Цветок Фантоса. Романс для княгини Фейгина Наталия

Сердцевина 10

– Ай-о-лллэ, – голос старухи чуть заметно дрожал.

– Ай-о-лллэ, – вторил ей звонкий девичий голос.

– Ай-э, – скрипнула дверь, пропуская меня в домик Фатхи, и песня оборвалась. Две пары глаз – чёрные, подвыцветшие Фатхи и голубые Яшки – настороженно посмотрели на меня. Но в глазах Фатхи насторожённость сменилась радостью, а после нескольких слов по-томальски, брошенных старой томалэ Яшке, голубые глаза вспыхнули восторгом. Девочка вскочила с лавки, неловким движением опрокинув ступку, в которой перед моим приходом толкла высушенные травы. На мгновение она замерла, а потом торопливо принялась собирать рассыпанное.

Старуха, тяжело опираясь на клюку, встала с лавки.

– Кто к нам пришёл! – воскликнула она. – Виталион Павлович, гость дорогой!

– Здравствуй, Фатха, – ответила я.

– Спасибо тебе за внучку, – старуха поклонилась так низко, как ей позволила спина. – Век за тебя Хозяина дорог молить буду.

И, обернувшись к девочке, прикрикнула:

– Благодари, Яшка.

Девочка, оставив рассыпанную траву, поспешно подошла ко мне и неожиданно поцеловала руку. Потом, глядя прямо в глаза, срывающимся от волнения голосом произнесла:

– Виталион Павлович, я благодарю Вас за спасение моей жизни и моей души. Я признаю долг жизни перед Вами.

Старуха ахнула от неожиданности. Да и я с трудом удержалась от удивлённого восклицания. Признание долга жизни, когда спасённый становился тенью и рабом спасителя, – отголосок древних традиций, оставивший следы в легендах и сказках… Вот уж никак не ожидала услышать формулу признания долга от томальской девочки.

Я медлила с ответом, пытаясь найти выход. Мне страшно не хотелось обзаводиться должником, а уж тем более такой юной должницей, но я смутно помнила, что отказ от принятия долга мог ударить по спасённому. Девочка смотрела, напряжённо ожидая моего решения. Похоже, пауза показалась ей невыносимо долгой, и она не выдержала.

– Он сказал, что вы не можете мне отказать, – заявила Яшка.

– Кто он? – в один голос воскликнули мы с Фатхой.

– Аэрт, – ответила девочка, с вызовом глядя на меня.

– Аэрт? – Фатха не скрывала своего удивления, а я непроизвольно сжала кулаки. Выходит, тёмный Страж нашёл-таки дорогу в Яшкины сны. Но ему там делать нечего.

– Я принимаю твой долг жизни, – ответила я, глядя на серьёзное полудетское личико. Насупленная Яшка кого-то мне напоминала, но сейчас было не время разбираться с её сходством. Я должна была защитить девочку. – Моё кольцо у тебя?

– Да, – подтвердила девочка. – Вот.

Она сняла кольцо с пальца и протянула его мне.

– Нет, пусть оно остаётся у тебя, – покачала головой я. – Как символ твоей клятвы. Но этого недостаточно.

Я достала из кармана Яшкин браслет, с которым провозилась сегодня всё утро. Я не артефактор, конечно, но кое-что умею. Так что теперь призвавшему Охотника будет нелегко отыскать девочку, да и самому Стражу будет не так просто проникнуть в её сны.

– Давай руку.

Завязывая кожаные ремешки браслета, я обратила внимание на родимые пятна на Яшкином запястье. И вдруг в памяти всплыли строчки из письма, разосланного восемь лет назад князем Загряжским. «Из имения под Крутояром пропала девочка. Глаза голубые, волосы русые. Особые приметы – родинка на правой щеке, да четыре родинки на запястье крестом…». Голубые глаза и русые волосы встречались нередко, а вот крест из родинок…

– А теперь беги, погуляй, – приказала я. – Нам с Фатхой надо поговорить.

– Как прикажете, господин, – поклонилась девочка и вышла, прикрыв за собой дверь.

– Ох, что же теперь будет, яхонтовый, – тихо сказала старуха, обращаясь больше к себе, чем ко мне.

– Не тревожься, Фатха, – ответила я, помогая ей сесть на лавку. – Я не обижу девочку.

– Обещаешь? – спросила томалэ, испытующе глядя мне в глаза.

– Обещаю, – ответила я.

– Чем же мне отблагодарить тебя за внучку, золотой мой? – спросила старуха. – Помоги мне снять приворот, Фатха, – ответила я, вспомнив о цели своего прихода. Меня беспокоил так некстати оглянувшийся Радх. Судя по поведению Аэрта, приворот подействовал даже на него. Что же тогда должно твориться со смертным мужчиной?!

– Тебя приворожили, сердечный мой? – всполошилась Фатха.

– Нет, – вздохнула я. – Не меня, я.

– Ты? – изумилась старая томалэ. – Да такому красавчику только поманить, любая прибежит. На что ж тебе приворот?

– Так получилось, – снова вздохнула я.

Старуха задумчиво покачала головой.

– Знаю я, как снять приворот, – сказала она. – Но прежде, чем скажу, раскину-ка я карты. Ты веришь картам, яхонтовый мой?

– Смотря каким, – усмехнулась я.

– Моим поверишь, – уверенно сказала Фатха.

Она дунула, сдувая со стола остатки рассыпанной травы, протёрла стол рукавом, и, убедившись, что он достаточно чист, торжественно извлекла откуда-то из-под пёстрой юбки свёрток. Бережно развернув тряпицу, бывшую когда-то кораллово-красной, старуха вынула колоду карт. Карты, казалось, помнили ещё времена, когда волосы томалэ были иссиня-чёрными, а на лице её не было ни единой морщины.

– Гадать тебе, сокол мой, буду на короля, – с этими столами Фатха вытащила из колоды и положила на стол карту, на которой светилось довольством румяное лицо короля червей. Затем она взяла остальные карты и перетасовала их.

– Карты откроют, что было, – забормотала старая томалэ, водя колодой над равнодушно лежащим на столе королём, – что будет, чем сердце успо…

И вдруг, замолчав на полуслове, положила карты на тряпицу.

– Не идёт гадание, яхонтовый мой, – чуть удивлённо сказала она, – молчит Хозяйка Судьбы.

Старуха взяла со стола короля, задумчиво посмотрела на него и решительно убрала в колоду. А затем, тщательно перетасовав, протянула колоду мне.

– Вытяни карту, бриллиантовый, – приказала она.

Я, не задумываясь, подцепила из середины карту и протянула её Фатхе.

Та посмотрела сперва на карту, а потом на меня. В глазах её вспыхнуло изумление.

Я взглянула на карту и невольно улыбнулась. С картинки на меня строго смотрела дама треф в чёрных вдовьих одеждах.

– Вот теперь, – сказала я удивлённой гадалке. – Я верю твоим картам. Но Фатха решительно отобрала у меня даму и вернула её в колоду. Затем осторожно положила карты на тряпицу и принялась что-то бормотать по-томальски.

Я чувствовала, как Дар гадалки окутывает колоду, и любопытство моё, прежде едва теплившееся, разгоралось всё сильнее с каждым напоённым Даром словом, срывавшимся с губ Фатхи.

Закончив бормотать, старуха вновь взяла колоду в руки и приказала:

– Закрой глаза, яхонтовый, и тяни.

Я послушно зажмурилась и потянулась к колоде. Карты оказались наощупь неприятно холодными, и только одна – чуть тёплой. Я, не раздумывая, вытянула её.

– Вот оно что, – хмыкнула гадалка.

Я открыла глаза, но увидала только пёструю рубашку карты, мелькнувшую в руках Фатхи.

– Закрой, закрой глаза, изумрудный, – строго прикрикнула томалэ. – Сглазишь. Хозяйка Судьбы не любит любопытных.

Я закрыла глаза и почти задремала, под монотонное бормотанье старухи.

Наконец она замолчала.

– Что скажешь, Фатха? – нетерпеливо спросила я.

– Ничего, – ответила гадалка. Она успела смешать карты прежде, чем я смогла заглянуть в них. Но судя по тревоге, отразившейся в её глазах, это означало «ничего хорошего».

– Совсем ничего? – удивлённо спросила я. – Но почему?

– Ты, бриллиантовый мой, вытянул шута, – ответила старуха.

– Шута?! – я не стала скрывать своего удивления. – Разве он есть в гадальной колоде?

– В моей есть, – сказала Фатха. – На моей памяти ты третий, кто его вытянул.

– И что же он означает? – спросила я.

– Открытую судьбу.

Я посмотрела на гадалку с недоумением.

– Ты подошёл к перекрёстку судьбы, когда тебе придётся сделать Выбор, – торжественно произнесла Фатха.

– Мы каждый день встаём перед выбором, – пожала плечами я.

– Я говорю о Выборе, а не о выборе, – ответила старуха. – Таком, который определит всю твою дальнейшую жизнь.

– И что же это за выбор? – с любопытством спросила я.

– Если скажу, – вздохнула Фатха, – то подтолкну тебя на путь, показанный мне Хозяйкой Судьбы. Горький путь, – она снова вздохнула.

– Потому я тебе ничего и не скажу.

– Но хоть о привороте-то ты сказать можешь?

Гадалка задумчиво посмотрела на меня.

– Отчего же не сказать, – произнесла она, – скажу. Только ты, сокол мой, не торопись снимать приворот-то.

– И всё же? – настойчиво спросила я. Уезжать из Версаново, не сняв приворота с Радха, не хотелось.

– Экий ты, мой яхонтовый, нетерпеливый, – усмехнулась Фатха. – Ну, слушай. Есть два способа. Один лёгкий да сладкий, другой – тяжкий, но горький. Начну с первого: надо собрать на рассвете нераскрывшиеся бутоны синего разлучника, высушить их на солнце, да растолочь, приговаривая «Как иссохли цветы, пусть иссохнет твоя любовь ко мне», а потом три дня подряд лично подмешивать в питьё…

Я начала лихорадочно считать. Даже если я соберу разлучник завтра на рассвете, избавить Радха от приворота до отъезда из Версаново я не успею.

– Если это лёгкий, каков же тогда тяжкий? – ужаснулась я.

– Он кажется простым, изумрудный мой, – ответила старуха. – Всего-то и надо, что поцеловать приворожённого, да сказать про себя «Лети приворот на чужой огород».

– И всё? – спросила я.

– И всё, – кивнула Фатха. – А потом ты увидишь отвращение в глазах, той, кого только что целовал.

– И правда, тяжкий, – согласилась я. – Спасибо, Фатха.

– Тебе спасибо за внучку, изумрудный мой, – ответила старуха. – Я позабочусь о Яшке, – сказала я, вставая. – О том, чтобы она научилась управлять своим даром. И о том, чтобы никто не гулял по её снам. Только ведь не внучка она тебе. Скажи, где вы её нашли?

Старуха на мгновение заколебалась, но всё же ответила.

– В лесу подле Крутояра, – сказала она.

Сердцевина 11

Бал у городского головы был похож на столичные. Примерно так же, как тяжеловоз похож на рысака. Те же четыре копыта, грива и хвост… Те же танцы, карты и сплетни…

Стоило здоровенному мужику, облачённому в трещащую по швам ливрею, гаркнуть «господин Задольский», как вокруг нас с Аннет закружился хоровод любопытствующих гостей. Такого внимания к моей персоне я не припомню со дня своего первого выхода в свет после свадьбы. Но и я прежде не имела обыкновения так интересоваться представленными мне гостями. Теперь же каждый новый знакомец, будь то подобострастно кланяющийся почтмейстер с воинственно топорщащимися усиками или одаривающая многообещающими взглядами вдовушка, подвергался тщательному изучению. С надменно-равнодушным, скучающим выражением, вполне соответствующим выбранной мной роли юного столичного фанабера[12], я кивала представленным мне мужчинам и кланялась дамам и девицам, пытаясь обнаружить в новых знакомых хоть крупицу Дара.

Но, странное дело, здесь не было заметно и следов использования Дара, пусть даже чужого. Ни одной, даже самой слабенькой иллюзии, какие во множестве встречаются даже на самом захудалом столичном приёме, заботливо стирая прыщи и бородавки, прикрывая лысины, а порой и заменяя заложенные семейные драгоценности. Интересно, откуда же взялась иллюзия на перстне дядюшки Луки?

Разглядывая гостей барона, я искала среди них оДарённого, который поймал Аэрта в ловушку призыва. Он вполне мог оказаться здесь, ведь любопытство и тщеславие собрали на приём к баронессе все «сливки» здешнего общества. Ведь Дар проявлялся сильнее всего в дворянских родах, а оДарённыеиз низших сословий за службу царю и Отечеству жаловались личным дворянством.

Примером тому, несомненно, могла стать скучающая у стены особа, лишь немногим уступающая телосложением моей Матрёне. Бальное платье, по моде обнажавшее могучие плечи, смотрелось на ней так же уместно, как седло на корове, а веер трепетал в её руках, словно дрожа от страха.

– Кто это? – спросила я у Павла Алексеевича, взявшего на себя роль моего чичероне[13].

– Госпожа Федоткина, цобермейстер, – шёпотом ответил тот, стараясь не смотреть в сторону упоминаемой дамы.

Ну да, нарушение золотого правила «об оДарённых хорошо или ничего» было чреваты неприятностями, форма которых зависела только от фантазии упомянутого всуе, а размер пропорционален силе Дара. Разумеется, существовали предписания Магической Канцелярии, запрещавшие причинять вред бездарным, но при желании в них всегда можно было найти лазейку. Но среди цобермейстеров или «обозников», как за глаза называли служащих Тайной Магической Канцелярии, придаваемых для магической помощи воинским подразделениям, слабаков не было. Ведь любой из них должен был быть в состоянии отослать за час не меньше десятка вестников.

А я сегодня чувствовала себя измочаленной после единственного, отправленного в столицу с докладом о безобразиях, творящихся в Версаново. О своём близком знакомстве с Аэртом я, разумеется, умолчала. Но упоминания о вызове из-за Грани и иллюзии на перстне инуктора оказалось достаточно, чтобы вскоре на меня буквально обрушились ответные вестники. Первым примчался серебристый с лиловыми полосками из Магической Канцелярии, за ним последовал огненный из Канцелярии Великого Инуктора, последним появился синий золотолампасный из военного ведомства. Все, как и следовало ожидать, с инструкциями, противоречащими друг другу, и с подтверждением широких полномочий. Противоречие в инструкциях давало мне карт-бланш[14], а полномочия просто пугали.

Общение с присланными вестниками лишило меня последних остатков сил, и я позволила себе немного вздремнуть. Проснулась, однако, я не отдохнувшей, а ещё более утомлённой. И как ни пыталась, не могла вспомнить, что же мне снилось. Но зато откуда-то взялась уверенность, что сегодня ночью я могу спать спокойно. Но вот завтра вечером… Завтрашний вечер обещал быть весьма бурным, и к нему следовало подготовиться. Первым делом стоило отослать из Версаново под надёжной охраной Арсения и Яшку-Лиззи, за которыми охотился мой завтрашний противник.

– Скажите, Павел Алексеевич, – шёпотом спросила я, – а давно ли госпожа цобермейстер приехала в Версаново?

– Месяца три или четыре, – ответил он.

Что ж, выходит, госпожа Федоткина приехала в Версаново уже после появления Охотника. Значит, она непричастна к преступлениям. И ей можно будет доверить детей.

– Павел Алексеевич, любезнейший, представьте меня, пожалуйста, госпоже Федоткиной, – попросила я.

Господин Игнатьин недовольно поморщился.

– Виталион, друг мой, помилуйте, – прошептал он. – Разве мало здесь очаровательных особ, которые будут, в отличие от неё, счастливы Вашим вниманием?

– И любая из них после первого же любезного слова запишет меня в женихи, – ещё тише ответила я.

Павел Алексеевич неохотно подвёл меня к стене, где в гордом одиночестве скучала госпожа цобермейстер.

– Госпожа Федоткина, – проговорил он таким сладким голосом, что меня передёрнуло, – позвольте представить Вам господина Задольского, проделавшего сюда долгий путь из столицы.

– Счастлив приветствовать красу и гордость уланского полка, – сказала я, сопроводив слова изящным поклоном.

– Не трудитесь мне льстить, – фыркнула моя собеседница. Она одарила нас таким взглядом, что Павел Алексеевич поспешил дезертировать. Но меня запугать взглядом трудно.

– В моих словах нет ни капли преувеличения, – улыбнулась я. – Уланский полк по праву может гордиться оДарённой такой силы, как вы, сударыня. А что касается красоты, готов поклясться, что в полку нет ни одной женщины, которая смогла бы соперничать с вами.

– Потому что ни одной больше и нет, – расхохоталась она.

– Окажите мне честь, единственная и неповторимая госпожа цобермейстер, – учтиво поклонилась я, – позвольте мне пригласить Вас на танец.

– А вы не боитесь, сударь, – усмехнулась обозница, – что я отдавлю Вам ноги?

– Я надеюсь, – беспечно улыбнулась я, – что моё умение не подставляться соответствует вашему умению калечить надоедливых кавалеров.

Моя собеседница снова расхохоталась.

– Экий вы забавник, сударь, – сказала она, отсмеявшись. – Ну что же, пеняйте на себя.

Появление нашей пары среди танцующих вызвало настоящий фурор. После первого круга мазурки, который мы прошли по залу, шепоток пересудов за нашей спиной стал почти неприлично громким.

– Между прочим, сударь, – сказала моя партнёрша, – там делают ставки на то, сколько кругов вы продержитесь.

– Выиграет тот, кто поставит на весь танец, – ответила я, делая шаг чуть шире, чтобы избежать предсказываемой участи. Одновременно я прикоснулась к исказителю звука, скрытому под иллюзорной пуговицей на моём фраке.

И уже не заботясь о том, что нас подслушают, произнесла, мысленно поминая недобрым словом затейника из Тайной Магической Канцелярии, придумавшего пароль:

– Лань легко летает летом.

– Лев лелеет лепость лилий, – не задумываясь, ответила моя партнёрша.

– Какие будут приказания, господин Задольский?

– Завтра под амулетом незаметности вам надлежит явиться ко мне в дом в половине восьмого вечера, – отчеканила я. – Форма одежды служебная. Набор амулетов боевой. Все дальнейшие инструкции завтра. И прежде, чем обозница успела мне что-то ответить, фигура танца развела нас в стороны.

Сердцевина 12

Стоило мне сомкнуть глаза, как я оказалась во владениях Аэрта. И не просто во владениях, а прямо перед ним. Только теперь Охотник выглядел не призрачно, а вполне себе материально. Шкура на мощных плечах оказалась огненно-рыжей, покрытой то ли причудливыми полосками, то ли вязью слов на неведомом языке. Длинные волосы, на тон темнее, чем шкура, свободно ниспадали на плечи, рыжие усы оттеняли смугловатую кожу. А глаза… Невозможно было описать словами цвет его глаз, как нельзя описать цвет ветра. И эти глаза цвета ветра пугали и завораживали. Хотя завораживали, пожалуй, больше, чем пугали. Хотелось всматриваться в них бесконечно.

Но бесконечности у меня не было.

– Идём, Таливайдена, – сказал Аэрт, протягивая мне руку. – У нас мало времени.

И я послушно взяла тёмного Стража за руку и пошла за ним, не спрашивая куда. Всего за несколько шагов ковыльная степь, в которой мы с ним встретились, сменилась лесом, да каким! Тропинка между деревьями была узкой, так что Охотнику пришлось отпустить меня. Но я не радовалась обретённой свободе. Тёмный Страж всё ещё пугал меня, но лес, нет Лес, страшил куда больше.

Мне случалось видеть сухие деревья, чьи изъеденные жучками стволы, лишились коры. Но в этом лесу все деревья были не мёртвыми, а мертвящими. Казалось, они протягивают со всех сторон сучья, желая выпить из меня жизнь. А тишина… В обычном лесу то птица пролетит, то белка пробежит. Здесь не то, ни малейшего признака жизни. Хотя с представителями местной нежизни я бы предпочла не встречаться. Стоило об этом подумать, как Аэрт остановился, к чему-то прислушиваясь. Я замерла за его спиной, чувствуя, что леденею, то ли от страха, то ли от холодного дыхания Леса, ощущавшегося среди не шелохнувшихся мёртвых веток. В следующее мгновение на тропинку перед нами вылетела тень. Рассмотреть, были ли у неё крылья или она так быстро перемещалась на бессчётных лапах, я не успела. Копьё, появившееся в руках Охотника, вонзилось в тварь, и Лес затопил пронзительный вой, полный боли и отчаяния.

Он оборвался, и тень растаяла, не оставив и следа. А Лес всё продолжал играть с криком, перебрасывая его, словно мячик, от дерева к дереву. Аэрт снова двинулся вперёд, я за ним, готовая в любой момент замереть на месте. Дурные предчувствия меня не обманули. Ещё дважды останавливался тёмный Страж. В первый раз стрелами из возникшего в руках лука он поразил трёх чудовищных птиц, попытавшихся атаковать нас сверху, в другой – искрошил мечом змееподобную тварь.

Мне уже начинало казаться, что мы никогда не выберемся из этого жуткого места. Но тут деревья расступились, выпустив нас на каменистое плато угольно-чёрного цвета.

– Что это было? – почти шёпотом спросила я.

– Души, – равнодушно пожал плечами Охотник.

– Откуда они? С Того света? – продолжала любопытствовать я.

– Нет, – рассмеялся Аэрт. – Как бы смертные ни тешили себя сказками о беглецах, обратного пути с Того света нет.

– А эти? – я показала рукой в сторону леса.

– В своё время узнаешь, – ответил Охотник, заставив меня забеспокоиться от тона, каким было произнесено «своё время». – Идём. Он снова взял меня за руку и повёл. Мелкие чёрные камешки, светившиеся тусклым чёрным светом, мерзко хрустели под ногами, рассыпаясь в пыль. Я шла, прикрывая глаза от пыли свободной рукой, и едва не налетела на Аэрта, который неожиданно остановился. Но на этот раз он не стал хвататься за оружие, а просто подождал, пропуская устало бредущую полупрозрачную фигуру.

– Что это? – опять не удержалась от вопроса я.

– Душа пророка-безумца, – на этот раз мой спутник был более словоохотлив. – Она заплутала в Предгранье. А у тех, кто так близок к грядущему, нет настоящего.

– В Предгранье? – переспросила я, осознав с ужасом, куда завёл меня Охотник. – Ты не можешь увести меня за Грань! – Негодование пересилило во мне страх. – Ты не догнал меня!

Но моё негодование, похоже, только позабавило его.

– За Грань уводят Проводники, – улыбнулся Аэрт, – а я – Охотник. Без меня и моих собратьев, – с гордостью добавил он, – Проводникам пришлось бы каждый раз пробиваться к Грани с боем.

– Тогда зачем мы здесь? – удивилась я.

– Потому что я не намерен отдавать тебя Проводнику, – ответил он, жестом собственника отводя с моего лица прядь. – Идём, я хочу кое-что тебе показать.

Вскоре мы подошли к пропасти, разрубавшей чёрное плато пополам. Одного взгляда, брошенного вниз, туда, где клубился багровый туман, мне оказалось достаточным, чтобы отшатнуться.

Но сильные руки легли мне на плечи, заставляя приблизиться к самому краю пропасти.

– Это – Грань, – глухо сказал Аэрт. – Грань между Тем и Этим светом, между правдой и ложью, между небывшим и несбывшимся.

Я попыталась отодвинуться или хотя бы отвернуться, но тёмный Страж был неумолим.

– Смотри, Таливайдена, – приказал он. – Смотри!

Повинуясь его приказу, я стала всматриваться в клубящееся нечто. Сперва я не могла ничего разглядеть, но туман постепенно выцвел, утратил багрянец, а потом и вовсе всякий цвет… И я вдруг я увидела комнату, показавшуюся странно знакомой. Да, это же гостиная в версановском доме княгини! За столом я увидела знакомые фигуры – Виталиона, Аннет, Яшки и Арсения. В кресле у камина дремала с книгой в руке Клара. Внезапно в комнату вошли двое: высокая женщина в чёрном плаще и мужчина, показавшийся мне странно знакомым. Но мужчина был сейчас неважен. Опасность, смертельная опасность ореолом окружала женскую фигуру.

– Я пришла за своим, – сказала незваная гостья, выступив вперёд.

Она отбросила плащ, и я узнала… Серафину! Вот кто явился за Арсением и Яшкой!

Я невольно отшатнулась, вцепившись в лежавшую на плече руку Аэрта. Картинка перед глазами поплыла, обесцветилась, и через мгновение я не могла уже разглядеть ничего, кроме клубов багрового тумана.

– У тебя такой вкусный страх, Таливайдена, – прошептал Охотник.

– Вкусный страх? – растерянно переспросила я, сбитая с толку словами, заворожённая нежностью голоса и улыбкой в глазах цвета ветра.

– Страх подобен соли, – продолжал он, не сводя с меня глаз. – Еда без соли пресна, а я навечно обречён есть пересоленную пищу.

– Мои соболезнования, – холодно сказала я, осознав вдруг, что бездна его глаз не менее опасна, чем бездонная пропасть Грани.

– Зато твой страх, моя Таливайдена, – сказал, не обращая внимания на мою неожиданную холодность, Охотник, – твой страх с нотками ярости и отчаянного веселья я готов смаковать вечно.

– А если я перестану бояться? – с вызовом спросила я.

– Не так быстро, моя хорошая, – он усмехнулся, став на мгновение похож на кота, играющего мышью. И на мгновение я увидела в нём того, кто мчался за мной по пятам с кличем «Вайде-ра!». Я поняла, что ускользнула от Охотника не благодаря своей ловкости, и не благодаря несравненной Луночке, а благодаря его желанию освободиться и… поиграть со мной подольше.

– А как быстро? – дерзко спросила я, цепляясь за собственную дерзость так, как совсем недавно цеплялась за руку Аэрта.

– Может, через вечность-другую, – предположил он с улыбкой, которая должна была бы напугать меня ещё сильнее. Но не напугала. Наоборот, теперь я точно знала, что мне надо делать.

Сердцевина 13

Моё появление у карточного стола было встречено смешками и удивлёнными взглядами.

– Что это вы, господин Задольский, – с ехидной усмешкой спросил меня господин Банников, сухенький благообразный старичок, – танцами манкируете[15]?

Вопроса этого я ожидала, памятуя о сборнике наставлений «На все случаи жизни общественной», на знание коего экзаменовала меня в своё время кузина Софья Александровна. Сборник безапелляционно объявлял невежами юношей, избегающих танцев. И, хотя я оттанцевала уже все обязательные танцы, от которых молодого человека возраста Виталиона могла избавить только хроническая хромота на обе ноги, моя ретирада к карточному столу разочаровала версановок.

– Помилуйте, господин Банников, отчего же манкирую! – воскликнула я. – Честно отдав дань уважения версановским девицам и дамам, я теперь хочу отдать дань дамам другого рода.

Я указала на колоду, лежавшую на столе.

– Экий вы, милый мой, проказник, – хихикнула госпожа Подковицына, молодящаяся ровесница господина Банникова, которой белые букли придавали сходство с болонкой.

– К вашим услугам, сударыня, – почтительно поклонилась я. И вновь повернулась к Банникову. – Позволите присоединиться?

– Сделайте одолжение, молодой человек, – всё с той же усмешечкой ответил мне Банников. – Господин полковник изволил нынче предпочесть живых дам карточным. Можно, конечно, сыграть и втроём, но вчетвером веселее. Не правда ли, Вадим Сергеич?

Он повернулся к своему соседу, худощавому господину, чья выправка выдавала в нем человека военного, а фрак из дешёвого сукна свидетельствовал об отставке и безденежье. Фамилия соседа – Менцев – показалась мне странно знакомой. Однако лица его, перечёркнутого безобразным шрамом, вспомнить я никак не могла.

– Д-д-да, – заикаясь, пробормотал Вадим Сергеевич.

– Милости просим, сударь, – Банников указал мне на свободное кресло. – Сколько поставить изволите?

Я на мгновение задумалась. Не хотелось ставить слишком много, но и слишком мало поставить тоже было нельзя.

– Три полуимпериала, – ответила я. И тут же поняла по лицам собеседников, что ставка оказалось слишком высокой.

– Однако, – покачал головой господин Банников, а госпожа Подковицына хихикнула.

– Я не смммогу под-д-ддержать, – мучительно покраснев, произнёс Вадим Сергеевич. Видно было, что каждое слово давалось ему с трудом.

Я растерялась, не зная, что сказать, но положение спасла моя соседка.

– А вы поставьте фант, – предложила она, весело тряхнув буклями. – Вот когда я была ещё совсем девочкой…

Вадим Сергеевич побледнел. Похоже было, что угроза рассказать о временах «когда я была девочкой» испугала его не на шутку, и он готов капитулировать.

– И в самом деле, Вадим Сергеич, – поддержал Банников. – Мы не из корысти играем, а приятного времяпровождения ради. Скажите же, господин Задольский!

И старичок добродушно улыбнулся. На этот раз в его улыбке не было и тени ехидства.

– Право же, господин Менцев, – любезным тоном произнесла я. И тут меня осенило. Я вспомнила, где я видела эту фамилию. В длинном списке погибших в Динской битве, в первых строках которого стояли имена генерала Улитина и его адъютанта поручика Волковецкого, в списке, который я выучила почти наизусть, числился и Вадим Сергеевич Менцев, капитан от инфантерии. – Поставьте фант, оговорим, что его исполнение не будет противоречить здравому смыслу и не заставит вас поступиться честью или имуществом.

Неприязнь, с которой смотрел на меня Вадим Сергеевич, не исчезла, а лишь немного уменьшилась, смешавшись с насторожённостью.

– Ф-ф-фант, – обречённо махнул он рукой.

Я улыбнулась, зная, о чём именно попрошу я Вадима Сергеевича в случае выигрыша. Но улыбалась я напрасно, поскольку первую партию выиграл именно он, а я, погрузившись в свои мысли, позорно обремизилась[16], имея на руках туза треф.

Лицо капитана при известии о выигрыше на мгновение озарила тень улыбки. Остальные же партнёры показались мне весьма довольными своим проигрышем. И верно, лучшего способа помочь деньгами Вадиму Сергеевичу не найти.