Красная машина, черный пистолет (сборник) Дивов Олег

Раздается ни с чем не сравнимый грохот, а потом ни с чем не сравнимая могучая силища отрывает нас от грешной земли и от грешной планеты Земля тоже.

Потом нас размазывает.

– Могла бы хоть спросить, как дела. Или просто сказать: «Привет, ребята», – успевает буркнуть Борисыч.

На хайдрайве можно ходить строго по коридорам, расчищенным от космического мусора, иначе к порту назначения придет не корабль, а чайное ситечко. Куда мы намылились, там легальных коридоров нет, зато есть неприметная дырка. Дана рвет на всех парах к Луне. Вдогонку нам летят нецензурная брань, замысловатые угрозы и недвусмысленные обещания.

Еще за нами идет патрульный корабль, но это он зря. У нас все посчитано: не успеет. Мы растворимся в пустоте. Нелегальные коридоры не обозначены входными бакенами, надо знать точные координаты. А перекрыть наглухо громадный сектор пространства и сканировать его постоянно, ожидая, не выскочит ли грузовичок, нашим конкурентам просто не по деньгам. Тем более таких секторов много. И отовсюду выскакивают контрабандисты. Быстро меняют товар – и обратно. Не задался у конкурентов их народный социализм. Они, конечно, стараются всех наказывать, и бывшие соотечественники гибнут за металл регулярно. Одного поймают – а на его место уже целая очередь. Потому что при народном социализме особо не разгуляешься, а красиво жить хочется.

Ничего личного, просто бизнес. Для наших людей относительно безопасный, ведь делается все далеко от Земли. Такую наглость, чтобы встроиться в чужую логистику и бесцеремонно садиться прямо на Землю, могут позволить себе единицы, и работают они не на себя, а на штаб-квартиру корпорации. Это уже не контрабанда, это разведка. И чтобы засветить Дану, нужен серьезный повод. Как сейчас.

У нас будет гипердрайв. Прямо не верится. Неужели мы это сделали…

На хайдрайве большое ускорение чувствуется только в момент рывка, дальше – обычная «единица»; мы наконец-то не лежим, размазанные, а спокойно усаживаемся в ходовой рубке и глядим друг на друга. Неужели мы это сделали?

Последние новости, что мы поймали, ныряя за Луну: мою личность установили – уж больно машина приметная, – а мне именно того и надо. Пытаются разобраться, как я болтался на Земле черт знает сколько времени. Борисыча и Тима ни одна камера толком не разглядела. Из-за Даны просто скандал: оказалось, у нее все ворованное, причем по отдельности, из разных мест: и грузовик не пойми откуда, и документы на него, и паспорт неизвестно чей, и анализ крови, и отпечатки пальцев, и унылая физиономия, нацепив которую она общалась с землянами, и чуть ли не размер ноги.

Впервые я вижу, как Дана улыбается. Господи, какая же она милая. Потом замечаю, что Борисыч на нее таращится во все глаза и как-то откровенно по-хозяйски. Да неужто?.. Не про меня, значит, эта легкая походка, русые кудри, аккуратная маленькая грудь прекрасной формы – я очень наблюдательный, профессия обязывает, – чудесный рисунок губ и все такое прочее. Хреново быть наблюдательным. Ладно, утешусь тем, что мои товарищи, кажется, оттаяли и попробуют начать жизнь заново…

Тим на радостях, что мы всех победили, нажирается синтетики и бегает по стенам, насилу утихомириваем его. Тогда он виснет у Борисыча на шее и называет его папой. Тут мне реально хочется мальчика пристрелить, но я вовремя соображаю, что применять армейскую мелкашку на корабле запрещено под страхом прогулки за борт. Нельзя – пуля башку просадит навылет, а потом еще что-нибудь повредит тоже навылет. Кстати, ради такого случая, когда надо убить кого-нибудь по делу срочно, командиру экипажа полагается старый добрый ствол под патрон 9 х 19. Тоже не подарок, но гораздо меньше риска испортить звездолет.

Мы неспешно обедаем, болтаем о всякой ерунде, потом я замечаю, что Дана хмурится и вроде бы к чему-то прислушивается. Пора бы разойтись по каютам и как следует выспаться. И проснуться наконец без ощущения привычного страха – меня этот страх убивал на Земле полгода, а Борисыча и Тима три месяца, всю активную фазу подготовки к операции. Въевшийся в мозг ужас разоблачения. Думал, ничего больше не боюсь на этом свете, но когда появилась цель, научился бояться заново. Мертвецам нестрашно: у них нет смысла жизни. Придумай смысл и живи. Но вслед за смыслом придет и страх.

Дана хмурится снова и отворачивается к приборной доске. Начинает что-то крутить и опять вслушиваться. Прижимает ладонь к виску: типичный рефлекторный жест командира звездного корабля, совершенно бессмысленный, но все они так делают. У командира на висках датчики интроскопа. Через него ты воспринимаешь корабль словно живой организм, и этот организм – ты сам. Видишь его насквозь, чувствуешь свою машину, как себя. Не отказался бы я так сливаться с Машей. Мы бы с ней тогда летали, не боясь случайного ветерка. Люблю Машку. Я бы лучше нормальную человеческую женщину полюбил, конечно, но где ее взять – вон, Дану уже Борисыч прибрал к рукам. А я кого попало не подпущу к себе, привередливый. Удивительно, что вообще хочу серьезных чувств – кажется, и меня начинает отпускать полегоньку. Или время лечит, или сегодняшний акт мести подействовал: надежда появилась, надежда… Ты ее только сейчас не обломай, дорогой наш командир.

Все глядят на Дану, ждут неприятностей и боятся спросить, какие именно они планируются.

Тим спросил бы, наглости хватит, но опасается, что мы с Борисычем его заклюем. Допустим, мой персональный статус непонятен, зато Борисыч – старший по званию и руководитель операции.

Сам Борисыч слишком влюблен в Дану, сейчас я вижу это отчетливо, влюблен нежно и трепетно, не вполне еще веря, что способен испытывать такие чувства, и на них ответила такая женщина, не доверяя своему нечаянному счастью. Он будет ждать.

А я просто не имею дурной привычки говорить водителю под руку. Даже если водителю это все равно. Разберется – скажет.

И Дана говорит:

– Пищим, ребята. Даем пеленги.

Тим напрягается и шипит нецензурное, Борисыч охает, я откидываюсь на спинку кресла и пытаюсь думать. Не получается.

– Если вам всадили «жучка»… – тянет задумчиво Тим. – Значит, что-то подозревали…

Глядит на Борисыча, потом на меня. Нехорошо глядит. Зря ты это, парень.

– Не мне. Вам, ребята. Он прямо здесь. В радиусе метра.

Теперь уже все глядят на всех. Кажется, я единственный, кто глядит по-доброму. Чего вы злые-то такие, коллеги?

– Современные «жучки» размером с булавочную головку, – говорю. – Может, я его на завтрак съел.

Напрасно я это ляпнул, потому что все дружно уперлись глазами в меня.

– Дело не в том, дорогой, что ты съел на завтрак, а кто его тебе подсунул, – заявляет Борисыч. – Мы-то с Тимом друг друга контролировали. А ты работал в одиночку.

– Вот именно, – поддакивает Тим.

Гляжу на них еще по-доброму. Честное слово. Даже стараться не приходится. Мог бы напомнить, что эти двое тоже не все время были друг у друга на виду, но зачем? Сами знают. И топят меня. Получается, один из них. Или оба сразу.

Или Дана нас стравливает.

Только этого не хватало.

– Опять пискнул. Странно, промежутки неравномерные.

– Я уверен, что это не я, – заявляет Борисыч.

– А я уверен, что не я, – говорит Тим.

– А я ни в чем не уверен, – говорю. – И вы напрасно такие уверенные. Миссия у нас непростая, с кем угодно могло случиться что угодно.

– Ты сколько баб осчастливил на исторической родине, Казанова? – спрашивает Дана. – Кто тебе инфу продавал? Уж сто процентов не мужик. С кем ты проснулся сегодня? Подумай.

Ничего себе! Трудно меня озадачить, но у Даны получается.

– Не ожидал от тебя, – говорю. – Вот от кого не ожидал, это от тебя.

Смотрю ей прямо в переносицу и вижу: смутилась.

Неужели – она?..

Звериный инстинкт военного преступника рекомендует немедленно пристрелить Тима, потом жестоко допросить Борисыча, выкинуть обоих в космос и разбираться уже по-хорошему с Даной. Когда я ее любовника грохну, она станет шелковая. Не успела еще к Борисычу привязаться как следует, он только разбудил в ней женщину заново. И мне из этой едва проснувшейся женщины душу вынуть – раз плюнуть.

Пальцем к ней не прикоснусь. Пусть ее наша служба безопасности трахает всем личным составом, им положено по долгу службы не брезговать предателями…

Если бы я слушался инстинкта, трупов вокруг были бы кучи.

Ничего подобного со мной до войны не было, милейший ведь человек. Я по работе «тракторист», по-вашему – «аттрактор», мастер разработки позитивных образов и влюблению в себя всего, что шевелится. Мне нельзя быть плохим. Для меня кодекс Всемирной ассоциации «Паблик рилейшнс» – закон жизни, а этот кодекс, он вроде клятвы Гиппократа, там главное правило – «не навреди».

Я и сейчас добрый. Только доброту свою успешно применяю во зло. В период военных действий мои разработки имели грандиозный успех. Жалко, мы тогда не победили, меня бы народ на руках носил. Ничего, еще победим, но я больше не хочу на руки. Убивать хочу.

Ненавижу вас, твари, и себя ненавижу – что вы со мной сделали.

– Основную инфу, Дана, чтоб ты знала, покупал Борисборисыч, я давал только общее направление. Он у нас специалист по мотивации, ему и карты в руки. А проснулся я сегодня один. Проснувшись, думал о том, какая ты замечательная и как жаль, что совсем меня не любишь и ничего у нас не получится… А теперь заткнитесь все, пожалуйста. Думать буду.

Как ни странно, они затыкаются, а Дана даже глаза опустила.

Размышляю. Ничего не вижу, ничего не понимаю. Хотя… Есть вариант. Попробуем. Вряд ли сильно поможет, но…

– Это чистая формальность, но отдайте мне оружие, Алекс, – говорит Тим.

– Вот напрасно. Я без пистолета только опаснее. Я сразу превращусь в полную гадюку и уболтаю эту сладкую парочку грохнуть тебя.

«Сладкая парочка» нервно переглядывается.

Тим делает плавное красивое движение – так летит в тебя кулак профессионального бойца, ты его прекрасно видишь, но успеваешь только чуть-чуть отклонить голову, чтобы удар не пришелся в нос или глаз.

Сейчас мне в глаз смотрит дуло.

Отмечаю, что мальчик совсем обнаглел и ни в грош меня не ценит: ну где это видано – тыкать стволом человеку в физиономию. Человек ведь может ствол у тебя немедленно отнять. Таким же плавным красивым движением. Дурак ты, мальчик. Но я все равно к тебе хорошо отношусь, сочувственно.

Или ты готов убивать и, едва я дернусь, нажмешь на спуск. Тогда ты вдвойне дурак, ведь тебя пришьют через секунду, вон у Борисыча где рука, я же не слепой. Их двое, ты один, ты просто не успеешь.

– Ладно, – говорю. – Ты меня не услышал, теперь это твой риск.

Откидываю в сторону полу куртки, Тим вытаскивает из моей кобуры пистолет. Он не боится, что я ношу второй ствол. На Земле все покупается и продается, особенно женщины и секреты, но достать там оружие нельзя. Его изъяли тотально, выковыряли отовсюду, а у военных и полиции оно посчитано, и не дай бог хоть патрон куда-то запропастится – всех накажут.

– А теперь, когда вы меня больше не боитесь, встали и пошли в трюм. Есть идея. Надо посмотреть, что видела машина.

– Опять пищит… – бормочет Дана, не поднимая глаз. Зацепил я ее.

– Ну вот встали и пошли!

Послушно встают и идут. Борисыч озабоченно пыхтит, Дана, похоже, мучается совестью, Тим старается всех держать в поле зрения. Спасибо, пистолет убрал. Чисто из уважения к Борисычу, думаю. А то бы он сейчас напоказ всех боялся – ведь я его тоже слегка зацепил.

Маша грустит в трюме, вид у нее какой-то унылый, не боевой. Мне тоже сейчас тухло, подруга. Мне уже шестой год так. И едва-едва пытаюсь стать человеком, тут же другие человеки ставят твоего хозяина на подобающее ему место. Тухлое.

Я знаю, что искать, вывожу картинку на монитор в два движения. Ну вот она, запись – водитель прыгает навстречу прелестной девушке, хватает ее в охапку, что-то говорит, валит наземь… Стоп. Повтор. Увеличение. Есть.

Очень хочется выругаться в полный голос.

Это делает за меня Борисыч, который плюхнулся на правое сиденье.

Вылезаю из машины, делаю приглашающий жест:

– Садись, Тим, изучай.

Он садится, Борисыч дает повтор, теперь ругаются оба. Тим скорее восхищенно, чем зло. Да, красивая работа.

А я чувствую, как мягкие ласковые пальцы задирают на мне сзади куртку и суют за пояс нечто увесистое, железное, приятно гладкое и довольно-таки большое. Рукоятью вправо. Дана помнит, что я правша.

Надеюсь, патрон уже в патроннике, иначе зачем это все.

Тим с Борисычем выбираются из машины, а я лезу в карман и отлепляю «жучка». Он все-таки покрупнее булавочной головки.

Очень ловкую девочку я обнял. И отважную. Первая злость уже отошла, сейчас ничего к ней не чувствую, кроме восхищения мастерством и смелостью. А еще было очень приятно обнять ее. Когда победим, надо постараться эту красотку найти и перевербовать. Себе заберу, а там посмотрим. Ничего себе напророчил: «Жениться хотел, а вы все испортили, подрывники хреновы».

Надеюсь, я ей понравлюсь.

– Не рискнула бы она посадить «жучка» на машину, – говорю. – Не было гарантий, что мы запрыгнем прямо в трюм. Зачем нам лишний вес, обычно транспорт бросают. Значит, милая девочка нацелилась четко на меня. И точно знала, что я заслоню ее собой от взрыва…

– Дай посмотреть. – Дана забирает «жучка» и подносит к глазам.

– Ну так что же, Борисборисыч, дорогой ты мой?

– Что же? – тупо переспрашивает Борисыч.

– Тебе не кажется, что милая девочка знала слишком много и о плане операции. и, главное, о том, что я такое? Мужчин, способных поставить жизнь и судьбу на карту ради незнакомой бабы. – единицы. Но за рулем сидел именно такой придурок! – начинаю легонько повышать голос.

– Не может он сам так мощно излучать… – бормочет Дана, разглядывая «жучка» пристально, словно у нее в глазу микроскоп.

– Ты… ты с ума сошел, Алекс? – спрашивает Борисыч проникновенно.

Старый перец не готов играть со мной враспасовку, он действительно обескуражен. Ладно, черт с ним.

– …И ладно бы моя судьба, моя жизнь, твоя и Тима – судьба целого народа, судьба нашей корпорации, судьба Земли в конце концов! Самый ответственный момент! – уже почти кричу. – Кто мог выйти из машины? Только я! Кто мог знать, что я такой идиот? А?!

Тим переводит озадаченный взгляд с меня на Борисыча и обратно. Думай, мальчик, думай.

У Борисыча, впрочем, тоже взгляд – так себе. Молчи тогда, за умного сойдешь.

– Даже если меня раскрыли, если точно установили личность – тем хуже, я ведь сволочь знаменитая, во мне ничего человеческого нет, я военный преступник и таких девочек пачками уговаривал идти с гранатометами на танки! И я – разжалованный офицер, изгнанник, выброшенный из родной корпорации на хрен, которому надо либо сдохнуть, либо вернуться домой с победой!

– Нет, ты точно с ума сходишь…

– Это ты с ума сошел, когда так подставился! Ты всю жизнь играешь с людьми. И ты всю жизнь – мою! – мой начальник. Никто, кроме тебя, не сделал бы ставку на мои инстинкты. Никто бы не поверил, что я выйду из машины… – Плавно опускаю голос и перехожу с крика на хрип, почти шипение.

– Алекс… – Борисыч прижимает руки к груди, молча умоляя перестать травить ему душу.

Тим уже совершенно обалдел.

– Никто, кроме тебя! – Мы стоим по разные стороны машины, но даже издали я втыкаю Борисычу палец в грудь так болезненно, что тот отшатывается. – Ты, кукловод, это твой модус операнди. Ты абсолютно в себе уверен, когда доходит до управления людьми. И ты ни разу не проигрывал. Ты гениальный кукловод. Этот несчастный мальчик сегодня на полном серьезе назвал тебя отцом!..

Несчастный мальчик передергивается всем телом.

– И насчет меня ты не сомневался ни минуты! Но главное, главное, Борисборисыч, дорогой… Как я мог назвать кому-нибудь точный день операции, если мы ждали погоду и принимали окончательное решение вместе этим утром, у вас дома, и сразу отправились к машине? И Тим не мог, и ты не мог, да? Но мы с Тимом спускались в гараж первые, а ты шел сзади!

– Ты действительно свихнулся, – произносит Борисыч окончательно упавшим, даже севшим от расстройства голосом. – Лейтенант, приказываю арестовать Алекса! Надо его изолировать, а по прибытии наши разберутся.

Честно, я не ожидал, что Тим купится так легко, тем более Борисыч совершенно потерял самоконтроль и не мог мне подыграть.

– Это чистая формальность, полковник… – начинает Тим ледяным тоном, сверля Борисыча взглядом. – Но будьте любезны, сдайте оружие!

Он пока только обозначает свое плавное красивое движение за пистолетом. Тим еще не готов валить Борисыча, но уже перепуган до крайности. Прямо сожалею, что нет времени и возможности как следует насладиться этим зрелищем: убийца-профессионал, испугавшийся собственной тени. Наконец-то с большим опозданием до мальчика доперло, с каким людоедом он имел дело все эти месяцы. Поздно.

– Отставить, лейтенант! – рычит Борисыч. – Выполняйте приказ!

Сомневаюсь, что Тим вспомнил сейчас мое предупреждение, мол, я без оружия стану только опаснее. Хотя было бы справедливо, окажись это его последняя мысль перед концом.

Тим медленно тянется за пазуху, а я – назад за пояс. У меня широкая ладонь, рукоятка пистолета вдруг ложится в нее как влитая. Толстая, ухватистая, чертовски удобная рукоятка.

Нет времени развернуться к Тиму лицом и уж точно никакого желания размахивать стволом, как некоторые пижоны. Я плотно беру длинную черную пушку в обе руки и прямо от живота, стоя боком, только чуть повернув голову, загоняю мальчику две пули куда-то примерно «в центр масс», как это называл мой инструктор.

А когда мальчик начинает гнуться и пытается сообразить, что это его сейчас так неприятно ударило, – уже прицельно две пули в висок.

В замкнутом пространстве трюма выстрелы, словно гвозди в голову, бьют звенящей болью.

Дана зажимает уши – лишь бы она, жучка, себе туда не закатила, доставай его потом.

Я медленно обхожу машину и говорю Борисычу:

– Это чистая формальность, полковник, но если ты, сволочь, немедленно не отдашь мне ствол, я и тебя кокну. Я очень злой сегодня. Я на той девчонке жениться хотел, а вы все испортили!

У Борисыча делаются такие мутные глаза, словно его сейчас шибанет инфаркт. Он покорно выкладывает пистолет на крышу машины. Открываю багажник и небрежно швыряю ствол туда. Не спеша иду обратно. По пути разглядываю то, из чего стрелял. Длинный черный красивый «Таурус», прижизненная реплика антикварной «беретты». Старая добрая хреновина. Если кончатся патроны, череп можно проломить, ничего подобного давно не делают.

Стильная вещь. Нынче и пистолетов таких не бывает, и такого правильного черного цвета в природе нет. Я, кажется, говорил, что пистолетам не доверяю? Этому хочется верить.

Совсем не боюсь, что мой коллега, начальник и добрый приятель сейчас, пока я любуюсь своей новой игрушкой, метнется к багажнику и откроет пальбу. Он сдался.

Дана странно глядит на меня в основном сочувственно.

– Извини, Даночка, – говорю. – Было очень громко, но что поделаешь. Мы все еще попискиваем?

– Угу.

– Ничего, скоро перестанем.

А вот и Тим. Отвратительное зрелище – свежеубитый тобой человек. Вот он был, и вот его не стало. Ой, не стошнило бы. Представляю, что я – водитель. Мне нельзя впечатляться. Сглатываю комок в горле, достаю два окровавленных ствола, несу к багажнику, оттираю их салфетками, потом оттираю руки… Уфф… Устал я что-то. Запираю машину и говорю:

– Не повезло Тиму. В самый последний момент поймал головой пулю из полицейского автомата. А у тебя, Даночка, как назло, холодильник потек. Нам пришлось захоронить тело в космосе, со всеми соответствующими почестями, о чем мы составим акт. И я бы рекомендовал действительно холодильник сломать временно, а то мало ли, вдруг проверят… Все меня слышали? Молодцы. Ну, пойдемте.

Идут, куда они денутся.

Дана кладет «жучка» под микроскоп, под сканер, под еще какую-то штуку и уверенно говорит:

– Он не может излучать. Это отражатель. Вот почему он сигналит через неравномерные промежутки времени. Когда попадает в луч.

– Нас кто-то щупает лучом? Пока мы идем на хайдрайве? Что за излучение такое? Как это может быть?

– А я знаю?

– Хорошо, зато я знаю, что делать. Эй, полковник! Тащи Тима в аварийный шлюз, положи «жучка» ему в карман – и за борт. Действуй.

Борисыч повинуется мне безропотно и молча.

– Пока будешь возиться с телом, подумай, что нам скажешь, когда вернешься! – кричу ему вслед.

Борисыч как-то неконкретно дергает одним плечом.

– Ты бы полегче с ним, – говорит Дана.

– Давай-ка сядем, командир.

Она садится в кресло, разворачивается ко мне, закидывает ногу на ногу.

– Мне нужны прямые, честные, короткие ответы, командир. Ты понимаешь, что я за тебя убью? Убил прямо сейчас. Только ради тебя. Это не любовь. Это дружба.

Вместо ответа Дана тянется ко мне, но я останавливаю ее взглядом.

– Он тебе нужен? – Я тычу пальцем в ту сторону, куда ушел Борисыч.

– Да, – коротко говорит она, скорее выдыхает, чем говорит.

– Понял. Сейчас он вернется, мы побеседуем… То, что он сделал, он сделал не просто так. Он рисковал нашими жизнями ради чего-то очень важного, и я заранее уважаю его мотивы. Тем не менее он нас подставил. И корпорацию подставил. Но если по окончании беседы он все еще будет тебе нужен… Тогда ты его заберешь. И делай с ним все, что захочешь.

– Спасибо, – только и говорит она.

– Это тебе спасибо. За то, что ты профессионал, за четкую работу, за смелость и, кстати, за пистолет. Черта с два я его тебе верну. Он же прекрасен.

Дана смеется.

– Но слушай, подруга, я ждал чего угодно, только не такой огромной дуры. Для меня – идеально удобный агрегат. Но совсем не под твою руку. И как ты эту тяжесть на себе таскала? Кстати, я не заметил.

– Я его не носила. Только сегодня достала из сейфа. Чувствовала, случится что-то… Знаешь, я все равно отдала бы его тебе. Ты любишь такие вещи, а мне он больше не нужен. Это была память. Единственное, что осталось. Память…

Она вздыхает. Прощается с чем-то, отпускает от себя.

– Пробовала его под куртку повесить в кобуре и так и этак… Безнадежно, слишком большой, даже стволом вниз торчит. И я просто его положила рядом, а когда перегрузки кончились, сунула за пояс сзади. И старалась на всякий случай не поворачиваться к тебе спиной. Ты наблюдательный, я же знаю…

– Между прочим… Ой, позови Борисыча, а то я беспокоюсь. Скажи, чтобы не валял дурака, и что мы его ждем, и все будет хорошо, договоримся.

Дана прижимает висок одним пальцем и зовет:

– Боря! Алекс просит сказать, что он волнуется и чтобы ты не вздумал делать глупости. Мы тебя ждем, мы обо всем договоримся.

– И все будет хорошо.

– И все будет хорошо, Боря.

– Даночка, могла бы давно сообразить: когда мы просим что-то передать, надо передавать в точности. Этот твой красавец в старые добрые времена мог загнать человека в истерику одним-единственным словом. И я сказал «не валять дурака». А ты ему про глупости… Это разные вещи.

– Да ты зануда, оказывается! Такой же зануда, как и он!

И я второй раз в жизни смотрю, как Дана смеется.

– Ну так что за реплика была про моих баб? – спрашиваю.

И тут она краснеет. Ну совсем живая. Теперь лишь бы Борисыч, сволочь, меня не разочаровал. Убить не убью, естественно, но если он постарается, то и Дану разочаровать сможет. И тогда встанет трудный вопрос: а не кокнуть ли его действительно?

– Потому что ты бабник, Алекс, – говорит она, честно глядя мне в глаза.

Второй раз за столь короткий промежуток времени совершенно меня ошарашить может наверное только такая женщина – командир звездолета, контрабандист и разведчик.

– Ты очень любишь женщин. Но еще больше ты любишь саму любовь.

– Ну какой же это бабник?! – возмущаюсь я от всей души.

– Самый настоящий, – заверяет она.

Появляется Борисыч – потный, взъерошенный, одновременно готовый кусаться и вилять хвостом. А мы сидим с Даной и глупо хихикаем.

– Пищим? – спрашивает он сумрачно.

– Не пищим. Выбросил.

– Ну и хорошо. – Он садится в кресло. – А выпить есть на борту?

– Какая выпивка на борту?

– А у тебя, парень?

Ишь ты, как в старые добрые времена позвал.

– У меня есть одиннадцать патронов, – говорю. – Могу намешать тебе пороху в газировку. Вставит – мало не покажется.

– Хватит и одного, – бурчит Борисыч. – В лоб. Тоже мало не покажется.

– Ты не казнись, полковник. Ты кайся во грехах своих.

– А ты? – заявляет он агрессивно.

– Что – я?

– Что ты говорил про ту девчонку?

– Да я пошутил!

– Чем докажешь?

– Ну, старик, ты меня довел. Вот это было совсем лишнее. Давай тогда по-взрослому разговаривать. Тебе что-нибудь говорит такой код: виктория шесть пять ноль?

Борисыч хлопает глазами и задирает брови. А потом сует мне лапу:

– С возвращением, майор.

– Извини, не пожму руку предателю, даже если он мой старый друг.

Старый друг на всякий случай пропускает это заявление мимо ушей.

– Это как все понимать? – спрашивает Дана осторожно.

– Его изгнание было подстроено, – объясняет Борисыч. – Никто Алекса из корпорации не увольнял. Кстати, было много шуму, но все поняли, что это только дымовая завеса. Какой они придумали настоящий повод? Для узкого круга?

– Я спал с женой первого вице-президента. Меня попросили больше этого не делать, а я не внял. У нас, понимаешь, с ней серьезно.

Дана прыскает в кулак. Мол, а я что говорила.

– Не верь, Даночка, это именно повод. И твой покорный слуга видел эту даму один раз издали. Вовсе не я, а первый вице напрашивался на увольнение, вот его и решили примерно наказать. Проверить на лояльность родной корпорации. У них там наверху очень жестокие игры.

– И он согласился?

– Как миленький.

– Вот скотина… Но ты-то каков актер! Я была уверена, что везу бедного-несчастного беглеца…

– Но я был действительно бедный и несчастный… Ладно, полковник, говори, чем тебя прижали наши конкуренты. Тебя не так-то легко прижать. Я все понимаю и поэтому внимательно слушаю. Хотя был огромный соблазн натравить на тебя бедного мальчика.

Борисыч упирается взглядом в столешницу и сухо цедит:

– У них мои дети.

Дана сжимается в комок.

Ну, одной проблемой меньше. Теперь даже если ты признаешься в поедании еврейских младенцев на завтрак, она тебя простит.

– Их успели эвакуировать на ту сторону. Ты же знаешь, там ничего не осталось от дома, все в кашу, я был уверен, что они погибли вместе с матерью…

– Я знаю. Им сейчас… Мальчику девять, а девочке тринадцать? Да они тебя не вспомнят.

Он поднимает глаза и смотрит так, что я верю каждому слову.

– Вспомнили! – шепотом кричит он. – Я их видел. Вспомнили! Я обещал, что мы будем вместе, они ждут, они хотят ко мне…

– Уверен, что их тебе отдадут?

– Уже отдали. Я ведь тоже не совсем дурак. Они на марсианском рейсе, гражданский лайнер, никакой охраны, нам просто надо подойти и забрать их, в запасе еще неделя.

– Ну да, а капитану теперь скажут – не тормози ни под каким видом. Ты же провалил задание, мы выкинули отражатель.

– Вот это не беспокойся, – вступает Дана. – Возьмем на абордаж и ограбим. Не впервой, поверь специалисту. Пистолеты только мне отдай.

– Армейские?

– Да не стану я стрелять. Что я, сумасшедшая? Но капитану лайнера это знать не обязательно. Добрее будет, когда увидит.

– Черт с вами, – говорю. – Вам, наверное, виднее. И куда потом?

– В нейтральную зону, как можно дальше. Дана…

– Я придумаю, – говорит она. – Есть много хороших мест. Ну, неплохих.