Тайна визиря Шимаса Шахразада
– Но я же был львом, – недоуменно пробормотал звездочет. – А львы не щадят никого.
– Нет, не хочу…
Тут девушка замолчала, делая вид, что с радостью наблюдает за тем, как насыщается толстяк. Она раздумывала, как бы уклониться сегодня от нежности этого тучного борова. Увы, похоже было, что это невозможно, что всю ночь придется ублажать его, борясь с желанием вытащить из-под ложа клинок.
– А чего же ты хочешь, моя птичечка? – Звездочет Сулейман потянулся к ней жирными от мяса руками.
– Я еще не решила… – Малышка ловко уклонилась от объятий. – Сначала я отправлюсь в ванну… А потом уже придумаю. Кем ты сегодня будешь… И кем буду я.
О да, ванна… У нее была ванна – огромная, выложенная мрамором. Слуги могли наполнить ее горячей водой в один единый миг. Это было, увы, одним из немногих удовольствий, которые она могла себе позволить на его деньги.
– Так, быть может, мы насладимся омовением вместе? – Глаза Сулеймана маслено заблестели.
– О нет, мой птенчик… Ты будешь ждать меня в нашем маленьком гнездышке… И предвкушать мое появление.
– Как скажешь, моя птичечка, как скажешь… А если твой птенчик придумает что-то для тебя?
– Мой птенчик меня всегда радует. – Она улыбнулась тучному Сулейману и ускользнула в соседнюю комнату.
К сожалению, как ни прекрасно было прикосновение горячей воды, как ни ласкали чувства ароматы благовоний, но наслаждаться всем этим до утра она не могла – уже два или три раза он заглядывал к ней за ширму и осведомлялся, когда же «его маленькая птичка» наконец «разделит кроватку с ее любимым птенчиком»…
«Что же придумать? – лихорадочно размышляла девушка. – Что же ты, глупая Саида, можешь придумать?»
И тут она поняла, что само имя подсказало ей игру[2]. Она станет госпожой, владычицей, предводительницей амазонок, а он?.. А он останется обыкновенным мужчиной и, значит, рабом повелительницы амазонок. Она будет уклоняться, сопротивляться и запрещать. А он…
«Мне все равно, что будет делать он! Зато я смогу быть самой собой, не сюсюкая и не пришепетывая… Аллах великий, быть может, я смогу его даже ударить!»
О, это была более чем сладостная мысль… И она походкой настоящей владычицы и королевы вошла в опочивальню.
– Пади ниц, презренный раб! – приказала она.
Сулейман – о, следует отдать ему должное! – соображал воистину более чем быстро. Он проворно скатился с ложа и действительно опустился на колени. Саида заметила, что первые же ее слова необыкновенно взвинтили его. Да, он был большой охотник до страстных игр. И увы, это тоже было чистой правдой – большой их мастер. Сегодня она будет его госпожой. И получит от этого удовольствие. Но она получит удовольствие и от его умелых ласк – это будет платой за прикосновения его вислого живота, его влажных губ и за все то, что он заставит сделать. И да будет так!
– Моя птичечка… Ты хочешь, чтобы я стал твоим рабом?
– Ты и есть мой унылый раб. И только от тебя, червь, от твоего усердия и старания зависит, выйдешь ли ты утром из моей опочивальни или тебя вынесут бездыханным!
– О, я готов! Я стану твоим рабом… Я стану игрушкой для твоих утех!
– Да, ничтожный, – проговорила она с удовольствием, которое Сулейман истолковал более чем превратно. – Ты – игрушка для моих утех… И сегодня я стану забавляться с тобой словно впервые.
– Я готов, моя госпожа! Готов для тебя на все! Я научу тебя всему! Я покажу тебе все!
«И да пощадит меня Аллах всесильный и всемилостивый…»
Сулеймана все больше захватывала новая игра. Он подполз к Саиде на коленях и поймал ее руку.
– Ты позволишь мне учить тебя, владычица? Или будешь учить сама своего глупого Сулеймана?
– Учи меня, раб! Да учи хорошенько! Иначе тебя высекут и потом выбросят на потеху всей толпе прямо на главной городской площади…
И Сулейман начал, по-прежнему не поднимаясь с колен. Каждое слово воодушевляло и возбуждало его самого.
– Повинуюсь, моя прекрасная. И первый мой урок – спокойствие и неторопливость. – Сулейман говорил, и сам перевоплощался вслед за своими словами. Саида лишь удивилась тому, что внезапно его вислое чрево подобралось, а в глазах появился столь несвойственный изнеженному звездочету мягкий свет любования. – Ты, моя повелительница, должно быть, нетерпелива. Позволь же научить тебя сдержанности в постижении великой науки любви.
Он губами коснулся сначала одного пальца Саиды, потом второго, потом прошелся по нежной и чуть дрогнувшей ладони. И лишь потом осмелился поднять взгляд.
– О Аллах, как же бывают иногда дерзки рабы, – пробормотала она, зачарованная его удивительной переменой. – Но ты можешь продолжать – мне все еще приятно.
– Поцелуй – это азы бесконечной, как сама жизнь, великой науки. Чего ты тебе хотелось сегодня? Какой урок ты готова усвоить?
– Тот, который ты готов мне преподать…
– Я буду твоим рабом… Рабом умелым и щедрым на ласки. Ты же, моя повелительница, постараешься следовать за мной и позволять мне все.
В глазах Сулеймана горел огонь настоящей страсти. Да, его заводили – о нет, его воистину душили одни лишь сладостные картины, встававшие в его разуме, охочем до рискованных игр не менее, чем его тучное, но не утратившее любовных сил тело.
– Да будет так! Я – твоя владычица, я амазонка. А ты всего-навсего мужчина и потому мой раб. – Саида вдруг ощутила, как трепещет в груди сердце. – Ты говорил со мной неподобающе… Но на этот раз я прощаю тебя, поскольку ты всего лишь глупый мужчина, не ведающий ни истинной боли, ни подлинно высокой страсти. Но впредь ты должен держать рот на замке, иначе твои пятки отведают не одну сотню палок. Ты недостаточно смиренен, а я пока не решила, каким станет наказание за твою непокорность.
«О Аллах, да она не играет! Она стала владычицей, предводительницей женщин… Должно быть, она чувствует себя настоящей амазонкой! Ну что ж, моя прекрасная, да будет так! Я стану рабом твоих желаний, но останусь смелым и гордым учителем».
– Прости мне мои непокорные слова, моя владычица, – сказал он, – Я решился произнести их только потому, что лишь я один могу научить тебя страсти. Подлинной страсти, какую только ты заслуживаешь. Говорят, ты решительна; говорят, сурова; говорят (и я не могу в это не поверить), что еще никто из мужчин не вышел из твоей опочивальни живым. Но, поверь, я буду первым! И жажду твоего тела, словно пылкий отрок!
И прежде чем Саида успела возразить, он припал к ее губам в глубоком жгучем поцелуе. Голова Саиды пошла кругом. «О Аллах, он совсем другой! Должно быть, мне сегодня действительно повезет!»
Крохотный огонек наслаждения пробежал по ее телу. Сулейман на минуту поднял голову, но тут же вновь принялся целовать ее, нежно касаясь губами всего ее лица, и вновь возвращаясь к губам.
– О счастье! – прошептал он. – Как ты прекрасна, моя владычица.
Саида пыталась вернуть себе власть над этим своенравным рабом.
– Я еще не решила, позволю ли я тебе целовать себя, – упрекнула она. – И если не будешь вести себя как положено рабу, палки – целая сотня! – живо напомнят тебе об этом!
Сулейман разжал руки и, порывшись в корзине, вытащил небольшой кнут. Когда-то давно он принес сюда и эту корзину, и множество игрушек, которые разжигали его пыл и дарили воистину неземное блаженство. Дарили ему. О наслаждении своей «птичечки» он заботился нечасто, так же давно решив, что камни, золото и телесные ласки могут вызвать бурю страсти… Почти настоящую…
– Пусть сотню раз на мою спину опустится этот кнут. Страсть должна делиться поровну между мужчиной и женщиной. Наслаждаться любовью в одиночку – воистину невозможно, как невозможно дышать в воде или смеяться в песке.
Он говорил так, как велела ему принятая им роль. Говорил, и сам удивлялся своему умелому лицедейству.
Его поцелуи опьянили ее, но она никому не позволит себя унижать! Она владычица!
Саида схватила кнут и поднялась.
– Опустись на колени, раб, – велела она.
«О Аллах! Неужели она сделает это?»
Сулейман тут же получил ответ, когда кнут оставил рубец на его коже. Он стиснул зубы. Она и в самом деле ударила! Но сейчас даже боль была ему приятна.
«О, это сладко, куда более сладко, чем я могла себе представить! Но не следует и увлекаться – мне еще слишком много нужно от него…»
К его удивлению, Саида ударила всего три раза. Он не видел, но она с огромным удовольствием рассматривала красные полосы, появившиеся на его коже.
– Можешь лечь, – надменно приказала она. – Теперь ты будешь слушаться меня, свою госпожу?
Сулейман осторожно опустился на прохладные шелка ложа.
– Ты так прекрасна, когда сердишься, моя владычица, – прошептал он.
Совершенные черты лица Саиды исказились.
– Неужели мне придется вновь наказать тебя, Сулейман? – бросила она.
– Неужели ты сердишься на меня лишь потому, что я нахожу тебя прекрасной? – О, сейчас Сулейман уже не был тучным старым звездочетом. Удары разозлили его и, вот что странно, непонятным образом распалили его и его желания.
У Саиды от его тихих слов перехватило дыхание. Она столь полно вошла в роль, что уже и в самом деле ощущала себя правительницей страны смелых женщин, не терпящей возражений и приемлющей лишь беспрекословное повиновение. Этот же мужчина смущал ее. Ей казалось, что она и в самом деле привыкла к полнейшей покорности, приятным лишь для нее одной любовным играм, после которых можно спокойно убить раба. Мужчины ни разу не говорили с ней так, как этот! Ничтожные создания, чьи низменные грязные желания необходимо держать под строгим контролем.
Он захватил рукой ее волосы и стал притягивать, пока их лица не оказались совсем близко.
– Ты всегда стараешься взять верх, моя владычица, – заговорил Сулейман так тихо, что она едва его слышала. Игра и его захватила, заставив поверить и в то, что он лишь никчемный раб, и в то, что сейчас решается вся его жизнь. – Неужели ты никогда не хотела узнать, каково это – отдаться полностью, целиком? Только очень храбрая женщина способна на такое, но я уверен, что ты именно такова. Это правда, Саида? Я не ошибся?
Он привлек ее еще ближе, и наконец их губы соприкоснулись.
– Моя прекрасная повелительница…
– Оставь меня! – закричала она. – Ты слишком много болтаешь, глупый раб по имени Сулейман! Поди прочь! И благодари Аллаха всесильного, что остался жив… Уходи, я не желаю видеть тебя!
– Аллах великий! – воскликнул он. – Да ты боишься!
– Нет! – фыркнула она, покраснев к собственному своему удивлению.
– Тогда доверься мне, – вновь шепотом попросил он.
– Я не позволяла обращаться ко мне, – пробормотала она. О, Саида давно уже не ощущала себя столь непривычно, игра полностью завладела всем ее существом, заставляя поверить и в слова Сулеймана, и в свои собственные.
– Отдайся мне, – мягко настаивал он, припав губами к ее лбу.
– Это непозволительно, моя честь запрещает это, – запротестовала она.
«О прекраснейшая, – с нежностью думал Сулейман, любуясь гневным румянцем Саиды. – Нет и не будет никого, красивее тебя. Играй же со мной в эту игру, играй и в тысячи других игр!»
– Разве не запретный плод самый сладкий? – поддразнил он, поцеловав почти по-братски кончик ее носа.
– Но я повелительница! Ты должен делать только то, что приказано, иначе тебя не спасет и сотня умелых лекарей!
– Когда-нибудь я стану властелином, и тогда все будет по-моему, – лукаво возразил Сулейман. – А если ты сейчас отошлешь меня отсюда, из твоей опочивальни, то так и не узнаешь несказанной сладости, которую могу дать тебе лишь я один, Саида, моя гневная, но изумительно желанная повелительница! – Он обнял ее и прижал к груди. – Я хочу тебя.
Но тут Сулейман увидел в ее глазах неподдельный страх и, немедленно отпустив девушку, опустился на ложе.
– Приляг и ты, моя прекрасная! С твоего разрешения я успокою тебя.
Саида послушно прилегла на ложе.
– Закрой глаза! Прислушайся к моим рукам – они же тебе не враги, как не враг и я.
Руки звездочета начали нежно гладить ее спину, и Саида почувствовала, что ладони эти теплы и надежны, что прикосновение их не возмущает, а успокаивает. Игра все сильнее захватывала и Сулеймана. Он и в самом деле чувствовал себя рабом, который во что бы то ни стало должен подарить владычице удивительные ощущения. Заставить взойти вместе с ним на самую вершину страсти, иначе судьба его будет печальнее судьбы последнего из золотарей царства.
Сулейман продолжал трудиться. Откинув ее изумительные волосы, он наклонился, чтобы поцеловать Саиду в нежный затылок. Его пальцы осторожно касались ее плеч. Саида что-то довольно пробормотала. Сулейман позволил себе опуститься ниже. Ладони его скользили по спине лежащей женщины все более уверенно. Он стал гладить нежные округлости ягодиц, время от времени проводя пальцем по соблазнительной канавке, разделяющей упругие половинки. Сильные ладони скользили по атласной мягкости бедер, раздвигая их, нежно лаская.
Саида едва не стонала от удовольствия. Она не ожидала, что эта встреча с ее покровителем обернется именно таким образом. Игра покорила. Она уже представляла себе долины и горы своих владений, традиции и обычаи страны. Знала, что она, Саида Великая, царит там, где женщины ценятся выше мужчин, где мужчины лишь рабы и игрушки для услады женщин. Что лишь женщинам дано защищать свои земли и завоевывать новые, что лишь ее смелым амазонкам позволено все то, что в любом другом царстве дозволено только мужчинам… Удивительно, но вспомнилось ей, владычице, Саиде Великой и то, сколько рабов-мужчин простились с жизнью после того, как пытались воцариться хотя бы в ее опочивальне.
Но сегодня все было по-другому. Испуг смешался с возбуждением – у нее давно уже не было мужчины. Этот раб так не похож ни на кого из ее слуг. К чему он сможет ее склонить? И позволит ли она ему завести себя так далеко, как ему бы хотелось?
Сулейман же был полностью поглощен действом. В его голове пронеслось: «Я ничего не боюсь! Она просто женщина, пусть и владычица, пусть и прекрасна словно сон!»
Сулейман осторожно повернул Саиду на спину. Саида не сознавала, что щеки ее горят огнем. Их глаза встретились. Сулейман улыбнулся – нежно, понимающе… Но руки его продолжили свою игру – они ласкали теперь ее живот, грудь так же едва слышно, как всего мгновение назад касались ее спины.
Саида задохнулась от восторга. Это воистину волшебно! Давно никто ей не мог доставить таких чудесных мгновений. Все тело пульсирует несказанным возбуждением!
Саида громко охнула, когда он начал ласкать ее груди, и, словно завороженная, не отрывала взгляда от его больших рук. Легкие летучие прикосновения, уверенные пальцы, нежно потирающие соски…
Веки Саиды медленно опустились. Он на мгновение прижал пальцы к ее губам, и она, не удержавшись, их поцеловала. Но он уже отнял руку от губ и стал ласкать ее лицо, любовно обводя каждую черту, словно рисуя ее, владычицы, портрет.
– Ты так прекрасна, – тихо выговорил он. – Как можешь ты смотреться в зеркало и не видеть необыкновенной красы, что глядит на тебя?
И, нагнув темноволосую голову, Сулейман впился губами в ее грудь. Тепло его губ заставило ее распахнуть глаза. Из груди снова вырвался тихий стон. О, сейчас он поклонялся ее телу словно святыне.
Сулейман продолжал ласкать ее со всевозрастающей силой, и Саида ощутила обжигающе-жаркий поток внизу живота, в там самом потаенном месте, ощутила и вздрогнула от изумления и восхищения. О, как нравится ей эта пульсирующая дрожь!
Она негромко застонала. Сулейман снова поднял голову, но тут же припал к ее груди, убедившись, какое наслаждение ей дарит. Ее тихий стон был для него лучшей похвалой. О, теперь можно вновь прикоснуться к ее губам – теперь она не оттолкнет, не прогонит.
Он подался вперед, целуя ее все жарче, раздвигая языком губы, и наконец добился своего: их языки встретились в любовной схватке. «Теперь, – с удовольствием подумал он, – пришло время для настоящих ласк».
Его губы уверенно продолжали прокладывать длинную цепочку жгучих поцелуев по ее телу, словно клеймя трепещущую плоть.
– Что ты со мной делаешь? – прошептала Саида с дрожью в голосе.
Сулейман взглянул ей в глаза.
– Ты доверяешь мне, моя владычица? Веришь, что я не причиню тебе зла? Если да, позволь дать тебе наслаждение, которого ты никогда раньше не ощущала.
– Да будет так, – прошептала она, дивясь, уж не сошла ли с ума.
Но Саида попросту не могла с собой совладать. Тело наполнилось восхитительной истомой. Сулейман дал девушке несколько минут, чтобы она чуть отдохнула и одновременно возжаждала куда большего. Он принялся покусывать мягкую кожу ее бедер, и они приглашающе раздвинулись. Язык Сулеймана пробежал по сомкнутым створкам. Саида задрожала, но Сулейман раздвинул розовые лепестки и кончиком языка коснулся самого средоточия ее наслаждения.
Дыхание с шумом вырывалось из груди Саиды. Она будто теряла рассудок. Его язык неустанно ласкал ее. Ей следовало приказать Сулейману остановиться, но сил не было. Кровь словно превратилась в тягучий мед, сладкий и невыносимо жгучий, и Саида, поняла, что не желает прекращения этой чудесной муки.
– О да, – стонала она, – я приказываю тебе продолжать!
Но тут случилось нечто совершенно необычное. Она ощутила, как в ней растет и копится нестерпимое напряжение… И вдруг оно разбилось, как волна, набежавшая на берег, и медленно отхлынуло, оставив ее опустошенной и желающей чего-то большего.
Сулейман отодвинулся, лег на спину и, подняв Саиду над собой, жадно потребовал:
– А теперь, моя королева, оседлай меня – и ты снова взлетишь на вершину страсти!
Саида, задыхаясь, втягивала его напряженное копье в свой горячий влажный грот, не уверенная, что сможет поглотить его целиком, но тут же почувствовала, как стенки расступаются, растягиваются, охватывая мужскую плоть. Это было столь удивительно, столь чудесно, словно никогда и никто не наполнял ее до отказа!
Пораженная, она бросилась в страсть, как в галоп, и наконец, устав, всхлипнула от наслаждения. Он прикрыл глаза, изнемогая от блаженства. А затем одним движением перевернулся и подмял ее под себя.
– Даже если я умру на рассвете, позволив себе эту непозволительную наглость, Саида, ты все же поймешь сегодня ночью, что такое истинный восторг, которого заслуживает каждая женщина! Обвей меня ногами, моя повелительница!
Она беспрекословно подчинилась. Он начал медленно погружаться в ее пылающий пульсирующий грот, с каждым разом входя все глубже. Сулейман утопал в наслаждении, но хотел, чтобы и она разделила с ним страсть.
«Почему это было запрещено мне, повелительнице? Кем и когда? Кто из моих несчастных прародительниц решил, что мужчина не достоин и не умеет ничего, кроме того, что ему разрешит женщина?» О, эти мысли делали бы честь и подлинной владычице, и ей, Саиде, которая позволила себе просто отдаться своему любовнику – да, опытному и, о счастье, иногда даже заботливому. И она совсем не чувствует себя униженной лишь потому, что находится под ним! Нет, кажется, все тело ее плавится, а перед глазами мелькают золотые искры, уносящие ее все выше в ночное небо. Она все острее чувствовала и отвечала на каждый мощный толчок его могучего орудия, пробивавшегося в самые глубины ее естества, неукротимый жар сжигал и поглощал ее. И безумное, свирепое, самозабвенное наслаждение наконец охватило ее, и все существо содрогнулось, когда ее пещера страсти наполнилась любовным нектаром.
Саида громко вскрикнула. Глаза ее распахнулись, и она увидела, что Сулейман улыбается, не торжествующе, не нагло, а от радости, которую они только что испытали.
Сулейман заключил ее в объятия.
– Значит, я не погибну утром, моя повелительница? – пробормотал он ей на ухо.
Саида тихо рассмеялась.
– Ты будешь жить, мой мудрый раб, мой Сулейман, – ответила она.
Шел уже второй час заседания дивана. О, он, звездочет Сулейман, присутствовал с самого начала. Но присутствовал телесно. Мысленно же он вновь и вновь возвращался к проведенной ночи, смакуя воспоминания.
«Малышка придумала отличную игру! Надо будет еще раз поиграть в нее… например, с Заирой…»
Макама одиннадцатая
Наконец халиф встал.
– На сегодня довольно. Я выслушал, достойные мудрецы и советники, ваши объяснения по этому презабавному отчету. И удаляюсь, дабы поразмыслить обо всем услышанном. Тебя же, добрый мой Шимас, я прошу завершить сегодняшнее заседание.
– Повинуюсь, – склонился в почтительном поклоне визирь.
Халиф стремительно шел к дверям, и даже по его спине было видно, что он более чем недоволен услышанным. О, Шимасу прекрасно было известно, что гнев его друга халифа холоден и жесток. Не следует рассчитывать на то, что он, вспылив, успокоится и откажется от кары. Ибо Салех никогда не кричал, никогда не взрывался, никогда даже не повышал голоса. Близкие друзья знали это и потому никогда не обманывались. Они отлично понимали, что халиф в силах отличить ложь от правды, что он этого не покажет, но за лживые слова покарает более чем жестоко.
«И это, о Аллах всесильный, вполне разумно, ибо лгать правителю, дабы спасти собственную шкуру или набить собственный карман, – деяние, воистину не достойное царедворца…»
Двери бесшумно закрылись за халифом. Теперь мудрецы думали, что можно облегченно вздохнуть, что визирь посажен на свой пост только в силу давней дружбы с халифом. Что сам Шимас, высокий, с пудовыми кулаками, не более чем тупой солдафон.
Более того, мудрецы были уверены, что визирь даже не всегда понимает их слова. А потому вели себя при нем так, словно его и вовсе здесь не было.
«Хорошо хоть они не беседуют при мне о починке небесного свода», – усмехнулся визирь, вспомнив историю, которую ему недавно пересказали советники самого Гаруна аль-Рашида.
Мудрецы же, заметив улыбку на устах визиря, чуть примолкли – неизвестно, от чьих слов мог так развеселиться этот гигант.
– Ну что ж, добрые и мудрые советники… Думаю, мы не будем сегодня принимать каких-то важный решений, предоставив возможность нашему повелителю, разумному и справедливому халифу Салеху, размышлять самому. Нам же должно сейчас заняться мелкими заботами, недостойными обременять разум владыки.
О да, это было именно то, чего от него ждали. Первый советник довольно усмехнулся – визирь и сам признавал, что ни на что, кроме мелочей, не годится. И потому следует его неловкими словами воспользоваться незамедлительно.
– Твоими словами говорит сама мудрость, о визирь! Воистину, есть дела, достойные размышления одного лишь владыки, и есть дела, которые оскорбят его светлый и высокий разум.
Визирь улыбнулся и приглашающе взглянул на первого советника.
– Я слушаю тебя, уважаемый Хазим, воистину мудрейший из мудрецов.
Первый советник опустил глаза. Увы, лесть была приятна и ему. А потому он подумал, что, быть может, составил о новом визире неверное представление; быть может, тот вовсе не такой уж тупой солдафон, раз умеет почтительно говорить и разумно слушать. О да, Хазим не знал сейчас, насколько он сам себя наказал, не прислушавшись к собственным мыслям.
– Дозволено ли будет мне, ничтожному, обратиться к визирю с описанием нового проекта?
– Конечно, уважаемый Хазим, конечно.
– Знай же, мудрый наш визирь, знайте и вы, братья, – нараспев заговорил первый советник. – Страна наша, процветающая не одно поколение под щедрым солнцем и благодатными дождями, достойна того, чтобы ею управляли и вели ее к дальнейшему процветанию люди самые разумные, ответственные и дальновидные…
«Аллах великий, неужели первый советник решил сам сложить с себя все полномочия?»
– О да, – кивнул Шимас, – это воистину правильно.
– Разумно также рассудить, что этим ответственным и дальновидным людям нужны помощники, которые смогут собрать необходимые сведения и правильно осветить их для того, чтобы принятые здесь, в диване, решения были наилучшими, направленными на дальнейшее процветание великой нашей державы.
«Ах вот ты о чем… Собираешься плодить новых нахлебников… Должно быть, и иноземцев тоже…»
Визирь кивнул, соглашаясь со словами первого советника. Он преотлично видел второй смысл витиеватых рассуждений достойного Хазима, но считал, что разумно пока будет прикидываться тупым дурачком.
– Мысль о том, что каждый из нас, мудрецов, достоин разумных помощников, советников, конечно, не нова. Более того, такие советники у нас уже есть. Но, увы, штат их весьма немногочислен, они люди занятые, и потому не всегда разумно отрывать их от их повседневных дел.
– И это несомненно, мудрый Хазим.
– Более того, отрывать их от этих дел не только неразумно, но даже погибельно, ибо каждый из них уже давно следит за всеми подводными течениями и знает о каждом из своих поручений все, что только может узнать об этом человек.
Визирю Шимасу становилось все веселее. «Когда же этот воистину болтливейший из болтливых мудрец перейдет наконец к делу? Или диван для того и создан, чтобы любое настоящее дело забалтывать до полного абсурда, заставляя правителя отказаться даже от самого разумного из своих намерений после того, как долгие часы он будет слушать все за и против, высказываемые этими ленивыми бездельниками?»
Первый же советник продолжал разливаться соловьем.
– Таким образом, поняв, что наши помощники – люди более чем загруженные и что отрывать их от повседневных дел погибельно для страны, я пришел к выводу, что мне следует ходатайствовать перед диваном и тобой, мудрейший из мудрых, о том, чтобы число наших помощников было увеличено.
– Это разумная просьба. И я готов удовлетворить ее немедленно.
– Благодарю тебя, о визирь, за это решение, стократно благодарю! – поклонился первый советник, не веря, что одержал первую из побед столь легко.
«Быть может, я все же переоценил этого глупца. Должно быть, весь его разум лишь в том, что он научился учтивым словам и уважению старших…»
– Продолжай, мудрейший.
Первый советник, вновь поклонившись, продолжил:
– Светел тот день, когда в диване царит согласие и понимание…
– И это так… – закивали чалмами молчавшие до того советники.
– Позволю себе продолжить нить рассуждений, о визирь. Итак, убедившись, что штат наших помощников следует увеличить и, убедив в этом самого мудрейшего из мудрых, я продолжаю размышлять о том, что это должны быть за люди. Я спросил себя: «Хазим, должны ли это быть умудренные сединами люди или следует отдать предпочтение молодым, надеясь, что их усердие компенсирует во многом незрелый еще разум…»
«Болтун и глупец! Незрелый, выходит, разум… А у тебя, должно быть, он уже созрел… И потому ты печешься только о своем благополучии, наплевав на тех, за кого обязан радеть… О Аллах, воистину светел будет тот день, когда я выведу тебя пред светлые очи истины… О, должно быть, тогда запоешь ты совсем иные песни!»
– …И, задав себе этот вопрос, я вскоре смог получить и ответ – да, то должны быть люди совсем молодые. Ибо над ними не довлеют предрассудки, ибо разум их свободен от ограничений, и это и есть наилучшая рекомендация в тех случаях, когда надобно некоторые сведения добыть и без искажений передать их мудрым для правильного их истолкования.
Визирь более чем внимательно слушал велеречивые и затейливые рассуждения первого советника, и в душе его нарастал нешуточный гнев. Вернее будет сказать, что Шимас просто кипел изнутри. Он запоминал каждое слово, чтобы потом, когда придет его, визиря, час, вернуть их первому советнику. Вернуть с лихвой.
Первый советник на миг замолчал. Он ожидал хоть какой-то реакции на резкие и недостойные, с его точки зрения, слова в адрес молодых и неразумных людей. Но визирь молчал. И это еще больше убедило Хазима, что Шимас не более чем солдафон, по нелепой прихоти халифа поставленный руководить диваном. Но следовало продолжить хотя бы для того, чтобы как можно скорее избавиться от этого глупца.
– Итак, убедившись, что следует избрать молодых, я задал себе следующий вопрос: разумно ли то, что сбор сведений мы доверим лишь единоверцам и соотечественникам? И, поразмыслив, пришел к выводу, что это неразумно. Ибо зачастую взгляд соотечественника пристрастен. И он не замечает неких вещей, более чем весомых для принятия решения, только потому, что привык к этому с малолетства. А значит, разум наблюдателя и помощника должен быть свободен от привычек и пристрастий. Этим требованиям отвечают многие из иноземцев, нашедших здесь, в нашей прекрасной стране Аль-Миради, вторую родину.
«Ну наконец… Я уж думал, что солнце закатится раньше, чем ты доберешься до сути…»
Должно быть, эти слова оказались новостью для мудрецов – ибо они стали переглядываться и перешептываться, выйдя из полусонного состояния, в котором пребывали до сего момента. Но возражать первому советнику не стали.
– Таким образом, я сделал вывод, что нашими помощниками могут быть и наши соотечественники, и иноземцы. Следует лишь весьма придирчиво рассматривать, кому и что поручить.
– Думаю, мой мудрый друг, – не мог не ответить Шимас, – что следует к этому подходить более чем придирчиво. Более того, считаю, что некоторых помощников следует ввести в диван, дабы они видели, что их нелегкий труд востребован. Это заставит их работать еще усерднее и пойдет, таким образом, на благо нашей цветущей страны.
Первый советник онемел от неожиданности. Он готов был произнести еще целую речь, чтобы вынудить визиря согласиться на новые должности и на появление в диване новых людей. «О Аллах, да кто он такой – наш визирь? Тупица, по глупости поставленный, чтобы управлять мудрыми, или мудрец, талантливо прикидывающийся дурачком?»
– Благодарю тебя, мудрый визирь. До этого я не дошел своим куцым умишком. Но если ты позволишь ввести новых людей в диван…
– Да, мудрейший, это пойдет на пользу стране, я знаю.
«Нет, он все-таки непроходимо глуп… Ну что ж, после того как халиф… перестанет нам мешать, мы и тебя, дурачок, уберем!»
– Благодарю тебя, мудрейший из мудрых, за понимание. Если ты согласен с моими рассуждениями, то я в ближайшие дни готов буду представить тебе, о визирь, список тех, кого хотел бы пригласить в помощники…
– Да будет так, – кивнул, вставая, визирь, которому уже надоела эти игра. – Я повелеваю тебе, первый советник, найти таких людей, выбрать из них самых достойных, а из последних – тех, кто своим присутствием не унизит диван. И вот этот список я желал бы увидеть… Ну, скажем, к концу месяца…
– Надеюсь, о мудрость мира, что смогу порадовать тебя своим усердием куда раньше, – поклонился первый советник.
«Ну еще бы… Ты уже давно готов! Ну что ж, дружище Жак, вскоре тебе предстоит переступить порог этого неуютного местечка… Жаль только, что нам с тобой будет трудновато встретиться…»
Высокие двери закрылись за визирем. И лишь тогда смог первый советник в изнеможении опуститься на подушки. Почему-то оказалось невероятно трудно заставить этого недалекого и неумного мальчишку принять такое простое и разумное решение…
Макама двенадцатая
Халида торопилась домой. О нет, не потому, что ее корзина была уже полна, конечно нет. Более того, она не купила еще и половины из того, что собиралась. Но слухи, которые долетели до ее ушек в рядах кожевенников, были столь… необыкновенны, что она должна была спокойно все обдумать в тишине собственного дома.
Но до своей калитки она дойти не успела.
– Халида! Уважаемая Халида-ханым!
Девушка обернулась и увидела прямо перед собой красавицу в изумительном хиджабе – тонкий батист переливался на солнце всеми оттенками сиреневого, подчеркивая розовую бледность щек хозяйки.
– О Аллах всесильный, Заира! Что ты здесь делаешь? Откуда ты?
– Ах, подружка… Ну что за глупые вопросы… Я живу здесь, всего в двух кварталах от дома твоего мужа.
– Ты вышла замуж, дорогая?
Тут почему-то Заира покраснела и опустила глаза.
– Нет, я… я просто переселилась подальше от дома отца и матушки.
Халида внимательно посмотрела в лицо приятельницы.
– Знаешь что, красавица, я думаю, нам следует отправиться ко мне и выпить зеленого чая с мятой и сластями. Почему-то мне кажется, что нам есть о чем пошептаться.
– Увы, моя дорогая подружка, боюсь, что ты права.
Халида решила, что не станет расспрашивать Заиру ни о чем до тех самых пор, пока последняя крошка не будет съедена. Она суетилась вокруг низкого столика и искоса посматривала на девушку, пытаясь понять, зачем все же понадобилась своей давней приятельнице.
«Должно быть, она караулила меня не один день… Караулила, не решаясь подойти. Но что же ей от меня надо, Аллах всесильный?»
Сначала девушки вспоминали те дни, когда жили по соседству, умиляясь собственным глупым проделкам и радуясь, что вновь встретились. Наконец Халиде эта пустая болтовня надоела, и она спросила прямо:
– Да, мы были замечательными дурочками… Ну а теперь, красавица, признавайся, зачем я понадобилась тебе?
– Ты о чем? – почти естественно округлила глаза ее собеседница.
– О Аллах всесильный, – вздохнула Халида. – Девочка, ты, должно быть, забыла, что всегда боялась моей сообразительности. Вспомни, не ты ли говорила, что мне следовало бы родиться не девушкой, а мужчиной…
– Ты права, – несколько раз кивнула Заира. – Я действительно искала встречи с тобой. О нет, не так. Я давно знаю, где ты живешь. И давно хотела поговорить. Но все не решалась.
– Почему?
– Ну, теперь же ты стала такой важной госпожой… Твой муж – визирь. Ты знаешь обо всем-всем, что творится во дворце…
– Девочка! – Халида лишь могла покачать головой. – Ну откуда ты знаешь, что я знаю это «все-все»?
– А разве твой муж тебе ничего не рассказывает? Ну, о том, что решает диван?
Халида отрицательно покачала головой.
– А… а мне мой рассказал…
И Заира замолчала.
– Твой кто, глупая гусыня? И что он тебе рассказал?
И тогда Заира решилась. Она начала говорить, слезы показались у нее на глазах. И чем дольше слушала Халида рассказ своей подружки, тем больше удивлялась миру, в котором живет, и разуму некоторых его обитателей.
Читать бесплатно другие книги:
