Философия религии. Концепции религии в зарубежной и русской философии Ермишин Олег

Глава 7. Л. Шестов. С. Н. Трубецкой. Е. Н. Трубецкой

В России начала XX в. религиозность становится многомерной, понимание религии все больше и больше усложняется, определяется личными взглядами. Такое личное понимание религии в философии демонстрировал Лев Шестов (1866–1938). Он закончил Киевский университет (1889), с 1895 г. занялся философскими и литературно-критическими исследованиями. В начале XX века Шестов выступил как популяризатор идей Ф. Ницше в России, заявил себя сторонником концепции «живого знания» и критиком рационализма. Его книги о Ф. Ницше, Л. Н. Толстом, Ф. М. Достоевском блестяще написаны, неординарны и глубоки. Если книга «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» (1902) заканчивается тезисом «Нужно искать Бога», то активная фаза этого поиска начинается в 1910–1914 гг., когда Шестов жил в Щвейцарии, изучал богословие и философию и писал работу «Sola fide» (впервые опубликована в Париже в 1966).

Философия религии Л. Шестова в общем почти полностью исчерпывается его концепцией веры, с точки зрения которой рассматриваются все философские учения и системы. Шестов – своего рода чистый фидеист. Основой его мировоззрения является ветхозаветная вера во всесильного, всемогущего Творца. Речь идет о вере без оглядки на разум, на рациональные законы – о вере, которая «передвигает горы». Понимание веры и религии содержится в следующих книгах Л. Шестова: «Власть ключей» (1923), «На весах Иова» (1929), «Киргегард и экзистенциальная философия» (1939), «Афины и Иерусалим» (на французском языке – 1938, на русском – 1951).

Концепция веры Л. Шестова предполагает дуалистическую схему: человек должен выбирать между Афинами и Иерусалимом, умозрением и Откровением, противоречащими друг другу. Иначе говоря, выбор веры означает: с одной стороны, отказ от опоры на рациональные законы и рациональное понимание мира, а с другой – осознание и приятие религиозного Откровения. Вера для Шестова – это жизнь в неизвестности, в мире божественной свободы. Шестов был солидарен с Тертуллианом, с его тезисом «верую, ибо абсурдно». Он писал об отказе от знания и о переходе ко «второму измерению» мышления. Мыслить с точки зрения веры – это значит отказаться от философии, направленной на обоснование власти Необходимости, и от богословия, которое рационально рассуждает о Боге.

В книге «Власть ключей» Шестов задавал вопрос: «Признавал ли хотя бы один философ Бога?» и давал на него неутешительный ответ. Признавали Бога и боролись за свободу против власти Необходимости в истории философии только немногие среди мыслителей. Своими идейными союзниками Шестов признавал Платона, Плотина, Б. Паскаля, С. Киркегора, Ф. М. Достоевского. Вся же магистральная линия развития в истории философии, от Аристотеля до Декарта и Канта, в целом признавалась Шестовым антирелигиозной, отрицающей веру в Бога. В книге о Кьеркегоре Шестов солидарен с датским мыслителем в понимании того, что вера – это призвание, что для Бога все возможно, поскольку над Богом не властны законы эмпирического мира. Если для Кьеркегора был важен образ Авраама, то для Шестова его понимание веры во многом исчерпывается библейской книгой Иова. «Частный мыслитель» (по выражению Кьеркегора) Иов обращается к Богу как к Личности, как к личному Владыке его жизни, взывает к Нему, ждет Его любви. Друзья Иова рассуждают о Боге, о Его Премудрости, в соответствии с которой устроен мир. Для них Бог – безличный принцип бытия. В конце концов, Бог возвращает Иову все, а на его друзей гневается (Иов. 42. 7). Шестов – на стороне Иова, он – за личное и свободное богопочитание. В этом заключается его credo.

Радикализмом своей концепции Шестов резко отличается от других русских философов начала XX в. В России этого времени большое влияние имела философия всеединства, для которой характерна идея синтеза, стремление примирить веру и знание, поэтому идеи Л. Шестова получали весьма различные оценки. С. Н. Булгаков видел в философии Шестова одну тему: мысль о Боге – дополненную философией абсурда, своего рода «рационализмом с отрицательным коэффициентом» [9, 523, 535].

С. Л. Франк упрекал Шестова за неопределенность его идеи Бога. В. В. Зеньковский же подчеркивал теоцентричность Шестова и считал, что тому «было дано с непревзойденной силой утвердить сверхрациональную природу бытия и тем более Бога» [10, 744]. Интересно мнение Ж. Маритена, который считал, что вера Шестова – это не вера в Евангелие, а жажда этой веры. Примерно о том же писал Зеньковский, полагая, что Шестов стоял у порога веры («Памяти Л. И. Шестова», 1939). Однако для самого Шестова вера и жажда веры нераздельны. Для него вера – это не просто существование в рамках той или иной религиозной традиции, но «движение» веры за пределы человеческого бытия. Личная вера в понимании Шестова символизирует жизнь в беспредельном и бесконечном мире, в котором царствует божественный произвол.

Шестов был внеконфессиональным мыслителем: он ушел от иудаизма, к которому принадлежал по рождению, но не пришел к христианству. Мыслителя глубоко волновал трагизм человеческой жизни, ее ущербность, недостаточность. Шестов чувствовал в мире какую-то «ошибку», которая оборачивается царством зла. В книге о Кьеркегоре указание на источник зла Шестов нашел в сказании о грехопадении, смысл которого он увидел в описании того, как человек подпал под власть Необходимости и чары Разума. Падшего человека поработило Ничто – небытие безрелигиозного существования. Шестов пытался, насколько возможно, раскрыть глубокий смысл Библии, чтобы найти ответы на вопросы о сущности веры и сделать действенным Откровение для преодоления трагизма жизни. Философия Шестова – это «безумная борьба», «безумный порыв» от бога философов к Богу Авраама, Исаака и Иакова.

Если Шестов отстаивал веру как особое измерение мышления и считал, что Откровение противоречит разуму, то ряд русских мыслителей пытались как раз реабилитировать «Афины», увидеть в античной философии необходимый этап, предшествующий христианству. Взаимосвязь античной мысли и христианства особенно глубоко прослежена в работах С. Н. Трубецкого.

Сергей Николаевич Трубецкой (1862–1905) принадлежал к известному княжескому роду. Еще в гимназии он увлекся философией – первоначально позитивизмом, затем перешел к серьезному и критическому изучению различных философских учений. Поворотом к религиозно-философскому мировоззрению для С. Н. Трубецкого стало изучение богословских сочинений A. C. Хомякова. В 1881 г. Сергей Трубецкой поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре перешел на историко-филологический факультет, который закончил в 1885 г. После окончания университета С. Н. Трубецкой, оставленный на кафедре для подготовки к профессорскому званию, предполагал защищать магистерскую диссертацию на тему «О Церкви и Святой Софии» (сохранился и опубликован небольшой фрагмент[25]). Однако после обсуждения в октябре 1886 г. с Л. М. Лопатиным и B. C. Соловьевым Трубецкой выбрал для магистерской диссертации тему «Метафизика в Древней Греции», появление которой вполне естественно, если учесть, что примерно в 1885–1886 гг. он писал сочинение о метафизике религиозного культа (сохранились наброски и фрагменты[26]) и уже тогда начал разрабатывать идею, согласно которой развитие философии напрямую связано с религиозными и мифологическими представлениями.

Эта мысль и легла в основу его диссертации, защищенной в 1890 году. Ее первая глава полностью посвящена религии древних греков («Метафизика в религии греков»), в частности богослужению в Древней Греции и мистериям. Согласно Трубецкому, от религии греческие философы заимствовали веру в стихийную основу бытия. Религиозное мировоззрение выразилось в древнегреческой философии в натуралистических и антропоморфных идеях. Антропоморфизм, по мнению Трубецкого, и был основным стимулом философского познания, т. к. признавал соотносимость истины и человека, возможность самопознания. Трубецкой пришел к выводу, что, согласно антропоморфным представлениям греков, «мудрость заключается в человеческом самопознании, оно есть путь к божественному знанию; в себе и через себя мы познаем все, точно так же, как в богах мы находим себя» [4, 135].

С. Трубецкой последовательно проследил развитие философских идей греков, которые в основном свелись к космологическим гипотезам. Их противоречивость привела к умственному тупику в софистике. Выход из этого тупика нашел Сократ, провозгласивший новый диалектический метод философского познания. Диалектика Сократа, направленная на восхождение от частного к общему, имела целью постижение абсолютной Истины. Сверхразумная и сверхприродная Истина была тем идеалом, который Трубецкой считал смыслом историко-философского развития. Он писал, что Истина есть «идеальное живое всеединство, это живая вселенская система идей, в которой абсолютное единство осуществляется в своем другом и посредством реально-диалектического процесса рождает бесконечное, конкретное множество» [4, 463]. Тема всеобщей Истины была продолжена в докторской диссертации С. Трубецкого «Учение о Логосе в его истории» (1900).

Здесь мыслитель сначала исследовал древнегреческие философские учения, в которых появилось понятие Логоса, затем обогащенное христианским содержанием. Логос, понимаемый как истина и неизменная сущность вещей, возникает в философии, направленной на преодоление мифологии. Логос был необходим древнегреческим философам для обоснования учения о единстве всего сущего.

Религиозное откровение и античная философия соприкоснулись в школе александрийского богословия. Иудейский монотеизм и универсальный разум философии попытался соединить Филон Александрийский. По определению Трубецкого, Филон – это религиозный апологет, использовавший философские понятия в аллегорическом толковании Ветхого Завета. С его точки зрения, Бог правит миром как вселенский разум с помощью посредников, божественных сил. Все божественные силы, согласно Филону, объединяются в Логосе, который есть 1) энергия Бога, 2) внутренний закон мира, 3) посредник между Богом и миром. Логос – это идеальный план творения, который мыслится Филоном как «мировая душа» Платона.

С. Трубецкой считал, что концепция Филона только подготовила почву для полноценного раскрытия христианской мысли. Христианское понятие Логоса стало не результатом философских рассуждений, а выражением религиозного Откровения. Во второй части диссертации – «Исторические основы христианского богопознания» – Трубецкой анализировал Ветхий Завет, древнееврейские апокрифы, гностическую литературу, четыре канонических Евангелия. Исследователь показал, что появлению христианства предшествовал мессианизм древних евреев, неразрывно связанный с национальным сознанием («народа Божия»). Мессианизм и универсальное откровение – это то, что перешло из ветхозаветной религии в христианское сознание. Христианство указало человечеству новые пути богопознания.

Трубецкой видел в христианском учении о Логосе выражение реального духовного опыта. Логос в христианском понимании не служит только объяснению мира, а указывает путь к истинной и праведной жизни. Абстрактный Логос греческой философии заменяется Словом жизни – идеалом, призванным религиозно оправдать жизнь, основанном на истинности Богосознания Христа. Так, в понятии Логоса примиряются античность и христианство как два неразрывно связанных этапа в духовной эволюции человечества.

С. Трубецкой также написал ряд статей, из которых к философии религии имеют непосредственное отношение статья «Религия» в Словаре Брокгауза и Ефрона, исследование «Вера в бессмертие» (1902–1904) и статьи по истории античной религии. Кроме того, он готовил курс лекций по философии религии. В статье «Религия» Трубецкой, критикуя религиозный индивидуализм протестантского толка, отстаивал понимание религии, которое основано на Откровении и культе. В работе «Вера в бессмертие» Трубецкой предложил рассматривать понятие личного бессмертия как одну из важных основ христианства. Он писал: «Христианство, религия Богочеловека, есть единственное учение, единственная вера, которая дала вполне последовательное и, можно сказать, абсолютное выражение вере в личное бессмертие» [3, 405]. С. Трубецкой искал гармонию между универсальной Истиной христианства и личным религиозным и философским сознанием. В его понимании идея Логоса связывает личное богопознание с религиозной Истиной, данной в Личности Иисуса Христа.

Брат С. Трубецкого Евгений Николаевич Трубецкой (1863–1920) обе свои диссертации посвятил средневековому религиозно-общественному идеалу. В магистерской диссертации «Миросозерцание блаженного Августина» (1892) Августин интересовал Трубецкого как человек, совместивший в сознании языческое и христианское влияние, а также сыгравший значительную роль в обосновании средневекового теократического идеала. Трубецкой писал об Августине: «Путь его философствования – от разлада и раздвоения личной жизни к объективному миру и единству» [6, 26].

Е. Трубецкой пытался ответить на вопрос о сущности и значимости теократического идеала, воплощенного в римском папстве. С его точки зрения, Августин старался обосновать единство Церкви, которое для него олицетворяла римская епископская кафедра. Вместе с тем он мыслил церковное единство наравне с государственным, был защитником христианского государства против варварской экспансии, выступал за культурно-общественную целостность. По мнению Трубецкого, Августин включил в свою теократическую концепцию римский правовой идеал. В результате Церковь, как и государство, становится носительницей права и включает принципы римской юриспруденции. Философия и право – два принципа в миросозерцании Августина, объединенные одной общей идеей «Града Божия». От Августина к средневековому католичеству перешло двойственное понимание Церкви, когда Церковь признавалась небесным идеалом и одновременно выполняла государственные функции.

В докторской диссертации «Религиозно-общественный идеал западного христианства в XI веке» (1897) Трубецкой показал, как все попытки римского папы Григория VII реализовать теократический идеал закончились неудачей. Папская теократическая власть была направлена на создание религиозно-общественного единства, но она столкнулась с противодействием светских правителей. Западно-христианская теократическая идея, по убеждению Трубецкого, отличалась противоречивостью в первую очередь по отношению к человеку – человеческая свобода отрицалась ради религиозного единства, но вместе с тем теократия предполагала участие конкретных людей. Как доказывал Трубецкой, теократический проект, предложенный римскими папами, не был осуществим на практике, поскольку небесный и государственный идеалы (метафизическое единство Церкви и государственная власть) несовместимы. Критика западной теократии привела Трубецкого к поиску других религиозно-философских идеалов. Этот поиск нашел завершение в книге «Смысл жизни» (1918), последней книге Е. Трубецкого.

Если Е. Трубецкой является в какой-то мере последователем Вл. Соловьева, то его заслуга состоит в развитии философии всеединства в сторону систематического, стройного целого. Так, Е. Трубецкой исключает и корректирует все, что может привести к пантеизму. Е. Трубецкой, прежде всего, не согласен с принципом «всеединого сущего» Вл. Соловьева. Истина не может быть реальностью, «потусторонней сознанию». Для Трубецкого истина есть «всеединое сознание», т. к. такое сознание необходимо «предполагается всяким нашим субъективным, антропологическим сознанием» [7, 15], отказаться от него– значит отказаться от всякого познания и мышления, претендующего на истинность. В рамках эмпирической жизни человеку невозможно найти смысл. Однако этот смысл есть, и, по мнению Е. Трубецкого, он дан в Безусловном сознании, в сопряжении человеческой мысли с Абсолютом (с «всеединым Умом»). Вопрос о смысле жизни – это вопрос о Боге, Который есть «жизненная полнота и есть основное предположение всякой жизни» [7, 47].

Бог не является субъектом мировой эволюции. Абсолютное всегда закрыто миром от человека. В этом тезисе Е. Трубецкой резко выступал против смещения Абсолюта и сущности мира. Вместе с тем, Е. Трубецкой по-своему толкует идею Софии. Он полагал, что София является не посредницей между Богом и творением, а «неотделимой от Бога Силой Божией», т. е. мир не тождественен с Софией. Так Е. Трубецкой, корректируя идеи Вл. Соловьева, создал религиозно-метафизическую концепцию, согласованную, насколько возможно, с учением Церкви и пересматривающую ряд сложившихся принципов русской софиологической традиции.

Л. Шестов, братья С. и Е. Трубецкие при всех принципиальных отличиях имели одну общую черту – склонность к глубокому аналитическому исследованию, стремление все идеи и интуиции прояснить и оформить в концепцию. Разница была в их философских мировоззрениях и религиозных взглядах. Для Шестова идеал – «Иерусалим», абсолютный монотеизм, имеющий основой «чистую» веру и отказ от любой рационализации религиозного Откровения. Для братьев Трубецких целью было найти гармонию между верой и знанием, с христианской точки зрения оправдать «Афины», увидеть в античности универсальный эталон мысли. В данном случае можно говорить о двух подходах к философии религии: с одной стороны, о раскрытии христианских идей с опорой на платонизм и логическую систематизацию, с другой – о внеконфессиональном фидеизме с отрицанием философских и богословских традиций. И тот и другой подход в разной мере получили продолжение в истории русской мысли.

Литература

1. Шестов Л. Соч. в 2 т. М., 1993. Т. 1.

2. Шестов Л. Соч. в 2 т. М., 1993. Т. 2.

3. Трубецкой С. Н. Собр. соч. М., 1908. Т. 2.

4. Трубецкой С. Н. Собр. соч. М., 1912. Т. 3.

5. Трубецкой С. Н. Сочинения. М., 1994.

6. Трубецкой Е. Н. Миросозерцание блаженного Августина. М., 1892.

7. Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994.

Н. Трубецкой Е. Н. Религиозно-общественный идеал западного христианства. СПб., 2004.

9. Булгаков С. Н. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л. И. Шестова// Булгаков С. Н. Сочинения в 2 т. Т. 1.

10. Зеньковский В. В. История русской философии. М., 2001.

Глава 8. П. А. Флоренский. С. Н. Булгаков. Л. П. Карсавин

Говоря о метафизике всеединства, нередко подразумевают какую-то единую традицию. На самом деле все последователи Вл. Соловьева шли разными путями. Понятие «всеединства» получает различные интерпретации и развивается в учениях разного типа. Так, например, В. В. Зеньковский к метафизике всеединства относил С. Л. Франка, Л. П. Карсавина, П. А. Флоренского и С. Н. Булгакова. Здесь особенно проблематичным представляется отнесение к метафизике всеединства философии П. А. Флоренского, особенно, если учесть, что Флоренский почти не цитирует Вл. Соловьева и не ссылается на его труды. Более того, Флоренский сам называл то направление мысли, которое он хотел бы защищать: «конкретный идеализм» [1, 109].

Для понимания философии религии Павла Александровича Флоренского (1882–1937) сначала вспомним основные этапы в его идейной эволюции. Во время учебы в Московском университете (1900–1904) Флоренский испытал сильное влияние С. Н. Трубецкого, в семинаре которого занимался. Известно, что под руководством Трубецкого он написал студенческую работу «Идея Бога в платоновском государстве». Поступив в 1904 г. в Московскую духовную академию, Флоренский уже был сложившимся мыслителем и исследователем, о чем свидетельствует написанная им на первом курсе обучения работа «Сочинение Оригена « » как опыт метафизики» (1904), в которой поставлена проблема взаимосвязи платонизма с христианским богословием, преодоления негативных аспектов его влияния.

Чтобы понять поздние труды Флоренского, его систему «конкретной метафизики», необходимо остановить внимание на некоторых сочинениях, написанных им в ранний период. В 1907 г., т. е. в возрасте 25 лет, Флоренский писал в работе «Вопросы религиозного самопознания»: «Решающим, преимущественным испытанием веры является исследование таинств, понимая это слово в самом широком смысле, а именно, как обозначение всего видимого и земного, за чем преимущественно скрывается невидимое и небесное» [2, 529]. Ранее, в докладе «Догматизм и догматика» (1906), прочитанном на заседании философского кружка при МДА, Флоренский уже ясно сформулировал свою концепцию антроподицеи и теодицеи, из которых, как он считал, и слагается религия. Антроподицея – это «реальное нисхождение Бога к человечеству», а теодицея – «созерцательное восхождение человечества до Бога» [2, 551], догма, учение. По мнению Флоренского, догматика должна иметь основой живое отношение к Богу, а систему религиозных принципов необходимо дополнить личным духовным опытом. Флоренский полагал, что религиозные термины нужно «наполнить живым конкретным содержанием», «насытить богословские схемы психологическим содержанием» [2, 562, 565]. По его мнению, данные конкретной жизни есть основа для создания будущей «убедительной догматики». Ряд таких интуиции и привел Флоренского в дальнейшем к созданию «конкретной метафизики», к системе христианской философии, включающей, в том числе, осмысление догматов.

Для понимания метафизики, которую разрабатывал Флоренский, важно также его определение религии и религиозных сил в истории каждого народа, которое было дано в небольшом очерке «Православие» (в книге «История религии», 1909). Флоренский писал: «Полная истина есть нечто абсолютное и поэтому несовместимое с миром; мир и человек по существу своему ограниченны, и потому ограниченно принимают истину христианства, а так как у каждого народа и человека своя особая ограниченность, то и христианство его выходит особым» [2, 639]. Такая точка зрения тесно связана с общей концепцией издания, которая совместно разработана A. B. Ельчаниновым (автором большей части книги), В. Ф. Эрном и П. А. Флоренским. Согласно этой концепции, «чистое» христианство, проникнутое Святым Духом, существовало только первые три века, затем оно, взаимодействуя с государством и миром, утратило первоначальную чистоту и энтузиазм. Так, по крайней мере, считал В. Эрн. Флоренский, словно возражая Эрну, пишет, что в «остывающем» христианстве есть и воя хорошая сторона – «единый белый свет экстаза распадается на многоцветные лучи христианской поэзии, науки, богословия, живописи, архитектуры» [2, 641], т. е. христианство оплодотворило культуру. Результатом такого культурного взаимодействия стало и русское Православие, которое сложилось из соединения трех сил (греческая вера, славянское язычество и русский народный характер). Православное отношение к Церкви – это верховенство обряда над учением и моралью. Исходя из этого, Флоренский и сформулировал свое определение религии с православной точки зрения: «Признающий религию за дело реальное должен признать, что религия не в рассудке и даже не в познавании, а в действительном отношении к Богу; религия – не рассуждение о божественных вещах, а принятие божественного в свое существо» [2, 648–649]. «Принятие божественного» человеком и есть основная проблематика, которая исследуется в конкретной метафизике Флоренского.

После окончания академии Флоренский был оставлен в МДА и начал читать курсы лекций по античной философии, в которых, во многом опираясь на идеи С. Н. Трубецкого, анализировал влияние религии на формирование философских идей (1908/1909 учебный год – «Введение в античную философию» и «Первые шаги философии», 1909/1910 учебный год – «Софисты и Сократ»). Затем следует самый известный этап в жизни Флоренского – после принятия священства (1911) подготовка и защита диссертации «Столп и утверждение Истины» (19 мая 1914 г.), на основании которой автора диссертации и причисляют к представителям софиологии и метафизики всеединства. При этом часто забывают о признании самого Флоренского, сделанном в письме к В. А. Кожевникову от 2 марта 1912 г.: «Мой «Столп» до такой степени опротивел мне, что я часто думаю про себя: да не есть ли выпускание его в свет – акт нахальства, ибо что же, на самом-то деле, понимаю я в духовной жизни?» [4, 830]. Такая суровая самооценка вызвана отчасти тем, что Флоренский считал необходимым теодицею, созданную в книге «Столп и утверждение Истины», дополнить антроподицеей. Во вступительном слове на защите диссертации Флоренский указал, что оставляет разработку антроподицеи «до лет более зрелых и опытности более испытанной» [3, 134].

«Опыт православной антроподицеи» был создан в 1918–1922 гг. и получил название «Философия культа». Основную часть труда составили 8 лекций по философии культа, прочитанных в Москве с 8 (21) мая по 6 (19) июня 1918 г. Затем автор вносил в текст дополнения и редакторские изменения (одна из редакций вышла в 1977 г. в сборнике «Богословские труды», а полный текст опубликован в 2004 г.).

«Философия культа» отличается большим многообразием тем и проблем, из которых можно выделить только самые главные. Это 1) «Страх Божий» как первичное религиозное чувство по отношению к Высшей Реальности; 2) богословие Креста; 3) взаимосвязь культа и культуры; 4) различные философские подходы к пониманию культа; 5) критика кантианства и философского субъективизма, отрицающего культ; 6) таинства и обряды, философский анализ их религиозного смысла; 7) Евхаристия, смысл православной литургии; 8) культ в социальной жизни общества; 9) философия молитвы; 10) символика церковной жизни.

В труде «Философия культа» представлено особое понимание религии. В предисловии к «Философии культа» игумен Андроник (Трубачев) пишет: «Уникальность труда отца Павла состоит в том, что впервые православный культ и таинства осмысливаются им с точки зрения религиозно-философской» [5,22]. Иначе говоря, Флоренский исследовал философские проблемы на материале православного культа. Особо игумен Андроник выделил еще одну черту в труде П. Флоренского: «Антропологический подход к учению о спасении» [5, 23]. Однако для философии религии необычайно важен поставленный Флоренским «вопрос об относительном боговедении в язычестве и о соотношении язычества и христианства» [5, 23]. Антропологический подход Флоренского предполагает существование в человечестве универсальной религиозности и, следовательно, относительного боговедения до появления христианства. Такой подход позволяет в особом ракурсе рассматривать и оценивать дохристианскую, в том числе языческую религиозность. Всякий культ, по Флоренскому, содержит в себе зерно истины, но только «Православие вобрало самый цвет мирового достояния и освободило от шелухи и оболочек: у нас – чистое, обмолоченное и провеянное, зерно религий, самая суть человечности» [1, 131].

Однако все темы и проблемы «Философии культа» в какой-то мере для Флоренского объединяются в главной задаче – построения культоцентричной метафизики. Флоренский писал в лекции «Семь таинств»: «Вся жизнь должна определяться культом, обращаясь около его безусловного Центра – Голгофы и Воскресения» [1, 156]. По Флоренскому, между Богом и человеком есть культура, которая определяется религией и культом. Культура, по Флоренскому, есть сфера, в которой происходит теургия («искусство Богоделания»). Культ является центром теургии и единственным ее источником, когда теургический смысл теряется в других формах культуры. Флоренский развивал идею конкретной метафизики, считая, что идеи воплощаются в конкретных символах. Для него культ – это объект исследования, необходимый для понимания метафизического мира. Культ есть неотъемлемая часть христианской метафизики, центр личности и ее метафизической гармонии. Таинства – это средоточия метафизического смысла, условия гармонии между человеком и Богом. Освящение человека с помощью таинств есть его религиозное оправдание, а раскрытие образа Божия в человеке – цель антроподицеи. Таким образом, Флоренский видел в человеке образ Божий, метафизический лик бытия.

Философ, богослов, экономист Сергей Николаевич Булгаков (1871–1944) долгое время находился под влиянием П. Флоренского. Однако, ставить обоих мыслителей в один ряд, как это иногда делают («софиология Флоренского и Булгакова» и т. п.) – это, на мой взгляд, ошибка. Гораздо больше оснований говорить о различиях между Флоренским и Булгаковым. В отличие от Флоренского Булгаков создал законченное софиологическое учение, которое стало центральным в его философии. Учение о Софии С. Булгакова крайне противоречиво, о чем прекрасно написал В. В. Зеньковский в своей «Истории русской философии». Оно начало оформляться в книге «Философия хозяйства» (1912), затем получило развитие в труде «Свет Невечерний» (1917) и богословских работах – трилогии о Богочеловечестве («Агнец Божий», 1933; «Утешитель», 1936; «Невеста Агнца», 1945).

В софиологии Булгакова на первый план выступает космический аспект Софии. Булгаков захвачен темой космоса, его живого всеединства. Он прокладывает путь мысли от космоса к Богу. И между космосом и Богом Булгаков помещает Софию – идеальную основу мира, «третье бытие». По его мнению, мир имеет софийную основу. В последней своей книге, «Невеста Агнца», Булгаков даже заявлял об «океане софийного (тварного) бытия». Софийность дает возможность Булгакову видеть мир как живое и творческое целое, «органическую силу» Души мира. В этом философский пафос С. Булгакова.

Сложность начинается там, где Булгаков пытается более точно определить сущность Софии. Он дает три определения: 1) метафизическое определение – Душа мира («Философия хозяйства»); 2) религиозно-философское определение – вечная женственность, начало мира, «четвертая ипостась» (тварная), идеальная основа мира («Свет Невечерний»); 3) богословское определение – ипостасность (статья «Ипостась и ипостасность», 1925). Далее Булгаков долго различал Софию божественную и тварную, но, в конце концов, пришел к выводу, что в творении мира София божественная становится Софией тварной. Метафизика всеединства С. Булгакова предполагает единую Софию, которая становится «усией», сущностью в Боге, природой в Боге. Теперь перейдем от метафизики Булгакова к его философии религии. Булгаков искал пути через современность к православию, а своей путеводной звездой считал учение Вл. Соловьева о Софии и его идеал синтеза религии, науки и философии. В результате Булгаков создал свой вариант софиологии, а его религиозная философия вызвала много споров и оказалась далекой от идеала, провозглашенного Вл. Соловьевым.

Говоря о противоречиях, следует остановиться на некоторых философских влияниях, испытанных Булгаковым. Так, Булгаков долго находился под влиянием И. Канта и немецких идеалистов, после чего перешел к их критике. Он считал, что в трех «критиках» Канта игнорировался факт религиозного сознания. В трудах Канта вопрос о сущности религии сводился к морали, в то время как он должен был, по мнению Булгакова, стать естественной темой для «четвертой критики». Критика Канта и немецкого идеализма нашла полноценное выражение в работе «Трагедия философии», в которой Булгаков ясно сформулировал свою окончательную точку зрения на соотношение философии и религии, умозрения и христианских догматов. По мнению Булгакова, философские системы Нового времени – это философские ереси, в которых отразились не столько личные особенности мыслителей, сколько дух и пафос системы, сведение картины мира к одной главной идее. Если первоначально Булгаков полагал, что можно создать «четвертую критику» о религии, то позднее он пришел к выводу о «еретичности» идеалистических систем. Свой идеал Булгаков увидел в философии, которая «исходит и возвращается к религии, именно к религиозному мифу и догмату» [6, 388].

В чем же нашел Булгаков материал для построения религиозной философии? Он писал, что Софию или мировую душу «постигала и отчетливо выразила свое постижение древняя философия в лице Платона и Плотина, это же учение вошло в качестве необходимого элемента и в христианскую философию и мистику, наконец, в новейшей философии оно пробивается в натурфилософии Шеллинга, в теории бессознательного у Гартмана, в учении Фехнера, Лотце, в философии Вл. Соловьева» [7, 196]. Из всех перечисленных главными ориентирами для Булгакова стали Ф. Шеллинг и Вл. Соловьев. В результате Булгаков, думая вернуться к платонизму и христианской богословской традиции, во многом через влияние Шеллинга и Соловьева обращается к истокам немецкого идеализма и романтизма (Якоб Бёме, Себастьян Франк, Ангелус Силезиус и т. д.).

Все проблемы и противоречия, связанные с метафизикой всеединства, еще более чем у Булгакова, проявились в работах Льва Платоновича Карсавина (1882–1952), который первоначально занимался историей и написал две диссертации о религиозной культуре западного средневековья («Очерки религиозной жизни в Италии XII–XIII вв.», 1912; «Основы средневековой религиозности XII–XIII вв., преимущественно в Италии», 1915). В годы революции и гражданской войны он обратился к философии и богословию. Высланный из Советской России в 1922 г., Карсавин жил в Берлине, затем– в Париже и Ковно (современный Каунас, Литва). В 1920-е гг. он опубликовал свои основные работы по философии: «Философия истории» (1923), «О началах» (1925), «О личности» (1929). В них Карсавин создал метафизику, которая охватывает последовательно: 1) философию историю, 2) учение о бытии, 3) учение о личности. В Ковно Карсавин продолжал научную работу в области философии и истории культуры. В 1940 г. Литва была присоединена к СССР, в 1949 г. Карсавин был арестован и этапирован в лагерь в Абези, где и умер.

Остановимся, прежде всего, на понимании истории, культуры и религии в философии Л. Карсавина. По Карсавину, человечество является всеединым субъектом, а его развитие есть содержание истории. В строении всеединого человечества высшая ступень – культура, которая есть система качествований, и одно из этих качествований – религия. Историческое бытие проявляется как всеединство и как индивидуализация всеединства– первое раскрывается во втором через становление и погибание. Карсавин считал, что так как высшее качество и наибольшую в эмпирии полноту раскрывает Иисус Христос, то история человечества есть ни что иное как развитие земной Христовой Церкви, а апогей развития человечества – христианская религиозная культура.

В книге «Восток, Запад и русская идея» (1922) Карсавин попытался описать проявления религиозности, выделить три основные идеи отношения Абсолютного бытия к миру – теистическую, пантеистическую и христианскую. Теистическая идея в разных видах характерна для Востока (Индии, Китая, Японии, Древнего Египта) и отличается антропоморфностью. Теистическая религия – это, прежде всего, культ природы и культ предков, семьи, общества и государства. Карсавин считал теизм низшей формой религиозности. Для пантеизма характерно чувство имманентности Божества миру, когда абсолютное понимается лежащим в основе мира и является потенцией всего. Высшая форма религиозности – христианство, в котором абсолютное признается триединством, резко отличным от теизма и пантеизма. Христианство, по Карсавину, универсально и основано на принципе конкретного всеединства. Карсавин утверждал, что интуиция всеединства в большей степени доступна православной мысли. Православие космично, т. к. все тварное мыслится причастным Богу. В Православии весь мир – Церковь, или, как писал Карсавин в работе «Церковь, личность и государство» (1923), мир – это «материя Церкви».

Попытку обосновать свои метафизические идеи на примере конкретного историко-культурного процесса Карсавин сделал еще раз в незаконченном сочинении «Об апогее человечества». Чтобы раскрыть принцип богопознания, он обращается к истокам истории человечества. Религиозность древних людей характеризовалась отсутствием индивидуального сознания и слиянием с Божественной природой посредством культовых действий. Затем это первоначальное проявление религиозности сменяется магическим воздействием на природу. Человек начинает отделять себя от природы. Эволюцию религиозности Карсавин связывал с особенностями человеческого мышления, которое определяется соотношением интуитивного и дискурсивного начал. Интуитивность характеризуется почти совпадением субъекта с объектом, а дискурсивность отделяет познание от жизни. «Божественность», разлитая в природе, почиталась древними людьми через конкретные предметы и существа (солнце, луна, река, деревья, животные), которые становились символами божественного присутствия в мире. Через символическое познание культ осмысливался в мифах, в которых человек впервые попытался выразить интуитивное восприятие мира. Однако через дискурсивность символ постепенно превратился в понятие. Интуиция направлена в область сверх-сущего и переводит познание идей на образный язык символов. Понятие же целиком связано особенностями дискурсивного мышления, которое познает только эмпирическую действительность и выражает познание в категориях отвлеченного знания. Так на основе религиозности и ее эволюции Карсавин объяснял особенности человеческого познания, борьбу интуитивного и дискурсивного мышления. В целом же он предложил оригинальную концепцию культа: 1) сначала культ– «первичное» самообнаружение религиозности; 2) затем происходит осмысление культа в мифах, когда символы становятся понятиями; 3) в христианстве появляются свои мифы и символы; 4) апогеем развития становится христианский культ, когда мифы не рождаются из культа, а претворяются в культ.

Религиозная метафизика всеединства раскрывается Карсавиным как монументальная иерархическая система, не подчиненная причинно-следственным связям. Народы, культуры, цивилизации обязаны своим существованием Абсолютной идее, лежащей в их основе. Решающую роль в истории играет религиозная идея или отношение людей к Абсолюту.

Отметим ряд недостатков системы Карсавина. Во-первых, в иерархии качествований крайне умаляется роль человеческой личности. Во-вторых, стремление «крестить и просветлять языческую мудрость» [10, 45] приводит Карсавина к тому, что неоплатоническая теория эманации напрямую встраивается им в систему христианского богословия.

В целом, религиозная метафизика всеединства полна противоречий, пантеистических и гностических мотивов. Тем не менее, она была еще одним интересным экспериментом, направленным на совмещение философии и богословия.

Литература

1. Флоренский П., свящ. Философия культа. М., 2004.

2. Флоренский П., свящ. Сочинения в 4 т. М., 1994. Т. 1.

3. Флоренский П., свящ. Сочинения в 4 т. М., 1994. Т. 2.

4. Андроник (Трубачев), игум. Из истории книги «Столп и утверждение Истины» // Флоренский П. А. Столп и утверждение Истины. М., 1990. Т. 1 (2).

5. Андроник (Трубачев), игум. История создания цикла «Философия культа» // Флоренский П., свящ. Философия культа. М., 2004.

6. Булгаков С. Н. Соч. в 2 т. М., 1993. Т. 1.

7. Булгаков С. Н. Свет Невечерний. М., 1994.

8. Карсавин Л. П. Религиозно-философские сочинения. М., 1992.

9. Карсавин Л. П. Путь православия. М., 2003.

10. Карсавин Л. П. Апологетический этюд // Путь. 1926. № 3.

Глава 9. С. Л. Франк. И. А. Ильин. В. В. Зеньковский

Чтобы говорить о вкладе русской мысли в философию религии, следует выделить наиболее значимые и оригинальные труды в этой области научного знания. Одно дело, когда философия религии является лишь составляющей частью религиозной философии и почти не отделяется от нее, совсем другое – когда автор пишет исследование, специально посвященное философии религии. В русской философии XX в. можно назвать, прежде всего, трех авторов, предложивших оригинальные философские подходы к пониманию религии.

Первым из них был Семен Людвигович Франк (1877–1950), автор многочисленных философских работ, в том числе таких как «Предмет знания» (1915), «Душа человека» (1917), «Смысл жизни» (1926), «Духовные основы общества» (1930), «Свет во тьме» (1949), «Реальность и человек» (1956), «С нами Бог» (1964, написана в 1941 г.) и др. Кроме того, Франк написал книгу «Непостижимое: Онтологическое введение в философию религии» (Париж, 1939), которая является попыткой понять религию, исходя из метафизики. Для Франка религия – это область таинственного бытия, таинство жизни, непостижимое, в котором и есть сущность человеческой души. Франк пытался ответить на самый главный для него вопрос: можно ли «обнаружить объективное наличие «непостижимого» в составе самой реальности?» [1, 195].

Найти «непостижимое» Франк пытается в трех направлениях (слоях бытия): 1) в окружающем нас мире (предметное бытие); 2) в нашем собственном бытии («внутренняя жизнь» и отношение к «внутренней жизни» других людей) и 3) «в слое реальности, который в качестве первоосновы и всеединства как-то объединяет и обосновывает оба эти различные и разнородные мира» [1, 198].

Франк различал два вида знания: отвлеченное знание (суждения и понятия) и интуицию предмета в его металогической цельности. По Франку, интуиция есть «первичное знание». В этом тезисе – главная гносеологическая установка Франка. Основной же онтологический принцип Франка заключается в утверждении, что «бытие есть всеединство, в котором все частное есть и мыслимо именно только через свою связь с чем-либо другим – в конечном счете со всем иным» [1, 234]. Бог мыслится Франком как основа всеединства бытия. По сути, Франк строит некую иерархию Непостижимого: 1) сначала находит металогическое в предметном мире, 2) затем описывает «тайну личности» и все «непостижимое», что с ней связано, и 3) описывает «первооснову бытия», которая и может, по его мнению, служить философской основой для религии.

К «непостижимому» Франк относил все, что является областью металогического, сверхрационального знания. Однако, Бог – это особенное «Непостижимое», Которое есть «первореальность». Эта «первореальность» при всей своей непостижимости может открываться человеку. Франк писал, что «то, что язык религиозной жизни называет «Богом», есть… уже совершенно определенная форма обнаружения или откровения того, что мы разумеем под «Святыней» или «Божеством». <…> Бог есть Божество, как оно мне открывается и мною испытывается совершенно конкретно, в связи и в нераздельном единстве со мной. <…> Это значит, что Божество становится для меня «ты», открывается как «ты»; и только в качестве «ты» оно есть Бог» [1, 450, 468]. Данное положение имеет связь со всей антропологией Франка, впервые развитой в книге «Душа человека». Для Франка духовное бытие образует связи между «я» и «мы», «я» и «ты». Бог есть не отвлеченная абстракция, а предполагает живую связь между Богом и человеком. Чтобы показать эту связь, Франк вводит понятие «самости», которое объяснял так: «Это высшая духовная «самость» и конституирует то, что мы называем личностью. Личность есть самость, как она стоит перед лицом высших, духовных, объективно-значимых сил и вместе с тем проникнута ими и их представляет» [1, 409]. Духовное бытие есть основа для встречи Бога и человека.

Философия Франка – это тонкое сочетание элементов апофатического богословия и принципов рационального знания. Неудивительно, что 3-я часть книги «Непостижимое» начинается с эпиграфа из Дионисия Ареопагита («Самое божественное знание Бога есть то, которое познается через неведение»). Франк указывал на непостижимость Бога, но вместе с тем показывал те направления, которые ведут к богопознанию за пределами философского знания.

В. В. Зеньковский полагал, что Франк со своей метафизикой стоял «на пороге храма». Отношение Зеньковского к Франку в целом очень критично, поскольку Зеньковский исходил из предпосылки, что «философия религии возможна лишь на почве богословия» [8, 819]. С этой точки зрения опыт Франка Зеньковский признает неудачным, т. к. он основан не на богословии, а на метафизике. Несмотря на отдельные справедливые замечания, Зеньковский слишком акцентировал внимание на метафизике всеединства и ее противоречиях, и поэтому Франк оказался понят очень односторонне. Франк все же не был полностью порабощен концепцией всеединства. В его философии найден выход к конкретной личности и Богу или, по крайней мере, показано, где начинается божественное бытие, «бытие-с-Богом».

Если философия религии Франка есть метафизика религии, то другой подход к религии предложил Иван Александрович Ильин (1883–1954), который был не метафизиком, а идеал-реалистом[27]. Идеал-реалистическое понимание религии отразилось во многих книгах Ильина. В 1918 г. Ильин защитил в Московском университете диссертацию «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека», в которой дана религиозная интерпретация философской системы Гегеля. Ильин считал, что Гегель понимал природу Бога как «безусловную конкретность» или «конкретную истину». Вместе с тем Ильин критиковал Гегеля и показывал метафизический предел его философии, который заключался, прежде всего, в пантеизме. Своеобразным «послесловием» к диссертации о Гегеле можно считать книгу «Религиозный смысл философии» (1925), в которой Ильин ясно раскрыл свое понимание взаимосвязи между религией и философией. По мнению Ильина, философия должна быть направлена на изучение духовно объективного, познание бытия или высшего Предмета. В познании духовного смысла философия для Ильина по сути совпадает с религией. «Настоящая философия», считал Ильин, религиозна, если она «духовна, опытна, честна и проста» [5, 35]. Философия и религия существуют на одном духовном уровне. Ильин видел смысл связи между философией и жизнью в том, что философ освещает и преображает жизнь. Ильин придерживался убеждения, что философия есть не отвлеченная наука, а способ активно воздействовать на жизнь, изменять ее духовно. С таких позиций написана и книга Ильина «Аксиомы религиозного опыта» (1953).

Книга «Аксиомы религиозного опыта» – это попытка Ильина применить свое учение о конкретности и очевидности к христианству. Идея книги, как явствует из предисловия автора, возникла в 1919 г., т. е. работа писалась около 30 лет и содержит самые сокровенные мысли Ильина. В предисловии Ильин заявляет, что не будет касаться проблем догматики, литургики, сотериологии и т. д., но сосредоточит внимание на личном духовном состоянии верующего. Иначе говоря, Ильина интересует личный религиозный опыт, выраженный на уровне духовной связи человека с Богом.

В подходе Ильина есть определенная логика и концепция. Его изначальная интуиция заключалась в том, что аксиомой подлинного религиозного опыта является цельность веры. Человек, по мнению Ильина, творит культуру своего религиозного опыта. Однако, религиозная «субъективность» ни в коей мере не отрицает Церковь, но церковные дары и сокровища (Священное Писание, храмы, иконы, обряды, таинства, каноны и т. д.) имеют смысл, когда есть живой религиозный опыт души. Вот эту первооснову как раз и исследует Ильин, не занимаясь метафизическими построениями, а обращаясь к конкретной духовной реальности. Первая аксиома Ильина гласит, что «человек есть личный, свободный и ответственный дух, и религия начинается с личной духовности» [3, 32]. Религиозная аксиоматика И. Ильина предполагает изучение только непосредственно данного в жизненном опыте, анализ и систематизацию полученных данных. Таким образом, философ избегает опасностей метафизического пути, при этом выводя за границы исследования многие сложные проблемы (прежде всего, богословские). Систематизация аксиом происходит, как подчеркивал Ильин, не путем усредненных обобщений, а с учетом всего многообразия религиозного опыта. Проговаривая каждую аксиому и тему (каждая из 27 глав книги посвящена отдельной теме), Ильин стремился показать, откуда начинается кризис религиозности – с того, что религиозный опыт не совершенствуется и в результате вырождается.

Ильин писал, что «философия религии создается именно верующим разумом, и притом на основании разумной веры» [3, 129]. Точка зрения Ильина заключается в том, что человек верит не инстинктивно, а осознанно. Эта осознанность и предполагает разумное творчество в области веры, когда человек стремится жить духовными актами. Однако акт веры предполагает соответствие содержанию – человек должен верить не просто во что-то, но в Истину, т. е. содержание должно соответствовать Божественному Откровению, самооткровению религиозного Предмета. Идеал-реализм Ильина имеет определенную ограниченность, оставаясь в области объективной реальности и не поднимаясь до уровня Откровения. Ильин только предполагает некое духовное восхождение от аксиом, данных в реальности («от единичных «лучей Божиих» к их сущему первоисточнику»). Так, Ильин строит некую разновидность философии религии, в которой в отличие, например, от философии культа П. Флоренского, человек религиозно оправдывается не через культ и Церковь, а через собственное совершенство (ограниченное, но доступное через творческую работу души), предполагающее дальнейшее восхождение к Абсолютному Совершенству.

Рассмотрев два типа философии религии, обратимся еще к третьему варианту – к «христианской философии» В. В. Зеньковского. Василий Васильевич Зеньковский (1881–1962) больше всего известен как историк русской философии. Однако круг его интересов необычайно широк. В Киевском университете Зеньковский занимался психологией и философией в семинаре Г. И. Челпанова, в 1915 г. защитил магистерскую диссертацию «Проблема психической причинности» в Московском университете. В эмиграции Зеньковский от психологии обратился к проблемам педагогики. Новый этап для Зеньковского начался в связи с его переездом в Париж (1926) и ознаменован растущим интересом к богословию и религиозно-философским проблемам. В конце жизни ведущими в исследованиях Зеньковского стали две темы – русская философия и литература, православная антропология (книги «История русской философии», «Н. В. Гоголь», «Образ человека в Восточной Церкви» и др.). Все многообразное научное наследие Зеньковского можно понять только с точки зрения всеобъемлющего философского синтеза, идея которого получила выражение, в том числе, в исследовании «Основы христианской философии» (1961–1964), включающем два тома: 1 том – «Христианское учение о познании», 2 том – «Христианское учение о мире».

Начнем разговор о «христианской философии» Зеньковского с его небольшой работы «Очерк моей философской системы». В «Очерке» Зеньковский дает эскиз того синтетического мировоззрения, которое стало основой его «христианской философии». Система Зеньковского включает три раздела: 1) гносеология, 2) метафизика, 3) учение о человеке. Именно понятие личности заставило Зеньковского по-новому рассмотреть проблемы гносеологии и метафизики. Зеньковский писал: «Учение отцов Церкви о необходимости восстановления утраченного единства человеческого духа через Церковь привело меня к пересмотру всех философских построений в свете христианства» [7, 37]. Христианская философия Зеньковского предполагает опору на богословские понятия: в гносеологии – это понятие церковного разума, в онтологии – идея творения, в антропологии – идея человека как образа Божия и понятие первородного греха. В разработке философских идей Зеньковский отталкивался от церковного вероучения и православного богословия.

Замысел Зеньковского ориентирован на создание системы философских принципов, полноценно и адекватно отражающих христианское вероучение. Таким образом, «христианская философия» Зеньковского – это синтетическая концепция, объединяющая, с одной стороны, идею религиозной философии (религиозно ориентированной мысли), а с другой – философию религии, т. к. базируется на анализе и разъяснении смысла христианских идей и понятий. Отличие христианской философии от догматики Зеньковский объяснял так: «Догматика есть философия веры, а христианская философия есть философия, вытекающая из веры» [6, 22]. Для Зеньковского христианская философия есть продолжение веры, диалектика идей на основе веры.

В учении о познании Зеньковский выдвинул идею о взаимосвязи познавательных способностей человека с его духовной жизнью. Он понимал разум динамически, как имеющий несколько духовных уровней развития, а высшей целью познания считал познание Первореальности. Критикуя различные теории религии в XX в. (Р. Отто, М. Элиаде и др.), Зеньковский подчеркивал, что в религиозных явлениях не все познается через феноменологию веры, которая дает только исходный материал. Идеал познания Зеньковский видел в «разуме Церкви», в котором есть единство Богосознания и миросознания. В метафизике же Зеньковский предпочитал опираться на идею творения, направляя весь свой критический пафос против неоплатонизма и пантеизма. «Душой мира» он готов был признать только Церковь как объединяющую и гармонизирующую силу бытия.

Зеньковский доказывал, что в мире существует непознаваемая (апофатическая) сторона бытия, поэтому философия и должна быть соотнесена с богословием, которое, по сути, есть апофатическая «философия религии». Поскольку «основа жизни мира апофатична, то она не поддается никакой рационализации» [6, 189]. Для Зеньковского всякая рациональная философия религии (объяснение метафизических форм бытия) – мнимая диалектика идей. Апофатическую сторону бытия нельзя познать, но какое-то представление о ней дает богословие и церковная традиция. Христианская метафизика в какой-то мере определяется Зеньковским так: «Мир как целое связан с Богом и в этом порядке должен быть понят как «дом Божий», как Царство Божие, как Церковь» [6, 190].

Таким образом, С. Л. Франк, И. А. Ильин и В. В. Зеньковский предложили три варианта философии религии: 1) метафизический, 2) феноменологический (аксиоматический) и 3) богословский (синтетический). Все три варианта имеют как свои достоинства, так и недостатки, поскольку опираются на различные философские и мировоззренческие основания.

Литература

1. Франк С. Л. Непостижимое // Франк С. Л. Сочинения. М., 1990.

2. Франк С. Л. С нами Бог // Франк С. Л. Духовные основы общества. М., 1992.

3. Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта. М., 2002. Т. 1.

4. Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта. М., 2003. Т. 2.

5. Ильин И. А. Собр. соч. в 10 т. М., 1994. Т. 3.

6. Зеньковский В. В. Основы христианской философии. М., 1997.

7. Зеньковский В. В. Очерк моей философской системы // Вестник РСХД. 1962. № 66/67.

8. Зеньковский В. В. История русской философии. М., 2001.

Глава 10. А. Ф. Лосев

В советской науке функции философии религии выполнял преимущественно «научный атеизм». Тем более, на фоне идеологизированой науки значимы отдельные авторы и мыслители, которые пытались философствовать свободно. Первым среди таких мыслителей был Алексей Федорович Лосев (1893–1988), выдающийся знаток античной философии, автор 8-томной «Истории античной эстетики». Для философии религии интересен период его творчества 20-х гг., когда наиболее проявился интерес Лосева к богословию и религиозной философии. Сам Лосев писал, что он был тогда «апологетом ума, и в мистически-духовном, и в научно-рациональном смысле; в богословии – максимальный интерес… имел всегда почти исключительно к догматике» [1, 397]. В 1917–1927 гг. Лосев активно изучал творения Отцов Церкви, читал труды Дионисия Ареопагита, святых Григория Богослова, Василия Великого, Григория Синаита, Григория Паламы, Исаака Сирина, Афанасия Великого, Максима Исповедника, Иоанна Лествичника и др. В храме Лосев выполнял послушания регента, алтарника и звонаря. Церковный опыт нашел выражение в ряде книг Лосева, в том числе и в «Диалектике мифа» (1930). Лосева интересовало богословие как система, в которой изложены основные истины вероучения. В «Диалектике мифа» Лосев писал: «Догмат ведь как раз фиксирует смысловое, энергийное содержание религии. <…> Догмат предполагает некоторый минимум религиозного опыта… есть всегда уже определенного рода рефлексия над религиозным опытом» [2, 128; здесь и далее в цитатах курсив А. Ф. Лосева].

Для Лосева богословие – это разумное обоснование истин Откровения, т. е. вера для него, по сути, сливается со знанием, однако знание в данном случае понимается им как сумма истин, постигнутых мистически ориентированным разумом. Антиномичность понятия «знание» у Лосева состоит в том, что мистически ориентированный разум («верующий разум») обосновывает истины Откровения с помощью изощренной логики и диалектики: вера и знание «не только не разъединимы, но даже и не различимы» [2, 134]. Лосев сформулировал диалектический закон всеобщей воплощаемости и сообщаемости, который считал основным: всякая мысль оформляется в слово, всякий опыт – в вероучение, душа отражается в теле и т. д. С этой точки зрения Сам Бог неким необходимым образом вочеловечивается. Такое видение – одна из основных интуиции философии Лосева. Знание предшествует вере, а сама вера переходит в знание, отождествляется с ним, и это отождествление порождает третью категорию – догматическую систему, разумную веру. Иначе говоря, богословие – это сфера словесного воплощения религиозного опыта. Лосев считал, что с помощью диалектики возможно построить истинную богословскую систему, которая будет совпадать с христианской. Таким образом, извечное противоречие между верой и знанием у Лосева решается в единой философско-богословской системе. Истинная наука, оперирующая с понятиями с помощью диалектики, разработанной еще в греческой философии (в частности, в неоплатонизме), является лучшим языком для богословия. Все, что противоречит диалектике, будь то «научный атеизм» или еретические измышления, Лосевым объявляется антинаучным и бессмысленным, т. е. непричастным сфере смысла, разумного.

Особое значение для Лосева имел догмат троичности. Лосев резко критиковал схоластику, считая, что выбор языка богословия был сделан Церковью на Никейском Соборе 325 г., когда в Символ веры были внесены термины «единосущный» и «сущность» (усия). По Лосеву, Церковь признала, что изложение догматов возможно только на языке неоплатонизма. Примером союза истинной религии с философией была для него богословская система Дионисия Ареопагита, которая есть сплав христианских и неоплатонических идей.

Триадология Лосева – это высший итог диалектического мышления и одновременно апологетика христианства, и полемика с материализмом, атеизмом и другими формами безбожия. В книге «Античный космос и современная наука» (1927) Лосев дал пример «естественной теологии», основанной на диалектике. В результате размышлений Лосев пришел к выводу:

«Абсолютная диалектика в своем абсолютном развитии есть Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух, Св. Троица единосущностная и нераздельная» [4, 460]. Так, по Лосеву, диалектика как истинная философия приводит к православной вере. Она направлена на создание не просто философской системы, но «абсолютной мифологии», утверждающей мистическую жизнь в Церкви, основа которой – сообщение божественных энергий человеку через молитву и таинства. В основе христианства лежит принцип личности. По мнению Лосева, в религиозной сфере, поскольку она является истинной, Бог всегда понимается как Абсолютная Личность. В качестве Абсолюта и верховной ценности Лосев утверждает личность, которая есть наиболее очевидное и конкретное бытие. Как писал Лосев, «наиболее конкретное сознание поэтому не может не утверждать Личность в качестве абсолюта» [4, 463]. Если в обычном общении мы имеем дело с конкретными людьми, то и в религиозной сфере это является первым условием: личности в обществе не остаются замкнутыми в себе, люди не могут существовать вне общения. Интуиция личности предполагает, по Лосеву, утверждение его «диалектически обратного» – т. е. общности, коллектива. Лосев писал: «Может ли Абсолют быть чем-то изолированным… не вмещать в Себе и как-то социальной жизни?» Опыт требует, чтобы в Боге «была и личность, и общество», поэтому «приходится здесь опять-таки указывать на троичность как на то, что действительно обеспечивает для божества Его в подлинном смысле социальную жизнь» [4, 464]. Учение о личности является, по Лосеву, главным отличительным признаком христианства. Сравнивая античное мироощущение с христианским, Лосев отмечает как главное отличие именно разное отношение к личности в той и другой системе. Для античной религии боги – не личности, но бездушные прекрасные статуи, в христианстве Бог – верховная Абсолютная Личность, общение с Которой возможно только при условии утверждения личного начала в человеке.

Понятие Абсолютной Личности предполагает общение с Абсолютом. Как писал Лосев, «общаться с Абсолютом и уподобляться Ему – значит самому становиться Абсолютом» [4, 470]. Религия есть утверждение личности в вечности. Так Лосев диалектически обосновывал учение о теосисе (обожении), когда христианин через причастие Богу может стать «богом по благодати» (слова преподобного Симеона Нового Богослова). Общение с Абсолютом совершается в действии, т. е. через таинства Церкви. Христианским таинствам Лосев уделял особое внимание. Для него именно восточно-православное учение о таинствах и обрядах является истинным, соответствующим его диалектике (все воплотимо и выражается через свое противоположное – например, дух через материю). Сама жизнь, по Лосеву, символична и является первой ступенью, преддверием храма, где совершается богослужение, которое есть концентрат символов, т. к. каждое действие богослужения символично. Если мысль выражается в слове, то и все религиозные переживания и события должны выражаться в действии (обряде). Главное отличие протестантизма от православия состоит в том, каково в той и другой системе отношение к таинствам: «Протестантское учение о таинствах – аллегорично, православное – символично. Там только благочестивое воспоминание о божественных энергиях, здесь же реальная их эманация» [2, 69]. На протяжении всего творческого пути он не перестает обличать и разоблачать протестантизм, однако подробного разбора уклонений и отличий его от православия Лосев не делал, поскольку вообще не считал протестантизм настоящей религией, ибо «что же это за религия без таинств, без обряда, без наставления, без постов, без всякого элементарного указания на внешнее присутствие религии?» [1, 391]. Для Лосева не существует отдельно сферы духа и плоти, но дух преобразует плоть, сознание определяет бытие, как и обратно – тело влияет на дух, бытие определяет сознание. Поэтому протестантизм, игнорирующий телесные практики, отрицающий софийное (церковное) начало и апеллирующий к «духу», рассекает и обесцвечивает целостное человеческое существо, у которого остается единственное пристанище – рассудок. Но истинная религия, по Лосеву, имеет целью воскресение и преобразование всего человеческого существа, а для этого необходим подвиг, подвижничество, деятельная борьба, обуздание тела и просвещение сердца. В книгах Лосева, написанных до 1930 г., нередки такие пассажи: «Нельзя, напр., быть настолько нечутким, чтобы не видеть разницы между стеарином и воском, между керосином и деревянным маслом, между одеколоном и ладаном. <…> Так, молиться со стеариновой свечой в руках, наливши в лампаду керосин и надушившись одеколоном, можно, только отступивши от правой веры. Это – ересь в подлинном смысле, и подобных самочинников надо анафематствовать» [2, 91]. Эти слова– не абстрактное рассуждение, но сознательное убеждение, которое сформировалось в результате аскетической практики.

Кроме критики протестантизма, Лосев, с точки зрения своей диалектики, развивает и критику католичества. В работах Лосева мы находим самое глубокое понимание исходных различий между католицизмом и православием. Он признает, что все эти различия имеют своим основанием утверждение об исхождении Св. Духа от Сына. В книге «Очерки античного символизма и мифологии» он не дает исторического анализа возникновения догмата Filioque, работая с чистой смысловой и логической структурой этого католического догмата. Лосев замечал, что в основе догмата Filioque лежит формально-логический метод мысли, который исторически впоследствии породит позитивизм, эмпиризм и агностицизм. Он подробно останавливался на рассмотрении католической мистики и приходит к выводу, что личность Христа является истинным объектом стремлений католического мистика, который порой забывает о Его божественной природе, выделяя, обожествляя и «идолопоклонствуя» перед Его человечеством, человеческой плотью и кровью. С этой точки зрения католичество, по Лосеву, является «прельщением тварью», а «панибратское» отношение к Христу возникает из-за умаления в догмате о Filioque ипостаси Св. Духа.

У Лосева есть одна особенность – Бог у него отчасти превращается в некое логическое понятие, подчиненное основным законам диалектики. Для него апофатическая сторона христианских догматов и понятий оказывается несущественной, и на первое место выступает катафатическое, словесное и рациональное выражение их сущности: всякое богословие катафатично и тождественно истинной философии (в пределе – абсолютной мифологии, как итогу диалектики). Лосев видел весь мир как величайшую симфонию смысла, проникнутую божественными энергиями. Все то, что невозможно выразить словом и подчинить диалектическому дискурсу оказывалось как бы несуществующим. Здесь кроется одно из главных противоречий мировоззрения Лосева: утверждая мистическую, сверхрациональную сущность христианства, он, тем не менее, сводит ее к рациональной, логико-диалектической системе.

Лосева можно назвать создателем нового направления в апологетике, которой он придал особенный, оригинальный характер. Многие особенности его апологетического метода отчасти объясняются условиями того времени, когда невозможно было открытое выступление в защиту религии. Книга Лосева «Диалектика мифа» – это уникальная система апологетического богословия. В ней в завуалированной форме Лосев попытался построить религиозное мировоззрение. В «Диалектике мифа» Лосев был весьма откровенен, описывая свои религиозные переживания и облекая свои описания в ироническую форму. Он как бы пытается обосновать внутреннюю логику религиозно-мистического мировоззрения, критикуя материалистический подход к таким явлениям, как религия, сказка, былины, суеверия, обереги и т. д. Он облекает свои «доказательства» в такую форму, что можно расценивать позицию автора как отстраненную, объективно-исследовательскую и одновременно как субъективистскую и заинтересованную. Книга прошла жесткую цензуру, прежде чем ее разрешили к изданию. В результате наиболее яркие апологетические места были изъяты. Лосев, однако, сумел их вставить в конечный вариант текста корректуры, так что книга была издана в первоначальном варианте. За эту «выходку» он получил 3 года концлагерей. Свое тюремное заключение Лосев перенес крайне болезненно и после этого больше православным богословием не занимался. Так что «Диалектику мифа» можно считать последним взлетом его богословских построений, в которой он высказал самые наболевшие для него мысли, прекрасно понимая, что больше такой возможности не представится.

В «Диалектике мифа» затронуто множество тем, но те темы, которые относятся к философии религии, можно сгруппировать таким образом: 1) критика материалистического мировоззрения, отвергающего креационизм; 2) критика материалистического понимания личности и смысла истории, при которой ни одна личность и ни одна историческая эпоха не является ценной сама по себе, но только в отношении к будущему; 3) определение понятия «наука», к которой апеллирует материализм («научный атеизм») как нейтральной и совершенно самостоятельной области, не имеющей отношения ни к религии, ни к атеизму; 4) определение материализма как убеждения, не имеющего оснований, т. е. в качестве особой веры, и выводы о том, что конфликт христианства и атеизма является конфликтом двух религий; 5) развенчание понятия «материя» как схоластического определения, не существующего в реальности (в действительности существуют атомы, люди, планеты, разнообразные вещи, но нет никакой «материи» самой по себе); 6) доказательство тезиса о том, что атеизм есть особая вера, главный предмет которой так называемая «материя», отсюда и термин «материалист», являющийся синонимом слова «атеист», «безбожник»; у материализма свои догматы, свое догматическое богословие: главный догмат материализма говорит о материи как о лежащей в основе всякого бытия, к которой сводятся все первопричины мира и сознания; 7) доказательство того, что конфликт атеизма и религии объясняется не объективными причинами, но субъективными: «Кто во что влюблен, тот и превозносит объективность соответствующего предмета своей любви. Вы влюблены в пустую и черную дыру, называете ее «мирозданием», изучаете в своих университетах и идолопоклонствуете перед нею в своих капищах» [2, 166]; 8) обоснование истинного религиозного мировоззрения, которое названо «абсолютной мифологией»; 9) выдвижение тезиса о том, что в конечном итоге самым близким к религиозному идеалу образом человеческой жизни является монашество.

Абсолютная мифология предполагает жизненное отношение к окружающему миру, когда все чувственно, ощутимо и осязаемо. Религия есть «осуществленность мировоззрения, вещественная субстанциальность морали, реальная утвержденность чувства» [2, 119], «жизнь как миф» [2, 128]. В понятие «миф» Лосев вкладывает совершенно особый смысл: миф есть жизненное воплощение закона диалектики о воплощаемости духовного через телесное. Религия невозможна без таинств, обрядов, постов, определенной одежды и т. д. Языческая мифология не является абсолютной, поскольку в ней не присутствует понятия Абсолютной Личности, а мифологически ориентированное мышление без этого порождает разнообразные заблуждения. Такова мифологическая интерпретация религии в работах Лосева. Согласно его точке зрения, христианство невозможно без земного воплощения религиозных идей, т. е. религия невозможна без мифа, «не может не зацвести мифом» [2, 126]. Абсолютная мифология Лосева – это не абстрактная диалектика, а разумное понимание религии, на основании которого можно утвердить живое религиозное мировоззрение.

Литература

1. Лосев А. Ф. Жизнь. СПб., 1993.

2. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. М., 2001.

3. Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993.

4. Лосев А. Ф. Личность и Абсолют. М., 1999.