Улыбнись, мой ангел Фритти Барбара
– Не беспокойся, все будет хорошо, – сказала она и суеверно скрестила пальцы, в надежде на то, что так и будет.
Они вместе прошли в дом. Шарлотта удивилась дразнящим ароматам, что доносились из кухни. Утром, когда она уезжала из дома, мать все еще спала. Она никогда особенно не торопилась навстречу новому дню.
Наверно, что-то изменилось.
– Вот и вы, – сказала мать, когда они вошли в кухню. Она была в переднике, черных брюках и сером свитере. Лицо ее разрумянилось. Увидев Шарлотту и ее спутницу, она улыбнулась. – Ты, должно быть, Энни. Я – Моника Адамс. Надеюсь, ты любишь овсяное печенье с изюмом?
– Э-э-э… да, – запинаясь, ответила Энни.
– Отлично. Тогда марш за стол. Я приготовила салат с курицей и утром купила на рынке свежую клубнику, – продолжила Моника. – Почему бы тебе не умыться? Ванная комната впереди по коридору и налево.
– Хорошо, – ответила Энни и, бросив на Шарлотту быстрый взгляд, вышла из кухни.
– Ты сегодня в ударе! – искренне поразилась Шарлотта. Ясноглазая женщина в кухонном фартуке не имела ничего общего с той, с кем она разговаривала накануне, да и вообще на протяжении последних семи месяцев. – Спасибо тебе.
– Я делаю это не для тебя. Я делаю это ради твоего отца. Вчера мне приснился сон. Твой отец сказал мне, что я должна жить дальше, должна ради него быть сильной, продолжать его дело, чтобы он мог бы гордиться мной.
Ее глаза затуманились слезами.
– Он был такой красивый, такой живой. Совсем не такой, как в последние недели, когда он так мучился. Он улыбался. – Моника прочистила горло. – Ради его памяти я готова на все.
– Замечательно, – осторожно сказала Шарлотта, не зная, куда заведет новое настроение матери. В любом случае это была перемена к лучшему. Перед ней была живая женщина, а не тот полуживой манекен, с которым она обитала под одной крышей последнее время.
– Кстати, мне утром пригодилась бы твоя помощь, – продолжила Моника. – Пришлось поменять постельное белье Джейми и прибраться в его комнате. Помнится, кто-то обещал мне, что возьмет всю ответственность на себя.
Нет, похоже, мать не слишком изменилась.
– Пришлось съездить в больницу. Прошлой ночью Каре Линч показалось, будто ей грозит выкидыш. Нужно было проверить, в каком она состоянии. Слава богу, с ней все в порядке.
– Я рада. Кара – славная девочка. Не то что ее братец Шейн, тот всегда ходит какой-то угрюмый. А эти его татуировки – кто знает, что они означают? Каждый раз, когда я вижу его, я перехожу на другую сторону улицы.
– Шейн – неплохой парень.
– Только, пожалуйста, не защищай Шейна Мюррея, – заявила Моника. – Или других парней из вашей школьной компании. Тебя всегда как магнитом тянуло к молодым людям с сомнительными моральными ценностями. Эндрю был единственным твоим приличным кавалером. Один Господь ведает, почему вы с ним перестали встречаться.
С этими словами она пристально посмотрела на Шарлотту.
– Вдруг теперь, когда он возвращается обратно, у вас с ним найдется больше общего, чем раньше.
– Вряд ли.
– Откуда ты можешь знать? Ты ведь не видела его много лет.
– Верно, но я с трудом представляю себя подружкой пастора.
Моника обиженно поджала губы.
– На меня намекаешь? Ты не видишь себя в роли жены пастора потому, что считаешь, будто моя жизнь прожита напрасно?
– Я вовсе так не думаю.
– Не считай меня дурочкой, Шарлотта. Я знаю, по-твоему, быть чьей-то женой, заботиться о муже значит поставить на себе крест. Для тебя на первом месте карьера. Ты врач и гордишься этим. Ты впускаешь в мир новую жизнь. Разве можно сравнить с врачом жену пастора, которая печет печенье и приносит больным суп?
Шарлотта удивленно посмотрела на мать. Боже, сколько же гнева скопилось в ее душе по отношению к собственной дочери! И, самое обидное, она не давала для этого повода.
– Я не считаю, что ты поставила на своей жизни крест, – возразила она. – Ты помогаешь людям. Делаешь благое дело.
– Я не раз замечала в твоих глазах презрение. Можно подумать, я не знаю, как ты на самом деле относишься ко мне?
Шарлотта выдержала ее взгляд.
– То, что ты видела в моих глазах, не имеет отношения к тебе как жене пастора. Скорее к тому выбору, который ты сделала для меня, а не для себя. Ты действительно хочешь поговорить о том, что случилось?
Моника Адамс глубоко вздохнула. Она не была готова к подобным разговорам.
Немного помолчав, мать покачала головой.
– Нам нечего обсуждать. Прошлое есть прошлое. Его уже не вернуть и никак не изменить.
С этими словами Моника подошла к духовке и вытащила из нее противень с золотисто-коричневым овсяным печеньем. Любимое печенье Дорин. С изюмом. В отличие от сестры Шарлотта терпеть не могла изюм. И мать это прекрасно знала.
– Я по-прежнему считаю, что ты не должна отталкивать от себя Эндрю, – сказала Моника, перекладывая печенье на блюдо.
– Уверена, женщины в церкви все до единой втрескаются в него по уши, – легкомысленно произнесла Шарлотта. – Надеюсь, ему нравятся домашняя выпечка и лоскутные одеяла. Он будет в избытке получать и то, и другое.
– Тебе лишь бы поиздеваться над традициями нашего города!
– Вообще-то я и не думала издеваться, – вздохнула Шарлотта. – Я лишь хотела сказать, что Эндрю станет номером первым в списке перспективных холостяков. К вящему интересу многих одиноких женщин.
– Ты могла бы тоже вступить в это состязание.
– Прости, не поняла?
Ее мать удивленно выгнула бровь.
– Что? Неужели мне запрещено говорить, что моя дочь красавица? – Она на миг умолкла и, посмотрев на дверь, спросила: – Почему бы тебе не сходить за Энни? У меня такое ощущение, что она заблудилась.
Шарлотта обрадовалась возможности завершить неприятный разговор. Энни она нашла в комнате брата. Та не сводила глаз с фотографий, стоявших на столе Джейми. Одну из них, недавно снятую, она держала в руке. На ней брат Шарлотты был запечатлен перед отправкой на место службы. Он был в форме, волосы коротко острижены, мальчишеское лицо кажется очень взрослым, очень решительным.
Энни посмотрела на нее укоризненным взглядом.
– Я не могу оставаться здесь, – заявила она.
– Что здесь не так? – удивилась Шарлотта.
Энни указала на фотографию.
– Это комната солдата.
Шарлотта вспомнила отца девушки: одетый в камуфляж, он целился в них из ружья.
– Армия делает из людей сумасшедших, – продолжила Энни. – Когда они возвращаются домой, то больше не помнят, какими были раньше.
– Так было с твоим отцом? Он тоже изменился, после того как вернулся домой?
Энни кивнула.
– Когда ему становилось совсем лихо, мама умела успокоить его, но когда она умерла, отец совершенно свихнулся. Я же не знала, как вернуть ему разум. Там, в горах, он как будто ведет свою собственную войну. Иногда мне казалось, будто я его заложница, будто я попала к нему в плен. Но в иные дни он бывал почти нормальным. Просыпаясь утром, я не знала, какое будет у него настроение. – Энни проглотила застрявший в горле комок и заговорила дальше: – Он отпускал меня в город только на работу и купить продуктов. Я не знаю, что теперь с ним будет, – с тревогой добавила она, посмотрев на Шарлотту. – У него там грядки, на которых он выращивает овощи, несколько кур и больше ничего. Он велел мне не возвращаться домой. Даже не знаю, что делать.
– Ты пока побудешь здесь. Отдохнешь. Восстановишь силы. Ради себя и будущего ребенка. Не волнуйся, Энни, мы все уладим. Надеюсь, мы сможем помочь твоему отцу, позаботимся о том, чтобы ему там хватало еды. Но я не хочу, чтобы ты возвращалась туда одна. Тебе надо думать не только о себе, но и о ребенке. Договорились?
– Договорились, – с видимым облегчением согласилась Энни.
– Мне думается, тебе будет удобнее в моей комнате, – сказала Шарлотта. – Пойдем со мной. Тебе там понравится. Когда мы с сестрой были подростками, Дорин обставила ее на свой вкус, а она была страшная модница.
– Ух ты! – изумленно воскликнула Энни при виде комнаты в розовых тонах. На огромной двуспальной кровати высились горы мягких подушек, диванчик возле окна был завален мягкими игрушками. Стены увешаны книжными полками.
– В детстве мы спали каждая в своей кровати. Но когда я, окончив школу, уехала учиться, комнату заняла Дорин. Книги тут – мои, ее интересовала только косметика.
Шарлотта указала на туалетный столик. На нем рядами выстроились бутылочки лака для ногтей, лежало зеркало, пара расчесок, а в ящике – куча старой ненужной косметики.
– Как красиво! – восхитилась Энни, и ее глаза вспыхнули неподдельной радостью.
Хотя Энни было уже восемнадцать и она уже была беременна, во многих отношениях она все еще осталась ребенком – хорошенькой маленькой девочкой со светлыми волосами и карими глазами, в которых застыли печаль и невинность. В своей жизни она повидала немало плохого и почти не имела представления о том, что способен ей предложить окружающий мир.
Шарлотте не давал покоя вопрос, кто лишил Энни невинности. Такой же подросток, как и она? Или кто-то постарше, кто отдавал себе отчет в своих действиях? Она спросила у Энни, принуждал ли ее этот мужчина заниматься с ним сексом, но девушка ответила отрицательно. Она так и не сказала, кто отец ее будущего ребенка.
Хотелось надеяться, что Энни говорит правду. Увы, она по личному опыту знала: в том, что касается секса, девушки-подростки порой попадают в самые разные неприятности.
Энни погладила теплое стеганое одеяло.
– Эта комната как из сказки. Вам повезло, что вы выросли здесь.
– В детстве я так не думала.
Сейчас благодаря Энни она посмотрела на комнату другими глазами, Наверно, ее детству можно позавидовать. Но тогда ей казалось, что комната не ее, а Дорин, а дом принадлежит матери, она же здесь лишняя, если не сказать, чужая. Неожиданный звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.
– Откроешь, Шарлотта? – крикнула ей из кухни мать.
– Я сейчас вернусь, – сказала Шарлотта Энни. – А ты пока можешь поводить носом.
С этими словами она направилась к входной двери. Звонок тем временем повторился. Шарлотта распахнула дверь, ожидая увидеть кого-то из прихожанок с очередным угощением. В следующий миг ее приветливой улыбки как не бывало. На пороге стоял молодой мужчина с букетом цветов.
Некогда светлые волосы потемнели, но голубые глаза остались прежними. Сохранилась и ямочка на подбородке. И красивые губы. Сердце Шарлотты как будто сделало сальто. Она на секунду перенеслась в то время, когда школьная звезда бейсбола Эндрю Шиллинг заявился к ней с букетом цветов, которые нарвал по пути. Он пригласил ее покататься на машине. Она согласилась, и тогда…
– Шарли? – растерялся он. – Это ты?
Шарлотта сглотнула комок и постаралась сделать равнодушное лицо.
– Да, это я. Что… что ты делаешь здесь?
– Я буду новым пастором.
– Да. Мама говорила вчера. Но я не ожидала, что так скоро. – Она была не готова видеть его и разговаривать с ним. Но деваться некуда. Вот он перед ней, в темно-коричневых брюках, кремовой рубашке и коричневом блейзере. Он был хорош собой, хотя и выглядел строго и чуть старше своего возраста. Шарлотта даже пожалела, что в данный момент на ней серые брюки-капри и черный свитер, а волосы убраны в конский хвост. Можно было одеться и поярче.
– Прошло столько времени, – произнес Эндрю, откашлявшись. – Я слышал, ты стала врачом. Это замечательно.
– Да. А ты – пастором.
– Ну вот, мы установили факты, – сказал Эндрю, улыбнувшись.
– Чем я могу быть тебе полезна?
– Я пришел поговорить с миссис Адамс. Послушай, я не собираюсь выставлять тебя или твою семью из дома. Это было бы некрасиво с моей стороны. Вы прожили здесь всю жизнь Я могу снять квартиру в центре города.
– Даже не думай, – решительно заявила Моника Адамс, появившись за спиной Шарлотты. – Привет, Эндрю.
– Здравствуйте, миссис Адамс, это вам, – сказал он, протягивая ей букет.
– Прекрасные цветы. Это такой красивый жест с твоей стороны. Ты теперь наш новый пастор, и это твой дом. То самое место, куда ты можешь привести жену и детей.
– Я не женат, – быстро ответил Эндрю.
– Когда-нибудь ты обзаведешься семьей.
– Но мне не нужен дом прямо сейчас. И я не намерен выставлять вас за порог. Он так долго был вашим домом.
– Да, он был моим домом. Я буду скучать по нему. Но мой муж хотел, чтобы здесь жил ты. Я рада, что это ты, а не посторонний человек, – добавила Моника. – Будешь есть с нами? Мы как раз собирались сесть за стол. Еды хватит на всех. Я уверена, вам с Шарлоттой захочется поговорить, вспомнить прошлое. Помнится, вы с ней были дружны до того, как она стала встречаться с другим юношей.
Эндрю явно чувствовал себя неуютно. Шарлотта молила бога, что он откажется. У нее не было ни малейшего желания сидеть с ним за одним столом и уж тем более начинать с ним новый разговор – тринадцать лет спустя, да еще в присутствии матери.
– Извините, не могу, – все-таки отказался Эндрю. – У меня назначена встреча в церкви.
– Хорошо, я понимаю. Но ты приходи к нам.
– Обязательно, с удовольствием, – пообещал он.
Мать ушла. Шарлотта собралась закрыть дверь, но Эндрю ее остановил.
– Хочешь, мы чуть позже выпьем кофе? – предложил он.
Шарлотта помедлила с ответом.
– Я сегодня занята. Извини.
Новый священник кивнул и грустно улыбнулся.
– Наверное, я заслужил это. Если не ошибаюсь, я сказал тебе то же самое, когда ты хотела со мной поговорить.
Да, так и было. Она помнила каждое его слово. Они крепко врезались ей в память.
– Это было давно и уже не имеет значения. Мы с тобой непременно где-нибудь встретимся.
– Шарли?
– Что? – спросила она, испытывая непреодолимое желание захлопнуть дверь у него перед носом и навсегда забыть прошлое.
– Я рад, что ты здесь. Что мы оба дома, в этом городе.
– Не знаю, надолго ли я здесь.
Он выдержал ее взгляд.
– Надеюсь, что надолго.
Закрыв входную дверь, Шарлотта прижалась к ней спиной и стояла так примерно минуту. Когда-то Эндрю Шиллинг был главным героем ее фантазий, но она давно уже не та наивная девчушка, а он не тот парень. Но в прошлое возврата нет, былого не вернуть. Теперь с нее хватает забот о настоящем, в котором есть нечто такое, о чем Эндрю Шиллингу лучше не знать.
13
Открыв дверь, которая вела из кухни в подвал, Дженна задержалась на лестничной площадке, чтобы щелкнуть выключателем, после чего медленно спустилась вниз. Она уже один раз была в подвале, когда только-только поселилась здесь. Хотела убедиться, что в дом нельзя забраться через подвал, лишь через входную дверь. Здесь вдоль одной стены тянулся ряд окошек, но они были слишком малы, чтобы в них мог кто-то пролезть. Сейчас она пыталась понять, почему их с Лекси отправили жить именно в этот дом.
– Что ты делаешь? – спросила Лекси, стоя наверху около двери.
– Просто смотрю, что здесь есть. Осторожно, – добавила она, когда девочка стала спускаться по лестнице следом за ней.
– Здесь страшно, – сказала та.
Дженна щелкнула выключателем. К ее великому облегчению, зловещие тени сразу же исчезли. Как и Лекси, она была не любительницей страшных мест, особенно после событий последних двух месяцев.
В подвале хранился всякий хлам: комод с зеркалом, письменный стол, две старые лампы и огромный сундук на вид столетней давности, водонагреватель и несколько заржавевших садовых стульев.
– Чье это? – полюбопытствовала Лекси.
– Не знаю, – ответила Дженна. – Должно быть, это вещи бывшей хозяйки дома. Ее звали Роза Литлтон.
– Роза. Красивое имя, – пробормотала Лекси и нахмурила бровки. – Мама рассказывала про какую-то женщину по имени Роза.
– Правда? – удивилась Дженна, все больше и больше убеждаясь в том, что Бухта Ангелов была выбрана в качестве нового места жительства не случайно. – И что твоя мама рассказывала про эту Розу?
– Я не помню. Подожди. Роза – это ангел, – сказала девочка, и ее лицо просветлело. Замечательно. – И ее поцеловал ангел, так же, как меня и маму.
Дженна удивленно посмотрела на племянницу.
– Ты хочешь сказать, что у нее была такая же родинка на пятке, как у тебя и твоей мамы? Откуда твоей маме было это известно?
Лекси пожала плечами и спросила:
– А почему ангел не поцеловал тебя?
– Не знаю, – ответила Дженна. Она никогда не видела в родинке Келли ничего особенного. Вроде бы у их матери родинки тоже не было, но она не могла точно этого вспомнить. В иные дни она не могла вспомнить даже ее лицо. В большинстве своем воспоминания о ней были расплывчатыми – пестрая мешанина мыслей и того, что говорили о матери другие люди. Интересно, что Лекси будет помнить о Келли через двадцать или тридцать лет? Скорее всего, не слишком много.
Лекси подошла к сундуку.
– Что там?
Она попробовала открыть крышку, но та не поддалась. Тогда Дженна потянула за ручку сильней, и крышка, подняв тучу пыли, открылась. Дженна закашлялась и принялась рукой разгонять в воздухе пыль.
– Одежда! – пискнула Лекси, опускаясь на колени рядом с сундуком. – Мы можем в нее нарядиться. Мы так обычно играли с мамой.
И она принялась вытаскивать платье. Оно вытягивалось долго-долго, белое платье, отделанное старым, пожелтевшим кружевом.
– Это платье ангела?
– Нет, дорогая, Думаю, это подвенечное платье.
Странно. По словам Кары, Роза никогда не была замужем. Может, это платье ее сестры?
Сунув руку глубже в сундук, Лекси вытащила вуаль, пару длинных, до локтя, пожелтевших перчаток, потускневшую от времени серебряную расческу и щетку для волос. Груда вещей на полу постепенно росла. Вскоре на нее сверху лег переплетенный в черную кожу ежедневник. Пока Лекси примеряла вуаль, Дженна открыла его и села на пол.
На первой странице оказалось краткое посвящение.
– Моя дорогая Роза, – прочитала вслух Дженна, – в те минуты, когда ты решишь, что одинока, знай, что это не так. Если ты будешь прислушиваться к своему сердцу, то услышишь шепот тех, кто ушел перед тобой. Ты ангел, и однажды ты снова улетишь. Любящая тебя мама.
– Я же говорила тебе, что она была ангелом, – воскликнула Лекси, садясь с ней рядом.
– Верно, говорила, – пробормотала Дженна, переворачивая страницу.
– Что там еще написано? – полюбопытствовала Лекси.
Первая запись в дневнике была датирована 8 июня 1950 года.
– Сегодня мы похоронили Митчелла, – продолжила читать Дженна. – Вчера должна была состояться наша свадьба, но вместо этого я похоронила моего жениха, которого положили в твердую холодную землю. Я бросила розы на его гроб.
Я слушала достопочтенного отца Джекобса, который говорил о жизни Митчелла. Я знаю, его больше нет, но никак не могу в это поверить. Чувствую себя такой одинокой. Мама и девочки пытались меня приободрить, но сердце мое разбито. Не знаю, как мне жить дальше. Как мне жить одной, без него? Все наши планы, все наши мечты рухнули. Когда я пришла домой, то села за пианино и попыталась играть. Музыка всегда была моим утешением, но теперь даже она не приносит мне облегчения. Уже ничто никогда не будет так, как прежде.
Дженна снова посмотрела на свадебное платье.
– Наверно, это ее платье.
– Она так и не надела его, – сказала Лекси. – Какая жалость. Что еще она написала?
Дженна перевернула страницу. Следующая запись была сделана 14 июля 1950 года.
– После смерти Митчелла я пытаюсь занимать время поисками потерпевшего крушение корабля. Знаю, что у нас с мамой есть такая же родинка, как и у Габриэллы, девочки, пережившей кораблекрушение. Похоже, что каждая первая дочь наследует эту родинку.
Легенда гласит, что ангел выхватил Габриэллу из пучины вод и, держа ее за ножку, перенес в безопасное место, а затем бережно положил на землю на берегу. Родинка на ее пятке – это отметина, оставленная ангелом. Но в легенде ничего не говорится о родителях Габриэллы. Как они умерли? Кем они были? Как маленький ребенок потерял родителей?
Моя мать говорит, что каждая женщина, у которой есть такая родинка, пытается найти ответы на эти вопросы, но в отчетах о кораблекрушении ничего не сказано о родителях Габриэллы. Большая часть тех, кто выжил, утверждали, что не видели ребенка до того утра, когда корабль потерпел крушение. Как такое могло быть, если они пробыли до этого две недели на корабле? Была ли Габриэлла ангелом, посланным на землю, чтобы начать все заново? Некоторые считают именно так, но это сильно похоже на выдумку. Мне трудно и дальше верить в ангелов. Мне трудно понять, почему Бог забрал Митчелла таким молодым. Но я пытаюсь хотя бы чем-то занять себя.
Сегодня я ходила в библиотеку и кое-что там узнала.
Я нашла запись в дневнике Сэмюэля Мартина, одного из матросов корабля. Незадолго до того, как корабль разбился о скалы, он услышал звуки ужасной борьбы, выстрел и детский плач. К несчастью, ни на одном из тел погибших, выброшенных волнами на берег, не было пулевых ранений. Поэтому он был не уверен в случившемся. Я думаю, что на корабле, прежде чем он затонул, что-то произошло, что-то такое, что было связано с родителями Габриэллы, моими предками. Но узнаем ли мы когда-нибудь об этом?
Дженна перевернула следующую страницу, ожидая продолжения текста.
Но там стояла новая дата – эта запись была сделана два месяца спустя.
9 сентября 1950 года.
Со дня моей последней записи случилось многое.
Мать слегла с сильной лихорадкой. Ночью я смачивала ей лоб холодной водой и слушала ее сбивчивую речь – она говорила, что присоединится к моему отцу, который сейчас на небесах. Я пыталась заставить ее бороться за жизнь, чтобы она не уходила от меня и моих сестер, но она все слабела и прошлой ночью скончалась. Теперь мы остались одни. Мне предстоит воспитывать трех младших сестер, а также моего будущего ребенка. Как мне с этим всем справиться?
– У нее родился ребенок? – удивилась Лекси.
– Похоже на то, – ответила удивленная Дженна и перевернула еще одну страницу. Та была датирована 10 марта 1951 года.
– Сегодня я отдала моего ребенка. Мне довелось всего несколько секунд подержать его на руках и попрощаться с ней. Женщина, которая забрала ее, пообещала, что моя дочь будет расти в хорошей, любящей семье, которая даст ей то, чего не в состоянии дать я.
Это было самое трудное решение в моей жизни, но у меня не хватает денег, чтобы заботиться и о сестрах, и о малышке. Надеюсь, когда-нибудь я найду ее. Меня утешает мысль о том, что я всегда узнаю ее по родинке на пятке, ведь у меня точно такая же. Независимо от того, как далеко друг от друга мы будем находиться, нас будет связывать поцелуй ангела. Я засунула в ее одеяльце медальон, который мне подарил Митчелл, так что с ней навсегда останется вещица, связанная с ее родителями. Надеюсь, она простит мне, что я отдала ее чужим людям. Возможно, когда-нибудь судьба снова сведет нас вместе.
Дженна пролистала следующие страницы, но они оказались пусты. Она посмотрела на Лекси. Девочка сделалась неожиданно тихой и серьезной, на ее лице появилось задумчивое выражение.
– Что-то не так, дорогая?
– У мамы был медальон. Он открывался, и она говорила мне, что положит в него мой портрет. Как ты думаешь, это был медальон Розы?
– Не знаю, как он мог быть ее медальоном? – неуверенно произнесла Дженна и задумалась. Если у Розы была родинка и она отдала чужим людям дочь, у которой такая же родинка, как у Келли и Лекси…
Дженна вернулась к нужной ей записи в дневнике. В глаза ей неожиданно бросилась дата.
– О, боже! – прошептала она. Ее мать, Кристалл Беннетт, родилась 10 марта 1951 года, в тот же день, когда и дочь Розы. Но Дженна никогда не слышала о том, что ее мать была приемным ребенком. Знала ли об этом сама Кристалл? А Келли? Келли, должно быть, знала и наверняка проследила все генеалогическое древо до времени кораблекрушения в Бухте Ангелов. Так вот почему она отправила их с Лекси в дом Розы. Это дом их бабушки.
Пульс мгновенно участился. Нет, это просто невероятно, но факты – упрямая вещь. Даже если закрыть глаза на совпадение в датах, родинка у Лекси говорит сама за себя.
Роза Литлтон была ее бабушкой. Они с Лекси связаны узами крови с этим городом, со своими предками. Келли хотела, чтобы они начали новую жизнь там, где было их прошлое, где родилась их мать, откуда ее отдали в другую семью. При этой мысли по спине Дженны пробежал холодок. Ей показалось, что она мысленно слышит голос Розы, слышит ее рыдания, когда она расстается со своим младенцем. Она чувствовала ее отчаянное желание когда-нибудь снова увидеть дочь.
Но Роза, насколько известно, так и не увидела дочь. Сама Роза умерла два года назад, еще до того, как Келли составила план бегства. И все-таки, несмотря ни на что, они оказались здесь. Лекси поднялась с пола и чихнула, чем вернула Дженну в реальность.
– Мы теперь можем пойти на карнавал? – спросила девочка.
Мысли Дженны все еще витали в прошлом, а Лекси уже жила настоящим, что, видимо, было правильно. Дженна отложила дневник и встала. Похоже, ей предстоит заняться чем-то очень важным.
– После того, что случилось вчера вечером, думаю, нам лучше остаться дома.
Лицо девочки омрачилось.
– Я буду хорошо себя вести. Буду всегда рядом с тобой и буду называть мамой. Обещаю, – произнесла она с серьезностью, от которой Дженне захотелось расплакаться. – Я не забуду. Кимми сказала, что сегодня вечером на берегу будет фейерверк. А еще там будут жечь костер и поджаривать на огне пастилу. Прошу тебя, давай пойдем и мы!
– А как же ангелы? – спросила Дженна. – Ты не убежишь от меня снова, чтобы искать их?
– Они не летают, когда пускают фейерверки, потому что не любят шума, – заявила Лекси с такой серьезностью, что Дженна невольно улыбнулась.
– А до или после фейерверка? Не будешь их искать?
В глазах девочка появилась неуверенность.
– Я не стану нарочно их искать, но если сами они найдут меня, я спрошу у них, как там моя мама, – упрямо заявила она.
– Дорогая, так не бывает.
– Ты не знаешь, как бывает. Ты не на небесах и ничего не знаешь об ангелах. Если они захотят с кем-нибудь поговорить, то только со мной, потому что у меня на ноге есть поцелуй ангела.
Возразить на это Дженне было нечем.
– Хорошо, но обещай, что не станешь охотиться за ними без меня. Договорились?
– Договорились, – радостно ответила Лекси и побежала вверх по лестнице, как будто боясь, что ее новая «мама» передумает.
Дженна не спеша последовала за ней. На лестничной площадке она бросила последний взгляд в подвал, после чего выключила свет и закрыла дверь. Она еще заглянет туда, чтобы найти ключи к загадкам прошлого. Старое пианино в гостиной как будто поманило ее к себе. Дженна пересекла комнату, села на табурет и представила себе другую женщину, которая сидела на этом месте много лет назад, положив руки на эти же самые клавиши. В своем дневнике Роза писала о том, что искала утешения в музицировании. В их семье на пианино играло вот уже несколько поколений женщин. Пусть она не унаследовала «поцелуй ангела», зато ей достался в дар музыкальный слух.
Пальцы Дженны легонько коснулись клавиш, и она неожиданно заиграла. Она не знала мелодии, не знала, почему извлекает именно эти ноты.
Закончив играть, она почувствовала, что продрогла. Откуда-то как будто потянуло сквозняком. Она обернулась. Странно, ведь все окна закрыты. Нет, это какое-то безумие, ведь Роза давно мертва. Дженна встала и вышла из комнаты. Но чей-то тоненький голосок шепнул ей на ухо, что музыку часто называют голосом ангелов.
Бег трусцой был для Шарлотты спасением от стресса. Увы, сейчас на улице слишком много людей. Не дай бог она случайно наткнется на Эндрю. И она решила прокатиться на велосипеде. Обычно Шарлотта с удовольствием вступала в разговоры с друзьями и соседями, но только не сегодня. Сегодня она не в настроении обсуждать последние сплетни вроде беременной Энни, возвращения Эндрю и выселения их из пасторского дома, а ведь именно эти новости сейчас на устах у всех жителей города.
Ей нужно время, чтобы побыть одной, решить, как вести себя дальше с Эндрю. О нет, в ее планы не входит вступать в какие-то отношения с ним, просто их пути рано или поздно пересекутся. Мать настаивала, чтобы она по воскресеньям ходила в церковь, и если Эндрю переедет в их дом, он, по всей видимости, будет делать то же самое.
Свернув на одну из улиц, Шарлотта покатила в направлении следующего подъема. Мышцы тем временем уже начали гореть от напряжения, но это была приятная боль, с которой она справится. А вот боль полученных в юности ран так и не прошла, оставив на сердце рубцы.
Встреча с Эндрю Шиллингом пробудила воспоминания, как приятные, так и не очень. Ей же не слишком хотелось вспоминать тот период своей жизни. Жизнь продолжалась, совершенно другая жизнь. Что, если Эндрю начнет задавать ей вопросы, на которые у нее нет желания отвечать? Именно этого она и боялась больше всего.
Ей было страшно, что вопреки себе она вновь испытает к нему некие чувства. Нет-нет, только не это.
Из последних сил нажимая на педали и задыхаясь от напряжения, Шарлотта преодолела последний подъем. Здесь она развернулась и покатила вниз. Вскоре дорога вновь стала ровной, пульс пришел в норму. Впрочем, мысли все равно были заняты другим.
Мать наверняка попытается снова свести ее с Эндрю. Шестеренки в голове матери уже завертелись вовсю. Моника видела дочь женой нового пастора в надежде на то, что история повторится и Шарлотта проживет свою жизнь так же, как и она, Моника Адамс.
Пусть даже не надеется. Такая жизнь не для нее. Она не горит желанием выйти замуж за Эндрю. Что было, то прошло. Слишком много воды утекло с тех пор.
Выбросив Эндрю из головы, Шарлотта попыталась сполна насладиться велосипедной прогулкой. Вернувшись в родной город, она начала понимать, как скучала по нему эти годы: по чистому воздуху, бескрайнему океану, потрясающим видам, крику чаек, запаху соленой воды, ощущению общности со всеми его жителями. Как хотите, но она местная девушка и всегда ею останется.
Шарлотта уже почти докатила до конца улицы, когда проехавший мимо нее «пикап» свернул на подъездную дорожку, что вела к последнему дому. Она узнала Джо Сильвейру сразу, как только он – в выцветших джинсах и спортивной рубашке – вылез из машины.
У Шарлотты екнуло сердце.
Она собралась было развернуться и покатить в обратном направлении, но, увы, опоздала. Джо заметил ее и помахал рукой.
Читать бесплатно другие книги:
