Верь, бойся, проси… Шабель Аланд
Итак, этим утром у Дуче часть сознания, отвечающая за подозрительность, вопила о несвойственном поведении Фрезы, и это, знаете ли, явно неспроста, что угодно можно ожидать от этой особы! Дуче поразмышлял недолго, но потом махнул рукой, может, Лафет опять чего-нибудь откузьмил и проштрафился, а ей для каких-то целей имидж сменить понадобилось, или приснилось что, а может эти дни для девушки неудобные физиологически. Фреза та ещё актриса, а он должен голову ломать, будто других дел мало!
Если бы знал братец, как угадал про сон. Фреза в отличие от многих умела толковать сны, читать знаки, кои нам повсеместно посылает высшее, нечто неподвластное нашему разуму. Её наблюдательность, острый ум и необычайная интуиция не раз поражали и убеждали друзей и Дуче в обязательном порядке держать себя с этой девушкой ухо не тупым. Чревато, знаете ли, весьма! Превратит ещё, не приведи Создатель, в жабу пупырчатую, б-р-р-р! Шутка, конечно, но репутация у Майи Фрязиной была незыблемо грозной.
Кстати, несмотря на субтильность, княжна могла превращаться в хлёсткую разъярённую фурию о десяти кинжалах на двух руках, физические данные позволяли.
А та, ещё анадысь почувствовала неладное, и вот почему.
На их именной лавке вдруг объявились юнцы-беспредельщики, в смысле хамства, шайкой организмов десятка полтора, ирокезы на головах, ничего в головах. Размалёванные, в ушах серьги независимо от пола, окурки, банки-склянки, шелуха от семечек, пакеты из-под чипсов, в общем изнахартили всё вокруг их любимой лавки. Когда они с Лафетом застигли эту шпану на своём законном месте, те и не думали смущаться, продолжали в том же духе отдыхать. Несколько девчонок, сидевшие на коленях у юных тинейджеров, повизгивали, кто-то дёргался в такт наушникам. На подошедших Фрезу и Лафета эмоций было не больше, чем на пустую банку из-под пива, которую незамедлительно выкинули в кусты за ненадобностью.
Лафет, сам любивший душевно отдыхать, тут потемнел взглядом и стал выискивать, кого первым натыкать носом в это безобразие. Удивительно, никто до этого не позволял себе подобного, Лафета в этом районе знали и уважали. Фреза сразу просекла это несоотвествие и, поднявшись на цыпочки, зашептала на ухо кавалеру, видимо, нечто полезное. Кивнув, Лафет набрал сотовый Булла, и они преспокойно стали ожидать развития событий. Буквально через несколько минут влетело с десяток парней на двухколёсных рысаках и тут же с ходу кислотники стали получать заслуженное. Издевательское кривлянье и ржанье прекратилось в момент, и доблестные хлопцы с ирокезами, потирая там сям, рьяно принялись за уборку территории. Всё было убрано качественно, придирчивые контролёры строго принимали работу, наконец, после подробных инструкций на будущее, подкреплённых вескими аргументами, последние метросексуалы были сопровождены прощальными аплодисментами с отчётливыми хлопками а ля ногой по заднице.
Парни потом долго смеялись над этой потешной ситуацией, но Фреза сделала некую зарубку в уме, а в уме, повторимся, ей было не отказать. Потом этот сон с лисой в пасмурную погоду, на небе тучи тёмные. А когда раскинула колоду Ленорман, перевела образы, то крепко задумалась. Всё говорило об опасности, вот только не определила она, кому конкретно. Ей самой, Лафету или Дуче? Судя по последней выходке тех сил, вроде, Лафету стоит опасаться более всех.
Буквально через пару дней после оккупации лавки явно подученными юнцами, они стояли в обнимку на набережной, любовались Волгой, проплывающими мимо теплоходами с туристами, весёлой музыкой, и вдруг она почувствовала недобрый взгляд. Да, несомненно, весьма недобрый, и бил он от кого-то поблизости. Фреза, абсолютно не сомневаясь, отсылает ничего не подозревающего Лафета за мороженым. И не просто абы каким, а за натуральным, подальше в «Пингвин». Сама же присела на лавку и стала ожидать развития событий.
Глядя на убегающего Лафета, Колюня возликовал. Наконец-то! Опустив бинокль, он быстро стал инструктировать Жада, что и как. Тот, посасывая пиво, кивал с умным видом.
Через несколько минут после убытия Лафета ожидающая Фреза с неподдельным интересом уставилась на вывалившегося из-за кустов румянощёкого субъекта.
Тот вальяжно развалился на лавке рядом, отрыгнул и представился, — Эдик.
Затем стёр остаток пивной пены с небритой верхней губы и продолжил, — скучаем?
Колюня дал задание прощупать (при этом Жад плотски осклабился) эту девицу на предмет, чего она из себя представляет, а задание надо выполнять.
Естественным ленивым движением погладил упругий бочок этой крошки, поднялся было выше ущипнуть за девичье, но молниеносная от души пощёчина заставила забыть на время обо всём. В глазах забегали разноцветные мурашки, лавка сама собой выскочила из-под незадачливого ковбоя, бутылка улетела куда-то, и Жад завалился сбоку от лавки, подставив на всеобщее обозрение широкий зад в коричневых брюках с мокрыми пятнами от пролившего пива. На румяной щеке проявились три ещё более румяных борозды.
Смотрящий в бинокль ответственный за операцию Колюня испытал некоторый душевный дискомфорт.
Фрезе же стало предельно ясно и неинтересно за толстяка — марионетка, подослали проверить. Она встала и пошла на перехват показавшемуся вдали Лафету. Не хватало, чтобы ещё и он добавил плейбою Эдику по загривку, там никакой загривок не выдержит, пусть ещё поживёт это простейшее существо. Самое важное она поняла: ждут их с Лафетом события, вряд ли, весёлые. Надо ей быть настороже, выяснить, кто за этим стоит, Лёньке же пока можно не говорить, а то напорет горячки, ещё, не приведи создатель, кого-нибудь покалечит и всё испортит.
Колюня тем временем, естественно, побежал докладывать Фантилу. Получив очередное гениальное поручение, зарысил в стан врагов, то есть в район, где проживали ребята из команды Була, а также находилась великолепная забегаловка «минус три звезды», т. е. конкретно к пивной «Подкова», пиво, видно, там внезапно повкуснело и подешевело!
Опираясь на свои разведданные, хитромудрый агент Савраскин в саму таверну ни ногой, вряд ли он оттуда бы вышел в костюме. Посему, заняв НП метрах в пятидесяти на скамеечке возле пятиэтажки, он приготовил канистру терпения и килограмм выдержки. Ему нужен был один из Митрох-младших, или оба, как повезёт.
Ему повезло: совсем не оттуда откуда он ждал их, появились двое из ларца, одинаковы подарки. Они спокойно шли, поплёвывая по сторонам шелухой от семечек, что-то обсуждая меж собой, пока один из них не кинул случайный взгляд на никчемную фигуру на старушечьей скамейке. Секундный равнодушный осмотр этого пигмея ни добавил, ни отнял у них настроения, и шли бы они дальше к родной пивнухе, как вдруг один из них тормознулся. Обратной связью зрительная память услужливо прокрутила ему картинку: вот сидит пигмей, смотрит на них, в руках пара пятисоток. Они так призывно шелестели на ветру, или талантливо шуршал ими этот недоросль? Надо бы подойти и понять наглеца. Один другому пошептал что-то на ухо, и братцы дружно повернули к обладателю, шоб он бул недолго здоров, манящих купюр. Щас они этого сюртука подстригут под ноль и в портмоне!
Колюня поднялся со скамьи навстречу подходящим братьям и предложил, — друзья мои, а пройдёмте вон в тот парк, посидим рядком, погутарим ладком, не возражаете? А две пятисоточки — вот они! Уже ваши! Компенсация, так сказать, за беспокойство.
От такого предложения Митрохи отказаться не могли. Опустив приятный штукарёк в карман, более расторопный изрёк вердикт, — веди Юсенин!
Колюня оторопел от такой грамотности, но спорить не стал, только похвалил обширнейший кругозор носителей известной фамилии и представителей славной династии авторитетнейших людей Подковы.
В парке, согнав с укромной лавочки какую-то парочку, Митрохи плюхнулись, достали сигареты, прикурили и уставились на агента Савраскина с прищуром недоброго ожидания. Тот постоял с минуту, молча выдерживая паузу, как бы оценивая возможности семейного дуэта, но сильно тянуть время не стал, ибо несдержанны Митрохи к чужакам, ох как несдержанны! Могут за отнятое понапрасну время и напинать больно, а Колюня не любил, когда больно. Достал свой слайдер, нашёл нужную фотографию и протянул братьям для ознакомления, сказав при этом только одно, — нужно её выключить из активной жизни на день-два.
— Как это выключить? — озадачились братья.
— Похитить, спрятать на пару дней где-нибудь понадёжней, потом выпустить. Всё!
Митрохи-младшие переглянулись, они сразу узнали сеструху этого ненавистного Дуче. Сотворить такому подляну — со всем радушием!
Но с ней, как верный ошейник на любимой болонке, таскается Лёха Пушкарь, а этого сердить вот так запросто, ну это знаете ли, солнечные лучи не любить или сосновый бор летом. В общем, жизни сказать прощальное пока, и заскользить на пару метров вниз, во владения могильного Злобдея, где корни опутывают последнее пристанище тулова безжизненного, сдавливают и высасывают, а в бороде корневищ хозяйничают омерзительные черви. Ибо Лёха мастерски может отнимать здоровье с одного удара, а без здоровья кто же долго протянет?
— Нет, приятель! Братья Митрохи не дураки! Ты уж сам как-нибудь справляйся! Спешишь на кладбище? Не будем мешать.
Они сделали вид, что встают и уходят, но Колюня остановил их жестом, не вызывающим сомнений.
— Братва! Орлы! Да неужели вы кого-то боитесь? Не верю! Подковы никогда и никого не боялись. По крайней мере, такие слухи про вас ходят, — доверительно сообщил он, — потом, кто сказал про просто так! Это финансируется твёрдым рублём, весьма шикарным таким зелёным рублём!
Колюня склонился поближе к головам братьев и вполголоса озвучил сумму гонорара.
— А план каков! Замечательный план, вы ничем не рискуете. Делов на два дня и гуляй с песнями под гармошку!
Митрохи переглянулись — ну-ка, ну-ка повтори сумму и бухти про план поподробней.
Три головы склонились над песочной площадкой, на которой острым бутылочным осколком чертились схемы, стрелами указывались направления главного удара, окружения врага и пленения оного. Если бы режиссёр какого-нибудь провинциального театра задумал изображать гротескного Змея-Горыныча за обедом, лучше образчика он бы не нашёл, не хватало только бадьи с бурдой, над которой эти головы склонились…
Этот день Фреза, прямо скажем, вычислила без труда и улизнула из дому тайком и намеренно. Она прекрасно осознавала, что на неё выйдут тем или иным способом, и обдуманно шла на обострение. Как смогла, подготовилась, при себе баллончик с ядрёным перцем, на пьяных и собак действует исключительно правильно, проверено. Волосы в тугом пучке, там пара длинных заколок, в сумочке: сотовый, зажигалка, всяческая женская мелочовка, помада там, пудреница и т. д.
Когда, захлопнув дверь, помахивая сумочкой, лёгкой походкой Фреза выскочила подобно молодой серне на волю и прогулочным шагом направилась к парку, Толстый Жад, нёсший нелёгкое дежурство недалече от подъезда жертвы, тут же набрал Колюню.
Тот, в свою очередь, отзвонился на экспроприированную у каких-то огольцов трубу братьям Митрохам. Несколько подкованных быстро снялись с места, словно стая воронья, с младшими во главе, и исчезли в зарослях так же быстро, как рассол с похмелья.
Княжна Майя Львовна медленно и с удовольствием прогуливалась по набережной, кушала мороженое, щурилась на солнышко, любовалась тёмной толщей воды матушки Волги и весьма была довольна жизнью. Из-под тёмных очков не видно было, как фиксировали её глаза каждое движение, каждого прохожего, но было слишком людно, и она решила облегчить задачу тем, кто на неё хотел выйти. А то, что выйдут, она не сомневалась, и потому направилась с этими соображениями к их с Лафетом любимой лавке. Конечно, можно сказать о легкомыслии её поступка, не зная точно, что тебя ожидает, так собой рисковать.
Никого не предупредив, не оставив даже записки, не предполагая с кем имеешь дело, и самой лезть в западню! Но, всё-таки повторимся, Фреза была девушкой не совсем обычной, она точно проанализировала всю знаковую информацию, не было там печального финиша, да и не могло быть, чай не Хьюстон и не бразильские фавелы.
Она сидела одна уже несколько минут, на всякий случай положила в углубление от провалившегося в древесину крепёжного болта специально взятую запасную пуговицу, такую же, как и на её рубашке, светло-серый перламутр.
Прошло буквально десять минут и, нагнувшись будто бы поправить кроссовки, наконец, почувствовала чужое присутствие, и тут же на их полянку высыпались горохом несколько развязных юнцов.
- — … и тут ей говорить,
- а позвольте милая
- тебя на мне женить!
Распевая, появились и оба братца, Фреза сразу узнала Митрох подкованных.
Вот этих беспредельщиков, к сожалению, она не просчитала и поняла ошибку, но поздно, её уже окружили. По наглым ухмылкам, по скабрезным шуточкам, она сделала верный и простой вывод — не отстанут и не выпустят, будут глумиться, надо бить первой! Тренированная Майка взвилась в воздух пружиной, и тут же замелькали кроссовки во всяких там маваши гери и других соприкосновений ноги с лицом, в национальных названиях страны Восходящего Солнца.
В первую минуту лишившись сразу двоих, особо близко стоявших к миниатюрной барышне в джинсах легкомысленных обормотов, подкованные опешили. Улетевшие в кусты сообщники, кряхтя и матерясь, пытались вылезти, когда события получили продолжение. Один из Митрох, подняв полководческим жестом руку, уже открыл рот для команды, как тут же его закрыл и схватился за окровавленную щеку, мы же предупреждали о десяти ножах на десяти пальцах. К сожалению эта была последняя победа Фрезы на сегодня, один из упавших вцепился в ноги, сразу сковав, второй Митроха и ещё один гладиатор схватили за руки и из всех сил держали, пока подкравшийся сзади Колюня не прыснул из баллончика нечто прямо в лицо. Сознание помутилось, и она рухнула прямо на держащего её ноги добровольца. Тот только жалобно чвякнул и затих.
Тут же из-за кустов, не теряя времени, выгнали квадроцикл с прикреплённой сзади коляской, миниатюрную Фрезу сложили пополам, накрыли каким-то ковром, и один из Митрох вместе с рулевым умчались.
На поле схватки, рассматривая ссадины и ушибы, несколько победителей и Митроха-два молча покурили, удаляя нервное напряжение, потирая тут и там, морщась и охая, и поплелись зализывать раны в свою вотчину.
Глава Х
Наконец, Хана и Руди подошли к подъезду, где, как Хана называл, был его порт приписки.
Поднявшись на свой этаж, хозяин полез за ключами, но Руди придержал его за руку.
— Слушай, Отмеченный. Скажи родственнице своей, пусть нательник уберёт подальше, лучше совсем из квартиры. Ещё пусть не проявляет внешней атрибутики, жестикуляции там всякие, пассы руками, ну, ты понимаешь! Между нами не должно быть нарушено личное пространство в размере метра, лучше двух. Да, самое главное, при общении со мной в глаза не смотреть! Боюсь сорваться и глаз лишить, а то и заморожу! Иди, я пока здесь подожду.
Хана посмотрел на спутника и, чуть помедлив, кивнул — он после этого путешествия ко всяким странностям приобрёл иммунитет и ничему не удивлялся.
Конечно, на него первым выскочил Чел, заурчал, стал тереться об ноги. Хана присел на корточки и почесал друга за ухом, взяв на руки, уселся на диван и, поглаживая, шутливо велел докладывать обо всех новостях. Котяра честно стал урчать на своём, потираясь крупной башкой об хозяина, и тут же, естественно, на них свалился со спинки дивана Маньяк, облапил хозяина, а заодно и куна. Ага, Маньяк с дивана бряк! Марчелло — маньячелло!
— Ладно, ладно. Я тоже рад вас видеть, — оттаивая душой и светлея настроением, пробормотал Герман.
Из соседней комнаты выскочила Елена Олеговна собственным организмом и, всплеснув руками, открыла было рот, но осеклась. Прижав палец к губам, хозяин квартиры покачал головой, рукой махнул в сторону кухни. Усевшись за столом с чашкой горячего чая с корицей, он кратко ввёл её в курс дела. Помогут, выдернут парня с кичи, но она должна будет соблюдать некие правила. Выполнять, что передадут через него, Германа. Главное, не суетиться и не болтаться под ногами. Придётся ей убрать крестик. В квартире будет посторонний, в его присутствии не креститься, в глаза не смотреть. Для её же блага быть молчаливой и незаметной. Бедная женщина со слезами в глазах сидела и кивала, она услыхала главное: её сына спасут от тюрьмы! Остальные детали её не волновали, да, она сделает всё, как требуется и что требуется. Когда Елена Олеговна ушла выполнять наказ, а заодно и пройтись по магазинам, Хана испытал на мгновение жалость к этой женщине и чувство стыда за излишнюю суровость, но раздался звонок, и в квартиру, наконец, зашёл Руди.
Неспешно обошёл всю квартиру, осмотрелся, одобрительно кивнул рыжему Челу, внимательно наблюдавшему с дивана за ещё одним гостем, и изрёк, — Хане тут жить ещё можно, но Отмеченный заслуживает лучшего.
Вечером, сидя на кухне за чаем с бутербродами, Хана пересказывал Елене Олеговне инструкции от Руди, тот забрался в маленькую комнату, типа кладовки, в простонародье «тёщина комната», и плющил подушку, благо там раскидывалось кресло-кровать.
Напомнив о строгом соблюдении правил, отдал уже заранее купленные Руди билеты, расписал чуть не по минутам, что и как. Помогать будут Руди, его она знает, и ещё одна женщина. Пусть Елена Олеговна не удивляется, если к ней подойдет цыганка, например, или татарка какая-нибудь. Ключевые слова «от Отмеченного», ну а там скажут, что требуется.
Выезжать нужно завтра с утра, ну а сейчас спать, утро вечера, как известно, изворотливей.
На следующий день утром, проводив родственницу, Хана, возвращаясь, у соседнего дома заметил стаю атамана Була, ещё удивился — утро раннее, а эти в полном сборе. Пожав плечами, прошёл домой, на столе обнаружил записку от Руди. Тот, оказывается, по-английски тоже отправился к месту дислокации, Германа ждут через пару дней, билеты куплены, они с деньгами в книге на столе. Точно! Раскрыв книгу, Хана обнаружил, что и не книга это вовсе, а одни имитирующие обложки, в углублении пачка денег и билеты на поезд и на автобус. Ну, дела! Хана, держа в руках всё это безобразие, решил ничему не удивляться, но быстро вспыхнувшие записка и обложки, сгоревшие моментально и без пепла, всё ж таки принудили его изумиться. Ну, что он, младенец несмышлёный!? Билеты бы себе не купил, в тот город бы не доехал? Он с удовольствием потянулся, пододвинул спящего Чела к себе, нащупал пульт…
Звонок в дверь ему ужасно не понравился. Во-первых, не вовремя, во-вторых, нервный очень, прерывистый. Да, долго ему отдыхать не дают, ну кого там несёт тяжёлая в космос и без скафандра!? Но открыв дверь, Герман по виду Була, а это был именно он, понял — стряслось нечто из ряда вон выходящее. Тот стоял взъерошенный, видно, здорово понервничал. Посторонившись, хозяин жестом пригласил пройти в квартиру.
— Чаю? У меня есть мелисса, успокаивает, как анестезиолог на операции. Давай в кухню, там всё изложишь.
Услышанное потрясло. Сначала он не понял про что речь, фреза какая-то, украли её. Золотая что ли, фреза-то эта? Потом, когда понял, что речь идёт о живом человеке, сестре их друга Дуче, напрягся. Запахло беспределом оголтелым, на ум пришёл Булыга. Да, этот мог. Дружбан детства, но Хана не мог встать в стороне от этих ребят и сделать лицо «а ля незнакомы». Они уважение вызывают, парни не подлые, дружные, плохого за ними не наблюдалось. Нет, не мог Хана их пробросить, тем более, обратились к нему в надежде на помощь, а он что, разве не поможет?
А с Булыгой, конечно, ему лучше самому поговорить, чувствует он, без подкованных не обошлось.
Бул его об этом и просил. Фрезу ищут где возможно, десятки друзей подключились, бегают, спрашивают. Даже сельские подтянулись, когда в отчаянии Бул позвонил Пыхало, попросил помощи, те без лишних вопросов выехали сразу. Сам Ставр благословил на правое дело.
Команда Була проверяет свой район, скоро закончат, а вот Хана не согласится ли с сельскими по Подкове пройтись, поспрошать там, вдруг что и всплывёт.
Ну, то, что всплывёт, Хана не сомневался, ребятам он не стал говорить об этом, понадеялся с Булыгой, по старой памяти, решить этот вопрос как можно тише. Хотя Булыга после последней ходки с Ханой ещё не пересекался, по слухам он вообще развязался, но здравый-то смысл, наверное, не совсем утратил.
Пообещав Булу помощь, Хана попросил его пять минут подождать у подъезда, обдумал, что с собой брать и решил — не будет нагружаться (постараются мирно обойтись), переоделся только посвободней на всякий случай и, потрепав Чела с Маньяком, полетел на улицу.
Бул и десятка три крепких парней стояли и сдержанно о чём-то разговаривали. Когда Хана выскочил, атаман представил ему Пыхало, вожака сельских, и, попрощавшись, умчался. Пыхало Герману приглянулся: спокойный крепыш, повадки лидера, несомненный авторитет. Всей бригадой они отошли в сторону, Хана прутком на песке нарисовал схему Подковы, кратко ввёл в курс насчёт местного контингента, предупредил о коварстве тамошних нравов по отношению к чужакам. Договорились, солировать будет он сам, но ребята должны быть ко всему готовы, такая уж там публика.
Без лишних вопросов и эмоций группа сельских и Хана направились к Подкове.
В дом, где обретались Булыга и его пристяжь, влетел посыльный Хмели. Пробираясь сквозь накуренный чад, среди пьющих и горланящих матерные частушки братков, он, наконец, разыскал одного из Митрох-младших…
Надо отдать должное, в этот раз обычно беспечная и недисциплинированная Подкова была предупреждена вовремя. Хмеля с Митрохой-младшим два, торчавшие около пивной, не могли не заметить ажиотажа на районе, более того, в отличие от Хмели, юниор Митроха знал причину этого переполоха. Они с братцем намедни пытались довести Булыге до сознания об их операции с Фрезой, но тот с перепоя только тряс головой, ничего не понимая. Так и не дослушав их, старший вонзил в себя между делом ноль пять беленькой из горла, ломоток чёрного, солёный огурчик…
— Братаны! Братишки! Да я за вас любого… хр-хррр-х… Таганка-а-а, все ночи полные огня-я-я…
Убедившись в полном отсутствии толка от данного мероприятия, Митрохи решили выждать и посмотреть на реагаж, который не заставил себя ждать.
Ничего не ведавший Лафет, как обычно пришёл к Дуче, вернее к Фрезе. Удивился её раннему уходу, но решил подождать. Сыграли пару партий в шахматы, причем Дуче играл вслепую, спиной к доске, обе, естественно, выиграл.
Потом попили чайку, Дуче, между делом, рассказал о необычном поведении сестры, Лафет задумался. Дуче, немного подумав, нахмурился. Переглянувшись, оба, не сговариваясь, ломанулись на улицу. Лафет первым делом решил проверить их лавку, может там сидит его зазноба и ждёт, а они тут в шахматы, понимаешь! Дуче сомнительно покачал головой, но спорить не стал, предложил разделиться. Наперво поскакал к Булу, тот, внимательно выслушав, начал всех обзванивать, звонил и Дуче, знакомым, друзьям, родственникам. Вскоре на Площадке собралась вся команда, стали вспоминать, кто что слышал, видел, предполагает. Оказалось, никто криминального не заметил, настораживающего тоже. В это время сверху по тропинке скатился, пыля кроссами, Лафет, все смолкли. Вид у Лёхи Пушкарёва был, скажем, небезобидный! Он протянул Булу руку с открытой ладонью, на ней лежала пуговица.
— На лавке нашёл. Ещё, там кто-то был, окурки валяются, следы разные от нескольких человек.
Дуче вгляделся в пуговицу, — Майкина! У неё такие же, точно говорю!
Вот тут ребята заволновались всерьёз, решили разлететься по району, всех спрашивать, кого только можно. Пересняли с телефонов Лафета и Дуче фото Майки, обговорили детали вкратце и рассыпались по району. Несколько часов поисков ничего не дали, Бул через Скана вышел на Вениамина, тот проникся сразу. Попросил скинуть фото, взял на себя город, пообещал организовать поиски своими ребятами, хотел даже привлечь полицию. На всякий случай Бул связался с Пыхало, тот, выслушав, предположил про месть Шляпы и сказал, что подъедут в помощь.
Точно! Как же Бул забыл? Шляпа! Вот от кого вся эта каверза. Он набрал Лафета, тот как лось метался по району, заходил в магазины, спрашивал в ларьках, на остановках — ничего! Да, все буловцы методично прочёсывали с расспросами район, показывали фото — безрезультатно!
Через пару часов на двух «Газелях» и «Уазике» прибыли сельские, родилась мысль обратиться к Хане, не мешкая, Бул поспешил к нему на квартиру. И вот идут упругим шагом к Подкове крепкие ребята, ведёт их Хана, а на Подкове в это время Митроха-младший, растолкав Булыгу, доложил о приближающейся экспансии. Тот, взревев от гнева, толком понял только одно — на них наезжают! Прут какие-то козлы колонной к ним на святую малую Родину, даёшь мобилизацию всего околотка! Уроем гадов за Подкову-матушку, не посрамим, братва! Булыга разворошил всю гопоту местную, всех дружков-приятелей построил под знамёна защиты родной вотчины, набралась немалая толпа волонтеров-беспредельщиков. В чём там дело, из-за чего сыр бор, этот татуированный коллектив знать не знает, да и знать не желает. Идут на них толпой, значит не с добра, встретим, как полагается! Когда хоть Подкова гнулась перед кем-то? Не было такого и не будет.
«Российская малина врагу сказала, нет!».
Деловито заготавливались колья и биты, тырились засапожники и финки, разными там баллончиками и травматами решили себе удовольствие не портить. Интервенты и так получат своё с лихвой! Сполна, глубокой шлюмкой! Булах своё мачете и прятать не собирался, любовно протирал и нахваливал свою «приправу». Из пивнухи дружной кучкой спешили на помощь отчизне разные личности под предводительством Хмели и Митрохи-младшего.
В общем, к приходу оккупантов Подкова была готова: засели в кустах, залегли за бугром, скрылись за поленницей, замерли, ждут! Пропылил пацан из дозорных и прямо к Булыге, на ухо пошептал и исчез.
Вышли на вытоптанную площадку Булыга, Гнутый и Булах, встали, как герои какого-нибудь вестерна, им бы ещё кольты в руки, бутылки с пивом, шпоры, широкие сомбреро, пояс-патронташ, подходящую музыку, оттеняющую торжество момента, — вылитые ковбои! Вскоре на предполагаемое поле боя недалеко от озера прибыла группа сельских и, не спеша, приблизилась к ведущему трио этих храбрых идальго. Остановились метрах в десяти, один из передней шеренги отделился, выйдя вперёд.
— Привет, Булыга. Привет и вам, бродяги, — спокойно, вполголоса произнёс незваный.
Булыга напрягся, голос знакомый… постой! Да это же Хана! Кореш с детства, вместе росли, когда-то учились в одной школе. Что-то тут не то! Этот зря не придёт.
Булыга слыхал краем уха, отошёл Хана от дел блатных, но братва его всё равно уважает, он самый опасный тут. Стадо, — стоящее за ним, это ерунда, бычки! Даже без томата.
Булыга, скрывая замешательство, присосался к бутылке, мысли лихорадочно метались. Где-то накосячили его сподвижники, или братцы… стоп! Братья ему втолковывали про девку какую-то… вот уроды! По беспределу явно, иначе Хана не вписался бы.
— Привет и тебе, Хана, — как можно равнодушней бросил Булыга, — слыхал я, от дел ты отошёл, и теперь никто ты, и звать тебя никак. Из уважения к воспоминаниям былым, даю тебе пару минут изложить, зачем припёрся сам и быков привёл?
— Это — люди, нормальные люди. Пришли со мной спросить за беспредел, который вы творите!
— Э, погоди, погоди! Ты пришёл с предьявой, так? Обоснуй быстренько, а то у нас времени мало, а делов много.
Булыга прекрасно понимал, если дать Хане время для выяснений и обьяснений, то среди подкованных начнётся брожение и сомнения, даже в его окружении могут не поддержать его, Булыгу, ибо беспредел никто не уважает. Поэтому надо ускорить свару, а там — кто сильней, тот и прав.
— Обосновать, говоришь! Ну, лови! У нас пропал человек, сестра нашего друга, вот мы и пришли спросить — где она? А если вы ни при делах, дайте нам это проверить, не найдём — уйдём!
— Проверить, это как? Обыск? А ордер у вас есть? — заёрничал Булыга, — слышь, братва, к нам с обыском пришли! Даже не знаю, что и делать? Смекаешь, Хана? Не знаю, что с тобой и бычьём твоим делать! А может, тебя в угол поставить? Или ремня дать?
Булах вовремя высунулся, — да мочить этих козлов надо, вот и все дела!
Хана сделал знак Пыхало, тот спокойно отдал команду, — приготовиться.
Тотчас в руках сельских появились цепи и дубинки, предупреждённые Ханой ребята допускали всякие варианты событий и перед отъездом запаслись, чем следует.
Из всех щелей полезли разномастные местные обитатели, тоже опасные, тоже вооружённые. Их было много, больше, чем сельских бойцов, но те уходить не собирались, не за тем пришли. Хана выбрал себе Булаха, этот недоумок со своим мечом много бед принесёт, надо его первым нейтрализовать. Прежде чем кинуться друг на друга, постояли с минуту, сверля свирепыми взглядами врага и получая ответ, словно отражение в зеркале.
А-аа-а!
Подкованные первыми попёрли напролом. Хана подобрал быстренько лежавший у ног камень и, не сомневаясь, послал в лоб Булаху, тут же в его руку удобно легла бита, Пыхало с такой же оказался рядом и озаботился. Булах, получивший мощный удар, потерял ориентацию, но «приправу» не выронил, а вот когда Пыхало огрел его от души по загривку, вот тут-то он окончательно потерял интерес ко всему, и к «приправе» тоже, так и улеглись вместе рядышком.
А-аа-аа! Круши! Мочи!
Глухие удары, выкрики, стоны, густой мат, хрипы! В злобном азарте подкованные кидались в самую гущу, с ножами, кастетами и битами, их было больше количеством, многие из них, прошедшие зону и понаторевшие в подобных потасовках, были опасные и коварные, как эфы. Потом у подкованных свербила в мозгу возмущённая мысль, которая ну никак не могла уложиться в их прокрустово понимание, — как это так, на Подкову посмели хвост поднять!? Не было такого никогда! Нет, бывало и ОМОН шерстил, и СОБР лютовал, это да, было. Но это силовики, госопричники, чего с них взять! А это кто? Припёрлись, понимаешь! Объяснения им, видите ли, подавай! Щас, подадим! Круши интервентов, братва!
Даже отъявленные в негодяйстве своём левобережные не осмеливались соваться к ним!
Сельские по простоте своей этого не знали, да и знать не хотели!
Крепкие ребята, знающие за что и на что идут, тоже очень неплохие бойцы, дружно, плечом к плечу, выдержали первый, самый яростный напор приблатнённых.
В первых рядах, на самом острие их клина стояли Пыхало и Хана, вернее стоять-то им как раз было бы смерти подобно, рубились они яростно, постоянно рискуя собой, но уже не думая об этом. Стиснув зубы, Пыхало, с едким матом Хана бились в самой гуще оголтелой и остервенелой толпы. Рядом также самоотверженно, до хруста, давали отпор их товарищи. Доставалось всем! И с одной, и с другой стороны выбывали по состоянию здоровья участники лихой забавы! В данном случае коса на камень была справедлива, — сельские защищать себя умели! Ну а здоровье, и зоной неподорванное, и деревней укрепленное, — это, как понимаете, немаловажный фактор.
Чуть раньше, до сшибки на Подкове, Клим и Вратарь встретили Лафета.
Тот с полубезумным взглядом подлетел к ним с фото Фрезы, в сотый раз, наверное, вопрошая одно и то же, — может, встречали?
С трудом добившись более разумного объяснения этому наглядному неадеквату, мужики переглянулись. Всякое видывали на районе, но это сверхмерно! Вратарь поинтересовался, почему они уверены, что Фрезу похитили? Лафет показал пуговицу от рубашки, брат её узнал, потом следы на их месте встреч. Вратарь оживился и попросил проводить на это место.
На месте он потребовал отойти в сторону и не мешать. Лафет, правда, пытался объяснить, что была тьма народу, что они всё тут просеяли чуть ли не на молекулярном уровне…
— А это что? А на следы обратили внимание?
Внимательно оглядел найденный платок с кровавыми пятнами, который Митроха-младший, раззява, уронил, щеку свою раскромсанную утирая. Потом, когда началась баталия, его просто втоптали в землю — было не до макияжа. Вратарь всё осматривал платок, даже понюхал его, потом сжал в кулаке и застыл. Лафет и Клим молчали, смотрели во все глаза: Лафет с надеждой, Клим же, зная, на что способен Вратарь, с верой в результат.
— Это подкованные. Один из Митрох был здесь. Увезли её в прицепной коляске.
Но прежде она дала им жару. Это всё.
Отстранённо, тихим спокойным голосом сообщил им эту новость этот удивительный человек.
— Это точно?
— Да, это точно.
Лафет сорвался стремительно, как арбалетная стрела, даже не поблагодарив. Через десять минут влетел на площадку, где собирались буловцы, и, подбежав к атаману, выпалил, — подкованные это! Они Майку похитили!
Поднявшийся было ропот Бул усмирил одной короткой командой, — разнесём их! Там и Хана с Пыхало. Рысью!
Как только Лафет скрылся из виду, Вратарь легко поднялся с лавки (он вообще всё делал легко) и предложил удивлённому Климу, — а нам, друже напарник, предстоит найти девочку. Вперёд, в Подкову, она сейчас актуальна как Париж, — все туда стремятся.
Клим только головой кивнул, и они твёрдым быстрым шагом направились в этот криминальный вертеп.
Тем временем жёсткая драка продолжалась, количество шло на качество, в первые минуты не понять было кто кого. Сельские стояли стойко, не стеснялись, лупцевали по полной цепями и дубинками, поддерживали друг друга, поэтому и сдерживали осатаневших в ярости своей отрицательных. Те рвались без всяких придумок, остервенело. Поблескивали в солнечных лучах финки и фиксы, с треском схлёстывались биты с дубинками, мелькали ремни с пряжками, — этим махал в основном контингент помоложе.
Появилась и сразу влилась в бой подмога из пивной. Сельским стало тяжелей сдерживать разъярённых местных, но потные, в крови, они всё-таки устояли против нового напора. Булыга, свирепый как вепрь, весь порванный, в крови и в ушибах, тем не менее, со стойким желанием рвать и метать бросался в новую и новую попытку пробиться, расчленить эту монолитную команду.
Наверное, они рано или поздно потеснили бы пришлых, их было больше, но именно в этот момент в их многочисленный подкованный коллектив откуда-то сбоку с мощью локомотива врезались два десятка спортивных парней из команды Була. Чуть опережая атамана, наконечником летел «чугунный» хлопец Лафет. Вся скопившаяся в нём за это время благородная досада вылилась на невезучих подкованных, которые оказались первыми на его пути. Наверное, излишне напоминать, что свежие буловцы с накопленной за день злостью, не жалея кулаков, выкладывались по полной! Полетели в разные стороны топоры, заточки и их владельцы, полетел и Булыга, подвернувшись под горячую руку Лафета, да так удачно! Он своей башкой встретил на пути поленницу, вдребезги разобрал её, приземлился и больше на поле боя не показывался.
Прибывшая помощь без всяких там приспособлений, только кулаками, очень качественно и быстро проредили толпу криминальных оппонентов, лишили её последних лидеров, в общем, выплеснулись на гадов основательно.
Сельские во главе с Пыхало тоже усилили напор. Коэффициент воодушевления зашкалил, и началось для аборигенов варфоломеевское действо, начался настоящий террор.
Утомлённый Хана, наконец, получивший передышку, устало присел на чурбачок рядом с лежавшим без движения Булыгой. Тот только постанывал.
Часть подкованных ринулась через озеро, распугав водоплавающих. Те, кто ещё пытался отмахиваться, тут же жёстко получали своё, но основная масса или лежала, или бежала. Некоторые ковыляли с товарищем на плече. Таких победители не трогали, да и задача сменилась — они уже рассыпались среди этих бараков в поисках Фрезы.
Дуче и тут сумел нажить ещё одного врага, раскрутив свой ремень-пращу с желанием засветить меж лопаток одному особо подлому подкованному. Подчиняясь воле глазомера, он сделал шаг назад и на высшем амплитудном махе, сам не желая того, врезал в лоб очень сильно приподнявшемуся Булаху. Как известно, на спине глаз нет, ещё известно о крепости лба у Булаха, но всё имеет свои пределы, угораздило невезучего придти в себя, увидеть свою «приправу» и поползти к ней родимой. Прилетело очень не слабо, Булах беззвучно рухнул и затих надолго. Когда Дуче в недоумении оглянулся, среди распластанных тел его глаз зафиксировал угрожающих размеров мачете. Недолго думая, поднял, примерился, да и запустил булаховскую игрушку аж на середину озера, глубина там большая, илу на дне не один метр, так, что булькнула она щукой серебристой и пропала.
Подошёл Пыхало, потный, грязный, оборванный! Кулаки все сбиты, в крови плечо и голова над правым ухом, но глаза блестят. Принёс ведро воды умыться, воду набрал на колонке проворный оголец. Хана, недолго думая, взял и вылил на Булыгу всё ведро. Тот зачихал, заворочался, приподняв голову, и обматерил Германа, мол, что гад делаешь, вода холодная ведь. Но зато взамен после холодного душа пришёл в себя, неуверенно уселся на чурбачок рядом. Похлопал по карманам в поисках курева. Тут же подлетел какой-то шкет с пачкой «Беломора» и зажигалкой, включил и стал ждать, пока авторитет не пыхнул дымом. В благодарность за рвение и уважуху был отослан императорским мановением руки. Пыхало, улыбаясь, тоже махнул рукой, и ему принесли ещё ведро воды. Морщась от ушибов и порезов, умывались, поливая друг другу из поднесённой расторопным шкетом железной кружки.
Потом повалила густая толпа соратников, нашли Фрезу, вон она с Лафетом рядом идёт. Естественно, с Лафетом, с кем же ещё ей идти, будь она трижды здорова!
Уцелевшие подкованные, восстанавливая дыхание и обрабатывая раны, удивлённо таращились на победное шествие с какой-то девицей во главе. Булыга тоже проводил победителей угрюмым взглядом и, уставившись в землю, мрачно задумался.
Победители пошли всей оравой на район, на родную площадку к реке отмываться и отстирываться. Уже слухи о виктории над неуважаемой в народе Подковой расползлись по всему району, потом просочились и в город. Как всегда, они были преувеличенными — округлые честные глаза, искренние слова о десятках павших с обеих сторон. Кстати, к счастью, обошлось без реанимации, но выбитых зубов и сломанных рёбер хватало. Примчались Скан с Рукопашником, с ними девчонки из меда. Аптечки, бинты, всё, как полагается, молодцы!
Рукопашник предложил Булу содействие полиции на предмет похищения, статья ведь серьёзная, тот увидев, как при этом поморщился Хана, поблагодарил, но вежливо попросил этого не делать.
Пришли гитаристы Шурки-Углана со своими девчонками, с берега напротив подтянулись кислотники. Обычно их, как особо прибабахнутых, только терпели, но сейчас были рады. Наконец, стало темнеть. Зажгли пару костров, откуда-то привезли несколько мешков картошки, обрадовались, стали с удовольствием запекать в пышущих малиновым жаром углях. Пива было полно, Вениамин постарался.
Нашлись и хлеб, и соль. Молодёжи собралось больше сотни, сидели у огня, под гитары пели песни, обжигали губы картошкой, любовались некоей первобытностью тёплой ночи. Отдыхали всю ночь, мирно и спокойно, пострадавшие зализывали раны, здесь на миру пережитое переносилось легче.
Уже утром стали потихоньку расходиться. За сельскими опять приехали «Газели» и «Уазик», душевно попрощались с друзьями Бул и его братия. Хана с искренней симпатией и уважением обменялся крепким рукопожатием с Пыхало, помахал рукой остальному коллективу и пошёл, не торопясь, к дому. К Челу с Маньяком, как они там без хозяина-то, небось соскучились…
Глава XI
Звонок в квартиру Елены Олеговны всё равно прозвучал резко и неожиданно, хотя она уже третий день с нетерпением ждала, когда к ней придут. Кинулась открывать двери, на лестничной площадке стоял Руди, — через час на аллее Камня, выбери свободную лавочку и жди, к тебе подойдут, — не глядя на неё произнёс скороговоркой.
Развернулся и стремительно исчез, как и не бывало. Вот так, в манере этих господ, ни здравствуй, ни прощай! Лаконично и по делу. В этом обилии презрения нормальный человек утонул бы тотчас и полностью! Только бы штиблеты, наверное, и отторгла эта ко всему человеческому, в широком понимании, брезгливая пучина.
Но Елена Олеговна в этом смысле в настоящее время не была нормальной. Хождение по следователям, поиски денег на адвоката, сознание бессилия перед системой, которая назначила её сына виновным, высосали её и опустошили.
Выгодно кому-то назначить именно её парня виновным, а настоящий преступник на свободе гулять будет. А она точно знает — чист перед законом Антоха! Он домой пришёл вечером, после душа спать забрался, больше никуда не выходил! Она ночью вставала, видела сына спящим. А ограбление было совершено около полуночи, наглое, с избиением. До сих пор мужчина в реанимации лежит. Сколько она следователю ни объясняла, ни доказывала, не верит и всё! Или делает вид, что не верит.
— Вы лицо заинтересованное, что угодно наплетёте, лишь бы сыночка отмазать! Есть другие свидетели? Ах, нет!? Ну и выйдите отсюда, не отнимайте время, не мешайте работать!
Чувствуя предвзятость и несправедливость, в тоже время, ощущая свою беспомощность, она вспомнила про Германа, про ведунью Фалю. Она к Герке в детстве по-доброму относилась, вспоминала часто. Вспомнила и о том, как в своё время ей мать говорила о Фалькиной силе. Сила эта недобрая, грешная, не от создателя. От мрака и тьмы она! Вот и решилась на крайний шаг, взять грех на душу, собралась и поехала к Герману, пока не поздно, пока не уморили Антоху в камере. Он — мужчина, на единственном свидании не жаловался, но по внешнему виду она определила, тяжко там парню неимоверно.
Да и следователь, паразит, намекал — не подпишет чистосердечное, не сознается, такую жизнь сыну устроит, а может и вообще не будет жизни у сына. Неудивительно, после таких высказываний, после всего пережитого, выгорел разум, остался лишь материнский инстинкт.
На аллее Камня, вот ведь название! Не надо и придумывать, немного в стороне лежит огромный валун, наподобие Софиевского Камня смерти, который, если верить легенде, при работах опрокинулся и…
У графа Потоцкого на два десятка крепостных стало меньше. Но граф ничего не жалел для любимой Софьюшки, камней-то таких и не очень много, а крепостных полно, граф их и не считал, больше там на два-три десятка, меньше ли, какая разница? Лишь бы в имении пруды и озёра были, ручьи текли, фонтаны журчали разные, деревья диковинные со всех окраин земного шара росли в дендрарии.
В назначенное время Елена Олеговна вступила на первые плиты аллеи. Между делом, надо отдать должное красоте этого места — аллея была ухоженная, гостеприимная и даже уютная. По обеим сторонам росли рябины и лиственницы, кое-где виднелись молодые сосенки. Газоны подстригали триммерами, повсюду стояли лавки без спинок, зато с забетонированными намертво основаниями — захочешь, не сдвинешь!
Солидные лакированные берёзовые бруски, прикреплённые на совесть к чугунным основаниям, подчёркивали незыблемую стабильность и пресекали всяческие крамольные потуги куда-то перенести, развернуть и т. д., возникающие обычно у сверхэнергичной молодёжи. Но и они вид не портили, странным образом как-то вписались, или уж привык людской глаз не отмечать такие монументализмы, кои имели практическое объяснение, понятное умудрённому в жизни индивиду.
К досаде Елены Олеговны все лавочки были заняты. Она прошла аллею до конца и убедилась — даже здесь, в сущей, казалось бы, мелочи, провидение было настроено к ней исключительно равнодушно. Приученная выполнять точно до запятой приказы и требования начальства на работе, она даже не задумалась что-либо и здесь изменить. Так и прохаживалась по аллее в поисках свободной лавки, но лавки никто и не думал освобождать. Одну оккупировала молодёжь, другую, наоборот, старушки дружной стайкой. Тут же чинно выпивали в самом центре три товарища, недалече целовалась парочка, там играли в карты, рядом бренчали на гитаре и никто ни на кого не обращал внимания. Неизвестно, сколько бы она ещё так бродила неприкаянной сомнамбулой, но откуда-то возникшая стайка роллеров, проезжая, зацепила метким словом великолепную пятёрку картёжников сразу послеармейског возраста, да ещё при этом уронила бутылку пива, мирно стоявшую на асфальте. Те, взревев о неуважухе к святому, в частности к погранцам, сунули карты в карман, в два глотка допили пиво и кинулись в погоню! Ну, а что им, бывшим пограничникам, привыкать что ли кого-либо преследовать! Они заодно и службу вспомнят.
На свободную лавку тут же присела Елена Олеговна, но к её неудовольствию следом моментально плюхнулась ещё какая-то толстая баба с пакетами, корзиной и немалой сумой. По-хозяйски расположив весь этот скарб, похожая на крестьянку с пригородного поезда баба, наконец, обратила внимание на соседку.
— Рассказывай! — неожиданно сверкнули острые глаза, — Хану знаешь! Ну, вот и давай, всё что на уме выкладывай!
Кое-как сформировав мысли, Елена Олеговна постаралась толково, с нужными деталями обрисовать ситуацию, при этом эмоции сдерживала, всё, как учили.
Выслушав её, баба с минуту молчала. Положила руки на корзину, закрыла глаза и вроде стала чуть покачиваться, будто подчиняясь такту звучащей внутренней мелодии, но, может, это и показалось.
— Вижу, не врёшь. Прикрывают твоим двух шлепков коровьих. Правда, у одного из них папаша непростой. Да и второй из семейки со связями, но это здесь, в жизни этой, они кто-то… — непонятно проговорила тётка, — ну да наши всё равно будут. Ладно, завтра пойдём к следаку, посмотрим на этого карася. Жди дома, — она встала и стремительно удалилась прочь, освободив лавку.
Следователь районного следственного отдела Климкин, не выспавшийся и злой как тысяча шакалов, шёл по коридору, машинально кивая коллегам, попадающимся навстречу.
В последнее время что-то слишком много поганых мелочей стали портить ему кровь, то машину поцарапают, то сыну в школе нос разобьют, младшей, простите за выражение, новое платьишко дерьмом изгваздали. Пришла домой вся в слезах и с таким амбре!
Какие-то мальчишки цыганской наружности обкидали. Странно, никогда здесь раньше не вертелись цыгане. Конечно, та в рёв, платье выкинули, а она вот уже три дня дома сидит, на улицу не выходит, насмешек боится больше чем этих мелких золотарей цыганских. Детвора такая жестокая!
А вчера среди ночи, разбив большое стекло, в комнату влетела огромная сумасшедшая ворона! Устроила жуткий переполох, всех домочадцев напугала, перебила кучу всего, нарезая круги по комнате и хрипло каркая, изгадила всё, что можно, и улетела в разбитое окно.
Жена и дети до утра не спали, обсуждали небывалый случай. Климкин успокаивал, говорил о незначительности выходки одной из врановых, у которой просто перемкнуло что-то в башке безмозглой, даже вспомнил случай, как такая же ворона врезалась в лобовое стекло на полном ходу. Стекло пошло трещинами, приятель, чья была Хонда, пошёл пятнами и неформативной лексикой, но поездку пришлось прекратить и вернуться, благо отъехали недалеко. Климкин вроде бы удивился, стекло в общем целое, могли бы доехать, но хозяин машины кратко, но ёмко объяснил — дурная примета, лучше дома сидеть! Правда домочадцам он приврал что, было всё благополучно, всё нормально и не обращали бы они внимания на эти пустяки, мол, вообще ничего не случилось и т. д.
Вдобавок ко всему и на службе начальник стал интересоваться, чрезмерно на взгляд Климкина, как тут, да как там дела? Ему одно подавай, нужным людям другое. Вот и вертись, понимаешь, в таких условиях! Мд-а-а, сложное время, как жить дальше? Он только вздыхал сокрушённо и продолжал в том же духе жить, служить и делишки свои проворачивать. Ещё хорошо, с этим Трухловым время есть, пока конкретно не спрашивают, Климкин надеется всё-таки додавить его. Он уже и в камеру подсадного блатняка перевёл, пусть этого упрямца попрессует. А пока ни мотива, ни доказательств, один свидетель, купленный роднёй сынков-беспредельщиков, да и тот ненадёжный. Копни поглубже — поплывёт как миленький! Это ему, Климкину, копать не резон — уплачено! А другим? Если он время протянет, или мамаша его путного адвоката наймёт, всё! Вскроются процессуальные нарушения, передадут другому следователю и до суда не дойдёт! Он-то отвертится, ну влепят выговор, а вот люди нужные огорчатся, и последствия могут быть гораздо хуже.
На лавке напротив его кабинета сидели две женщины, обе активно не понравились следователю, особенно та, в чёрном платке. Одна-то — мать Трухлова, он её узнал, вторая — незнакомая, и он насторожился, правда, на адвоката она не тянула, типаж не тот.
— Вы ко мне? — не здороваясь, обратился он к женщинам, — через десять минут освобожусь и приму.
Пройдя в кабинет и едва успев поприветствовать коллегу Ржезача, капитана делящего с ним их кандейку, (так они между собой называли свой кабинет), он с неудовольствием узрел, как следом сунулась любопытная рыжая башка.
— Вам чего? — поинтересовался Ржезач. Вообще-то, его для удобства коллеги именовали Ржач. И кратко, и отражает суть, тот ещё любитель похохмить.
Башка обшарила кабинет глазами, пробормотала невнятно об ошибке и поисках какого-то начальника и исчезла.
— Видок у тебя, товарищ Климкин, не того! Не внушает здорового оптимизма и веры в твоё светлое настоящее и перспективное будущее!
— Зато у тебя оптимизма на бригаду хватит, — буркнул следователь, раскладывая бумаги на столе, — и лыбу убери, сейчас пара баб придёт, тут слёзы начнутся, истерика.
Так что, не впишешься ты со своей жизнерадостностью в сей колорит.
Инспектор Ржезач хотел что-то возразить, не в правилах оного было отступать в словесных баталиях, но вдруг побледнел, схватился за живот. На лбу выступила испарина, и он, скрючившись, враскоряку, бочком как краб, молча и стремительно покинул кабинет.
Проводя удивлённым взглядом коллегу, Климкин взялся было за бумаги, но дверь распахнулась и вошла та, вторая, в чёрном. Спокойно и уверенно проследовала до стула, не спеша, с достоинством уселась и подняла глаза на опешившего от такой наглости следователя.
— Я вас не вызывал, выйдите и подождите в коридоре, когда освобожусь…
— Заткнись и слушай! Тоже мне министр картофельный! Освободишься ты не скоро, это я тебе, опарыш, обещаю, баланда ждёт своего героя.
Глаза-сканеры прожгли до печёнок продажного служителя юстиции, тот непроизвольно поёжился, но система за двенадцать лет службы подковала его, и, хотя интуитивно он прочувствовал опасность, характер терять не собирался.
— Я вот вас сейчас в камеру определю по-быстрому, суток на пять. За хамство к представителю власти при исполнении служебных обязанностей, посидите, подумаете, а потом поговорим.
— Да ладно! Это ты, купленный-перекупленный червяк ничтожный, мне ещё и угрожать смеешь! Власть! Обделаешься всласть! Деньги-то ещё не истратил? Серебряники, за Трухлова полученные? Так верни скорее, не пригодятся тебе деньги-то эти! Нет, надо, пожалуй, тебя в психушку определить, для всех удобней будет! Ничего, поколют тебя заморыша годик-другой, глядишь, и жизненные ценности изменятся!
— Вы, гражданочка, что-то путаете меня с кем-то, кабинет мой с базаром полным клух-колхозниц! Здесь я всякого повидал и наслушался! Врывались сюда бывало бойкие, орали, угрожали! Уверяю вас — не тот случай! Потом смотришь, неприятности у людей сплошные, бойкость куда девается, а посидят чуток, совсем понятливые становятся…
— Ошибаешься, мозгляк! Такого твой кабинет, пока твой, но это мы быстро исправим, ещё не видел. Неприятности сплошные у тебя уже есть, будут ещё масштабней, устроим чрезвычайно легко! Оскал твой уберём мгновенно, клыки-то выбьем враз, будешь знать, тля продажная, на кого хвост поднимать!
Климкин понятливо кивнул, хотя произвела впечатление эта тётка на него гнетущее, но отступать он и в мыслях не держал. Протянув руку, пододвинул телефон, не спеша, даже показательно лениво, стал карандашом набирать номер. Номер почему-то не набирался, карандаш выскакивал из цифровых ячеек, попробовал пальцем, но рука вдруг онемела и повисла.
Тётка в чёрном насмешливо наблюдала за ним. Самое странное, он не почувствовал страха, наоборот, упрямый азарт — кто кого! Разминая руку и с облегчением ощущая как возвращается чувствительность, (вот ведь нервы, ну нельзя так нервничать), он, в свою очередь, наблюдал за чёрной. Гипнотизёрша, видимо, экстрасенша какая-нибудь, на оладьи ртуть им вместо варенья! Лады, разберёмся, дай срок. Вернее, надо будет, и срок дадим! Мы лучше дадим!
— У тебя один день, — буднично произнесла посетительница, поднимаясь, — если Трухлов через это время не выйдет из следственного изолятора, пеняй на себя!
Глядя на захлопнувшуюся за незваной и крайне неприятной бабой дверь, растирая руку, следователь впервые озадачился: мамаша Трухлова не зашла, эта же особа производит впечатление осведомлённой дамы, к тому же взгляд безбоязненный. Так себя ведут те, кто за спиной чувствует нехилую поддержку, надо выяснить кто такая, причём, срочно.
Он выглянул в коридор, точно, уже на выходе с их этажа мелькнула эта чёрная дама и мамаша жертвы. Он бросился лихорадочно накручивать диск, звонить операм на предмет слежки за этими бабами.
Через полчаса вернулся Ржач, несколько бледный, но просветлённый и лёгкий, словно воздушный шар. Климкин недобро на него покосился, но ничего не сказал. Непривычно и несвойственно для него, но молчал и Ржач, уселся на своё место, стал просматривать дела, не было обычных подначек и шуточек, анекдотов и трескотни про баб.
Тем временем опера объекты приняли, и каждый повёл своего, ибо они по выходу сразу разделились. Опер, который следил за Еленой Олеговной, добросовестно довёл её до дома, потом пооколачивался во дворе, сыграл с одним пенсионером в шахматы, с другим поломал голову над кроссвордом и, убедившись в бесполезности дальнейших бдений, отправился попить пивка с чистой душой.
А вот его коллеге не повезло. Нет, сначала всё шло по-накатанному, чёрная дама весьма заметная издали, прекрасно читалась, а опер был опытный топтун. С невыразительным лицом, среднего росточка, в руках кепочка «одень-сними» — абсолютно непримечательная личность. В кармане рубашки очки из этой же серии, другим словом, должный уровень маскировки для этого объекта был соблюдён. Без труда он сопроводил даму на вокзал, легко сел следом на пригородный поезд, не утруждаясь особо, проехал шестьдесят километров и вышел следом на какой-то станции. Дама впереди шествовала чинно, словно парусник при лёгком бризе, агент Осин, так была фамилия опера, тоже не спешил. Читал по пути названия улиц, объявления, качал головой от удивления! А удивительное, действительно, было! Вот, к примеру, станция называлась ни много ни мало — Уклейма Разделочная! А улица сразу за вокзалом! Требушная! А рядом проходит Пурхдезитова! Это же в какую похмельную голову пришло такие названия прилепить? Склады Винчуевские!
Осину почудилось попадание в параллельный мир, в отражение от зеркал комнаты смеха. Спохватившись, поддал ходу, «чёрная» мелькнула у толпы возле пивной бочки и исчезла. Тогда он заспешил следом, но буквально тут же неудачно врезался в рыжего парня с кружками в обеих руках, который шёл от бочки в поисках удобного местечка. Кружки полетели на землю, содержимое удачно выплеснулось на агента и частично на парня. Следящий проворно прошмыгнул мимо рыжего, но врезался в волосатого мужика и тоже с пивом. Получив дэпэ пенного на рубашку и брюки, увеличив счёт выбитым кружкам и очень ловко извернувшись от взревевшего волосатого, он, было уже, улизнул от мести орущих благим матом пострадавших, но, видимо, запас везения для него на сегодня закончился. Незадачливый опер зацепил ножку летнего стола, и полетели ещё кружки, обрывки газет с вяленой рыбой, мат стал гуще и желающих на сатисфакцию добавилось. При этом агент Осин потерял на мгновение ориентацию в пространстве и немедленно получил душевный футбольный пинок в корму. Полетев навстречу подставленным кулакам лишённых пива жаждущих, он и не надеялся на амнистию. И это было правильное решение, ибо толерантным этот взбулгаченный коллектив любителей Жигулёвского светлого назвать было нельзя. Поэтому, получая по рёбрам, по голове и прочим частям тела, закрываясь по мере сил, он стоически переносил тяжесть бытия, понимая про настрой общества, как крайне негативный, пока особенно удачный удар мстительного рыжего не отключил ему сознание.
Невезучий соглядатай пришёл в себя от энергичного потряхивания, оглядевшись, увидел родные погоны. Вот только он, почему-то сидя на грязном асфальте, подпирает спиной вокзал, а перед ним два дружелюбных сержанта постукивают по ладоням резиновыми демократизаторами.
— Што, гражданин? Прогрессируют жизненные осложнения? А других спальных мест мы не приемлем? Вставай, падаль!
Двух гостеприимных ударов по организму лечебными дубинками хватило для моментального прихода в себя.
— Послушайте, вы чего? С ума тронулись? — кривясь от боли и душевных мук, поинтересовался гражданин, — своих бить! Наверняка транспортники Уклеймские?
Сержанты переглянулись, — не поняли, что ты вякнул?
Послышались глухие удары по мягкому и короткие восклицания.
— Хватит, хватит! Я всё понял! — вклинившись в паузу и подняв руки, воскликнул задержанный, — у меня в заднем кармане удостоверение, позвольте, господа сержанты, я его достану…
Но удостоверения не оказалось ни в заднем, ни в каком другом кармане.
— Нету… . Неужто потерял? — жалобно проблеял самозванец, растерянно глядя на добрейшие улыбки вокзальных стражей порядка. Посчитав сравнение с господами за оскорбление, наглую ложь представителям власти при исполнении непростительной, сержанты незамедлительно увеличили дозу внушения наглецу.
Когда, наконец, его под руки привели и кинули в здешний обезьянник, после всех злоключений опер Осин напоминал собой овощ. Его многострадальный организм кинули на бетонный пол, как мешок с фаршем, и удалились.
Широкая скамья была занята честными сидельцами, ещё двое сидели на корточках спинами к шершавой стене, и, когда к ним кинули этого окровавленного субъекта, поднялся ропот.
— Слышь, начальник! Куда ещё-то! Места и так нет!
Сержанты и дежурный, не обращая внимания на вопли маргиналов, удалились с сознанием честно выполненного долга перед отчизной.
Читать бесплатно другие книги:
