Что у принца под короной Полынская Галина

Глава двадцать первая

То и дело переходя на бег, Елена торопилась к метро. С непокрытой головой, в не застегнутом пальто, она неслась, поминутно поскальзываясь на мокром снегу. Мы с Таюхой бодро галопировали за нею следом, не особо конспирируясь – Елена бежала, не разбирая пути-дороги и не обращая внимания на окружающих. А вот в пустом вагоне нам пришлось отойти в другой конец, дабы Елена ненароком не заметила знакомые персоны. Но беспокойство оказалось напрасным, барышня забилась в уголок сидения и всю дорогу просидела в одной и той же позе, не поднимая головы.

– Что-то я немного за ее психическое состояние опасаюсь, – сказала сердобольная Таечка, когда мы вышли из вагона следом за подозреваемой.

– Чего вдруг?

– Неадекватно она себя ведет.

– Наверное, у нее нет столь богатого опыта в убийствах, как у Маршавина, да еще и мы под ногами все время крутимся с заявлениями, что не далее как вчера беседовали с покойным, хочешь – не хочешь, а занервничаешь.

Всю дорогу от метро до дома Маршавина Елена бежала бегом, хотя путь был не таким уж и близким. Метрах в пятидесяти от подъезда мы сбавили темп, дали Елене возможность влететь внутрь и неторопливым шагом направились следом.

– Давай ее прямо там сфотографируем на фоне трупа, – живенько, с азартом предложила подруга, поправляя шапку. – Чтоб не было шансов отвертеться!

Мысль показалась не лишенной смысла, я извлекла из сумки фотик и протянула Тайтусу.

– Вспышку включи и объектив открыть не забудь.

– Обижаешь, начальник!

Стараясь не особо шуметь, мы поднялись на нужный этаж и увидали, что металлическая дверь в апартаменты Маршавина немного приоткрыта. И деревянная тоже гостеприимно не заперта, хотя вряд ли дверь вообще теперь закроется после того, как хрупкая, нежная Таечка выломала ее с одного удара. Крадучись, вошли мы в квартиру. Елена была там, где и ожидалось – в зале, она стояла к нам спиной напротив неподвижно сидящего в кресле тела.

– Улыбочку! – сказала Тая и принялась щелкать фотоаппаратом.

Резко обернувшись, Елена потеряла равновесие и едва не рухнула на пол. От испуга и неожиданности она чуть сознание не потеряла, оперлась о край письменного стола и тяжело задышала. Пришлось взять ее под руки, отвести на кухню, усадить, напоить водой и побрызгать в лицо. Еще нам второго трупа не хватало, ей богу… Пока Лена приходила в себя, мы с Таей расположились рядышком и настроились на вторую часть доверительной беседы, справедливо полагая, что на этот раз разговор получится гораздо задушевнее. Я даже диктофон на стол положила, чтобы ничего не пропустить. После третьего стакана воды, Елена смогла говорить и первым, что она сказала, было:

– Господи, как же вы меня напугали…

– А когда вы Дмитрия Валентиновича травила, страшно не было? – Тая ласково улыбнулась.

– Было, – она принялась массировать виски, – очень было страшно. Боялась, что не получится ничего и он догадается, что я задумала. И расправится со мной немедленно.

– Ты была в курсе всех его дел, да? – как-то совершенно естественно я перешла на «ты», обращаясь к Елене, к чему в нашей ситуации лишний официоз, правильно я говорю?

Она кивнула.

– Давай-ка, рассказывай все по порядку, с самого начала.

После пережитого стресса и испуга, Елена впала в состояние покорной апатии и безразличным тоном начала рассказывать, глядя в окошко. С Маршавиным она познакомилась три года назад, тогда он работал в другой клинике. Елена хотела устроиться туда на работу, пускай даже уборщицей, но ее не взяли. Симпатичный, обаятельный врач посочувствовал совсем молоденькой отвергнутой кандидатке, дал ей свой телефон, пообещал посодействовать в устройстве на работу, так и завязались отношения. Елена была на седьмом небе от счастья, Маршавин казался ей идеальным мужчиной: не женат, без детей и алиментов, симпатичен, умен, не пьет, не курит, прекрасный специалист, надежен, как скала – в общем, подарок судьбы для недавней выпускницы мединститута. Десятилетняя разница в возрасте не пугала, наоборот, добавляла Дмитрию надежности и состоятельности в ее глазах. А когда он еще и помог Елене перебраться из дальнего Подмосковья в Москву, внеся основную денежную сумму в приобретение квартиры, Елена и вовсе начала готовиться к свадьбе, полагая, что без серьезных, далеко идущих намерений, мужчина так крупно тратиться не станет. Где-то через год с небольшим их безоблачных отношений, Елена стала замечать за любимым одно неприятное качество, а именно: резкие, беспричинные вспышки гнева. В такие моменты она даже пугалась, не понимая, с чем связаны эти вопли, крики, оскорбления и вытаращенные стеклянные глаза. Пару раз он даже замахивался, но ударить – не ударял. Вскоре стали вылезать и другие странности поведения. Елене, как человеку близкому к медицине, не составило особо труда выяснить, что ее не пьющий и не курящий рыцарь заядлый кокаинист с задатками шизофреника. И как самоотверженная декабристка она начала бороться за любимого и свое большое женское счастье, наивно полагая, что у нее получится сотворить из психа и наркомана благородного джентльмена, который в благодарность за помощь и поддержку всю оставшуюся жизнь будет носить ее на руках под трели серенады. С иллюзиями пришлось распрощаться быстрее быстрого. Как только до Маршавина дошло, что Елена затеяла его переделывать и перевоспитывать, он озверел форменным образом, впервые избил ее и для полноты гармонии поведал в красках, чем занимается в свободное от врачевания зубов время. Панический ужас, охвативший Лену его только раззадоривал на новые и новые подробности убийств, и у девушки даже мысли не возникло, что это может быть не правдой, она поверила этой ужасной истории сразу и безоговорочно. На случай, если вдруг Елена надумает от него уйти, Дмитрий посоветовал хорошенечко подумать, насколько сильно ее прельщает проживание на улице, ведь денежная доля, вложенная в квартиру Еленой настолько незначительна, что потребуй он вернуть назад свои деньги, девушка останется без ничего, ко всему вдобавок, по каким-то бумагам, Елена толком и не поняла по каким, средства, вложенные Маршавиным в ее квартиру проходили как данные в долг. А если Лене взбредет в голову отправиться в милицию и рассказать о делах любимого, то это ей все равно ничего не даст – Маршавина без проблем отмажет группировка, заинтересованная в столь изобретательном и сравнительно недорогом киллере (ведь Дмитрий убивал ни сколько из-за денег, сколько ради удовольствия ощутить власть над жизнью и смертью человеческой), а самой Елене и ее маме устроят несчастный случай в лучшем виде. Но если она будет умницей-разумницей, то будет вся в шоколаде, мармеладе и марципанах. Елена поспешила заверить, что ни уходить, ни доносить на любимого она не собирается, что будут они жить долго и счастливо и умрут непременно вместе на Багамских островах. Нет, она не захотела марципанов в больших количествах, девушка до смерти перепугалась и за себя и за единственную родственную душу – маму, и всеми силами попыталась успокоить эту сволочь и заверить в своей безоговорочной преданности. А дальше, как говорилось в одной рекламе: «и началась в селе совсе-е-е-ем другая жизнь». Маршавин перешел на работу в «Альфадент» и пристроил туда же Елену, дабы как можно реже расставаться и постоянно держать ее при себе. Понимая, что изображать галантного кавалера не имеет больше смысла, он вовсю упивался своей властью над девушкой всеми доступными ему способами от моральных до физических. В конце-концов, доведенная до отчаяния Лена всерьез стала подумывать о самоубийстве… А тут подоспело следующее убийство, о котором Маршавин поведал, с удовольствием смакуя подробности. И Елену вдруг осенила отчаянная мысль: а почему, собственно, она должна накладывать на себя руки и отправляться в царство мертвых, оставляя в добром здравии садиста и убийцу, с медленно, но верно съезжающей набекрень крышей. Обдумав все возможные варианты, Елена поняла, что существует один единственный выход из ситуации – самой убить убийцу. Эта мысль, столь простая, ясная и спасительная, вдохновила Елену на усиленную мозговую деятельность, а именно: как осуществить задуманное? По своей природе девушка была совершенно не кровожадной, но когда человек настолько загнан в угол, в нем просыпается могучий инстинкт самосохранения, способный на многое. Идею, как уничтожить Маршавина и не отправиться в тюрьму самой, ибо она не считала справедливым наказание в пять-десять лет лишения свободы за убийство душегуба, Елена вынашивала почти четыре месяца. И, наконец, придумала. Виски – единственное, что употреблял из алкогольных напитков Дмитрий, именно этим и решила воспользоваться Елена. Выбрала вечерок, когда Маршавин вознамерился шмякнуть стаканчик-другой и подсыпала ему в вискарь истолченные в порошок таблетки для понижения давления. Ну а дальше мы уже сами видели.

– Да уж, – глубокомысленно заметила Тая, когда Лена замолчала, – ну и дела…

– Меня теперь посадят, да? – она перевела взгляд с оконных пейзажей на наши внимательные лица. – Хотя мне уже все равно, я так устала, так вымоталась, что пусть меня хоть казнят публично, я согласна. Я рада, что он сдох и готова за это заплатить.

Я нажала кнопку «стоп» на диктофоне и сказала:

– Перво-наперво, давайте уйдем отсюда. Лена, у тебя есть ключ от входной металлической двери?

– Да.

– Отлично, тогда вперед.

Убедившись, что горизонт чист и пуст, мы выскользнули из квартиры, Лена заперла входную дверь и мы поспешили прочь. Стемнело. Ветер стих, падал крупный, по-новогоднему красивый снег, а в душе у меня отчего-то теснилась острая жалость ко всему этому бестолковому человечеству.

– Лен, поблизости где-нибудь кафешка имеется?

– Да, здесь недалеко бар «Атлантида», а что?

– Предлагаю зарулить в «Атлантиду» и пропустить по рюмочке коньяка. Кто как, я испытываю острую необходимость в паре глоточков.

Тая горячо поддержала идею, а Лена с благодарностью посмотрела на меня.

В «Атлантиде» мы просидели два с половиной часа и полторы бутылки коньяка. Елена рассказывала все новые и новые подробности из жизни своего липового принца, а мы поделились своей «радостью» на тему, что Тая должна была стать очередной жертвой. В общем, душевно посидели, расслабили встревоженную нервную систему и договорились на днях созвониться, заверив, что никому пока ничего сообщать не будем, а хорошенько обдумаем, обмозгуем ситуацию со всех сторон. Расцеловавшись, расползлись по вагонам метро и поехали каждый в свою сторону. Ну и, разумеется, на подступах к дому Таисия поняла, что праздник не будет полным без бутылки шампанского. И я ее зачем-то поддержала, мало того, предложила купить сразу две. Ну да, бывает со мной и такое. Прискакав домой, сунули шампунь в холодильник и повели Лаврентия дышать свежим воздухом. Далеко решили не уходить – все равно двор пустовал и пупсик мог всласть погарцевать без поводка. Отпустив сладкого, мы с Тайкой дружно закурили, неспешно прохаживаясь под стихающим снегопадом.

– И что будем делать? – Тая медленно выдохнула дым. – Как поступим? По справедливости или по закону?

– Думаешь, закон не подразумевает справедливости?

– В нашем обществе это порою несовместимые вещи, – вздохнула я, наблюдая за траекторией движения Лаврухи. – Не спонтанное, не в состоянии аффекта, это было тщательно спланированное и хорошо обдуманное убийство. Она получит по полной программе и от ментов и от бандитов. Мне ее, честно сказать жалко. По справедливости жалко.

– Да мне тоже, – Тайка ловко запустила окурок куда подальше. – Я согласна ничего не говорить Горбачеву.

– Я тоже. Достаточно будет сказать, что мы вычислили убийцу, приехали нему и увидали, что он покончил с собой.

– Маленькая неувязочка: ты сказала Лене запереть входную дверь на ключ. Как по-твоему мы попали внутрь и вышли обратно?

На раздумье мне потребовалось четыре секунды:

– Скажем, что вычислили убийцу, знаем его адрес, пускай поедут туда и захватят негодяя. А там пускай уже сами осматривают натюрморт. Хотя, в таком случае мы практически соучастницами становимся…

– С какого перепуга? – искренне удивилась Тая. – Мы знать не знаем никакой Лены и никогда не были у Маршавина дома. Мы вообще не в курсе и не при делах.

На том и порешили. Только я собралась подзывать Лаврентия с целью идти домой, как из темноты внезапно нарисовался Дмитрий собственной персоной. Рыжий-рыжий конопатый Дмитрий…

– Ой, здравствуйте! Как я раз вас видеть…

Ну и все такое прочее. Мы тоже выразили радость от встречи.

– Отчим совершенно жуткую историю рассказал, будто в Таином зубе яд был?

– Да, история, леденящая кровь, – закивала Тая. – Мне очень тяжело пока об этом говорить. Лаврик! Детка! Домой!

Мне, честно сказать, тоже не особо хотелось перетирать эту историю с Димой, больше хотелось домой. Но Дима не отставал.

– Мы так перенервничали, что хотим как раз по этому поводу немножко шампанского пригубить, – зачем-то поделилась нашими планами на вечер Тая.

Из кустов вылетел Лаврик и бросился к нам, размахивая хвостом.

– Не желаешь к нам присоединиться?

– Если можно, то с удовольствием. Что-нибудь еще нужно к столу купить?

– О, да! – плотоядно улыбнулась Тая и я поняла, в чем заключался ее коварный план. – Сколько у тебя денег при себе?

– Где-то две с половиной тысячи.

– Ну, тогда на все должно хватить! Слушай внимательно, что понадобится к столу…

Список пожеланий оказался более чем обширным, и я в очередной раз убедилась, что у моей подруги нет ни стыда, ни совести, ни чувства меры.

Дима пошуршал в магазин, а мы пошли домой. Пока Тая занималась Лаврентием, я набрала номер Елены. Она ответила после второго сигнала.

– Лена, это я, Сена.

– Привет, – облегченно вздохнула она, – а я-то уж думала…

– Погоди. Слушай меня внимательно. Кто-нибудь в «Альфаденте» в курсе ваших с Маршавиным отношений?

– Нет, – ее голос сразу напрягся, – он вообще был скрытным и не хотел, чтобы кто-то знал о его жизни, тем более, личной. В клинике никто не подозревал, что мы вместе.

– А общие друзья, знакомые? Кто-нибудь о тебе знал?

– У него не было друзей, а с моими подругами он запрещал мне общаться.

– Это очень хорошо, – от души сказала я. – Квартира на тебя оформлена, ты хозяйка?

– Да, а что…

– Мой тебе совет, как можно быстрее продай квартиру и уезжайте вместе с мамой куда-нибудь подальше отсюда. На свете столько чудесных городов, где не живет такое количество злобных гоблинов, как нашем стольном городище…

– Спасибо, девочки, – ее голос дрогнул, – даже не знаю, как…

– Только не затягивай с этим, ладно? Всего тебе хорошего.

Положив трубку, перевела дыхание и незамедлительно позвонила Горбачеву доложить о проделанной работе и имеющихся уликах, в том числе – капсуле цианистого калия, извлеченного из зуба Таисии Михайловны.

Глава двадцать вторая

Страшное утро началось с телефонного звонка. Благо аппарат стоял на полу у дивана, и я без особых трудностей дотянулась до трубки.

– Аллё… – еле-еле прошлестела я.

– Сенчик, привет! – бодро прозвучал голос Влада. – Доброе утро! Подумал разбудить тебя на всякий случай и напомнить, что сегодня не мешало бы явиться на работу, а то Конякин тебя котлеты пустит!

– О, боже…

– Надо, Сена, надо! Давай-ка быстренько поднимайся, скорее собирайся и вперед – на трудовую вахту!

– Хорошо…

И трубка выпала из ослабевшей руки.

– В чем дело? – недовольно проскрипела Тая.

– На работу надо…

– Не надо на работу! – отрезала она, переворачиваясь на другой бок. – Пошло все к черту! Будем спать!

– Не будем, – опершись на спину очень кстати подошедшего Лаврентия, я кое-как поднялась с дивана, – на работу надо, Конякин меня фарширует. Умоляю, выведи Лаврентия! Спаси меня, друг, если ты мне, конечно, друг!

Другу очень не хотелось быть мне другом в этот час, но она все-таки снизошла и проявила солидарность. Больше того, взбодрившись после прогулки по легкому морозцу, она вызвалась сопроводить меня в редакцию. За компанию.

– Чего вдруг? – с подозрением поинтересовалась я, спешно докрашивая второй глаз.

– Ну, мало ли, вдруг Конякин на тебя набросится и потребуется моя помощь.

– Ты хочешь посмотреть, как выглядит наш офис с новыми обоями, да?

– Да.

– Поехали.

Всю дорогу до издательского дома «Комета» мы усиленно пили минеральную воду и жевали мятную жвачку.

– А хорошо вчера посидели, – подруга передала мне бутылку, – и Дима этот очень даже ничего, вон сколько всего притащил, чуть не надорвался.

– Органически не выношу рыжих.

– Да ладно тебе кривляться при полном отсутствии выбора. Милый молодой чемодан, давай возьмем его к себе жить? Его отчим будет нам бесплатно зубья сверлить.

– Тай, на тебя минералка с мятой странное какое-то воздействие оказывает. Наша станция, выходим.

От метро до «Кометы» неслись на всех парусах. Самое изумительное, что в это непростое для организма утро, я умудрилась прибыть на работу во время, чего со мной далеко не всегда случалось и в лучшие времена. Все труженики желтого пера во главе с предводителем были в сборе.

– Ну, наконец-то ты нас почтила своим присутствием! – рявкнул Станислав Станиславович, едва я переступила порог. – Здравствуй, Тая! Твое поведение, Сена…

– Станислав Станиславович, мне только-только зуб починили, я вообще жить никак не могла…

– Все понятно! Статьи принесла?!

– Да-да-да, – я поспешно полезла в сумку, – целую кучу изумительных, потрясающих статей… Вот!

– Давай! А теперь за работу! Быстро! – и поспешно скрылся в своем кабинете с моими статьями.

– Фух! – выдохнула я, делая шаг в направлении офиса. И замерла на пороге, остолбенев моментально. Наш обновленный интерьер основательно выветрился из памяти со всеми дубодробительными делами, подзабыла я, как оно теперь стало… А интерьер, надо сказать, впечатлял. Черные стены с золотым и серебряным рисунком, какие-то безумные картины, принесенные старательными членами нашего коллектива… и одинокий канделябр без свечки над столом Тины Олеговны. И безумно глупо и не к месту смотрящиеся на этом фоне старые мониторы с замызганными системными блоками.

– Ну что ж, креативненько, – сказала Тая. – Безумненько, конечно, ужасненько, но концепция вашего издания вполне позволяет такой интерьерчик.

– Тай, Сен, привет, – подскочил к нам Влад. – В ужасе, да? А мы уже постепенно привыкаем к обстановке. Иловайский предложил еще и мониторы с системными блоками расписать в такой же палитре, чтоб не сильно выделялись, Конякин над этим думает. Как у вас дела-то вообще? Где пропадали?

Ответить я не успела, в Тайкиной сумке зазвонил и завибрировал мобильник. Вытащив аппаратик, она посмотрела на дисплей.

– Это Горбачев. Ответь, а? А то я как-то нервничаю…

Я взяла аппарат и вышла в коридор.

– Да, Михаил Сергеевич, это Сена.

– Здравствуй, Сеночка. Последние новости таковы: Дмитрий Маршавин покончил с собой, написав предсмертное признание.

– Пра-а-авда? Да вы что?! Как же так, когда он успел?

– Вскрытие покажет, когда. Ты сможешь сегодня передать мне все имеющиеся у тебя материалы и улики?

– Конечно, какие могут быть проблемы. Так что ж теперь получается, преступник ускользнул от правосудия?

– Ну, я не стал бы так говорить, – по голосу Михаила Сергеевича я поняла, что он улыбается, – каждому преступнику свое правосудие. Как тебе будет удобнее, чтобы я к тебе подъехал или ты ко мне в агентство?

– Давайте лучше вы ко мне, Михал Сергеич, часикам к восьми, я как раз домой доберусь после работы, а то ведь вы уже лет сто у меня в гостях не были. И мы с Таей вам все в подробностях расскажем и распишем, договорились?

– Договорились, Сеночка, в восемь буду.

И нажав кнопку отбоя, я с чистым сердцем и незамутненной совестью отправилась трудиться во благо аномальных явлений родимой газеты.

07.03.07