Сонька. Продолжение легенды Мережко Виктор

Глава шестая

Террор

Василий Николаевич проводил традиционное совещание у себя в кабинете. Недовольно смотрел на сидевших здесь следователя Гришина, судебного пристава Фадеева, а также на новую персону для подобного собрания, следователя Потапова, занимавшегося делом вора Кабана.

— У меня сегодня был пренеприятнейший разговор с господином обер-полицмейстером, — начал Агеев. — И доложу вам, я предельно разделяю его неудовольствие положением дел. Уже прошло десять дней, как был ограблен покойный князь Брянский… Более того, нам известно даже имя злоумышленницы!.. А воз, как говорится, так в болоте и тонет. Что происходит, господа?

— По некоторым сведениям, — осторожно подал голос следователь Егор Никитич, — Сонька Золотая Ручка до сих пор находится в столице и, более того, ведет вольный и, я бы сказал, вызывающий образ жизни.

— В чем вызывающий? — нахмурился полицмейстер.

— Она не только не прячется, но даже вполне свободно появляется на людях.

— Так возьмите ее!.. Арестуйте!.. У вас что, людей мало? — Лицо Василия Николаевича побагровело. — Или вы разучились работать?

— Не разучились, Василий Николаевич, — усмехнулся следователь. — Но аферистка удачно меняет внешность и к тому же пребывает под опекой неких высокопоставленных лиц!

— Каких лиц? Назовите, и мы немедленно привлечем их к делу!

— Дайте, господин полицмейстер, еще хотя бы пару дней.

— Опять — пару дней!.. Меня спрашивают, вызывают на ковер, а вы — пару дней!

— Два-три дня, Василий Николаевич.

Агеев помолчал, борясь с возможным приступом возмущения, перевел взгляд на полицейского пристава.

— Что у вас?

— Вор Кабан, с которым мы работаем уже не один день, готов к сотрудничеству с нами, — ответил тот.

— А после вашей «работы» он хоть что-нибудь еще соображает?

— Более чем. Даже рвется к исполнению. — Пристав посмотрел на следователя Потапова, попросил: — Уточни, Николай Павлович.

Тот откашлялся, сел зачем-то поровнее, громко сообщил:

— Вор Кабан оказался непростым материалом. Однако теперь он каждый день прогуливается по самым людным улицам города в надежде вывернуть чье-то лицо. А может, даже саму Соньку Золотую Ручку.

— Прогуливается — это как? — не без иронии поинтересовался полицмейстер.

— С некоторыми затруднениями, но на ногах держится и взгляд имеет целеустремленный.

Полицмейстер хмуро покопался в бумагах, бросил:

— Все свободны… Кроме господина Гришина.

Подчиненные бестолково и суетливо покинули кабинет, Егор Никитич остался на месте, с вопросительной насмешкой смотрел на генерала.

Тот вышел из-за стола, подошел к следователю, сел на стул напротив.

— Вы заявили, что воровка находится «под опекой неких высокопоставленных лиц». Кого вы имели в виду?

Следователь поправил очки, с некоторой неловкостью ответил:

— Не вас, ваше высокопревосходительство.

— Врете!.. Вас заинтересовали мои контакты с мадам, прибывшей из Франции?

— Честно, Василий Николаевич?

— Хотите поиграть со мной в идиота?

— Не хочу… Да, меня смущает ваше излишнее внимание к этой особе. Тем более что у меня имеется некоторый профессиональный интерес к ней.

— Вы полагаете, что умнее меня?

— Никак нет, Василий Николаевич. Просто…

— Просто молчите и слушайте!.. — грубо прервал следователя Агеев. — Если вы, сударь, считаете, что я волокусь за французской юбкой только из-за какого-то дурацкого мужского интереса, то крепко ошибаетесь! Я имею глаза, уши, голову, которые дают мне возможность видеть, слышать, делать выводы!..

— Но…

— Молчать!.. Молчать и слушать! У меня нет пока оснований утверждать, что сия дама является той злоумышленницей, которую мы ловим! Хотя некоторые подозрения наличествуют. И я смею, сударь, иметь свою тактику, свою игру с данной особой. Чтобы схватить за руку и не оказаться в дураках, необходимо время!.. Поэтому не сметь мешать мне, не сметь распространяться на эту тему, не сметь перебегать дорогу!.. Ведите свою игру так, чтобы она не мешала моей!.. И помните, что последнее слово в этой операции остается за мной!.. Вы поняли меня, Егор Никитич?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Ступайте и держите в голове услышанное.

Следователь сдержанно поклонился полицмейстеру и покинул кабинет.

Экипаж, в котором находились пан Тобольский, поэт и Кристина, малой рысью катился вдоль Екатерининского канала, Марк Рокотов, глядя в окно, объяснял сидевшим:

— Вы, мадемуазель, будете стоять здесь, у самого начала канала.

— Помню, — кивнула она и уточнила: — На плечах у меня будет красный платок, который потом я наброшу на голову.

— Именно так, — кивнул поэт и посмотрел на поляка. — Вы обязаны не пропустить этот жест Кристины.

— Постараюсь.

— «Постараюсь» здесь не годится. Здесь только предельная слаженность действий.

— Понял.

— В спешке не забудьте трость, — сказал ему Рокотов.

— Она всегда при мне.

— Тем не менее, — поэт нервно посмотрел на пана. — Что вы делаете с тростью?

— Перебрасываю с руки в руку.

— С правой руки в левую. Это существенно. Если наоборот — тревога.

— Да, с правой руки в левую. После платка мадемуазель.

— И сразу покидаете свое место. Не бегом, но быстро, не ожидая результата взрыва.

— Карета должна ждать?

— Непременно. На ней вы и уедете.

— А мадемуазель Кристина?

— У меня будет свой экипаж, — улыбнулась девушка. — Я уеду раньше вашего.

— А как с вами? — Поляк посмотрел на поэта. — Может, все-таки подождать?

— Меня будет ждать Господь Бог, — оскалился тот.

Карета миновала Спас на Крови и скрылась за поворотом.

Перед хорошо одетым вором в дорогом ювелирном магазине на Литейном услужливый продавец-еврей выложил сразу несколько дорогих перстней с крупными бриллиантами. Артур придирчиво и со знанием дела подбирал наиболее подходящий, капризно отодвигал одни, придвигая другие поближе к себе. Он так умело и ловко манипулировал перстнями, что ювелир уже не совсем понимал, сколько перстней он выложил и на каком в итоге остановится дотошный покупатель.

Артур уже наметил подходящий товар с крупным голубым камнем, аккуратно прикрыл его локтем, попросил продавца:

— И прошу вас еще вот тот перстень.

— Уважаемый, — возмутился тот, — я выложил перед вами столько перстней, что уже не совсем понимаю, сколько их на самом деле. Вы уж определитесь, пожалуйста!

— Я делаю серьезную покупку, — нахмурился вор, — и ваше неудовольствие мне совершенно непонятно.

— Я запутался, понимаете?.. Сколько их здесь — семь, девять?.. Вы, извините, совсем заморочили мне голову! — воскликнул ювелир. — Давайте разберемся!..

— Я буду на вас жаловаться! Покажите мне еще один перстень! — раздраженно повторил вор и вдруг осекся.

Он услышал невероятно знакомый женский смех и голос. Правда, голос был с явно нерусским акцентом, но очень узнаваемый. Артур оглянулся, от неожиданности даже забыв о бриллиантах.

В магазин в сопровождении важного полицмейстера, господина Агеева, вошла Сонька, громко смеясь и обмениваясь с ним репликами.

— Вы считаете, это лучший ювелирный магазин Петербурга? — подчеркнуто грассировала она.

— Именно так. По крайней мере, подарки моим женщинам я покупаю здесь, — ответил Василий Николаевич, легонько поддерживая женщину под локоток.

— И как много у вас «ваших женщин»? — бросила на него ревнивый взгляд Сонька.

— Пока что три — супруга и две дочери. Теперь, надеюсь, на одну станет больше.

— Ловлю вас на слове. — В этот момент воровка натолкнулась на взгляд Артура, немедленно узнала его и тут же отвела глаза. — Что вы желаете мне показать, Василий Николаевич?

— Не только показать, но кое-что и приобрести.

Навстречу им высыпались сразу несколько иудеев, в шляпах и с пейсами, стали почтительно кланяться, а хозяин, низенький толстый, господин Циммерман, тот самый, из Одессы, самолично повел важных клиентов к одному из прилавков.

Рядом с ним толкался сын Мойша, никак не изменившийся за прошедшие годы. Разве что еще больше полысевший…

Артур воспользовался заварушкой, отодвинул все выложенные перстни и быстро покинул магазин, ничего не прихватив.

Хозяин магазина зашел за прилавок, обратился сразу к даме:

— Что уважаемая госпожа желают?

— Пока не знаю, — пожала плечами Сонька и бросила взгляд на полицмейстера. — Ваши предпочтения, господин полицмейстер?

— Мои предпочтения — ваши предпочтения, — отшутился тот, с интересом наблюдая за дамой.

— Покажите мне несколько колье и перстней с бриллиантами, — попросила та хозяина.

— Какая стоимость вас устраивает? — спросил Циммерман.

— Абрам Евсеич! — воскликнул Агеев. — Вы меня удивляете! Выкладывайте все, что приглянется моей гостье.

— Слушаюсь, Василий Николаевич, — покорно кивнул Циммерман и стал выкладывать на прилавок все, на что показывала Сонька.

Полицмейстер перегнулся к нему через прилавок, прошептал ему в самое ухо:

— Француженка… Сестра покойного князя Брянского… Совершенно неотразимая дама!

— Я это заметил, — не без юмора пожал тот плечами и достал еще несколько дорогих украшений.

Сонька не спеша, со знанием дела рассматривала предложенные изделия, примеряла, откладывала и бралась за следующие.

— Как вам такое колье? — повернулась она к Агееву.

— Ни бельмеса не смыслил и не смыслю в этих цацках! — откровенно ответил тот. — Выбирайте по личному вкусу, мадам!

Воровка, воспользовавшись тем, что полицмейстер снова о чем-то зашептался с Абрамом, сбросила с прилавка сразу перстень и богатое колье в приоткрытую сумочку.

— Для вас, Василий Николаевич, — успокоительно заявил хозяин, — мы уже заранее подготовили очень солидную скидку!

— Так вот и я об этом! — развел руками тот и повернулся к Соньке. — Как наши успехи?

— Никак, — разочарованно ответила она. — Мы придем сюда в следующий раз.

— Вы что, мадам? — удивился Абрам. — Ваш глаз ни на что не упал?

— Упал, — улыбнулась Сонька. — Просто мне надо подумать.

— Разве женщина может думать, когда попадает в лучший ювелирный магазин города?

— Смотря какая женщина, — засмеялась воровка и обратилась к полицмейстеру: — Благодарю вас за оказанную любезность.

— Вы действительно ничего не желаете? — вскинул брови тот.

— Пока нет. В другой раз.

Сонька взяла полицмейстера под руку, и они двинулись к выходу.

Расстроенный и растерянный, Циммерман-старший смотрел им вслед, пока за ними не закрылась дверь, после чего стал с Мойшей раскладывать украшения по местам. И вдруг обнаружил, что двух дорогих вещей — перстня и колье — не хватает.

— Мойша, — побледнев, повернулся Абрам к сыну. — Здесь не хватает самых дорогих изделий!.. Я их доставал!

— Папа, опять, да? — возмутился тот.

— Что — опять?.. Смотри сам: здесь они лежали, теперь не лежат!.. Не могли же они испариться?!

— Но не мог же их украсть господин полицмейстер?

— Но их могла украсть эта дама!

— Папа, ты окончательно сходишь с ума! Дама — француженка!

— Думаешь, француженки не воруют! — закричал на весь магазин Мойша.

— Догони и скажи, что они воры! — закричал в ответ сын. — Что я могу еще тебе предложить!

— Ничего не можешь, потому что ты идиот!.. Был идиотом и остался! Круглый поц!

— Папа, я окончательно обижусь!

— Хоть лопни здесь!.. Лопни, потому что я откуда-то эту даму знаю! И уверен, что это она сделала нас беднее на девяносто рублей шестьдесят шесть копеек!

По пути к экипажу, заинтригованный уходом Соньки из магазина, полицмейстер с плохо скрываемой хитрецой спросил:

— Простите, мадам, но я ничего не понял… Я готов был оплатить любое выбранное украшение.

— Я привыкла к более достойным изделиям, — усмехнулась воровка.

— А чем эти недостойны? — удивился Василий Николаевич.

— Чем?.. Качеством.

— У Абрама Циммермана плохое качество?.. — Господин Агеев даже остановился. — Да у него украшается высший свет столицы!

— Я, господин полицмейстер, очень хорошо разбираюсь в камнях, — заверила Сонька. — Почти все камни господина Циммермана — подделки! И ваш высший свет ходит в дешевых стекляшках!

Полицмейстер с недоверием смотрел на француженку.

— Вы это серьезно?

— Не вижу повода для шуток, — усмехнулась она.

— Ну, жидовская рожа! — игриво изумился Агеев, ударив себя по ляжкам. — А я смотрю, не успел приехать из своей Одессы, как уже один из самых богатых людей города!.. Ну, жулье! — Оглянулся на оставшийся позади магазин Циммермана, шутливо погрозил пальцем. — Ну, Циммерман, теперь ты у меня покрутишься!.. Завтра же нашлю сыскную полицию!

Когда уселись в карету, полицмейстер утешительно поцеловал руку дамы, доверительно сообщил:

— У меня для вас, Матильда, припасен камень, от одного вида которого вы можете лишиться рассудка.

— Что за камень? — удивилась она.

— Бриллиант!.. Редчайшей породы и загадочности! Мне презентовали его совсем недавно, и я сам не успел еще в полной мере насладиться его красотой и величием.

— Вы заинтриговали меня, генерал.

— Когда вы увидите его, да к тому же услышите невероятные приключения, связанные с ним, то в полной мере оцените мое расположение к вам.

— Когда это случится?

— Полагаю, в самое ближайшее время.

— Буду ждать.

Экипаж катился по улицам величественного и печального северного города.

Михелина еще не спала, когда в ее комнату вошла мать, опустилась на край постели.

Дочка отложила книгу, вопросительно посмотрела на мать.

— Что?

— Странно, — задумчиво произнесла та. — У меня сегодня был крайне загадочный разговор с полицмейстером.

Дочка села поудобнее.

— Он о чем-то подозревает?

— Думаю, да. Но самое любопытное, он почти дал понять, что черный бриллиант у него.

— Как это?

— Не понимаю. Сказал, что постарается удивить меня бриллиантом редчайшей породы и загадочности.

— Может, он о чем-то другом?

— Хотелось бы думать. Но чутье подсказывает, что готовится какая-то ловушка.

Михелина обняла Соньку.

— Мам, ты просто устала и фантазируешь всякие глупости.

— Возможно, — кивнула та. — Но камень просто так не мог исчезнуть. Он либо у княжны, либо его нашел дворецкий.

— А при чем тут полицмейстер?

— Пока не знаю. Возможно, кто-то из этих двоих, чтобы избавиться от камня, передал его как раз именно Василию Николаевичу.

— А как это узнать?

— Буду пытаться. — Воровка с улыбкой поцеловала дочку в лоб и покинула комнату.

Белые ночи, наступившие совсем недавно в Петербурге, манили горожан, уставших от долгой дождливой весны, на улицы, в парки, к Неве. Народ не спал, наслаждался бесконечным светло-молочным днем, любил и нежился с особой, ненасытной страстью.

Михелина и князь Андрей прогуливались по Летнему саду. Иногда останавливались, брались за руки, поворачивались друг к другу, смотрели в глаза влюбленно и печально.

Потом шли дальше, находили укромное, безлюдное место, касались лицом лица, говорили друг другу слова простые, наивные, вечные.

— Вы будете ждать меня, Анна? — спрашивал юноша.

— Конечно. Всегда.

— А если придется ждать очень долго?

— Для меня время не имеет значения.

— А если я погибну?

— Вы не погибнете, Андрей.

— Но вдруг случится такое?.. Вы выйдете замуж?

— Я не хочу думать об этом.

— Хорошо, не погибну. Вернусь с войны раненым и беспомощным?

— Все равно я буду любить вас.

— Клянитесь.

— Клянусь.

— Я вас люблю, Анна.

— Я вас тоже.

Они порывисто обнимались, находили губы друг друга и принимались целоваться жадно, ненасытно, будто прощались навсегда.

В день выписки Таббы из больницы возле подъезда собралась довольно внушительная толпа поклонников. Здесь же стояли около десятка карет и даже один автомобиль, медперсонал больницы тоже высыпал на улицу в ожидании примы.

Когда госпожа Бессмертная, все еще слабая после болезни, наконец появилась между колоннами, поклонники стали бросать в ее сторону цветы, аплодировать, выкрикивать восторженные приветствия.

Таббу сопровождали братья Кудеяровы, сзади топтались Изюмов и еще несколько артистов оперетты. Петр держался рядом с примой, неся в руках огромный букет цветов, Константин же созерцал происходящее словно со стороны, высокомерно и иронично.

Когда прима почти достигла экипажа, из толпы выдвинулся молодой человек в военном френче без погон, с палочкой и перегородил ей дорогу.

— Госпожа Бессмертная, вы меня не помните?.. Вы были в госпитале и подарили мне этот кулончик.

— Конечно помню. — Табба поцеловала юношу в щеку и стала с помощью графа Кудеярова-старшего усаживаться в карету.

— Я вас никогда не забуду! — крикнул молодой человек, подняв трость. — Теперь я живу только вами!.. Меня зовут Илья!.. Илья Глазков!

Прима махнула ему из окна, Петр рухнул с ней рядом, и карета резво взяла с места.

— Спасибо, что хоть сегодня навестили, — бросила девушка графу.

— Дела, милая, дела, — развел руками тот. — Время сами видите какое.

— Не вижу. В больнице окна зашторены, стены толстые.

Граф расхохотался.

— Так, может, есть смысл так и жить в больнице?

— Нет уж, с меня хватит.

Воры — Артур, Улюкай, Безносый и Резаный — сидели на «хазе», пили чай, а кто и белое вино, кушали фрукты и слушали новость, которую им принес их стукачок, младший полицейский чин Феклистов.

— После пытки Кабан сутки отлеживался, потом подписал бумагу.

— Бумагу о чем? — переспросил Безносый.

— Что будет у полиции на бечевке. Зорить станет любого из вас. А уж ежли, часом, наткнется на Соньку, определенно не упустит.

— Надо поскорее пришить бедолагу, — задумчиво произнес Артур и загадочно оглядел товарищей. — А я ведь, братья, видел Соньку.

— Иди ты! — не поверил Улюкай. — И чего она?

— С полицмейстером. Под ручку. Не знал бы, что воровка, за благородную принял бы.

— Чего несешь?! — нахмурился Безносый. — С самим полицмейстером?