Главная
Ермишин Олег
Философия религии. Концепции религии в зарубежной и русской философии
Читать онлайн бесплатно

Философия религии. Концепции религии в зарубежной и русской философии Ермишин Олег

* * *

Предисловие
Философия религии и ее проблемы

Наблюдающееся в последнее время возрастание роли религии в современном обществе, разумеется, делает необходимым получение возможно более точного и объективного знания – богословского, религиоведческого и философского – об этой области человеческой жизни. Однако потребность в таком знании имеет отнюдь не только сиюминутные причины социально-политического свойства, но и гораздо более глубокие экзистенциальные основания.

Среди множества борющихся между собой за первенство в структуре человеческого существования сфер, религии принадлежит совершенно особое место. Только здесь эта претензия на первенство оправдана самой идеей данной сферы, осуществляющей, по слову Вл. Соловьева, «связь человека и мира с безусловным началом и средоточием всего существующего»[1]. Можно признавать или не признавать оправданность этой претензии, признавая или не признавая истинность той или иной религии, или ложность их всех, но невозможно просто отмахнуться от этого. Богоборческий пафос таких мыслителей как Бакунин или Ницше как раз говорит об этой невозможности. Занимая то большее, то меньшее место в повседневной человеческой жизни и в культуре, религиозная сфера всегда остается для человечества (как религиозного, так и не– и антирелигиозного) рядом открытых вопросов. Поиски ответов на эти вопросы порождают такие рефлексивные практики, как теологию, религиоведение и, разумеется, философию религии. Именно последней в двух ее вариантах – западноевропейском и русском – и посвящена книга О. Т. Ермишина.

Что же такое философия религии? Вслед за Ю. А. Кимелевым можно различать широкий и узкий смысл данного понятия. В широком смысле философия религии – «это совокупность актуальных и потенциальных философских установок по отношению к религии, концептуализации ее природы и функций, а также философских подтверждений (а также опровержений. – К. А.) существования Бога, философских рассуждений о Его природе и отношении к миру и человеку»[2]. Соответственно, в узком смысле, «это эксплицированное автономное философское рассуждение о Боге и о религии, особый тип философствования»[3]. В зависимости от целей философского исследования, она может выступать либо как философская теология, либо как философское религиоведение, либо как сочетание той и другой формы, при преобладании одной из них[4]. Все эти типы, как увидит читатель, наглядно представлены в книге О. Т. Ермишина. Несмотря на то, что Кимелев осуществлял свою концептуализацию философии религии главным образом на основе западного материала, все эти определения, с рядом поправок, вполне релевантны и для русской мысли. Книга Ермишина непосредственно удовлетворяет указанную им «потребность в… обобщающих работах, посвященных истории западной философии религии, а также русской религиозной философии». Впрочем, термин «русская религиозная философия» в данном контексте не очень удачен. Термин этот постепенно превращается в расхожий штамп и чуть ниже я попытаюсь придать ему некоторое предметное значение, которое он может получить, на мой взгляд, только в контексте рассмотрения целостной системы рефлексивных структур религиозной традиции. Представляется, что говорить о философии религии в России в данном контексте более оправданно. Примем эти исходные определения и попытаемся их уточнить, а, местами, и поправить.

Не отрицая тесной связи европейской и русской философской традиции, укажем все же на особенности русской мысли. Особенности эти определяются религиозным (отличие православия от западных вариантов христианства) и культурным (сложными наслоениями византийских, западных и восточных элементов на славянский субстрат) своеобразием России, как некоторой данностью, исходной точкой, субстратом и одновременно предметом философского размышления. Насколько это размышление было адекватно своему предмету – другой, требующий отдельного рассмотрения вопрос. Тем не менее, неслучайно, что русская философия в общем смысле, как «философия в России» (так же, как и русская литература, живопись, музыка и т. д.) возникает только «после Петра», тогда, когда русская мысль, подобно всей «высокой» русской культуре, принимает европейские нормы и ценности. Однако ее отличие от других сфер русской культуры состоит в том, что подлинное ее начало, как именно «русской философии» следует отсчитывать с того момента, с которого она сделала это событие предметом рефлексии. Однако и здесь она опиралась на европейскую мысль, прежде всего, в силу того, что в древнерусской культуре самостоятельной философской традиции (я говорю об эксплицитном философствовании, а не о так или иначе выраженных мировоззренческих интуициях) не возникло, и позднейшие русские философы (данный факт отнюдь не умаляет их оригинальности) в поисках образцов вынуждены были так или иначе обращаться к все той же европейской традиции. Это касается и философии религии.

В России, как и в Европе, шел интенсивный процесс становления философии религии как особой дисциплины, имела место преемственность в постановке вопросов и развитии или пересмотре основных идей, происходило накопление и уточнение философского знания о религии, развитие соответствующего терминологического аппарата.

В то же время следует отметить, что в этом отношении русской мысли свойственна некоторая особенность. С одной стороны, в ней очевидным образом присутствует тот комплекс проблем и тем, который в европейской мысли традиционно относился к сфере философии религии. При этом русские философы вполне сознают внутреннее единство этого комплекса. Но, с другой стороны, само словосочетание «философия религии» употребляется ими сравнительно редко, случайным образом и в качестве рубрики для обозначения особого раздела философской системы или, тем более, дисциплины, практически отсутствует[5]. Тем самым смысл понятия «философия религии» в применении к русской философии не совпадает ни с широким, ни с узким смыслом этого понятия у Кимелева. Ясно, что речь идет о чем-то более специализированном, чем просто вообще о всяком отношении русских философов к религии, и в то же время о чем-то более широком, чем эксплицированное теоретизирование под соответствующей рубрикой[6].

Но вернемся к самой философии религии и попытаемся провести по возможности строгое различение между нею и теологией и научным религиоведением в узком смысле.

Предмет философии религии – именно религия как таковая, а не те или иные ее частные аспекты, не Бог, к познанию которого стремится метафизический или мистический гнозис, и не вероучение, к систематизации которого стремится научное богословие. Будучи философской рефлексией по поводу религии, философия религии стремится философскими средствами выявить основополагающие, сущностные черты религии. Делать это можно по-разному. В зависимости от того философского направления, к которому принадлежит мыслитель, он будет исследовать религиозное сознание, анализировать язык религии, выяснять онтологические условия возможности религиозного опыта, его гносеологическую ценность, степень его объективности, его согласованность с другими формами человеческого опыта, сущностные черты человека как homo religious. Это не значит, что философия религии обязательно религиозна или обязательно атеистична. Она может, например, прийти к выводу об иллюзорности религиозного опыта. Но даже придя к такому выводу, она должна ответить на вопрос о том, как, в силу каких причин и условий (социальных, психологических, лингвистических) становится возможной и действительной (а, может быть, и необходимой) эта иллюзия. Итогом этого предварительного, стремящегося к беспредпосылочности, исследования становится то или иное определение религии, прояснение тех понятий, которые с точки зрения этого определения оказываются наиболее существенными, выяснение их соотношения между собой, их содержания, объема, структуры. В конечном итоге философ религии дает ответ и на вопрос о гносеологической ценности религиозного опыта, хотя, разумеется, он не может ограничиться только этим вопросом. В результате философия религии определяет, с одной стороны, методологию религиоведческого исследования, тем, что определяет его предмет, а с другой – религиозную позицию мыслителя.

В результате мы получаем порядок: предварительное, по возможности непредвзятое, реализующее в той или иной мере и форме принцип феноменологического эпохе, исследование религии – определение сущности религии – формирование личной религиозной позиции и основ методологии религиоведческого исследования, т. е. того, что И. Лакатос назвал бы ядром научно-исследовательской программы. Этот порядок является сущностным для философии религии и то или иное рассуждение может считаться относящимся к этой дисциплине только в той мере, в какой этот порядок в нем реализуется.

С этой точки зрения легко проводится граница между философией религии и теологией. Теологическое рассуждение всегда, так или иначе, восходит к предпосылкам, принятым в данной религии. Оно всегда является конфессионально определенным (включая сюда и атеистический выбор мыслителя). Оно систематизирует конкретное вероучение, проясняет высшие ценностные и мировоззренческие структуры жизненного мира представителей определенных религиозных сообществ. Философское рассуждение также может быть конфессионально-определенным, однако, оно должно включать в себя рациональное обоснование этой определенности, апеллирующее к тому или иному субстрату общезначимости, будь то «здравый смысл», «феноменологическая очевидность» или что-либо иное, полемически преодолевающее альтернативные точки зрения. Если теологическое рассуждение восходит к этой степени общности и обоснованности, оно становится философским и легко можно видеть, что любая религиозная традиция, достигшая высокого уровня рационализированности (в смысле М. Вебера) обзаводится такого рода философским фундаментом, придающим ей новую степень гибкости, способности приспосабливаться к меняющимся условиям человеческой жизни, оборачивать в свою пользу критические аргументы в свой адрес. Подобного рода философствование, разумеется, не может обойтись без рефлексии относительно религии вообще, т. е. без той или иной философии религии. Несмотря на возможность такого рода переходов и превращений, указанное стремление к беспредпосылочности представляет собой, на мой взгляд, достаточно четкий формальный критерий, позволяющий различать философские и теологические рассуждения.

Сложнее обстоит дело с различением философии религии и научного религиоведения. Как и в предыдущем случае, мы постоянно имеем дело с переходами от одного рода рассуждений к другому. Как и там, переход от научного рассуждения к философскому происходит через рефлексию относительно исходных предпосылок, а от философского к научному – через конкретизацию общих мест, применение и проверку достигнутых теоретических результатов на конкретном фактическом материале. Однако, мне представляется, что задать здесь столь же четкий формальный критерий их различения вряд ли возможно. Любая попытка ученого дать общезначимое обоснование своего подхода неизбежно приводит его к философской рефлексии и, наоборот, попытка философа применить или проверить свои идеи вводит его в сферу науки. Одно плавно перетекает в другое и при попытке провести четкую грань неизбежен известный момент произвольности и необоснованности. Скорее следует говорить о философской или научной значимости тех или иных исследований и их результатов, в том смысле, что вести дальнейшую разработку той или иной (научной или философской) темы оказывается невозможным, без учета работ именно этих, а не иных мыслителей и ученых. Разумеется, исследования более общего характера, более высокой степени теоретичности будут чаще относиться к сфере философии, а более конкретные и эмпирические – к сфере науки[7].

Таким образом, философия религии постоянно балансирует на грани превращения в теологию или в частное научное направление. Ей удается сохранить свою идентичность постольку, поскольку она стремится к максимальной общезначимости и обобщенности своих результатов. В то же время, именно эти качества позволяют ей наилучшим образом выполнять свои внешние по отношению к чистой философии функции: религиозной или атеистической апологетики и обоснования теологического и религиоведческого знания.

Дополним теперь это сущностное различение генетическим, позволяющим уточнить отношения указанных дисциплин и вместе с тем – наметить более дифференцированную типологию внутри самой философии религии. Здесь следует ввести еще несколько определений.

В дальнейшем я буду называть рефлексией способность сознания делать свои состояния своим предметом. Рефлексивными структурами я буду называть постоянные формы деятельности, с помощью которых участники религиозной традиции понимают те содержания, которые они переживают в ходе своей религиозной жизни. Вслед за М. Вебером, я буду называть религии с неразвитыми рефлексивными структурами «традиционными», а религии, где эти структуры играют существенную роль в жизни верующих, «рационализированными». Рационализацией, вслед за К. Гирцем, я буду называть проявляющуюся в жизни религиозной традиции тенденцию к все более общим постановкам вопросов и связанное с этим стремление к когерентизации системы представлений. От рационализации следует отличать рационализм – отрыв рефлексивных структур от порождающего их фундамента духовной жизни, сопровождающийся их претензией на господство в рамках традиции.

Я полагаю, что существенную роль в становлении рефлексивных структур (в частности, и в возникновении русской философии) играет феномен религиозного обращения, т. е. происходящий в душе субъекта поворот от мирского, протекающего преимущественно в прагматическом ключе течения жизни, к ее сакральным основам и связанные с этим поворотом изменения в его сознании и образе жизни. Практически во всех религиозных традициях обращение мыслится как более или менее непосредственный результат предваряющего воздействия на человека со стороны Божественного начала. Именно из понимания повседневного течения религиозной жизни субъекта как «обмирщенного» возникает потребность дать отчет в существе того «священного», которое лежит в основе этой жизни. Из этого порыва преобразовать и очистить «обмирщенную повседневность» (пусть даже она включает в себя религиозную символику и утверждает, что конституируется именно ею) вырастают богословские, философские и другие рефлексивные элементы традиции, стремящиеся к выявлению ее существа и установлению его господства (или, по крайней мере, легитимации) в жизненном мире людей данной традиции[8].

Они конституируются потребностью в более рациональном и последовательном, выходящим за рамки традиционного бытового уклада, осмыслении своего религиозного опыта и осмыслении всей совокупности своего опыта с религиозных позиций.

Понятно, что любая религиозная традиция предлагает своим адептам определенные средства осмысления их опыта, т. е., с одной стороны, символическое оформление универсума обыденной жизни, а с другой – известный набор способов трансцендирования этого универсума (в молитве, ритуале, с помощью психотехник и т. п.). Однако, сформированные на обыденном уровне системы значений, как правило, достаточно причудливы по своей структуре и содержанию, несут значительный синкретический и мирской элемент. Тем самым они принципиально содержат в себе некоторую внутреннюю конфликтность, потенцию взрыва.

Реализовать указанную потребность оказывается возможно только при наличии выходящих за рамки обыденного сознания средств такого осмысления. Среди этих средств первое место принадлежит, конечно, богословию[9]. В любой религиозной традиции существуют понятия, специально образованные для того, чтобы обозначать реальности, данные человеку в религиозном опыте. Интеллектуальные усилия, направленные на то, чтобы оформить эти понятия и с их помощью придать когерентность картине мира и этосу данной религии, образуют тот тип рефлексии, который может быть назван «теологическим»[10].

Ясно, что любой человек, называющий себя верующим и участвующий в жизни конкретной общины, не может обойтись без этого способа самопонимания, хотя, как в богословии, так и во всех рефлексивных структурах, следует четко различать сообщество авторов в целях самоосмысления создающих некоторую совокупность текстов (т. е. рефлексивный язык и литературу на нем) и сообщество аудиторию, т. е. людей, использующих данную совокупность текстов в целях самоосмысления. От успешности коммуникации между ними во многом зависит внешняя дееспособность традиции.

Приходя к наиболее общим вопросам о структуре реальности и рациональности, лежащей в основе этой структуры, теология переходит к философской рефлексии, в основе которой, однако, неизбежно лежат соответствующие теологические предпосылки. Этот тип философии стоит, возможно, вслед за H. A. Бердяевым, называть «теологической философией», отличая ее от религиозной философии в собственном смысле. Классический пример философии такого рода – средневековая западная схоластика. В России этот тип философствования развивался главным образом в рамках Духовных Академий. Это, прежде всего, представители МДАпрот. Ф. Голубинский, В. Д. Кудрявцев-Платонов, А. И. Введенский, перешедший из КДА в Московский Университет П. Д. Юркевич и ряд других мыслителей, творчество которых подробнее рассматривается О. Т. Ермишиным в соответствующих разделах этой работы. Они внимательно следили за развитием европейской, в том числе, антирелигиозной мысли. Оппонируя этой последней, они ставили и решали не только такие традиционные проблемы, как соотношения веры и знания, философии и теологии, откровения и рациональности, церкви и государства, но и вопросы более общего характера: о природе религии, откровения, религиозного опыта и т. д.

Однако, будучи безусловно необходимым, теологический тип рефлексии ни в коем случае не является достаточным. В соответствии со структурой человека, как существа не только рационального, но и волевого, и эмоционального, теологическая рефлексия необходимо дополняется этико-правовой, фиксирующей совокупность желательных, с точки зрения традиции, направленностей воли субъекта, и художественной – литературной, поэтической, изобразительной, музыкальной, формирующей его эмоциональный строй.

Вместе художественная, этико-правовая и теологическая деятельности образуют первый уровень рефлексивных структур религиозной традиции, причем именно в теологии, особенно, если она обладает к тому же философской завершенностью, рефлексия достигает наибольшей полноты и ясности. Тем не менее, она этим не ограничивается.

Фиксируемое естественным сознанием многообразие религиозной жизни, рассматриваемое рефлексивно, порождает вопрос о сущности религии, который первоначально ставится как эмпирический вопрос: какие вообще бывают религии? и апологетический: почему я должен отдавать предпочтение своей религии? Эта форма рефлексии развивается первоначально в рамках теологии, но принципиально отличается направленностью своего вопрошания: не на объект религии или систематизацию религиозного мировоззрения, но на саму религию, как социальный, психологический, антропологический и т. д. феномен. Тем самым осуществляется переход на новый уровень рефлексивного отношения: возникает наука о религии, реализующаяся в многообразии религиоведческих дисциплин. Последние, как правило на основе методов других наук: психологии, социологии, этнографии, лингвистики и пр. – дают (опять-таки, не только самим ученым, но и читающим их труды «простым людям») не столько интерпретацию опыта, сколько его объяснение, указывают его место в ряду других форм религиозной жизни, а также в человеческой жизни вообще. При этом такая научная рефлексия о религии имеет всецело внешний, отстраненный характер[11].

На основе такого религиоведческого исследования, из стремления к обобщению его результатов или из осознания его ограниченности также может возникнуть определенная философия религии. Впрочем, для русской мысли, вследствие того, что религиоведческие дисциплины не были здесь институциализированы в достаточной мере, этот ход развития событий нехарактерен.

Как теологическая, так и религиоведческая рефлексия едины в том, что каждая из них свой способ отношения к религиозной жизни считает само собой разумеющимся и не требующим дополнительного обоснования (отсюда и определенная напряженность в их отношениях, которая то усиливается, то ослабевает, но никогда не исчезает полностью). Претензии теологии на непогрешимость своих выводов и оснований, как принадлежащих к области божественного откровения, соответствует претензия религиоведения на объективность установленных им фактов и общезначимость даваемых им объяснений. В обоих случаях их реальная связь с личным опытом богослова или ученого выпадает из сферы внимания, а, вместе с тем, утрачивается представление об изначальной проинтерпретированности фактов и данных, имеющихся в их распоряжении, а также об историчности используемых ими объяснительных схем, терминологических систем (языков), вообще типов рациональности. Тем самым как в теологии, так и в светской науке о религии происходит описанный в поздних работах Э. Гуссерля разрыв смысловых связей между соответствующим научным дискурсом и жизненным миром, как его «забытым смысловым фундаментом»[12]. По существу это и есть пресловутый «рационализм» – основное обвинение, предъявленное когда-то Западу русской философией в лице славянофилов, но в действительности – имманентная болезнь, присущая всякой сознающей себя рефлексивности.

В результате, понимание того, что есть религия, оказывается утраченным, и теология и религиоведение по-разному переживают кризис своих оснований.

Этот кризис сказывается, прежде всего, на отношениях между ученым сообществом и сообществом-аудиторией, которой становится непонятным, ни зачем человеку становиться и быть теологом или религиоведом, ни зачем нужно читать то, что ими написано. Результатом оказывается ситуация, в которой личный опыт представляется несоизмеримым научному дискурсу об этом опыте; в свою очередь, последний предстает как «дискурс ни о чем» или «о чем-то другом», чем то, о чем он говорит согласно намерению автора и ожиданию читателя. Тем самым, религиозный опыт как таковой оказывается исключенным из системы осмысляющих практик.

Но сознание, фиксирующее такое положение дел, фиксирует тем самым обмирщенность самой этой системы. Это переживание становясь предметом рефлексии, обращает ее к поиску утраченных оснований. Тем самым вновь запускается механизм религиозного обращения, который порождает новый уровень рефлексивных структур, не укладывающийся ни в рамки теологии, ни в рамки религиоведческой науки в узком смысле, хотя порой незаметно и часто неосознанно для самого субъекта примешивающийся к ним. Именно этот уровень мы и будем называть в дальнейшем религиозной философией и здесь попытаемся дать его краткую общую характеристику.

Описанный выше процесс утверждения рационализма по существу есть один из наиболее существенных аспектов более общего процесса секуляризации, т. е., в наших терминах, процесса вытеснения религиозного опыта и знания на крайнюю периферию жизненного мира человека (или вообще за его пределы). Этот процесс составил, по сути, основное содержание истории европейской культуры (и, не в последнюю очередь, философии) Нового времени. В такой ситуации вторжение религиозного опыта в этот секуляризованный жизненный мир сопровождается шокирующим изумлением, порождающим специфическую форму его осмысления – религиозную философию. Она является философией, поскольку стремится уяснить онтологические основания, условия возможности и эпистемологические следствия данного опыта; она является религиозной, поскольку данный опыт и порождаемые им проблемы становятся ее «ультимативной заботой» (Тиллих), рассматриваются ею как (Плотин, Л. Шестов) человеческой жизни.

Вследствие указанных причин, религиозная философия начинает свое осмысление религии практически с нуля: ситуация, описанная выше, ведет к тому, что все существующие способы осмысления представляются ей неадекватными существу дела. Тем самым она стремится к (по возможности) чистому описанию религиозного акта и структур религиозного сознания, т. е. так или иначе приходит к философии религии в указанном выше смысле.

Тем самым религиозная философия оказывается перед известным трансцендентальным вопросом: «Как возможна религия?», при том, что ни конкретная форма религии, ни объективная реальность предметов религиозного опыта не являются для нее чем-то наперед данным, само собой разумеющимся[13]. Напротив, в ходе исследования они необходимо заключаются в феноменологические скобки, причем важным моментом этой процедуры может быть методологическое и (сообразно предмету) также экзистенциальное сомнение и даже отрицание известных истин и форм их выражения. Деструкция общепринятых представлений суть тем самым необходимый аспект религиозно-философской мысли, который, однако, может быть по-разному представлен в творчестве разных мыслителей: как окончательное выражение их мировоззрения (Ницше, Фрейд, Герцен, Писарев, Толстой, Розанов), как этап их личного духовного становления (большинство русских мыслителей Серебряного века), как диалектический момент их мысли (Ксенофан, Гераклит в Древней Греции, Кьеркегор на Западе, романы Ф. М. Достоевского, особенно «Братья Карамазовы», доклад «Догматизм и догматика» о. П. Флоренского и др. в русской мысли).

Однако эта деструкция «мирского, выдающего себя за священное» рефлексивно сама может рассматриваться как форма переживания реально Священного, как своеобразный религиозный опыт, в самом себе содержащий требование перехода от отрицания к утверждению[14].

Тем самым в рамках религиозной традиции возникает своего рода возвратный механизм, позволяющий ей приступить к преодолению секуляризационных тенденций, с одной стороны, справляясь с рационализмом на теологическом и научном уровне, а с другой – адаптируя для собственных нужд достижения научной и философской критики, путем диалектического включения их в собственный философский дискурс. Как видно из вышесказанного, философия религии представляет собой одну из наиболее важных «шестеренок» этого механизма. История ее становления с точки зрения содержания и религиозных представлений, сформировавшихся в различных религиозных традициях (Древний Китай, Индия, античность, христианство), и учений о религии, созданных западноевропейскими и русскими философами, и рассматривается в данной книге О. Т. Ермишина.

К. М. Антонов

Введение

Философия религии является сложным историко-философским и научным феноменом. Ее можно трактовать с разных точек зрения. Понятие «философия религии» предполагает два основных значения. Во-первых, это религиозная философия, т. е. религиозное мировоззрение, изложенное в философских терминах. Во-вторых, это наука, целью которой является философское объяснение и изучение религии. Два указанных значения можно объединить в одном определении: философия религии – это сфера человеческого познания, которая носит теоретический характер и направлена на понимание религии, ее сущности и предназначения.

Философия религии является естественной заключительной ступенью к историческому изучению религий. Если история религий занимается преимущественно описанием соответствующих фактов, то философия религии – их истолкованием. С этой точки зрения философия религии существует с тех пор, как люди стали рассуждать о религии. Однако научный аппарат и метод философской науки о религии сложились только в эпоху Нового времени. В это время философы либо пытались умозрительно проникнуть в сущность религиозного отношения, либо, обозревая развитие религий в целом, выстраивали диалектический ряд, в который укладывали всю религиозную историю человечества (наиболее яркие примеры – философские построения Гегеля и Шеллинга).

Но наряду с этим происходило и становление эмпирического подхода к религии. В религии можно различить две стороны: объективную (религиозная община, культ и т. п.) и субъективную (индивидуальное психическое переживание человека). В Новое время, по мере развития соответствующих научных дисциплин, их методы – психологический, социологический, антропологический и др. – стали применяться и для изучения религиозной реальности. Таким образом, во второй половине XIX в. наряду с философией религии, отчасти вытесняя ее, возникло религиоведение – комплексная, междисциплинарная наука, сочетающая использование опытных данных с анализом и интерпретацией. Философия религии, однако, не утратила своего значения, продолжая играть роль методологической и мировоззренческой основы различных направлений религиоведения и теологии.

Происхождение термина «религия» имеет два объяснения. Первое объяснение принадлежит Цицерону (106–43 гг. до н. э.), который считал, что слово religio происходит от глагола relegere– перечитывать, обдумывать, т. е., по его мнению, религия – это тщательное обдумывание богопочитания. Второе объяснение дал Лактанций (ок. 240 – ок. 320), который производил слово religio от глагола religare – связывать. Любопытно, что есть две версии: одна толкует смысл слова мистически, другая – умозрительно. Для философии религии очень важно раскрыть смысл второго объяснения, т. е. определить субъект и объект «связи».

Здесь можно вспомнить, что религия – это одно из тех явлений, что отличают человека от животного. Ведь животное не способно к богопочитанию, оно живет в мире инстинктов. Человек же посредством различных религиозных форм (ритуалов, мистерий, культовых действий) пытается установить мистическую связь с высшим миром, совершая некий акт, который делает его человеком, возвышает над окружающим животным миром. Но уже с древности наряду с мистическими способностями к «возвышению», существовало и разумное осмысление религиозных идей, на основе которого возникла философии религии, как она нам известна. Из этих элементов религиозно-философского знания и складываются различные концепции и теории о сущности религии, ее смысле и значении для человека.

В данном издании уделено внимание как религиозно-философским идеям, предшествовавшим научному изучению религии, так и философским основам науки о религии. В первой части книги рассмотрена эволюция религиозных представлений в восточной, античной и средневековой философии, а затем проанализировано становление основных идей и концепций философии религии Нового и Новейшего времени. Вторая часть посвящена общим подходам к пониманию религии в России на примере самых выдающихся отечественных мыслителей XVIII–XX вв.

Часть I
Концепции религии в зарубежной философии

Глава 1. Древний Восток

Восточные религии предполагают особое мировоззрение, отличное от европейского. На Востоке, в Индии и Китае, всегда были особые формы отношений с высшим миром. В восточном сознании нет ярко выраженного теоцентризма европейского типа, в нем есть представление о двух уровнях бытия – низшем (земном) и высшем (небесном). Восточные религии основаны на ритуалах, направленных на установление связи и гармонии между двумя мирами, уровнями бытия. Небесный мир отождествляется не с единым Богом, а с некими высшими существами, для обозначения которых применяются образы-идеи, а не понятия. Как пишет современный исследователь восточной философии А. Е. Лукьянов, «вообще у индийцев весь мир вещей есть сплошное песнопение, танец и нормативный ритм (как у китайцев в «И цзин» весь мир представлен в классическом хороводе материальных стихий, первопредков, людей и идей)» [5, 32]. Космические ритмы, танцы, ритуалы и есть то, что выражали восточные мудрецы в образах-идеях.

<>Для древнего родового сознания на Востоке характерно духовно-телесное тождество человека с первопредком и природой. Первопредки были образами, связующими человека с высшим миром. Природа для древнего человека представляла символическую вселенную, имеющую органическую упорядоченность. Вот как, например, описывает мир «Брихадараньяка Упанишада» через образ жертвенного коня: «Поистине, утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание» [1, 67]. Для индийцев представления о мире изначально имели ритуальную основу. В «Чхандогья Упанишада» мироздание и его устройство сравнивается с пчелиным ульем: «Поистине, то солнце – мед богов, небо – его улей, воздушное пространство – соты, частицы света – [пчелиное] потомство» [2, 72]. Мифологическое сознание связано с образами чувственного порядка, мифологический образ есть единство чувственно воспринимаемых вещей. Для индийцев, как и для китайцев, «мифических животных» реально не было, но они использовали особый «язык родового человека» для передачи своих представлений. Например, для китайцев образами мироздания были Желтый Дракон или птица Феникс, на которых была построена их система мира.

Для древних индийцев и китайцев первоначальное представление о природно-родовой жизни, которое циклически развивается из мирового первоначала, постепенно трансформировалось в диалектику единого и многого. Следует отметить, что в индийском и китайском космосах нет идеи креационизма: мир извечно существует, а не творится. Люди, включенные в природу, не думают о начале и конце мира, но, начиная философски осмысливать мир, размышляя об его начале и генезисе, они создают диалектические построения.

В начале древних космогонии на Востоке лежит идея хтонического чревоподобного начала, неоформленной живой массы. Об этом повествует один из гимнов Ригведы:

Тогда не было ни сущего, ни не-сущего;
Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.
Что в движении было? Где? Под чьим покровом?
Чем были воды, непроницаемые, глубокие?
Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не было
Различия между ночью и днем.
Без дуновения само собою дышало Единое,
И ничего, кроме него, не было [5, 90].

Далее из гимна явствует, что после рождения Единого происходит биополярная трансформация Единого на верх и низ, несущее и сущее, мужское и женское. Затем философская мысль начинает искать связь сущего и не-сущего, человеческого и божественного.

В сознании древнего человека накапливаются религиозные смыслы, религия выделяется в отдельную сферу жизни. Человек различает два пути: путь веры (религия) и путь знания (философия). Там, где эти два пути пересекаются, и появляется то, что можно назвать «философией религии». Человек не только поклоняется богам и священнодействует, но и размышляет о божественном. Наряду с мистической и аскетической практикой появляются книги философских медитаций, в том числе знаменитые индийские «Упанишады» (VIII–VI вв. до н. э.).

«Упанишады» – это философские толкования «Вед», направленные на выявление сокровенного смысла священных текстов. «Упанишады» включают своеобразную концепцию философского монизма – они учат о тождестве Брахмана (Абсолюта, «первородного существа») и Атмана (Высшего Эго). Брахман не имеет качеств и непостижим в рамках условных (рациональных) понятий.

Однако следует помнить, что в брахманизме (и впоследствии в индуизме) вместо идеи единобожия существовали представления о многочисленных богах и богинях, которые персонифицировали различные аспекты реальности (классический индуистский пантеон – 333 миллиона богов и богинь). Однако, источник всего божественного – Брахман, который стоит над реальностью и непознаваем. Религиозно-философские тексты индуизма, так или иначе, связаны с размышлениями о природе Брахмана.

Мироздание брахманизма постепенно превратилось во вселенную, состоящую из многочисленных миров, наполненных множеством богов и богинь. Вполне понятно, что одной из главных в индуизме стала идея мокши – духовного освобождения от незнания, заблуждений и иллюзий, и тем самым приближения к Брахману. Человек стремился духовно освободиться от круговорота перерождений в разных мирах. Впоследствии в индийской философии появилось учение, согласно которому весь мир стал считаться майей (иллюзией), а действительно существующим – только Брахман.

Идея Атмана занимает очень важное место в «Чхандогья Упанишаде». Как повествует «Чхандогья Упанишада», Атман является основой всего существующего и одновременно индивидуальным началом человеческой души. Он мыслится как главная связь человека с Брахманом, символ границы между двумя мирами: «И этот Атман – насыпь, граница для разъединения этих миров. Ни день, ни ночь не переходят через эту насыпь, ни старость, ни смерть, ни печаль, ни доброе дело, ни злое дело. Все грехи отступают оттуда, ибо этот мир Брахмана свободен от грехов» [2, 135]. С точки зрения философии, Брахман– это не Бог, а религиозная структура бытия (онтологическая модель).

В китайской же философии акцент с иной, мистической реальности переносился на социальную действительность, устройство общества и земной жизни. В стремлении религиозно устроить жизнь или соблюсти мировую гармонию божественного и человеческого в Китае выделялись два направления или две школы – даосизм и конфуцианство. Для автора «Дао дэ цзин» идеал – «естественность», недеяние, спонтанность жизни, а мудрец – тот, кто не порывает связи с природой. Для Конфуция предмет размышлений – социальная вселенная, государство, а главная задача – гармонизация социального устройства, общественной системы.

Даосизм и конфуцианство возникли на основе древней родовой религии с культом первопредков. В более ранний период вместо религиозно-философских систем существовали ритуалы – например, гадания по знаменитой «Книге перемен». Так специально обученные гадатели, около 1000 человек, выстраивались на склонах высокой горы и начинали совершать движение, имитируя гармонию между двумя мирами (небесным, земным) и олицетворяя разные части птицы Феникс. Затем жрецы, изучив движения, гадали по панцирю черепахи и оглашали те или иные советы и решения. Вслед за мифом и ритуалом последовало их философское осмысление.

Даосизм есть наиболее яркий пример синтеза философии и религии, или можно сказать, «философская религия». Философско-религиозную двойственность имеет и традиционный образ основателя даосизма. С одной стороны, Лао-цзы, согласно «Историческим запискам» Сыма Цяня, был архивистом и родился в 604 г. до н. э. С другой – Лао-цзы (под именем Лао-цзюнь) есть воплощение дао и одно из высших божеств даосского пантеона.

Лао-цзы оставил трактат из 5 тысяч слов, содержащий учение о дао (пути). Как говорится о дао в чжане 25 «Дао дэ цзин»:

«Существует вещь туманная, но в себе завершенная, рожденная прежде неба и земли. Безмолвная и безвидная, она стоит особняком и не изменяется. Совершает обращение и не прекращается. Ее можно считать прародительницей Поднебесной. Я не знаю ее имени. Если назвать ее словом, придется сказать: «путь»» [4, 465].

Для учения Лао-цзы о дао характерно:

1) стремление к сверхсознательному слиянию с дао, которое самодостаточно и зависит «само от себя»;

2) стремление к постижению реальности внерациональными средствами, предпочтение откровенного знания перед рациональным;

3) предпочтение природного (естественного) перед искусственным (антропогенным);

4) освобождение от внешних условностей ради естественной простоты, утверждение принципа «недеяния».

Согласно Лао-цзы, философ – это младенец, символизирующий исходную чистоту философии. В даосской традиции мудрец должен стремиться к состоянию «нерожденности», выйти за границы пространства и времени, что возможно через «возвращение к изначальному», к первоначальному «хаосу».

Интересна даосская антропология, которая учит о существовании в человеке нескольких душ разных типов. Одни души – «горние» (хунь) – отвечают за духовные процессы и могут после смерти восходить на небо. Другие души – «дольние» (по) – отвечают за физиологические процессы и возвращаются в землю, к «желтым источникам». С представлением о душах и их посмертной судьбе связаны детально разработанные погребальные ритуалы.

Наряду с учением о душах в даосизме существует учение о бессмертии. Считалось, что даосская теория и практика могут иметь результатом достижение телесного бессмертия. В фольклорной традиции произведения литературы и искусства повествуют о восьми бессмертных. «Наука о бессмертии» предполагает выращивание из «зародыша» с помощью психотехники нового бессмертного тела, которое заменяет смертное. Есть и второй путь – обрести эликсир бессмертия. Бессмертные (сяни) живут в уединении, чаще всего – в глубине гор, и редко вступают в контакт с людьми – только иногда, чтобы передать достойному тайное знание. Так, «патриархом всех сяней» был Люй Дунбинь, который жил в VIII в., преодолел 10 искушений и получил эликсир бессмертия, а, обретя волшебный меч, освободил страну от драконов и чудовищ. Люй был также ученым и написал комментарий к «Дао дэ цзин». Согласно даосской традиции, Лао-цзы также был бессмертным и до своего отъезда в Индию прожил несколько сот лет, а позднее являлся под разными обличиями. Официальный культ в честь Лао-цзы был установлен по приказу императора в эпоху Хань, т. е. примерно со II в. до н. э.

Трактат «Дао дэ цзин» стал одним из основополагающих текстов философии и народной религии Китая, китайской культуры, породив множество комментариев и богатую литературную традицию. Один из известных текстов, содержащий размышления о принципах даосизма – «Весны и осени господина Люя» («Люйши Чуньцзю»), сочинение энциклопедического характера III в. до н. э. Любопытно, что в «Люйши Чуньцзю» даосская мудрость приобретает натурфилософский характер. В натурфилософской триаде, в которую входят небо, земля и человек, авторы сочинения находят основу для схемы, объединяющей в единой космогонической системе временные и пространственные категории в соответствие с символикой лунно-солнечного цикла. Основная идея «Люйши Чуньцзю» – ход земных событий осуществляется в соответствии с ходом солнца на небе. Задача человека – невмешательство в порядок природы и естественный ход вещей.

Учение Конфуция (551–479 гг. до н. э.), хотя историки философии часто и относят его к этике и социальной философии, породило целую религиозную традицию. Конфуций этизировал понятие «дэ» (достоинство, добродетель) и сделал его вместо прерогативы правителя («вана») способностью каждого человека, который может влиять на положение и ход земных дел, что резко противоречило принципам даосизма. Дао в интерпретации Конфуция также приобрело другой смысл: это не вселенский закон, а истинный принцип человеческой деятельности. Идеалом Конфуция был «благородный муж» (цзюнь-цзы), который должен был обладать человеколюбием (жэнь), справедливостью (и), знанием. Общество, по Конфуцию, должно быть устроено по принципу солидарности, как между членами одной семьи. В религиозном отношении «благородный муж» должен следовать общим правилам, соблюдать ритуалы и традиции. Как написано в книге «Лунь юй», содержащей изречения Конфуция, «Учитель учил четырем вещам: пониманию книг, моральному поведению, преданности [государю] и правдивости» [3, 653].

Конфуцианство, прежде чем стало религией, прошло несколько этапов развития и трансформировалось в неоконфуцианство, которое подверглось влиянию даосизма и буддизма. Для неоконфуцианства характерны идея гармонии космических сфер, большая рациональность и метафизичность. Теоретик неоконфуцианства Чжу Си (1130–1200) учил о том, что деятельность людей необходимо рассматривать в контексте абсолютных категорий. Если для Конфуция «ли» – это норма поведения, то для неоконфуцианцев «ли» – абсолютный принцип, истинная природа вещей, которая выражается посредством космической энергии (ци). Неоконфуцианская космология учила о том, что первопричина (тайцзи) порождает основу вещей (ци), которая вызывает взаимодействие мужского и женского начал ян и инь, что порождает пять стихий – воду, огонь, дерево, металл и землю. Конфуцианство из философии превратилось в религию, а из религии в государственную идеологию, определив вплоть до XX в. облик китайской цивилизации.

Обобщая все вышесказанное, следует сказать, что в основе восточной (индийской и китайской) религиозной культуры лежат священные тексты. Мифологическая картина мироздания на Востоке не выделяет человека из природы, а предполагает целостность мира, одушевляет его. Мир состоит из двух уровней бытия, которые символизируются небом и землей. Для древнеиндийской религии и философии основной идеей является Брахман, который есть безличный, надмирный метафизический принцип. В китайской традиции небом управляет мужской духовный принцип ян, землей – женский инь. Для китайцев, в отличие от индийцев, нет надмирного высшего начала, а есть высший закон и принцип, составляющий основу мироздания. В целом же на Востоке нет идеи творения из ничего, а «все рождается само по себе» («Чжуан-цзы», V–IV вв. до н. э.). Вся жизнь – это циклический процесс, круг без начала и конца. Восточное религиозно-философское мировоззрение достаточно замкнуто, оно развивается вокруг одних и тех же вопросов, создавая все новые комментарии к древним текстам. Восточное религиозное сознание имеет основой сокровенное знание и устойчивую систему мировоззренческих принципов, что ведет к сохранению религиозно-философских традиций на протяжении многих веков.

Литература

1. Упанишады: в 3 кн. М., 1992. Т. 1. Брихадараньяка Упанишада.

2. Упанишады: в 3 кн. М., 1992. Т. 3. Чхандогья Упанишада.

3. Антология мировой философии: Древний Восток. М., 2001.

4. Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя). М., 2001.

5. Лукьянов А. Е. Становление философии на Востоке. М., 1992.

Глава 2. Античность

Античная философия имеет генетическую связь с религией. В сознании древнего грека религия играла ведущую роль, она была частью его жизни, но в какой-то момент религия стала предметом рефлексии. Религией стали не только жить, о ней начали размышлять. Так родилась религиозная философия.

Древнегреческие «теогонии» изображают становление мира, во многом аналогичное тому, что описано в космогонических мифах Востока. Так, Гесиод в «Теогонии» писал:

Перво-наперво возник Хаос (Бездна), а затем
Широкогрудая Гея (Земля), прочное седалище навек
Всех бессмертных, живущих на вершине снежного Олимпа,
И Тартар туманный в недрах широкодорожной Земли,
И Эрос (Любовь) – прекраснейший среди бессмертных богов
<…>
Из Хаоса родились Эреб (Мрак) и черная Ночь,
А от Ночи произошли Эфир и Денница… [1,35].

Можно видеть, что, как на Востоке, в Древней Греции есть идея рождения и представление о происхождении мира из Хаоса. Поэма Гесиода есть первое систематическое изложение древнегреческих представлений о происхождении богов. Однако надо заметить, что это не догматическое изложение, а поэзия. Вообще религиозное сознание греков выражалось преимущественно через поэзию и искусство.

Греческие античные боги – это антропоморфные духовно-физические существа и конкретные индивидуальности. Каждый из главных богов отвечает за какую-нибудь часть мира. Из Хаоса последовательно родились Земля (Гея), Небо (Уран) и Океан. Первоначальным вместилищем вод был небесный океан. Затем, согласно мифологии, Уран, праотец всех богов и тварей, спустился с высоты и обратился в бога водной стихии – в древнюю реку-Океан. Вслед за царством древних богов (Урана, Кроноса) наступило царство олимпийских богов: небом стал управлять Зевс, океаном – Посейдон, подземным миром, жилищем мертвых – Аид. Такими мы знаем греческих богов по классической мифологии.

Однако не следует забывать, что языческие боги были ограничены в своих возможностях, не всесильны. И над богами, и над людьми тяготел Рок, неумолимая Необходимость (Ананке). Затем вспомним, что существовали и другие теогонии, в частности орфическая теогония о рождении из первобытной смеси бога-змия Офионея, от союза которого с древней русалкой Эвриномой произошли другие боги. В других орфических редакциях теогонии в начале мира было яйцо или червь, многоголовый змий. Греческая религиозность адогматична, она основана на поэтическом творчестве, которое подвижно, изменчиво и постоянно рождает новые божественные образы.

Конкретный политеизм и натурализм не могли не оказать влияния на раннюю древнегреческую философию. Религиозное мировоззрение и философия древних греков исключительно антропоморфны. В силу натурализма древнегреческое сознание не предполагало различия между физическим и метафизическим. Греческие боги, как и люди, возникли из природы и имеют стихийную основу. Греки обожествляли силы природы, которые и стали предметом первоначальной философской рефлексии.

Первый греческий философ Фалес (VI в. до н. э.) был из Милета. Обычно Фалеса рассматривают в контексте рациональной философской традиции и называют родоначальником европейской науки. Однако посмотрим на философию Фалеса с точки зрения религиозной традиции. Ведь Фалес был не только философом, но и одним из «семи мудрецов» и активным участником общественной жизни. Он, несомненно, был вовлечен в жизнь Милета, в том числе религиозную. Какова же была религиозная жизнь Милета и всего ионийского побережья? Культом Милета была религия Посейдона, что вполне понятно – какой же еще культ мог быть в приморском городе, чья жизнь полностью зависела от моря? Религиозным центром и местом совещаний для союза 12 ионийских городов был Панетепион, близ Милета, а близ мыса Микале располагался всеионийский храм Посейдона. Таким образом, связующей религиозной идеей ионийского союза было поклонение морскому богу Посейдону.

Одним из основных вопросов философии религии является вопрос о реальности богов, их богоявлениях. Реальность Посейдона была связана с морем, со стихией воды, в которой и через которую людям являлся морской бог.

Фал ее, который постоянно был окружен в жизни культом Посейдона, задумался о природе и сущности морского бога. «Что есть Посейдон? Что есть божественное?» – задал вопросы Фалес и затем ответил: божественное есть начало всего, «то, у чего нет ни начала, ни конца» [1, 109]. По сути Фалес перешел от религиозного сознания к философской рефлексии. Сделав это шаг, он задумался о всеобщем начале, сущности мира. Так возникло понятие субстанции.

Вода является сущностью Посейдона, через нее божественное нисходит, энергетически проникает в мир. С неба в море и на землю нисходит божественная влага и питает все сущее. Нет смысла подробно описывать, какое значение имеет вода в жизни космоса. Достаточно отметить, что для Фалеса философия религии и философия природы совпадают. Так, Фалес предсказывал наводнения и богатый урожай маслин, т. е. внимательно следил за явлениями природы и открывал в них закономерности. Однако его взгляды не научны, а скорей религиоцентричны или теоцентричны.

Откуда же почерпнул свои знания Фалес? Поскольку он был первым философом, то у него не было учителей. Существует свидетельство, что Фалес во время путешествия в Египет учился у египетских жрецов. А ведь именно в Египте было религиозное представление о первобытной жидкой массе (Ну), из которой образовались океан внизу и небесный свод – вверху. В общем Фалес переосмыслил и рационально выразил религиозное мировоззрение древних.

Фалес стал основателем ионийской школы и целого натурфилософского направления в древнегреческой философии (Анаксимандр, Анаксимен). Затем наступает период, который А. Ф. Лосев назвал «антропологическим». Философия переходит от натурфилософских проблем к изучению человека и общества. В учениях софистов торжествует скептицизм и релятивизм, которые распространяются и на отношение к религии. Однако религиозный смысл философии по-разному сохраняется в концепциях Пифагора, Гераклита, Эмпедокла и элеатов. Затем Сократ и Платон вновь возвращают философии высокий идейный уровень, соотносимый с религиозным мировоззрением.

Платон (427–347 гг. до н. э.) занимает особое место в истории мировой философии. Не было исторического периода, когда о нем не писали и не спорили. Не меньшее значение Платон имеет и для религии, т. к. он оказал большое влияние не только в целом на развитие философии, но и на религиозную мысль. Мировые религии, включая христианство, пытались использовать идеи Платона для обоснования своего вероучения. Исходя из этого, следует обозначить одну серьезную проблему: от изначального платонизма надо отделить те интерпретации, которые за много веков наслоились на образ Платона в истории философии. Прежде всего, стоит вспомнить, что Платон был язычником, и его философия неотделима от языческого религиозного мировоззрения.

До встречи с Сократом Платон уже прошел серьезную философскую школу – общался с софистами, изучал идеи Гераклита, Парменида, Демокрита, пифагорейцев. После встречи с Сократом Платон пережил внутреннюю революцию. Чем же так привлек к себе Платона Сократ? Сократ учил о разумной высшей истине, которая может быть доступна каждому человеку. «Даймонион» Сократа, его внутренний голос и был тем мерилом, которым измерял греческий философ свои мысли. «Даймонион» же, если отбросить поздние моралистические интерпретации, имеет религиозный смысл. Религиозный идеал высшей истины и стал для Платона духовным, философским маяком.

Сократ диалектически рассуждал о Боге как о принципе высшей справедливости. Это было совсем ново для афинян и послужило основанием для обвинения Сократа в том, что он учит о каких-то «новых богах», а затем и для суда, и смертного приговора. Платон продолжил развивать диалектику Сократа, но создал на ее основе целую систему, до сих пор не имеющую равных в истории философии.

В системе Платона соединились космология и диалектика. Платон – единственный из античных философов, кто говорит (в диалоге «Тимей») о творении мира Богом. Творца мира Платон называет Демиургом. Интересно, что Платон выбрал для обозначения творца мира термин, имеющий совсем не божественный оттенок – греческое слово «демиург» значит «ремесленник», «мастер». Демиург – это «философский бог», творец гармоничного мироустройства, не имеющий прямого отношения к конкретным религиозным культам. Согласно «Тимею», творя вещественный мир, Демиург использует в качестве образца то идеальное мироустройство, о котором Платон постоянно говорит в других своих диалогах. Прежде всего, Демиург, по Платону, создает Мировую Душу, которая есть всеобщий принцип гармонии мировой жизни. Идеальный мир превосходит собой всякую историческую и социальную действительность, а идеальное государство Платона предполагает божественные законы, т. е. имеет глубоко религиозную основу, необходимую для установления земной гармонии.

Платон учил об идеальном государстве, подразумевающим языческое религиозное мировоззрение, и поэтому нам кажутся дикими некоторые предлагаемые в «Государстве» законы – уничтожение детей-калек, регламентация половой жизни в сословии стражей и т. д. Платон же всего лишь учил об идеальном устройстве общества в соответствии не с человеческими, а с высшими небесными законами, как он их понимал. В своем позднем сочинении «Законы» он писал: «По природе божество достойно всяческой блаженной заботы, человек же… это нечто вроде придуманной богом игрушки» (Законы, VII, 803с). Универсальный божественный принцип бытия, начиная с Платона, навсегда вошел в историю религиозной мысли.

Платон, опираясь на древнегреческие религиозные представления, создал учение об едином Благе, которое является основой мира и проявляется через первообразы-идеи или «эйдосы» (термин, который у Платона встречается чаще, чем «идея»). Эйдос есть по своему первоначальному смыслу «внешний вид, образ». Например, по мнению свящ. Павла Флоренского, под «эйдосами» древние греки также понимали лики божеств, которые являлись в мистериях посвященным («Смысл идеализма»). Таким образом, по Флоренскому, источник и скрытая часть платонизма – религиозные мистерии. То, что в выводах Флоренского есть определенная правда, доказывает в какой-то мере история неоплатонизма. После платоновских вершин диалектики в неоплатонизме античная философия возвращается к своему религиозному первоисточнику, к сознательной охране и защите языческой религии.

Неоплатонизм появился в Александрии в первой половине III в. Его основные принципы и идеи сформулировал Плотин (204–269), живший после 244 г. в Италии. Плотин свел воедино философские элементы в учениях Платона и Аристотеля, создав на их основе стройное мировоззрение. Основой мира, по Плотину, является Единое – простое, непостижимое и совершенное Первоначало или Божество, – пережить которое человек может, только возвышаясь над своей ограниченностью в экстазе. Единое, в силу своего совершенства, как бы исходит из себя, порождая вещественный мир через посредство иерархии ряда «божественных» сущностей.

Первая эманация[15] Единого есть Ум, который расчленяет на множество идей полноту Единого. Вторая эманация – Душа. Поскольку изложение системы Плотина есть в курсах по истории философии, укажем только на его религиозный тезис о необходимости возвращения каждой души от чувственного мира к идеальному, а затем – к божественному. Условием такого личного обожения, возвращения в лоно Божества, Плотин считал аскетическую и практическую нравственность.

Неоплатонизм был тесно связан с язычеством. Неудивительно, что Порфирий (232 – ок. 305), систематизатор сочинений Плотина, критиковал христианство и написал «15 книг против христиан», а в свою систему мира включил как богов и героев классической мифологии, так и ангелов и архангелов из иудейской религии. Для Порфирия языческие народные культы являлись необходимым дополнением к неоплатонической философии. Как писал С. Н. Трубецкой, «неоплатонизм хотел быть более чем философией: это было религиозное учение, проповедь искупления посредством чистого гнозиса» [5, 499].

Последним значительным философом древнего мира был Прокл (410–485), который был всецело предан восточно-эллинской языческой религии, реставрированной неоплатониками. Прокл родился в Константинополе, учился в Александрии (у Олимпиодора и Герона) и в Афинах (у Сириана), где был посвящен в тайные учения и практику теургии. Он был аскет и соблюдал посты по уставам египетской религии. По учению Прокла, Единое на первой ступени эманации проявляется во множестве чисел – абсолютных единиц, которые и есть боги.

Прокл был наиболее плодовитым представителем афинской школы неоплатонизма, в которой еще занимались теоретическими построениями в отличие от александрийской школы, полностью ушедшей в комментаторскую деятельность. Сочинения Прокла насчитывают много тысяч страниц, однако, поскольку нас интересует философия религии в неоплатонизме, то вполне достаточно остановить внимание на сочинении Прокла «Первоосновы теологии».

Для философии религии имеет значение 2-й раздел «Первооснов теологии» (§ 113–159), в котором разработано учение о числах-богах. Прокл поместил между Единым и умом область чисел, а каждое из чисел считал богом. Для нас отождествление чисел с богами может показаться странным. Однако если вдуматься, о чем идет речь у Прокла? Отвлеченное число обладает сверхсущностной природой, поэтому оно есть идеальный принцип бытия. Для древних же любая теорема или математическое открытие имело божественный смысл, следовательно, обожествление сверхсущих чисел не представляло ничего сверхординарного. Числа есть высшие принципы и творческая сила бытия, они определяют сферу идеального мира. В философском смысле, с точки зрения рационального понимания, эти идеальные принципы – числа, а с религиозной точки зрения – это боги. Так философия диалектически сливается с религией в неоплатонизме.

Прокл писал о богах: «Всякий бог есть совершенная-в-себе единичность, и всякая совершенная-в-себе единичность есть бог» [3, 85]. Далее он рассуждал о том, что бог причастен всему, кроме Единого. Неоплатоники не просто вернулись к античной религии, но обратились к самым ее истокам. Вернувшись к первоначалу, они закончили свое развитие, им некуда стало двигаться, религиозный потенциал философии оказался исчерпан. Поэтические образы древних богов превратились в схематичную и сухую диалектику в системе Прокла. Впрочем, лично для Прокла философию дополняли его теургические опыты и почитание богов, которым он посвятил ряд гимнов. Так, представление о божественной эманации в какой-то мере отражено в «Гимне к Солнцу», в котором солнце льет гармонию «на миры матерьяльные вниз богатейшим потоком» и является сердцем вселенной. О религиозности Прокла его биограф Марин писал: «…Его песнопения, славословящие не только эллинских богов, но и газейского Марна, и аскалонского Асклепия Леонтуха, и Фиандрита, столь почитаемого у арабов, и Исиду, чтимую в Филах, да и всех остальных наперечет. Это было всегдашним обыкновением благочестивейшего мужа: он говорил, что философ должен быть не только священнослужителем одного какого-нибудь города или нескольких, но иереем целого мира» [3, 175].

Неоплатонизм закончил развитие, но оказал значительное влияние на христианское богословие. В этом отношении переходной фигурой от античной философии к христианскому богословию стал старший современник Плотина Ориген (ок. 185–254).

Ориген попытался соединить неоплатоническую метафизику и христианское богословие в сочинении «О началах», которое может служить ярким примером для характеристики его религиозно-философских взглядов. Сочинение «О началах» – систематическое изложение христианского вероучения, при этом заметим, что оно создано еще до эпохи Вселенских Соборов и ожесточенных догматических споров в христианской Церкви (примерно за 100 лет до I Вселенского Собора в Никее).

Ориген не создал связной и законченной философской системы. Его метафизическое мировоззрение состоит из трех взаимосвязанных частей – теологии, космологии и телеологии, которые во многом определяются идеей универсального единства, что обнаруживает несомненную связь с неоплатонизмом. Согласно Оригену, Бог – монада, простое целое, вневременное и непространственное. Он – личность, мыслящее самосознание. Ориген преодолевает границы языческого неоплатонизма и пытается обосновать христианское мировоззрение. Однако монотеизм в мировоззрении Оригена приобретает самодовлеющую роль, когда Бог-Отец становится значительнее двух других ипостасей Святой Троицы.

Монотеизм Оригена имел одной из философских причин попытку объяснить отношение множественности бытия к единому Творцу. По Оригену, мировой процесс развития складывается из двух главных факторов: духовной природы человека и его свободной воли. Благодаря этим факторам происходит самоопределение человеческих «умов» (явная терминология неоплатонизма).

У Оригена христианство и философия оказались лишь механически соединенными частями, из которых не получилось цельной системы. Ориген вместо христианской метафизики строил космологию по принципам неоплатонической философии, и поэтому неизбежно впал в противоречия, вызванные разницей между двумя религиозными мировоззрениями. Так, Ориген учил, что в истории сменяется множество миров (после разрушения одного мира возникает следующий), духи воплощаются в материю и образуют иерархию существ в зависимости от степени своего падения. В своих космологических построениях Ориген использовал принципы неоплатонической метафизики, в результате чего личность человека мыслится им преимущественно как часть космоса.

Ориген – необычайно противоречивая фигура в истории христианской мысли. Например, прот. Г. Флоровский в статье «Противоречия оригенизма» писал: «В жизни Ориген был человек борьбы. Не только по исторической случайности был он полемистом. Полемична сама его мысль. И эта полемика была для него не только диалектическим размежеванием. Мятежный дух Оригена соткан из противоречий» [6, 293]. По мнению Флоровского, философия Оригена есть вид христианского платонизма. Ориген в умопостигаемом мире платонизма пытался найти место для религиозных сущностей и догматических понятий, его понимание человека – как только мыслящей субстанции и субъекта нравственного выбора – чересчур абстрактно.

Христианская философия начинается с постепенного отказа от того, что противоречит ей в античной философии, и, прежде всего, – с христианского понимания личности (не как субстанции, а как образа и подобия Божиего). Христианское сознание основано на философской триаде Бог – мир – личность. И первые шаги к обоснованию этого трехмерного бытия были сделаны уже после Оригена на православном Востоке – отцами Церкви в эпоху Вселенских Соборов, а на Западе – блаженным Аврелием Августином, с которого начинается западноевропейская средневековая философия.

Литература

1. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. 1: От теокосмогоний до возникновения атомистики.

2. Платон. Тимей // Платон. Собр. соч. в 4 т. М., 1994. Т. 3.

3. Прокл. Первоосновы теологии. Гимны. М., 1993.

4. Плотин в русских переводах. СПб., 1995.

5. Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии. М., 1997.

6. Флоровский Г. Противоречия оригенизма // Флоровский Г. Догмат и история. М., 1998.

Глава 3. Средневековье

В эпоху средневековья религиозная философия во многом сливается с богословием. По крайней мере, их объединяет общая тематика и теоцентризм, как основа средневекового мировоззрения. Для характеристики этого периода часто вспоминают тезис «философия – служанка богословия», подразумевая подчиненное положение философии. На самом деле, эта подчиненность часто без достаточных оснований преувеличивается. Люди жили в религиозно ориентированном мире, размышляли о Боге и христианских догматах, т. е. о том, что для них было самым главным. Однако средневековая философия продолжала развиваться по своим внутренним законам, что проявлялось в борьбе различных направлений и школ, таких как платонизм и аристотелизм, реализм и номинализм. К тому же за период средневековья философия пережила несколько этапов развития, для каждого из которых были характерны развитые религиозно-философские системы, и следует заметить, что в каждом периоде и направлении соотношение философии и богословия мыслилось различно.

Первая система христианской философии на Западе связана с именем Аврелия Августина (354–430), епископа Гиппонского. Неоплатонизм оказал значительное влияние на Августина, который прочел «Эннеады» Плотина в латинском переводе Мария Викторина. Однако у неоплатоников Августин заимствовал только философские приемы («технику»), создав посредством их систему, в которой христианская вера оправдывается разумом. Августин, как известно, повторял: «Если не уверуете, не поймете». С его точки зрения, истины, принятые верой, затем открывают путь к их рациональному познанию.

Идея личности, отстаиваемая Августином, базируется на единстве души и тела. Используя идею Платона о бессмертии души, Августин открывает в человеке то вечное и неизменное, что связывает каждую личность с Богом. Человеку доступна истина, его душе открыта умопостигаемая, неизменная и вечная реальность. Метафизический мир, основой которого является Бог, есть реальность, внутренне присущая человеческой мысли, но и превосходящая ее. Но высшую ценность человеку придает у Августина личное отношение к Богу, как к Личности. Таким образом, благодаря вере самопознание приводит Августина к новым философским открытиям, которые были неизвестны неоплатоникам.

В «Исповеди» Августин, размышляя о природе своей души, сталкивается с удивительной силой памяти. Все образы существующего хранятся в памяти, играющей важную роль в восприятии действительности. Память имеет связь с бесконечностью духовной жизни, которая занимает важное место в христианском мировоззрении. В философии Августина происходит становление христианской мысли, определяемое понятиями личности и духа.

Бог как сверхприродная и непостижимая сущность есть источник метафизической бесконечности. У Августина важной категорией тварного бытия является время. Бог – создатель времени, Сам пребывающий вне его течения. Время дано человеку в трех своих модусах: прошлое, настоящее и будущее, – из которых, как показывает анализ, действительно существует только настоящее, да и оно оказывается непротяженным мигом. Связность времени устанавливается душой, в настоящем помнящей о прошлом, созерцающей настоящее, ожидающей будущего. Таким образом, хотя субъективно для человека есть только настоящее, но духовная бесконечность расширяет его душу до необъятных пределов. В «Исповеди» можно проследить рождение новой философской и религиозной антропологии, в которой различаются два уровня – земной (эмпирический) человек и его вечная душа, устремленная к Богу. Августин стал источником неоплатонического направления в христианской философии – направления, которое характеризовалось экзистенциальностью мышления и мистическим мировоззрением.

Основателем или ориентиром для аристотелевской, логической линии в развитии средневековой философии стал Аниций Манлий Торкват Северин Боэций (ок. 480 – ок. 525), который, кроме своего известного сочинения «Об утешении философией», оставил ряд богословских трактатов и работы, касающиеся произведений Аристотеля. Идеи Аристотеля долго были распространены в Западной Европе именно через переводы и толкования Боэция, а не в оригинале. Полный «Органон» Аристотеля был переведен на латинский язык только в XIII в. До этого авторитетом по вопросам логики оставался Боэций, который сыграл роль посредника между античной и средневековой культурой. Боэций предполагал перевести все трактаты Аристотеля и диалоги Платона, а затем посредством комментариев доказать согласие обоих учений, поэтому, комментируя логику Аристотеля, он нередко толкует ее в духе Платона. Однако Аристотель в мировоззрении Боэция несомненно важнее, чем Платон.

С точки зрения логики подходил Боэций и к понятию Святой Троицы (трактат «Каким образом Троица есть единый Бог, а не три Божества»). Он выделил три вида знания: естественное, математическое и теологическое. В третьей, теологической, сфере знания божественные вещи познаются с помощью интеллекта, поскольку «божественная субстанция лишена как материи, так и движения» [2, 119]. По Боэцию, Божественная субстанция есть форма без материи, поэтому она едина. В Боге нет различий, нет и множественности. Логика Боэция: нет различий, нет и множественности, а раз нет множественности, то есть единство. Логический образец, созданный Боэцием, повлиял через много лет на формирование схоластической философии.

Неоплатонизм же после нескольких веков забвения возродился в период Каролингского Возрождения в системе Иоанна Скота Эриугены (нач. IX в. – после 870). Приехав из Ирландии ко двору короля Карла Лысого, Иоанн приобрел известность своим переводом «Ареопагитик» с греческого на латинский язык. Затем он переводил св. Максима Исповедника и св. Григория Нисского. В своей философии Иоанн опирался на двух любимых авторов – Аврелия Августина и Дионисия Ареопагита. В силу этого он оказался в противоречивом положении, стараясь согласовать западную и восточную христианские традиции в философии[16]. Первым объектом критики со стороны Католической Церкви стало сочинение Эриугены «О предопределении», осужденное на двух католических Соборах (855 г. – в Валенсии, 859 г. – в Лангре). Позже значительно больший протест Католической Церкви вызвало главное сочинение Эриугены «О разделении природы», содержащее много элементов неоплатонизма. Основную идею и терминологию для сочинения «О разделении природы» Иоанн заимствовал у св. Максима Исповедника, но придал своей концепции оригинальность. Все сущее Иоанн разделил на четыре формы:

1. природа не сотворенная и творящая (Бог),

2. природа сотворенная и творящая (Божественные идеи),

3. природа сотворенная и не творящая (мир),

4. природа не сотворенная и не творящая (Бог по окончании мирового процесса).

Иоанн Скот Эриугена в своей концепции теофании больше мистик, чем рационалист. Он гораздо ближе к восточной патристике, чем другие западные мыслители средневековья.

Бог Эриугены – это христиански переосмысленное Единое неоплатоников. Бог есть начало теофании, которое через божественные идеи раскрывается в мире. В теофании Бог открывает Себя разумным существам, становится им доступным. По мысли Эриугены, Бог нуждается в бытии для познания Самого Себя.

Все существа в мире исходят из Бога, пребывают в Боге и возвращаются к Богу. Представление о мире имеет прямую аналогию с неоплатонизмом, но в системе Эриугены центральное место в процессе возвращения принадлежит человеку, в идеальном образе которого содержится весь мир. Основным моментом возвращения, как мирового процесса, является воплощение Христа. Возвращение же к Богу конкретного человека начинается с его смерти. Вторым этапом становится воскресение тел. Затем на третьем этапе тела соединяются с душами. В результате этого соединения душа сливается с Первопричиной или идеей, т. е. все существа возвращаются к Богу в своей умопостигаемой форме. Однако окончательное и великое возвращение наступит тогда, когда земной мир вступит в Рай и всё окажется пронизано Богом. Как писал Иоанн Скот Эриугена, «Бог станет все во всем, когда не останется ничего, кроме Бога».

Метафизическая эпопея Иоанна Скота Эриугены самим стилем своего мышления вступала в явное противоречие с ортодоксальными католическими взглядами. В 1225 г. римский папа Гонорий III потребовал немедленного уничтожения всех списков «О разделении природы». Что же явилось причиной такой суровой оценки? Если не вдаваться в чисто богословские противоречия, то в системе Эриугены присутствовал ярко выраженный неоплатонизм, который оказался слишком иррационален и мистичен для католической теологии. В католической же теологии постепенно победил схоластический тип мышления.

Формирование схоластики как мировоззрения можно изучать на произведениях Ансельма Кентерберийского (1033–1109), в которых утверждается принцип теологического рационализма. Ансельм был выдающимся диалектиком своего времени. Он безгранично верил в силу разума, благодаря чему достиг значительных результатов в диалектике, особенно – в создании доказательств бытия Бога.

Ансельм был вдохновлен блаженным Августином, но значительно превзошел его в строгости диалектики и четкости дефиниций. Он привнес в платоническую философию нечто новое – учение о предсуществовании идей. Учение Ансельма совершенно противоположно системе Эриугены. Творения предсуществуют в Боге и не обладают иной реальностью, кроме божественной. Вселенная до развертывания в виде актуального бытия уже существовала как модель в мысли Бога. Между Богом и миром нет никаких промежуточных уровней бытия – таково мнение Ансельма. Если не вдаваться во все тонкости рассуждений Ансельма, то основная идея его сочинений – поиск равновесия между христианским Откровением и логикой.

Альберт Великий (1193–1280) был первым, кто из схоластов стал комментировать сочинения Аристотеля. Он хотел ввести Аристотеля в христианскую культуру, чтобы затем использовать его логику для систематизации христианского богословия. Альберт, комментируя Аристотеля, не критикует его, но, переходя к обоснованию веры, он опровергает у античного мыслителя то, что противоречит христианству. Критический подход к Аристотелю говорит о том, что Альберта несправедливо прозвали «аристотелевской обезьяной». Для Альберта Великого Аристотель – это материал для толкований и интерпретаций.

По мнению Альберта, разум нуждается в помощи веры, но и знание полезно для веры. Необходимо только различать задачи богословия и философии. Богословие направлено на познание Бога, философия – на познание сущего. Альберт Великий также занимался доказательствами положения «Бог существует». В этом он опирался на идею Первопричины, с которой начинается причинный ряд. Все изменяемое в мире стоит в отношении к высшему существу. Бог есть первичный и абсолютный принцип бытия. Сам по себе Бог непостижим, но Его бытие можно познавать посредством сотворенных Им вещей. Бог, считал Альберт Великий, есть всеобщий деятельный разум, творец всех форм и интеллигенции (термины Аристотеля). Альберту Великому удалось создать логическую схему, которая, как он считал, не противоречит христианству.

Настоящий же триумф логики связан с именем Фомы Аквинского (1224/1225–1274), который оказал влияние как на теологию, так и на философию. Наиболее важными для понимания философского мировоззрения Фомы Аквинского являются его комментарии к Аристотелю и сочинения «Сумма теологии» и «Сумма против язычников». Фома – сильный систематизатор. Кроме того, в метафизике он не только комментирует Аристотеля, но и критикует и интерпретирует его. Все усилия Фомы направлены на то, чтобы согласовать веру и разум. По мнению Фомы, теология основана на Откровении, а философия – на «естественном свете» разума, поэтому между ними нет противоречий. Философия лишь учит разумно понимать то из Священного Писания, что может быть познано. Философия, по Фоме Аквинскому, имеет завершение в естественной теологии, которая направлена на познание Бога насколько это доступно «естественному» человеческому разуму.

Однако вместе с расцветом схоластики и триумфом логики возникает и развивается альтернативное направление – мистицизм. Если схоластика развивается в ученом сообществе, прежде всего, в университетах, то мистицизм, сначала найдя приверженцев в монастырях (Сен-Викторская школа, Бонавентура), затем охватывает массы – от народных низов до одиноких созерцателей и визионеров. К XIV в. религиозное сознание становится крайне противоречивым, основы средневековой религиозной культуры и миросозерцания начинают расшатываться.

В качестве примера позднесредневекового мистицизма рассмотрим идеи выдающегося немецкого мыслителя Мейстера Экхарта и созданную им традицию.

Мейстер Экхарт (ок. 1260–1328/1329) был не простым заурядным мистиком. Он получил систематическое богословское образование и преподавал в Париже, в Сорбонне. В 1302–1303 гг. Экхарт получил титул «мейстер» (magister sacrae theologiae) и занял кафедру на богословском факультете Парижского университета, который был схоластическим центром Западной Европы. После 1322 г. Экхарт переехал в Кельн, где в 1326 г. Кельнский архиепископ возбудил против него дело по обвинению в ереси. Закончилось все тем, что в булле папы Иоанна XXII от 27 марта 1329 г. 17 положений Экхарта были признаны еретическими, а 11 – сомнительными и дерзкими.

Особенность Экхарта заключается в том, что он, хорошо владея схоластической философской техникой, осознанно выбрал свободное философствование, основанное на личном религиозном опыте и интуитивном познании Бога. В то же время, в мистике Экхарта был осуществлен отказ от психологической мистики. Экхарт аллегорически толкует образы Священного Писания, часто основываясь на своих личных интуициях. Его рефлексия носит ярко выраженный индивидуальный характер. По мнению многих исследователей, именно такого рода мистицизм и подготовил Реформацию. Богословские размышления Экхарта стали прообразом различных мистико-поэтических систем – Ангелуса Силезиуса, Якоба Бёме, Валентина Вейгеля и др.

Экхарт учил о Божестве как сущности Бога и Его изначальной основе, постоянном излиянии благодати на природу. Соотношение Бога и Божества для Экхарта – это соотношение существа и сущности (existentia и essentia). Таким образом, Божество – это божественная благодать, проникающая в природу и человека. В каждом человеке, учил Экхарт, есть «искорка» Божества, которая воспринимает благодать, является ее проводником. В «душевной искре» начинается возвращение к Богу, стремление к единству и Абсолюту.

Чтобы вернуться к Богу, человек стремится к отрешенности, которая является одновременно свойством Бога. На пути к отрешенности человек проходит семь ступеней восхождения: 1) пример праведников, 2) отвращение от мира и поиск мудрости, 3) независимость от людей, любовь к тому, что от Бога, 4) смиренномудрие и терпение, 5) премудрый покой, 6) сыновнее слияние с Богом, 7) радость созерцания.

Как конкретно мыслил Экхарт отношение человека к Богу? Он учил о внутреннем человеке, следуя в этом за блаженным Августином. Внутренний человек– это человек цельный, обретающий совершенство в созерцании Бога. Однако внутренний человек не только созерцает Бога, но рождает Его в себе, т. е. совершает некие абсолютные акты. Если Августин учил о том, что «Христос родился, – пусть же Он родится и в наших душах», то Экхарт богословским метафорам придает метафизический смысл. Экхарт говорил на языке символов, его мистический символизм есть философско-поэтическая система, альтернативная схоластическому схематизму.

Вещи, считал Экхарт, внешне различны в мире, но они едины в Боге. Это мистическое единство, по мнению Экхарта, можно познать не рационально, а постигая сущность других вещей посредством любви. Как писал Экхарт, «природа любви… превращает человека в ту вещь, которую он любит».

Учение Экхарта очень показательно для средневекового мистического типа религиозности. По этому учению, человек должен стремиться к мистической жизни, в которой он становится выше внешних порядков и законов. Внутренняя духовная жизнь не нуждается в законах. Бог дает человеческой душе все для того, чтобы обладать добродетелью. Через мистическое обожение человек возвращается к Богу, его высшая цель – покой в Боге.

Мейстер Экхарт основал целую мистическую традицию. Его ближайшими последователями были Иоанн Таулер, Генрих Сузо и Иоанн Рейсбрук. Иоанн Таулер (1290–1361) был знаком с Экхартом и состоял в доминиканском ордене. Все идеи Экхарта он воспринял и развил в своих проповедях. Однако есть в учении Таулера один любопытный момент: Таулер говорил, что мистическое познание возникает только тогда, когда умолкает естественное познание. Этот тезис Таулера явно противоречит средневековой схоластике. Генрих Сузо (1300–1365) также был членом доминиканского ордена. Его главная идея – мистик должен отречься от тела, чувственных влечений, самого себя и, предав себя полному забвению, отдаться силе Божией. Таким образом, если средневековая западная философия начинается с христианского понимания личности и ее рационального обоснования, то заканчивается она безличным мистицизмом и разложением схоластики.

Перед тем, как в истории философии или религиозной культуры появляется что-то новое, наступает переходный период, когда новые идеи медленно прорастают сквозь толщу старого. Так было и со средневековьем. Прежде чем наступила новая эпоха, в которой определяющим стал протестантский тип мышления, немецкая мистика прошла определенную трансформацию. Яркий пример – «Theologia deutsch» («Немецкая теология»), сочинение неизвестного автора XIV–XV вв., впервые опубликованное М. Лютером в 1516 г. В основе книги «Немецкая теология» лежит представление об истечении всех вещей из Бога. Бог является Богом только вместе со всеми творениями. В человеке есть свет благодати и естественный свет, один свет – истинный, второй – ложный. Далее идеи об обожении человека в целом воспроизводят размышления немецких мистиков XIV в. Однако сам принцип взаимодействия и тесной связи между Богом и Его творениями содержит элементы будущего протестантского индивидуализма.

Подведем итоги. Средневековая христианская мысль выросла на античном наследии. В этом ее богатство и одновременно противоречивость. Не всегда средневековым философам удавалось гармонично совместить христианские догматы с принципами античной мысли. Сначала вектор развития шел в сторону открытия и усвоения античной философии, затем – в направлении создания оригинальных концепций. В стремлении согласовать веру и разум средневековые мыслители достигли значительных успехов. Но как только, казалось бы, найдены были оптимальные решения, произошло выхолащивание философской мысли, и творческий потенциал оказался исчерпан. Догматическое богословие в рафинированном виде отрицает философию и прекращает ее развитие. Схоластами была создана концепция, которая предполагала ограниченный рационализм – ограниченный рамками веры. Однако на протяжении всех средних веков были мыслители, которые переходили рамки и ограничения. Неудивительно, что эти границы в конце концов рухнули, и наступила новая философская эпоха, когда мир веры стал миром науки.

Литература

1. Августин А. Исповедь. М., 1997.

2. Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. М., 1996.

3. Ансельм Кентерберийский. Сочинения. М., 1995.

4. Фома Аквшский. Сумма теологии. М., 2006. Ч. 1–2.

5. Мастер Экхарт. Избранные проповеди и трактаты. СПб., 2001.

Глава 4. Новое время

После Реформации в Германии наступает время, когда Католическая Церковь теряет свое влияние, что явно отражается и на развитии философского знания. Свободный духовный опыт стал исторической реальностью. Реформация восприняла основную идею Возрождения – антропоцентризм. Вера в человека, его свободу духа стала основой как для диссидентских религиозных движений, так и для формирования нового религиозно-философского мировоззрения. В то же время религиозные реформаторы были против возрожденческого возвышения человека. Они старались вписать понятие свободной личности в систему религиозных ценностей, что впоследствии обернулось новыми ограничениями в понимании свободного духовного опыта. М. Лютер, например, выступал как против схоластов, так и против Эразма Роттердамского и его трактата «О свободе воли». Он считал, что Бог непознаваем, т. к. «разум дарован нам не для постижения того, что над нами (природы Бога, ангелов и святых обитателей неба), а для постижения того, что ниже нас (животных, растений, состава веществ)». Бытие Бога обнаруживается только в личном религиозном опыте, а человеческий разум должен быть направлен на познание внешнего мира.

Рост религиозного индивидуализма сопровождался появлением новых мистических учений. В XVI в. появилась новая плеяда немецких мистиков: Себастиан Франк (1499–1542), Валентин Вейгель (1533–1588), Якоб Бёме (1575–1624). Из трех названных наибольшее значение для философии религии имеет Якоб Бёме, сын крестьянина и сапожник по профессии. Будучи уже в зрелом возрасте, он увлекся философией и написал книгу «Аврора, или Утренняя заря в восхождении» (1612). Распространение этой книги в списках привело к нападкам на Бёме пастора местной лютеранской общины, после чего Бёме не писал с 1613 по 1619 г. Однако, в 1619–1624 гг. он вновь создает в год по 2–Зпроизведения, к концу жизни написав еще 20 книг.

Бёме в целом продолжил немецкую мистическую традицию. По его представлениям, Бог-Троица извечно возникает из вечного Ничто, Бездны, непостижимой разумом. Чтобы ответить на вопрос о сущности Бога, нужно, считал Бёме, «прилежно размыслить о силах в природе, и обо всем творении, о небе и земле, равно о звездах и стихиях, и о тварях, которые произошли из них, также и о святых ангелах, о дьяволах и людях, о небе и аде» [1, 261]. Таким образом, размышления Бёме представляли своего рода мистическую натурфилософию. С религиозной точки зрения Бёме, весь мир – Великая Мистерия, в которой на хаос бытия изливается две силы: свет и тьма.

Бёме мыслил не понятиями, а символами. Например, для него Бог – это «огонь», который есть «откровение жизни и божественной любви». Бёме предлагал из «каменных церквей» и кабинетов ученых идти в мир, чтобы узнать Бога. Он писал, что, если отправишься на цветущий луг, то увидишь «чудесную силу Бога, услышишь и вкусишь ее, хотя это только тень, и Бог здесь открылся лишь в подобии. Но для ищущих это любящий наставник» [1, 116–117]. Рай – это мир радости и блаженства, дающий возможность осязать силу Бога.

Бог – это божественная бездна, «тишина без сущности». Божественная сущность для Бёме имеет три принципа, через которые Бог открывается в мире. Первый принцип – огонь, чистая энергия (вечный Отец). Второй принцип – Бог-Отец рождает Сына, в котором огонь превращается в свет любви. Третий принцип – творческое слово Бога «Да будет!», когда непостижимое становится постигаемым (выход безосновной воли – Святой Дух).

Мир, как писал Бёме, – дым и пар, «происходящие от духовного огня и духовной воды». С приходом Христа мир обретает новое тело, над которым господином и царем становится Иисус Христос. Человек ищет спасения во Христе, заново рождается сообразно небесной божественной сущности Христа.

Покаяние для христианина– это, по выражению Бёме, брачное соединение души с «небесной Софией». Однако идея Софии осталась не до конца проясненной Бёме, который отрицал, что ввел четвертую ипостась в Святую Троицу. Бёме называл Софию Божией Мудростью или Наглядностью, когда «Отец, Сын и Дух видят и обретают себя внутри».

Бёме оказал значительное влияние на последующую немецкую философию. Как считал, например, H. A. Бердяев, хаотичная первооснова бытия Бёме есть основа немецкой идеалистической метафизики, но Бёме – не идеалист, а реалист, который «не утерял живой связи с реальным бытием, не замкнулся еще в мир отвлеченной от бытия мысли и мир субъективных переживаний» [2, 51].

Но рождение нового философского мировоззрения было связано все-таки не с мистической традицией, а с рационализмом научного толка. Философом, который совершил рационалистический переворот в истории философии, был Рене Декарт (1596–1650). Научный рационализм был направлен как на преодоление схоластики, так и мистики. Декарт по сути совершил философскую революцию, создав новый мир мысли. Его положение можно сравнить с той ситуацией, в которой в свое время находился Аврелий Августин, создавший мир христианской мысли. Декарт, как и Августин, опирался в создании философской системы на личный опыт и понятие личного «я», но в его размышлениях это уже не личность, ведущая диалог с Богом, а идея человеческого «я» как мыслящей субстанции.

Из теоцентричного мир стал антропоцентричным. В новой рациональной картине мира возникла необходимость вписать в нее идею Бога. Что сделал для этого Декарт? Он доказывал существование Бога из идеи Бога в человеке. Чтобы создать идею совершенного бытия, человек сам должен быть совершенным, а поскольку это не так, то идея Бога дана человеку извне, самим Богом. Доказательство Декарта звучит так: «Следует лишь сделать общий вывод – из одного того, что я существую и во мне заложена некая идея совершеннейшего существа, т. е. Бога, – что существование Бога тем самым очевиднейшим образом доказано» [3, 42].

Поскольку идея Бога дана человеку изначально, то Декарт назвал ее врожденной. Идея Бога запечатлена в человеке, по выражению Декарта, «как клеймо художника». Человек для Декарта – это отражение Бога. Декарт писал: «Но из одного лишь того, что меня создал Бог, вытекает в высшей степени достоверная мысль, что я был создан по его образу и подобию, и именно это подобие, в коем заключается идея Бога, воспринимается мной с помощью той же способности, благодаря которой я воспринимаю и самого себя» [3, 43].

Главное для Декарта в познании Бога – это достоверность этого познания. Декарт исходит из факта, который считает достоверным: мы существуем и одарены представлением о совершеннейшем существе. Он идет в доказательстве от природы человека к бытию Бога, предлагая, таким образом, антропологическое доказательство существования Бога.

Идея Бога– это действие Бога в человеке, т. к. эта идея не является созданием человека. Через врожденную идею бытие Бога проявляется в человеке. По принципу «мыслю, следовательно, существую» Декарт строит доказательство «мыслю Бога, следовательно, Бог существует». Он полагал, что основа самодостоверности в Богодостоверности. Идея Бога для человека – самая истинная и единственная по значению. Как считал Декарт, «из всех идей, которые мы имеем, она самая ясная и отчетливая, а потому и самая истинная».

Позиции, альтернативной картезианскому рационализму, придерживался Блез Паскаль (1623–1662), который выступил в своих размышлениях против рациональной идеи Бога. Он писал: «Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем» [4, 744]. Паскаль учил, что Бог непознаваем, а само человеческое познание ограничено. Человек находится в противоречивом положении, т. к. не способен ни к полному незнанию, ни к всеобъемлющему знанию. Для человека истина всегда частична, относительна.

Человеку нужна не идея Бога, а живой, личностный Бог. Эта мысль Паскаля кратко и ярко выражена в его знаменитом «Мемориале» или «Амулете». После смерти Паскаля один из его слуг обнаружил в камзоле умершего под подкладкой какой-то предмет. Когда камзол распороли, то достали пергаментный сверток и вложенный в него листок бумаги. На листке бумаги был черновик текста, на пергаменте – его чистовик. Текст содержал краткий конспект того, что пережил Паскаль поздним вечером 23 ноября 1654 г. Этот вечер стал очень важным в жизни Паскаля, который и сделал на память о нем «мемориал». Начало текста звучит так: «Год благодати 1654. Понедельник 23 ноября день святого Климента папы и мученика и других мучеников. Канун святого Хризогона мученика и других. Приблизительно от десяти с половиною часов вечера до половины первого ночи.

ОГОНЬ. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, но не Бог философов и ученых. Уверенность. Уверенность. Чувство, Радость, Мир. Бог Иисуса Христа. Deum meum et Deum vestram. Твой Бог будет моим Богом. Забвение мира и всего, кроме Бога. Обрести Его можно только на путях, указанных в Евангелии» [4, 129].

Паскаль, блестящий математик и физик, после 1654 г. отказался от служения науке, стал затворником и писал книгу о христианстве, которая не была закончена. Фрагменты книги были собраны и опубликованы после смерти Паскаля под названием «Мысли о религии».

В «Мыслях» Паскаля развернута во фрагментарной форме цельная религиозно-этическая система, которая основана на принципах агностицизма. По замыслу автора, сочинение Паскаля должно было делиться на две части. 1-я часть – «Человек, не познавший Бога», 2-я часть – «Человек, обретший Бога» [4, 629].

Человек, познающий природу, неизбежно приходит к идее бесконечности, к ощущению собственной затерянности в бесконечных мирах. Человек во Вселенной обречен жить между двумя безднами – бездной бесконечности и бездной небытия. Как будто возражая Декарту, Паскаль предлагал отказаться от поисков достоверных знаний, т. е. научной истины. Знания ограничены, время человеческой жизни недолговечно, случайно само появление человека на свет – для Паскаля все это является причиной задуматься о высшем предназначении человека, поскольку его ужасает «вечное безмолвие этих бесконечных пространств» [4, 639].

Если человек есть только «вместилище заблуждений», а знание для него бесполезно, то нужно искать критерий, истинный принцип человеческого существования. Паскаль в какой-то мере следует логике Декарта, от отрицания смутного и иллюзорного – к достоверному. Но, если для Декарта достоверна мысль о существовании, то для Паскаля истина– вне человека. 1-ю часть Паскаль закончил главой под названием «Должно искать Бога». Поиск Бога – это то, что дает смысл человеческой жизни.

В поиске Бога Паскаль, прежде всего, критикует тех философов, которые не замечают двойственного положения человека. Высочайшего величия, считал Паскаль, можно достичь не в самоослеплении собственными знаниями, а через дар Божественной благодати. Человек делает выбор – если выбирает Бога, то обретает уверенность, а если выбирает мир и познание, то обретает сомнения в истинности познанного. Для Паскаля этот выбор решался однозначно – в пользу Бога.

Познав свое ничтожество, человек познает Бога. Людям, очистившим свои сердца, становится доступно Священное Писание, а через него величие христианского учения. Через сердце, а не через разум находит человек путь к Богу. По мнению Паскаля, христианство составляют две истины:

1) что существует Бог, Которому люди способны причаститься;

2) что опороченные первородным грехом, они этого недостойны.

Христианство, а не науку выбрал Паскаль, считая, что все разумное, вместе взятое, не стоит малейшего порыва христианского милосердия. Однако Паскалю, конечно, не удалось повернуть вспять «колесо истории». Рациональное направление в философии и науке стало преобладающим. Апофеозом рационализма в XVII в. стала система Б. Спинозы.

Бенедикт Спиноза (1632–1677), критикуя систему Декарта, создал пантеистическую концепцию, в которой Бог есть субстанция и природа. Бог – единственная субстанция мира, Он есть причина самого себя (causa sui). Он есть «порождающая природа», весь мир развивается из двух атрибутов Бога – мышления и протяжения. Бог не обладает ни личностными свойствами, ни какими-либо человеческими качествами. Иначе говоря, Бог есть безличная субстанция мира, определяющая его незыблемые рациональные законы.

Главное произведение Спинозы «Этика» сплошь состоит из аксиом и теорем. Спиноза последовательно («в геометрическом порядке») конструирует рациональный мир, в котором все строго и математически организовано. Этика Спинозы – в покорности этому безличному Абсолюту, в ощущении себя частью вечного закона, который не знает ни милости, ни сострадания.

Спиноза провозгласил главным принципом своей системы детерминизм всех природных, социальных, человеческих процессов в мироздании. Однако эта всецелая предопределенность открывается только для рационального познания. В этом и видит Спиноза суть религии – в познании необходимости и зависимости человека от высшей субстанции. Высшим выражением познания, по мнению Спинозы, является интеллектуальная любовь человека к Богу, которая также есть любовь Бога к Самому Себе. Естественно, что эта любовь так же безличностна, как и высшая субстанция. Интеллектуальная любовь Спинозы есть завершающая фаза рационального познания, когда через высшее напряжение познавательных сил человек обретает успокоенность и покорность судьбе.

Как известно, Спиноза посещал собрания христиан-протестантов и слушал их беседы. Для него единственным фактом в истории, противоречащим его системе, была фигура Иисуса Христа. В одном из писем Спиноза писал, что он в недоумении от евангельского образа Спасителя, т. к. поступки, слова Христа говорят о такой Его связи с Богом, которая предполагает личную любовь и свободу воли. Пытаясь объяснить феномен личности Христа, Спиноза предположил, что Христос преодолел космический детерминизм и вышел на иную, высшую ступень сознания. Однако эти объяснения не совсем удовлетворяли Спинозу, для которого личность Христа осталась загадкой до конца жизни.

Пантеизм Спинозы в прямом смысле не является строго пантеистической системой, поскольку истинной субстанцией является только Бог, а остальное – Его модусы и атрибуты. Систему Спинозы можно точнее определить как рационалистический монотеизм, на формирование которого, вероятно, оказало влияние иудейское мировоззрение философа (Спиноза с детства готовился стать раввином).

Система Спинозы уникальна и отлична, например, от неоплатонизма, основанного на языческом политеизме. Она основана на двух традициях – иудейском монотеизме и схоластическом рационализме, дополненном научной методологией Нового времени. В религиозном смысле система Спинозы является высшей точкой в развитии рационализма XVII в. В заключение стоит заметить, что Спиноза, будучи отлучен и изгнан из иудейской общины (в 1656 г.), не пришел к какому-либо другому вероисповеданию, поэтому его философия стала для него своего рода религией или заменой религии.

Для Нового времени характерно появление многообразных религиозно-философских типов – от протестанта-мистика Бёме, католика Декарта до католика-янсениста Паскаля и религиозного диссидента Спинозы. Единый религиозный мир средневековья оказался расколот на множество религиозных сознаний, каждое из которых потенциально могло стать основой для религиозно-философской системы.

Литература

1. Вер Г. Якоб Бёме. Челябинск, 1998.

2. Бердяев Н. А. Из этюдов о Якове Бёме // Путь. 1930. № 20.

3. Декарт Р. Соч. в 2 т. М., 1994. Т. 2.

4. Паскаль Б. Мысли // Тарасов Б. Н. «Мыслящий тростник»: Жизнь и творчество Паскаля в восприятии русских философов и писателей. М., 2004.

5. Спиноза Б. Этика// Спиноза Б. Соч. в 2 т. СПб., 1999. Т. 1.

Глава 5. Немецкий идеализм

Страницы: 12 3 4 » »»

Читать бесплатно другие книги:

Убийство Золушки

Кларк Мэри

Скандальное телевизионное шоу «Под подозрением» посвящено нераскрытым преступлениям давних лет. Для ...

Как перестать сражаться со своим ребенком и обрести его близость и любовь

Стиффелман Сьюзен

«Пожалуйста, не дайте свету внутри ваших детей угаснуть!» – пишет автор этой книги Сьюзен Стиффелман...

Общая и военная гигиена

Коллектив авторов

В учебнике систематизированы современные теоретические и практические данные по общей и военной гиги...

Ягодное лето

Михаляк Катажина

О чем мечтает Золушка по имени Габрыся? О принце на белом коне? Нет. О роскошном дворце? Ей он не ну...

Контакт

Лукьяненко Сергей

«Первый контакт случился в конце двадцать первого века.Никто не ожидал, что разведывательное судно „...

Мечты сбываются

Точинов Виктор

В каждом – каждом! – из вас живет Мрак. Что-то темное, страшное, мерзкое, могущественное. То, что до...

Философия религии. Концепции религии в зарубежной и русской философии Ермишин Олег

ПредисловиеФилософия религии и ее проблемы

Введение

Часть IКонцепции религии в зарубежной философии

Глава 1. Древний Восток

Глава 2. Античность

Глава 3. Средневековье

Глава 4. Новое время

Глава 5. Немецкий идеализм Страницы: 1234 » »»

Читать бесплатно другие книги:

Предисловие
Философия религии и ее проблемы

Часть I
Концепции религии в зарубежной философии

Глава 5. Немецкий идеализм

Страницы: 12 3 4 » »»