Пятое Правило Волшебника, или Дух Огня Гудкайнд Терри

Не так уж и много у нее вещей: кое-что из одежды, пара башмаков ручной работы, принадлежавшие еще ее матери — их Беата обувала лишь в особых случаях, — роговый гребень, мыло. Кое-какие подарки от друзей, немного воды, кружева и швейные принадлежности.

Ингер дал ей кучу снеди. Колбасу разных видов, сделанную из различных сортов мяса. Некоторые батоны были толщиной с руку, другие — тонкие и длинные, третьи — кружком. Они-то и представляли основную тяжесть в ее багаже. Хотя по дорогое девушка и отдала несколько батонов голодным и один круг фермеру с женой, позволившим ей два дня ехать в их фургоне, все равно казалось, что колбасы у нее столько, что хватит не меньше чем на год.

Дал ей Ингер и письмо, написанное на тонком пергаменте, свернутом в двойной свиток. Читать Беата не умела, но Ингер прочел его ей, так что она знала, что в нем написано.

Каждый раз, когда она останавливалась передохнуть, Беата доставала письмо, аккуратно разворачивала и делала вид, что читает. Она пыталась вспомнить в точности, что читал Ингер, чтобы попытаться определить, как выглядят эти слова в написанном виде. И не могла.

Однажды Несан написал в пыли какие-то значки и сказал, что это слово «Истина». Несан. Беата покачала головой.

Ингер не хотел, чтобы она уходила. Сказал, что она ему нужна. Беата возразила, что полно желающих занять ее место, и он сможет нанять любого. Нанять мужчину, который гораздо сильнее ее. Она, Беата, ему вовсе не нужна.

Ингер сказал, что она отлично справляется со своей работой. Что он любит ее почти как родную дочь. Рассказал, как ее отец с матерью впервые пришли к нему на работу, когда Беата была еще совсем малышкой. Глаза Ингера были красными, когда он просил девушку остаться.

Слушая его, Беата чуть не плакала. Она сказала Ингеру, что любит его, как родного дядюшку, и что именно поэтому-то она и должна уйти. Если она останется, будут неприятности, и он пострадает из-за нее. Ингер возразил, что вполне с этим справится. Беата сказала, что, если останется, ее могут даже убить и она боится. На это мясник ничего возразить не смог.

Ингер заставлял ее много работать, но он был честным. Всегда заботился, чтобы девушка была сыта. Никогда не бил. Иногда он давал подзатыльники парням, если те ему возражали, но никогда пальцем не трогал девушек. Впрочем, надо сказать, что девушки с ним никогда и не спорили. Пару раз он рассердился на нее, но ни разу не ударил. Если она каким-то образом умудрялась его рассердить, он просто заставлял ее до глубокой ночи ощипывать и потрошить кур. Да и это наказание выпадало ей не слишком часто.

Единственное, что Беата считала самым важным в жизни, это выполнять приказы и не доставлять неприятностей. Девушка знала, что, будучи хакенкой, от рождения обладает мерзкой хакенской сущностью, как и все хакенцы, и всю жизнь хотела быть лучше своей мерзкой натуры.

Иногда Ингер, подмигнув, говорил, что она проделала отличную работу. И ради этих подмигиваний Беата была готова на все.

На прощание Ингер крепко обнял ее и долго не выпускал, а затем усадил и принялся писать для нее письмо. Когда он его зачитывал, Беате показалось, что у него слезы на глазах. И единственное, что она могла сделать, это не разреветься сама.

Родители Беаты всегда внушали ей не плакать при посторонних, иначе ее сочтут глупой и слабой. Беата, если и плакала, то лишь по ночам, когда ее никто не мог услышать. Она всегда могла дотерпеть до ночи, чтобы потом наедине с собой тихо выплакаться в темноте.

Ингер — хороший человек, она будет сильно по нему скучать, хоть он и заставлял ее работать до седьмого пота. Работы Беата не боялась.

Утерев ладошкой нос, она отошла в сторонку, чтобы пропустить проезжавший в ворота фургон. Место казалось огромным, но в то же время изолированным, затерянным посреди обдуваемой всеми ветрами пустоты островком, расположенным на вершине невысокой горы. Ворота в высоком заборе были единственной дорогой внутрь, разве что попытаться взобраться на высокие земляные валы.

Как только фургон проехал, Беата прошла за ним в ворота во двор. Там повсюду сновали люди. За воротами оказался целый город. Девушка с изумлением обнаружила множество домов с улицами и переулками.

Охранник, закончив разговор с возницей, жестом велел тому проезжать и повернулся к Беате. Он окинул девушку быстрым равнодушным взглядом.

— Добрый день.

Он говорил в точности так же, как разговаривал с возницей, — вежливо, но деловым тоном. За спиной Беаты выстроились еще фургоны, и охраннику было явно не до нее. Девушка вежливо ответила на приветствие.

Темные волосы андерца взмокли от пота. Должно быть, ему было очень жарко в тяжелом мундире.

— Вон туда, — указал он. — Второе строение справа. Удачи. — И подмигнул.

Благодарно кивнув, Беата торопливо протиснулась между лошадьми, чтобы не обходить их кругом. И чудом не вляпалась босой ногой в свежий конский помет.

Повсюду сновали толпы народа. По улицам в обоих направлениях двигались лошади и фургоны. Пахло потом, лошадьми, кожей, пылью, навозом и свежими всходами.

Раньше Беата не бывала нигде, кроме Ферфилда. Сейчас ей было страшно, но в то же время она испытывала восторг.

Второе строение справа девушка нашла довольно легко. В здании за столом сидела андерка и что-то писала на потрепанном листке бумаги. На столе перед ней лежала куча бумаг — некоторые потрепанные, а некоторые совсем свежие. Женщина подняла голову, и Беата сделала книксен.

— Добрый день, милочка. — Женщина, как и охранник в воротах, оглядела девушку с ног до головы. — Издалека?

— Из Ферфилда, мэм.

Женщина положила перо.

— Из Ферфилда! Не ближний свет. Понятно, почему ты в пыли по уши.

— Шесть дней пути, мэм, — кивнула Беата.

Женщина нахмурилась. Она казалась человеком, который хмурится довольно часто.

— Ну и зачем ты пришла сюда, раз ты из Ферфилда? Есть посты и ближе.

Это Беата и сама знала. Но она не хотела на ближние посты. Ей хотелось убраться подальше от Ферфилда. Подальше от неприятностей. Это Ингер сказал ей ехать сюда, на двадцать третий.

— Я работала на человека по имени Ингер, мэм. Он мясник. Когда я рассказала ему, чего хочу, он сказал, что бывал тут и знает, что тут хорошие люди. Это по его совету я приехала сюда, мэм.

Андерка улыбнулась краешком губ.

— Не помню никакого мясника Ингера, но, должно быть, он точно тут был, потому что совершенно прав насчет здешних людей.

Беата поставила сумку и достала письмо.

— Как я сказала, это он посоветовал мне ехать сюда, мэм.

Ингер посоветовал ей убраться подальше от Ферфилда, а двадцать третий форпост и был таким местом.

Опасаясь подойти ближе к столу, девушка наклонилась и на вытянутой руке протянула женщине письмо.

— Он дал мне рекомендательное письмо.

Женщина развернула свиток и приступила к чтению. Следя, как бегают по строчкам ее глаза, Беата пыталась вспомнить слова Ингера. И с сожалением поняла, что не может вспомнить точно. Довольно скоро она будет помнить лишь общий смысл.

Женщина отложила письмо.

— Что ж, похоже, мастер Ингер очень высокого о тебе мнения, молодая леди. Почему ты захотела бросить работу, с которой так хорошо справлялась?

Беата не ожидала, что кто-то станет ее расспрашивать о причинах. Быстро прикинув что к чему, она решила быть честной, но не до конца.

— Это всегда было моей мечтой, мэм. И я считаю, что каждый человек должен однажды попытаться воплотить свои мечты. Нет, смысла жить, если так никогда и не соберешься воплотить мечту.

— А почему это твоя мечта?

— Потому что я хочу быть хорошей. И потому что ми... министр сделал так, что женщин тут уважают. Чтобы они стали равноправными с мужчинами.

— Министр — великий человек.

Беата подавила гордость. От гордости никакого толку, одни лишь неприятности.

— Да, мэм. Воистину великий. Министра все уважают. Он провел закон, позволяющий хакенкам служить в армии так же, как андеркам. В законе также сказано, что к этим хакенкам, которые служат нашей стране, все должны относиться уважительно. Хакенки перед министром в большом долгу. Министр Шанбор — герой всех хакенских женщин.

Женщина невозмутимо смотрела на нее.

— И у тебя неприятности с мужчиной. Я права? Какой-то мужчина не давал тебе прохода, и в конце концов тебе это надоело и ты набралась смелости уехать.

Беата откашлялась.

— Да, мэм. Это правда. Но то, что я говорила о моей мечте, тоже правда. Просто этот мужчина подтолкнул меня решить побыстрей, вот и все. Это по-прежнему моя мечта, если вы согласитесь меня принять.

— Очень хорошо, — улыбнулась женщина. — Так как тебя зовут?

— Беата, мэм.

— Очень хорошо, Беата. Мы здесь пытаемся следовать примеру министра и творить добро.

— За этим я и пришла, мэм. Чтобы творить добро.

— Я лейтенант Ярроу. Обращайся ко мне «лейтенант».

— Да, мэ... лейтенант. Так... я могу вступить в армию?

— Возьми-ка вон тот мешок, — ткнула рукой лейтенант Ярроу.

Беата подняла мешок. Казалось, он был набит дровами.

Девушка повесила мешок на руку и прижала ладонью к бедру.

— Да, лейтенант? Что вы хотите, чтобы я с ним сделала?

— Положи на плечо.

Беата послушно взгромоздила мешок на плечо, придерживая обеими руками, чтобы поленья не давили на кость, и стала ждать дальнейших указаний.

— Хорошо, — кивнула лейтенант Ярроу. — Можешь опустить.

Беата поставила мешок на место.

— Годишься, — произнесла андерка. — Поздравляю. Твоя мечта стала явью. Отныне ты в армии Андерита. Хакенцы никогда не смогут полностью избавиться от своей гнусной сущности, но здесь тебя будут ценить, и ты сможешь творить добро.

Беата вдруг испытала прилив гордости и ничего не могла с этим поделать.

— Благодарю вас, лейтенант!

— Там, в конце переулка, — указала куда-то за плечо Беаты лейтенант, — прямо возле бастиона, найдешь навозную кучу. Забери отсюда свою сумку и выкинь ее со всем содержимым.

Беата ошарашенно молчала. В сумке мамины башмаки. Они дорогие. Мать с отцом годами копили деньги на их покупку. И подарки от друзей. Она с трудом сдерживала слезы.

— Еду, что дал мне с собой Ингер, тоже выбросить, лейтенант?

— Еду тоже.

Беата знала: раз андерка приказывает, значит, так нужно, и она должна подчиниться.

— Да, лейтенант. Могу я идти, чтобы выполнить ваш приказ?

Женщина некоторое время изучающе смотрела на девушку.

— Это ради твоего же блага, Беата, — несколько мягче сказала она. — Все эти вещи — из твоей прежней жизни. Тебе не пойдет на пользу, если что-то будет напоминать тебе о ней. И чем быстрее ты ее забудешь, включая еду, тем лучше.

— Да, лейтенант, я понимаю. — Беата вынудила себя говорить решительно. — А письмо, мэм? Могу я сохранить письмо, что прислал со мной Ингер?

Лейтенант Ярроу посмотрела на лежащий перед ней свиток. Потом свернула его и протянула девушке.

— Поскольку это рекомендательное письмо, а не память о прежней жизни, можешь его оставить. Ты его заслужила годами безупречной службы у этого человека.

Беата тронула булавку, скреплявшую ворот ее платья. Ту самую, со спиральной головкой, что ей вернул Несан. Отец подарил ее, когда Беата была подростком, перед тем как умер от лихорадки. Она потеряла ее, когда министр и та скотина, Стейн, сорвали ее и бросили в коридоре, чтобы расстегнуть ей платье.

— А булавка, лейтенант? Ее мне тоже выбросить?

Поскольку Беата смотрела, как отец делает эту простенькую булавку, он объяснил дочке, что эта булавка показывает, что все в мире взаимосвязано, даже если тебе этого не видно с того места, где ты стоишь, но если ты пойдешь вперед, то в конечном итоге доберешься до цели. Отец велел ей никогда не отказываться от мечты, и если она все сделает как следует, то мечты осуществятся, пусть даже после смерти, где сами добрые духи исполнят твои мечты. Беата знала, что это лишь детская сказка, но она ей нравилась.

Лейтенант, прищурившись, посмотрела на булавку.

— Да. Отныне народ Андерита обеспечит тебя всем необходимым.

— Да, лейтенант. Я с нетерпением жду возможности хорошо послужить ему, чтобы отплатить за те возможности, которые только он может предоставить.

Жесткие черты женщины смягчила улыбка.

— Ты сообразительней многих, что сюда приходят, Беата. И мужчин, и женщин. Ты быстро схватываешь и принимаешь то, что от тебя требуют. Это отличное качество. — Лейтенант встала из-за стола. — Думаю, что после должной подготовки из тебя выйдет неплохой командир. Может, сержант. Подготовка сложней, чем рядового состава, но если справишься, через пару недель будешь командовать отделением.

— Командовать отделением? Через пару недель?

— В армии это нетрудно, — пожала плечами лейтенант. — Уверена, что это намного проще, чем научиться ремеслу мясника.

— Мы будем учиться сражаться?

— Да. Но, хотя это и важно как основа, умение сражаться по большей части лишь тривиальная и устаревшая функция армии. Когда-то армия была убежищем для экстремистов. Фанатизм вояк душит общество, которое они должны защищать. — Она снова улыбнулась. — Теперь основным требованием является наличие мозгов, и женщины куда как соответствуют ему. С наличием Домини Диртх в мускулах нет нужды. Это оружие само по себе сила, к тому же непобедимая. Женщины обладают врожденным состраданием, требуемым для офицеров. Тому пример то, как я объяснила тебе, почему тебе необходимо избавиться от старых вещей. Мужчины не утруждают себя объяснениями, когда требуют от подчиненных выполнения какого-то приказа. Командование людьми требует деликатности в обращении с подчиненными. Женщины привнесли с собой целостность в ту структуру, что прежде была лишь диким братством разрушителей. Женщины, защищающие Андерит, пользуются тем уважением, которого достойны. Мы помогаем армии вносить посильную лепту в развитие нашей культуры, тогда как прежде армия, наоборот, угрожала ей.

Беата посмотрела на меч, висящий на бедре лейтенанта Ярроу.

— Я тоже буду носить меч?

— И меч, и все остальное, Беата. Мечи созданы для того, чтобы ранить противника, и тебя научат с ним обращаться. Ты станешь ценным бойцом Двадцать третьего полка. Мы гордимся тем, что служим под предводительством Бертрана Шанбора, министра культуры.

Двадцать третий полк. Именно в него, по мнению Ингера, ей надо было поступить на службу — в Двадцать третий полк. Именно это гласила надпись над воротами.

Двадцать третий полк был тем воинским подразделением, которое обслуживало Домини Диртх. Ингер говорил, что солдаты, обслуживающие Домини Диртх, имеют наилучшую службу и их уважают больше всех. Он назвал их элитой.

Беата подумала об Ингере, но эти воспоминания уже казались далекими. Когда она собралась уходить из Ферфилда, Ингер ласково взял ее за руку, вынуждая обернуться. Он сказал, что, по его мнению, какой-то мужчина в поместье обидел ее, и спросил, верно ли его предположение. Беата лишь кивнула. Тогда он спросил, кто этот человек. И Беата рассказала ему всю правду.

Откашлявшись, Ингер сказал, что вот теперь-то наконец понял, почему ей так необходимо уехать. Ингер, наверное, был единственным андерцем, который поверил ей. И который ее любил.

Ингер желал ей добра.

— Еще раз, — приказал капитан.

Беата, будучи первой в строю, подняла меч и ринулась вперед. Она вонзила клинок в болтающийся на веревке соломенный муляж человеческой фигуры. На сей раз ей удалось вогнать его прямо в бедро.

— Отлично, Беата! — воскликнул капитан Тольберт. Он всегда хвалил новобранцев, если был доволен их достижениями. Беате как хакенке такое отношение казалось странным.

Она чуть не шлепнулась, пытаясь на бегу выдернуть меч из соломенного бедра. Наконец ей это удалось, пусть и не очень изящно. Некоторым это иногда не удавалось.

Беате повезло, что у нее имелся многолетний опыт в обращении с клинками.

Пусть те клинки были меньше, но она все же разбиралась, как с ними обращаться и как вгонять туда, куда нацелился.

Несмотря на то что она была хакенкой и не имела права пользоваться ножами, Беата работала у мясника, поэтому на подобное нарушение смотрели сквозь пальцы — ведь мясники были андерцами и держали своих работников в ежовых рукавицах.

Мясники разрешали только хакенским девушкам и женщинам разделывать ножами туши, ну и, естественно, андерцам. Работающие же у них хакенские юноши и мужчины использовались главным образом в качестве грузчиков.

Остальные три девушки, Карина, Эммелин и Аннетта, были хакенками и прежде никогда не держали в руке ничего острее тупого ножа для хлеба. Четверо юношей-андерцев — Тернер, Норрис, Карл и Брайс — были выходцами из небогатых семей и тоже никогда прежде не держали в руке меча, но мальчишками фехтовали палками вместо мечей.

Беата знала, что андерцы во всем лучше хакенцев, однако ей было трудновато удержаться, чтобы не пнуть четверых парней. Но она ограничивалась лишь ехидными усмешками. Ничего лучшего они, по ее мнению, не заслуживали, ибо большую часть времени занимались тем, что похвалялись друг перед другом.

Андерские девушки-новобранцы — Эстелла Руффин и Мария Фовел — тоже не имели опыта в фехтовании. Но им, как и другим, нравилось вращать своим новеньким мечом. И они тоже справлялись с этим куда лучше, чем четверо юношей.

Вообще-то даже хакенки Карина, Эммелин и Аннетта были куда лучшими солдатами, чем ребята.

Возможно, мальчики могли вращать мечом дольше, но девушки точнее поражали цель. Капитан Тольберт постоянно это подчеркивал, чтобы дать юношам понять, что они ничуть не лучше девушек. Он говорил ребятам, что не имеет никакого значения, насколько хорошо ты умеешь вращать мечом, если не способен ни во что попасть.

В самый первый день Карл умудрился пропороть себе мечом ногу, и ее пришлось зашивать. Теперь он, ухмыляясь, ходил прихрамывая, будто заработал рану в бою.

Эммелин на бегу ткнула соломенное чучело в бедро, но промахнулась. Меч застрял в веревке, перетягивавшей муляж на талии, и девушка шлепнулась, пропахав землю своим хакенским носом.

Андерцы заржали. Девушки — и андерки, и хакенки — их веселья не поддержали. Мальчишки вполголоса обозвали Эммелин неповоротливой телкой и прочими оскорбительными словами.

Капитан Тольберт, рыча от злости, схватил за воротник ближайшего, которым оказался Брайс.

— Я вам уже говорил, что вы могли смеяться над другими в прошлой жизни, но не здесь! Не сметь смеяться над своим сослуживцем, даже если он и хакенец! Здесь вы все равны!

Он отшвырнул Брайса.

— Такой недостаток уважения заслуживает наказания. Пусть каждый из вас скажет, что, по-вашему, будет справедливым наказанием за этот проступок.

Указав на Аннетту, капитан приказал ей отвечать. Немного подумав, девушка ответила, что, по ее мнению, юноши должны извиниться. Остальные две хакенки, Карин и Эммелин, сказали, что с этим согласны. Капитан спросил Эстеллу. Та, отбросив назад темные волосы, заявила, что парией надо вышвырнуть из армии.

Мария Фовел согласилась, добавив, что на следующий год их можно принять обратно. Все четверо парней на вопрос, как они себе представляют справедливое наказание, высказались, что будет достаточным приказать больше никогда так не делать.

Капитан Тольберт повернулся к Беате:

— Ты надеешься стать сержантом. Так какое бы ты назначила наказание, если бы была сержантом?

У Беаты уже был готов ответ.

— Раз мы все равны, то и отношение должно быть одинаковым. Если эти четверо сочли происшедшее столь забавным, то все отделение вместо ужина должно копать новую выгребную яму. — Она скрестила руки на груди. — А если кто из нас проголодается, копая ее, то мы знаем, кого за это поблагодарить.

Капитан Тольберт довольно улыбнулся.

— Беата предложила справедливое наказание. Значит, быть посему. Если кто недоволен, может отправляться домой к маминой юбке, потому что ему не хватает храбрости быть солдатом и быть единым целым со своими сослуживцами.

Эстелла с Марией одарили парней убийственными взглядами. Ребята, повесив головы, смотрели в землю. Хакенские девушки тоже были недовольны, но парней гораздо больше беспокоили разъяренные взоры обеих андерок.

— А теперь давайте заканчивать упражнение, чтобы вы могли отправиться копать яму, когда прозвучит сигнал к ужину, — подвел итог капитан Тольберт.

Никто не рискнул возражать. Все уже хорошо усвоили, что жаловаться вредно.

Они шли колонной по двое по узкой дороге. Спину Беаты заливал пот. Это была даже не дорога, а тропа с продавленной фуражными фургонами колеей. Вел их капитан Тольберт. Беата шагала во главе левой пятерки, рядом с ней шла Мария Фовел, возглавлявшая вторую пятерку.

Беата испытывала гордость, идя впереди своего отделения. Она трудилась в поте лица все две недели обучения, и ее произвели в сержанты, как и предсказывала лейтенант Ярроу. На плечах Беаты красовалось по две лычки.

Андерку Марию произвели в капралы, и она была второй по званию во вверенном Беате отделении. Остальные восемь были произведены в действительные рядовые.

Беата, впрочем, полагала, что единственный способ не стать рядовым — это вылететь во время учебы. Хотя справедливости ради следовало отметить, что из всей их группы новобранцев не выгнали никого.

Солнышко припекало, и в форме было жарко, хотя Беата уже начала привыкать к мундиру. Их всех облачили в зеленые штаны и длинные клетчатые туники, перехваченные в поясе узким ремешком. Поверх туник сверкали кольчуги.

Из-за тяжести женщины носили укороченные кольчуги без рукавов. Мужские кольчуги были длинней и с длинным рукавом, кольчужные капюшоны прикрывали голову и шею. На марше капюшоны отбрасывали назад. А поверх капюшонов надевались кожаные шлемы. Впрочем, кожаные шлемы имелись у всех.

Однако Беата была благодарна, что женщинам не приходится надевать и все остальное. Будучи сержантом, ей иногда приходилось брать в руки мужские кольчуги для инспекции. И она представить себе не могла, как можно весь день шагать облаченным в такую тяжесть. Ей вполне хватало и того, что на ней. Вся прелесть новизны марширования с мечом у бедра улетучилась. Теперь меч превратился в обузу.

У каждого был плащ, но в такую жару их застегивали лишь на правом плече.

Поверх кольчуг цеплялись пояса с мечами. Еще каждый нес заплечный мешок и, естественно, по два копья и кинжал, прицепленный к поясу с другой стороны от меча.

Беата считала, что отделение выглядит неплохо. Но лучше всего выглядели пикинеры, которых она видела в полку. Вот они смотрелись просто чудесно. В мундирах пикинеров мужчины были просто красавцами. Ей даже снились приятные сны об этих мужчинах. Женщины, однако, почему-то выглядели в той же форме как-то уныло.

Беата увидела впереди что-то темное, выделяющееся на фоне высокой зеленой травы. Когда они подошли ближе, она подумала, что это какой-то древний камень.

Позади него, ближе к отделению на марше, стояли три приземистых каменных домика.

При виде огромной мрачной каменной штуковины Беату пробила дрожь.

Это был Домини Диртх.

Домини Диртх — единственная хакенская вещь, которой воспользовались андерцы. Беата припомнила уроки, на которых узнала, как этим оружием хакенцы уничтожили несметное количество андерцев. Оно было воистину чудовищным. Оно выглядело настолько же древним, каким и было на самом деле. За века очертания сгладились от ветра, непогоды и прикосновения многочисленных рук.

Теперь, когда оно в руках андерцев, по крайней мере оно служит лишь в мирных целях.

Возле домов капитан Тольберт приказал остановиться. Беата видела солдат, стоявших на постаменте огромного каменного Домини Диртх, имеющего форму колокола. В домах тоже виднелись солдаты. Отделение, которому пришло на смену отделение Беаты, прослужило здесь несколько месяцев.

Капитан Тольберт повернулся к отделению.

— Это казармы. Одна женская, вторая — мужская. Проследите, чтобы так оно и было, сержант Беата. В остальных строениях кухня, столовая, актовый зал, мастерские и все прочее. А вон там, — он указал на самый дальний дом, — склад.

Приказав следовать за ним, капитан двинулся дальше. Они шли двумя стройными колоннами мимо Домини Диртх. Колокол возвышался над ними, исполненный мрачной угрозы.

Проведя их за Домини Диртх, капитан остановился и приказал встать «вольно». Они встали «вольно» в одну линию.

— Это граница. Граница Андерита, — указал капитан в кажущиеся бескрайними луга. — Вон там — степи. Дальше лежат страны, где живут другие люди. Мы не даем этим другим прийти и захватить нашу страну.

Беату переполняло чувство гордости. Теперь она защищает границы Андерита.

И приносит пользу.

— В течение последующих двух дней мы с дежурным отделением обучим вас тому, что вам следует знать об охране границы и Домини Диртх.

Капитан прошел вдоль строя и остановился перед Беатой. Он с гордостью улыбнулся.

— А потом вы останетесь под отличным командованием сержанта Беаты. Вы будете беспрекословно подчиняться ее приказам. А в ее отсутствие — приказам капрала Марии Фовел. Я соберу рапорты отделения, которое забираю с собой в расположение полка, и весьма строго обойдусь с каждым солдатом, который хотя бы раз ослушался приказа их сержанта. — Он окинул суровым взглядом строй. Помните об этом. Но помните также, что сержант обязан действовать в соответствии со своим званием. Если она этого не сделает, я жду от вас, что вы об этом сообщите, когда я приведу отделение вам на смену. Фуражные фургоны будут приходить раз в две недели. Так что ведите учет продовольствия и помните, на какой срок вам должно его хватать. Ваша наипервейшая обязанность обслуживать Домини Диртх. Вы с ним — защита нашей любимой родины, Андерита.

Стоя на часах там, наверху, вы сможете увидеть соседние Домини Диртх. Они расположены по всей протяженности границы. Дежурные отделения сменяются не одновременно, так что у соседей всегда можно найти опытных солдат. Сержант Беата, это будет вашей обязанностью — как только отделение пройдет обучение и мы отбудем, расставить дежурных у Домини Диртх, а затем встретиться с каждым из соседних отделений, чтобы скоординировать ваши действия по охране границы.

— Слушаюсь, капитан, — откозыряла Беата.

— Я горжусь всеми вами, — улыбнулся капитан. — Все вы — хорошие андерские солдаты, и я знаю, что вы выполните ваш долг.

Позади нее возвышалось жуткое хакенское оружие уничтожения. И вот теперь она, Беата, будет отвечать за него, чтобы принести пользу своей стране.

Беата сглотнула комок. Впервые в жизни она знала, что приносит пользу.

Мечта стала явью, и это было хорошо.

Глава 44

Здоровенный солдат поддал ей сапогом. Она попыталась убраться с его дороги прежде, чем пинок достигнет цели, но оказалась недостаточно проворной. От боли она крепко сжала губы.

Если бы только магия действовала, она бы ему показала, где раки зимуют.

Она прикинула, не воспользоваться ли клюкой, но, памятуя о деле, решила пока что правосудие отложить.

Позвякивая тремя медяками в кружке, Аннелина Алдуррен, бывшая аббатиса сестер Света, самая могущественная женщина Древнего мира на протяжении трех четвертей тысячелетия, двинулась просить милостыню к следующему солдатскому костру.

Как и большинство солдат, следующая группа, к которой она приблизилась, продвигаясь по лагерю, сначала оживилась, решив, что идет шлюха, но их жажда женского общества быстренько увяла, когда она вышла в круг света и улыбнулась широченной беззубой улыбкой. Или видимостью таковой, созданной с помощью жирной сажи, втертой в кое-какие определенные зубы.

Впрочем, щербатый рот выглядел вполне соответствующим лохмотьям, которые она напялила поверх платья, чудовищно грязному платку на голове — на случаи если кто-то решит проигнорировать беззубую пасть — и клюке. Клюка была хуже всего — от того, что Энн прикидывалась скрюченной, спина прямо-таки разламывалась.

Дважды солдатня решала было ввиду недостатка женщин наплевать на ее внешность. Хотя они были довольно симпатичны для грубых громил, Энн была вынуждена вежливо отклонить их предложение. Отказываться от столь настойчивых поклонников было трудновато. К счастью, в неразберихе лагерной жизни никто не замечал смерти солдата, наступившей вследствие перерезанной глотки. Такого рода смерть у солдатни Имперского Ордена не вызывала вопросов.

Энн отнимала у людей жизнь неохотно. Но, учитывая цели этих солдат и то, чему они подвергли бы ее, прежде чем убить, она все же преодолевала это чувство.

Как и остальные солдаты, сидевшие вокруг других костров, ужиная и травя байки, здесь тоже никто не обратил особого внимания на ее перемещения.

Большинство поднимали на нее глаза, но тут же возвращались к похлебке и грубому хлебу, запивавшимся большим количеством эля и сдобренными скабрезными историями. Нищенка заслуживала лишь недовольного хмыканья.

За армией такого размера следовало огромное количество людей. Маркитанты со своими фургонами, предлагавшие всякие разности, не предоставляемые Имперским Орденом. Энн видела художника, который писал портреты гордых офицеров, ведущих историческую кампанию. Как любой художник, желающий иметь постоянную работу и сохранить пальцы в целости, он обращал свой талант во благо заказчикам, изображая их в позах победителей с мудрым взором и приятными улыбками. Или суровым взглядом завоевателя — по желанию.

Лоточники продавали все — от мяса с овощами до редких фруктов из дома. Энн и сама не отказалась бы от этих сочных напоминаний о Древнем мире. Процветала торговля амулетами удачи. Если солдату не нравилась еда, которой его обеспечивал Имперский Орден, и у него водились деньжата, то тут ему могли приготовить практически все, что он пожелает. Возле такой огромной армии, как тучи мошкары, роились игроки, шулеры, жулики и нищие.

В облачении нищенки Энн легко передвигалась по имперскому лагерю в поисках того, что ей нужно. Это стоило ей лишь редких пинков под зад. Однако найти искомое в такой огромной армии было нелегко. Она торчала здесь уже почти неделю. Надоело ей это до смерти, и терпение почти истощилось.

Всю эту неделю она могла бы прожить довольно сносно на то подаяние, что удавалось насобирать, — конечно, если бы не имела ничего против кишащего червями тухлого мяса и гнилых овощей. Такого рода подачки она принимала с должной благодарностью, а потом выкидывала, пока никто не видит. Это было одной из жестоких солдатских шуточек — отдавать ей помои, которые иначе просто выбросили бы. Однако среди нищих имелись и такие, кто эту пакость посолил бы и поперчил, а потом слопал.

Каждый день, когда для поисков становилось слишком поздно, она возвращалась в лагерь маркитантов и тратила собственные деньги на какую-нибудь скромную, но вполне приемлемую пищу. Окружающие считали, что она живет на подаяния. По правде-то говоря, она довольно паршиво справлялась с этой работенкой, потому что нищенство — это самая настоящая работа. Кое-кто из нищих, видя ее за делом, сочувствовал ей и пытался помочь советами.

Энн терпеливо сносила их доброту, чтобы не выдать себя. Некоторые нищие жили очень даже неплохо. То, что они ухитрялись выпросить деньги у таких людей, как солдаты армии Ордена, свидетельствовало о высочайшем таланте.

Энн знала, что по воле рока люди иногда вопреки желанию вынуждены были просить подаяние. Но ей было отлично известно из собственного многовекового опыта попыток помочь нищим, что большинство этих людей обеими руками цеплялись за свой образ жизни.

В лагере Энн не доверяла никому и нищим — меньше всего. Они были куда как опаснее солдатни. Солдаты — люди простые. Если их раздражает твое присутствие, они либо велят убираться, либо дадут пинка. Иногда в виде предупреждения могут пригрозить ножом. А если собираются поколотить или убить, то не скрывают своих намерений.

Нищие же строят всю свою жизнь на лжи. Они начинают лгать с утра, едва протрут глаза, и заканчивают вечером, когда лгут в своей вечерней молитве Создателю.

Из всех ничтожных творений Создателя Энн больше всего ненавидела лжецов. И тех, кто постоянно облекает этих лжецов доверием и отдает им в руки свою безопасность. Лжецы — шакалы Создателя. Прибегать к хитрости в благородных целях хоть и нехорошо, но все же иногда необходимо ради благого дела. Ложь же из сугубо меркантильных и эгоистических соображений — гнуснейшее проявление безнравственности, из которой произрастают щупальца зла.

Доверие к человеку, выставившему себя лжецом, — не что иное, как доказательство собственной глупости, а для лжецов такие дураки лишь грязь под ногами. По ним можно смело идти.

Энн понимала, что лжецы — такие же чада Создателя, как и она, что она обязана относиться к ним с терпением и милосердием, но никак не могла себя пересилить. Она просто не выносила лжецов, и все тут. И примирилась с тем, что в загробной жизни ей за это придется нести положенную кару.

Как выяснилось при ближайшем рассмотрении, попрошайничество отнимало уйму времени, поэтому, чтобы обойти как можно больше мест, Энн старалась заниматься попрошайничеством поменьше. Каждый вечер лагерь разбивали заново, поэтому все предыдущие поиски шли псу под хвост, и она каждый раз старалась охватить как можно больше. К счастью, из-за величины войска лагерь разбивали хотя бы в том же порядке, в каком армия шла, — примерно как останавливается вдоль дороги караван на ночлег.

Утром с момента начала движения головных частей проходило больше часа до того, как начинал двигаться арьергард. А вечером авангард уже готовил ужин задолго до того, как арьергард остановится на ночлег. За день армия проходила не очень большое расстояние, но двигалась неотвратимо.

Помимо целей имперцев, Энн тревожило и направление их продвижения. Орден уже довольно давно начал сосредоточение войск у залива Графан в Древнем мире.

Когда войско наконец тронулось в путь, то пошло от того берега в Новый мир, но потом свернуло вдоль берега на запад, где Энн совершенно неожиданно и встретилась с ним.

Аббатиса плохо разбиралась в военной тактике, но даже она мгновенно оценила всю странность их поведения. Она предполагала, что Орден нападет на Новый мир с севера. То, что они движутся в столь, на первый взгляд, бесперспективном направлении, подсказывало, что тому есть какая-то весьма веская причина. Джеган понапрасну ничего не делает. Пусть он жестокий самоуверенный наглец, но вовсе не дурак и не принимает поспешных решений.

Джеган отлично овладел искусством выдержки.

Население Древнего мира никогда не было однородным. В конце концов, Энн наблюдала за ним на протяжении девяти веков. Она считала довольно мягкой оценкой, если назвать их разобщенными, вздорными и упрямыми. В Древнем мире не нашлось бы двух областей, которые договорились бы, где верх, где низ.

За те двадцать лет, что она наблюдала за Джеганом, он методично объединил то, что казалось совершенно неуправляемой сворой, в единое сообщество. То, что это сообщество жестоко, коррумпировано и неравноправно, — другое дело.

Он сплотил народы в единое целое и таким образом создал силу невиданной мощи.

В отличие от родителей, которые были независимыми и преданными только своим крошечным пенатам, дети выросли совсем другими. Большая часть солдат и офицеров Имперского Ордена были еще младенцами или детьми, когда Орден захватил власть. Они выросли в правление Джегана и, как всякие дети, верили тому, чему их учили те, кто ими руководил, перенимая моральные ценности и взгляды своих учителей.

Страницы: «« « ... 2425262728293031 » ... »»