Дожить до рассвета Малышев Андрей
Беспута яростно сверкнула взглядом, цепко схватив купца за руку. Лишь мгновение она вглядывалась в его глаза, тут же ставшие маслеными.
— Если хочешь меня в жены, собирай обоз в дорогу!
Купец покорно кивнул, глупо улыбнувшись и крепко обнимая ее:
— Все сделаю, как ты хочешь, Любаша. Прямо сейчас уедем!
…Спустив парус, ладья Ратибора медленно опускалась на городскую площадь. Собравшиеся со всего города зеваки, задрав вверх головы, восторженно приветствовали чудо-корабль. Мало кто из людей встречался в своей жизни с чародейством Уров. О них все больше легенды да сказки слагали, как правило, привирая для красного словца.
Князь Велислав вышел из дома, окруженный многочисленной дружиной. Опасливо покосившись на приземлившийся корабль, он буркнул одному из дружинников:
— Бегом воеводу ко мне приведи. Одна нога здесь — другая там!
Воин бросился к дому воеводы исполнять приказание. Велислав неторопливо присел на свой трон, приготовившись встретить асгардского чародея на правах хозяина. С корабля спустили трап, и воины Сварожьей Дружины стали спускаться наземь, быстро выстраиваясь живым коридором до самого княжьего дома. Малюта бежал одним из первых, зорко озираясь по сторонам в поисках скрытой угрозы. Поймав на себе колючий взгляд князя, он непроизвольно коснулся рукояти меча. Быть беде — мелькнула в голове мимолетная мысль. Не дружеским взглядом встречал князь Великого Ура. Дружина его во всеоружии, пять сотен ратников оцепили городскую площадь. Не было на их лицах ни улыбок, ни удивления по поводу прибытия Ура. Лишь испуг и нежелание поступать против совести. Недоброе дело князь задумал. Малюта грозно нахмурился, занимая положенное ему место у самого княжьего дома.
Ратибор ступил на трап, внимательным взглядом окинув собравшийся на площади люд. Подняв руку, он улыбнулся горожанам, приветливо посылая им волну счастья и душевной благодати. Народ радостно загомонил в ответ, размахивая шапками и приветствуя одного из великих учителей человечества. Даже лица княжих дружинников перестали хмуриться, расплываясь в улыбках. Велислав недовольно поджал губы, не отводя пристального взгляда от направившегося к нему Ура. Вдруг у дома воеводы раздался хохот горожан, заставивший любопытных зевак обернуться. Распахнув окно, толстый воевода пытался вылезти из дома ногами вперед. Грохнувшись наземь, он громко выругался под веселое улюлюканье толпы. Вскочил на ноги, поправляя сбившийся на глаза шлем, и яростно пригрозил кулаком хохочущим горожанам:
— Я вам похохочу! — Бросившись к княжьему дому, воевода испуганно оглянулся через плечо, словно за ним гнались все черти Пекла. — Чур меня от нечистого!
Князь Велислав скрипнул зубами, наливаясь яростью от возмущения, и прорычал на подбежавшего воеводу:
— Скоморох, а не воевода! Позорить меня удумал?!
Воевода виновато пожал плечами, склоняясь к княжьему уху:
— Прости, Велислав. Чертовщина в моем доме поселилась. Черпаком воды не набрать, со стола все на пол падает, стены ходуном ходят. Даже в дверь не выйти! Открываешь дверь — а там стена из бревен. Вот оно как, Велислав. А еще меч ведьмачий куда-то запропастился…
Воевода умолк на полуслове, понимая, что сболтнул лишнего. Князь прищурился, смерив его подозрительным взглядом.
— Что-то ты про меч мне ничего не сказывал. Хорош, наверное? Себе умыкнуть решил?! — Велислав схватил воеводу за бороду, бросив быстрый взгляд на приближающегося Ратибора, и прошипел: — Чтобы сегодня же меч у меня ночевал, если хочешь и дальше в воеводах ходить. А теперь — цыц! Я с Уром говорить стану.
Ратибор подошел к княжьему трону, приветственно прикладывая ладонь к груди.
— Здрав будь, князь Велислав. Хлеб да соль народу твоему.
Князь подслеповато прищурился, вновь принявшись изображать немощь.
— Здрав будь, великий чародей. Ты уж прости, что не встаю, стар я уже — ноги не слушаются.
Ур усмехнулся в седую бороду, насмешливо сверкнув глазами.
— Будет тебе, Велислав, богов гневить. Ты еще крепок и умом, и телом. — Ур обвел взглядом настороженную рассенскую дружину. — И вои твои могучие, раз такого демона смогли живым спеленать. Радостная то была весть для Асгарда. Правитель лично просил отблагодарить тебя, Велислав, за то, что о деле нашем общем печешься. Ну что ж, ведите, больно уж хочется на пленника взглянуть.
Князь усмехнулся, благодарно склонив голову, и начал издалека свой мудреный торг:
— Спасибо тебе, Великий Ур, за слова твои лестные. И Правителю я благодарен, что помнит еще старого Велислава. — Князь откашлялся в кулак, делая паузу для пущего внимания. — Нелегкая то была битва для моей дружины, Ратибор. Ой, нелегкая! Явился ведьмак к нам не один, а с целым отрядом головорезов. Скот они наш увести хотели. Слава Перуну, вои мои не из трусливого десятка. Сошлись с разбойниками грудь на грудь да оборонили рассенов от того посягательства. Только вот воинов наших две сотни в том бою полегло. И ведьмак тот — особо в том постарался. Десятками жизни отбирал, пока мы его не угомонили.
Князь обернулся к воеводе, молчаливо спрашивая подтверждения своих слов. Воевода тут же закивал головой, разыгрывая перед Уром грустный спектакль:
— Правду князь молвил. Много воинов полегло в той схватке. Большой урон мы понесли. Ой, большой!
Ратибор недобро усмехнулся, начиная понимать, куда клонит князь. Однако торговаться с Великим Уром — подобной наглости не позволял себе ни один князь Империи. Сцепив в недовольстве зубы, Ратибор прорычал, едва сдерживая в груди клокочущую ярость:
— И чего же ты хочешь, князь Велислав? Чтобы Асгард заплатил тебе за пленника?
Князь наигранно отмахнулся руками от его слов, тут же запричитав:
— Что ты, Великий Ратибор, как можно? Где ж это видано, чтобы князь с Правителя мзду требовал. — Он добродушно улыбнулся Уру, переходя на шепот: — Налоги бы вы нам снизили за усердие — на том бы и сговорились? Ну, сам посуди: вои мои головы ратные сложили, семьи без кормильцев остались. Ну, а то, что ведьмака живым взяли? Неужто не стоит он того, чтобы простить нам годовой побор?
Глаза Ратибора изумленно распахнулись. Годовой побор? Однако, Велислав, губа не дура! Ур задумчиво вздохнул, размышляя над его словами. Дело было не в деньгах, хоть и против правил была просьба князя. Асгард никогда не облагал царства и княжества высоким налогом. Все в Империи было сбалансировано. Деньги, с одних княжеств полученные, во благо других направлялись. В Империи, как и в обычном стаде: есть корова дойная, а есть и телки молодые, коим еще расти надобно. С одной коровы кормишься, а телку все одно растишь, пока и она молоко давать не станет. Много было молодых княжеств, которые лишь становились на ноги. Охрану им обеспечь, пока более сильные соседи не растоптали. Торговлю наладь с иными племенами и народностями. Умельцев ремесленных отыщи да научи, что и как делать. Потому и не мог Ур принять требования Велислава. А еще потому не мог, что знал он — князь свое с народа так и так получит. Как платил люд налог на дым — так и будет платить. Никто против княжьей воли не пойдет, боясь голову свою потерять.
— Ладно, Велислав, — Ратибор повысил голос, обращаясь больше к дружине, чем к самому князю, — будь по-твоему. Пусть выйдут на площадь вдовы павших в схватке с врагом воинов. Каждая семья, кормильца утратившая, освобождается от налога на дым. И не на год, а пока сыновья мужьями не станут. Пусть выйдет люд, я сам каждой вдове о том сообщу…
Князь недовольно нахмурился, перебивая Ура на полуслове:
— Надо оно тебе, Ратибор? На то у народа князь имеется, чтобы законы до их ушей доводить. Главное, чтобы мы с тобой понимание нашли в том вопросе. — Князь приосанился, чувствуя, что весы переговоров покачнулись в его сторону. — К тому же я не только о вдовах прошу, я о каждом рассене радею. О тех, кто пал в битве, печалюсь. А те, кто победу одержал, ведьмака в плен захватывая? Не-ужто недостойны они твоей благодарности звонкой? Отмени налог для рассенов, Великий Ратибор. Всего на один год прошу. А то ведь, пока мы с тобой торгуемся, пленник еще и помрет в темнице. Сыро там, да и дружина моя ему здорово бока намяла. Боюсь, долго не протянет.
Князь добродушно улыбнулся, бросив мимолетный взгляд на воеводу. Последний тихо отступил за спины воинов, быстро устремившись в сторону темницы, где томился Лиходей. Словно верный пес, он с полуслова понимал команды своего хозяина. Ратибор устало вздохнул, осознавая, что миром с князем не разойтись. Бессилие жгло его изнутри жарче огня. Будучи великим чародеем, одним из правителей человечества, он не мог ничего поделать с этим зарвавшимся князем. Не мог Ур ни убить его, ни к ответу привлечь за словоблудство. Хитер был князь, умело слова подбирая. Потому и избегал он всегда наказания, ибо законы формально не нарушал. Ратибор подошел к князю ближе и склонился к самому его уху:
— Не мне судить твои деяния, Велислав, на то народ твой имеется. Много раз боги пастухов многомудрых к овцам отправляли. Многих из них и карали за невинно убиенных овец. — Он на мгновение умолк, надеясь, что до князя быстро дойдет смысл его иносказания. — Завтра же, князь, буду я в Асгарде. С пленником или нет — не в том суть. Через седмицу на этой самой площади соберет Совет Древних народное Вече. Вот тогда и поглядим, Велислав, достоин ли ты княжьей короны. Не я, Ратибор, призову тебя к ответу — Правь тебя осудит. Ибо в каждом сердце она зарождается, от мала до велика. А молчит люд угнетенный лишь до поры до времени, в мыслях поступки твои на чаши весов возлагая.
Князь криво усмехнулся, уверенно взглянув Уру в глаза. Куда делась его слепота и сутулость, старящие его на добрый десяток лет:
— Да будет тебе грозиться, Ратибор. Я всегда чтил законы, вами установленные. Нет на мне греха кровного. Ну а ежели кто в народе и недоволен моим правлением — так ведь всем не угодишь. — Велислав весело обратился к дружине: — Эй, вои, выставьте на площадь две бочки медовухи из моих закромов. Пусть люд честной повеселится. Праздник у нас все же — Великий Ур в гости пожаловал! Почтил народ благодатью!
Ратибор негодующе сверкнул глазами, слыша веселый гомон, разнесшийся среди толпы. Любил простой люд погулять за княжий счет. А с таким скрягой, коим был Велислав, такое случалось крайне редко. Князь улыбнулся, приветливо помахав горожанам рукой:
— Пейте и гуляйте, люд честной! — Народ откликнулся многоголосым хором, восхваляющим княжью щедрость. Велислав перевел свой насмешливый взгляд на Ура: — А ты говоришь, я о простом люде не пекусь. Да неужто ты думаешь, что они теперь супротив меня слово молвят? То-то, Ратибор! Мудрый ты чародей, разумный. Только иногда и у разумных ум за разум заходит. Стар я уже, многое на своем веку повидал. Не во дворце я родился, Ратибор, а в обычной избе. Потому и вижу я эту жизнь не в радостном свете, как тебе того хочется. А вижу я ее такой, какая она на самом деле: из грязи и слез замешанную да медовухой приправленную. Прислушался бы ты к моей просьбе. Один год свободы от податей прошу.
Со стороны казарм раздался крик испуганного воеводы, сломя голову бегущего к княжьему дому:
— Убе-е-ег! Убег, проклятый!!!
Велислав вскочил со своего трона, гневно сверкнув глазами:
— Как так убег?! Сгною, скотина!!!
Ратибор расхохотался, прекращая переговоры, и быстро направился к кораблю. Взойдя по трапу, он обернулся к князю, прокричав:
— Хитер ты, Велислав, только к Вече все одно готовься. Не затмить тебе людской разум хмелем медовым! — Взмахнув руками, Ур прошептал заклятье, и выставленные князем бочки с медовухой лопнули, разлетаясь по дощечкам. Ратибор взглянул на Малюту, быстро отдавая команды. — Тысяцкий?! Найти беглеца. С корабля сигнал подам: куда молния ударит — там и след его. Живым взять старайтесь!
Ладья быстро взмыла ввысь, вознося рассерженного Ратибора к небесам. Внимательно окинув взглядом окрестности, Ур начал ворожить, пытаясь отыскать след Лиходея.
Малюта бросился к рассенским казармам, откуда недавно прибежал воевода. Выхватив меч, медведич громко выкрикивал команды прибывшей с ним сотне воинов:
— За мной, Дружина! Живым приказано брать! Десяток к воротам, остальные за мной!
…Лежа в темнице, Лиходей терпеливо ждал помощи, прислушиваясь к голосам переговаривающихся наверху стражников.
— Глянь-ка, ладья по небу летит! Неужто сами Уры в гости пожаловали?
Стража задрала головы к небесам, восхищенно наблюдая за летящим кораблем.
— Да, брат, видать, знатную мы птицу поймали. Как думаешь, может, сам Правитель за ним прилетел?
Второй из стражей деловито причмокнул, назидательно возразив, словно был докой в подобных вопросах:
— Не! Никак не Правитель. Кабы он сам пожаловал, то корабль бы, словно солнце, сиял. У меня дед когда-то самолично Правителя видал. Ну, то было, когда он в Сварожьей Дружине служил. Потому и мне сказывал, как его корабль распознать.
Первый страж прыснул смехом, пристыживая напарника:
— Ты ври, да не завирайся! Когда это твой дед в Сварожьей Дружине служил? Да каждый рассен знает, что твой дед всю жизнь по лесам с разбойниками хоронился, купцов обирая.
Напарник обиженно надул губы, нахохлившись, словно петух:
— Ага. А ты побольше людей слушай, глядишь, может, и о жинке твоей чего скажут.
— Чего скажут? — насторожился первый.
— А чего скажут, того и скажут, ты, главное, верь всему. Дурила! У людей язык — что помело. Нагородят огород, а ты разбирайся, что правда, а что брехня. — Стражник на мгновение умолк, удивленно вглядываясь в приближающуюся Мороку. — Глянь-ка, жинка самого воеводы пожаловала.
Подойдя к страже, Морока деловито уперла руки в бока:
— И чего вы тут стали? Воевода всех воинов на площади собирает, прибавку к жалованью дают. Бегите скорей, пока князь расщедрился. — Заглянув в подпол, она беззаботно махнула рукой. — Ничего с вашим татем не станется. Колодки крепкие, веревки тугие. Бегите, сказала! Пригляжу я за вашим злодеем.
Стражники радостно покинули пост, быстро направляясь к площади и недоуменно переговариваясь:
— Ну и дела — кобыла телку родила! Чего это жена нашего воеводы такая заботливая? Не нравится мне это.
— Дурак ты, — сделал однозначный вывод второй, тот, что о подвигах деда заливал. — Она уж давно на меня глаз положила, еще когда у дома ее стражу нес. Там я ей и приглянулся. Вот и крутится теперь подле меня. Ох, и падка она до этого дела!
— Да ладно?!
— Точно тебе говорю! Только цыц! Коли воевода прознает…
Подобрав подол, Морока быстро осторожно села на край проема, вглядываясь во тьму каменного мешка.
— Жив, Лиходеюшка?
Ведьмак застонал, вновь посылая ей безмолвную мысль: «Помоги…»
— Сейчас развяжу тебя. Потерпи. — Колдунья сбросила в яму сверток с мечом, нерешительно глядя вниз. — Высоко-то здесь как, вдруг зашибусь?!
«Скорей!» — прозвучал в ее голове нетерпеливый призыв Лиходея. Морока спрыгнула вниз и тут же со стоном схватилась за вывихнутую лодыжку.
— Ай, ноженька моя! Подвернула… — слезливо всхлипнув, колдунья принялась шарить рукой в поисках брошенного меча. — Сейчас, Лиходеюшка, освобожу тебя…
Тяжело сопя, ведьмак перекатился к ней, подставляя руки, стянутые осиновыми колодками. Морока вставила клинок между колодками, налегая на меч всем своим весом. Колодки затрещали, и через мгновение ведьмак взмахнул руками, роняя на пол остатки наговоренных жрецами веревок и освобождаясь от оков. Вырвав изо рта кляп, он яростно зарычал, жадно вдыхая полной грудью:
— Ахр-р-р!!! Ноги освободи, совсем затекли.
Плача от боли в подвернутой лодыжке, Морока стала распускать путы на ногах ведьмака, причитая:
— Мамочка, как же я отсюда выберусь? Я же и на ногу встать не могу!
Несколько раз споткнувшись, ведьмак с трудом поднялся на затекшие ноги. Тяжело опираясь на меч, он взглянул на плачущую колдунью. Нога ее была неестественно подвернута. Ведьмак грустно покачал головой — перелом или сухожилия порвала. С такой ногой от погони не убежать.
— Ничего, Морока. Сейчас лишь из мешка этого каменного выберусь. — Чувствуя, что кровь наконец-то прилила к ногам, он тихо прошептал себе под нос заклятье и с нечеловеческой силой выпрыгнул наружу. Склонившись над проемом, Лиходей печально промолвил: — Прости, Морока, вдвоем нам не уйти от погони. Не дотяну я тебя на закорках, сам еле живой. Прощай и не держи на меня зла. Какой с тебя, бабы, спрос…
Ведьмак поднялся с колен, быстро похромав в сторону городской стены — туда, где недалеко от города чернел голый зимний лес.
— Не-е-ет!!! — Морока зарыдала от горя, проклиная Лиходея за трусость и подлость. — Выродок! Я же тебе помогла. Я же тебе жизнь спасла…
Колдунья заплакала навзрыд, кляня ведьмака на чем свет стоит. Вдруг наверху раздались торопливые шаги, и краснощекий рассенский воевода склонился над лазом, удивленно разглядывая во тьме рыдающую бабу.
— Ты еще кто? А где тот?! Стража!!! — воевода опрометью кинулся назад к площади, выкрикивая во все горло: — Убе-е-ег ведьмачина! Убег проклятый!!!
Добежав до городской стены, Лиходей со всего маху вогнал меж бревен клинок меча. Натужно крякнув, ведьмак налег на рукоять, используя меч как рычаг. От напряжения его бледное лицо налилось кровью, и он прорычал, выкрикивая заклятье: «Как трава в земле пробивается, так и сила моя прорывается. Как вода камень омывает, как ветер скалы выдувает, так и сила моя одолевает. Зрю слабину! Бью в слабину! Точи, трухлявый бес, мертвый лес! Замок — навек».
Затрещав, одно из бревен разлетелось щепками, поддавшись его ворожбе. Ведьмак быстро протиснулся в образовавшийся лаз, бросившись хромой поступью к спасительному лесу. За спиной раздались крики преследователей, вставших на его след. Над городом взмыла ладья Ура, угрожающе затрепетав на ветру поднятым парусом. Оглянувшись через плечо, Лиходей выругался, принявшись торопливо нашептывать заклятье, заметающее следы. Снежное поле за его спиной взорвалось, осыпаясь искристым снегопадом, скрывая следы беглеца.
Малюта уверенно бежал во главе сотни воинов. Отбросив прочь тяжелый щит, он выровнял шаг, переходя на привычный охотничий бег. С каждым мгновением он опережал своих товарищей, уверенно оставляя их далеко позади. Охотничья жизнь в древлянских лесах приучила его к длительному и изнурительному бегу. Часто бывало так, когда подранок далеко уходил от охотников. И тогда победа была на стороне того, кто имеет больше сил и терпения. Грудь медведича равномерно вздымалась, вдохи его были сдержанными и ритмичными, словно он мысленно вымерял ими шаги. Не отрывая взгляда от глубоких следов беглеца, Малюта думал лишь об одном — Стоян. Он всей душой, всем сердцем молил богов, чтобы они подарили ему возможность расквитаться со своим заклятым врагом. Даже последняя встреча с ним не испугала медведича. Тот, кого он увидел в тот день, не был человеком. Ранее добродушный и ласковый травник, впрочем, никогда не отличавшийся слабостью тела, на поверку оказался нечистой силой. Он был ведьмаком, страшным демоном, способным убивать как мечом, так и колдовским словом. Малюта угрюмо сдвинул брови, тихо прорычав себе под нос:
— Убью. — Вспомнив слова рыжего волхва о том, что демона простым мечом не одолеть, он добавил: — На осине повешу!
Медведич добежал до городской стены и быстро протиснулся в пролом. Силен демон! Ни одному смертному не по силам подобные штучки. Шутка ли дело, пробиться сквозь бревенчатый частокол городской стены? Выбежав на поле, Малюта остановился, изумленно разглядывая равнину. В памяти тут же промелькнула лежащая на снегу шуба Чернавы. Тогда он так же не смог отыскать их следов, будто никто и не ступал по снегу. Здесь же все было иначе. На сотню шагов вокруг снег был словно кем-то вспахан, скрывая следы беглеца. Медведич зарычал в ярости, безумно озираясь по сторонам. Догнавшие его воины по одному протискивались в лаз, останавливаясь за спиной тысяцкого и непонимающе озираясь вокруг.
— Чертовщина какая-то, — прошептал кто-то из дружинников, трижды сплюнув через левое плечо.
Малюта молчаливо кивнул, не зная, как правильно поступить. Стоит лишь слегка сбиться со следа, и не сыскать им ведьмака в густом лесу. Над головой, поскрипывая мачтой и оснасткой, завис летающий корабль чародея. Стоя на носу ладьи, Ратибор зорко вглядывался в сторону леса, непрестанно нашептывая заклятья поиска. Наконец-то, пробившись сквозь поспешные завесы ведьмачьей ворожбы, Ратибор схватил железное копье, указывая им куда-то вдаль, и прокричал:
— Силой Бога Перуна! Повелеваю!!!
В небесах внезапно сверкнула молния, столь нелепая и пугающая в зимнюю пору года. С оглушительным треском она ударила в Ратибора, тут же извергнувшись из его копья в сторону леса. С опозданием, словно догоняя молнию, в небе прогремел гром, заставивший воинов упасть наземь. Испуганно втянув голову в плечи, Малюта проследил взглядом за молнией. У самой кромки леса, сверкнувший божественный кнут яростно стегнул Лиходея, развеяв наведенную им оморочку. Вскочив на ноги, медведич бросился за беглецом, радостно прокричав:
— Вон он, ведьмачина! За мной, вои!
Один за другим испуганные дружинники поднялись со снега, неуверенно последовав за тысяцким. Корабль Ратибора также устремился к лесу. Крепко сжимая в руках свое волшебное оружие, Ур сурово нахмурился — ведьмак успел скрыться в лесу. Теперь разглядеть его с корабля не было никакой возможности. Там, за густыми кронами елей, он был в полной безопасности от магии Ратибора. Ур с надеждой взглянул на ловкого тысяцкого, стремительно несущегося по следу беглеца.
— Возьми его, медведич! — Вскрикнул Ратибор, мысленно потянувшись к Малюте и выплескивая на него поток силы. — Да пребудет с тобой сила рода твоего, сын Медведя! Да будешь ты силен и яростен, как пробудившийся от спячки шатун!!!
Ломая ветви кустарника, Малюта ворвался в лес. Обняв холодный ствол огромной сосны, медведич прижался к нему лбом, утробно зарычав. Дикая звериная сила, пробужденная в нем Уром, переполняла тело и разум. Верхняя губа охотника дрогнула, и он по-медвежьи вдохнул лесной воздух в поисках запаха беглеца. Безошибочно отыскав след Лиходея, медведич продолжил преследование. За спиной послышались крики дружинников, уже более уверенно идущих по его стопам. Медведич бежал легко и размеренно, ловко уклоняясь от тяжелых еловых лап и зорко оглядываясь по сторонам. Тот, по чьему следу он шел, сильно хромал на правую ногу. Малюта нахмурился, всей своей сущностью воспринимая мощь и силу спасающегося бегством демона. Несмотря на свою хромоту, ведьмак бежал очень быстро. Шаги его были широкими и уверенными, однако шаг правой ноги был короче, чем левой. Недолго думая, Малюта сошел с его следа, забирая правее. Будучи опытным охотником, он хорошо знал: если бесцельно бежать по лесу, всегда вправо уйдешь. А при такой хромоте и подавно. Решив выйти беглецу наперерез, медведич ускорил бег. «Ничего, проклятый, рано или поздно наши с тобой пути пересекутся».
Задыхаясь от усталости, Лиходей рухнул на колени, пытаясь перевести дух. Лодыжки, отбитые при падении в рассенскую темницу, распухли и мучительно болели. Срывая с себя сапоги, ведьмак застонал, сунув искалеченные ступни в холодный снег. Удар Ратибора был очень сильным, десятки защитных заклятий рассыпались прахом. От удара молнии вся спина горела огнем. Лиходей рухнул в глубокий снег, пытаясь погасить жар от ожога. На ворожбу у него просто не было сил. Да и нельзя было ворожить: где-то там, над лесом, кружил корабль проклятого Ура, пытаясь отыскать хоть малейший всплеск силы. Вдалеке послышались голоса дружинников, бегущих по его следу. Застонав от боли, ведьмак попытался обуться и выругался. Глупо было стаскивать сапоги с распухших лодыжек — теперь их на ноги не натянешь. Отбросив прочь бесполезную обувку, Лиходей поднялся на ноги, опираясь о меч. Силы его были на исходе, а преследователи неутомимо шли по пятам. Продолжив безумный бег, ведьмак лишь крепче стиснул зубы, прорычав:
— Еще не придуманы для меня силки! Не вам меня на куски рвать, собаки трусливые! — Ведьмак расхохотался, все глубже уходя в чащу леса. — Не пришел еще мой час. Да и что мне, калеке, сделается? Это сильные да храбрые головы свои теряют…
— Не бойся, Любаша! Со мной как царица жить будешь. — Купец крепко обнял Беспуту, довольно улыбаясь собственным мыслям. — Со мной надежно, милая, будто у бога за пазухой.
Купеческий обоз неторопливо продвигался лесным трактом. Пяток охранников в голове обоза сонно кивали головами, вторя конскому шагу.
Лежа на санях, Беспута молчаливо глядела вперед, не обращая внимания на болтовню хвастливого купца. Кутаясь в пышную рыжую шубу — подарок нынешнего ухажера, колдунья думала о недавней встрече с Морокой. И чего ж ей у рассен понадобилось? Сама Беспута лишь два дня как прибыла в этот город. После побега от Стояна она несколько дней пряталась по селам, нигде не задерживаясь более чем на одну ночь. Она знала, что ведьмак отправит по ее следу погоню. То, как Стоян поступил с Вереей, не было настоящим наказанием. Таким было его прощение ей. И от этого Беспуте становилось еще страшнее, ибо она не могла даже представить себе, какое наказание ожидает ее. Поэтому и металась рыжая колдунья от села к селу, просыпаясь каждое утро в новом доме и испуганно выглядывая в окна. И вот встреча с Морокой, от которой сердце испуганно замерло в груди. Однако колдунья не за ней приходила, иначе не стала бы ее отпускать подобру-поздорову. Беспута грустно вздохнула, понимая, что ответа на свои вопросы ей уже не получить. Оглянувшись на небольшой обоз из четырех саней, груженных товарами, она усмехнулась. Мелкий купец, одаривший ее шубой, царскую жизнь ей обещает. Да уж, хорош царь! Десяток коней, четверо саней и пятеро наемников в охране. Ну да ничего, думала Беспута, будут впереди еще и большие города. Может, там кто побогаче встретится. Купец же лишь улыбался в бороду, правя вожжами и искоса бросая на нее довольные взгляды.
Вдруг из лесу, ломая кустарник и по колено утопая в снегу, на тракт выскочил босоногий человек. Тяжело опираясь на длинный меч, он встал по центру дороги, откидывая с лица длинные грязные волосы. Едва лишь взглянув в его сторону, Беспута охнула, быстро прикрывшись широким лисьим воротом.
— Лиходей! — она испуганно съежилась на санях, схватив купца за рукав полушубка. — Гони во всю прыть! Не останавливайся!
Купец деловито нахмурил брови, поудобней перехватывая вожжи, и крикнул охранникам:
— Ну-ка, отгоните оборванца с дороги! Видать, белены объелся с голодухи.
Вмиг проснувшиеся охранники торопливо обнажили мечи и, нахлестывая коней, дружно двинулись к горе-разбойнику. Прошло уже два месяца, как нанялись они на службу к купцу, и за все это время беда всегда обходила их стороной. И вот наконец-то подвернулась возможность показать купцу, что не зря они свой хлеб жуют. Идущий навстречу к ним воин был бос и хромоног. С трудом волоча в руке свой длинный меч, он скорее шел сдаваться, нежели желал напасть на обоз. Прикрикивая на коней, воины уверенно бросились к нему, словно шакалы, почуявшие легкую добычу.
Лиходей сильно хромал, припадая на правую ногу. Видя, как рьяно стражники бросились в бой, он лишь брезгливо усмехнулся, перехватывая меч обеими руками. Он уже привык к тому, что в битве никто не воспринимал его всерьез. Это всегда помогало побеждать. Взглянув на удобные купеческие сани, ведьмак лишь удовлетворенно хмыкнул. На них он быстро уйдет от погони, забыв о мучительной боли в ступнях.
Кони быстро приближались, грозя втоптать его своими копытами в снег. Понимая, что иного выхода нет, Лиходей принялся ворожить, рискуя привлечь к себе внимание Ура. «Аки сова днем не зрит, так и вам от света слепнуть. Аки солнце в ночи спит, так и жизням вашим меркнуть. Были кони ваши ретивыми, да в бою не вынесли. Были б жены ваши счастливыми, да мужья повымерли. Замки запираю, ключи в море кидаю». Выставив перед собой ладонь, ведьмак бросил проклятие, опутывая сетью заклятья несущихся на него воинов. Испуганные кони встали на дыбы, сбрасывая с себя наездников. Роняя щиты и мечи, воины попадали наземь, ругаясь на чем свет стоит.
Расхохотавшись, ведьмак бросился к ним, безжалостно разя клинком направо и налево. Крики боли и мольбы о пощаде донеслись до ушей купца, испуганно затормозившего сани. Начавшаяся впереди свалка не давала возможности проехать обозу. Потерявшие всадников лошади испуганно ржали, бестолково заметавшись по тракту. Выпрыгнув из саней, купец храбро бросился на помощь охранникам, выхватывая на бегу меч.
— Погоди, Любаша, я мигом! Сейчас, лишь разбойника укорочу!
Выдергивая клинок из тела последнего убитого стража, Лиходей обернулся на окрик купца. Его забрызганное кровью лицо растянулось в мерзкой ухмылке.
— Попридержи язык, купчина!
Опешивший купец остановился, испуганно разглядывая изувеченные тела стражей. Исписанный кровавыми брызгами снег красноречиво говорил о произошедшем. Хромая, ведьмак прошел мимо остолбеневшего купца, играючи выбив из его ослабевшей руки меч. Остановившись, Лиходей окинул взглядом его теплые меховые сапоги.
— Укоротить он меня собрался…
Взмахнув клинком, Лиходей с одного удара снес купцу голову. Склонившись над поверженным телом, он принялся ловко стаскивать с него сапоги.
Беспута испуганно забилась в угол саней, оцепенев от страха и пряча лицо за пушистым лисьим воротником. Обувшись, Лиходей взглянул на небо, словно почувствовал приближение Ура. Ничего, теперь на санях он сможет оторваться от погони. А там снова лесами и от Ура уйдет, и от дружины. Подойдя к колдунье, ведьмак грубо схватил девушку за ворот шубы, вытаскивая ее из саней:
— Пшла прочь, дура! — Лиходей удивленно замер, вглядываясь в ее лицо. — Беспута? Клятое ж ты отродье!
Истерично завизжав, рыжая колдунья выставила перед собой вспыхнувшую пламенем ладонь. Пытаясь оборониться заклятьем, она быстро зашептала ключи, отмыкающие силу. Коротко размахнувшись, ведьмак ударил ее в лицо рукоятью меча и ловко забросил обмякшую девушку на сани.
— С подарочком к брату пожалую. — Лиходей схватил ее за подбородок, заглядывая в помутневшие глаза девушки. — Лежи тихо, дура. Станешь ворожить — руку отсеку. Поняла?!
За спиной раздался хруст снега, заставивший ведьмака испуганно обернуться. В воздухе мелькнула тень, словно дикий зверь метнулся в стремительном прыжке. С опозданием взмахнув мечом, Лиходей покатился кубарем, сминаемый внезапной атакой медведича. Оседлав ведьмака, Малюта принялся с неимоверной силой молотить его кулаками в лицо, рыча, словно дикий зверь. Захлебываясь кровью, Лиходей прикрывался руками, безуспешно пытаясь сбросить с себя этого не в меру разбушевавшегося воина. Придя в бешенство, ведьмак наконец-то извернулся, уклонившись от града ударов, и врезал Малюте оплеуху, сбрасывая его с себя. Отброшенный прочь медведич ловко перекатился, вскакивая на ноги и выхватывая меч из ножен.
— Убью, щенок! — прохрипел Лиходей, с трудом пытаясь подняться на ноги и отплевываясь кровью. — На лоскуты нарежу!
Нащупав в снегу рукоять оброненного меча, он размашисто взмахнул клинком, отгоняя от себя медведича. Пошатываясь, обессиленный ведьмак поднялся на ноги, смерив взглядом своего противника.
— Силен ты, смертный. Даже жаль такого воя жизни лишать.
Лиходей откинул прядь волос, пытаясь поймать своим дурным оком взгляд воина. Но глаза медведича словно не замечали его, сосредоточившись на острие своего клинка. Отплевываясь кровью, хлещущей из разбитого носа, Лиходей недовольно нахмурился, взявшись за рукоять меча обеими руками. С этим врагом оморочка ему не помощница, а на серьезное колдовство времени не было. Корабль Ура уже близко, Лиходей чувствовал это всем своим естеством. Резко взмахнув клинком, ведьмак бросился в бой. Сделав несколько обманных выпадов, он нанес серию своих излюбленных ударов, удивленно осознавая, что воин все еще жив.
Малюта лишь крепче стиснул зубы, недовольно покачав головой. Клинок звенел от напряжения, парируя тяжелые удары врага. Руки дрожали, едва удерживая рукоять меча. Силен ведьмачина, хоть и выглядит словно тщедушный калека. Худой, хромой, внешне не пышущий здоровьем, этот демон был сильней дикого зверя. Мечи вновь схлестнулись, высекая искры из клинков. Наконец Лиходей не выдержал, принявшись нашептывать заклятье. Малюта пошел по кругу, тихо нашептывая в ответ и трижды сплевывая через левое плечо:
— Чур меня от нечистого! Тьфу-тьфу-тьфу!
Ведьмак удивленно умолк, чувствуя, как тает едва сотканная вязь его заклятья. Этот воин был непрост, было в нем что-то волховское. Лишь знающий, несущий в своем сердце истинную веру мог противостоять колдовству. Яростно зарычав, ведьмак вновь бросился в атаку, вкладываясь изо всех сил в удары.
— Ха! Хач! Ахр-р-р!!! — Клинок медведича со звоном преломился, выпадая из его ослабевших рук. Малюта застонал от боли, падая на колени и зажимая ладонями вспоротый живот. Теплые ручейки потекли по его пальцам, орошая кровавой слезой белый снег. — Все, смертный!
Лиходей широко размахнулся мечом, готовясь снести с плеч его голову. Сверкнула молния, и, выгнувшись дугой, ведьмак застонал, пытаясь оглянуться назад. Стоя на санях, пришедшая в себя Беспута вновь натянула невидимую тетиву, быстро спуская вторую колдовскую стрелу. Ее зеленые горящие гневом глаза приговором уставились в лицо Лиходея. Вскрикнув от боли, ведьмак упал на колени, простонав сквозь зубы:
— Тварь безродная! Да я ж тебя…
Третья стрела, сверкнув молнией, вонзилась в его истерзанную спину, опрокидывая ведьмака лицом в снег. Засучив ногами, он все еще пытался подняться, задыхаясь и не в силах произнести ни одного защитного заклятья. Слишком сильна была молния Ура, разрушившая его защиту со спины. Слишком внезапным был удар Беспуты, заставший его врасплох.
Сидящий на коленях Малюта, зажав руками живот, удивленно смотрел на хлещущую из него кровь. Вдруг дикая боль разорвала его изнутри, растекаясь по телу пылающим пожаром. Голова закружилась, и он рухнул в снег рядом с умирающим ведьмаком.
Спрыгнув с саней, Беспута бросилась к бьющемуся в конвульсиях Лиходею. Схватив ведьмачий меч, она занесла его над колдуном, с силой вгоняя клинок ему между лопаток.
— Не надо… — простонал Малюта из последних сил, — живым нужен был…
Над его головой с ненавистью каркнула ворона, быстро замахала крыльями и унеслась прочь с места гибели ведьмака. Зайдясь рыданиями, колдунья упала на колени, пытаясь перевернуть тяжелого медведича на спину.
— Дурачок! Разве ж можно такого в живых оставлять… — прошептала она разбитыми в кровь губами. Наконец, перевернув Малюту, девушка удивленно охнула, вглядываясь в его лицо. — Ты? Снова ты?!
Посиневшие губы медведича растянулись в болезненной улыбке. Из ночи в ночь эта рыжая красавица являлась ему во снах с того самого дня, когда ушла из его сердца Чернава. С той самой битвы, когда дрогнула серая сталь клинка под взглядом ее зеленых глаз. Закашлявшись кровью, медведич с улыбкой прошептал, теряя сознание:
— Пойдешь за меня… рыжая? Гоняюсь за тобой, гоняюсь…
Расхохотавшись сквозь слезы, Беспута приложила ладони к его окровавленному, пылающему жаром животу.
— Точно — дурачок! То убить грозится, то от смерти спасает. А теперь вон помирает — а сам сватается. Дурачок.
Не обращая внимания на льющиеся слезы, колдунья принялась из последних сил ворожить, пытаясь удержать в теле медведича затухающую искру жизни.
Из лесу донеслись крики подоспевших дружинников. Выплывший из-за верхушек деревьев корабль Ура завис над местом схватки. Перегнувшись через борт, Ратибор удивленно присвистнул.
— Эка невидаль — колдунья тысяцкого исцеляет! Молодца, девица! — прокричал он, осторожно опуская ладью на лесной тракт. — Придержи его, красавица, я сейчас помогу!
Ничего не слыша вокруг, Беспута непрерывно бубнила заклятья, поддерживая жизнь в теле этого великого воина. Она не сомневалась в его силе и величии. Биться на равных против ведьмака мог лишь тот, кто избран богами. Слезы продолжали катиться по щекам колдуньи, словно вымаливая у богов прощение за все ее прошлые прегрешения. Впервые в жизни она использовала свой дар кому-то во благо. И от этого на душе ее стало легко, словно она парила в небесах, подобно птице.
Глава 9
Стоян натянул повод, осадив жеребца и жадно припадая губами к меху с водой. Наконец-то они добрались в жаркие полуденные земли. Ведьмак был жесток и беспощаден в своих стремлениях. В этой войне, которую он начал против Правителя, не было места праздной беспечности и отдыху. Ни один воин, вставший под стяг Чернобога, не смеет бояться усталости и смерти. Ни один меч в руках его воинов не должен ржаветь в ножнах. Ни один конь не застоится в стойле, пока не одержана великая победа. Ведьмак обернулся к уставшим воинам, задорно подбадривая их:
— Веселей, вои, мы уже в землях хатти. Их мужи гостеприимны своими женами!
Недельный переход утомил и всадников, и коней, которые едва держались на ногах от усталости. И все же пять сотен воинов расхохотались, воспринимая его слова как шутку. Стоян не шутил. Народ хатти, подобно многим полуденным племенам, был столь же кровожаден, сколь и гостеприимен. Законы этого народа были суровы и корыстны, оценивая все деяния лишь в денежном выражении. Убийства, грабежи, насилие — всему в этих землях была цена. Лишь одно для хатти было бесценно — сама земля. И когда ведьмак говорил о гостеприимстве женами — то была истинная правда. Заключая мирные союзы с воинствующими соседями, хатти были хитры и изворотливы. Они радостно разделяли с послами стол, кров и собственных жен, коих по закону им дозволено было иметь в избытке.
Стоян прищурился, прикрываясь от солнца ладонью и разглядывая стоящий посреди пустошей город. Ратиум. Величественный солнечный город, основанный потомками древних атлантов. Именно к этим берегам две тысячи лет назад причалили корабли, несущие на своих бортах последних представителей ранее великой расы. Сломленные поражениями от ариев, они заселили это побережье, униженно запросив у победителей перемирия. Они клялись кровью более не нарушать законы Прави. Они клялись не приносить на алтарях богомерзких жертвоприношений. Они клялись никогда не поднимать меч против Дарийской империи. И арии простили их, разрешив основать поселения и взращивать хлеб на отведенных им землях. Так образовалась народность хатти, из года в год взращивающая своих сыновей и дочерей. И стали их дети поклоняться Великой Богине Матери, имя которой МАРА.
…Ведьмак усмехнулся собственным мыслям, памятуя о хитрости великой Мораны. Множество ликов принимала она, являясь к диким племенам в божественном обличье. Ее красота и суровость всегда покоряла слабых духом, открывая перед ними пути достатка и благости. Так стало и с потомками атлантов. Не имея возможности расширить собственные владения, они стали продавать своих прекрасных дочерей, восхваляя мудрый совет Великой Матери. Князья и цари всех соседних государств засылали к ним послов на смотрины. Ни в одной народности мира не было таких красавиц: бронзовая кожа, змеиная грация и раболепная покорность. Шли годы… Исподволь дочери хатти стали править другими народами, родив в их дворцах собственных сыновей. Царство хатти стало процветать изобилием, избегая войн и восхваляя правление своих многомудрых жрецов…
Стоян горько покачал головой, вновь вспоминая дни проигранной им битвы. Больно. Больно и обидно за перенесенное в те дни унижение. Долгие годы ведьмак жил этим прошлым, пытаясь отыскать в воспоминаниях собственные ошибки. И не находил их. От этого становилось многократно больней, ибо наказание, понесенное им, было незаслуженным. Так когда-то отец воспитывал в нем воина. Словно выковывая новый клинок, он то разжигал его в огне докрасна, то закалял, бросая в ледяную воду. Лишь позже Стоян осознал справедливость суровой науки отца. Когда ранее равные ему братья стали смотреть на него как на старшего. Одного ведьмак никак не мог понять: почему Творец во всем потакал Белобогу? Он — тот, кто сотворил Мир — дал всему живому право свободного выбора. И он же лишил атлантов этого дара, подняв на них карающий меч ариев. Гневаясь на потерпевших поражение сыновей, Чернобог на самом деле ликовал, взывая к Отцу. Он знал, что вновь одержал победу над братом, доказав ему, что не способны смертные взойти по Золотому Пути. Нет в мироздании ни высших миров, ни низших, как нет ни высших, ни низших среди существ, созданных Творцом. Есть лишь движение, дающее жизнь. И все живое движется, избирая для себя тот центр силы, к которому его притягивает. Кто-то движется вверх, устремившись к Свету, кто-то уходит вниз, тяготея к Тьме. И в этом кроется истина: в свободе выбора, дарованного Творцом. И не длжн нарушать сей закон, будь ты хоть Перун-Громовержец!
Стоян поежился, вспоминая свою встречу с этим божеством. Мощь. Сила и неизмеримая мощь были заключены в его сути. С подобной силой рождаются лишь Сыны Богов. Ведьмак уперто стиснул зубы, понимая, что нет равновесия в их битве. И лишь запретные знания, дарованные Урам, могли поколебать эту чашу весов.
Над его головой раздалось пронзительное карканье, и черная ворона села Стояну на плечо. Испуганно взглянув в глаза вестника смерти, ведьмак молчаливо моргнул, роняя на обветренную щеку лишь одну горькую слезу.
— Прости, брат. Прости, что не было меня рядом с тобой. Прощай. — Он бережно взял птицу в ладони, подбрасывая ее ввысь. — Лети к Отцу. Ты будешь отмщен, Лиходей, я обещаю!
Ведьмак хлестнул коня, уверенно направляя его к вратам Ратиума. Его ладонь жестко впилась в гриву скакуна, заставив того испуганно скосить глаз. Лиходей пал жертвой вероломства рассенов. Сердце Стояна разрывалось на части от горя и яроти. Он думал об отмщении, вспоминая самые жестокие казни, виденные им на своем веку. Готовься к приему, князь Велислав. Ох, не будет славной твоя последняя битва.
…Царь Рамунос торжественно восседал на троне, сонно оглядывая толпу явившихся на судилище горожан. Два раза в месяц врата царского дворца были открыты для просителей — царь проводил этот ритуал, исполняя закон хаттского народа. Огромная площадь, раскинувшаяся перед величественным дворцом, была переполнена людьми, долгие часы дожидающимися своей очереди. Высокие колонны дворца, исполненные в виде фигур атлантов, напоминали хатти об их былом величии. Великие атланты, чьи могучие плечи удерживали тяжесть небес. Многие поколения скульпторов трудились над этими изображениями, исполняя волю жрецов. На каменных барельефах словно оживали картины жизни их славных предков, две тысячи лет тому назад скрывшихся в пучине океана. Диковинные животные, коих уж не сыскать на земле, сцепились в схватке не на жизнь, а на смерть. Не ведающие страха царские воины, рассекающие врагов надвое своими волшебными мечами. Могучие жрецы у жертвенного алтаря, возносящие молитвы небесному светилу. Все величие, коим гордились хатти, было изображено на тех фресках. Дабы помнили дети народа своего о чести и доблести и не уподоблялись покорным рабам. Долгие сотни лет возрождали жрецы в их разумах гордость за свой народ. Быть хатти — значит быть лучшим из людей. В отличие от глупых соседей, которые покупали их дочерей, мужчины хатти никогда не дарили свое семя инородцам. Так им завещали отцы, стерегущие чистоту крови, так им наказывал Закон, нарушение которого каралось смертью.
Верховный жрец склонился к уху Рамуноса, встряхивая длинный пергамент с перечнем просителей.
— Мастер-гончар из Ратиума, Аполо — сын Атилота просит о наказании врага своего, соседа по имени Йосава.
Царь сонно зевнул, подставляя лицо широким веерам слуг, и недовольно спросил:
— В чем обвиняет он недостойного Йосаву?
Жрец внимательно пробежался взглядом по пергаменту, коротко изложив суть претензии:
— Йосава похитил его дочь, лишив ее невинности, отчего последняя забрюхатела. Отец требует смертной казни обидчику. Он не желает принимать его как родственника. Еще он хочет его дом, дабы было где растить выродка.
Царь понимающе кивнул головой, потянувшись рукой к огромному блюду с фруктами:
— Тяжкий грех совершил… Как его?
— Йосава, — быстро подсказал услужливый жрец в ожидании приговора.
Рамунос кивнул, надкусывая зрелый плод и забрызгав соком лицо верховного жреца.
— Да-да, Йосава. И что там гласит Закон?
Утирая лицо, жрец недовольно пробурчал:
— За надругательство над женщиной, если она не рабыня хозяина, — смерть. Опозоренная семья должна получить десять монет серебром либо дом обидчика. — Жрец понизил голос, вновь переходя на шепот: — В казну же пять монет серебром и все движимое имущество казненного. Если у обидчика нечем оплатить нанесенный ущерб, после казни дом подлежит продаже. Правда, обидчик может предложить отцу поруганной девушки пятнадцать монет серебром и по взаимному согласию быть принятым в семью последнего.
Рамунос недовольно скривился, бросая недоеденный фрукт на блюдо.
— Ну, что ты такое говоришь, жрец? Разве можно за подобное злодеяние оставлять в живых? — Он поманил жреца своим пухлым пальцем, тихо вопрошая: — Что за дом у Йосавы?
Жрец удовлетворенно кивнул, прошептав в ответ:
— Большой дом, зажиточный. Думаю, сможем продать за сорок монет серебром. Правда, с ним под одной крышей еще сестра живет, о, Сияющий. Говорят, хороша собой. Можем определить ее в гарем, глядишь, и дом освободится?
Царь кивнул, соглашаясь, и тут же громко вынес свой приговор:
— Народ хатти! Ваш царь щедр и справедлив. Иск гончара Аполо полностью удовлетворен. Йосава будет предан смерти. Гончару выплатить из казны десять сестерций серебром, ибо Йосаве нечем оплатить свой позор. Дом же казненного будет изъят в уплату наших издержек. Следующий!
Испуганный Йосава упал на колени, протянув к царю в призыве руки:
— О, Сияющий Рамунос, не губи! Не насильник я! Мы с его дочерью любим друг друга. Гончар Аполос не желал видеть меня своим родичем.
Царь бросил недовольный взгляд на стражу, брезгливо отмахнувшись рукой.
— Казнить негодяя. Следующий!
Вскоре, устав от всенародного судилища, полнотелый Рамунос поднялся со своего трона, провозгласив:
— Жители Ратиума! Верховный жрец продолжит судилище. Его устами Закон восстановит справедливость по всем вашим прошениям.
Войдя во дворец, царь в сопровождении слуг и охраны направился в сад, решив отдохнуть от трудов праведных. Преданный визирь неотступно следовал за ним по пятам, расхваливая владыку и попутно пытаясь решить с ним важные государственные дела.
— О, Сияющий, я поражен твоей мудростью на судилище. Ты поистине великий царь. Ты достойнейший из потомков десяти великих царей нашего рода.
Рамунос лишь довольно кивал в ответ, направляясь к огромному бассейну с редкими видами рыб. Присев у бассейна, царь зачерпнул воду, умывая свою вспотевшую от жаркого солнца шею. Покосившись на визиря, он усмехнулся, указывая на место подле себя.
— Мне приятны твои похвалы, визирь. Однако слова никогда не покидают твои уста без причины. Чего тебе от меня понадобилось, старый льстец?
Присев подле царя, визирь, переступивший уж шестой десяток лет, грустно усмехнулся:
— Еще раз убеждаюсь, что ты поистине великий правитель. Ничто не скроется от твоего внимательного глаза и чуткого уха. — Визирь умолк, словно собираясь с мыслями, и наконец приступил к изложению главного вопроса, из-за которого в последнее время лишился сна. — Я потерял покой, Рамунос. Быть может, мои слова и приведут меня на плаху — но я считаю своим долгом их произнести. Каждый год Верховный жрец нашептывает тебе слова соблазна. О былом величии хатти, о великих подвигах десяти царей, не убоявшихся даже богов. О врагах наших — ариях, ограничивающих твою власть в этом мире.
Визирь умолк, опуская взор под пристальным взглядом Рамуноса. Обреченно вздохнув, он продолжил, чувствуя, как трусливо подрагивают пальцы:
— И слова жреца падают на благодатную почву, как я погляжу. За последние пять лет наша армия увеличилась вдвое. Вольные города, где правят твои племянники, также переполнились воинами. Увеличились расходы на содержание гарнизонов. Твоя казна плачет, подобно чайке в небесах! О, Сияющий, неужели хатти собрались с кем-нибудь воевать? В кои-то веки, Рамунос? Да и с кем воевать нашему народу, окруженному множеством дружественных городов?
Рамунос кивнул и покровительственно похлопал визиря по плечу.
— Я понимаю твои переживания, мой старый друг. Не бойся, никто нам не угрожает. И казна не опустеет, ибо вскоре наши воины принесут нам немалую добычу, одержав великие победы. — Царь взглянул на собственное отражение в бассейне, фанатично прошептав: — И тогда люди станут называть меня Рамуносом Победителем — достойнейшим из потомков Атланта, первого из десяти царей!
Визирь укоризненно покачал головой, грустно вздыхая в ответ.
— Одумайся, о, Сияющий. Ни к чему тебе эта война. Если даже наши великие предки не смогли одержать победу над ариями — куда нынешним воинам с ними тягаться. Следуя за собственной гордыней, глупец ступает в пропасть.
— Молчи, старик! — Рамунос вскочил на ноги, нервно прохаживаясь вдоль бассейна. Повинуясь взмаху его руки, испуганные слуги отступили прочь, чтобы не слышать их разговора. — Твое дело подати собирать да оплаты вести по совести. Жрецы знают, о чем говорят. Еще десять лет назад они знали о том, что древляне восстанут. Лучший из сыновей Великой Матери явился вершить суд над ариями. И вскоре он явится к нам просить о помощи. Так жрецам сказали звезды.
Рамунос схватил визиря за плечи, заглядывая ему в глаза своим фанатичным взглядом.
— И тот царь, который встанет с ним плечо к плечу в этой битве, — будет править целым миром. Понимаешь, старик? Целым миром! — Рамунос расхохотался, поднимая руки к небесам. — Как когда-то правили наши предки! Все в жизни повторяется. Хатти не должны жить в вечном страхе и послушании. Мы тигры, а прячемся, подобно шакалам, уже две тысячи лет.
Словно отвечая его призыву, в саду зарычал тигр, сидящий в огромной бамбуковой клети. Рамунос расхохотался, направляясь к любимцу и принимая от слуги большой кусок мяса.
— Тигр — лучший из лесных охотников. Его жертвы никогда не видят скрывающейся в кустах опасности. Бросок — и мгновенная смерть! — Рамунос швырнул в клеть мясо, радостно наблюдая, как голодный зверь ловит его на лету. — Однако если тигра всю жизнь держать взаперти — он умрет либо разучится самостоятельно добывать себе пищу. Понимаешь, старик, я не желаю, чтобы арии кормили меня с ладони. Это уже не тигр! Эта полосатая кошка — лишь жалкое подобие великого хищника. И тот, кого прислала Великая Мать, отопрет замки на нашей клети. И тогда мы победим, ибо ни одно животное в мире не может одолеть тигра.
Поднимаясь с борта бассейна, визирь лишь осуждающе покачал головой, прошептав царю: