Мобберы Рыжов Александр
– Не успел выложить или не успел написать?
– Возможно и то и другое, – рассудительно произнёс Вышата. – Но мне думается, текст составлялся в отдельном файле на компьютере и уже потом выкладывался в Интернет.
В Ритиной сумочке зашебуршало, и из кожаного нутра заструилась мелодия «Песенки горного короля». Рита вжикнула застёжкой, выхватила мобильник.
– Да! Привет… Я на Невском. Что?
В телефоне прорезался монотонный бубнёж. Рита слушала, и её рука, державшая трубку, подрагивала от волнения.
– Когда? Сегодня утром? Вот чёрт… И никто не знает?…
Она положила мобильник на стол. Вышата с тревогой заглянул в её расстроенное лицо.
– Проблемы?
– Это Джим. Я попросила его прогуляться на проспект Ветеранов, к дому, где жил Калитвинцев.
– Что узнал?
– В квартиру нашего искусствоведа кто-то вторгся. Всё перевёрнуто вверх дном.
– Он жил один?
– Да… Теоретик, не было времени даже на то, чтобы завести семью. Жил в однушке, запасные ключи имелись только у соседки, в его отсутствие она раз в три дня заходила поливать цветы. Это мне отец рассказал… В квартире бардак, бумаги разбросаны по полу. Джим увидел, что дверь приоткрыта, заглянул и тут же смылся, чтоб не отсвечивать. Правильно сделал: папины архаровцы его бы запросто в КПЗ…
– Что-нибудь унесли?
– Квартира холостяцкая, небогатая. Ценностей, по словам соседки, Калитвинцев дома не держал. Мебель, посуда, комп с принтером на месте… – Рита взглянула на экран, на глумливый обрезок строки. – Понятно, что приходили не за деньгами и не за барахлом. Искали другое.
– Инфу?
Рита помедлила.
– Нам нужно попасть в квартиру Калитвинцева.
– Может, твоего отца попросить? Он устроит.
– Ни за какие пироги! Это же прямое нарушение, его за такие дела сразу из органов выпрут. Пойдём сами, пока никто не хватился. Трогать ничего не будем, только посмотрим. На всякий пожарный надо перчатки надеть…
– Ясен перец, – сказал Вышата, словно, в отличие от Риты, всю жизнь лазил по чужим квартирам.
Через полчаса Рита с Вышатой уже мчались на такси к проспекту Ветеранов. По критериям студенческой стипендии это было баснословно дорогое удовольствие, но спускаться в подземку, ждать поезда, трястись в вагоне, а потом ещё идти пешком к дому… Нет уж! Вышата разделял нетерпение своей новой приятельницы и выгреб из кошелька скудные гроши, выразив готовность единолично заплатить за проезд. Рита вздёрнула курносый нос и полезла в сумочку. Договорились заплатить поровну.
Искусствовед Калитвинцев обитал на первом этаже типовой блочной высотки. Рита мимоходом заглянула на кухню и вошла в единственную комнату малометражной квартирки. Вышата ступал за ней по пятам. В комнате господствовал беспорядок. На середину был косо вытащен письменный стол, осклабившийся незадвинутыми ящиками, из которых, как перья из распоротых подушек, торчали бумажные вороха. Россыпь разноформатных страниц устилала пол, точно листья, облетевшие с дерева-великана. На краю стола громоздился первобытный монитор с выпуклым экраном. Шнур от него чёрной лианой тянулся вбок, к системному блоку, стоявшему у стены. Платяной шкаф разинул обе свои дверцы, вывалившаяся из его брюха одежда комом лежала на ворсистом паласе. Ещё в комнате стояли два стеллажа, просевшие под тяжестью толстенных книг, журнальный столик с заметно атрофированными конечностями и простая, солдатского образца кровать. Постель на ней была разворочена – рылись, видно, и в белье.
Рита начала осмотр с бумаг, раскиданных по полу. Это были ксерокопии всевозможных архивных документов. Перед глазами замелькали аббревиатуры: ГБЛ, ГИМ, ГПБ, ЦГАЛИ… Рита наугад взяла один листок и прочла: «Очень давно не писал я вам, дорогой друг, но надо сознаться, что и вы мне платите тем же. Тысячу мелких дел занимали и до сих пор занимают меня ежедневно. Вот и сегодня пишу вам на скорую руку, так как через полчаса я должен быть у г. Бутенева. Мне хотелось бы подробнее поговорить с вами о моём позавчерашнем дне. Это один из лучших дней, проведённых мною в Петербурге. Целое утро я гулял под великолепным солнцем с Хомяковым, который, как вы знаете, живёт с нами пять или шесть дней. Весь город казался освещённым двумя огромными свечами – шпилями Адмиралтейства и крепости. Они господствуют над всем городом и кажутся при солнечном освещении двумя большими очагами света. Мы переправились через реку в самом её широком месте, которое достигает приблизительно одной версты, и вошли в крепость…»
– Что это?
– Какие-то письма. – Рита дочитала до конца страницы, вернулась к началу и прочла стоявшее над основным текстом: «Д. В. Веневитинов – С. В. Веневитиновой. 4 февраля 1827 года, Санкт-Петербург». – Письма Веневитинова!
– Их тут полно, – Вышата поднял ещё несколько страниц. – Возьмём?
– Брать ничего нельзя, – строго предостерегла Рита. – Мы и так здесь незаконно. Узнай кто-нибудь, и отцу из-за нас попадёт. Сделаем лучше вот как…
В её руке появился крошечный, размером с ластик, цифровой фотоаппарат.
– Умеешь обращаться?
Вышата с сомнением осмотрел лилипута.
– Не возьмёт… Разрешение не то, пикселей не хватит.
– Пикселей у него до фига! Клади письма вот сюда, под лампу, и снимай. Все подряд. После разберёмся.
Вышата стал послушно разгребать бумаги и щёлкать цифровиком. Рита походила по комнате, позаглядывала в ящики и на полки и остановилась перед компьютером. Работает ли? Она нажала на прямоугольную пластину, и компьютер замурчал, как растапливаемый самовар. Рита проверила: ни дискеты, ни CD в дисководах не было. Подошла к столу, взглянула на загоревшийся экран. Десктоп был усеян разбросанными как попало файлами и папками. А ещё говорят, что музейные работники – сплошь аккуратисты и педанты…
Рита взяла мышку и принялась открывать подряд все ячейки компьютерных закромов. Попадались в основном заархивированные книги по искусству, истории, культурологии, целые галереи репродукций с картин русских и зарубежных художников, наброски писем, формы официальных документов, связанных с запросами информации в музеях и библиотеках. Рита открывала и закрывала файлы, бегло просматривала их, и надежда отыскать что-либо существенное с каждой минутой становилась всё слабее. Вышата управился с порученным ему заданием и тоже подошёл к столу.
– Ну как?
– Похоже, пролетаем…
Обронив эту безотрадную реплику, Рита открыла последнюю папку и обнаружила в ней ещё одну, озаглавленную «Кн. В-я».
– Княгиня Волконская?
В папке оказалась другая, под названием «В. и П.», а в ней, как в матрёшке, – следующая: «Два перстня».
– Почему два?
Внутренний голос подсказывал Рите, что здесь-то и могут храниться материалы, которые она так настырно искала. Она открыла очередную папку нетерпеливо, как вскрывают конверт с долгожданным посланием, от которого зависит если не судьба мира, то, во всяком случае, чья-то персональная судьба. Оттуда, из электронной обёртки, кузнечиком выпрыгнул файл, название которого состояло из четырёх латинских букв: «NEXT». Рита, затаив дыхание, навела на него курсор и щёлкнула кнопкой.
Что-то затрещало, как будто провели расчёской по наэлектризованной кошачьей шерсти, и через комнату – от стены к стене – хвостатой кометой пролетел огненный ошмёток. Он опалил Рите волосы и лицо, она отшатнулась от стола и увидела, как системный блок на полу возле стены, развалившись на две половины, изрыгает пламя. Искры-метеоры звёздчатым зерном просыпались на валявшиеся кругом бумаги. Вышата стал яростно затаптывать их, напоминая степиста, выбивающего на танцполе залихватскую чечётку. Рита подняла руки, чтобы прижать их к обожжённым щекам, и тут за её спиной грянул второй взрыв.
Маскарад
Как сказал майор Семёнов, могло быть и хуже. Крупиц гексагена, заложенных в корпусе процессора и под грудой скомканного белья, оказалось недостаточно, чтобы превратить комнату в братскую могилу для двух безрассудных искателей приключений. Рита отделалась ожогами и неглубокой раной на затылке (зацепило отлетевшим обломком шкафа), а Вышата, упавший после взрыва на стеллаж с книгами, – сотрясением мозга и переломом ребра. Обоих поместили в травматологическое отделение.
– Счастье ваше, что брандмейстеры вовремя прибыли, – сказал майор, сидя на больничном стуле в дочкиной палате. – Квартира, конечно, прокоптилась, как мангал. Мебель теперь разве что на дрова и во вторчермет: шкаф вдрызг, койка тоже, у стола первая группа инвалидности… кхм! Бедный Калитвинцев – за что ему такая непруха?
– Он всё ещё в коме? – спросила Рита, лёжа в постели.
– Оживает помаленьку, пару раз глаза открывал. Но пока не говорит.
Рита дотронулась до щеки, и лицо её исказилось. Опалённую кожу, несмотря на мази и примочки, жгло и дёргало. Правда, врачи заверили, что до свадьбы заживёт и следов не останется, но кто ж у нас верит врачам? А ещё досадно, что пришлось обрезать волосы. Стрижки под мальчуганов сейчас в моде, однако Рите они никогда не нравились. Причёска была такая пышная, красивая, а остался глупо торчащий ёжик.
У Семёнова имелись все основания для праведного гнева по поводу легкомыслия несознательной дочери. Но ругать страдалицу противоречило принципам гуманности. После малоприятной беседы с начальством, суть которой свелась к выяснению того, как в квартире только что ограбленного и лежавшего без чувств гражданина очутились посторонние, майор ограничился кратким набором идиоматических выражений и никаких рекламаций выдвигать Рите не стал. В конце концов, её легкомыслие помогло дополнить дело Калитвинцева новыми деталями.
– Кто бы мог подумать… – Семёнов потискал в кармане портсигар, словно эспандер, жалея, что в палате нельзя курить. – Эдакая система самоликвидации при попытке проникновения. Ты нажала кнопку, и компьютер дал команду на взрывы… кхм! Мины сработаны кустарно, но в компе явно ковырялся спец. Без знаний такую хренотень не смастеришь и не установишь.
– Неужели Калитвинцев сам это сделал?
– Этот файл вообще невозможно было открыть, мины взрывались по-любому. Иными словами, его запечатали наглухо – чтоб никто никогда не прочитал, что там написано. А написано, знать, было что-то очень увлекательное. Ты не знаешь, что именно?
– Нет, – поколебавшись, тихо произнесла Рита.
– Ну-ну, – Семёнов выпростал из полиэтиленового пакета кулёк шоколадных трюфелей, связку зеленовато-канареечных бананов и литровую банку с абрикосовым компотом, водрузил всё это на прикроватную тумбочку. – Может, тебе колбасы или там ещё чего?… Кхм! Кормят, поди, отвратно.
– Нет, пап, не надо. – Рита, приподнявшись над подушкой, замотала головой и скривилась от рези в пострадавшем затылке. – Лучше книг принеси. Сегодня в туалете в Эрмитаже должны были Кафку оставить…
– Вот ещё! Стану я в общественных сортирах макулатуру собирать, – проворчал Семёнов, поднимаясь. – Твой лечащий запретил книжки приносить. Сказал, тебе покой требуется.
– Достал он уже со своим покоем! – огрызнулась Рита. – Тоска тут, пап… Забирай меня домой.
– Денька через два обещали выписать. А этому… кхм… пособнику твоему ещё недельку поваляться придётся.
Рита прикинулась, будто самочувствие Вышаты волнует её не сильно, но сердце неожиданно поджалось, как провокатор, готовящийся выдать явки подпольщиков, и она вздрогнула, подумав, что на самом деле этот парень ей вовсе небезразличен.
– Ладно, лежи, – проговорил Семёнов на прощание. – Не скучай, вечером позвоню. – Он ещё немного потоптался у двери, вполголоса прибавил: – Я матери ничего не рассказывал. Незачем ей нервы трепать.
Ответный взгляд Риты выражал согласие и благодарность. Её мать была сотрудницей российского посольства в Сан-Марино, дома появлялась нечасто и привыкла контролировать взросление дочери посредством телефонной связи. Отношение к роду её занятий было у Риты двойственным. Она не боялась самостоятельности, с детства привыкла обходиться без нянек, но, отвечая на вопрос, где работает её родительница, всегда запиналась и розовела. Её смущала не дипломатическая служба, а страна, куда по прихоти фортуны занесло маму, выпускницу МГИМО. Окажись это, скажем, Германия, Франция, Испания или даже Исландия, стыдно бы не было. А тут – географический карлик, микроскопическая бородавка, прилепившаяся к Апеннинскому полуострову. Семёнов, когда впервые – сквозь лупу! – увидел это государство на карте Европы, выразился обидно, но точно: «Воробей капнул».
Мама Риты, Евпраксия Авенировна, всегда обижалась, когда при ней унижали честь и достоинство сан-маринцев. «Ну и что, что их всего двадцать пять тысяч? – говорила она с жаром. – Это страна с многовековой историей – она старше России на пятьсот лет! Сам Наполеон не посмел посягнуть на её суверенитет. А культурные традиции? Палаццо Валлони, Ла Рокка, Ла Честа… Несравненно! Это вам не какой-нибудь Лихтенштейн или Андорра, где и смотреть-то не на что…» Тут мама обыкновенно пускалась в пространные описания сан-маринских красот, и Рита с папой предпочитали ей не возражать.
Рита не видела маму уже полгода, а созванивались в последний раз дней пять тому назад. Рита доложила о своих успехах в университете, выслушала рассказ о недавнем приёме у капитанов-регентов (так назывались правители Сан-Марино, которые вдвоём руководили страной, назначаемые на шесть месяцев Большим советом), перетёрли сплетни о веяниях европейской моды – вот и всё. Рита, как и отец, старалась не перегружать Евпраксию Авенировну сведениями, могущими расстроить её или отвлечь от исполнения служебных обязанностей. Все серьёзные разговоры приберегались к её приезду, а он предполагался нескоро.
Выходя из палаты, майор столкнулся в дверях с шумной троицей. То были Джим, Хрофт и Асмуд. Они ввалились к Рите, и палата сразу наполнилась гвалтом. На тумбочку картечью обрушились гостинцы: конфеты, чипсы, орешки, сухарики, тряпичные китайские зверушки. Сложенные в кучу, они опасно вспухли над тумбочкой и грозили селевым потоком низвергнуться на пол.
– Куда вы столько?… Зачем? – лепетала Рита, будучи не в силах остановить нависшее над палатой стихийное бедствие.
Опорожнив принесённые сумки и тем самым очистив совесть, посетители присели кто на стул, кто на край кровати и взялись расспрашивать Риту о житье-бытье под больничными сводами. Ей эта тема надоела хуже горькой редьки, чего она не собиралась скрывать, и минуту спустя общение приняло другой характер. Все трое склонились над ней, как радетельные братья милосердия, и Джим, оглянувшись, прошептал:
– Мы скинули фотки с цифровика в комп. Как ты и просила.
– Распечатали?
– Да. – Хрофт протянул ей пластиковый конверт. – Здесь всё.
Рита расстегнула клапан, вынула листы с размытыми буквами.
– Читали?
– Читали. Байда какая-то. Замороченный тин из Питера с московской братвой по переписке общался. Природа-погода, памятники архитектуры, рефлексия, хандра и всё такое. По-моему, не там копаем.
– А по-моему, там. – Рита бережно уложила листы в конверт. – Калитвинцев не зря копировал эти письма. В них – хроника последних дней жизни Веневитинова, поэта, которому княгиня Волконская доверила свою тайну. Я собираюсь внимательно изучить всё – от строчки до строчки.
Скептик Хрофт не разделял её рвения:
– Не вижу резона. И тайны не вижу.
– Из-за этой тайны Калитвинцева чуть не угробили, в квартиру его вломились, нас с Выш… со Славой изувечили. Это уже не прикол, ребята. И не игрушка.
– В игрушках тоже всё по-серьёзному, – пробурчал Хрофт. – Либо ты их за жабры возьмёшь, либо они тебя.
– Вот и здесь то же самое. И противнички у нас, как я погляжу, безбашенные. Им человека прикончить – как два пальца об асфальт.
– У тебя есть что-нибудь? – полюбопытствовал Джим. – В смысле, гипотезы, планы?
– Планы будут зависеть от гипотез, – Рита уклонилась от прямого ответа. – А с гипотезами покамест негусто. Почитаю письма, глядишь, что-нибудь прояснится. Всё равно в этих застенках тоска заедает, вот и развлекусь.
– Ладно, флаг тебе в руки, – Хрофт мягко, по-кошачьи отошёл к окну, отодвинул штору. – Тебе вставать разрешают?
– Куда денутся! Не стану же я пластом лежать. Чай, не в коме.
– Тогда подымись-ка на пять сек.
– Зачем?
– Подымись, подымись! Пацаны, пособите ей.
– Я сама!
Обиженная тем, что её принимают за калеку, Рита оттолкнула руку Асмуда, встала с постели и, шаркая комнатными сабо, подошла к окну. Глазам её предстала дивная картина. По аллее, пересекавшей больничный сквер, шли люди в карнавальных костюмах – они словно только что вышли из зала, где завершился рождественский бал. Рита на секунду зажмурилась и надавила подушечками пальцев на глазные яблоки, чтобы убедиться, что это ей не грезится. Людей было много, слишком много, чтобы счесть их группой экстравагантных друзей какого-нибудь больного, которого они решили потешить таким необычным способом.
– Кто это? – негромко спросила Рита у стоявшего рядом с ней Хрофта.
Хрофт с довольной ухмылкой кивнул ей на окно: мол, смотри дальше.
У кого-то в палате пискнули часы – было ровно одиннадцать. Ряженые внизу очевидно тоже следили за временем, потому что все до единого, как по сигналу, вынули из своих цветастых одежд предметы, показавшиеся Рите маленькими сморщенными мешочками, и приложили их к губам. Мешочки стали на глазах расти и округляться. Воздушные шары! Прогуливавшиеся по аллее пациенты в обвислых майках и линялых пижамах уже давно таращились на чудаков, а тут и вовсе прикипели шлепанцами к земле. Чудаки надули шары и начали привязывать их к ветвям чахлых деревьев, росших вдоль дорожки. В несколько мгновений унылая аллея преобразилась: на деревьях распустились волшебно прекрасные букеты всех расцветок. Невесомые, они трепетали на ветру, тонкими живыми жилками пульсировали державшие их нитки, и Рите мнилось, что она попала в сказку.
– Смотри, смотри! – приговаривал Хрофт, не переставая улыбаться, точно в рот у него были вмонтированы пружинки, растягивавшие губы до ушей.
Из-за плеч Риты выглядывали Джим и Асмуд, им тоже хотелось узнать, что творится снаружи. А там чудаки закончили украшать аллею и резво ретировались из-под носа у грозных санитарок, которые, заметив непорядок, спешили к ним от больничного корпуса. Санитарки достигли аллеи, когда там не было уже никого, кроме обескураженных больных. Шарики радостно подскакивали, бодали упругими лбами стволы, зарывались в листву. Рита пригляделась и увидела, что на каждом намалевана плутоватая рожица-смайлик с улыбкой, похожей на улыбку Хрофта.
– Понравилось?
– Что это было?
– Моб, – Хрофт горделиво подбоченился. – Идея моя, воплощение всехнее.
– Откуда эти люди меня знают?
– Они тебя не знают, – сказал Джим. – Просто вчера в Сети был выложен сцен: одеваемся повеселее и собираемся в больничном городке, возле травмы, а ровно в одиннадцать надуваем воздушные шары и вешаем их на деревья. Мы подумали, что это поднимет тебе настроение.
Настроение и впрямь поднялось. Рита смотрела в окно, и на душе становилось светлее, словно кто-то двигал ползунок незримого реостата, переводя её расположение духа на самый высокий уровень.
– Но ведь это не по правилам! Флэшмоб не должен служить корыстным целям.
– Разве ж они корыстные? – Хрофт жестом хлебосола развёл руки в стороны. – Скажешь тоже! Гляди: и ты повеселилась, и другим в кайф. Убойный сцен! Никто бы до такого не допёр…
– Сцен не новый, – счёл нужным уточнить Джим. – И не лучший. Некоторые каноны моба…
– Брось ты свои каноны, дай человеку счастьем насладиться.
Рита не знала, счастье ли это, но стоять у окна и глядеть на феерическое разноцветье, устроенное специально для неё, было славно и мило. Она не стала дожидаться, когда санитарки начнут ликвидацию несанкционированного веселья, и, подмигнув лукавым рожицам, отошла от окна.
– Мы к тебе завтра заглянем, – пообещал Джим. – Асмуд поклялся пирожков самопальных напечь.
– Только без пирожков! – взвыла Рита, закатив глаза. – И так нанесли – лопать не перелопать.
– Слопаешь, – твёрдо пробасил Хрофт. – Чем тут тебе ещё заниматься?
– Письма Веневитинова снова буду читать.
Гости ушли, но она не сразу взялась за чтение. Выйдя в коридор, воровато залезла в телефонную книжку своего мобильника и нашла там номер Вышаты.
– Привет! Как дела?
– Идут помаленьку, ты-то как? – последовали ответ и вопрос в одном флаконе, и по тону, каким это было произнесено, Рита определила, что Вышата рад её звонку. Заговорила смелее и непринуждённее:
– Мордуленцию перекосило, уродина я теперь…
– Неправда, ты красивая.
– …А в остальном всё в ажуре. Папа сказал, что тебя ещё на неделю к лежанке приковали. Как ты себя чувствуешь?
– На четыре с плюсом, – проговорил Вышата жизнерадостно. – Бок побаливает, но это так, чепуха. Хоть сейчас на выписку. Готов к труду и обороне.
– Полежи пока, не рыпайся, – посоветовала Рита, расхаживая по коридору и сдерживая рвущееся изнутри ощущение несуразного и безосновательного экстаза, которое появилось сразу же, как только в телефоне зарокотал голос Вышаты. – Ребята заходили?
– Да. Банку пива принесли.
– И всё?
– Ну да… Мне больше и не надо.
– Бедненький! У меня тут на тумбочке целое складское хозяйство. Ты где лежишь, на втором? А номер палаты? Я зайду к тебе, занесу пожевать.
И снова он был рад – никаких сомнений! Рита полностью, до заключительного полуслова-полувздоха, выслушала, вобрала в себя сбивчивую благодарность, перешедшую в изъявление желания поскорее увидеться, и в девчоночьем восторге стиснула повлажневшую трубку.
Разговор с нечистью
Риту выписали в пятницу. Отец утром заехал за ней на своём «Опеле», завёз домой, на улицу Латышских Стрелков, а сам отправился на службу. После опостылевших больничных стен Рита наслаждалась свободой и уютом: послонялась по квартире, из окон которой открывался вид на большой зелёный холм, где зимой катались на лыжах, а летом просто гуляли, бесцельно попереключала телевизионные каналы, допила найденный в холодильнике сок, полила скрючившуюся в вязаном кашпо пеларгонию. Минут через пятнадцать осознала, что бесконтрольность, переставшая быть мечтой, уже не вызывает у неё эйфории, и снова принялась за письма Веневитинова.
«Пишу мало. Не знаю, пришлю ли я вам что-нибудь для следующей книжки. Пламя вдохновения погасло. Зажжётся ли его светильник? Трудно жить, когда ничего не сделал, чтобы заслужить своё место в жизни. Надо что-то сделать хорошее, высокое, а жить и не делать ничего – нельзя…»
Кому и когда это писано? «Д. В. Веневитинов – М. П. Погодину. 7 марта 1827 года, Санкт-Петербург». Жить Веневитинову оставалось меньше десяти дней, а он рассуждает о хорошем и высоком, которое надобно сделать в будущем. Здесь же жалуется на здоровье («сейчас я пишу тебе, а во всём теле ломота, голова тяжела»), хотя в письме к сестре, написанном всего лишь тремя днями ранее, о недомогании ни слова – напротив, он бодр и полон прожектов. Делится впечатлениями от концерта в Филармоническом обществе, пишет о том, что жаждет поскорее дождаться настоящей весны, чтобы вволю пошляться по питерским островам. Но смерть уже ждёт его.
«Обедаю за общим столом у Andrieux. Там собираются говоруны и умники Петербурга. Я, разумеется, молчу, и нужно прибавить, что я стал очень молчалив…»
Н-да, непростой человек был этот Дмитрий Владимирович…
«Письмо твоё сегодня получил. Кто вбил тебе в голову, что я связался с Б.? Я и в лицо его не видел и верно к нему с первым визитом не поеду. Энигматических твоих фраз почти не понимаю…»
От чтения Риту оторвал затрясшийся на столе мобильник. Она, не выпуская из руки писем, поднесла его к глазам. Номер не определялся. Повеяло недобрым. Хмыкнув, она в прямом и переносном смысле приняла вызов:
– Слушаю.
– С выпиской, чувиха… Башка цела, не кружится? – голос на противоположном конце воображаемого провода походил на чавканье болотной гнили.
– Кто говорит?
– Конь в пальто. Виделись недавно, на Невском. Должна помнить, если память не отшибло.
Живот колко засвербило, словно его сызнова просверливала холодная сталь ножа.
– Что вам нужно от меня?
– Х-ха! – хрюкнула мембрана. – Не выкобенивайся, а то кранты будут и тебе, и твоим фраерам… Нам нужен пароль.
– Какой пароль?
– На сайте этого хрена… Калитвинцева есть закрытая страница. Она защищена паролем. Ты его знаешь.
– С чего вы взяли? – спросила Рита, справившись со страхом и думая о том, как правильнее построить неожиданные переговоры с жестокосердным неприятелем.
– Ты нас за чмырей не держи! – свирепо чавкнула грязь. – Пароль ты знаешь. Там, на закладке, подсказка была.
– Что же вы ею не воспользовались? – с плохо скрытым торжеством спросила Рита. – Закладка у вас, вот и кумекайте.
– Ты!.. – заплюхало со злым придыханием. – Не скажешь пароль, урою!
– Я с хамами не разговариваю, – надменно произнесла Рита и собиралась отключиться от омерзительного грубияна, но подумала: не выставить ли ему свои условия?
– Бомбы в квартире Калитвинцева – ваших рук дело?
– Наших!
– Кто вы и что ищете?
Собеседник перестал браниться и язвительно прочавкал:
– Может, тебе ещё адреса-фамилии назвать? Или самим в ментовку причапать, покаяться?
Да, маловероятно, чтоб покаялись. Попробуем снизить запросы:
– Хорошо. Я скажу вам пароль. Но не задаром.
В ответном хлюпанье Рита уловила растерянность. Не ждали от благородной девы такой меркантильности?
– Бабла хочешь? Сколько?
– Деньги мне не нужны. Отдайте вторую часть статьи.
– Какой статьи, какую часть?
Но Рита уже всё поняла и знала точно: можно сторговаться.
– Калитвинцев выложил на сайт не весь текст. Если вы рылись в его компьютере, значит, вторая часть у вас. Дайте мне хотя бы копию, и я скажу вам пароль.
– Нет у нас ни хрена!
– Есть! Ты мне пургу не гони! – Рита, писавшая недавно курсовик с мудрёным названием «Предпосылки возникновения и преимущественные сферы использования жаргонных слов и оборотов второй половины ХХ века», с лёгкостью перешла на язык врага. – Станешь мозги пылесосить, обломится тебе вместо пароля такая вешалка, что век будешь на цырлах бегать и баланду кирзачом хлебать! Въехал, чмо, кто в нашем раскладе банкует?
Эта сентенция, произнесённая с неподдельной агрессией, заставила гнилую топь чавкнуть с уважительным присвистом:
– Во, падла… Где наблатыкалась?
– Пошёл ты… Хочешь – меняемся. Баш на баш. Не хочешь – вали.
– Лады, – причмокнула трясина, подумав. – Где стрелу забьём?
– Никаких встреч. Текст перешлёте мне на мыло, адрес я назову. А от меня получите пароль.
– Пароль вперёд!
– До свидания, – Рита отодвинула телефон от уха и умно сделала, потому что над болотом, свистя и лопаясь, взвихрился грязевой гейзер.
– Погоди ты… – заклохтало в мобильнике, и болото трансформировалось в птицеферму. – Диктуй адрес!
Рита продиктовала адрес одного из своих электронных ящиков, о котором не ведал даже майор Семёнов.
– Железо под рукой?
– Что?
– Комп, спрашиваю, рядом? Включай и жди письма. Щас отправлю. Трубу не клади, будь на связи. Как только получишь, высылай пароль. Если кинешь, я тебя…
Слушая сопение в трубке, Рита включила компьютер, вышла в Интернет. Письмо с прикреплённым файлом уже лежало в ящике. Она быстро сбросила файл на дискету, на всякий случай прогнала через антивирус и открыла.
– Чего ты там возишься? – нервничала топь. – Где пароль?
– Не трещи, дай проверить. Если лажу мне подсунули, чёрта вам лысого, а не пароль.
– Всё по понятиям, ты чё, не веришь?
– Вам – нет.
Рита ещё чуть-чуть помучила ожившую болотную субстанцию, затем нацелила стрелку курсора на слово «Ответить», набрала на открывшейся странице число 3131 и отправила письмо в виртуальное пространство.
– Получили?
– Ща проверим… – Сопение в трубке приняло сугубо сосредоточенный характер, после чего Рита услышала: – Пока не откроем сайт, трубу не бросай.
Рита, искоса поглядывая на текст, висевший перед ней на экране, дождалась удовлетворённого чавка и отключила телефон. Надо бы собраться с мыслями, обдумать состоявшийся диалог, переварить услышанное и случившееся, но Рита не хотела ждать. Непрочитанный фрагмент дразнил, заманивал. Она сгоняла на кухню, налила себе холодного чаю и, вернувшись с чашкой и обломком курабье, воткнулась глазами в экран.
Тайна княгини Волконской. Продолжение
«…Драгоценности, принадлежавшие княгине Волконской. Как известно, княгиня происходила из старинного рода Белосельских-Белозерских, её отец служил русским посланником в Сардинском королевстве. Родилась она в Турине и до двадцати лет жила в Италии. С детства, по воспоминаниям современников, она испытывала тягу к загадкам давних времён, внимательно изучала редчайшие фолианты, имевшиеся в родительской библиотеке. Не исключено, что ей удалось обнаружить упоминание о древних сокровищах и, воспользовавшись письменными указаниями, отыскать их. В равной степени можно предполагать, что сокровища были найдены не ею, а её отцом – крупнейшим знатоком древнеримского искусства, объездившим всю Италию и проявлявшим живой интерес к редкостям. Князю Александру Белосельскому-Белозерскому, очевидно, были ведомы многие тайны, в том числе такие, обладание которыми могло навлечь серьёзные неприятности. Не с этим ли связан поспешный отъезд всего семейства из Италии в 1809 году и подозрительная смерть князя не то от апоплексического удара, не то от паралича сердца?
Лишившись отца, последнего близкого ей человека (мать умерла, когда дочь была ещё ребёнком), княжна вышла замуж за Никиту Волконского – егермейстера Императорского двора. Она была гораздо моложе своего супруга и практически не обращала на него внимания, ведя достаточно вольную жизнь. Её любовниками были граф Риччи и, как уже говорилось выше, царь Александр I. Поскольку Никита Волконский владел солидным состоянием, ей не приходилось тратить собственных средств, однако мысль о принадлежавших ей богатствах не давала княгине покоя. Она мечтала распорядиться ими наилучшим образом, по возможности оставив след в истории. Бунт декабристов подсказал ей нужное решение.
Поскольку прежние революционные организации были разгромлены, она стала искать среди своего окружения людей, способных стать новыми Пестелями и Рылеевыми. Дмитрий Веневитинов показался ей наиболее подходящим претендентом на роль вождя повстанцев. Став владельцем перстня и сокровенных знаний, он по настоянию княгини спешно покинул Москву, однако это не уберегло его от беды. Я более чем уверен, что Веневитинов был убит. Внезапность и скоротечность болезни, неясные её признаки, цвет крови – всё указывает на то, что его отравили. Кто и как – пусть постарается установить дотошный читатель, на глаза которому попадутся мои строки. Со своей стороны могу лишь предположить, что, если убийцы надеялись извлечь из его гибели выгоду, у них это едва ли получилось. Веневитинов был чрезвычайно осторожен. По всей вероятности, вместе с перстнем княгиня Волконская передала ему ещё что-то, позволявшее без труда добраться до капитала, – карту местности, план здания и т. п. Обладая феноменальной памятью, он по дороге из Москвы в Петербург запечатлел эту карту или план в голове, а подлинник либо уничтожил, либо отправил обратно княгине. Я склоняюсь ко второму варианту: его подтверждает письмо, посланное Веневитиновым из Торжка родным за два дня до предполагаемого срока приезда в Петербург. В нём говорится: „Препровождаю Софи этот маленький пакет; она исполнит мои поручения. Две пары башмаков под буквою „а“ предназначаются княгине Зинаиде. Передайте ей мою живейшую благодарность…“
Софи – сестра Веневитинова, которой он доверял самое важное. Факт отправки башмаков московской богачке из более чем заштатного Торжка выглядит нелепо, но у Веневитинова не было времени и возможности придумывать что-нибудь более оригинальное. Он предчувствовал, что в скором времени его могут ожидать неприятные сюрпризы. И предчувствия не обманули: буквально через день он был арестован жандармами. Предусмотрительность оказалась нелишней: из предметов, имевших отношение к тайне, оставался только перстень, но жандармы, не знавшие о его истинном значении, не обратили на него внимания. Веневитинов был настолько уверен в этом, что не удержался от саркастической улыбки, подмеченной Хомяковым.
Подаренный княгиней перстень, повторюсь, был надет умиравшему Веневитинову на палец. Это означает, что пропуск в сокровищницу оказался погребён вместе с покойным поэтом и вплоть до июля 1930 года пролежал под землёй. Сейчас он хранится в Литературном музее. Я видел его и держал в руках. Это бронзовое, внешне ничем не примечательное кольцо со следами деформации. На нём нет никаких украшений, изображений и надписей. Мои попытки обнаружить внутри кольца тайник также не увенчались успехом. К сожалению, о его происхождении известно очень мало. Перстень нашли в начале XVIII столетия при раскопках засыпанного вулканическим пеплом Геркуланума – соседа знаменитых Помпей. Находка попала в антикварную лавку, затем в частную коллекцию, откуда её выкупила Зинаида Волконская. Выкупила, надо думать, неспроста. Хозяйка множества редких и дорогих вещей не прельстилась бы невзрачной безделушкой, если бы в той не заключался сакральный смысл… Какой же?
Безответные вопросы не давали мне покоя. Почему руки Веневитинова после вскрытия гроба оказались вытянутыми вдоль тела? Почему княгиня Волконская позволила перстню исчезнуть в земных недрах и не передала его никому другому? Наконец, что сталось с сокровищами?
Изучение обстоятельств жизни Зинаиды Волконской дало не слишком много. В том же 1827 году, узнав о смерти Веневитинова, она заторопилась покинуть Россию. Вне всякого сомнения, гибель одного из хранителей тайны навела её на неприятные мысли. Она вовсе не собиралась становиться следующей жертвой и вскорости уехала, с тем чтобы никогда больше не возвращаться. Да! – поклонница всего русского, собирательница славянской старины тридцать три года до своей кончины прожила за границей, ни разу больше не рискнув побывать на родине пращуров. Безусловно, у неё были на то веские причины.
Не воспользовалась ли она сама принадлежавшим ей капиталом? Приняв в Италии католичество, она охотно жертвовала деньги нищим и монастырям, но ведь у неё и без капитала имелось внушительное состояние, тем более что муж – Никита Волконский – уехал вместе с ней со всеми своими сбережениями. Скончавшись в 1844 году, он завещал порядочную сумму римской церкви Сан-Винценто. Овдовев, Волконская жила с графом Миниато Риччи, он стал её любовником ещё в России. Источником её доходов была прибыль от русских имений, записанных на сына. Сведений о том, что она тратила капитал, нет.
Что же, она забыла о нём? Логичнее предположить, что после Веневитинова тайна была передана ещё кому-то. Княгиня Волконская обладала завидным упрямством и никогда без уважительного повода не отказывалась от своих замыслов. Раз уж она решила помочь России перейти на иные политические рельсы, то никто не мог принудить её отказаться от этого намерения.
Кто же стал преемником Веневитинова? Для исполнения главной партии требовалась личность глобального масштаба. Я долго думал над этим, и внезапно меня осенило…»
Амнезия
Не успела Рита дочитать до конца, как в дверь позвонили. В ушах снова зачавкало, а перед глазами закачалось марево. Неужели они? Если вычислили номер телефона, запросто могли узнать и домашний адрес. Но она ведь ничем, совершенно ничем не может им помочь, даже будь у неё такое желание…
Рита сжала рукоятку газового пистолета и на цыпочках прокралась к двери. Звонок снова задребезжал – не беспардонно и требовательно, а как-то нерешительно, почти безнадёжно. Рита приникла к глазку и издала восторженное восклицание. Пистолет полетел в курган, сложенный из бесформенных, как пельмени, тапочек. На площадке переминался с ноги на ногу Вышата. Рита открыла дверь и, не сдерживая эмоций, кинулась через порог ему на шею. Он тихонько охнул (видно, ребро ещё беспокоило), обнял её, и так, в сцепке, они вошли в квартиру. Рита толчком захлопнула дверь.
– Как ты меня нашёл?
– Ты сама сказала.
Конечно! В больнице она дала ему адрес, звала в гости. С историческими тайнами забудешь обо всём на свете.
– Разве тебя выписали? Отец говорил, что не раньше следующей недели…
– Сбежал я, – ответил Вышата. – Надоело валяться.
– Сумасшедший!
– А что мне там делать? Кости срастаются, руками-ногами двигаю. Належался.
Читать бесплатно другие книги:
