Пятое Правило Волшебника, или Дух Огня Гудкайнд Терри

Глава 62

Далтон улыбался, стоя возле сделанного из черного ореха восьмиугольного стола в реликварии Комитета Культурного Согласия. Здесь на стенах располагались вещи, принадлежавшие бывшим Директорам: одежда, небольшие предметы, карандаши, торговые книги, записи.

Далтон просматривал нечто более интересное — доклады, которые он потребовал от Директоров.

Какие бы чувства Директора ни испытывали, они держали их при себе.

Публично же они вынуждены были теперь всячески поддерживать нового Суверена. Им недвусмысленно дали понять, что само их существование зависит лишь от их энтузиазма в поддержке Суверена.

Читая обращения, которые должны были сделать Директора, Далтон с раздражением оглянулся на шум, что доносился с площади сквозь окно. Похоже на разъяренную толпу. Видимо, кто-то произносит очередную речь против Магистра Рала и Матери-Исповедницы.

Следуя за высокочтимыми лицами вроде Директоров, обыватели теперь сами принялись за то, что им скормили. Хотя Далтон и ожидал этого, он не переставал изумляться: достаточно повторить что-то множество раз устами множества людей, и это становится всеобщей непререкаемой истиной. Источник в процессе теряется, поскольку великое множество народу в конце концов начинает верить, что это их собственные мысли. Будто бы мысли и впрямь когда-нибудь приходят в их безмозглые головы.

Далтон брезгливо фыркнул. Ослы они все и заслуживают уготованной им участи. Теперь они принадлежат Имперскому Ордену. Во всяком случае, скоро будут.

Выглянув в окно, он увидел двигающуюся по городской площади толпу. Всю ночь лил дождь, но теперь с неба сеялась лишь мелкая морось, и народ возвращался на площадь. Ночной ливень смыл с булыжной мостовой два пятна сажи, оставшихся на том месте, где сгорели два человека.

Толпа, естественно, обвинила в трагедии Магистра Рала, обрушившего на них свой гнев. Далтон сам приказал своим людям, обвинить в этом д'харианца, прекрасно понимая, что тяжесть обвинения перевесит отсутствие улик.

Что произошло на самом деле, Далтон не знал. Единственное, что ему было известно, — этот случай далеко не первый. Но что бы это ни было, несчастье случилось на удивление вовремя. Оно отлично дополнило речь Директора Прево.

Далтон размышлял, не связаны ли эти возгорания с тем, что говорила Франка об исчезновении магии. Он не мог понять, как такое может быть, но сомневался, что чародейка рассказала ему все. Последнее время она вела себя на редкость странно.

Далтон обернулся на стук в дверь. Вошел Роули и поклонился.

— В чем дело?

— Министр, — проговорил Роули, — эта... женщина здесь. Та, что прислал император Джеган.

— Где она? Там, дальше по коридору. Пьет чай.

Далтон поправил ножны. С этой бабой шутки плохи. Говорят, она гораздо могущественнее других. Даже самой Франки. И Джеган заверил его, что в отличие от Франки она по-прежнему полностью владеет своим даром.

— Отвези ее в поместье. Предоставь лучшие покои. Если она тебе... — Далтон вспомнил о способности Франки к подслушиванию. — Если она тебе на что-то пожалуется, позаботься, чтобы все было так, как она захочет. Она — очень важная гостья, и обращаться с ней следует соответственно.

— Да, министр, — поклонился Роули.

Далтон заметил, как Роули улыбнулся уголком губ. Он тоже знал, зачем эта женщина здесь. И с нетерпением ждал того, что произойдет.

Далтон хотел поскорее покончить с делом. Действовать требуется крайне осторожно. Придется выжидать подходящего момента. Форсировать события нельзя, иначе вся затея пойдет прахом. Но если они все проделают как надо, успех будет грандиозным. Признательность Джегана им обеспечена.

— Я ценю вашу щедрость.

Далтон обернулся на женский голос. Гостья вошла в дверь. Роули шагнул в сторону, уступая ей дорогу.

Перед Далтоном стояла женщина средних лет, с темными, припорошенными сединой волосами. Простое темно-синее платье облегало плотную фигуру. Платье было длинное и закрытое.

Улыбка чуть тронула ее губы, но отчетливо сияла в карих глазах. Такой мерзкой ухмылки Далтон не видывал отродясь. Улыбка беззастенчиво демонстрировала колоссальное высокомерие. Из-за морщинок в уголках рта и глаз самодовольная усмешка, казалось, навечно приклеена к ее лицу.

В нижней губе было продето золотое кольцо.

— И вы будете?.. — спросил Далтон.

— Сестра Пантея. Прибыла сюда, чтобы поставить мой дар на службу Его Превосходительству императору Джегану. — Тихий поток слов был пронизан арктическим холодом.

— Министр культуры Далтон Кэмпбелл, — кивнул Далтон. — Спасибо, что приехали, сестра Пантея. Мы весьма признательны вам за то, что вы любезно согласились оказать нам вашу незаменимую помощь.

Сестру Пантею прислали, чтобы она поставила свой дар на службу Далтону Кэмпбеллу, но он не счел нужным на это указывать. Далтону не было необходимости напоминать гостье, что золотое кольцо в губе у нее, а не у кого-нибудь другого.

Этот факт был очевиден для обоих.

Далтон обернулся на донесшиеся в окно крики, подумав, что это родители и родственники погибших прошлой ночью вернулись к месту гибели своих близких.

Сюда все утро приходили люди и возлагали цветы и другие подношения на место гибели тех двоих, пока площадь не стала походить на гротескную садовую свалку.

И горестные вопли то и дело оглашали серый день.

Сестра Пантея вернула Далтона к делам насущным.

— Мне нужно увидеть тех, кто избран осуществить деяние.

— Вон, Роули, — указал Далтон, — один из них.

Не говоря ни слова, она без всякого предупреждения впечатала ладонь в лоб Роули. Пальцы скользнули в рыжую шевелюру, и сестра Пантея вцепилась Роули в голову, будто собиралась почистить ее, как спелую грушу. Роули широко раскрыл глаза и задрожал всем телом.

Сестра бормотала какие-то непонятные слова, и каждое слово, казалось, врастало в Роули.

На последней фразе сестра быстро ударила Роули по голове. Тихо вскрикнув, юноша осел, будто лишившись костей.

И почти тут же поднялся и потряс головой. Затем улыбнулся и как ни в чем не бывало отряхнул темно-коричневые брюки. Заметных изменений в нем не было, несмотря на добавленную ему убийственную силу.

— Остальные? — спросила колдунья.

— Роули отведет вас к ним, — отмахнулся Далтон. Она слегка поклонилась.

— Что ж, тогда всего доброго. Я немедленно займусь этим. Император также пожелал, чтобы я передала вам, что он рад оказать содействие. Так или иначе, силой или магией, но участь Матери-Исповедницы решена.

Повернувшись, сестра Пантея быстро удалилась. Роули шел за ней по пятам.

Далтон подумал, что не слишком расстроится, если никогда больше ее не увидит.

Не успел он вернуться к бумагам, как снова услышал радостные вопли. И то, что он увидел, глянув в окно, оказалось для него полной неожиданностью. На площадь кого-то волокли. Уже находившиеся на площади люди расступались, давая дорогу и приветствуя вновь прибывших. Некоторые несли поленья, ветки, пучки соломы.

Далтон подошел к окну и, упершись ладонями в подоконник, выглянул наружу.

На площадь пожаловал Серии Раяк во главе своих облаченных в белые балахоны приспешников.

Увидев, кого они схватили и приволокли на площадь, и поняв, кто кричит, Далтон громко ахнул.

Сердце бешено заколотилось от ужаса. Глядя вниз, он судорожно соображал, что может предпринять. С ним были гвардейцы, настоящие гвардейцы, а не солдаты андерской армии, но всего две дюжины. Он понял, что это бесполезная затея. Хоть они и вооружены до зубов, у них нет ни малейшего шанса совладать с многотысячной толпой на площади. Далтон не был настолько глуп, чтобы пытаться противостоять разгоряченной толпе. Это лишь верный способ обратить всю ярость на себя. Далтон не осмеливался в этой ситуации противостоять толпе.

Среди приспешников Серина Раяка он заметил человека в темной форме. Стейн.

С леденящим ужасом Далтон понял, почему Стейн здесь и что ему нужно. Он отшатнулся от окна. Нет, он и сам не был лишен жестокости, но то, что сейчас творилось внизу, было поистине чудовищным.

Внезапно сорвавшись с места, Далтон вылетел в коридор и понесся вниз по ступенькам, потом по коридору. Он не знал, что делать, но если можно сделать хоть что-то...

Далтон добежал до входа в здание, укрытого за каменными колоннами. Дальше начиналась лестница. Он остановился в тени, не выходя на улицу, оценивая ситуацию.

Внизу, на площадке посреди лестницы, несли охрану гвардейцы — чисто символическая защита. Такая толпа запросто сметет охрану, и Далтон не осмеливался дать разгоряченной толпе повод обратить гнев против него.

Какая-то женщина, таща за собой мальчонку, протолкалась вперед и встала перед толпой.

— Меня зовут Нора! — прокричала она. — А это мой сын Брюс. Из-за ведьм он — это все, что у меня осталось! Мой муж Джулиан утонул из-за черного проклятия ведьмы! Моя чудесная доченька Бетани была сожжена заживо заклинанием ведьмы!

Мальчик Брюс, всхлипнув, пробормотал, что это правда, и расплакался. Серин Раяк взял женщину за руку.

— Вот жертва Владетелева колдовства! А вот и другая! — указал он на стоявшую в первом ряду завывающую женщину. — Многие из вас пострадали от проклятий и ворожбы ведьм и колдунов! Ведьмы — орудия Владетеля мертвых!

По настроению толпы Далтон понимал — добром дело не кончится, но решительно не знал, как можно этому помешать.

В конце концов, именно для этого он и выпустил из темницы Серина Раяка: чтобы раздувал гнев масс против магии. Ему было нужно, чтобы народ настроили против владеющих волшебством, чтобы их считали злом. А кто лучше фанатика способен разжечь такую ненависть?

— А вот и ведьма! — ткнул Серии Раяк в женщину, чьи руки были скручены за спиной и которую Стейн держал за волосы. — Она — орудие Владетеля! Орудие зла! Она творит черные заклинания, чтобы навредить всем вам!

Толпа взревела, требуя мести.

— Как нам поступить с ведьмой? — возопил Серии Раяк.

— На костер! На костер! На костер! — принялась скандировать толпа.

Серин Раяк воздел руки к небу:

— Создатель, мы предаем эту женщину в твои руки! Если она невинна, избавь ее от смерти! Если же она виновна в колдовстве — испепели ее!

Пока несколько мужчин устанавливали столб, Стейн швырнул пленницу на землю, поднял ей голову, схватил за волосы и достал нож.

Далтон, не дыша и не моргая, широко раскрыв в ужасе глаза, смотрел, как Стейн вспарывает Франке кожу на лбу от уха до уха. Когда Стейн снял с нее скальп, душераздирающий крик Франки пронзил Далтона до костей.

Слезы струились по его щекам, как кровь по лицу Франки. Истошно визжащую от боли и безграничного ужаса женщину подняли и привязали к столбу. Сквозь кровавую маску виднелись лишь белки глаз.

Франка не кричала о своей невиновности, не молила сохранить ей жизнь. Она просто визжала, парализованная ужасом.

Вокруг нее укладывали дрова и солому. Толпа напирала, желая оказаться как можно ближе к жертве, чтобы рассмотреть получше. Некоторые тянули руки и касались бегущей по ее лицу крови, желая доказать свою силу, прежде чем ее отправят к Владетелю.

Ужас схватил Далтона за глотку и заставил спуститься на несколько ступенек.

Сквозь толпу пробирались мужчины с факелами. Серин Раяк, бешеный от ярости, взобрался на кучу дров и соломы у ног Франки и орал ей в лицо всякие гадости, обзывая по-всякому и обвиняя во всевозможных грехах.

Далтон, беспомощно стоя на ступеньках, знал, что все это ложь. Франка совсем не такая и ничего подобного никогда не делала.

И тут произошло нечто весьма удивительное. С серого неба спикировал ворон и злобно вцепился когтями Серину Раяку в волосы.

Серин завопил, что это прислужник ведьмы явился защищать свою хозяйку.

Толпа в ответ принялась швыряться в птицу чем попало, а Серин Раяк пытался согнать ее со своей головы. Ворон хлопал крыльями и каркал, но крепко держался за шевелюру Раяка.

С пугающей решимостью, заставившей Далтона подумать, что птица — и впрямь прислужник Франки, огромный черный ворон метко клюнул Серина в единственный глаз.

Раяк, завопив от боли и ярости, рухнул с окружавшей Франку кучи дров. И как только он упал, толпа принялась швырять факелы.

Вокруг несчастной Франки взметнулось пламя, и она издала такой вопль, какого Далтон еще никогда не слышал. Ветер донес до него запах горящей плоти.

И тут Франка, охваченная ужасом, болью, сгорающая в пламени, повернула голову и увидела стоявшего на ступеньках Далтона.

Она выкрикнула его имя. За ревом толпы он не слышал голоса, но прочел по ее губам.

Она закричала снова, закричала, что любит его.

Когда Далтон понял это, у него оборвалось сердце.

Пламя лизало ее тело. Франка кричала — кричала страшно, как кричат потерянные души в мире смерти.

Далтон стоял, тупо глядя на происходящее, понимая лишь, что тоже кричит, схватившись за голову.

Толпа напирала, желая почуять горящую плоть, увидеть, как обугливается кожа. Люди впадали в экстаз, глаза их горели безумием. Под натиском толпы тех, кто пробился в первые ряды, так близко прижало к костру, что многим опалило брови, но и это вызвало такие же восторги, как и зрелище горящей ведьмы.

А на земле ворон жестоко клевал безглазого, всеми позабытого Серина Раяка.

Раяк слепо размахивал руками, пытаясь прогнать мстительную птицу. Огромный клюв, мелькая между его рук, рвал, выворачивал и тянул с лица куски плоти.

Толпа снова начала швыряться в птицу всем, что попадалось под руку. Ворон, казалось, начал слабеть и беспомощно забил крыльями, и тут в него полетело все — от башмаков до горящих веток.

Далтон, всхлипывая, обнаружил, что по непонятной ему самому причине, зная наверняка, что ворон тоже вот-вот погибнет, вопреки всему криком подбадривает птицу.

И когда казалось, что бесстрашному ворону-мстителю уже конец, на площадь влетела лошадь без седока. Она отчаянно лягалась и вставала на дыбы, расшвыривая людей в стороны, раня, дробя кости, пробивая головы. Прижав уши, золотисто-ореховая лошадь со злобным ржанием рвалась к центру площади.

Напуганный народ хотел бы дать ей дорогу, но уже не мог разойтись, подпираемый сзади.

Лошадь словно взбесилась от ярости и принялась топтать всех, кто попадался на ее пути. Далтон сроду не слышал, чтобы лошадь рвалась к огню.

Когда лошадь добралась до свалки вокруг Раяка, ворон последним отчаянным усилием забил огромными крыльями и взлетел лошади на спину. Лошадь повернулась, и на какое-то мгновение Далтону показалось, что на ней сидит еще одна птица, что там два черных ворона, но потом он сообразил, что это всего лишь черное пятно на лошадином крупе.

Ворон же вцепился лошади в гриву чуть выше холки, кобыла в последний раз встала на дыбы и понеслась во всю прыть. Те, кто мог убраться с ее пути, убрались. Тех же, кто не смог, разъяренная скотина затоптала.

Крики Франки наконец смолкли. Далтон, стоя в одиночестве на ступеньках, отсалютовал золотисто-ореховой кобыле и ворону-мстителю, уносящимся на полном галопе прочь от центра города.

Глава 63

Беата, прищурившись, смотрела на разгорающийся на горизонте рассвет. Как приятно сознавать, что солнце вот-вот снова засияет над степью. Шедший последние несколько дней дождик изрядно надоел. Теперь же на золотистом восточном небосклоне виднелось лишь несколько темных тучек, похожих на детский рисунок углем. Казалось, что с каменного основания Домини Диртх можно вечно смотреть на простиравшиеся под огромным небесным сводом бескрайние степи.

Приглядевшись получше, Беата поняла, что Эстелла не зря позвала ее наверх.

Вдали виднелся приближающийся всадник. Он выскочил на голую полосу и несся прямо на них. Всадник был еще довольно далеко, но, судя по тому, как он гнал лошадь, явно не собирался останавливаться. Беата дождалась, пока он подъедет поближе, сложила ладони рупором и закричала:

— Стоять! Не приближаться!

Но всадник не послушался. Скорее всего он был еще слишком далеко и не слышал окрика. Равнина обманчива. — Что нам делать? — спросила Эстелла, которая еще ни разу не видела, чтобы, кто-то приближался к посту так быстро да еще с таким видом, будто не намерен останавливаться вовсе.

Беата уже привыкла командовать андерцами, привыкла к тому, что к ней обращаются за инструкциями. Беата не только привыкла к власти, но и наслаждалась ею.

Ирония судьбы. Бертран Шанбор издал законы, позволившие Беате вступить в армию и командовать андерцами, и Бертран же вынудил ее этими законами воспользоваться. Девушка ненавидела его, и в то же время он был ее невольным благодетелем. Теперь, когда Бертран Шанбор стал Сувереном, Беата пыталась, как повелевал ей долг, испытывать к нему лишь любовь, хоть это и было чрезвычайно трудно.

Вчера вечером сюда прибыл капитан Тольберт с несколькими д'харианскими солдатами. Они объезжали все Домини Диртх, чтобы собрать голоса отделений, дежуривших у оружия. Беата обсуждала это с подчиненными, и хотя она и не видела, кто как проголосовал, знала: все ее отделение проставило крест.

После встречи и беседы с Магистром Ралом Беата всей душой чувствовала, что он хороший человек. И Мать-Исповедница тоже оказалась куда добрее, чем ожидала Беата. И все же Беата и ее солдаты гордились тем, что они — солдаты армии Андерита, лучшей армии мира, как говорил им капитан Тольберт. Армии, не знавшей поражений с незапамятных времен и непобедимой и сейчас.

Теперь Беата была облечена ответственностью. Она — солдат и отныне пользуется уважением, как и велит закон Бертрана Шанбора. И не желает никаких перемен.

Пусть ее решение было в пользу Бертрана Шанбора, их нового Суверена, и против Магистра Рала, но Беата гордо проставила крест.

Эммелин держалась за било, рядом с ней наготове стоял Карл, ожидая приказа. Беата жестом приказала обоим отойти.

— Это всего лишь одинокий всадник, — сказала она спокойно и властно.

Эстелла огорченно вздохнула:

— Но, сержант...

— Мы — обученные солдаты. Один человек угрозы не представляет. Мы умеем сражаться. Мы прошли боевую подготовку.

Карл поправил меч на поясе, горя желанием проявить свою выучку. Беата, щелкнув пальцами, указала на ступеньки.

— Иди, Карл. Приведи Норриса и Аннетту. И втроем подождите меня внизу. Эммелин, останешься здесь с Эстеллой, но держитесь подальше от била. Я не позволю вам звонить в эту штуку из-за одного всадника. Мы справимся и так. Просто оставайтесь на посту и продолжайте нести дежурство.

Обе девушки откозыряли. Карл, тоже быстро козырнув, понесся вниз, радуясь возможной перспективе сражения. Беата поправила меч и тоже пошла вниз, степенно шагая в более приличествующей ее званию манере.