Пятое Правило Волшебника, или Дух Огня Гудкайнд Терри
— Если магия больше не является оружием, то тогда и Домини Диртх, на который мы все возлагали большие надежды, попросту бесполезен, и все наши планы горят синим пламенем. Я бы назвал это серьезной трудностью.
Стейн убрал ноги со стола и сунул кинжал в ножны. Опершись локтем на стол, он наклонился к собеседнику.
— Не боись. Видишь ли, штука в том, что император по-прежнему управляет сестрами Тьмы. Их магия работает на него. Исходя из того, что эти самые сестры нам рассказали, что-то произошло. Как я понял, что-то с магией пошло наперекосяк и из-за этого магия сторонников Магистра Рала исчезает. Джеган узнал, что магической поддержки Магистр Рал лишен. Его магия исчезнет. Так что этот мужик безоружен — или скоро будет безоружен — перед нашими клинками.
Далтон стал весь внимание. Если все действительно так, это в корне меняет дело. Тогда он может немедленно запускать весь свой план целиком. Может предпринимать все необходимые действия, не опасаясь противодействия или ответного удара Магистра Рала.
Более того. Магистр Рал с Матерью-Исповедницей тогда возложат еще большие надежды на результат голосования, а Далтон тем временем, не опасаясь ответных действий с их стороны, обеспечит их поражение. Но все это только в том случае, если магия действительно исчезает.
Далтон знал лишь один способ это проверить.
Но в первую очередь надо нанести визит хворому Суверену. Пора действовать.
Он сделает это нынче же ночью до намеченного на завтра пира.
Энн, как бы голодна она ни была, вовсе не скучала по ужину.
Она уже давно сидела прикованной к столбу в своей жалкой палатке и знала, что пришло время кормежки. И ждала, что в любой момент к ней ворвется здоровенный солдат Имперского Ордена с водой и хлебом. Она не знала, что стряслось с сестрой Алессандрой — Энн не видела ее уже больше недели.
Солдаты терпеть не могли кормить старуху. Энн подозревала, что приятели подтрунивают над ними. Солдаты хватали ее за волосы и запихивали своими грязными пальцами хлеб ей в рот, будто гуся откармливали. И пока Энн будет, давясь, заглатывать сухую массу, стараясь не подавиться, они примутся заливать воду прямо ей в глотку.
Очень неприятная процедура. Энн уже начала опасаться, что такая кормежка ее прикончит.
Как-то раз солдат попросту швырнул хлеб на землю и плюхнул рядом с ним миску с водой, как собаке. И при этом очень гордился тем, что и унизил ее, и не нажил крупных неприятностей.
Глупец, он не понимал, что Энн скорее предпочитала именно такой метод.
Когда солдат, отсмеявшись, ушел, она легла на бок и спокойно съела хлеб, пусть даже и не могла позволить себе роскошь стряхнуть с него грязь.
Полог палатки распахнулся. Темная фигура заслонила огни лагерных костров.
Энн прикинула, какой сегодня будет вариант: кормление гуся или «собачья радость». Но, к ее вящему изумлению, это оказалась сестра Алессандра, которая принесла миску ароматного колбасного супа. Она даже прихватила с собой свечку.
Сестра Алессандра поставила свечу на землю. Она не улыбнулась. И не произнесла ни слова. Даже старалась не встречаться с Энн глазами.
В тусклом свете Энн разглядела, что лицо сестры Алессандры покрыто царапинами и ссадинами. Скула под левым глазом сильно рассечена, но уже заживает. Множество более мелких ссадин — самых разнообразных, от почти заживших до совсем свежих.
Энн не нужно было спрашивать, что произошло. Щеки и подбородок Алессандры были красными от раздражения, вызванного бесчисленными небритыми рожами.
— Алессандра, как я рада тебя видеть... живой. Я очень за тебя боялась.
Алессандра с деланным безразличием пожала плечами. И, не тратя времени, тут же поднесла ложку горячего колбасного супа ко рту Энн.
Энн проглотила, не успев даже распробовать, так она проголодалась. Но растекшееся тепло в желудке вернуло ее к жизни.
— И за себя я тоже очень боялась, — сказала Энн. — Сильно опасалась, что эти мужики прикончат меня, запихивая в меня пищу.
— Знакомое чувство, — пробормотала Алессандра.
— Алессандра, ты... С тобой все в порядке?
— Нормально. — Похоже, она укрылась за бесстрастной маской.
— Значит, ты не сильно пострадала?
— Я отделалась куда легче, чем другие. Если мы... Если нам ломают кости, — Джеган разрешает прибегать к магии для лечения.
— Но лечит Магия Приращения.
Сестра Алессандра поднесла ложку.
— Поэтому-то мне и повезло. Мне кости не переломали в отличие от других. Мы попытались им помочь, но не смогли, поэтому они вынуждены страдать. — Она посмотрела Энн в глаза. — Мир без магии — опасное место.
Энн собралась было напомнить Алессандре, что она ей об этом говорила, предупреждала, что шимы на свободе и Магия Приращения не сработает.
— Но, по-моему, вы мне пытались об этом сказать, аббатиса, — промолвила Алессандра, скармливая Энн очередную ложку супа.
Энн в свою очередь пожала плечами.
— Когда меня пытались убедить, что шимы на свободе, я тоже сначала не поверила. Так что мы с тобой обе хороши. Я бы сказала, что с таким воистину ослиным упрямством, сестра Алессандра, есть надежда, что в один прекрасный день ты станешь аббатисой.
Алессандра невольно улыбнулась.
Энн смотрела, как ложка с куском колбасы ныряет в миску.
— Аббатиса, вы действительно нисколько не сомневались, что сестры Света поверят вам, что магия исчезает, и захотят добровольно попытаться бежать вместе с вами?
Энн посмотрела Алессандре прямо в глаза.
— Сомневалась. Хотя и надеялась, что они поверят моим словам, зная, как я ценю правду. Я знала, что существует вероятность того, что от страха они откажутся бежать, независимо от того, поверят мне или нет. Рабы, рабы чего-то или кого-то, невзирая на то, насколько сильно ненавидят свое рабское существование, зачастую цепляются за него, боясь, что альтернатива окажется невыносимой. Посмотри на пьяниц, рабов алкоголя, которые считают нас жестокими, если мы пытаемся заставить их расстаться с рабской зависимостью.
— И что вы собирались предпринять, если сестры Света откажутся избавиться от рабства?
— Джеган использует их, использует их магию. Когда шимов изгонят и магия восстановится, к сестрам вернется их могущество. И от их рук погибнет много людей, не важно, добровольно сестры будут убивать или по принуждению. В случае отказа сбросить рабские оковы и бежать со мной все они должны были умереть.
— Так-так, аббатиса, — выгнула бровь сестра Алессандра. — Как выяснилось, не больно-то мы с вами друг от друга отличаемся. Для сестры Тьмы это тоже было бы веским основанием.
— Обычный здравый смысл. Под угрозой жизнь огромного количества людей, — Энн жутко хотела есть и с тоской поглядывала на ложку с куском колбасы, торчавшую из почти полной миски.
— Ну так почему же вас тогда смогли поймать?
Энн вздохнула:
— Потому что я не думала, что они мне солгут. Солгут в таком важном деле. Хотя это и не повод убивать их, но из-за этого становится чуть легче выполнить еще неприятную обязанность.
Алессандра наконец скормила Энн следующую ложку. На сей раз Энн заставила себя жевать медленно, наслаждаясь вкусом.
— Ты по-прежнему можешь бежать со мной, Алессандра, — спокойно сказала Энн, прожевав.
Алессандра выудила что-то из миски и отложила в сторону. И снова принялась помешивать суп.
— Я уже говорила, что это невозможно.
— Почему? Потому что Джеган тебе так сказал? Сказал, что он по-прежнему в твоем разуме?
— Это одна из причин.
— Алессандра, Джеган пообещал тебе, что, если ты будешь заботиться обо мне, он не будет отправлять тебя в палатки солдат в качестве шлюхи. Ты сама мне об этом говорила.
Алессандра перестала помешивать, в глазах ее заблестели слезы.
— Мы принадлежим Его Превосходительству. — Она коснулась рукой золотого кольца в губе — отличительного знака рабов Джегана. — Он может делать с нами все, что пожелает.
— Алессандра, он обманул тебя! Сказал, что не станет этого делать, если ты будешь заботиться обо мне. Он соврал. Ты не должна верить лжецу. От этого зависит твое будущее, твоя жизнь! Я тоже допустила подобную ошибку, но ни за что не позволю лжецу еще раз обмануть меня. Если он обманул тебя в этом, то в чем еще он обманывает?
— О чем это вы?
— О том, что будто бы ты никогда не сможешь бежать, потому что он по-прежнему в твоей голове! Его там нет, Алессандра! Точно так же, как он не способен проникнуть в мой разум, он сейчас не способен проникнуть и в твой! Как только шимов изгонят — тогда да, но сейчас — нет! Если ты присягнешь Ричарду, то будешь защищена от сноходца и тогда, когда шимов изгонят. Ты можешь сбежать, Алессандра. Мы можем выполнить наш суровый долг в отношении сестер, которые солгали и предпочли остаться с другим лжецом, а потом сбежать.
Голос сестры Алессандры был так же бесстрастен, как и ее лицо.
— Вы забываете, аббатиса, что я — сестра Тьмы, которая принесла обет Владетелю.
— В обмен на что, Алессандра? Что Владетель Подземного мира предложил тебе? Что такого он предложил, что может быть лучше вечности в Свете?
— Бессмертие.
Энн сидела, глядя в немигающие глаза Алессандры. Снаружи смеялись и развлекались на свой манер солдаты, некоторые из которых надругались над этой беспомощной пятисотлетней сестрой Тьмы. В палатку доносились запахи, и приятные, и мерзкие: тушеного чеснока, жареного мяса, горящей шерсти, сладковатый дымок березовых дров от ближайшего костра.
Энн тоже не отвела взгляда.
— Алессандра, Владетель лжет тебе.
В глазах сестры что-то мелькнуло.
Поднявшись, она выплеснула почти полную миску на землю снаружи палатки.
У самого выхода сестра Алессандра обернулась.
— Можешь сдохнуть, с голоду, старуха! Я скорее вернусь в солдатские палатки, чем буду выслушивать твои поносные слова!
В тишине одиночества, страдая душой и телом, Энн молилась Создателю, прося его даровать сестре Алессандре шанс вернуться к Свету. Молилась она и за сестер Света, тоже отныне потерянных, как и сестры Тьмы.
Отсюда, из темной и пустой палатки, где она одиноко сидела, прикованная к столбу, ей казалось, что мир сошел с ума.
— Благой Создатель, что же ты натворил? — плакала Энн. — Или это тоже все ложь?
Глава 58
Далтон торопливо прошел к верхнему столу и улыбнулся Терезе. Она казалась одинокой и покинутой. При виде мужа Тереза просветлела. Он сильно опоздал.
Последнее время они виделись очень редко, но Тереза все понимала.
Перед тем как сесть, Далтон нагнулся и поцеловал ее в щеку.
Министр бросил на Кэмпбелла быстрый взгляд и вернулся к своему занятию переглядкам с дамой, сидевшей за правым столом. Похоже, дамочка ухитрялась делать приглашающие жесты куском мясного рулета. Министр улыбался.
Многих женщин невоздержанность Бертрана не только не отталкивала, но даже, напротив, привлекала. Некоторых женщин неудержимо влечет осязаемое проявление мужественности, каким бы несвоевременным оно ни было, — вероятно, это объясняется неким определенным складом психики. Дам пьянило ощущение опасности, жажда запретного.
Надеюсь, тебе было не слишком скучно, — шепнул Далтон Терезе и на мгновение замер под ее преданным любящим взглядом.
Улыбнувшись жене, Далтон вновь напустил на себя привычное безмятежное выражение с легким оттенком озабоченности, означающей погруженность в дела. Он залпом осушил бокал вина, желая побыстрее скинуть напряжение.
— Я просто скучала по тебе, вот и все. Бертран рассказывал анекдоты, — Тереза залилась краской. — Но я не могу их тебе пересказать. Во всяком случае, не здесь. — На ее лице заиграла улыбка. Обычная шаловливая улыбка. — Может, когда придем домой?
Далтон деланно улыбнулся в ответ, занятый мыслями о предстоящих серьезных делах.
— Если я приду не слишком поздно. Мне еще нужно разослать ряд посланий. Произошло... — Усилием воли он заставил себя прекратить барабанить по столу. — Произошло кое-что очень важное, судьбоносное.
— Что? — заинтриговано наклонилась к нему Тереза.
— У тебя быстро растут волосы, Тэсс. — Сейчас длина ее волос уже соответствовала ее нынешнему статусу, но Далтон не мог удержаться от подсказки:
— Мне кажется, они могут отрасти гораздо длиннее.
— Далтон... — Тереза широко распахнула глаза — кажется, она догадалась, о чем речь. — Далтон, это имеет какое-то отношение к... к тому, о чем ты всегда мне говорил...
Далтон остановил ее скорбным суровым взглядом.
— Прости, солнышко, мне не следовало опережать события. Возможно, я выдаю желаемое за действительное. Потерпи, сама все скоро услышишь. Лучше узнавать такие новости из уст министра.
Госпожа Шанбор метнула взгляд на женщину с мясным рулетом. Женщина, прикинувшись, что занята лишь беседой со своими соседями по столу, завесила лицо волосами. Хильдемара одарила убийственным взглядом Бертрана и обратилась через него к Далтону:
— Что ты слышал?
Далтон промокнул вино с губ и положил салфетку на колени. Он предпочел не говорить сразу самое важное, а потому начал совсем с другого:
— Магистр Рал с Матерью-Исповедницей трудятся от зари до зари, ездят из города в город, беседуют с толпами, жаждущими их услышать. От одного только вида Матери-Исповедницы все приходят в трепет. Боюсь, народ отвечает ей большей теплотой, чем мы рассчитывали. То, что она недавно вышла замуж, помогло ей завоевать сердца и любовь очень многих. Народ повсюду приветствует счастливых новобрачных. Публика сбегается со всех окрестностей в те города, где выступают Мать-Исповедница с Магистром Ралом.
Скрестив руки, Хильдемара высказала все, что думает по поводу счастливой четы, не выбирая выражений.
Прислуга и те, кто работал в поместье, отлично знали невоздержанность госпожи Шанбор на язык, однако народ считал ее пречистой дамой, с чьих уст не могут сорваться никакие грубые слова. Хильдемара знала, какова ценность популярности. Когда она — госпожа Шанбор, любящая супруга министра культуры, защитница жен и матерей — отправлялась в поездку по стране, рассказывая гражданам о добрых делах своего мужа — а попутно продолжая культивировать тесные взаимоотношения с богатыми пекарями, — ее встречали с раболепием не меньшим, чем Мать-Исповедницу.
И теперь ей больше, чем когда бы то ни было, нужно безупречно сыграть свою роль, если они хотят добиться успеха.
Далтон выпил еще вина и продолжил:
— Мать-Исповедница с Магистром Ралом несколько раз встречались с Директорами, и я слышал, что Директора выразили свое удовлетворение честными условиями, предложенными Магистром Ралом, его доводами и благородством цели.
Кулаки Бертрана сжались. Желваки на скулах напряглись.
— Во всяком случае, — добавил Далтон, — в присутствии Магистра Рала выражали удовлетворение. После того, как Магистр Рал отправился в поездку по стране, Директора, по здравому размышлению, изменили свои позиции.
Далтон пристально посмотрел в глаза министру и Хильдемаре, желая удостовериться, что целиком овладел их вниманием, и лишь затем продолжил:
— И это большая удача, если учесть то, что только что произошло.
Министр, в свою очередь, внимательно посмотрел на Далтона:
— И что же произошло?
Далтон под столом нашарил руку Терезы.
— Министр Шанбор, госпожа Шанбор, с прискорбием должен сообщить вам, что Суверен скончался.
Вздрогнув от неожиданности, Тереза ахнула и тут же прикрыла лицо салфеткой, чтобы гости не видели ее слез, — она не могла позволить себе плакать на публике.
Бертран впился взглядом в Далтона.
— А я считал, что ему стало лучше.
Министр вовсе не желал выразить свое недовольство, однако в его взгляде явственно читалось подозрение: неужели Далтону хватило духу совершить такое и если хватило — то с чего это вдруг Далтон отважился на подобный дерзкий шаг?
Министр, безусловно, был доволен столь своевременной кончиной старого Суверена, но любой намек на то, что смерть правителя была вызвана не слишком естественными причинами, способен разрушить все, ради чего они трудились так долго и упорно.
Далтон, нисколько не смутившись, наклонился к министру.
— У нас серьезные трудности. Слишком многие хотят проставить кружок, проголосовать за Магистра Рала. Мы должны превратить это в выбор между возлюбленным великодушным Сувереном и человеком, который — вполне возможно держит в сердце злые намерения. Как мы уже предварительно обсуждали, мы должны произвести поставки нашему... пекарю согласно договоренности. Теперь нам следует занять более жесткую позицию в отношении союза с Магистром Ралом, несмотря на весь сопряженный с этим риск. — Далтон заговорил еще тише:
— Нам нужно, чтобы ты занял эту позицию как Суверен. Ты должен стать Сувереном и огласить эти слова.
Бертран расплылся в улыбке.
— Далтон, мой верный и могучий помощник, ты только что заслужил очень важное назначение — пост министра культуры очень скоро сделается вакантным. Наконец-то все стало на свои места.
На лице Хильдемары читалось изумленное — но довольное — недоверие. Она знала, сколько охранных рубежей возведено вокруг Суверена. Знала — потому что сама пыталась пробиться сквозь них и не смогла.
Судя по выражению ее лица, она уже видела себя в роли жены Суверена, боготворимой, как добрый дух в мире живых. Ее слова обретут весомость куда большую, чем какой-то супруги министра, положение которой буквально мгновение назад было очень высоким, а теперь казалось мелким и недостойным.
Хильдемара, перегнувшись через мужа, нежно схватила Далтона за запястье.
— Далтон, мальчик мой, ты куда лучше, чем я думала, — а я ценила тебя очень высоко. Я и представить себе не могла, что возможно... — Она улыбнулась и замолчала.
— Я выполняю мой долг, госпожа Шанбор, независимо от сложности задания. Я знаю, что важен лишь результат.
Хильдемара еще раз сжала ему руку. Далтон еще ни разу не видел, чтобы она была так довольна его деятельностью. За решение проблемы с Клодиной Уинтроп он не удостоился и кивка.
Кэмпбелл повернулся к жене. Он был осторожен — его шепота Тереза не слышала.
— Тэсс, ты в порядке? — Он нежно обнял ее за плечи.
— Ой, Далтон, как мне его жалко! — всхлипнула Тереза. — Нашего несчастного Суверена. Да позаботится Создатель о его душе в том чудесном месте, куда он попал в загробном мире!
Бертран сочувственно коснулся руки Терезы:
— Хорошо сказано, дорогая. Очень хорошо. Вы великолепно выразили то, что чувствует сейчас каждый.
Состроив скорбную мину, Бертран встал из-за стола. Он молча стоял, склонив голову и сложив перед собой руки. Хильдемара подняла палец. Арфа смолкла. Смех и разговоры начали утихать: гости поняли — происходит нечто экстраординарное.
— Мои добрые граждане Андерита, я только что получил очень скорбную весть. С сегодняшней ночи мы — потерянный народ, лишившийся Суверена.
В зале, вопреки ожиданиям Далтона, вместо шепотков повисло мертвое молчание. И тут Далтон впервые за все это время по-настоящему осознал, что он родился и прожил всю жизнь в царствование старого Суверена. Завершилась целая эпоха. Должно быть, многим в этом зале пришла в голову та же мысль.
Бертран, на которого были устремлены глаза всех присутствующих, заморгал, словно стараясь сдержать слезы. Когда он заговорил, голос его был печальным и тихим.
— Давайте же склоним головы и помолимся, дабы Создатель принял душу нашего возлюбленного Суверена в почетные чертоги, ибо он заслужил это своими добрыми деяниями. А затем я буду вынужден вас покинуть, чтобы срочно призвать Директоров к их долгу. Сейчас, когда Магистр Рал и император Джеган настаивают на союзе с нами, ввиду нависших над нами черных туч войны, я буду просить от имени народа Андерита, дабы Директора провозгласили нового Суверена нынче же ночью. И позаботились, чтобы, каков бы ни был их выбор, к утру этот ничтожный человек был посвящен в Суверены и вновь связал наш народ с самим Создателем, дабы мы обрели то руководство, которое наш старый и доброжелательный Суверен ввиду преклонных лет не мог обеспечить нам.
— Далтон, — дернула его за рукав Тереза, глядя на Бертрана Шанбора круглыми, полными благоговения глазами, — ты понимаешь, что нашим новым Сувереном скорее всего будет он?
Далтон ласково положил руку ей на плечо.
— Мы можем на это надеяться, Тэсс.
— И молиться за это, — прошептала она со слезами на глазах.
Бертран воздел руки перед растерянной толпой.
— О, добрые люди, склоните вместе со мной голову в молитве!
Как только Франка вошла в кабинет, Далтон быстро взял ее за руку и захлопнул дверь.
— Милая Франка, как же я рад видеть тебя! Мне необходимо поговорить с тобой. Давненько мы с тобой не виделись. Спасибо, что пришла.
— Ты сказал, это важно.
— Да, важно. Пожалуйста, присаживайся, — жестом предложил он.
Франка расправила платье и уселась на обитый кожей стул перед его столом.
Далтон присел на край стола, желая придать встрече менее формальный характер.
На столе что-то лежало. Далтон рассеянно посмотрел на книжонку Йозефа Андера и отодвинул ее подальше — чтоб не мешала.
Франка обмахивала лицо.
— Здесь так душно, Далтон! Ты не мог бы приоткрыть окно?
Солнце едва взошло над горизонтом, но на улице уже стояла жара. Франка была права — денек обещал быть горячим. Улыбнувшись, Далтон обошел стол и раскрыл окно нараспашку. Оглянувшись, он заметил ее настойчивый жест и распахнул остальные два окна.
— Спасибо, Далтон. Очень любезно с твоей стороны. Ну, что там за важное дело?
Далтон снова примостился на краешке стола и посмотрел сверху вниз на чародейку.
— На вчерашнем пиру тебе удалось что-нибудь услышать? Это был важный вечер, учитывая трагическое объявление. И мне бы очень помогло, если бы ты могла рассказать мне, что услышала.
Франка печально открыла маленький кошелечек, привязанный к запястью, вынула оттуда четыре золотых и протянула ему:
— Вот. Это то, что ты мне заплатил с тех пор, как... как у меня возникли сложности с моим даром. Я их не заработала. Я не в праве оставлять себе твои деньги. Извини, что тебе пришлось самому вызывать меня сюда, — я должна была вернуть их раньше.
Далтон знал, насколько Франка нуждается в деньгах. Раз ее дар не действует, то и работы у нее нет. Франка на грани разорения. Мужчины у нее нет, а значит, она вынуждена либо зарабатывать себе на хлеб, либо голодать. Значит, если она возвращает деньги, случилось действительно что-то серьезное.
— Нет-нет, Франка! — оттолкнул ее руку Далтон. — Мне не нужны твои деньги...
— Это не мои деньги. Я ничего не сделала, чтобы заработать их. Я не имею на них права.
Она снова протянула монеты. Далтон ласково взял обеими руками ее ладонь.
— Франка, мы с тобой старые добрые друзья. И вот что я тебе скажу: если ты считаешь, что этих денег не заработала, я дам тебе возможность заработать их прямо сейчас. Я же сказала тебе — я не могу...
— Твой дар для этого не потребуется. Есть кое-что другое, что ты можешь предложить.
Франка отпрянула.
— Далтон! Ты женат! На красивой молодой женщине...
— Нет-нет! — воскликнул застигнутый врасплох Далтон. — Нет, Франка! Извини, что невольно заставил тебя подумать, будто я... Прости, я просто недостаточно четко выразился.
Далтон считал Франку женщиной интересной, привлекательной и весьма необычной, но подобная мысль ему и в голову не приходила, даже если б пришла, он не стал бы ничего предлагать, и все же он огорчился: неужели Франка считает, что близость с ним столь... столь отвратительна.
Франка успокоилась и уселась поудобней.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Правду.
— А-а! Ну, Далтон, правда правде рознь. От одной неприятностей больше, от другой — меньше.
— Мудро сказано.
— Так какую же правду ты желаешь узнать?
— Что не так с твоей магией?
— Она не действует.
— Это я знаю. Я хочу знать почему.
— Подумываешь податься в волшебники, Далтон?
Стиснув руки, он глубоко вздохнул:
— Франка, это важно. Мне необходимо знать, почему твое волшебство не действует.
— Зачем?
— Потому что мне нужно знать, произошло это только с тобой или что-то не так с магией в целом. Магия — важный элемент жизни очень многих в Андерите. Если она не действует, мне следует знать об этом, чтобы власти были к этому готовы.
Взгляд Франки несколько смягчился.
— Так что же не так с магией и насколько это всеобъемлюще?
Она снова помрачнела:
— Не могу сказать.
— Франка, мне действительно надо знать. Пожалуйста!
— Далтон, — посмотрела она на него, — не проси меня...
— Я прошу.
Некоторое время Франка сидела, уставясь в пол. Наконец взяла его руку и вложила в ладонь четыре золотых, а потом встала и посмотрела ему в глаза.
— Я скажу тебе, Далтон, но денег не возьму. За такого рода вещи я денег брать не буду. Я расскажу тебе только потому, что я... потому что ты друг.
В этот момент Франка выглядела так, будто ее только что приговорили к смерти.
Далтон кивнул на стул, она снова села.
— Я очень ценю это, Франка. Правда ценю.
Она кивнула, не поднимая головы.
— С магией что-то не так. Поскольку ты ничего в этом не понимаешь, я не буду морочить тебе голову подробностями. Тебе важно знать одно: магия умирает. В точности как исчезла моя магия, так исчезла вся. Умерла — и исчезла.
— Но почему? С этим можно что-то сделать?
Франка задумалась, покачала головой.
— Нет. Боюсь, что нет. Конечно, я не могу быть уверена до конца, но практически точно знаю, что сам Волшебник первого ранга погиб, пытаясь поправить дело.
Далтон был поражен. Это немыслимо!
Пожалуй, эта новость куда более значительная, чем смерть Суверена. Что значит смерть человека в сравнении со смертью магии?
— Но она вернется? Произойдет что-то, что... Ну, не знаю... вылечит это?
— Не знаю. Как я сказала, человек куда более сведущий в волшебстве не сумел поправить дело, так что я склоняюсь к мысли, что это необратимо. Возможно, магия и вернется, но, боюсь, уже слишком поздно.
Читать бесплатно другие книги:
