только день! Отёчное лицо, двухдневная щетина, под глазами синяки, а глаза равнодушные, усталые.

– Иван Николаевич, здравствуйте! – повторила она. – Это я, Булавина, Танина мама. Как вы себя чувствуете? Вы можете говорить?

– Могу, – Ключников с трудом пошевелил губами. – Здравствуйте! Спасибо, что пришли. Вы были правы: сегодня меня точно не выпишут. Плохо выгляжу, да? Вчера вечером чувствовал себя хорошо, звонил вам. А ночью стало хуже.

– А что вы хотите. Инфаркт – это не шутка. Но состояние ваше стабильное. Я сейчас разговаривала с вашим лечащим врачом. Он считает, что прогноз благоприятный. Полежите недельку-другую. И домой. Но уж потом извольте выполнять все предписания врача.

– Знаю. Таблеток мне кучу навыписывали.

– Таблетки – не главное. На первом месте должен быть покой, на втором – диета, а уж таблетки – на третьем… Я вам кое-что принесла из еды – из того, что вам сейчас можно: сок, кефир, фрукты. Может, вам хочется чего-нибудь вкусного? Вы скажите. Я приготовлю и принесу. Приду завтра часов в пять.

– Спасибо. Но зачем же приходить? Да и есть мне совсем не хочется.

– Вы не стесняйтесь. Вот вам сейчас можно молоко, отварные овощи, яйца всмятку. Что принести?

– Спасибо, но мне ничего не надо.

– Ой! Какой же вы гордый! Почти как я. Вы обычно как питаетесь?

– На скорую руку.

– Сами готовите?

– Сам.

– Бывает, одиноким мужчинам готовят одинокие соседки. Неужели не нашлось сердобольной старушки?

– Я никого не хочу обременять. Сам справляюсь. Жениться не думаю. По крайней мере сейчас.

– А я вас не спрашиваю, думаете вы жениться или не думаете. Вы, наверное, очень любили свою жену?

– Любил и сейчас люблю. Всё-таки двадцать лет прожили вместе.

– Иван Николаевич, после выписки вам нужно будет соблюдать диету, а это не так просто. Если вы не против, я буду покупать продукты и иногда вам готовить. На правах сердобольной старушки.

– Упрямая вы женщина! Кого угодно уговорите!

– Так вы согласны? – улыбнулась Елена Анатольевна.

– Согласен. И буду вам очень признателен… Елена Анатольевна, а как Таня?

– Таня в школе. Она вчера вам записку написала. Вернее, нарисовала: там одни иероглифы. Просила на словах передать, чтобы вы скорее поправлялись.

– Записка с вами? – спросил Ключников.

– Да, сейчас достану, – Елена Анатольевна открыла сумочку. – Вот, пожалуйста. Лично я в этом ничего не понимаю.

Ключников взял тетрадный лист и стал читать Танино послание. Отдельные словосочетания Таня, конечно, взяла из книги «Иероглифы для начинающих». Поэтому Ключникову не составило труда понять содержание её записки. Иван Николаевич даже не читал, а узнавал хорошо знакомые символы. Вот что было в письме:

Господин тайн,

Возлюбленный,

Подобный Ра,

Да живёшь ты миллионы лет!

Таня.

Ключников устал и в изнеможении опустил руку на одеяло. Прикрыв глаза, он тяжело вздохнул и вдруг улыбнулся.

– Молодец! – похвалил он Таню. – Так и передайте ей, Елена Анатольевна.

– Я вас утомила, – спохватилась Булавина. – Ухожу, но завтра в пять ждите!

– Елена Анатольевна, постойте! – сказал Ключников. – У вас есть ручка?

– Есть. Гелевая. Но только красная.

– То, что надо. Давайте.

Елена Анатольевна подала Ключникову ручку, и он зачеркнул два иероглифа, а внизу поставил большую пятёрку.

– Исправил небольшую ошибку, – пояснил он. – Но пятёрку она заслужила…

Елена Анатольевна улыбнулась и спрятала записку в сумочку.

– У вас какие-то тайны. Объясняетесь на древнем языке. А я в роли связного, не знающего шифра… Ну ладно, держите хвост пистолетом! Поправляйтесь! До завтра.

– До завтра! Буду вас ждать! – улыбнулся Ключников.

Елена Анатольевна ушла. Иван Николаевич закрыл глаза и стал думать о Тане.

«Два иероглифа – “мотыга” и “два листа тростника” – означают “возлюбленный”. Почему Таня написала это слово? Она сделала это намеренно или допустила ошибку? Впрочем, ошибиться она не могла. Тогда какие же чувства скрываются за этим? Неужели любовь? Нет, невозможно поверить! В голове не укладывается! В любом случае Таня должна правильно понять перечёркнутое слово “возлюбленный”. Она должна знать, что между преподавателем и ученицей не может быть ничего, кроме дружбы».

Известие о болезни Ключникова мгновенно облетело всех «египтян». Узнал об этом и Бузов. Сначала он испугался, что одноклассники вычислят его и как следует отметелят. Но потом вспомнил, что лучший способ защиты – нападение. Надо перевести стрелки на кого-то другого, найти козла отпущения, и тогда всё будет шито-крыто.

Поэтому Бузов сразу подумал о Каминском: «Кто принёс в класс весть о странном объявлении? Каминский. Кто призывал “египтян” отречься от Ключникова? Снова Каминский. Кто мог написать и повесить объявление, ставшее яблоком раздора? Конечно, он – Каминский! И как это раньше никому в голову не пришло?! Надо только найти свидетеля – того, кто мог видеть, как Каминский вешал на стенд объявление. Впрочем, зачем искать, если “свидетелем” – на время – можно стать самому?!»

Он подошёл к Тане, надеясь на то, что она больше всех ненавидит Каминского. Но Таня так посмотрела на Бузова, что тот понял: разговора не получится. Тогда он подкрался к Кате Сокольниковой, которая добровольно перекладывала на себя часть вины Макса.

– Кать, знаешь, кто вчера повесил объявление? – шёпотом спросил Бузов.

– Кто? – Катя отреагировала мгновенно и именно так, как он того хотел.

– Каминский. Я сам видел, – ответил он, по-лисьи скаля зубы.

Дальше всё понеслось со скоростью снежной лавины. Катя передала новость Оксане и Даше, те остальным, и к третьему уроку у всех уже кулаки чесались от злости: так всем хотелось вмазать «этому хаму и лгуну Каминскому». В то, что именно Макс повесил злополучное объявление, все поверили сразу и безоговорочно. Никто даже не вспомнил, что информация исходила от Бузова.

После уроков на школьном стадионе состоялся суд над Каминским. «Египтяне» собрались с твёрдым намерением побить Максима, но никто не хотел начинать первым. Поэтому мальчишки стояли вокруг него, обмениваясь многозначительными взглядами, а девчонки гримасничали, всячески выражая Максу своё презрение. Андрей и Никита отошли в сторону. Они смотрели на Макса как на главного виновника того, что случилось с Ключниковым, но ни бить его, ни защищать не собирались. Все молчали.

Молчал и Максим. Он понимал, что оправдываться бесполезно. Оправдаться ему сейчас просто не дадут. Но и бить, скорее всего, не станут, если не дать им повода. Надо просто выдержать эту угрожающую паузу, не выказать ни трусости, ни злости. Тогда гнев одноклассников уляжется и его оставят в покое.

Так, наверно, и случилось бы, если бы не вмешался Бузов. Никто не заметил, когда и откуда он появился. Никто не успел сообразить, что он вообще здесь делает. На правах хозяина положения он вошёл в круг «египтян» и обратился к ним с краткой речью:

– Чего вы ждёте? Из-за этого урода ваш Ключников чуть в ящик не сыграл! Неужели вы его так просто отпустите?! Что, никто не осмелится его и пальцем тронуть?! Слабо, да?! Мне, что ли, за вас отдуваться?! Я могу!

Бузов подошёл к Максу, дружески потрепал его по плечу и вдруг, неожиданно для всех, ударил в солнечное сплетение. Удар был такой силы, что Макс упал как подкошенный. Бузов заулыбался:

– Ну, кто хочет добавить?

– Я! – Таня решительно подошла к Бузову и наотмашь хлестнула его по щеке. – Подонок! Я видела, как ты вешал объявление!

Бузов замахнулся, чтобы ударить Таню, но позади него уже стоял Сергей Потапенко. Он выкрутил Бузову руку и невозмутимо сообщил:

– Дёрнешься – сломаю!

Бузов попробовал дёрнуться, но тут же застонал от боли и злости…

Уже потом, когда Бузов с позором удалился, Витька спросил Таню:

– Тань, ты что, в самом деле видела, как Буза вешал объявление?

– Нет, – усмехнулась Таня. – Я Бузу на пушку взяла, а он и раскололся.

– Почему ты думаешь, что он раскололся? Он же ничего не сказал.

– Он на меня замахнулся, а это уже ответ.

– Да-а! – Витька почесал затылок. – Тебе только в гестапо работать!

– Почему только в гестапо? – улыбнулась Таня. – Меня где угодно с руками оторвут.

Максим Каминский пришёл домой в половине седьмого мрачнее тучи. Людмила Алексеевна уже полтора часа гадала, где сын, что с ним, жив ли он. Она звонила и Никите, и Андрею, но никто ничего вразумительного сообщить ей не смог. Поэтому, едва увидев Макса на пороге живым и здоровым, Людмила Алексеевна засыпала его вопросами:

– Что случилось? Почему так поздно? Где ты был? Почему не предупредил? Почему мрачный? У тебя совесть есть? Почему молчишь? Есть хочешь?

Ни слова не говоря, он прошёл в ванную и долго шумно умывался. Людмила Алексеевна стояла за его спиной, не зная, ругать сына или успокаивать. Так же молча он открыл холодильник и отрезал кусок ветчины.

– Чаю налить? – строго спросила Людмила Алексеевна.

Максим посмотрел на мать, как будто увидел её впервые.

– Что случилось? – уже мягче продолжала она. – Что-нибудь в школе? Где ты был весь день?

– Гулял, – неохотно ответил Максим.

– Гулял?! А я из-за тебя переживай?! – пошла в наступление Людмила Алексеевна. – Может, египетский кружок всему виной? Наверно, зря я Ключникову сказала, что ты у меня Египтом увлекаешься!

– А ты что, знаешь Ключникова? – удивился Максим.

– Как-никак пять лет на одном заводе проработали.

– И ты рассказала ему, что я увлекаюсь Египтом?

– Рассказала. А что здесь такого? Он решил организовать в вашей школе египетский клуб, и я подумала, пусть мой сын тоже туда ходит. Это лучше, чем дни напролёт у компа просиживать.

– Так он что, из-за меня наш класс выбрал? – Максим был поражён.

Людмила Алексеевна поняла, что сказала что-то не то, но уже не могла остановиться.

– Ну, может, и из-за тебя.

– Почему ж ты мне сразу этого не сказала? – вдруг крикнул он.

– Не кричи на мать! – парировала Людмила Алексеевна.

Макс встал, отшвырнул стул, на котором сидел, и ушёл к себе в комнату.