Снятие последней печати Величко Владимир

1. Самарский архив

Сосед Еремей или Ерёма, как называли его приятели, все свободное время гонял на мотоцикле. Летал, как угорелый, нередко крепко поднабравшись. Иногда брал и меня, которому в ту пору было двенадцать. На полицию он плевать хотел, да и до всего остального Ерёме тоже было до лампочки. Ему уже было под тридцатку, работал он в какой-то конторе по ремонту домашней электротехники, по воскресеньям пропадал на рыбалке. Одним словом мудак-мудаком, таких, как он, в Самаре было видимо-невидимо. Взял он меня однажды на рыбалку, разогнал свою тарахтелку до предела и где-то между телецентром и постаментом с самолетом мы вылетели на обочину, наскочили на камень, крепко подлетели, перевернулись. Кончилось все дерьмово: Ерёму отправили прямым ходом в морг, меня же в больницу. Провалялся я там пару месяцев. Вышел хромым.

Спустя несколько лет стал я ещё тем красавцем – нос длинный, тонкий, на кончике чуть вздернутый, когда стоял, пальцы рук доставали до колен, к тому же хромоногий. Некоторые девчонки то ли по доброте, то ли из сочувствия говорили, что у меня красивые большие глаза, да и губы что надо. Если честно, я недолго горевал по своей наказистости, очень быстро освоился с хромотой, а на мой нос вообще внимания не обращал. Да и не имело все это особого значения в жизни. Были девчонки, которые охотно встречались со мной и не только встречались.

Моя мать, как мне рассказывал отец, умерла, когда мне исполнилось четыре года. Я её плохо помнил. Отец работал сварщиком, жил с какой-то плюгавой бабенкой, на меня смотрел, как на неизвестно откуда взявшегося пацаненка. Когда мне исполнилось шестнадцать, папаня расстался со своей сожительницей и женился, по настоящему женился, на молоденькой симпатичной аптекарше. У той, как оказалось, были приличные бабки, звали её Любовь Петровна – очень приличная женщина и добрая. Купили они большую трехкомнатную квартиру в только что отстроенном доме в старом районе Самары. Примерно в ту пору я решил завязать свои дела со школой, хотя учился совсем неплохо, не стал препираться с отцом и уехал в Тольятти, куда меня звал Толя Новосельцев, с которым мы учились в одной школе. Он был тремя годами старше и уже как год работал с мужичками в автомастерской. Не то чтоб я был каким-то умельцем по части машин, но кое в чем варил и не жаловался на свои длиннющие лапы.

Не помню точно с какого времени, может быть, даже ещё до школы у меня появились какие-то выверты, правда замечать их я стал много позже. Вряд ли это было связано с моей внешностью, с хромотой – тут были какие-то другие причины. Да и не дразнили меня в школе, случалось что-то на улице или на транспорте, но это не в счет. Драться я не любил, хотя несколько раз влез в это дело. В школе Славка Голубничий поставил мне фингал, я же вышиб ему зуб и крепко саданул ногой ему в брюхо. Мать Славки обратилась в полицию, но ничего не было. Вскоре после этого зимой какой-то хмырь в трамвае протиснулся ко мне с паскудной улыбочкой, взял двумя пальцами меня за кончик носа и вякнул:

– Я подержусь, ты как?

Я ему врезал от души, шапка у него слетела на землю, он спрыгнул с подножки, я следом. Этот охломон не успел её надеть, я же с размаху ногой шибанул ему по колену. Мы обменялись ударами, нас разняли. Но все это явная чепуха – мало ли кто дерется, да ещё когда малолетка. И это никакой не выверт. У меня было другое – очень тянуло сделать какую-нибудь пакость разного рода везунчикам. И совсем не от зависти. Я вообще не завистлив, мне плевать у кого сколько денег, какая у мужика карьера, бегают ли за ним девки. Но, наверно, меня что-то раздражало в тех, кому мне хотелось основательно насолить, прямо-таки скажем нагадить. Когда я учился, был такой парень. Звали его Валя, фамилия, кажется, Нилов. Чем-то он мне не пришелся. То ли тем, что у него все получалось, что был отличником, но были ещё ребята, которые учились лучше этого Нилова, но они меня не раздражали. Правда, Нилов был спортивным, хорошо крутился на турнике, у меня же все это не очень получалось. Но из-за этой ерунды не стоило ему устраивать фотомонтаж. Я же устроил. Нилову очень нравилась одна девчонка из десятого класса, на год старше нас, они встречались. За этой девчонкой ухлестывал её одноклассник, но она предпочитала Вальку. Я решил изготовить фотку, на которой она целуется с каким-то парнем, не обязательно со своим одноклассником. Договорился с одним фотографом, объяснил, что хочу. Мужику этому было примерно столько же лет, сколько покойнику Еремею. Все уяснив, он сказал:

– Я могу сделать фотографию и с её ухажером-одноклассником, но на это потребуется время. И деньги, само собой. Если согласен, покажи мне ту девку и её одноклассника.

Этот фотограф был ещё тем рвачом. Но я нашел деньги и примерно дней через десять он вручил мне фотографию. Я так думаю, что если б та девчонка гуляла со мной и так взасос с кем-то целовалась – и неважно с кем – я б её измордовал. А заодно и того, кто её тискал.

Примерно за пару месяцев до того как я бросил школу меня словно кто-то подтолкнул сделать ещё одну подлянку. В то время я совсем не считал это подлянкой, хотя и понимал, что так не стоило поступать. Но такие дела были мне в кайф. Как-то раз проходя в классе мимо второго стола в среднем ряду я почувствовал сильный запах. Я уже знал, что это за запах, так как полгода назад несколько раз переспал с разведенной молодухой из соседнего подъезда. Та плохо подмывалась и от неё иногда припахивало. Я стеснялся ей об этом сказать, но именно по этой причине перестал к ней ходить. Вот этот самый запах я и учуял, когда проходил в классе мимо второго стола. За ним сидели две подруги, имена их я забыл. Зато до сих пор помню имя Женьки Плетневой. Тихая и совершенно неприметная девчонка. Я с ней ни разу и не разговаривал. Вроде ничем она меня не раздражала. Может что и было в этой Женьке, но что именно не знаю. Как раз ей я и сделал подлянку, рассказав Юрке Санаеву, превеликому болтуну, что Плетнева вообще никогда не подмывается. Чуть ли не на следующий день Женьке стали прохода не давать, звали вонючкой, да ещё похлеще с матерщиной в придачу. По справедливости мне за такие вещи надо было фундаментально морду набить, это я спустя несколько лет осознал, хотя и по сей день от этой гадской привычки наговаривать на людей не отошел. Правда, в отличие от Нилова, о котором я больше ничего не слышал, всплыл один интересный момент. Через года три встретил я своего одноклассника и он рассказал, что эта Женька Плетнева крупно подставила свою подругу и ту выгнали с работы. Тогда я подумал, что Плетнева, скорее всего, была смердючкой, скрытой смердючкой, и я это почувствовал, хотя, может быть, это было и не так.

Наверно, эта аптекарша Люба действительно любила отца. За что, не знаю. Он, конечно, был мужиком в теле, не то что я – видный, высокий, с правильными чертами лица, вроде хорошо работал. Мне стукнуло девятнадцать, в армию меня не взяли из-за сильной хромоты. Отец сказал, что они с Любой будут перебираться в Новосибирск, там открылась фармацевтическая фабрика и его женушке предложили занять на этой фабрике должность начальника производства. Я мог поехать с ними, Люба меня звала, отец же не очень. Все это было как-то странно. Папаня не любил меня. Видимо, имелись у него на то свои причины. Носил я фамилию матери, отцовская фамилия У сков мне не нравилась и, получая паспорт, я предпочел взять фамилию матери Шебеко. Леонтий Шебеко – так звучало представительнее. Вряд ли такое отцу пришлось по вкусу, но он не стал возражать. Тоже было странно. Внешне я совершенно на папаню не был похож, да и на мать не особенно, если судить по тем её фотографиям, которые были у нас в альбоме. Иногда я подумывал, может я вообще какой-то приемный. Если так, то отношение ко мне папани было понятно. Они уехали. Интересно то, что папаня хотел их самарскую квартиру продать, но Люба была против – я её всегда называл Любой, молодая она очень, отец был старше её лет на пятнадцать. Она заявила, что квартиру перепишет на меня. Отец сразу согласился. Это тоже была странность – он же упрямый мужик и к женщинам относился без всякого уважения. Я решил, что тут вопрос в деньгах и он не стал с Любой спорить. И подумал я тогда, что мой Усков настоящий альфонс. Ему нет дела до меня, а если так, то и мне тоже. Он мне не звонил, а Люба позванивала, уезжая, оставила мне пятьдесят тысяч рублей и, стараясь быть строгой, потребовала, чтобы я нашел какую-то работу.

Эта квартира моя находилась в новостройке, просторная, Люба её обставила современной мебелью. Жить в ней одному было как-то не с руки. Приводить туда девчонок не особенно тянуло – я хорошо запомнил ту соседскую непромытую молодуху, запах тот до сих пор окончательно не сошел. Тоже не совсем нормально. Прожил я в городе пару месяцев, проедал и пропивал деньги Любы и подумывал, что мне делать дальше. Устроиться бы в какую-нибудь авторемонтную мастерскую – это дело у меня неплохо получалось. Оказалось совсем не просто найти такую работу и я отправился к Толику Новосельцеву в Тольятти. Тот обрадовался и предложил поработать дальнобойщиком сначала по нашей губернии, а потом и по всей Средней Волге.

– Леонтий, будешь возить всякое, – заявил он, – тут главное, чтоб с накладными был порядок. Мы с приятелями закупили четыре фуры. На одну я тебя пристрою. Заработаешь прилично, через годик купишь вполне приличную новую тачку.

– Какое всякое? – спрашиваю.

– Да какая тебе разница, если с накладными порядок.

Надо сказать, что уже в то время я не очень-то доверял людям, хотя меня никто ни разу не обманывал. Я и Толику не вполне верил, даже зная его надежность. Мне было непонятно, на какие шиши он с приятелями обзавелся собственным автопарком. Я помнил, что в своей мастерской он не очень-то большие бабки зарабатывал. Сейчас кругом сплошь мухруют, всех можно купить от дорожно-постовой службы до губернского прокурора и выше. Влезать же в уголовщину было не к чему. Я решил выяснить, куда ездить и что возить.

Толька знал мой упертый нрав и не стал упорствовать.

– Возить мебель, тушки говяжьи, кровельное железо – да что придется. В накладных все будет указано – кто поставщик, кто заказчик. Хочешь конкретнее куда? Димитровоград, Безенчук, Рузаевка, Нижний, Саратовская губерния.

Усмехнувшись, добавил:

– Никакой наркоты нет и сивухи тоже.

В целом все пошло неплохо, за мной закрепили вполне пристойный КАМАЗ, хотя и не первой свежести; мужик, который распоряжался грузовыми перевозками, указывал маршрут, примерное время возвращения, вручал заявку с именем заказчика. Куда именно надо было везти груз и всю документацию я должен был получать от заказчика. Месяца полтора никаких проблем не было, за это время мне начислили два аванса и полную зарплату – жить на эти деньги можно было вполне неплохо, оплачивать комнатенку, которую я снял поблизости от стоянки наших грузовиков, к деньгам Любы и прикасаться не надо было. С Толиком мы перезванивались почти ежедневно, из разговоров с ним я понял, что он крепко повязан всякими полутемными делишками, имеет своих людей в полиции и его авторемонтный бизнес вместе с транспортировками всякого рода изделий по вызовам будет расширяться и если он не загремит, то через лет пять станет очень состоятельным мужиком. Но во всем этом было немало неясного и касалась неясность эта меня самого. Мы дружили в школе, ни разу не ссорились, ценили друг в друге надежность, знали, что оба не болтуны и слово держать умеем. В отличии от меня у Новосельцева дружков было не перечесть, он рано стал интересоваться денежными делами, уже в школе законтачил с какими-то делягами много старше себя. И когда он меня позвал в тольяттинскую автомастерскую, я подумал, на какой ляд я ему сдался, а уж на эти дела с перевозками вообще непонятно. Из доброты что ли, знал, что у меня с бабками не очень-то, но это едва ли. Во всяком случае, после школы мы редко виделись, Толик мне первый позвонил. Я допускал, что Новосельцев готовился меня в чем-то использовать. Однако ни во время моей работы в автомастерской, ни в поездках по городам нашей губернии и на выездах в другие области ничего подозрительного не было.

Как-то раз мы обедали со Славкой Поповым. Обычная столовка в Тольятти. За соседним столиком сидел майор полиции Николай Панин, добродушный мужик, немного хвастливый, говорил, что в скором времени ему нацепят ещё одну звездочку на погоны. Он рассказывал о собственных успехах своему приятелю. Лично я ничего плохого в нем не замечал – мент как мент. Славик таксист, говорил о своих планах съездить на следующее лето в Черногорию. Пока он это говорил, я спросил, правда ли, что на шоссе в пяти километрах от Димитровграда два сержанта из ДПС устроили по собственному почину патруль и снимают с проезжих водителей с грузами громадные бабки, ссылаясь на то, что у шоферов фальшивые накладные – Попов несколько дней назад мне об этом сам говорил. Он громко вякнул:

– Да ты как новорожденный. Все менты так поступают.

Такое я знал и без него, но, несмотря на это, во весь голос заявил:

– Это на центральной трассе в двух шагах от Димитровграда сержантики снимают такой навар? Трудно поверить.

Имел ли я что-то против этого майора? Да ничего не имел, хотя прекрасно знал, что все менты берут жирные куски с водителей. Но говорил я все это громко, чтоб Панин услышал. И он наверняка это слышал. Двух недель после этого разговора не прошло, как Попов при встрече мне поведал, что Панина застукали именно на том самом месте, устроили разбираловку, понизили в звании. Уже спустя некоторое время мне стало известно, что те сержантики работали под крылышком районного начальства, львиную часть они отдавали какому-то полковнику и этот самый полковник устроил хорошую жизнь простачку Панину за то, что тот влез на чужую территорию. Я подумал, что это подстроил сам Попов – решил он за что-то отомстить Панину, но сделать это через меня. Однако это лишь предположение – я просто не мог найти никаких других причин. Так или не так, но одно было ясно – меня тянуло сделать этому самодовольному удачливому майору какую-нибудь пакость. Мое школьное паскудство за эти годы никуда не ушло – я же специально говорил громко и допускал, что Панин клюнет, отправится на димитровградскую трассу и, может быть, там его свои же питекантропы в погонах и застукают. Я читал о таких случаях. Попов наверняка все это подстроил. Во всех этих делах, как я уже давно понял, главное было бросить что-то вонючее в подходящую почву. Само собой, когда я все это говорил о сержантиках, ничего такого о Попове я не думал, спустя лишь какое-то время ко мне приходит что-то похожее на ясность.

Я решил со своими транспортными перевозками в Тольятти завязать, наскучила такая работенка и я впрямую сказал об этом Новосельцеву. И Толик опять меня удивил, стал уговаривать не возвращаться в Самару. Главный довод более чем убедительный – здесь, мол, у меня надежный заработок, я на хорошем счету, а образования у меня нет никакого, куда ехать-то. Прав он был, конечно, но почему он так заинтересован в моем здешнем пребывании? За то время, что я проторчал в Тольятти, я Толика лучше узнал и без всякой трепотни о нем от его подчиненных и приятелей – во всяком случае, Новосельцев считал их приятелями. Говорили, что он подхалим, мухравать по всякому любит и, если потребуется, не моргнув глазом, любого подставит. Лично я ничего от Толика дурного не имел, но то, что он был стяжатель и плут это было заметно, уже в школе такое за ним было. Некоторое время я задавался вопросом, какой резон ему приглашать меня на работу в Тольятти. Никаким мастером я не был ни как ремонтник, ни как водитель. Какой навар Новосельцев мог снимать с меня? Я так этого и не понял.

Вернулся в свою просторную квартиру в новостройке на Некрасовской, в ту самую, что мне Люба оставила. С неделю я шатался по городу, никакой работы не искал, пару раз сходил в кино, по совету Любы записался в библиотеку, взял несколько книг. В школе читал я мало и был уверен, что эти библиотечные книжки навряд ли прочту. Но оказалось не так, мне попались интересные истории из жизни охотников на севере, а также о жизни одного путешественника среди дикарей где-то на островах в Тихом океане. Делать мне было нечего, да и никуда не тянуло, я и налег на чтение.

В тот день начались какие-то странные дела. Утром я зашел в закусочную, взял кофе, бутерброды. Жевал, пил и размышлял, чем все-таки заняться. Я не думал, что деньгам Любы скоро придет конец и мне придется подыскать где-то работенку, думал совсем о другом– как избавиться от скуки. Ничегонеделание похуже, чем самая дерьмовая работа. Мне звонил Новосельцев, но в Тольятти ехать не хотелось. Можно было поискать какое-нибудь дело в автомастерских, зайти в автопарки, но так с наскока никто не возьмет – нужно знакомство, протекция.

Я уже допивал свое кофе, как к моему столику подошел парень, присел на стул. На плече у него была сумка с компьютером.

– Извини, земляк, сотенную не подкинешь? Послезавтра отдам, меня зовут Сергей Нелидов, я оставлю тебе номер своего мобильника и адрес.

И этот Серега протянул мне руку. Машинально я протянул свою. Занятная штука получалась: совершенно незнакомый хмырь просит одолжить деньги на пару дней, называет себя, для убедительности готов дать свой адрес. На хмыря и случайного шмокодявника он явно не смахивал, выглядел Сергей Нелидов вполне культурно, да и просил-то он ерунду какую-то. Наверняка никто не купился бы на его слова, я же решил сделать так, как не сделал бы никто – так, из любопытства. Он взял сотенную, внимательно посмотрел на меня.

– Спасибо. Послезавтра на этом же месте, в это же время. Как зовут-то?

Я назвался.

Около семи вечера того же дня я выходил из подъезда своего дома, когда прямо передо мной возник пожилой мужик. Седой, с тяжелыми мешками под глазами, немного сутулый.

– Твоя фамилия Шебеко? Леонтий? По отчеству Дмитриевич? Так?

Все так, кроме отчества. По паспорту я был Васильевич. Я взял фамилию матери, но отчество-то было отцовское. Но кто этот старикан и откуда ему известна моя фамилия?

– Кто вы и откуда у вас такие данные?

– Зовут меня Николай Степанович Разин, живу в Самаре с рождения, знаю тут многих – и тех, кто здесь жил когда-то, и тех, кто ныне проживает. Знаком я был и с твоей матерью Ксенией Иннокентьевной Шебеко – женщиной красивой, умницей, характера крутого. Отца твоего родного никогда не видел – заезжий он, не самарский. Васька Усков – хлыщ, пустомеля, охотник до чужого добра – не отец он тебе. Дома у меня имеется что-то вроде архива, есть там и фотографии твоего деда. На одной он снят вместе с дочкой Ксенией, мамой твоей. Приходи, Леонтий, посмотришь. Живу я со своей старухой на Буяновской 22. Приходи в любое время – я домосед.

Хотел я спросить, на кой ляд он мне все это говорит. Мать я совсем не помнил, а что до папани, тут и помнить нечего. Понятно, почему он ко мне так относился. Люба, конечно, знала, что он мне не родной, жалела меня – отсюда и квартира, и деньги. Но Николаю Степановичу какое дело до всего этого? Может с матерью как-то был связан и мне кое-что порассказать хотел. Ничего я ему не сказал, буркнул, что может как-нибудь загляну.

Я не верил, что тот парень, взявший у меня взаймы сотню, снова явится в то самое кафе в указанное им самим время. На всякий случай я пришел туда. Вот чудеса! Он уже ждал меня. Кажется, его Сергей зовут. Протянул он мне сотню и ещё раз поблагодарил. Спросил, есть ли у меня компьютер. Я сказал, что не имею представления, что это такое.

– Лёня, но это же глупо. С компом совсем другая жизнь. Я программист и знаю всю эту кухню от и до. У меня есть совершенно новый лэптоп – мне он не нужен, возьми. Хочешь, дам тебе несколько уроков компьютерной грамотности, потом сам мне спасибо скажешь.

Я усмехнулся.

– И сколько ты с меня за все это снимешь?

– Нисколько.

Смотрел он на меня в упор. Помолчал, затем заявил:

– Ни один первый встречный не дал мне бы сотню вот так, как ты это сделал. Знаешь ли, это дорогого стоит. Беру пример с тебя – платить ничего не надо. Договорились?

Я ничего не ответил, Сергей же вырвал из записной книжки листок, записал свой адрес, телефон.

– Надумаешь – приходи.

Деньги Любы подходили к концу, уже третий месяц я нигде не работал. Читал, иногда ходил на дискотеку, но все эти тряски под музыкальный грохот меня все-таки мало развлекали. Надо подыскивать какое-нибудь дело. Несколько раз я заглядывал в автомастерские, гаражи. В какой-то авторемонтной шарашке меня спросили, какое у меня образование. Сказать, что никакого, что я автослесарь-практик? Обозвали бы полудурком и весь разговор.

И все-таки мне удалось что-то выходить. В одном из гаражей, куда я заглянул, трое мужичков устроили ремонтную мастерскую. Я предложил свои услуги, сказал, что некоторое время работал автослесарем в Тольятти. Может они и отмахнулись бы от меня, но кто-то из этих работяг приболел. Там в тот день были в ремонте две иномарки. Я включился, сменил два фильтра, отрегулировал схождение колес, сменил тормозные колодки. С потрепанным «рено» пришлось повозиться, там была основательно покалечена вся механика и надо было менять передние двери. В один день мы не управились, мне предложили остаться в их шарашке на постоянку. Денег там было немного, но выбирать не приходилось.

Гараж этот располагался на Чкаловской, недалеко от Буяновской и однажды после работы я решил забежать к Николаю Степановичу Разину. От любопытства, я думаю, говорил он, что с матерью моей был знаком, да и приглашал он похоже от души.

Я даже не ожидал такого приема. Варвара Семеновна, супруга Николая Степановича, тут же усадила меня за стол, чай, варенье, всякие печености появились тут же. Мне и говорить-то ничего не пришлось – они оба стали рассказывать мне о моей матери, какая она красавица была, какая умная и как меня любила. Варвара Семеновна все время покачивала головой и говорила, как я здорово похож на деда Дмитрия, отца матери.

– Она ж, Ксюша, очень хотела дать тебе отчество по своему отцу, но не получилось.

Варвара Семеновна как-то сразу остановилась, быстро взглянула на супруга. Похоже было, что она собиралась что-то ещё добавить, но передумала, не зная, как Николай Степанович к этому отнесется. Тот же, отодвинув от себя чашку, сказал:

– Покажу я тебе, Леонтий, фотографии и кое-какие бумаги о наших прошлых самарских делах. Может тебя что-то и заинтересует.

У этого Николая Степановича было до черта всяких папок одна толще другой. Были и старые фотографии. Когда я увидел фотографию своего деда и моей матери, то прямо-таки остолбенел. Да, мать моя была красива, даже очень. Но две её фотографии в молодости я уже видел и тут особенно удивляться было нечему. Но вот дед – я был похож на него один к одному: тот же нос, какой-то хищный, на кончике чуть вздернутый, по габаритам в чем-то устрашенный. Удлиненный овал лица тоже от деда. Мой фас смягчался лишь глазами и мягким подбородком – это, конечно от маменьки и на фотографиях все это явно проступало.

– Послушайте, Николай Степанович, разве такое может быть, чтобы сын был настолько в деда? Как выглядел мой настоящий батя?

– Да не знаю я. Я этого заезжего молодца не видел – я же говорил тебе. А то, что внук очень похож на своего деда – такое часто случается.

Впечатление было настолько сильным, что я как-то не сразу стал просматривать эти самые папки, которые Николай Степанович охотно разложил передо мной. Надо сказать, что бумаги, которые хранились в этих папках, были какие-то странные и, пожалуй, недобрые. Множество фамилий, некоторые знакомые – это были самарские революционеры, в честь которых назвали многие улицы Самары, которая не так давно именовалась Куйбышевым. Об этом Куйбышеве Валерьяне тоже было что-то написано. Но с этим человеком ничего особенного не произошло и я не стал читать некоторые подробности его биографии. Интересно здесь было то, что многие самарские революционеры после захвата власти большевиками через короткое время изгонялись со своих высоких постов – кто куда: одних в ссылку или в тюрьму, другим давали расстрельную статью. Обвиняли черт знает в чем. И этих, в недалеком прошлом, вроде бы, верных новым идеям людей, в короткое время превращали в злейших врагов. Какая-то рабочая оппозиция, какая-то анкета, не подходящая в классовом отношении. Стреляли людей, как зайцев. На Сенной было убито до двадцати замаскированных врагов.

– Что за улица Сенная, Николай Степанович?

– Та самая, дружок, где мы сейчас с тобой. Потом ее переименовали в память Сашки Буянова – о нем я ничего не знаю, помер он рано.

– Это что, Самаре только так досталось от новой власти?

Николай Степанович невесело хмыкнул.

– Если б! Эта чума по всей стране людей гробила. И не один десяток лет.

– И кому это надо было?

– Были такие.

Кто это такие Николай Степанович углубляться не стал. Меня же в общем-то это и не очень интересовало. Если и был интерес, то скорее к делам своего деда. Он же в те годы молодой был.

– Как полное имя моего деда?

– Дмитрий Дмитриевич Шебеко. Он работал в двадцатые годы в губернском совете, выезжал в сельскую местность, следил за своевременной сдачей зерна, сотрудничал, между прочим, и с особистами. Тогда служба эта называлась ОГПУ.

В тот вечер я у Николая Степановича и Варвары Семеновны просидел допоздна – увлекся всеми этими бумагами. Как-то не укладывалось, что все это было на самом деле. Сказал не то – отсидка, не с тем сдружился – могут вызвать на производственное собрание, а то и вообще замести. Некоторые бумаги были с печатями разных учреждений, имелись также протоколы заводских производственных собраний обличительно – ругательного содержания, иногда чуть ли до мата не доходило, когда обличали какую-нибудь контру.

Забегал я к Разиным несколько раз, после работы, само собой. Один раз полюбопытствовал, отчего это Николай Степанович все это собирает и, главным образом, чернуху. Тот долго молчал. Я думал он так и промолчит, ничего не скажет. Нет, сказал.

– Вся штука в том, друг Леонтий, что не я начал все это собирать, да и большая часть собранного, включая снимки городских кварталов, не мною делались. Все это работа деда твоего. Характер у него был забористый, косточки он любил кое-кому посчитать и совсем не по злобе или зависти, а так – для душевного интереса. Он мне рассказывал, что когда нагрянули белочехи, его чуть самого не шлепнули. Обошлось. Дмитрий говорил, что не к кому лично никакой обиды не имеет, но кое-кого он сам грабанул и при этом не уставал твердить, что сделал он это для порядка и ничего личного в том не было.

Слушая все это, я диву давался. Во-первых, потому что Николай Степанович рассказывал об этом спокойненько, как будто речь шла о сборе огурцов, а не о человеческой жизни. Во-вторых же, возникал вопрос, был ли мой дед нормальным, если он всякую подлючесть вместе со смертоубийством творил для душевного интереса. Потом, спустя некоторое время, мне припомнились кое-что из сказанного Николаем Степановичем, в особенности эти слова о душевном интересе деда. Выходило, что тот делал всякую пакость, а то и подлючесть так, можно сказать потехи ради. И тут же я подумал о своих вывертах. Ведь у меня-то то же самое случалось. Неужто я унаследовал такую вонючую фиговину?

Я заходил к Разиным раз или два в неделю. Спрашивал о матери, о ее профессии. По словам Николая Степановича она была экономистом, училась сначала в местном плановом институте, а потом, переехав в Москву, закончила институт народного хозяйства имени Плеханова. Какие-то подробности о её личной жизни ни Николай Степанович, ни Варвара Семеновна мне по сути ничего не рассказывали. Даже не объяснили, от чего она умерла. Я чувствовал, что они оба многое утаивали от меня – почему было непонятно.

По воскресеньям ко мне приходил Серега Нелидов со своим лэптопом, давал мне уроки компьютерной грамотности. Удивлялся, как я быстро все схватываю. Я и сам удивлялся, потому что особенными способностями не отличался. Серега подарил мне новенький ноутбук, деньги брать отказался.

Если присмотреться, то в моей жизни за последний месяц-полтора накапливалось много неясностей. И с этим Нелидовым – непонятно, откуда он взялся, с Разиными и их нежеланием мне рассказывать подробности личной жизни матери. И в довершении всего ещё один случай.

Однажды, выходя из дома Николая Степановича, я увидел молодую женщину с объемистой сумой. Завидев меня, она попросила помочь донести ей этот баул до вокзала. Поначалу я не увидел в этой просьбе ничего особенного. Красивая пышноволосая бабенка, с выразительным бюстом. Мне поначалу и в голову не пришло, что она гулящая. Я поймал машину и сказал водителю, чтобы он подбросил нас на железнодорожный вокзал. По дороге она стала говорить, что приезжала к брату, брат же забрал у неё все деньги и теперь у неё не хватит денег даже на билет до Тольятти. Спросила, не смогу ли я одолжить ей хотя бы пять тысяч. У меня с собой было несколько сотен, чтобы заплатить таксисту. Я согласился, понял, что бабенка эта настоящая шлюха. Надо было заехать домой, дать ей несколько тысчонок и, пожалуй, трахнуть её. В те минуты в моей башке ничего другого не было.

С ней не стоило церемонится. Но как только мои руки скользнули под её трусы, я почувствовал, что ее зад весь в каких-то бугорках и рытвинах. Мною овладело чувство отвращения, в желудке пошли противные сокращения, похожие на приближение рвоты. Пахнуло омерзительным запахом той соседской молодухи, хотя от этой стервы ничем таким не пахло. Сходу я ляпнул:

– Послушай, подруга, по твоему заднему бюсту ненароком трактор не проезжал?

Она рывком отдернула платье и понесла на меня таким площадным матом, который я и среди тольяттинской шоферни не слышал. Не забыла при этом о моем носе, которым, по её словам, лучше всего рыться в говне. Вылетела из квартиры, даже не прихватив свою тяжеленную суму. Заглянул я в этот баул – чего там только не было наложено: грязные мокрые тряпки, поношенные дырявые сапоги и одна трехлитровая банка, наполненная какой-то жидкостью, возможно, просто водой. Было совершенно ясно, что это сермяжная блядуха специально набила суму всяким дерьмом для веса. Было также ясно, что она меня ждала недалеко от дома Разиных. Кто-то ей подсказал, что с меня можно снять какие-то деньги. Но кто? За мною следят? Я же никакой не толстосум, но кто-то думает иначе.

Не сразу я пришел к этой мысли и вовсе не был уверен, что это правильная догадка. Эта бабенка упомянула, что едет в Тольятти. А что если Толька Новосельцев решил мне её подбросить? У него среди знакомых полно всякого мусора, есть и продажные девки. И тут сплошняком нахлынули всякие мыслишки о том, почему Новосельцев настырно звал меня к себе, не хотел, чтоб я уезжал, дал мне возможность прилично зарабатывать. У него был какой-то интерес, какой я не знал, но он был. С ним надо было поговорить. Я стал ему звонить. Сначала на личный мобильник Толика, потом в его транспортную контору. Дозвонился лишь на следующий день в контору. Сказали, что Новосельцев уехал пару дней назад, поинтересовались, кто спрашивает. Я не стал называть себя и отключился.

От всего того, что я начитался у Разиных, от разговоров с ними – мне казалось, что они оба как-то осторожничали и чего-то не договаривали – я стал плохо спать, да и стало сниться всякое. Снился мой дед и снился прямо скажем препаскудно. Пошли картинки старой Самары: Троицкий рынок, мужички с топорами и пилами у подвалов напротив входа в рынок, телеги, грохочущие по булыжной мостовой. У Николая Степановича в его пухлых папках было много фотографий и некоторые крепко засели в памяти. Однажды среди ночи я проснулся, вскочил с кровати, подошел к окну. Фонари освещали темную улицу. Некрасовская была вся в асфальте, мне же снилось, как по здоровенным булыжникам гремит телега и проезжает именно где-то в этих местах, а в ней мой крупноносый дед. Извозчик подстегивает лошаденку – они едут к Волге за дровами. Я даже вспомнил оклик какого-то человека:

«– Дмитрий, куда едешь-то? Опять за дровишками?

Ответа не было, но появилась довольно пошлая картинка. Дмитрий, то есть мой дед, сидит в каком-то помещении, напротив женщина, его рука шарит ей под платьем. Женский голос, похоже дрожащий, произносит:

«– Перестаньте, прошу вас. Дмитрий Дмитриевич, ради бога.

Этот поганый Дмитрий Дмитриевич продолжал гладить ногу женщины и приговаривал:

«– Михаловна, не бойся ты меня. Если тебе мало дров, ещё доставлю. У тебя в квартире всегда тепло будет.

Снились картинки ещё гнуснее. Откуда такое вообще бралось, в бумагах Николая Степановича такого не было, но, наверно, что-то было. Там были циркуляры из заседания самарского совета и всякие резолюции по персональным делам. Приводились случаи арестов за контрреволюционную деятельность. Один раз был упомянут некто Савва Любишин, железнодорожник, работавший в депо, успешно выступивший на закрытом партсобрании самарского губернского комитета. Этот Любишин быстро продвинулся, избирался делегатом партсъезда, а в 30-е годы вообще переехал в Москву. На одном из пожелтевших листов я прочел слова деда в разговоре со своим приятелем из работников-особистов:

– У Савки была аморалка с одной бабенкой, да ещё он подставил своего приятеля Генку Зотова. В Москве должны знать об этом. Я уверен, что это мурло паровозное скрытая контра. Надо ему муду подрезать.

Я поинтересовался у Николая Степановича, о Любишине ли говорил дед или о ком-то другом. Тот пожал плечами и сказал, что точно это ему неизвестно. То, что он и Варвара Семеновна о многом мне не хотели рассказывать меня раздражало. Если это все какая-то тайна, то какого хрена они мне показывали весь этот архив.

Из всего прочитанного в бумагах Николая Степановича я вывел два важных момента. Во-первых то, что дед мой был порядочной скотиной и здорово любил гадить людям. Похоже я в него и началось это у меня ещё со школы. Второе же состояло в том, что этот Николай Степанович имел какой-то интерес мне показывать все эти затхлые бумажки. Я спросил у него об этом, он же заявил, что просто хотел, чтобы я знал о прошлом своего города, о своем деде и своей матери. Но о матери, положим, я ничего толком и не узнал – ни сам Разин о ней мне почти ничего не рассказывал, ни в его бумагах ничего о ней не сообщалось. В целом в этом Николае Степановиче была какая-то муть и я вскоре перестал к нему заходить.

Если говорить о мути, то этого добра подвалило у меня предостаточно. Не только семейство Разиных с их непонятным желанием познакомить меня с жизнью деда, самарским прошлым. С чего вдруг-то? Кто-то же их надоумил на это. Затем Толик Новосельцев. Я ему еще раз звонил, примерно через месяц после той встречи со шлюхой у дома Разиных. Говорил он как-то неуверенно, словно боялся чего-то. На мой вопрос, не он ли эту стойловую кобылицу пригнал в Самару, Толик промямлил, что хотел сделать мне приятное.

– Придурок ты, Толяма! Что, эта сука отслеживала, где я бываю? Услугами проституток я не пользуюсь. Не путай меня с собой Тебя кто-нибудь подбивал на такие дела? Я говорю о приглашениях в твою автомастерскую, о развозках товаров.

Новосельцев долго отмалчивался. Через минуту неохотно вякнул:

– Звонили, просили, чтобы я пристроил тебя на какую-нибудь работу. Ну я и.

– Что, так за здорово живешь?

– Нет-. Голос Новосельцева чуть увял. – Кое-что дали.

– Жалко, что по шее тебе не дали. Кто звонил-то?

– Не знаю, честно не знаю. Но ты, Лёня, не обижайся. Я же хотел как лучше.

Я выругался и отключился. Похоже, что тут дело не только в бабках – Толик крепко струсил. И кто же его напугал?

Очень непонятные дела были и с Серегой Нелидовым. Компьютер я осваивал успешно, денег за эти услуги он брать не желал, на мои вопросы, чего ради он тратит столько времени на меня отвечал, что по своей природе педагог и любит просвещать людей, особенно понятливых. Как-то раз Нелидов заявил:

– Я сейчас тебя познакомлю с работой разнопрофильных компаний.

Нужно отдать должное Сереге Нелидову – варил он крепко. Он стал демонстрировать мне на компьютерном экране разные производственные, строительные, коммерческие компании, объяснять их возможности, уровень капитала каждой, их филиалы и даже выходы некоторых компаний на иностранный рынок. Далее Серега поведал о работе руководителей этих компаний, об акциях и их значении в современном хозяйстве. Заговорил он также о конкурентной борьбе между различными бизнес-группами, о захватах одних другими.

– Сильный всегда прав. Некоторые доброхоты считают, что слабым нужно оказывать поддержку; если слабые задолжали, то надо им помочь, ссудить некоторые суммы. Ты, Леонтий, как бы поступил?

Вопрос Нелидова мог быть провокационным: он мог вполне допустить, что я стал бы помогать слабакам – я же, впервые увидев его, сходу дал ему сотню. Вопрос свой Серега мог подбросить и с другой целью, а именно: узнать, как поведут себя состоятельные дельцы на конкурентном поле и согласен ли я с их тактикой. Я сказал:

– То, что сильный всегда прав это фигня. То, что сильный, как правило, плюёт на слабого, тут и разговаривать не о чем. Но это вовсе не значит, что он, этот сильный, всегда прав. Если бы у меня был свой бизнес, то помогать слабакам я бы не стал. Сделал бы наоборот: скупил бы все долги должников и их кооператив накрылся бы медным тазом и стал бы моим. Но из этого вовсе не следует, что я был бы прав. В данном случае, я поступил бы как обычная коммерческая гнида. Все известные миллиардеры делают именно так.

Нелидов внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Уроки же наши продолжались.

В тот день я закончил работу рано, сказал нашему старшому, что возьму одну из машин, бывшую в ремонте, и прокачусь по магазинам – я давно собирался купить себе что-нибудь из шматья. В мастерской мы нередко брали тачки нашей клиентуры и гоняли их по своим нуждам. Я особенно не выбирал, купил джинсовую пару, какие-то новомодные кроссовки и уже собирался уехать, как в детском отделе заметил мальчика лет одиннадцати. Тот во все глаза разглядывал подростковый велосипед, смотрел неотрывно и с неуёмной страстью. Ясно, что для этого симпатичного пацана это был предел мечты. Я подошел к нему.

– Как зовут тебя, молодой человек?

Он поднял голову – действительно симпатичный мальчуган, глаза светло-серые, волосы темно-русые с легкой кудрявенькой. Вроде серьезный и толковый.

– Саша.

– Хорош велик? Давай купим?

Он отрицательно качнул головой.

– Нет. Я же вас не знаю.

– Только и всего-то! Так познакомимся. Меня зовут Леонтий Дмитриевич. Через пять минут велик твой. Хорошо, Саша?

– Нет.

Он снова покачал головой и негромко добавил:

– Мама рассердится.

Я собирался было возразить, отчего это мама должна была рассердится, как услышал:

– Что тут происходит?

Молодая женщина появилась откуда-то сбоку и вперила в меня вопрошающе – подозрительный взгляд. Наверняка мать, хотя Саша не очень был похож на неё.

– Хотел я подарить вашему сыну приглянувшийся ему велосипед. Надеюсь, вы не будете сердиться на мальчика?

Женщина решительно взяла Сашу за руку и, не взглянув на меня, поспешила уйти.

Возможно к вечеру я уже и забыл бы об этом эпизоде, если б на своем мобильнике не обнаружил эсемеску неизвестно кем присланную. Вообще-то я таких посланий почти не получаю. Раз мне прислала писульку какая-то девчонка, с которой я встречался не очень долго, Новосельцев в Тольятти что-то передавал, да ещё Нелидов неизвестно зачем решил сообщить, что на пару недель уезжает в Москву. В той эсемеске значилось:»Саша Волин, мать Анастасия, проживают на Галактионовской 37, кв 5»

Итак, за мной кто-то следит. Чего ради? Уж тут явно обошлось без Толямы Новосельцева. А зачем мне знать, где живет этот Саша и его строгая мамаша? Весь вечер я пытался в этом разобраться, но так и не разобрался. И лишь через день в голову пришла престранная мыслишка: а что если те, кто отслеживали меня и наблюдали за мной и Сашей вообразили, что я непременно захочу снова увидеть этого мальчугана. Откровенно говоря, я должен был признаться сам себе: не то, чтобы я так хотел увидеть Сашу, сколько насолить его мамаше и купить ее сыну велосипед. Я так и сделал. Велосипед же доставил по указанному в эсемеске адресу и оставил привязанному к рулю записку с одной фразой «Саше, с наилучшими пожеланиями. Леонтий Дмитриевич».

Жора Свиридов, с которым мы вместе работали, предложил приобрести по дешевке французскую малолитражку «клио». Мы только что её починили, подкрасили, отроду ей было около двух лет – хозяин уезжал, видимо, был при деньгах и запрашивал совсем немного.

– Ты ж один живешь, машинка маленькая, фирменная, болячек нету – ты же сам проверял всю механику. Если не хватает бабок, могу ссудить. По такой цене вряд ли хорошую тачку достанешь.

Особого желания иметь свой автомобиль у меня не было, но, поразмыслив и придя к выводу, что с этой «КЛИО» будет веселей, я решил обзавестись своим транспортом. Деньги, конечно, пришлось одалживать, но не у Свиридова. Мне пришло на ум занять десять тысяч у Разиных Подумал: если Николай Степанович откажет, неважно под каким предлогом, значит он законченный жлоб и весь его архив тоже жлобский. Но он не отказал, даже больше того не спросил, когда я эти деньги отдам. Выходит, он действительно ко мне относиться с симпатией и помнит мою мать.

Все свободное от работы время я стал разъезжать на своей малютке – все в ней было отрегулировано без сучка и задоринки. По-хорошему Жорку Свиридова надо было благодарить.

Я почти забыл о том случае с подаренным Саше велосипедом, фамилию его точно забыл, но тот помнил меня и как-то раз, проезжая по Молодогвардейской, я услышал, как кто-то окликает меня по имени отчеству. Остановился.

Саша стоял на тротуаре с каким-то мальцом и махал мне рукой. Я вылез из машины и подошел к нему.

– Как дела, Сашок? Мама сердилась за велик?

– Не, не очень. Сказала лишь, что вы хоть и молодой, но нахрапистый.

Саша рассмеялся, я тоже.

– Катаешься?

– Сейчас нет. Продырявилась резина на заднем колесе и руль погнулся.

Приятель Саши сердито заметил:

– Да тут не только колесо и руль – скоро весь велик покурочают. Сашка всем дает кататься.

– Ты бы не давал?

На мой вопрос Сашин друг решил не отвечать.

– Послушай, Александр. Сделаем так. Ты мне сейчас отдашь свой велосипед, а завтра к вечеру примерно в то же время я тебе его доставлю в целости и сохранности.

Когда на следующий день я привез починенный велик, мать Саши с усмешкой сказала:

– А вы, Леонтий Дмитриевич, последовательны в своих делах. Скажите, сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Да? Я думала еще меньше. Ладно, спасибо за подарок.

Я уже направился к двери, попрощался с Сашей, обернулся.

– А как вас зовут?

– Анастасия Юрьевна. Можно просто Настя. Я назвала вас по отчеству, потому что вы так представились. Всего доброго, Леонтий.

Я не думал, что мы с Сашей и его матерью ещё раз встретимся. Но вышло по-другому. Это было в воскресенье, накануне первого мая. По Куйбышевской валила большая толпа школьников, видимо, они шли на экскурсию со своей учительницей. Среди них был Саша, мы почти одновременно заметили друг друга. Я спросил, как у него дела. Он сказал, что у него все в лучшем виде, потом спросил, люблю ли я футбол. Я сказал, что не очень.

– А я очень. Пойдете со мной на футбол? Мама меня одного не отпустит.

– А ты, Саша, уверен, что со мной отпустит?

– Не знаю, может быть отпустит.

– Хорошо, пойдем. Но футбол – это развлечение для узколобых, а ты, Сашок, парень толковый, с головой. Лучше бы в театр. Да и публика там другая, более продвинутая. Скажем, в ТЮЗ. Как ты?

Саша внимательно посмотрел на меня, подумал и сказал:

– Я согласен, но сначала на футбол, а потом пойдем в ТЮЗ.

Саша так хорошо, как-то светло улыбался. Я кивнул.

– Леонтий Дмитриевич, дайте номер вашего телефона. Я вам позвоню. Хорошо?

– О чем речь, Сашенька! Только не на чем мне записать номер.

– Да я запомню.

Надо сказать, что Саша на меня производил сильное впечатление, весь тот день я думал только о нем.

Мы побывали на футболе, Саша позвонил через несколько дней и мы пошли в театр. Пришла и мамаша. Настя. Она была какой-то размягченной, доброжелательной.

Этот поход в театр оказался для меня знаковым. В антракте Саша стал говорить о кинофильмах, которые ему нравились, сказал, что кино он больше любит, чем театр, и даже больше, чем футбол. В ответ же я сказал, что можно сделать так, что у него дома будут все фильмы, которые он любит.

– Можно, конечно, если есть компьютер.

– Так купим комп, Сашок.

Как я ожидал, Настя стала возражать, но я решил это дело дожать до конца. Купил ноутбук, Серега Нелидов его инсталлировал, я же показал Саше, как легко можно скачать любой фильм.

Вплоть до начала июня мы регулярно встречались с Сашей, я усиленно стал читать и интересоваться всем тем, чем увлекался Саша. Это нас здорово сблизило. Нравилось ли все это Насте было неясно. Она постоянно подварчивала, говорила, что я много трачу денег, что компьютер отвлекает Сашу от уроков. Я как-то спросил Сашу, как у него дела в школе. Все хорошо, говорит. Вроде так и было и Настя не отрицала. Но почему же она была недовольна?

Она позвонила неожиданно и в первый раз, спросила, смогу ли я Сашу отвезти в летний лагерь. Понятно, что я тут же согласился.

Мы возвращались обратно в полдень. Кажется это был восемнадцатый километр, проехали будку гаишников, справа и слева раскинулись зеленые рощицы. Настя попросила остановиться. Повернулась ко мне.

– Тебе не надо?

Вроде речь шла о малой нужде. Но глядя, как она медленно удалялась в чащу, я понял, что Настя имела ввиду совсем не это. Она шла очень медленно, как будто выжидая. Но мне совсем не хотелось с ней трахаться. Сам не знаю почему: и лицом, и фигурой Настя вполне подходила для такого рода дел. Живет без мужа, надо думать мужик ей нужен, но в ее лице было что-то неприятное, недоброе. То, что ко мне Настя относилась с явной злинкой это чувствовалось. Впрочем, может я преувеличивал и все было не так, но по взглядам ее на меня было именно так.

Она вернулась минут через пятнадцать. Неужто ждала, что приду?

Всю обратную дорогу мы почти не разговаривали, да и в лагерь когда ехали я говорил по большей части с Сашей. Я подвез Настю к дому, она поблагодарила меня и, не оборачиваясь, быстро исчезла в подъезде.

Я был почти уверен, что больше эту женщину не увижу. Но я опять ошибся – Настя мне позвонила через несколько дней после той лагерной поездки. Сказала, что у неё проблема, она боится возвращаться домой, около работы ей поджидает парень, который давно не дает ей прохода.

– Понимаешь, Леонтий, он очень настырный. Не мог ли ты встретить меня у подъезда нотариальной конторы на Гагарина. Я работаю там, заканчиваю в шесть. Это недалеко от пересечения с Авророй.

Это пахло возможной дракой, но не в том суть. Какого черта Настя решила призвать меня в качестве рыцаря-защитника? Неужто я и впрямь такой вахлак, что не разобрался в её отношении к себе? Ну явно же мутная баба – Сашка совсем другой парень.

Само собой, я поехал, разыскал это контору. Около подъезда была лавочка. Я сел, посмотрел на часы: две минуты седьмого. Приготовился ждать, но долго сидеть не пришлось, подвалил какой-то мордастый тип, спросил, не найдется ли закурить. Я отрицательно мотнул головой. Мужику этому было под сорок, но как следует я его не успел рассмотреть – он внезапно вякнул:

– Гляжу я, земляк, копыта-то у тебя разные. Народился таким, что ль? Могу одно копыто укоротить.

Я сидел и это мурло не могло видеть мою хромоту. Значит… Я ещё вполне не разобрался, что это значит, но зато полностью осознал, что был основательно обосран. Ясно было и другое – этот мордастый шмокадявник был в разы сильнее меня. Но такое спускать нельзя – меня он крепко измордует, но и я могу оставить на его наглом мурле долговременный след. Все дальнейшее произошло настолько быстро и как-то даже помимо моего сознания. Я извлек из своих джинсов фирменный ремень со здоровенной массивной пряжкой и в раскруте звезданул своему «земляку» по мясистой роже. Тот взревел, схватился за щёку и ринулся было на меня. В ту же минуту неизвестно откуда возникли двое неизвестных, ухватили этого охломона за руки – я успел лишь заметить, как по левой части его физиономии и из носа густо валит кровь – и увели его. Минут пять я старался уяснить, что произошло. Что это за мужички так своевременно, да и умело выкрутили руки этому типу? Но не это главное, главное в другом – «земляк» знал о моей хромоте, а знать он об этом мог только от Анастасии. Кажется, она Волина.

Я прошел в помещение нотариальной конторы. Сидел так какой-то парень. Я спросил, могу ли я увидеть Анастасию Юрьевну Волину. Парень ответил, что она ушла полтора часа назад. В таком случае эта Настена явная стерва и все подстроила, будучи в полной уверенности, что мордастый «земляк» меня основательно измордует. Вот слюнявый баран, явился защитник. Но за что эта сука так взъелась за меня? Неужто за отсутствие взаимности на зеленой травке?

Откровенно мне было очень паршиво на душе, я зашел в какую-то забегаловку и выпил сто грамм водки. Занятно то, что я почти не задавался вопросами, кто те мужики, кто пришли ко мне на выручку. По мне лучше было быть побитым, чем испытать то, что я испытал. Подлость в любой форме внушала мне отвращение и я, испытав на себе её паршивые щупальца, подумал, что сам нередко поступал с изрядной подлючестью, правда более скрытной, а такое, может быть, еще мерзопакостнее. Не знаю, оказала ли эта история какое-то влияние на мою дальнейшую жизнь, но одно можно было сказать с уверенностью – я стал осмотрительнее и старался не делать тех мелких пакостей, которые делал раньше. Тут, конечно, не обошлось без отталкивающих деяний деда – я очень не хотел быть похожим на него. Будущее покажет, получится ли это у меня.

2. Власть

Я был в мастерской, когда запел мобильник. Прозвучал незнакомый голос с каким-то акцентом.

– Добрый вечер, Леонтий Дмитриевич. Мы бы не могли встретиться?

Я поинтересовался, с кем говорю. Голос довольно мягко и не настырно заявил, что при встрече будет и имя. Я спросил у неизвестного, где он хочет встретиться.

– Да где пожелаете и в любое время.

– В любое?

Такая покладистость удивляла. На следующий день я не работал, в полдень же у меня были компьютерные занятия с Нелидовым.

– Если в любое, приходите ко мне завтра в половине девятого утра. Живу я.

Голос меня прервал, опять очень мягко, и чуть распевно поведал, что знает мой адрес. Что ж, дела мои продолжают обрастать вопросами.

Человек с мягким и не настырным голосом был на редкость точным. Ровно в половине девятого утра в дверь постучали. Незнакомец был высок, с внешностью явно дальневосточной. Он протянул руку.

– Меня зовут Кимура, родом я из города Киото, что на японских островах. Называю себя подробно, уважаемый Леонтий Дмитриевич, поскольку знаю, что русских, прежде всего, интересует национальность собеседника. Многие этого не желают признавать вслух, однако думают именно так.

Тут не поспоришь, пронеслась мыслишка. Мне захотелось представить своих соотечественников в более благопристойном виде, так как и я считал, что думать сходу о происхождении того, с кем встречаешься, дело малодостойное. Я немедленно заварил чай, поставил на стол банку кофе, достал из холодильника палку сервелата, недоумевая про себя, когда я ее купил. Значит, он Кимура, интересное имя и вообще красивый мужик, глаза совсем не узкие, но с большими наплывами на веках. Улыбка добрая. Может обманная?

– А я думал, что японцы низкорослые, вроде китайцев, а то и помельче, вы же, господин Кимура, почти на голову выше меня, хотя роста я не маленького.

– Вы правы, Леонтий Дмитриевич, граждане страны Восходящего Солнца не отличаются высоким ростом. Я же подобно некоторому количеству своих соотечественников попал в особую группу тех, кто не составляет национальный типаж.

Он, не чинясь, сам наполнил свою чашку чаем, пригубил и одобрительно кивнул. Первые десять минут разговора, как я вскоре понял, носили ознакомительный характер. Говорил этот человек по-русски просто здорово, рассказал, что с ранней юности занимается предпринимательской деятельностью, в свое время работал в сфере высоких технологий, но не как инженер, а как организатор, технический руководитель, сказал также, что близко знаком с бизнесами в разных странах и основательно изучил особенности функционирования русских компаний. Что до российского предпринимательства, то здесь Кимура, как мне показалось, был довольно сдержан, не произнес ни одного дурного слова, хотя сам я о наших недавно народившихся махерах от бизнеса думал совсем по другому. Он лишь заметил, что русские председатели правлений и банкиры находятся в ощутимой зависимости от властей. Серега Нелидов был более откровенен и впрямую говорил, что часть крупных предпринимателей как столичных, так и периферийных прикормлены кремлевскими медвежатниками. Именно так определял Нелидов главных правителей нынешней России, а самого президента не называл иначе, как пахан.

– В настоящее время я генеральный менеджер ста девяти различных компаний, разнопрофильных фирм и объединений. В моем распоряжении находятся гигантские долларовые активы, значительная часть из них в ценных бумагах, но и немалая доля в наличности. Вы разрешите, Леонтий Дмитриевич?

Мой гость просил разрешения воспользоваться раскрытым компом. Я сделал широкий купеческий жест правой, как бы говоря тем самым, что он не только может использовать лэптоп, но и вообще, если пожелает, забрать его себе. Кимура с улыбкой кивнул, допил чай – ни к колбасе, ни к хлебу он даже не притронулся – и тут же перебазировался к компьютеру.

Как бы слабо я не представлял всю деятельность современных воротил, какие бы картины на этот счет мне не успел нарисовать Серега Нелидов, я не мог представить себе, чтобы один человек управлялся со многими десятками компаний. Здесь этот приятный гражданин наверняка привирал, но делал он это также мягко и красиво, как улыбался и говорил.