Под колесами – звезды Евтушенко Алексей
Егор присел на стоящую рядом табуретку, снял тяжёлую телефонную трубку с рычагов и набрал номер Володьки Четвертакова.
– Алло! – недовольно сказал Володька на другом конце провода.
– Здравствуй, Володь, это я.
– Привет, старик.
– Я тебе не помешал?
– Наоборот. Благодаря твоему звонку я получил долгожданную передышку.
– Чего делаешь?
– Да с чудовищем этим электронным разбираюсь, будь оно неладно. Купили на свою голову.
– Это с компьютером, что ли? – улыбнулся Егор.
– С ним, проклятым.
Пару месяцев назад жена Владимира Александровича Четвертакова Надя привезла из длительной командировки в Италию хороший компьютер, и теперь друг Володька, желая, как всегда, шагать в ногу со временем, пытался его освоить, что давалось ему с великим трудом в силу, во-первых, вечной нехватки этого самого времени, а во-вторых, какой-то внутренней неосознанной предубеждённости против этого чуда техники.
Друг Егора Владимир Александрович Четвертаков был человеком увлекающимся и в то же время настырным. Редкое сочетание, которое с одной стороны гарантировало ему нескучную, полную различных приключений и переживаний жизнь, а с другой – обеспечивало успех в тех делах, за которые он брался. А брался он к сорока трём свои годам за многое. Окончив машиностроительный факультет политеха, был некоторое время гонщиком (мастер спорта по авторалли), затем отслужил два года офицером в родимой Советской Армии, где в должности командира автороты был ранен в Афганистане на печально знаменитом перевале Саланг и награждён орденом Красной Звезды; работал инженером и начальником смена на заводе; крутил баранку простым таксистом; был директором детского дома; безработным, «челноком» и, наконец, застрял на почётной и довольно денежной должности механика-консультанта в крупной фирме по ремонту и продаже престижных «иномарок».
– Я чего звоню, собственно, – сказал в трубку Егор. – У меня день рождения завтра. Ты с Надей приглашён.
– Да я помню, – удивился Володя. – Не первый раз. Мы тебе уж и подарок приготовили.
– В смысле – сделали? – осторожно уточнил Егор.
– Не понял, – помолчав, признался Володька.
– Я говорю, не приготовили, а уже сделали подарок? – пошёл напролом Хорунжий.
– Что-то я, старик, опять не понял, – встревожился Володька. – У тебя всё в порядке? Случилось что?
– Да нет, всё нормально, – нервно хохотнул, не сдержавшись, Егор. – Ты как сегодня вечером, свободен?
– Вечером – это когда?
– Вечером – это часов в шесть.
– Ну, допустим, могу быть и свободен. Исключительно для тебя. Но, опять же, смотря для чего.
– Для меня, для меня… Хочу тебе кое что показать. Интересное, блин. С технической точки зрения. Да и с любой другой тоже.
– Сильно интересное?
– Очень сильно.
– Может, сразу расколешься?
– Не, помучайся до вечера.
– Ладно, считай, что заинтриговал. Буду ждать в шесть.
– Ну, тогда до встречи.
– Обнимаю.
Егор положил трубку на рычаги, в задумчивости потёр подбородок и вышел.
Вчерашний день повторялся один к одному, за исключением того, что сегодня он управлял совершенно другой машиной.
Любому автолюбителю или просто человеку, умеющему удержать на дороге это чудо и проклятие двадцатого и двадцать первого века – автомобиль, знакомо восхитительное чувство свободы, силы и скорости в постижении и преодолении окружающего пространства, когда сидишь за рулём хорошо отлаженной машины. Если ты молод, здоров и весел, то твоя природная, перехлёстывающая через край души и тела энергия, словно удваивается, – и нет таких расстояний, которые не исчезли бы под колёсами твоего четырёхцилиндрового друга.
Если ты уже прожил около половины отпущенного тебе Богом и судьбой срока на этой земле, и за плечами у тебя – радость побед, горечь поражений и спокойный опыт прожитых лет, если ты с уверенностью и достоинством смотришь в будущее, то этот, с жадным урчанием пожирающий бензин и километры, красивый железный зверь, становится зримым воплощением твоей жизненной силы и надёжным залогом сегодняшнего и завтрашнего успеха.
Ну, а если впереди осталось не так уж много вёрст и зим, и энергия покидает одряхлевшее тело, будто ключевая вода дырявое ведро, – сожми покрепче баранку подагрическими пальцами, придави дрожащей ногой акселератор, и ты почувствуешь, как молодые лошадиные силы двигателя становятся твоими силами, и конечный пункт прибытия снова отодвигается за горизонт.
Да, ещё неделю назад болезненные позвякивания, постукивания и поскрипывания в кузове, ходовой и двигателе постоянно и неприятно напоминали Егору о том, что давно пора серьёзно заняться принадлежащим ему средством передвижения, если он, конечно, хочет, чтобы оно, это самое средство, окончательно не развалилось напротив ближайшего столба.
Ещё вчера он, охваченный азартом, не забывал время от времени прислушиваться к своей многострадальной машине и давал себе твёрдое слово завтра же отрегулировать клапана и, возможно даже, заменить бензонасос.
А сегодня… Сегодня во всём этом отпала нужда.
Пару-тройку раз Егор сидел за рулём вылизанной изнутри и снаружи «Тойоты»-четырёхлетки, принадлежащей Володьке Четвертакову, и помнил то дивное ощущение восторга, которое возникало у него в душе, когда машина чутко слушалась малейшего движения рулевого колеса и педалей.
Нечто подобное он испытывал и сейчас за рулём своего «жигулёнка», впервые коснувшегося колёсами дороги в давно забытом и ничем не примечательном 74-м году. Более того, такого удовольствия и даже наслаждения от езды, наслаждения, являющегося как бы самым верхним слоем глубокого чувства слияния с машиной, он вообще не получал ни разу в жизни. Он даже забыл на время, что вообще-то выехал из дому с целью заработать – раз и проверить машину – два. И хотя клиент, что называется, шёл косяком, Егор, если бы его об этом спросили, не смог бы сказать даже приблизительно, сколько на данный конкретный момент он заработал и какое и количество пассажиров отвёз куда им надо.
Глава пятая
К Володьке он чуть было не опоздал.
Слава Богу, что последний клиент поинтересовался у него временем, и он посмотрел на часы, которые показывали без четверти шесть. И хорошо, что находились они в этот момент неподалёку от Вовкиного дома, а ехать оставалось всего ничего.
Владимир Александрович Четвертаков терпеть не мог, когда кто-нибудь опаздывал. И ему при этом было совершенно не важно малознакомый ли это человек, близкий друг, родственник или важный деловой партнёр. Был у Володьки Четвертакова такой маленький недостаток. Сам он опаздывал редко и только по совсем уж уважительным причинам, когда сама судьба становилась у него на пути. Да и то бывали случаи, когда ему удавалось обхитрить и судьбу и прибыть на нужное место вовремя. В случаях же, когда опаздывал кто-то другой, Владимир Александрович обычно вкрадчиво-вежливо интересовался причиной опоздания и, если, по его мнению, причину серьёзной назвать было никак нельзя (а это случалось практически всегда), высказывал опоздавшему прямо в лицо всё, что он, Владимир Александрович Четвертаков, по данному поводу думает. А так как язык у Владимира Александровича Четвертакова подвешен был довольно хорошо (умел он при случае внятно и доходчиво излагать свои мысли), то часто подобные высказывания заканчивались обидами, разрывом отношений и чуть ли не скандалами с мордобоем и слезами. Что, впрочем, никоим образом не влияло на дальнейшее отношение Владимира Александровича к опозданиям, как таковым.
Рассказывали, что однажды он и генеральный директор фирмы, в которой Владимир Александрович работал (той самой, по продаже и ремонту престижных «иномарок»), ждали какую-то очень важную шишку. Чуть ли не представителя компании «Форд» прямо из Америки. Шишка сильно опоздала, а когда прибыла, то оказалось, что она ещё и в подпитии. Генеральный смолчал, а Четвертаков не удержался (английским в этих пределах он владел). Кончилось дело тем, что генеральный, не смотря на всю свою «крутизну», два дня потом отлёживался дома на диване с давлением в обнимку, а мигом протрезвевший американец извинился и в знак уважения подарил Владимиру Александровичу настоящий «ролекс» со своей руки. «Когда кто-то со мной договаривается о встрече на определённый час и опаздывает, – не уставал объяснять Володька свою позицию всем, кто готов был его слушать, – он тем самым совершает кражу. Кражу моего личного времени. А это самое дорогое, что у меня есть».
Жил Владимир вместе со своей женой Надей, сыном Геной, дочерью Сашей и собакой Дружбаном в старом, начала века, двухэтажном купеческом доме, где на втором этаже семье Четвертаковых принадлежала четырёхкомнатная квартира.
Попетляв по переулкам, Егор остановил машину (тормоза хватали мёртво) напротив знакомого подъезда ровно в семнадцать часов пятьдесят девять минут, открыл дверцу, вылез наружу и коротко просигналил. Занавеска на открытой настежь балконной двери колыхнулась, и на балкон вышел старый друг Володька Четвертаков.
Был он по случаю тёплого весеннего вечера только в испачканных белой краской тёмно-синих тренировочных штанах и тапочках на босу ногу.
– Так, – сказал он, увидев Егора и его автомобиль, после чего вытащил из кармана штанов пачку сигарет «ЛМ» и прикурил от спички – Машину покрасил? Это хорошо. Давно пора. А почему ко мне не обратился?
Егор молча ухмылялся снизу вверх.
– И отрихтовал, – заключил Володька, завершив осмотр. – Хорошо отрихтовал, однако. Где делал, у Армена, что ли?
Егор отрицательно покачал головой, не отпуская с лица загадочную, как ему казалось, полуулыбку.
– А чего ты вообще там стоишь? – удивился наконец старый друг. – Заходи.
Дверь Егору открыла семилетняя Сашенька и очень крупный, добродушный и умный сенбернар по имени Дружбан.
– Здравствуй, Сашенька! – радостно сказал Егор. Он любил детей своего друга, поскольку своих детей, которых тоже можно было бы любить, у него не было. – Здравствуй, Дружбан.
– Здравствуйте, дядя Егор, – сказала Сашенька и отступила в глубь прихожей, давая гостю войти. – Давно вы у нас не были.
– Дела, – лицемерно вздохнул Егор и вошёл.
И тут же на грудь Егору легли тяжёлые лапы, – Дружбан, которого он знал со щенячьего возраста, выражал таким образом свою радость от встречи.
Егор потрепал собаку за ушами, осторожно отстранил, снял туфли и прошёл в комнаты.
Они сидели с хозяином в креслах за низким длинным журнальным столиком в гостиной, лопали вкуснейшие, только что нажаренные Надей котлеты с чёрным хлебом и запивали всё это дело крепким горячим чаем. Владимир Четвертаков, так же, как и Егор Хорунжий, признавал чай только свежезаваренный, очень крепкий и сладкий. Иногда с лимоном. «Из несвежего чая, – объяснял он желающим, – весь полезный микроб уходит».
– Ну, рассказывай, что ли, – не выдержал Володька, когда котлеты были съедены и друзья закурили.
– Ты не поверишь, – предупредил Егор.
– Это уж моя забота… Кстати, отлично выглядишь. Посвежел как-то, помолодел… по-моему, даже поправился. Пить, что ли бросил?
– Да не то, чтобы бросил… – пожал плечами Егор. – Хотя два дня уже не употреблял, это верно.
– Два дня для такого дела и в нашем возрасте маловато, – авторитетно заявил Володька. – Это в двадцать пять двух дней хватало. Даже ещё в тридцать. А теперь неделя нужна, как минимум.
– Смотря сколько времени перед этим пить, – охотно включился в тему Егор. – Ежели, скажем, дня три-четыре, то, пожалуй, действительно недели хватит.
– Сколько времени, – сказал Володька, – и в каком количестве и, разумеется, качестве. Хотя мне уже ничего не помогает – хоть пей, хоть не пей… Старею, видать. Утром гляжу в зеркало и думаю: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!»
– Брось, ты ещё крепкий старик, Розенбом!
– Вот именно, что старик…
Егор внимательно поглядел на друга. На старика Владимир Александрович Четвертаков похож не был. Был он похож на полного сил сорокалетнего мужчину в самом соку, каковым, впрочем, и являлся.
– Хандришь, – заключил Егор. – Сейчас я тебе расскажу свою историю, и ты про всякую хандру, а также сплин, тоску и депрессию забудешь надолго.
И Егор рассказал. С самого начала.
Друг Володька слушал не перебивая. И хотя ироническая усмешка не сходила с его лица на протяжении всего рассказа, по особому блеску тёмно-карих, почти чёрных, глубоко посаженных Володькиных глаз, Егор понял, что история заинтересовала его друга.
– И вот я у тебя, – закончил он и закурил. – Что скажешь?
– Что скажу… – Четвертаков запустил длинные крепкие пальцы в свою жёсткую, уже с заметной проседью чёрную шевелюру, взъерошил волосы, потом снова их пригладил и уставился на Егора пронзительным взглядом. Егор спокойно выдержал атаку.
– Врёшь, – убеждённо заключил Володька. – Причём совершенно не понятно зачем. Заработал денег, отрихтовал и покрасил свой тарантас, лобовое стекло сменил… хвалю. Но врать-то зачем?
Егор улыбнулся.
– Пошли прокатимся? – вкрадчиво предложил он.
– Вот интересно, – задумчиво проговорил Володька. – Что ты будешь делать, если я соглашусь?
– Пошли, пошли, – Егор поднялся с кресла. – Надевай рубашку, штаны и пойдём.
– Штаны на мне уже есть, – гордо сообщил Володька и, подумав, зловеще добавил. – Ну ладно, сам напросился.
На улице Володька долго ходил кругами вокруг сверкающего гладкими синими боками «жигулёнка», присматривался, приглядывался, притрагивался и даже, кажется, принюхивался. Осмотрел колёса, заглянул под днище и потребовал открыть капот, что Егор с готовностью исполнил, наслаждаясь в душе производимым впечатлением.
Когда Володька опустил крышку капота и поднял голову, недоверчивую иронию на его лице давно сменило выражение озадаченности пополам с какой-то детской обидой.
– Шутки шутим, значит, – пробормотал он, усаживаясь за руль. – Садись давай, покатаемся.
И они поехали кататься.
Удовольствие кататься с Владимиром Александровичем Четвертаковым, мастером спорта по авторалли, было сравнимо разве что с удовольствием спать с женщиной, которая никак не может для себя решить: немедленно вас трахнуть или же немедленно прирезать. Агрессивный стиль вождения, помноженный на мастерство, даёт неоспоримое преимущество на дороге, владеющему в должной мере тем и другим. При этом, как не парадоксально, окружающие водители и пешеходы находятся в относительной безопасности, – тот, кто умеет, не допускает создания угрозы дорожно-транспортного происшествия. А Владимир Александрович Четвертаков умел.
Покрышки дымились, мотор ревел, деревья, люди и дома мелькали. В салоне на полную мощность гремело радио, которое ещё позавчера издавало лишь хрип и свист. Володька поймал какую-то французскую станцию, которая гнала в эфир древние хиты вечно чудной Эдит Пиаф, и Егор подумал, что если весенний городской пейзаж за окном сменить на загородный зимний, а его «жигуль» на какой-нибудь «опель» (или что там было) образца сорок третьего года, то они с Вовкой будут прямо почти как Штирлиц и пастор Шлаг из кинофильма «Семнадцать мгновений весны».
Впереди на перекрёстке загорелся красный, и Володька затормозил так, что сразу стало ясно: ремни безопасности в машине предусмотрены не зря.
– Ну что? – спросил Егор, протягивая руку и убирая голос француженки до минимальной слышимости.
– Не могу понять, как твой приёмник ловит эту волну. Он раньше и «Радио России»-то принять не мог, не говоря уже о «Маяке».
– Приёмник! – фыркнул Егор. – Я тебя о самой машине спрашиваю!
– Какие-то чудеса, – пожал плечами Володька. – Погоди, я ещё толком не разобрался.
Где-то сзади и справа привычный городской шум прорезал испуганно-возмущённый женский крик, тут же сменившийся вульгарнейшим матом. Ругался уже мужчина. И ругался тоже громко.
Друзья синхронно обернулись.
По правому от них тротуару бежала девушка. Была она в короткой джинсовой юбке, ярко-красной майке и туфлях на высоких каблуках. В правой руке – сумочка, в левой – пакет. За девушкой, прихрамывая, гналась здоровенная обезьяна – коротко стриженная, откормленная, молодая и наглая. Богатая, видать, обезьяна. Из новых. Одной рукой обезьяна держалась за причинное место, а другой размахивала и при этом грязно и примитивно ругалась на всю красивую весеннюю улицу.
– Вот блин с горохом! – охнул Володька. – Догонит ведь, гад. На каблуках и в юбке ей не убежать.
Обычно Егор в подобные ситуации не вмешивался. И вот почему. Женщины и девушки – вообще загадочные существа, а ростовские женщины и девушки – то ли из-за своей броской красоты, то ли из-за знаменитого южно-казачьего темперамента – в особенности. Никогда не знаешь, что ей именно сейчас взбредёт в прелестную головку. Может, ей без хорошей трёпки от любимого жизнь не в кайф? Егор однажды, лет десять назад, полез заступаться на улице за девушку, которую крепко трепал поддатый парень, и получил сразу с двух сторон. От него, и от неё. С тех пор зарёкся. Но, как видно, всякому зароку – свой срок, потому что он, повинуясь безотчётному порыву, распахнул заднюю дверцу и крикнул девушке:
– Сюда, заяц!
Беглянка сориентировалась мгновенного и уже через две секунды влетела в салон с криком:
– Гони!!
Володька, не раздумывая, рванул с места (благо, как раз загорелся «зелёный») и повернул налево, к Дону.
– Тебя куда отвезти, солнышко? – спросил он, не оборачиваясь.
– Этот козёл за нами едет, сообщило «солнышко», глядя в заднее стекло. – На чёрном «мерсе». И вообще их там четверо.
– Ага, – спокойно сказал Володька. – Теперь вижу. Ладно, я буду от них уходить, а ты пока рассказывай, что случилось.
– Что, что… – голос у беглянки был звонкий и злой. – Шла себе по улице с занятий, а этот… Сначала на «мерсе» рядом ехал. Ну, знаете, как это у нас бывает. Едет медленно вдоль обочины и всякие разные предложения из окна делает. Я иду, внимания не обращаю. И ведь знаю, дура, что в таких случаях лучше молчать… Нет, не выдержала и ляпнула что-то в ответ. Он из машины выскочил, стал хватать. Ну я и врезала ему коленом по яйцам, а потом сумочкой по уху. Меня зовут Зоя, – неожиданно сообщила она.
«Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя», – вспомнил ни к селу, ни к городу слова неприличной песни Егор и с удивлением понял, что краснеет.
– Всё ясно, – сказал он, кашлянув. – Жми, Володя. Догонят – мало не покажется, – и добавил, обернувшись. – Не волнуйтесь, Зоя, оторвёмся.
– Хорошо бы, – озабоченно сказала Зоя, неуверенно улыбнулась и поправила светлые лёгкие волосы. – А вы кто?
– Люди, – улыбнулся в ответ Егор. – Познакомимся поближе, когда потеряем этих… невоспитанных.
Девушка ему понравилась. Крепкая такая девушка на вид, не изнеженная. И в то же время стройненькая и даже где-то хрупкая. Глаза – серые, носик аккуратный. Рот широкий, скулы… но тут Володька резко ушёл в поворот, потом ещё в один, и Егору пришлось обернуться на дорогу.
«Мерс» не отставал.
За рулём чёрной иномарки тоже, видать, сидел не последний водила, и Володька устроился поудобнее, врубил снова на полную катушку радио (Эдит сменила Мирей Матье) и прибавил газу.
Егор и опомниться не успел, как они оказались практически за городом и по Малиновского рванули направо, к таганрогской трассе.
– Володя! – крикнул Егор, поворачиваясь к другу. – На трассе они нас достанут! У них мотор мощнее!
– Хрен! – крикнул в ответ друг. – Смотри!
Впереди как раз очистился участок дороги на несколько сот метров вперёд. Володька прижал акселератор, и стрелка спидометра прыгнула к отметке 120, 130… 140…150…160… Ускорением Егора вжало в кресло, и он почувствовал, как напряглись мышцы шеи, пытающиеся удержать голову в нормальном положении.
– Впереди ГАИ, не забыл?!! – проорал Егор.
– Спокойно!
Егор посмотрел в зеркало заднего вида. «Мерс» чуть приотстал, но продолжал держаться в поле зрения.
– Может, гаишникам сдадимся?! – неуверенно предложил Егор.
– Нет! – Володька Четвертаков, мастер спорта по авторалли, явно вошёл в азарт. – Я хочу поиграть!
… Пост ГИБДД они прошли на вполне пристойной скорости, и сразу за ним, на широкой, недавно реконструированной таганрогской трассе, Володька начал потихоньку прибавлять обороты.
Стрелка спидометра давно упёрлась в ограничитель и дрожала готовая лопнуть от натуги, – дальше ей хода просто не было, а скорость всё росла. Они шли в левом ряду, двигатель гудел как шмель на летнем лугу, машина, прижалась к асфальту, разрывала воздух в клочья, и тот свистел по бокам корпуса.
Автомобили, которые они обгоняли, казалось, просто стояли на месте. Тем, что шли впереди, в их ряду, Володька сигналил так отчаянно и нагло, что те торопливо уступали дорогу. Тех же, кто уступать не хотел, Володька обгонял стремительно и беспощадно, слева и справа, нарушая при этом все и всяческие правила обгона.
По Егоровым расчётам, они уже перешли отметку в 200 км/час, а в салоне, тем не менее, не ощущалось никакой вибрации! Лишь тон двигателя изменился на более высокий.
Зоя за спиной давно испуганно притихла, и Егор осторожно покосился на друга. Тот был бледен, рот сжат в упрямую щель, чёрные прищуренные глаза съедают летящее навстречу пространство.
– Расшибёмся, Володька, – негромко сказал Егор.
Мирей Матье как раз сменил Шарль Азнавур и успел спеть одну песню. В эту самую паузу между первой песней и второй и упала Егорова фраза.
– Не дрейфь! – выдохнул мастер спорта по авторалли, коротко глянул в зеркало заднего вида и резко сбросил скорость.
Так поворачивают танкисты и гонщики. Танкисты, потому что танк по-другому не умеет, а гонщики, потому что так быстрее.
Машина разворачивается поперёк дороги, некоторое время её так и несёт, а потом она уже мчится в направлении перпендикулярном предыдущему. Резина при этом, конечно, «горит», но время зачастую бывает дороже резины.
Они нырнули в поворот, скрытый кустами и деревьями.
«Танаис!» – успел заметить Егор, – не доехали, блин, – долетели…
Глава шестая
Две с лишним тысячи лет назад под мерные взмахи длинных вёсел в устье Дона, который в те времена назывался Танаис, вошли греческие триеры. Они поднялись вверх по реке, отыскали удобное место и причалили к правому берегу. На дикую землю скифов и меотов ступили новые люди – греки. И здесь, на продуваемом всеми ветрами степном просторе, на самом краю Ойкумены, в виду Беотийского Болота (такое имя носило Азовское море) они основали самую восточную колонию тогдашней Греции – Танаис. Они построили город, и окружающие племена быстро сообразили, что с пришельцами гораздо выгоднее торговать, нежели воевать. Оно и понятно, – греки принесли с собой на эти берега новую цивилизацию и новую культуру, – ту самую культуру, из которой позднее выросла вся современная культура Запада, да и наша тоже. Почти шесть веков стоял Танаис на крутом правом берегу обильной водами и рыбой скифской реки. Строился, торговал, иногда воевал, горел и снова строился и торговал. А в третьем веке уже нашей эры греки отсюда ушли. Сели в свои корабли с жёнами, детьми и всем домашним скарбом и уплыли домой. И никто так до сих пор и не знает – почему. Ни следов нашествия, ни разрушений, вызванных каким-нибудь стихийным бедствием, ни всепожирающего пожара или эпидемии… ничего не обнаружили археологи двадцатого века. Просто люди собрались и покинули город. Может быть, существование греческого города в этих местах просто потеряло смысл? К тому времени давно уже не было классической Древней Греции как таковой. Мир стал эллинистическим, и в нём заправляли не Афины и даже уже не Рим, а Константинополь – столица Восточной Римской империи. Мир стал другим, он изменился, и грекам больше нечего стало делать в этой, по-прежнему дикой, степи.
За века, прошедшие с тех пор, Дон сменил русло, а город Танаис затянуло землёй, что случается со всеми брошенными городами.
Потом пришли археологи, Танаис частично раскопали, а государство (тогда ещё Советский Союз) устроило здесь археологический музей-заповедник. Сюда по теплу из Ростова и Таганрога в выходные дни частенько наезжали экскурсии школьников и просто любознательных горожан – знакомиться с культурой и бытом древних танаитов. А ещё, кроме работников музея, постоянно и временно (в основном летом) жили здесь поэты, писатели, художники, философы и просто романтики, которым осточертел пыльный и шумный Ростов, и которые обретали здесь, на берегу старого русла Дона под названием Мёртвый Донец, некое подобие покоя и, возможно, просветления.
Егор и Володя бывали тут неоднократно, водили знакомство и с директором музея Виктором Фёдоровичем Черемшой, и со многими иными обитателями этого удивительного и несколько странного места.
Володька не остановился на парковочной площадке, а загнал машину прямо на территорию музея, спрятав её от посторонних глаз между домиком директора и керамической мастерской. Выключил двигатель, радио, отстегнул ремень безопасности.
– Думаешь, не найдут? – спросил Егор.
– Не должны. Мы от них километров на пять оторвались, а то и на все семь. Знаешь с какой скоростью я шёл? Двести пятьдесят, не меньше! И мог бы выжать все триста. Испугался.
Егор потрясённо молчал.
– Мальчики, а мальчики! – подала с заднего сиденья голос Зоя. – Я бы всё-таки на вашем месте последила за дорогой оттуда, от Каменной Бабы. Мало ли что…
– Правильно, Зоинька, правильно, заинька – похвалил Володя. – Только всем ни к чему. Я сам посмотрю, а вы погуляйте тут пока, поздоровайтесь с народом… Хотя нет, отставить, лучше посидите неподалёку, чтобы я в случае чего вас не искал.
Тихо было в Танаисе этим весенним вечером. Одуряюще пахли цветущие травы, да ленивый ветерок едва шевелил длинные светлые Зоины волосы.
– Хочешь посмотреть, как солнце садится в Азовское море? – спросил Егор. – Как раз время.
– А разве отсюда видно?
– Когда воздух чистый. Сегодня, вроде, чистый.
– Хочу.
– Пошли.
– А как же ваш друг?
– Тут совсем рядом. Если он позовёт, мы услышим.
Егор вывел девушку с другой стороны музея, к копии деревянного древнеримского моста через бывший крепостной ров и протянул руку к западу:
– Смотри!
Красное солнце валилось за край земли. Точнее, воды, потому что как раз там, куда оно падало, блестел кусочек моря. И в этом кусочке солнце отражалось словно в зеркале. Казалось, два солнца движутся навстречу друг другу как две гигантские непознанные формы жизни, влекомые то ли инстинктом слияния, то ли силой любви. Вот они коснулись друг друга, и весь видимый отсюда кусочек моря вспыхнул золотисто-алым огнём – второе, отражённое солнце расплескалось во воде и осталось только одно, – настоящее.
– Как здорово… – прошептала Зоя. – Два солнца! Они слились, вы видели?
– Да, – улыбнулся Егор. – Я это и раньше видел. Вот решил теперь тебе показать.
– Спасибо, – серьёзно кивнула Зоя.
Они вернулись к машине и сели на деревянную скамейку под старой акацией. Егор вытащил сигареты и предложил девушке. Та секунду помедлила и взяла.
– Я редко курю, – объяснила она. – Но сейчас мне сигаретка не помешает.
– Да уж, – понимающе усмехнулся Егор и чиркнул зажигалкой.
– Как хоть вас зовут, спаситель?
– Меня – Егор, а друга моего – Владимир. А почему на «вы»? Неужто мы такие старые?
– Ну ты ещё, вроде, не очень. А вот друг твой мне, пожалуй, в отцы сгодится. Хотя тоже симпатичный.
– Вот так живёшь-живёшь на свете, – притворно вздохнул Егор, – а потом в один прекрасный вечер молодые красивые девушки начинают тебе «выкать». Спасибо ещё хоть пока симпатичным признают.
– Не переживай, – неожиданно сильно хлопнула его по плечу Зоя и рассмеялась. – Суть мужчины не в молодости, но в надёжности. Ты как, надёжен?
– Пожалуй, не очень, – признался Егор.
– Что ж ты, такой ненадёжный мне тогда помог? Наговариваешь на себя, однако.
– Затмение нашло, – объяснил Егор. – А надёжный у нас Володька. Я же только учусь.
– Ну-ну, – неопределённо заметила Зоя. – Хорошо хоть учишься. Кстати, мальчики, откуда у вас такое чудо техники? Надо же – от «мерседеса» ушли! Девчонкам расскажу – не поверят! Переделанная, что ли?
– Это… э-э… Да, переделанная, в общем, – Егор и сам не знал зачем врёт. – Машина моя, но мастер я не очень большой. Прямо скажем, совсем не мастер. А Володя – гонщик, раллист. Мастер спорта, между прочим. И вообще в машинах разбирается здорово. Вот он и переделал мою таратайку. Я, конечно, тоже участвовал, но больше так… принеси-подай.
– Что-то ты скромный какой-то, – подозрительно прищурила серые глазищи Зоя. – А на вид не скажешь. Вон, усищи торчат! Куда там твоему коту!
Егор усмехнулся и непроизвольно подкрутил усы. Он уж совсем было собрался перевести разговор на какую-нибудь более доверительную и, возможно, даже интимную тему, как тут появился Четвертаков.
– Не видать и не слыхать! – объяснил он. – Подождём часок и – домой.
– Может, подольше? – осторожно предложила Зоя.
– Можно и подольше, – легко согласился Володя. – Да только я думаю, что у этих «быков» долго в засаде ждать терпелки не хватит. Если они вообще догадаются сделать засаду. Воспитание у них не то.
– Э-э, ребята! – поднялся с лавочки Егор, потянулся и сделал несколько разминочных движений. – Танаис – это такое место, где никогда не знаешь, сколько тут пробудешь. Может, час-другой, а там, глядишь, и до утра останешься. Ты лучше, Володенька, на машину мою посмотри пока светло. При этом заметь, что я её за время твоего отсутствия помыть никак бы не успел. Ведь я не мыл машину? – обратился он к Зое.
– Нет, – с готовностью ответила та. – Не мыл. А должен был?
– Тогда и ты посмотри, – засмеялся Егор.
Зоя послушно посмотрела на машину и с великолепным безразличием пожала плечами:
– Машина как машина. Жигули старого образца, насколько я понимаю. Во всяком случае снаружи выглядит именно так. Но сама – новая. Вон как бока сверкают…
Володька Четвертаков тем временем молча и медленно обходил автомобиль кругом, осматривая чуть ли не каждый квадратный сантиметр кузова.
– Ничего не понимаю, – признался он обескуражено, завершив обход и осмотр. – Как только что из мойки.
– С последующей полировкой, – добавил Егор.
– Пожалуй, – согласился друг. – Я вот, правда, никак в толк не возьму чего это ты такой довольный, будто сам всё это сделал. Тебе просто повезло – на тебя свалилось чудо.
– Ну, сие ещё не известно – повезло или нет, – резонно заметил Егор. – Чудеса они, знаешь, разные бывают, особенно у нас в России.
– Мальчики, о чём вы? – Зоя поднялась со скамейки и подошла к ним.
Друзья переглянулись.
– Смотри, – решился Егор. – Я целый день ездил по городу, потом ездили уже мы с Володей, потом подобрали тебя, выехали за город, шли по трассе чёрт с какой скоростью, а на кузове и ветровом стекле – ни единого пятнышка? Я уже не говорю о том, что сам кузов должен был запылиться. Мошкара всякая, которая о стекло разбивается! Где трупы, господа? Точнее то, что от этих трупов обычно остаётся…
– Действительно, – удивилась Зоя. – Где?
– Вот и мы не знаем, – вздохнут Егор. – Феномен, мать его.
– Вы меня разыгрываете! Егор же сказал, что это ты, Володя, ему машину переделал. Я думала…
– Это я пошутил, – быстро признался Егор. – Шутки у меня такие. Володя не переделывал машину. Тут какая-то загадка, в которой мы никак не можем разобраться.
– Вот именно, – подтвердил Володька. – Я одного не пойму, старик. Двести пятьдесят километров в час! И я мог бы, понимаешь, мог бы выжать все триста! А то и больше. Это вазовский двигатель. По крайней мере снаружи он вазовский. И я, Владимир Александрович Четвертаков, инженер и не самый последний механик, не понимаю, что нужно было сделать с вазовским двигателем, чтобы он стал способен набрать такую мощность. А подвеска?! Ведь машина себя на этой сумасшедшей скорости вела идеально! Просто идеально! Да я на такой машине хоть завтра готов выйти на старт ралли «Париж-Даккар» и выиграть его! А тебя, Егорка, штурманом возьму.
– А меня? – чуть кокетливо осведомилась Зоя. Судя по виду, она совсем не обиделась на Егорово враньё.
– О чём шумим, господа?
«Господа» разом обернулись.
На крыльце директорского домика в сильно потёртых джинсах и рубашке с короткими рукавами стоял сам директор музея-заповедника «Танаис» Виктор Фёдорович Черемша.
– Витя! – обрадованно воскликнул Володька (они с Черемшой были почти ровесники и знали друг друга давно) – Здравствуй, дорогой!
– Здравствуй, Володя, – невысокий, худощавый и остроносый Черемша легко сбежал с крыльца и пожал руки Володьке и Егору.
Читать бесплатно другие книги:
