Вселенский стриптиз Степнова Ольга

Оставить собаку ему или удивить маму беременной сукой?

Размышляя над этим вопросом, Дина открыла дверь и пошла собирать чемодан.

Едва он сварил кофе, едва налил его в две чашки – именно в две, а не одну, как делал всегда, – едва поставил на стол сахарницу и сливки в узконосом кувшинчике, едва отдышался, пригладил волосы и поправил очки, как…

Как в холле появилась она. С чемоданом и собакой на поводке. Желтые розы Дина держала под мышкой. Это обстоятельство тронуло его, вызвав комок в горле, потому что он очень стеснялся того, что купил розы, и был уверен, что Дина, посмеявшись над ним, сразу отправит цветы на помойку.

Левин выскочил в холл и перекрыл ей дорогу.

– Ты куда?

– К маме.

– Зачем?!

– Как зачем?! Ты же мечтал остаться в этой квартире один! Я ухожу. Во всяком случае, до тех пор, пока все не прояснится.

Левин выхватил у нее чемодан и поводок. Чемодан был тяжелый, с вещами. Дина не валяла дурака, как он вчера, она действительно собралась уходить.

– Я тебя не пущу!

– Не имеешь права.

– Имею! Я кофе сварил… на двоих. Розы купил. Наконец, я выгулял твою собаку и лазил в кусты, с совком!

– Мне Борис велел уйти к маме на время.

– Ча-ча-ча?

– Да, он говорит, что оставаться в этой квартире опасно. За Инну Покровскую многие начнут ломать копья. Я поживу у мамы. Ты тоже будь осторожнее.

– Ладно, иди. – Левин отдал ей чемодан. – Против Бориса не попрешь. Пантагрюэля оставь мне, нечего пугать маму.

Дина сделала шаг к двери. Ее волосы были стянуты в хвост, обнажая длинную шею. Левин только теперь догадался, откуда у Дины такая гордая осанка, такие прямые плечи и вечно задранный подбородок. Это не от высокомерия, а от долгих занятий бальными танцами. Левин вдруг простил ей заносчивость. Еще бы не быть заносчивым, если запросто отплясываешь ча-ча-ча с сыщиком, который работает на Петровке!

– Я пошла. Будь осторожнее, – повторила Дина.

– Хорошо, обещаю.

Дина сделала еще шаг и остановилась, словно прислушиваясь, идут ли часы на кухне.

– Твой кофе еще не остыл? – спросила она.

– Не думаю! – ответил Левин, не сумев скрыть неприличную радость.

– Пожалуй, выпью на дорожку. – Не обращая на него внимания, Дина поставила чемодан, прошла на кухню, сунула цветы в банку с водой и села пить кофе. Без сливок и сахара.

И, кажется, со слезами.

Левин подошел сзади, встал у нее за спиной.

– Зачем ты купил цветы? Только не ври про Восьмое марта, праздник давно закончился.

– Я так устал тебя ненавидеть, что готов полюбить.

Глупее ничего нельзя было сказать. Но он сказал то, что сказал, и сам удивился этому. И снял очки, чтобы мир потерял четкие контуры, стал расплывчатым и невнятным. Он всегда так делал, когда чего-то боялся. Это был старый, детский прием.

– А как же Клэр? – спросила Дина, не оборачиваясь.

– Клэр – это другое. Это фантазия, которая не стала реальностью.

– Расскажи мне о ней. Только стой там, за спиной. Когда не видишь глаз собеседника, ощущение, что говоришь сам с собой, и можно рассказать все что угодно. Это как на приеме у психотерапевта.

Он не стал возражать.

Хотя кто из них психотерапевт, так и не понял…

– Клэр была моей студенткой. Она ходила ко мне на дополнительные занятия. Ей едва исполнилось двадцать лет, и, с моей стороны, непростительно было думать о ней как о женщине, но… я и не думал. Я просто терял голову, когда ее видел. Занятия проходили у меня дома, в квартире, которую я снимал. И однажды она не ушла. Сказала, что на улице дождь, что никто не ждет ее дома, что ей хорошо рядом со мной. Она сказала это по-русски, и я автоматически поправил ошибки. А когда до меня дошло, что она сказала…

Мы стали жить вместе. Клэр бросила университет, чтобы не компрометировать меня как преподавателя. Я возражал, говорил, что лучше сам брошу работу и разорву контракт, но она слушать ничего не хотела. Утверждала, что всему в жизни уже научилась и получила самый большой подарок – меня. Да, она первая призналась, что любит меня, и сделала это на чистейшем русском. Без ошибок. Сказать, что я был счастлив, ничего не сказать. Мне казалось, что я сплю и мне снится фантастический сон. Такая красавица не могла быть моей. Такая юная, умная, нежная… Она не могла любить такое несовершенное существо, как я. Но она любила, да еще как! Мы проводили вместе все свободное время. Она устроилась работать секретарем в какую-то фирму, где требовалось знание русского языка.

Я не знал ничего о ее семье, она не рассказывала, а я не спрашивал.

Счастье длилось ровно шесть месяцев, восемь дней и двенадцать с половиной часов. В тот день я собирался сделать ей предложение. Купил кольца, цветы, вино и какие-то дурацкие свечи. Я почти не сомневался, что получу положительный ответ, но в положенный час она не пришла с работы. Я промаялся до двенадцати ночи, звонил ей на мобильный, ждал у подъезда, но абонент был недоступен, а такси не подъезжали к нашему дому.

Когда я совсем потерял голову, она позвонила. Чужим и далеким голосом, на английском, Клэр объяснила мне, что не придет ночевать. Что вообще не придет. Ей все надоело. Что такая юная и красивая девушка не может так долго принадлежать такому несовершенному существу, как я. Она и так долго страдала. Мучилась от безденежья, слушала мое вранье – какое вранье?! – ждала, когда я сделаю ей предложение, а я просто использовал ее молодость и красоту.

Я не мог сказать ей в ответ ни слова, потому что понимал – все правильно и закономерно, все закончилось, потому что должно было закончиться…

Через неделю я увидел Клэр в роскошном «Ягуаре», рядом с директором фирмы, где требовалось знание русского языка. Клэр обнимала его и целовала в блестящую лысину. Наверное, директор был более совершенным, чем я, потому что на мизинце у него блестел перстень с огромным бриллиантом. А может, Клэр могла любить только тех, с кем работала… Из газет я узнал, что Клэр и господин с большой лысиной помолвлены.

Я разорвал контракт, бросил работу и уехал в Россию. Я твердо решил, что научусь жить без Клэр. Все. Скучная история.

Ему надоело быть то ли психоаналитиком, то ли его клиентом. Левин сел за стол, насыпал в остывший кофе сахар, щедро налил в него сливки и стал пить маленькими глотками.

– Скучная история, – безучастно повторил.

– У меня тоже скучная, – вздохнула Дина. – Муж изменил мне с особым цинизмом. Он и раньше мне изменял, но как-то… цивилизованно. Удалял все любовные эсэмэски в мобильнике, прятал подарки любовницам в самые труднодоступные места в доме, тщательно чистил одежду после свиданий. Чужие духи перебивал своим знойным парфюмом, не допускал двусмысленных телефонных звонков, а уж тем более пошлых следов помады. А когда приходил поздно, всегда имел доказательства, что провел время в обществе деловых бумаг. Я догадывалась о его изменах, но молчала. Не пойман – не вор.

Но однажды Норка позвала меня на свой день рождения. Договорились, что я буду ночевать у нее, чтобы не тащиться ночью через весь город. Я предупредила об этом Стаса. Предполагала, конечно, что эту ночь свободы он использует на всю катушку… Но я уже говорила, он всегда соблюдал приличия.

Вечером я поставила тесто, хотела утром печь пироги. Впереди были выходные, и я подумала: пусть все будет как у людей – домашний уют, запах выпечки и иллюзия семейного счастья. Я поставила тесто и уехала веселиться к Норке. Часов в двенадцать ночи у меня зазвонил мобильный и незнакомый сиплый голос в трубке сказал: «Езжайте домой, увидите много интересного».

Я поехала. Понимала, конечно, что я там увижу, но все же не верила, что Стас привел любовницу в наш дом. Такого не могло быть!

Я оказалась права. Это была не любовница. Это была проститутка. Дешевая, с сальными волосами, отвисшей грудью, большой бородавкой на подбородке и облупленным лаком на грязных ногтях. Я тихо открыла дверь, на цыпочках прошла в квартиру и увидела их на кухне. Они трахались на столе, а тесто, мое тесто, которое я поставила, чтобы в выходные у нас пахло пирогами, убежало из кастрюли и чавкало у нее под задницей. Эта тварь стонала, закатывала глаза, хватала тесто пригоршнями и обмазывала им голую, дергающуюся спину Стаса. Стол скрипел в такт. Белая, тягучая масса была везде: на полу, на печке, на стульях, в цветочных горшках, на потных голых телах и, кажется, даже на потолке.

Дрожжи оказались «быстрыми». Тесто поднялось раньше времени и убежало. Если честно, я мало смыслю в стряпне. Просто хотела, чтоб все было как у людей…

Меня стошнило тогда. Прямо на кухне. Проститутка убежала, не одеваясь.

Стаса я не могла больше видеть и подала на развод. Он не хотел разводиться. Бесновался. Орал, что такая престарелая дура, как я, никому не нужна. Он даже побил меня дважды. Но я развелась. Нет, не развелась, а освободилась. От грязи, вранья и «быстрого» теста.

Я даже отсудила половину имущества, на что и купила эту квартиру. Вот так.

Левин смотрел на нее во все глаза. Одел очки и смотрел.

Она была красивая. Немного несчастная. Загадочная и одинокая. С прямой спиной и вздернутым подбородком. И он бы все на свете отдал, чтобы ее никогда больше не стошнило на кухне.

– С тех пор я терпеть не могу пироги, – сказала она.

– Понимаю, – кивнул Левин.

– Ну вот и исповедовались. – Дина встала и пошла в холл. – Наверное, я оставлю цветы здесь. Они очень колючие, а мне на метро тащиться.

– Стой! – Левин вскочил и перекрыл ей дорогу. – Не уходи. Я смогу тебя защитить! Я куплю пистолет, я даже попрошу у Титова охрану!

– Я обещала Борису уехать к маме.

– К черту Бориса! Кто он такой?!

По выражению ее лица Левин понял, что с Борисом ему не тягаться. Момент, когда он должен остаться в квартире один, казался ему невыносимым. Мысль, что одиночество скрасит собака, тоже не грела. Оставалось только тоже свалить к маме, но это был худший из вариантов. Лучше было бы даже оказаться в тюрьме или повеситься.

– Я утром встречался с магом, – пробормотал Левин, чтобы хоть как-то задержать Дину.

– И что? – остановилась она на пороге. – Твой волшебник назвал имя убийцы Инны Покровской? Или выяснил наконец кому принадлежит эта квартира?

– Я уже говорил тебе, Андрейкин всерьез полагает, что кто-то нас хочет свести. Грубо и беспардонно. Только ради этой идеи было создано фиктивное агентство недвижимости «Юпитер» и подставной риелтор, меняя парики, впарила нам на двоих одну и ту же квартиру. Ну… чтобы поселить нас на одной территории. Андрейкин уверен, что цель этой бессовестной махинации была не нажива, а… ну ты понимаешь… – Левин потупился, рассматривая свои носки. – Идея, конечно, бредовая, учитывая, какие деньги получила эта аферистка Егодина, но что-то во всем этом есть. Ведь милиция действительно ничего не делает. И прокуратура бездействует, не реагируя на твое заявление. Вывод один: или им заплатили, или они что-то знают.

Дина вдруг захохотала.

– А знаешь, мне нравится это предположение! Мне нравится идея, что эту квартиру продали дважды только для того, чтобы мы тут с тобой снюхались! А главное – это почти получилось! Ты уже покупаешь мне розы, гуляешь мою собаку, варишь на двоих кофе и ревнуешь меня к Борису. Ты рассказываешь мне о своей Клэр, как о прошедшем этапе, о котором ты не очень-то и жалеешь!

– Ты тоже немало делаешь, чтобы мы, как ты выражаешься, «снюхались»! – разозлился Левин. – Ты с удовольствием принимаешь мои цветы, ты танцуешь со мной на улице, ты с радостью пьешь мой кофе, ты с готовностью бросаешь на меня свою беременную собаку и с упоением рассказываешь, как тебе изменил муж!

– Ах, с упоением?!

– С упоением, – упрямо повторил Левин.

– Ты знаешь, а я понимаю, почему твоя Клэр сбежала от тебя через полгода к своему лысому шефу!

– Я тоже догадываюсь, отчего твой муж предпочитал проституток!

– Гад! – Дина подпрыгнула и залепила ему пощечину.

– Д… дура, – Левин повертел у виска пальцем.

Она выскочила в подъезд и, волоча чемодан по ступенькам, побежала вниз.

Левину стало весело.

Враг не прошел, никто не смог навязать ему свою волю. Плевать ему на эту зеленоглазую выдергу, и напрасно он тратился на цветы.

– А еще Андрейкин сказал, что убийство Покровской напрямую связано с нашей квартирной аферой! – весело крикнул он Дине вслед. – Квартиру над нами сняла какая-то Вера Петровна Аршинникова для все той же Евдокии Егодиной!

– Кто?! Кто снял квартиру над нами? – Дина остановилась как вкопанная, и чемодан сильно ударил ее по ногам.

– Вера Петровна Аршинникова, – повторил Левин. – Мне отчего-то знакомо это имя, но я не помню, где его слышал.

Дина села на чемодан и схватилась за голову. Левин спустился к ней, присел рядом на чемодан.

– Ты знаешь Веру Петровну?

– Да, это… это…

– Ну?

– Это… – Дину душила истерика. Она схватилась за горло, потом за живот, потом сделала руками неопределенный жест в воздухе.

– Ну? Кто? – воскликнул от нетерпения Левин. – Твоя первая учительница? Злая свекровь? Конкурентка по бальным танцам?! Жена Бориса?! Кто?!

– Это… моя… м-мама!!! – взвыла Дина, утыкаясь ему в плечо и мгновенно намочив рубашку потоком слез.

– Кошмар, – сказал Левин, снимая очки. – Кошмар. Лучше бы Вера Петровна была акушеркой.

– Выходи. – Дверь кладовки открылась, и в проеме возникла коренастая фигура служанки. – Выходи и беги отсюда. Я тебе ключи от черного хода дам.

Бежать от Алекса?

От любви всей ее жизни?! От единственного шанса устроить свою судьбу?!

Или бежать от неминуемой смерти?

Дуська забилась в угол кладовки, не в силах принять решение.

– Выходи, а то закрою, – пригрозила служанка. – Я и так шкурой рискую, выпуская тебя отсюда. Выходи, пока Томас заснул!

Евдокия решилась и выскочила из душной кладовки. Руку обжег холодный металл ключей, которые сунула ей служанка.

– Пойдешь на кухню, оттуда в прачечную. Около стиральной машины есть потайная дверь, откроешь ее вот этим ключом. Выйдешь на улицу, метров пять налево пройдешь, там увидишь зеленую калитку. Откроешь вот этим ключом! – шепотом объяснила служанка. – А там… как знаешь! Беги, дуреха! Только ключи возле забора брось.

– Стой! – Дуська схватила ее за рукав. – Тебя как зовут?

– Как зовут, не твое дело. Не заставляй меня жалеть, что я выпустила тебя. – Выдернув руку, служанка пошла по направлению к лестнице, но Дуська догнала ее.

– Скажи, ты говорила – «хозяйка». Кто это? Инна Покровская? А Томас – кто?! И еще внизу, в подвале, сумасшедший в клетке сидит. Почему? Зачем?! Скажи, чей это дом?!!

– Дура ты, – огрызнулась туземная тетка и попыталась схватить Дуську за руку. – А ну, отдай мне ключи! Отдай, я сказала!

Евдокия отскочила и подняла ключи над головой. Она была гораздо выше служанки, и та, как ни прыгала, выхватить их не смогла.

– Пожалела я тебя, – устав прыгать, сказала служанка, зло блеснув темными глазами. – А ты меня наказала за жалость! Как завизжу сейчас, скажу, что случайно кладовку открыла, а ты набросилась на меня, избила и отобрала ключи!

Она действительно завизжала, да так, что ни одна сигнализация не шла в сравнение с этим визгом.

Дуська сорвалась с места и побежала на кухню. Бес с нею, с любовью, лучше спасти свою бестолковую, никчемную жизнь. Глядишь, кому пригодится. Глядишь, найдется в ней смысл…

Дверь в прачечную была открыта. В кромешной тьме, возле стиральной машины, она нашла дверь и наугад, с первого раза открыла ее нужным ключом.

Позади слышался визг и топот бегущих ног.

– Там она, там! – орала служанка.

…Выхода не было. Начал бежать – беги. Догонят – порвут, это закон природы.

На улице было темно. Ни одна сволочь не позаботилась, чтобы во дворе этого богатого дома горел хоть один фонарь. Где найти зеленую калитку?

«Караул», – подумала Дуська, мечась вдоль забора, словно загнанный заяц.

В спину дышал Алекс. Он уже протянул руку, чтобы поймать Дуську за шиворот. Ни зеленой, ни красной, никакой калиточки не было. Впрочем, даже если она и была, в темноте ее не разглядеть.

Он все же схватил ее, но это была всего лишь кофта. Дурацкая, вязаная кофта, спертая в «секонд-хенде» год назад. Ее не жалко было ни рвать, ни бросать. Дуська выскользнула из кофты, как хитрый зверь из капкана.

– Стой, тварь! – Алекс попытался подставить Дуське подножку, но она уже сидела верхом на заборе. Он дался ей легко, этот забор, словно в нем не было двух метров высоты белого гладкого кирпича, за который не зацепиться.

Взвыла сигнализация. Все было по уму в этом доме: и заборы, и охрана, и прислуга – все, кроме света.

Дуська кулем свалилась на землю. За забором отчетливо послышался звук заводящегося движка.

Алекс решил догнать ее на машине. Тьфу ты, как просто, отстраненно подумала Дуська. А она-то решила, он будет молотить ножками, гоняя ее по рублевским просторам.

Но начал бежать – беги, и Евдокия помчалась к дороге, неуклюже проваливаясь босыми ногами в снег.

Ее нагнала машина со спасительными зелеными шашечками, светящимися в темноте. Дуська вскинула руку, нет – бросилась на капот, и пока водитель говорил все, что он по этому поводу думает, ввалилась в салон.

– На Арбат, – приказала она.

Автоматические ворота страшного дома-тюрьмы еще только медленно открывались…

– Мать твою, – ругнулся водитель. – Какие вы тут, олигархи, все резвые и прыгучие!