Золотая Серединка Доманчук Наталия

– Припёрлась! Где ты шлялась, дрянь!

– Оооо, щас расскажу, – Лето разула зелёненькие в белый цветочек туфельки и побежала на кухню.

По дороге она взлохматила волосы Весне, клюнула в щеку Зиму, отобрала у неё в вилку и, наколов сразу три пельменя, отправила их в свой алый ротик. Потом она подбежала к холодильнику, что-то вытащила оттуда, из буфета достала яблочный сок и прям из пакета выпила добрую половину.

– Ево завут Фетр, – с полным маковой булочки ртом сообщила она.

– О, – отозвалась весна, – Фёдора у нас как раз ещё не было!

– Та не Фетр, а Фетр! – замахала руками Лето и ещё откусила от булки.

– Лично мне всё равно как его зовут, потому что больше я на твои уговоры не пойду, – заявила Осень, – сегодня уже 5 сентября и я сейчас же выхожу за порог и можешь меня даже не уговаривать.

– Такого у меня ещё не было. Он не просто влюблен в меня. Он от меня без ума!

Осень делала вид, что не слышит её: она достала из комода чемодан и стала в него кидать первые попавшиеся вещи: телесные колготки, зонтик, который всё это время прятался возле холодильника и оранжевые, из облепихи, бусы, которые почему-то валялись на подоконнике.

– Кто он? – вяло поинтересовалась Зима, помещая в рот последний пельмень.

– Он из Москвы, – как бы между прочим, но на самом деле с гордостью ответила Лето.

– Фи, из Москвы, – скривилась Весна, – ужас, знаю я этих москвичей, они такие капризные! Был и у меня один Фёдор, москвич. А до меня он и Зиму, как оказалось позже, любил.

– Да, детка, эти москвичи такие переменчивые, – согласилась Зима. – И они вообще никого не любят. Даже себя! Посмотри как они работают, как идиоты!

– Моего Пётр зовут. Это во-первых, – уже прожевав отозвалась Лето.

Весна опять её перебила:

– И Пётр у меня был. Даже 3 Петра было!

– Мой Пётр любит только меня. В этом я уже убедилась, поняли? Это во-вторых. А в-третьих, вы меня всё равно не остановите. Он ждет меня через час у памятника Пушкину. И, – она набрала побольше воздуха и почти закричала, – он предложил мне жить вместе!

В комнате, цепляясь за портьеры, повисла тишина. Все смотрели на Лето, а она смотрела на свои голые колени. Молчание прервала самая старшая и самая мудрая из сестёр – Зима:

– Где? Где вы собираетесь вместе жить? В Москве?

– Почему бы и нет? – скривилась Лето.

Три сестры громко рассмеялись. А весна хохотала так, что у нее из глаз полились слёзы: у неё всегда так – глаза на мокром месте.

– А разве не МЫ всё решаем? Почему, ну почему я не могу жить в Москве круглый год? Петр уже снял нам квартирку на Тверской. Ну, девочки, ну пожалуйста! – захныкала она и кинулась в колени Зиме.

– Да где угодно, – спокойно ответила ей Зима, погладив по головушке, – только не в Москве. Езжай с ним в Египет, в Кению, в Абу-Даби! Дать глобус?

– Нет. У него бизнес в Москве. И он ну никак не может уехать. А я не могу без него. И он не может без меня. Понимаете?

– Деточка, москвичи продажные! Они и меня любят в зимние каникулы. Знаешь, как сильно любят? – спросила Зима и показала на шее засосы, – уже полгода прошло, а любовь до сих пор на шее!

– И меня они очень любят. Особенно на 8 марта. Все так наряжаются, так расфуфыриваются, тюльпанами на год вперед закупаются. А потом, что? Ах, поскорей бы Лето!

– Вот именно! – опять закричала Лето, – они всегда-всегда ждут и любят только меня! Кого ни спроси – все меня любят.

– Глупая девочка они любят не тебя, а отпуск.

– Нет. Я вам всем заявляю – нет. Пётр любит меня!

Осень в этом споре почти не участвовала и успела собрать свой большой жёлтый чемодан:

– Ну всё, сестренки, я пошла!

– Осень, миленькая, ну пожалуйста, ну не езжай в Москву. Езжай в Бобруйск, в Новосибирск съезди…

– В Новосибирск уже Зима меня не пустит, она завтра туда собирается. Погоди, а чего я с тобой торгуюсь? – и Осень взялась за чемодан.

Лето начала истошно кричать «Убивают», кинулась отбирать у неё желтый ящик и наступать на ноги, чтобы она сделала шаг назад.

– Эй, курицы, хватит вам! А то сейчас как возьму посох, как шарахну им по Кремлю – и обе улетите в Тунис. Не будите лихо, пока оно …тихо… – гаркнула Зима и устроилась рядом с Весной под пледом.

– Поняла? – шепотом заговорила Лето, – сейчас разозлим её и обеим конец. Ну дай мне ещё недельку, по-по-по-пожалуйста!

– Ладно, собирайся, – предложила Осень Лету. – Пойдем вместе к этому твоему Пушкину и ты сама посмотришь кого он выберет.

Лето кивнула, встала на ноги, поправила свою пышную накрахмаленную юбочку и пошла за Осенью.

Петр стоял у памятника с букетом цветов.

Сестры остановились неподалеку, чтобы обсудить план.

– Вот мудак, – воскликнула Осень, – ну мудак, это же видно!

– Он просто москвич, – воздела руки к груди Лето. – И очень красивый, правда?

– Ну хорошо, красивый мудак из Москвы. Иди!

– А план? – испугалась Лето.

– По ходу разберёмся! Беги к нему! – и Лето смело зашагала на встречу к Петру.

Пётр увидел свою любимую и замахал букетом:

– Как я по тебе соскучился, – он схватил Лето в охапку и закружил прямо у ног великого поэта.

– Познакомь нас, пожалуйста, – как гриб после дождя появилась Осень и похлопала сестру по плечу.

– Ах, да, знакомься, это моя сестра.

Петр взглянул на Осень и замер. Её рыжая копна волос развивалась по ветру и слепила своим блеском прохожих, её глаза – яркие и игривые, как тёмно-синие звездочки, манили своим светом и притягивали внутренним огнём, а губы, сочные и нежные, звали и сводили с ума. На ней было ярко-оранжевое платье, которое дополняли красные рябиновые бусы, обрамляющие тонкую, длинную шею.

– О, Боже, какая красавица! – воскликнул Пётр.

Лето ударила его букетом в пах:

– Свинья!

Пётр даже не заметил этого, он смотрел с восхищением на Осень и не мог оторвать от неё своих липких глаз.

– Иди домой, дорогуша, там Зима на год вперёд пельменей налепила – поешь, успокойся, – подмигнула Осень сестре и взяла под руку Петра:

– Пойдемте в парк? Я там неприлично красива!

И Лето, бросая на землю холодные от злости слезинки и поправляя на ходу свою накрахмаленную юбочку, которая уже давно потеряла свой товарный вид, поплелась к дому. Её грязные зелёные туфельки в мелкую белую ромашку монотонно, как гребцы в лодке, отбивали шаги в родной дом. Она шла и клялась, что больше никогда и ни за что она не останется дольше своего времени. А в Москву вообще решила, больше ни ногой. Конечно, потом, укрываясь мягким одеялом, и обнимая любимых сестёр, она взяла свои слова назад. Потому что у нее ещё вся жизнь впереди, и будет ещё её время, и будет опять Москва, и будет опять любовь, а может когда-то она и останется… до октября. Кто знает?

Я улыбнулась:

– Какое прекрасное осеннее утро. Замечательный рассказ.

– А критика?

– Мне всё нравится. Осень получилась такой выпуклой, яркой, мне нравится.

– А Лето нет?

– Мне кажется, другим сёстрам этого и не надо было. Ты сделала акцент на Осени и это правильно. – Я допила чай и направилась в комнату одеваться. – Уже почти двенадцать. Ну мы и сони с тобой!

– Мы бизнес леди. А им в воскресенье нужен отдых. Камеру не забудь. И включи её ещё в машине, договорились?

– Да, всё сделаю, не волнуйся.

– Самое главное – быть правильной, нудной и рыдать.

На встречу в Эдвардом я пришла вовремя. Специально не хотела опаздывать, так как была уверена, что Таша этим точно грешила.

– Я так рад! – Эдвард преподнёс мне букет прекрасных роз и поцеловал руку.

– Я просто не знал ваш любимые цветы. Поэтаму купил розы.

– Спасибо, розы очень красивые цветы. А моих любимых всё равно сейчас нет. Мне очень нравится сирень.

Он закивал:

– Почему-та я так и думал. Вам идут эти цветы.

Он предложил мне сесть за столик.

– Нет, там накурено. – закапризничала я.

Он указал на столик у окна, но мне он тоже не понравился. У стеночки – тоже был мне не мил.

– У вас что-та случилось, я вижу.

Ну что? Актрису заказывали? Ах, давно я не плакала? Самое время пореветь. И я зарыдала, мы уселись за первый попавший столик и я стала жаловаться на свою жизнь.

– У меня целлюлит. Он у меня на всей попе, на ногах и даже тут, внизу, – и я указала на щиколотки.

Он поначалу пытался что-то возразить, но я его быстро останавливала и продолжала свои жалобы:

– Я его мажу-мажу всякими кремами антицеллюлитными, а он всё есть и есть. Я и скраб купила с мятой и цитрусовыми, я купила себе большую щетку с натуральной щетиной, у меня даже есть ролик специальный! А ещё я делала массаж! Баночный массаж. Знаете как это больно? Это берут гелевую банку, прислоняют ее к попе, высасывают из нее воздух и вот таким орудием елозят по заднему месту. Я так рыдала на этой процедуре. Двадцать раз ходила туда, а сегодня с утра встала у зеркала и вижу – ничего не помогло. И ещё у меня появилась морщинка на переносице, и вот тут возле правого глаза тоже. – Я приблизилась к нему близко-близко, чтобы и он смог разглядеть мою мимическую морщину, – Вы же даже не представляете себе, что это значит, ходить с морщинкой возле правого глаза! Вот если бы ещё возле левого было – тогда полбеды. А получается, что только возле правого и мне постоянно приходится щуриться на левый, чтобы и там тоже была.

Он так меня внимательно слушал, иногда даже кивал, как будто понимал все мои проблемы, а один раз даже замотал головой, мол «Ну ты посмотри, как человек мучается!».

– А ещё этот палец! – я подняла вверх свой загипсованный средний палец.

– Болит, да? Я заметил есче при встрече, но побоялся спросит.

– Я бизнес леди! Я работаю в банке. Я очень важная персона, – тут я опять разрыдалась, – и хожу с этим пальцем. Мне очень неудобно. И ещё многие смеются, когда видят меня в строгом костюме и с этим пальцем, – я потрясла белым гипсом у его носа.

– Но ведь это временно. Потерпите немного…

– Я хочу жить сейчас и здесь. Я не хочу жить завтра. Нет. Завтра тоже хочу, но, – я высморкалась в носовой платок, – вы меня не понимаааааете.

И опять зарыдала.

За это время официант два раза к нам подходил, но Эдвард ему махал рукой, чтоб он испарился, а сам не сводил с меня глаз. Когда все рыдательные темы я закрыла, мне пришлось искать другие жалобы на жизнь:

– А ещё знаете что? Мне надоело бороться с манипуляторами, – я опять прикрыла лицо руками.

– Кто это? У Ваз на работе? – поинтересовался Эдвард.

– Вот Вы знаете, какой метод манипуляции считается самым жёстким?

Он замотал головой, что не знает.

– Война! – я возвела руки к небесам. С моим забинтованным пальцем это выглядело очень комично, я еле-еле справилась с собой, чтобы не рассмеяться. – Война – это… – очень хотелось сделать паузу, как его высочество в фильме «Тот самый Мюнхгаузен» и сказать, что Война – это война, но тогда бы я точно рассмеялась, а в этой ситуации этого делать было нельзя:

– Я – за честную борьбу, или скорей всего даже за то, чтобы я была готова к этой борьбе или хотя бы знала о ней! А что получается на деле?

Эдвард вопросительно посмотрел на меня, ожидая развязки.

– Ведь как было раньше? Вспомните эту агрессию между сыновьями Эллады и Трои за обладание прекрасной Еленой. Тысячи людей стали жертвами манипуляции, и среди них герой Одиссей, который вынужден был покинуть свою прекрасную Пенелопу и только что родившегося сына. Ради чего? Здесь же явное противоречие между целями Одиссея и того, кто им манипулировал. Одиссею нужна его семья и родная Итака, а кто-то там желал захватить Трою под самым нелепым предлогом. Как будто в Трое не было прекрасных женщин равных Елене. Последствия этой манипуляции я уверена, Вам хорошо известны?

Эдвард как-то не очень смело кивнул, но я решила продолжить:

– Или возьмём средневековые Крестовые походы. Десятки тысяч людей шли сражаться за Гроб Господний, тем самым укрепляя господство Христианской религии и Католической церкви. Зачем? Да, соглашусь, что в те далёкие времена примеров массовых манипуляций было множество, но они имели конкретные цели и несколько ограниченный характер. Но меня крайне нервирует совсем другое!

Эдвард опять на меня вопросительно посмотрел. Но всё ещё с интересом.

– Вот как только на мировую арену вышла Великобритания ситуация во всех сферах жизни круто изменилась. Я имею ввиду, что именно Британия дала миру ту строгую систему цивилизационных представлений, которая стала прекрасной болванкой для одурманивания миллионов людей. Именно Британия впервые создала технологию формирования НУЖНЫХ мозгов и, соответственно, сознания. Ведь что получается? Достаточно с детства дать определённые представления, сформировать нужные стереотипы и варианты поведения и они будут господствовать в сознании всю оставшуюся жизнь. Мне кажется, именно британцы впервые установили власть стереотипа как идеальной системы предпочтений, хотя всегда существовали традиционные предпочтения. Что же такое стереотип, спросите Вы?

– Да, спрощу, – бедный Эдвард, как только мог, пытался поддержать беседу.

– Стереотип – это нечто несуществующее в природе, соответствующее идеальному представлению о вполне реальных явлениях и объектах. Он имеет исключительно идейную, идеальную природу и может существовать только в сознании. Пожалуй, стереотип стал в некоторой степени извращённым воплощением теоретических изысканий Гегеля.

Всё. Вот тут, на Гегеле он уже потерялся. Поэтому пришлось ещё немного напрячься, чтобы добить его: я сказала ещё несколько предложений гениального бреда, которое лилось из моих уст само по себе и через минуту заметила, что глаза Эдварда были пусты. Даже официант, со своим дурацким меню, перестал к нам подходить, а стоял в трех шагах с открытыми, но не живыми глазами.

Когда я замолчала, Эдвард понял, что от него срочно требуется поддержать беседу, оживился и спросил:

– 

И что нам делат?

Я вздохнула, развела в стороны руки и спросила:

– Мы заказывать что-то будем?

Мой кавалер секунд десять молча смотрел на меня, потом понял о чём я говорю, засуетился, замахал рукой официанту, который подбежал к нам на ватных ногах и ещё через пару минут я была готова начать новый доклад на тему «Лимонный пирог – как первый путь манипулирования моим настроением».

Действительно, настроение сразу поднялось, пирог был не идеальным, но и не критически ужасным, но так как я четко помнила, что рот закрывать нельзя, я начала опять свою болтовню:

– Вот, знаете, я не очень уважаю все эти пироги, которые непонятно где и кем сделаны.

– Я тоже! – восхитился Эдвард.

– Я никогда не покупаю торты и пироги. Всё пеку сама.

– Вы – потрясающая женщина! – опять восхитился Эдвард.

Надо было срочно что-то сделать, чтобы он меня принял за зануду. Я подняла руку вверх, чтобы ко мне подошел официант.

– И это всё, на что способен Ваш кухен? – спросила я и скривилась.

– Кто? – побледнел официант.

– Кухен – это повар по-немецки. – Как бы между делом, но, очень недовольно ответила я.

– Дайте, дайте нам есчо меню! – закричал Эдвард, расстроенный тем, что пригласил меня в кафе, где мне ничего не нравится.

Официант метнулся за меню и через секунду подал его мне. Я листала и кривлялась:

– Зандкухен есть у вас?

– А что это? – осмелился спросить официант.

Я посмотрела на него как на идиота. Кстати, таким же взглядом одарила и Эдварда:

– Это маленькое миндальное пирожное, или печенье. Которое тает во рту. Правда, это у приличного повара. У Вашего – оно будет гнить.

Бедный парень опустил голову и молчал.

– А обертух?

– А мнихи?

– А бурдалю?

– Может петишу есть?

Официант молчал и мотал головой.

– Принесите тогда мне бриошь?

– Это Вам не Рублевка, – ответил он.

Вот тут уже назревал скандал.

Огромный такой скандал, толстый, посыпанный сверху моим любимым шоколадом. Но так как скандалить и Таша умела – я должна была разреветься. И я это сделала. Слезы покатились из моих глаз как град:

– А я не прошу что-то сверхъестественное! Я прошу простой бриошь! – рыдала я, затем встала и как маленький ребенок затопала ногами.

– Самый простой бриощь! – заступился за меня Эдвард. Он, бедный, так хотел мне угодить, что тоже встал и начал уговаривать официанта стоя.

– Да где я его возьму Вам? – официант начал отходить от нас назад.

Эдвард забегал возле меня, но не зная как ко мне подойти и что сказать, схватил официанта и увел его в другой зал.

Я была почему-то уверена, что он не будет его дубасить, а будет уговаривать принести мне бриошь.

Так и случилось. Через пару минут они оба шли улыбаясь и несли на тарелке что-то ароматное и ещё горячее.

Позади них шёл шеф повар. Они поставили передо мной тарелку, а шеф повар пояснил:

– Это не бриошь, но намного вкусней, я вас уверяю.

– Это обыкновенный круассан, – недовольно скривилась я, но слезы вытерла.

– Но он ещё нежней, чем бриошь, я вам гарантирую.

– Ладно, понятно, надо ехать на Рублевку, – отмахнулась я и отвернулась от них, чтобы насладиться обыкновенным круассаном.

Повар с официантом ушли, а Эдвард присел возле меня.

– Вы скажите, где есть это и мы туда поедем! – пообещал он, когда я, кривляясь, доедала круассан.

– Ладно уже. В следующий раз. А сейчас мне пора.

– А я позвонить Вам?

– Да, конечно! – и я встала и даже не оглянувшись, покинула ресторан.

Ташка смотрела запись с открытым ртом.

– Чё за бред ты ему про манипуляцию толкала? Как долго ты над ним парилась?

– Это не мой бред. Это Благодетелева-Вовк. Мы как-то на семинарах проходили. Вот почему-то и отозвался он сегодня. А что, мимо?

– Не то, чтобы совсем мимо. Просто не хочется, чтобы он тебя за умалишённую принял.

– Ты же сама говорила болтать и рыдать!

– Болтать, ага. Но тут ты совсем загнула. И не то, чтобы мне не понятно было о чем ты говоришь. Нет, вроде всё понятно. Но всё равно кажется, что ты… прости, конечно, – дура.

– Приехали! Наоборот. Я – очень умная.

– А получается, что дура.

– Ладно, в следующий раз поговорю о конце света. И тоже буду рыдать.

– Думаешь, он тебе позвонит?

– Стопудово!

– Ой, только давай без этой пошлости, – засмеялась Таша.