Дело о Сумерках богов Персиков Георгий

Здоровенный, атлетически сложенный Максим, даже скрючившись в три погибели, занимал собой всю койку и все равно свешивался с нее по бокам. На его оголившемся левом предплечье Родин заметил сизую наколку – парящая над волнами ласточка с глупым выражением и выпученными глазками. От беспокойных шевелений смуглого крепыша на чисто надраенный больничный пол то и дело плюхались резиновые грелки со льдом, а массивная голова больного со всклокоченными золотисто-пшеничными вихрами никак не могла найти себе подходящее место на горячей от его же собственного жара подушке. Родин молча перевернул подушку на другую сторону, поймав благодарный взгляд больного, затем решительно пододвинул стул и уселся напротив койки, намереваясь приступить к обстоятельному докладу о пользе оспопрививания. Однако не успел – храбрый мичман неожиданно разразился замысловатой тирадой, в которой упоминались самые разнообразные корабельные снасти, бешеные девятибалльные шторма и один нерадивый боцман. Максим поднял ясные глаза на Георгия и резюмировал:

– Пришвартуй мой дырявый дредноут, якорь мне в глотку! Что это было, господин доктор? Что за экзотическая лихорадка меня подкосила?

– Это, голубчик, оспа самая что ни на есть заурядная. Но вы не тревожьтесь, мы уже назначили надобное лечение, и в скором времени бывалый морской волк сможет вернуться на шканцы, хвост грот-мачтой, нос по розе ветров, – Георгий тоже попытался вплести в речь моряцкие прибаутки, которые слышал у матросов, когда плыл в Африку.

– Благодарю! Я и впрямь себя чувствую гораздо лучше. А ведь мне в последнее время, признаться, не очень везет. То какие-то польские хулиганы ногу покалечили, то взрыв мелинитовый случился…

Услышав про поляков, Родин насторожился. И тут они!

– А позвольте полюбопытствовать, что за поляки? И что они делали в Индии?

В глазах цвета чистого неба заплясали озорные огоньки, Максим огладил свои пышные усы и поведал:

– Дело было в Бомбее. Времени у меня было полно, раны уже не тревожили. Наша посудина отправлялась в Россию поздно вечером, и я отправился погулять. Совершал я променад по тамошнему порту, любовался видами Аравийского моря, наслаждался бризом… Затем отведал местного вина в одном из самых приличных с виду заведений и уже направился в сторону своего судна, как вдруг услышал женский визг. Между тем сумерки сгущались, но, заметьте, народу на улицах больше не становилось. Скорее, знаете ли, наоборот: как этот крик раздался, все в момент куда-то попрятались, как будто у них сиеста. Но я не мог не посмотреть, в чем дело, и побежал на звук, а там такая картина – два белобрысых великана волокли куда-то изящную красотку. Очевидно, против ее воли. Она кусалась, царапалась… Такая маленькая, а такая сильная! И все же эта пташка их, конечно, ни за что бы в одиночку не одолела. Еще помню, позади этих громил тень какая-то черная маячила – то ли пудель, то ли карлик, я поначалу не рассмотрел, к тому моменту уже совсем ночь наступила… Поглядел я на это беззаконие, выдернул ремень из своих штормовых клешей и с пряжкой кинулся на абордаж. Вломил златовласкам по самую ватерлинию…

– Почему златовласки? – не понял доктор.

– Ну не знаю, не то рыжие, не то белые – ответил Максим, поправляя грелку. – Впрочем, кем бы они ни были, все равно улеглись в рядок, нос к носу… Я отряхнулся, огляделся, не желает ли кто-нибудь еще со мной якорями сцепиться, смотрю – а девушка все еще здесь. Стоит скромно в сторонке, глаза как два блюдечка, красавица, каких мне давно не доводилось видеть. Признаться, я немного затрепетал и даже подумал представиться и проводить ее до дома. Но в тот же миг ощутил адское жжение в бедре, будто гигантская медуза ужалила. Этот пудель, которого я за громилами не разглядел, оказался вовсе не пуделем, а каким-то карлой или, может, ребенком – под балахоном было не видно.

– Может, монах? – Родин увлеченно внимал, даже трубку взял в руки, но забыл раскурить, так ему стало любопытно, чем дело кончилось.

– Зачем монах? Он был не в рясе, а в балахоне вроде походного, такой черный, с глухим капюшоном. Вот этот кроха и пырнул меня ножом куда достал, а именно – в бедро. Ваш покорный слуга опал как дырявый парус, а он меня ррраз… – Максим подскочил на койке и гневно трахнул кулаком по подушке, – кастетом по затылку! Искры из глаз посыпались, как звездопад, и – темнота… Пока опамятовался, их и след простыл. Ни девушки, ни карлика, ни его белобрысых штурманов. Только голова гудит, как рында, и крови из бедра натекла целая лужа…

Увлекательнейший рассказ отважного мичмана прервался неожиданным и весьма противным визгом, раздавшимся из коридора. По всей вероятности, медсестра уронила поднос со склянками или какая-нибудь грузная пациентка поскользнулась на влажном после дневной уборки полу. Но на всякий случай Георгий выглянул из палаты, и его взору предстала весьма комичная картина.

Растрепанный после прописанных ему пиявок Торопков с пунцовым от негодования лицом изловил за шкирку и взял в тиски извивающегося, как бешеный червяк, журналиста Рабинова. Этого пронырливого писаку Родин хорошо запомнил по первому знакомству, когда на того пало подозрение в покушении на лорда Мак-Роберта – светило британской науки. Последний из-за своей инвалидности передвигался на самоходной коляске и в тот памятный вечер был вероломно сброшен с крутой лестницы. Рабинов же намеревался разразиться сенсационной статьей об этом неприятном со всех сторон инциденте, но обстоятельства сложились для него не самым благоприятным образом: он угодил в жандармское управление, где провел несколько запоминающихся дней. Судя по набухшим жилам на бугристой голове старшего полицейского надзирателя сыскного отделения, удача и в этот раз отвернулась от представителя избранного народа…

– Господа, давайте успокоимся! – воскликнул Родин. – В чем, собственно говоря, суть конфликта?

Торопков отпустил ворот рабиновского сюртука и, сердито уткнув ему палец в грудь, выпалил, обращаясь к Георгию: – Проклятый прощелыга подслушивал у двери с блокнотом!

– Это же сенсационный материал! – пискнул саратовский щелкопер, нахохлившись. – Бесстрашный мичман спасает индийскую красотку! А вообще, я собирался взять интервью у глубокоуважаемого Максима Савостьянова на предмет взрыва. Даже заголовок уже сочинил: «Очередной провал романовской военщины», испытания мелинитовых снарядов привели к чудовищной катастрофе, и так далее, и так далее. Но заслушался его рассказом о карлике и понял, что не о том писать-то надо. Вот она, настоящая сенсация! Да за такое редактор меня на руках носить будет и, может статься, даже за границу пошлет, в ту же Индию… И вообще, господин полицейский сам подслушивал, вот.