Наследник Кулаков Алексей
– Вы правы, это мое старое удостоверение, – спокойно промолвил подполковник. – Память о днях былых… Я показал его вам, чтобы хоть как-то отрекомендоваться… Что же касается новых документов, то их в зарубежные командировки не берут, не положено по инструкции. У капитана Брянского и такого нет, – он опять помахал красной книжечкой. – Капитан у нас бизнесмен и находится здесь совсем под другой фамилией. Азбучные истины, Павел Петрович!
Ростоцкий слушал его, закрыв ладонями лицо, покачиваясь и что-то глухо бормоча. «Коля, Коля…» – разобрал Каргин. Кажется, их пленник был в отчаянии.
Наконец он опустил руки и произнес:
– Я виноват, полковник… не надо было с Николаем встречаться… остатки совести заговорили… – В глазах Ростоцкого плавала боль. – Скажите, вы в курсе миссии Барышникова? Он ведь сюда уже в который раз приезжает…
– Это нам известно.
– Вы знаете, что изделие «Кос-4» сложно использовать без некоторых специальных средств? Я говорю о боевом применении.
– Знаю. Вы говорите о ДМУО – синий, красный и белый модули.
– О них. Я нанят, чтобы изготовить заменитель, но в существующих здесь условиях эта задача не решается. Чего я не скрывал – ни от дирекции завода, ни от министра Таймазова. Я – инженер-электронщик, и у меня три помощника, а ДМУО разрабатывал коллектив из двухсот человек, и были в нем системщики, математики, программисты и тактики боя в самых различных условиях… Повторить такую разработку здесь нереально! И вот…
Горло у Ростоцкого перехватило. Он снова вытер лоб платком, тяжело вздохнул и продолжил:
– И вот, где-то в начале апреля, мне приносят все три модуля. Откуда, спрашиваю? Усманов, директор наш, говорит: прямо из Челябинска, есть у нас там связи.
– Какие? – прервал Сергеев.
– Ну, понимаете, не меня одного сюда завербовали. Есть технологи, есть конструкторы, люди с опытного производства…
– Кузин, Петренко, Шаров и другие, не так ли?
– Да. У каждого масса знакомых в родных пенатах… В общем, изготовили в Челябинске комплект, тайком и за наличные. Директор мне его дает и спрашивает: можно ли повторить по этому образцу? Можно, говорю. Если заново проектировать, мне нужно двадцать лет, а повторить могу за десять. Кое-как объяснил, в чем сложности: программная часть под защитой, классные нужны специалисты, чтобы ее расковырять, да и разводку плат так просто не скопируешь… Усманов понял. Ладно, говорит, наладим производство в Челябинске, а вы стенд для проверки соберите, нужно ведь знать, что нас за наши деньги не надувают. Стенд я собрал, проверил – все в порядке. Потом модули забрали на полевые испытания…
«О них мне сержант и докладывал», – подумалось Каргину. Все детали и фрагменты картины, от намеков светлого эмира до информации, полученной сейчас от Ростоцкого, укладывались в его голове, подгонялись друг к другу, вставали на свои места, как винтики и колесики в часовом механизме. В самом деле, чего мудрить, специалистов переманивать и все такое? Была в Советском Союзе кооперация, и сохранилась она на всем постсоветском пространстве, только стала тайной и более эффективной: вы нам блоки электронные, а мы вам живые деньги, а если мало, наркотой добавим… Не было уже сомнений, что сардар Таймазов – и, вероятно, сам туран-баша – сделали крупную ставку на «Шмели»-"Манасы". И не удивительно! Если развернуть такое производство, деньги рекой потекут, и будет здесь не Туран, а Нью-Бахрейн или новый Кувейт…
– Об этом вы и рассказали Барышникову? – услышал Каргин голос Сергеева.
– Да, полковник.
– Ваши… гмм… хозяева интересовались этой встречей?
– Да.
– Кто конкретно?
– Нукер… то есть минбаши Дантазов, куратор проекта от министерства обороны. Я сказал: встретился с давним приятелем, выпили рюмку, поболтали, как хорошо в Армуте и плохо в Челябинске… Это не возбраняется!
– Верная линия поведения, – одобрил Сергеев.
Щека у Ростоцкого дернулась.
– Теперь вот вам все рассказал и надеюсь – бога молю! – что вы не куплены моими нанимателями. Я им, конечно, нужен позарез, и убивать меня не станут, но могут наказать. А наказать так просто! Дети у меня, жена…
– Об этом стоило раньше подумать, – сказал Сергеев и полез из машины. – Однако не волнуйтесь, мы именно те, кем вам представились. Более или менее… – Он хлопнул по капоту. – Пошли, капитан! А вы, Павел Петрович, поезжайте, поезжайте… К жене, к деткам.
– Минуту, – произнес Каргин. – Вам, Ростоцкий, что-нибудь известно о базе и полигоне в горах? База называется Ариман.
– Нет, не слышал. Мне казалось, что «Шмели» находятся в Прикаспийске, там тоже есть и база, и полигоны… правда, заброшенные…
Когда «тойота» скрылась в облаке пыли, Сергеев, прищурившись, спросил:
– Что за база, Алексей Николаевич? Вы мне про нее не говорили.
– Сегодня утром узнал. Находится в горах, к юго-западу от Армута, на расстоянии в сто-сто пятьдесят километров. Можете разузнать подробности?
– Могу. За сутки справлюсь.
– И не забудьте про того кезбаши. Аязов, заместитель начальника полицейского управления.
– Не забуду, – Алексей Николаевич, – сказал Сергеев и вздохнул. – Профессия у меня такая – ничего не забывать…
Интермедия. Ксения
Пировали в доме эмира, в большой комнате, похожей на столовую. Наргис, женщина в черном, сказала, что прежде здесь штаб базы был, а в этой комнате – офицерский буфет. Теперь здесь жили эмир Вали и его ближние харисы,[38] а с ними – один русский, светловолосый, с тонкими губами. Кроме него и эмира было еще девять мужчин, и хоть намаз они свершили в положенное время, на закате, но пили крепко, и не вино, а водку и джин.
Ксения эмиру не понравилась – он, похоже, любил пышных женщин и выбрал себе Зойку. Зато светловолосый к ней прилип, принялся поить да рассказывать, как служил в Подмосковье, и в Калугу ездил, и в Тулу, и в Смоленск, всюду ездил к военным летчикам, был человеком в больших погонах, наставником-инструктором. Оказалось, что сам он не русский, а литовец, Витасом зовут, но по-русски говорил чисто, и Ксения расслабилась, подумав, что вспомнят они о Смоленске, о парке в древних крепостных стенах, о соборе с синими куполами, о площади с кинотеатром и Большой Советской улице, сбегавшей вниз, к Днепру. Не тут-то было… Хлебнул Витас три стакана, прихватил бутылку и потащил ее в постель.
Все бы ничего, если бы пить не заставлял. Пить крепкое Ксения так и не научилась, тошнило ее от водки, а от можжевелого джина еще сильнее. Пробовала отказаться, да Витас схватил за волосы и начал орать: «Пей, шлюха!.. Что ты за бля, если не пьешь!.. Пей!..» Выпила. Велел платье скинуть – сняла. Сцапал жадно, в койку повалил, плюхнулся сверху и отрубился.
Тут Ксении совсем плохо сделалось. Вылезла из-под него, обратно платье натянула, поняла, что до туалета не добежать, выскочила из дома и облегчилась прямо у стены. Потом за угол пошла, и там ее снова вывернуло, забрызгала подол и туфли. Зато полегчало.
За домом что-то еще было построено, низкое, кирпичное, приземистое, похожее на туалет. Ксения туда и побрела, подальше от пьяных эмировых сподвижников, в надежде обнаружить кран с водой. Сумрачно кругом, только в доме огни да прожекторы на вышках, но все же разглядела, что на дверях замок с баранью голову, а на окне – узком, без рам и стекол – решетка. Ксению опять скрутило, вцепилась она в эту решетку, согнулась пополам, а когда неприятности кончились, чувствует – кто-то ее держит.
Страшный мужик! Лоб и щеки в засохшей крови, мочка на ухе отрезана и взгляд словно у мертвеца… Обхватил ее руку, стиснул и шепчет разбитыми губами: «Девушка… ты кто, девушка?.. Откуда?..»
Ксения обмерла, хотела руку вырвать, но он держит крепко и все шепчет, шепчет… И вроде бы там, за решеткой, он не один, а кто-то еще стонет и дышит…
Сказала: «Ксюша я… из Смоленска… теперь в Армуте живу…» А он: «Русская? Мы тоже русские… пленники…» Руку ее отпустил, погладил и хрипит: «Будешь в Армуте, сбегай в „Тулпар“, там негр живет, Флинт, а с ним – наши… Передай, что Браш Бой у эмира Вали. Не знаю, Ксюшка, есть ли бог на небесах, но сделаешь, о чем прошу, тебе зачтется.» И оттолкнул ее – иди, мол, отсюда.
Она вернулась в дом, туфли сбросила, чтоб не стучали, спряталась в той комнате, куда Наргис их привела. Просидела там всю ночь. Утром девчонки вернулись, в койки полезли, спать, а потом их в Армут повезли. Ехала, дремала и видела перед собой того, страшного… И хриплый шепот его слышала: «Сделаешь, о чем прошу, тебе зачтется…»
- Ну, как мы место шаха проворонили?
- Нам этого потомки не простят!
Глава 9
Ата-Армут и президентская
резиденция Карлыгач, 13 мая
Черный чемоданчик заверещал во время завтрака. Ел Каргин один, приказав накрыть в лоджии, и хоть еды было на четырех тарелках плюс чашка кофе, притащили ее три официанта и суетились у стола с таким усердием, что бутерброд в горло не лез. Каргин цыкнул на них и велел проваливать. Исчезли со скоростью звука – видно, помнили его вчерашнюю угрозу.
Кофе он все-таки успел допить. Новая привычка, связанная с семейной жизнью: в понятиях Кэти завтрак состоял из чашки кофе, апельсинового сока и пары тостов с джемом или сыром. Каргин же утром насыщался капитально, да и вообще отсутствием аппетита не страдал – очень полезная привычка, которую всякий офицер приобретает еще в курсантские времена. После недельных споров договорились: кофе и сок остаются, а тосты – побоку, вместо них яичница, ветчина, хлеб с маслом и что-нибудь еще, огурец или салат из капусты. Салат Кэти уже научилась готовить.
Вспомнив ее подвиги на кухне, Каргин улыбнулся и откинул крышку чемоданчика. Надо думать, Мэлори… В Калифорнии ночь, а коммодору не спится – наверно, руководящие указания нужны. Скажем, взрывать ракетный завод в Нанкине или не взрывать…
Но это оказался не Мэлори, а старый Халлоран. Дед… Его костистое лицо явилось на фоне темных небес, обрамленное звездами, словно он был Господом Богом или, как минимум, пришельцем из ядра Галактики.
– Ты в порядке, Алекс?
– Вскрытие покажет, – буркнул Каргин и тут же, устыдившись, перешел на английский: – В полном, сэр. Тут ни войны, ни мира нет, но если с Африкой сравнивать, то тишина и благодать.
– Не обольщайся, – проскрипел старик. – Колокола третьей мировой еще не грянули, но четвертая уже идет – война Америки со всей планетой за тотальное господство. Ты в этой битве участвуешь и должен делать на ней деньги.
– Я стараюсь, – сказал Каргин. – Просто носом землю рою.
Дед пошевелил рыжими с сединой бровями.
– Мышка рыла, рыла и дорылась до кошки… Рой, старайся, но будь поосторожнее. Теперь тебе надо быть вдвойне осторожным! Конечно, я твою задницу прикрою, но все же побереги себя.
«Горы сдвинулись, моря расплескались! – подумал Каргин. – Похоже, о нас проявляют родственную заботу… С чего бы? И это обещание задницу прикрыть… Каким образом, чтоб мне в Хель провалиться?!»
Он открыл было рот, но слово вылететь не успело, как старик произнес:
– Я тебе яхту подарю, океанскую яхту, а твоей супруге – колье и диадему Марии-Антуанетты.[39] Поздравляю, Алекс!
Глаза у Каргина полезли на лоб.
– Что… – прохрипел он, – что случилось? Меня сенатором избрали от штата Калифорния?
Халлоран – небывалый случай! – улыбнулся.
– А, ты еще не знаешь… Матери позвони.
Экран погас, а Каргин схватился за трубку телефона, соображая, сколько времени сейчас в Краснодаре, шесть или уже семь.
Мать, впрочем, уже была на ногах.
– Что там у вас произошло? – сдавленным голосом зашептал он. – Что вы от меня скрываете? Что…
В трубке раздался журчащий мамин смех.
– Мы не хотели тебя беспокоить… не были уверены… У Катеньки задержка, и вчера мы сделали анализ.
Каргин затрепетал.
– И что?
– Как выразился твой отец, счет в нашу пользу.
– Ты кому-нибудь сообщила? Деду, например?
– Тебе первому, если не считать нас троих. А дед… Я ведь с ним связаться не могу, Алешенька, а сам мне не звонит.
«Вот это номер! – мелькнула мысль у Каргина. – Мэлори хвастал, что есть у нас люди во Франции, в пустыне Сахаре и даже на Огненной Земле… Теперь, значит, и в Краснодаре имеются! Да еще какие информированные! Ходят, небось, по пятам, берегут, охраняют и о всякой мелочи докладывают… Хотя какая это мелочь! Дело хоть и семейное, но серьезное!»
Пару секунд он соображал, готов ли к роли отца, потом выдохнул в трубку:
– С Кэти я могу поговорить?
– Она еще спит, сынок.
– Ну, так поцелуй ее за меня. Я еще позвоню.
Каргин осторожно опустил трубку и невидящим взглядом уставился в светлое утреннее небо.
Бывают минуты, равные годам, когда человек стремительно взрослеет или стареет, отказывается от прежних мнений и идей, оценивает заново себя и свое место в Мироздании. Краткие мгновения, после которых ты уже не прежний, а иной, и эти перемены иногда пугающи, или радостны, или непонятны, и нужно время, чтобы разобраться, каким ты был и каким стал. Нечто подобное происходило сейчас с Каргиным, что-то рождалось в нем, что-то отмирало, и он, всматриваясь в туранские небеса, пытался сообразить, сколь велики потери и сколь значительны приобретения. «Теперь тебе надо быть вдвойне осторожным», – прошелестел в сознании голос Халлорана – подсказка, которой мудрая старость из века в век смиряет юный пыл.
Кажется, он начинал понимать.
Прежде он не колебался перед боем и твердо знал, что честь дороже жизни. Сейчас ситуация изменилась: сейчас была Кэти и будущий их ребенок, и жизнь Каргина принадлежала им. Точно так же, как жизнь Перфильева – его жене и дочери, и как, наверное, жизни остальных людей, Балабина, Азера, Флинта, Сергеева, достаточно зрелых, чтобы обзавестись потомством и принять за это полную ответственность. Жизнь на одной чаше весов, долг, честь, победа – на другой… Всегда ли эквивалентен обмен, всегда ли нужен? Это оставалось неясным, зависящим от обстоятельств и конкретных целей. Каргин чувствовал, что не может ответить на этот вопрос, и, более того, подозревал, что ответа просто не существует. Такие колебания не означали, что он утратил отвагу и решимость; они лишь были свидетельством того, что он становится старше и мудрее.
Зазвонил телефон, трубка рявкнула голосом Перфильева:
– Спускайся! Шутюр-баад[40] у подъезда! А в холле – рота пишущей братии!
Каргин сунул за пазуху футлярчик с дарами для президентской супруги, вышел и двинулся к лифту. Василий Балабин и Рудик пристроились за ним, кабинка поползла вниз, дверцы распахнулись.
Холл и правда был переполнен – фотокорреспонденты, телевидение, репортеры с микрофонами, местные газетчики, французы, турки, россияне и даже вроде бы один японец. Разноязыкая скороговорка, вспышки блицев и множество знакомых физиономий. Пробираясь вслед за Балабиным и Рудиком через эту толпу, Каргин приветственно делал ручкой, бросал короткие реплики и ослепительно улыбался. «Аргументы и факты», «Гарем», «Пари матч», «Туран гази», «Туран ватан», мадам Гульбахар из «Туран бишр»… Бак Флетчер, с огромным синяком под глазом, держался за чужими спинами, но тоже тянул микрофон.
– Мистер Керк, два слова… даже одно… вы направляетесь к президенту?
– Да.
– Кто инициатор этой встречи?
– Обе стороны, мадам.
– Главный обсуждаемый вопрос?
– Я уже говорил на пресс-концеренции: экспорт груш из Турана.
– Прошу вас, будьте серьезны!
– Я серьезен, как покойник.
– Будет рассматриваться вопрос о туранской нефти?
– Возможно.
– О туранском никеле?
– Не исключено.
– О меди?
– Медь вашу так! – пробормотал Каргин. – Кому она нужна, эта медь? Весь мир потребляет дешевый металл из Чили!
У самого порога к нему пробился Савельев, спецкор «Известий», и, тяжело отдуваясь, подмигнул:
– Дело касается российской военной техники?
Каргин подмигнул в ответ:
– Никоим образом. Мы собираемся обсудить идею насчет монумента… Помните – большой скала Ак-Пчак у самого лэйк?
Он вышел на улицу, к Перфильеву. У подьезда, прямо на тротуаре, стоял огромный белый «кадиллак» пятиметровой длины, а за ним – джип с хмурыми, разбойного вида крепышами, вооруженными до зубов. Задняя дверца машины была распахнута, и около нее переминался тощий, интеллигентного вида господин в светлой тройке и при галстуке.
– Что-то ты сегодня сияешь, – сказал Перфильев, пристраиваясь сбоку. – Шутюр-баад понравился?
– Что я, президентских тачек не видал? Это личное, личное… Как ты думаешь, колье Марии-Антуанетты Кэти подойдет?
– А! С женой говорил, наобещал подарков! – Лицо Перфильева приняло озабоченное выражение. – Прошку вызволим, я своей тоже что-нибудь куплю… Не привезешь, такое будет!
Господин в светлом поклонился.
– Райхан Ягфаров, советник президента по внешним связям… Я вам звонил, досточтимый ага, и буду вас сопровождать.
Ягфаров Каргину понравился. Лицо у него было тонким, благородным, как на персидских миниатюрах, а в глазах таилась печаль – та, что бывает не от горя, а от мудрости. Он протянул руку и сказал:
– Можно без аги. Меня зовут Алекс, а это – Владислав Перфильев, шеф российского отделения нашей корпорации. С нами два телохранителя. Поместимся, Райхан?
– Поместимся, Алекс, – вымолвил Ягфаров, пожимая ему руку. – В этой машине можно вывезти на пикник всю мою бывшую кафедру. – Вздохнув, он добавил: – Секьюрити ваши, в общем-то ни к чему – видите, с нами сопровождение.
– Подозрительные рожи, – вполголоса пробормотал Перфильев, косясь на джип.
– Чеченская гвардия туран-баши. Называется так – чеченцев в ней поменьше, чем саудитов, турок и сирийцев. Ну, поехали!
Они расположились втроем на заднем сиденьи, Балабин с Рудиком сели напротив, пронзительно взвигнул клаксон, разгоняя толпу репортеров, и машина плавно выкатилась на Рустам-авеню. Джип с гвардейцами держался сзади. Промелькнули знакомые здания министерств, посольств и отелей, витрины бутиков и ресторанов, плакаты с изображением туран-баши, затем площадь с правительственными дворцами, фонтанами, розами и галереями в виноградной лозе, большая мечеть, облицованная голубыми и зелеными изразцами, шумный восточный базар. «Кадиллак» миновал предместья и выехал на трассу, ведущую в аэропорт. Теперь с одной стороны тянулась нитка трубопровода, а с другой – решетчатые мачты с проводами.
– Сейчас повернем, – сказал Ягфаров, и машина послушно свернула на ухоженную магистраль, тянувшуюся серым асфальтовым потоком среди зеленой степи. – Правительственное шоссе, прямо к резиденции «Карлыгач», – пояснил советник. – Контролируется с земли и с воздуха.
Будто подтверждая его слова, в небе застрекотал вертолет.
– Серьезно дело поставлено, – пробормотал Перфильев и оглянулся на джип с гвардейцами.
Советник кивнул.
– Наш президент уделяет особое внимание вопросам личной безопасности. Кстати, Алекс… Если хотите, мы можем беседовать на английском, французском или немецком, а также, – Ягфаров испустил глубокий вздох, – на любом из романских или скандинавских языков.
– Нет необходимости, Райхан, русский – мой родной. – Каргин заглянул в печальные глаза советника и спросил: – Сколько языков вы знаете?
– Шестнадцать, считая с фарси, турецким и арабским. Я занимался лингвистикой… точнее – сравнительным анализом средневековой восточной и европейской поэзии. Кафедрой заведовал в университете… пока ее не разогнали…
– Почему?
Ягфаров пожал плечами.
– За ненадобностью. Чего у нас только не разогнали по этой причине…
Явный диссидент, мелькнуло у Каргина в голове, а служит чиновником, и не последнего разбора! Он вытянул ноги и усмехнулся.
– Но вы, Райхан, не проиграли – советник президента много выше, чем заведующий кафедрой! Вас привело на эту должность знание многих языков?
Глаза Ягфарова стали еще печальнее.
– Нет, Алекс, не в языках и знаниях дело. Я имею честь относиться к клану президентских родственников, и, по существующим обычаям, обязан ему служить. Так же, как все остальные. Я… – Он принял сосредоточенный вид, пытаясь, очевидно, вычислить степень родства. – Я племянник жены его троюродного брата Сабира Каюмовича Усманова.
– Знакомое имя, – произнес Каргин.
– Уже наслышаны? Он на оборонном заводе директорствует.
На горизонте вставали горы. Степь по-прежнему была плоской и ровной, и потому казалось, что горные вершины возносятся над ней на недосягаемую высоту, упираясь прямо в небо и как бы поддерживая его бирюзовый свод зелеными, поросшими сосновым лесом хребтами. Но это являлось иллюзией; горы были невысоки, метров пятьсот-семьсот, не больше, но все-таки горы, а не холмы.
– Природный феномен, – сказал Ягфаров. – Скальные массивы прямо в степи, меж ними – четыре озера, лес, прохлада, целебный воздух. Спецсанаторий здесь был с кумысолечебницей, а также одна из дач генсеков. Т е х еще генсеков… Хрущев наведывался, Брежнев приезжал… Дача теперь и есть резиденция Карлыгач, а санаторий стал гостиницей для приближенных. Кое-что переделали, убавили или добавили… В общем, увидите сами.
Над их автомобилем пролетел еще один вертолет. «Ми-8» отметил Каргин и спросил:
– Какова программа встречи?
– Сугубо неофициальная. Познакомитесь с высшим руководством, побеседуете, затем – прогулка у озера и обед, после чего вас примет туран-баша. Я буду вашим бессменным гидом.
Дорога вильнула и пошла вверх. Слева и справа поднялись живописные скалы, засверкал радугой водопад, потом ущелье сузилось и впереди показались глухие стальные ворота, перегораживающие шоссе от края до края. Они разошлись, машина и джип медленно скользнули в узкую щель, чья-то бородатая физиономия, подпираемая автоматным стволом, заглянула в кабину, чья-то ладонь гулко стукнула по багажнику. Джип остановился, белый «кадиллак» поехал дальше, по дороге, огибавшей озеро хрустальной чистоты. Над ним поднимались огромные сосны с оранжевыми стволами, а на другом берегу раскинулся парк с комплексом белых и желтых строений – видимо, бывшим санаторием.
– «Карлыгач», – сказал Ягфаров, когда машина остановилась перед одним из зданий, двухэтажным и довольно большим, с террасой, тянувшейся вдоль второго этажа. Сравнив его с дедовой виллой на Иннисфри, Каргин решил, что по части роскоши генсекам все-таки миллиардеров не обскакать. Что немудрено: генсеки, как-никак, являлись слугами народа, а миллиардерам сия дымовая завеса была ни к чему.
Каргин с Перфильевым вышли. Автомобиль развернулся.
– Ваши люди смогут отдохнуть в одном из павильонов, – пояснил Ягфаров. – Транспорт подадут в шесть вечера. Прошу вас, Алекс и Владислав, следуйте за мной.
Они поднялись на просторную эспланаду, где полукругом стояло десятка три человек, пожилых и молодых, и начали обходить их, пожимая руки, выслушивая цветистые пожелания благополучия и здоровья, а также шепот Ягфарова, сообщавшего, кто тут эмир министр, кто ага депутат Курултая, кто доблестный сераскер, и кем все эти личности приходятся туран-баши. Тут были кузены, двоюродные, троюродные и внучатые племянники, родичи со стороны супруги и родичи родичей – словом, никто из близких не был обижен и обделен. В центре шеренги нашелся старых знакомец Чингиз Мамедович, встретивший Каргина распростертыми объятиями, а рядом с ним – брат Курбанова Дамир Саидович с младшим сынком Саидом. Старший, Нури, все еще оставался в Ницце и, вероятно, поправлял здоровье на пляжах, в борделях и кабаках.
Вместе с толпою родичей Каргин и Перфильев двинулись к дому, вошли в овальный зал, убранный коврами и портретами туран-баши, и сели у круглого стола. Стол предназначался для самых именитых – Таймазова, президентских брата и племянника; прочие разместились в креслах вдоль стен, соблюдая четкую, установленную свыше и хорошо усвоенную иерархию. Снова обиенялись вежливыми пожеланиями удачи и здоровья, затем Дамир Курбанов с приятной улыбкой спросил:
– Первый раз в Туране?
– Первый, ага. – Ответ был чистой правдой – в период службы Каргина-старшего в Кушке эта республика называлась иначе.
– Дамир Саидович – бейлербей Дивана, – прошептал сидевший сзади Ягфаров. – Обращайтесь к нему ага бейлербей. Желательно добавлять «пресветлый».
– Ну, а какие впечатления?
– Дивные края, пресветлый ага бейлербей, изобильные, щедрые, воистину благословенные аллахом. Богатейшие ресурсы, теплый климат, плодородные земли, море, рыба, кумыс и, разумеется, нефть… А люди, какие люди! Думаю, люди, которых я встретил здесь, главное ваше богатство… – Сидевшие у стен начали переглядываться с довольными улыбками, Перфильев иронически хмыкнул, но Каргин, не меняя тона, продолжал: – Однако я вижу ряд проблем, с которыми вы, очевидно, уже столкнулись. Естественная вещь – распад огромной империи не происходит без последствий, а они особенно заметны на периферии. Крым, Кавказ, Приднестровье, Балтия и, разумеется, Туран, со всем, что его окружает… Территория у вас как у Франции, но население менее трех миллионов, и отток его продолжается. В горах – разбойники, а где рабочие руки? Где армия, способная защитить страну? Ваши южные рубежи охраняют российские пограничники, а за этими рубежами – беспокойный Афганистан и Иран с шестидесятимиллионным населением. Вспомним также про восток и север, про Узбекистан и Казахстан – в любой из этих держав народа в пять раз больше, а за морем, в Азербайджане, больше вдвое. – Каргин посмотрел, как увядают улыбки на лицах президентских родичей, и закончил: – Не уверен, что в таком окружении вы сохраните независимость. Пирог у вас пышный, большой, но едоки вокруг больно голодные!
Наступило молчание, потом кто-то у стены пробормотал:
– СНГ… Россия гарантировала нам…
– Не вам, – жестко сказал Каргин. – Турану!
Дамир Курбанов посмотрел на сына и шевельнул бровью.
– Не будем о России, – произнес Саид. – Россия далеко, и мы не желаем делиться с ней своей независимостью. Кроме того, Россия бедна.
Он собирался сказать что-то еще, но Таймазов перебил племянника туран-баши.
– Мы нуждаемся в других партнерах, мистер Керк, более богатых и более динамичных. В меньшей степени приверженных идеям демократии.
– Соединенные Штаты – демократическая страна, – заметил Каргин.
– Ну, и дай ей аллах! Я говорю не стране, а о вашей ХАК или любой другой транснациональной корпорации – они, как это ни удивительно, ближе нам по духу. Единоначалие, глобальный контроль, наследственная власть, строгая подчиненность… Вам не приходило в голову, мистер Керк, что западные фирмы в сущности организованы по принципу восточных деспотий?
– Ясен день, и этот в ханы метит, – тихо пробормотал Перфильев. – Вот плесень лиловая!
Саид, ревниво покосившись на Таймазова (Чует конкурента! – подумал Каргин), тут же вмешался, стараясь перехватить инициативу:
– Бесспорно, нам требуются союзники, готовые вложить в Туран финансовые средства, поддержать тем самым существующую власть и укрепить обороноспособность страны. Думаю, эти инвесторы не ошибутся – наш сырьевой и даже технический потенциал высок, так как от прежних времен осталось многое, вплоть до новых военных разработок… – Он значительно усмехнулся. – Надеюсь, вы сознаете, мистер Керк, сколь широки и неожиданны могут оказаться эти перспективы?
– Вполне, – сказал Каргин.
– Кроме западных фирм есть и другие заинтересованные стороны, – добавил бейлербей Курбанов. – Не все страны третьего мира бедны. Скажем, арабы из…
Он замолчал, наткнувшись на предостерегающий взгляд Таймазова.
– Араб арабу рознь, – произнес Каргин, не спуская глаз с Курбанова. – Кого вы имеете ввиду, ага? Египтян, сирийцев, саудитов? Ливию, Алжир или Ирак? Возможно, Эмираты? – Заметив, как дрогнул краешек рта бейлербея, он с безразличным видом откинулся в кресле. – Ну, эти конкуренты нам не страшны. Одни слишком бедные, другие слишком агрессивные и потому находятся под контролем, а что до стран ОПЕК, то в них мы вложили изрядные деньги и обладаем там кое-каким влиянием.
«Эмираты, – мелькнуло у него в голове, – точно, Эмираты! Денег у шейхов немеряно, чего ж не вложиться в оружейный бизнес? Опять же там нефть и здесь нефть…»
Бейлербей с натугой откашлялся.
– Мы не информируем другую сторону о контактах с вами, и будет справедливо, если арабы останутся просто арабами. Так сказать, без конкретики…
– Не возражаю, – кивнул Каргин. – Я говорил уже светлому эмиру, – поклон в сторону Таймазова, – что ХАК готова предоставить двести миллионов. Возможно, и больше… Но деньги – это только деньги. Что нужно еще?
– Об этом скажет Сабир. – Курбанов повернулся, отыскал взглядом среди сидевших у стены дородного мужчину в годах и повелительно махнул рукой. – Говори, Сабир! В чем нуждаешься?
Тот поднялся.
– Усманов, мой дядя, – прошелестел за спиной голос Ягфарова.
– Нужен металл, прокат, различные комплектующие – список примерно на четыреста позиций… Но это не главное, это, хвала аллаху, подождет. Нужны специалисты!
– Какие и сколько? – спросил Каргин.
– Программисты самого высокого класса, не меньше десяти… инженеры-электронщики, вдвое больше… еще эти… как их… специалисты в области стратегии и тактики, для разработки алгоритмов. Мы, конечно, можем купить их в России, но лучше, если это сделаете вы.
– Будет не так заметно, – подмигнув, пояснил Таймазов.
– ДМУО хотят раскурочить, хорьки трахнутые, – буркнул Перфильев. – Обманем, Леха?
– Разумеется, – произнес Каргин, и это было ответом и Владу, и светлому эмиру. – ХАК предоставит деньги, сырье, комплектующие и специалистов, но на условиях, которые я обсуждал с Чингизом Мамедовичем: контрольный пакет, плюс демонстрация ваших достижений, плюс президентские гарантии. Для финансирования проекта я выбрал Второй президентский банк.
Саид расплылся в торжествующей улыбке, а Курбанов тут же спросил:
– Почему не Первый?
– С ним возникли сложности, – неопределенно ответил Каргин. – Если хотите, обсудим их за обедом.
Намек был понят, и сидевшие у стен и за столом начали вставать. Вероятно, дальних родичей к обеду не пригласили – они прощались один за другим, осыпая гостей пожеланиями бриллиантового счастья, рубиновой удачи и изумрудных успехов. При упоминании изумрудов Каргин сунул руку за пазуху и убедился, что футлярчик во внутреннем кармане пиджака никуда не исчез. Мысль его тут же переметнулась к другим драгоценностям, принадлежавшим некогда Марии-Антуанетте, и, проследовав этой тропинкой, добралась до милой ласточки, ждавшей его в Краснодаре.
– Ты что лыбишься как Дед Мороз после третьего стакана? – шепнул ему Перфильев.
– Дипломатический этикет, – откликнулся Каргин. – Гость обязан приятно улыбаться.
В сопровождении Ягфарова они спустились в парк на озерном берегу. Деревья в нем стояли просторно, кусты были пострижены по пояс, лужайки засажены травой, а главным украшением служили затейливые цветники, клумбы и павильоны с крышами на тонких резных столбиках. Парк, вероятно, был разбит еще в советскую эпоху и, с точки зрения военного искусства, продуман безукоризненно: местность просматривалась в любом направлении, и никакой злоумышленник не подобрался бы тайно к высоким лицам. Главной достопримечательностью являлся розарий, где уже наливались тугие алые, пурпурные, белые и желтые бутоны, распространяя вокруг пьянящий аромат. Унюхав его, Каргин вспомнил о Праге, тонувшей в запахах сирени, и повернул к розовым кустам.
– Не торопитесь, – сказал Ягфаров, посмотрев на часы. – Осмотр розария – ровно в два пополудни. Так компетентные люди посоветовали.
– Почему?
Советник президента пожал плечами.
– Не знаю, как объяснить, Алекс, я ведь лингвистикой занимался, а не ботаникой. Возможно, в самое жаркое время розы пахнут сильней и приятней? А пока давайте осмотрим вот это заведение. – Советник вытянул длинную руку, показывая на одноэтажный домик в мраморной плитке. У домика не было окон, только двери из темной лакированной древесины, и стоял он наособицу, среди засыпанного песком пространства.
– Вход в подземный бункер? – осведомился Перфильев.
– Нет, президентский туалет. – Ягфаров повел их к домику, поясняя на ходу: – Должен заметить, что московских гостей в «Карлыгач» не приглашают, а встречаются с ними в Армуте или в других резиденциях. То, что вы сюда попали – знак доверия и уважения, либо признание того, что вы, Алекс, хозяин ХАК, и вы, Владислав, ее служащий, собственно уже не русские или, в крайнем случае, русские самой новейшей формации. Так сказать, рашен американской выпечки.
– Это вы к чему, Райхан?
– Зайдем, увидите и поймете.
Они зашли. В светлом, облицованном бежевым кафелем помещении, стояли три художественных унитаза, три огромные лепные башки: одна в золоченой фуражке генералиссимуса, другая голая и лысая, а третья – с темной шевелюрой и широкими разлапистыми бровями. Напротив них тянулся ряд писсуаров, которых было гораздо больше, и каждый изображал чье-то знакомое или полузнакомое лицо, памятное с детства. Члены Политбюро, догадался Каргин, с изумлением разглядывая эту выставку.
– Вот так мы любим Россию, – с горькой улыбкой произнес Ягфаров. – Желаете облегчиться? Можно фуражку откинуть с генералиссимуса или в этого, в бровастого…
– Это не Россия, – сказал Каргин, покачивая головой и отступая к порогу, – это ее прошлое. Мы причастны к нему гораздо меньше, чем ваш президент.
– Согласен с тобой, – ухмыльнулся Перфильев. – Одного унитаза тут явно не хватает. Или писсуара… На унитаз ваш нынешний не тянет.
Ягфаров хихикнул.
– Не тянет, конечно, не тянет! Но будьте к нему снисходительны: то, что вы видите здесь, всего лишь лечебная психотерапия, попытка совладать с давними комплексами страха, зависти, унижения и затаенной злобы… Свирепой злобы и еще не позабытой! Вы молоды, и вы, возможно, не понимаете, что те, кому за пятьдесят, как вашему покорному слуге, принадлежат не Турану и не России, не Грузии или Украине, а Советскому Союзу. Мы, старшее поколение, в нем родились, мы пропитаны прошлым, и с этим ничего не поделаешь.
Они обогнули туалет и медленно двинулись к розарию. Неширокая, усыпанная песком дорожка шла по берегу озера, мимо небольшого пляжа, пристани с лодками и настила на поплавках под тентом, который покачивался метрах в пятнадцати от берега. Там виднелись шезлонги и столики, а на самом краю сидели два гвардейца и, изнывая от скуки, щелкали затворами автоматов.
Кусты роз были рассажены на пологом горном склоне, и эта территория, как и лужайки и санаторные здания за ней, просматривалась прекрасно. Каргин видел, как от ближнего корпуса кто-то идет, тоже направляясь к розовым зарослям – два человека впереди и двое сзади. Один из лидеров, молодой парень, был в джинсах и рубашке, другой – в просторной белой хламиде, с платком, наброшенным на голову и плечи; пара в арьергарде была одета точно так же.