Музыка падших богов Журавель Игорь
Прибыв на место, Джим и Люций положили пленников на землю и принялись готовиться к мероприятию. Люций отправился за дровами, Джим начертил на земле перевернутую пентаграмму и какие-то непонятные простому смертному знаки.
— Что ж, приступим благословясь, — сказал, наконец, Слэйд, когда все было готово. — Я побывал во многих уголках земного шара. Во время моих гастролей в Израиле я видел много голых женщин с нереалистично огромной грудью. Они ходили по магазинам и покупали продукты. Одной рукой женщины толкали перед собой тачки, на которых покоилась грудь невероятных размеров, в другой держали сумки для покупок. Во время моего шоу поклонницы сплетались своими огромными сиськами, это было феерическое зрелище. Когда я был в Диснейленде, я видел там такое количество негров, что просто трудно себе представить. В Африке все поголовно занимались сексом. В Китае сексом не занимались, ибо никто не умел, они просто плодились, выполняя свою великую миссию. Впрочем, мы собрались здесь не для того, чтобы я рассказывал о своих путешествиях. Скажу лишь, что, объездив практически весь ведомый землянам мир и часть неведомого, я в жизни не видел моральных уродов, подобных этим, — Джим презрительно указал безымянным пальцем на пленников. Неизвестный огромный камень на кольце, надетом на персте Слэйда, засветился алым огнем.
— Да. Лично я бы их четвертовал или посадил на кол. Но согласен — твой план лучше. — Согласился Люций.
— Итак, — сказал Слэйд, — начнем с Егорки, пожалуй. Из всех божеств от скифского бога войны Вайу до покровителя любителей пива Пиздеца Иваныча… Не буду говорить о более древних богах, некоторые из них просто омерзительны. Так вот, наименее симпатичен мне падший Сатана, составляющий достойную конкуренцию Владыке Темных Сил Ипполиту. До сегодняшнего дня не думал я, что скажу об этой личности хоть одно доброе слово и уж тем более принесу ему жертву. Но, каким бы Сатана ни был, у него много поклонников, и он заслуживает хотя бы элементарного уважения. Так что сегодня мы приносим ему достойную жертву, а именно человека, доселе порочившего имя его. Действуй, Люций!
Люций не заставил себя долго ждать. Он достал огромный нож и перерезал сковывавшие Егора путы. Среди бела дня сгустился сумрак, вокруг зашевелились устрашающего вида тени. Егор почти не мог пошевелиться, из глаз его текли слезы.
— Сдохни, собака! — с омерзением воскликнул Люций и толкнул пленника на пентаграмму. Затем, предварительно пнув Егора под дых, Люций приставил ему нож к горлу и одним легким движением лишил горе-сатаниста жизни. Мрак тут же рассеялся.
— Теперь ты, Ваня, — продолжал как ни в чем ни бывало Слэйд. — Ты не просто предатель. Ты многократный предатель. Ты выставлял себя язычником и должен был верить во многих богов. Так что ты изменил им всем. У нас нет времени покарать тебя со всей строгостью, что ж, по крайней мере, душу твою уже не спасти, и это самое страшное. Теперь же единственное, что мне остается сказать, прими эту жертву, громовержец Перун, и не гневись на непутевый народ славянский.
Неожиданно среди ясного солнечного дня блеснула молния. От Ивана остался лишь уголек, смутно напоминающий человеческие останки. Перун принял жертву.
— А теперь перейдем к последнему человеку… Как у меня только язык повернулся назвать его человеком? Человек — разумеется, не высшее существо, но все же людям есть чем гордиться. — Слэйд с отвращение сплюнул на траву и закурил. — Ты, Миша, и такие как ты — позор рода человеческого. — Последний оставшийся в живых пленник при этих словах задрожал всем телом. — Ты, урод, дерьмо, не знаю даже как тебя правильно назвать, ты еретик из еретиков. Ты не веришь ни во что. Хаос породил тысячи богов, почему бы тебе было не обратиться хотя бы к одному из них? В средневековье существовала такая забавная вещь как инквизиция. На самом деле она была гадка. Сжигали вероотступников, сохранявших, в отличие от тебя, хоть какое-то подобие чести и достоинства. Они были, по крайней мере, бунтарями, хоть и людьми недалекими. Сжигали также несчастных ученых и магов, и, что греха таить, сжигали периодически и кого попало. К некоторому стыду своему вынужден признаться, что мы тоже увлеклись инквизицией. Это было модно, мы тогда были даже моложе душой, чем ныне, а молодежь тянется за модой. Люций был первоклассным палачом, жестоким, неумолимым и апатичным. Я же, обретя навыки возрождаться из пепла, экспериментировал с новыми образами, издевался над инквизиторами, представая то магом, то ученым, то вульгарным вероотступником, все мои персонажи были до невозможного комичны. Меня сжигали на костре раз пятнадцать, и все эти разы я хохотал во всю глотку. Впрочем, отбросим лирику. Что ты можешь сказать в свое оправдание, ничтожество?
— Но ведь, — сквозь слезы проговорил Михаил, — я не отрицаю существование Бога. Просто не могу быть уверен, что Он есть.
— Это в тебе и самое отвратительное, неверный, — скривился Джим, — даже у атеистов есть вера — вера в отсутствие Бога, в человека, некоторые из них — возвышенные люди. Ты же — тупая скотина без веры. Дерьмецо. Пора моему другу вспомнить навыки палача.
Люций тем временем уже разложил хворост под столбом, вкопанным предварительно в землю. Как Миша ни упирался, его усилия были ничтожны перед крепкой хваткой его палача, потащившего его к столбу и привязавшего к оному.
— Гори! — скомандовал Слэйд и костер загорелся. Люций глядел на муки жертвы с неописуемым наслаждением, он вспоминал старые добрые времена.
— Что ж, друг Люций, — сказал Джим, когда еретик обратился в пепел, — мы сделали сегодня большое дело. Так идем же к реке и смоем с себя гнилую кровь грешников.
Глава 4
Я сижу в кресле поджав ноги, читаю с монитора произведения андеграундных авторов. Иногда у меня устают глаза. Тогда я на несколько секунд зажмуриваюсь и понимаю, что такого эффекта как раньше, не будет еще долго. Около полугода назад, когда я засыпал, а часто и когда просто закрывал глаза, у меня перед глазами с периодичностью менее секунды менялись картинки с изображениями этого мира, а помимо него и других миров. Впрочем, не исключено, что только других миров, так как в этих местах я никогда не был. Или же это были какие-то отдаленные экзотические уголки нашей земли. Создавалось впечатление, что кто-то показывает мне слайды. А потом аппарат сломался и я, закрыв глаза, ничего не вижу, но верю, что когда-нибудь это вернется.
Рядом со мной на табурете стоят четыре стакана с настойкой. До этого дня я давно не пил настойку, не лучшее пойло, но, тем не менее, я по нему соскучился. Кроме стаканов — банка из-под орешков, используемая нами вместо пепельницы. Возможно, та самая банка, крышку от которой я носил в сумке несколько дней, вспоминая о ней только в местах, где некуда было ее выбросить. Я понял, что от крышки не избавиться таким путем и подарил ее своему другу, музыканту Лехе Бабуину, который и по сей день носит крышку как талисман.
Кроме меня в комнате находятся трое моих друзей: мой адвокат Леха, талантливый, но крайне неорганизованный писатель Саня Цвирк и гламурнейший человек Харькова Кеппе Лав. Они играют в преферанс. Кеппе просит поставить какую-то песню. Он не может заказать свою любимую «Хайль, фюрер» группы «Коррозия металла», этой композиции нет в памяти, кроме Лава никто из нас такую музыку не слушает. Поэтому приходится напрячь мозги и вспоминать другие песни. Я ставлю. Хорошо, что я сменил Кеппе на месте ди-джея, у него странное отношение к музыке. Он прокручивает куски песни и не дослушивает до конца.
Я отрываюсь от чтения, закрываю глаза и вспоминаю события вчерашнего дня. В последнее время у меня лажает память, надо ее тренировать. Первое яркое воспоминание: церковь. Мороз вдарил неожиданно. Я бродил по городу и очень замерз, вошел в церковь погреться. Некоторое время я стоял и рассматривал иконы, потирая ладони, чтобы руки скорее отогрелись. Вдруг внимание мое привлекло примечательное событие: из кабинок для исповеди выскочили одновременно священнослужитель и грешник, они дружески обнялись.
— Вован, ебт, сколько лет! — радостно кричал исповедавшийся.
— Владька! Как долго я тебя искал! — В голосе батюшки звучало облегчение.
Я узнал грешника. Недавно в центре города он толкнул меня и выхватил из моих рук сумку. Но он не был простым воришкой. Отбежав на несколько метров, этот человек, которого, судя по всему, звали Владислав, бросил вещь в реку Харьков и задал стрекача. «Дебил», — что еще можно было сказать? Конечно, сумка, учитывая глубину, не утонула, но речка довольно широка, достать сумку было непросто.
Владислав расположился на лавочке, курил сигарету без фильтра и с тоской глядел на облака. Он думал о жизни. Похоже, последние годы он прожил неправильно. Он был несчастлив, у него не было семьи, любимой девушки, друзей, в общем, совсем не было близких. Еще Владислав был беден. «Так дальше жить нельзя», — думал он. Владу было невыносимо стыдно за себя.
В течение вот уже нескольких лет он регулярно гадил людям исподтишка. Это превратилось едва ли не в смысл жизни. Владислав ставил прохожим подножки, плевал им на головы, подворовывал, причем не с целью наживы, а только бы пакость сделать. Причины такого поведения, как это ни вульгарно, стоило искать в его детстве.
Много лет назад Владислав, на тот момент еще вполне нормальный мальчик, приехал на каникулы к бабушке в деревню. Ему там чрезвычайно понравилось, обилие фруктов, речка неподалеку, красивая природа — все было восхитительно. Кроме того, Влад подружился с другими ребятишками, местными и приезжими. Особенно крепкой была его дружба с мальчишкой по имени Владимир, обладателем доброго храброго сердца и буйной фантазии. Ребятишки почти все время проводили вместе, выдумывая все новые и новые игры. Все шло хорошо до того злополучного дня, когда друзья, вдохновившись примером литературных героев Тома Сойера и Гека Финна, не решили искать клад. Поиск сокровищ было решено начать с одинокого старого дуба, стоящего на холме на окраине деревни.
Той ночью, незаметно ускользнув из дома и вооружившись лопатами, ребята отправились к холму. В без пятнадцати минут двенадцать они уже были на месте. Ожидание было мучительным, в свете полной луны окружающие предметы отбрасывали зловещие тени, звуки, что в другое время казались бы обыкновенными, как то уханье совы или скрип веток, ныне слушались иначе. Все это вызывало бег мурашек по коже, заставляло замирать сердца. Наконец, дождавшись полуночи, ребята определили, куда падает тень, и принялись копать. Работа их поглотила, и страхи на некоторое время рассеялись, пока не произошло нечто куда серьезнее ночных теней и шорохов, способное вызвать ужас у почти любого человека.
Все было бы нормально, если бы они ничего не нашли. Это бы не сильно то и разочаровало наших героев. Ведь даже любимые литературные герои нашли сокровища далеко не сразу. А в реальной жизни клады ведь откапываются значительно реже, нежели в приключенческих книгах. Но надо же, у Владимира и Владислава найти клад получилось с первого раза. Не прошло и четырех минут, как лопата наткнулась на что-то твердое. Это был кованый железом деревянный сундук. Мальчики удвоили усилия и, когда им удалось извлечь его на поверхность, в течении минут трех просто стояли и смотрели на находку горящими от восторга глазами. Они просто не верили своему счастью. Наконец, сбив лопатой замок, Владислав решительно поднял крышку.
Внутри и впрямь оказались сокровища. И не только они — перед ребятами вдруг возникла прозрачная мерцающая фигура человека.
— Ну, привет, кладоискатели, — сказал призрак, — вы что, не знали, что рядом с сокровищами зарывают мертвеца? Теперь вы, конечно, можете забрать это богатство себе, но тогда вам придется мириться с моей компанией. Буду таскаться за вами повсюду, спать не давать. Если не устраивает — выход один, зарыть все обратно.
Как ни жаль было ребятам клада, пришлось зарыть сундук обратно. Общество призрака их не прельщало, более того, пугало до такой степени, что сердце падало в пятки.
Спустя несколько дней Владислав вернулся в город в самых расстроенных чувствах. Он еще не знал, что его бабушка умрет в этом году, дом ее будет продан, и в деревню он больше никогда не вернется. Но ему было очень жаль потерянных сокровищ. Это было нечестно, попросту говоря — заподло. Так Влад и принял решение делать заподло людям, дабы не быть одиноким в своих страданиях.
И лишь в этот знаковый день во время сидения на лавочке и курения сигареты без фильтра, между второй и третьей затяжкой он окончательно осознал, что живет неправильно. Но ведь он, Владислав, еще молод, не поздно все изменить. Эта мысль приподняла дух, Влад поклялся себе больше никому гадостей не делать и решил начать новую жизнь. Первым его шагом был поход в церковь на исповедь.
Выстояв очередь в исповедальню, Владислав присел и начал исповедаться. При этом он уловил какие-то знакомые нотки в голосе священника. Впрочем, нельзя сказать, чтобы сам голос был ему знаком, но в манере разговора прослеживалось что-то родное. Влад подумал, что это происходит оттого, что священник божий человек и наставит его на путь истинный. Он рассказал обо всех своих злодеяниях и приступил к повествованию о корнях своей злобы. Но закончить не успел.
— Владька, ты, что ли?! — послышался удивленный возглас из соседней кабинки. — Ну наконец то!
Удивленный Владислав выскочил из кабинки одновременно со священником. Несмотря на годы разлуки, он сразу же узнал повзрослевшего и бородатого Володьку. Друзья обнялись.
— Вован, ебт, сколько лет! — радостно кричал исповедавшийся.
— Владька! Как долго я тебя искал! — В голосе батюшки звучало облегчение. — Поехали ко мне, мне надо столько тебе поведать.
Друзья вышли из храма и сели в машину Владимира, новенький «Мерседес».
— Приедем, — не отрывая глаз от дороги говорил Владимир, — такое расскажу. Не поверишь.
Спустя минут пятнадцать мужчины въехали во двор роскошного особняка. Поставив машину в гараж, священнослужитель повел товарища в огромную теплицу. Там было уютно, в теплице росли цветы, плодовые деревья: яблони, абрикосы, сливы; на площадке в центре стоял стол с самоваром посредине. Помимо самовара на столе были пряники, баранки, чайный сервиз, бокалы и пару бутылок хорошего вина. Выпив за встречу, друзья детства несколько секунд сидели молча. Затем Владимир повел речь:
— Я, Влад, очень рад. Я искал тебя все эти годы и наконец с Божьей помощью нашел. Думаешь, откуда вся эта роскошь? Ведь я честный человек, священник. Дело в том, что после того как нам пришлось закопать найденный клад, я не мог спать. Было очень обидно, что мы не можем воспользоваться подарком судьбы. И знаешь, я думал об этом несколько дней напролет, и, в конце концов, решение было найдено, такое простое, что я засмеялся. Следующей же ночью я пошел на то место и несколько часов молился за упокой души мертвеца, охранявшего сокровища. И ведь успешно, я выкопал сундук и разбогател. Все бы хорошо, но теперь меня мучило другое. Ведь клад мы нашли вместе, он по праву принадлежал нам двоим. Я искал-искал тебя, но не нашел. Нашел даже твое старое место жительства, но твоя семья переехала, и никто не знал куда. Все эти годы хранил я твою долю, теперь хочу отдать ее законному владельцу. К всему вышесказанному добавлю, что если ты пустишь часть богатства на дела богоугодные и сделаешь это от чистого сердца, это искупит твои грехи.
Владислав выслушал эту речь и ничего не ответил. Не мог. Он схватился за сердце и сполз со стула.
— Владька, что с тобой? — Вскричал священник. — Он бросился к другу, но было поздно. Тот был мертв.
— Господи, упокой душу раба Твоего Владислава и отпусти ему грехи его. — Со слезами на глазах прошептал Владимир.
Отойдя от шока и выпив за упокой души друга детства, Владимир призадумался. Что же делать с телом? Мертвец в его теплице… Огласка могла серьезно подорвать репутацию, да, пожалуй, и породить неприятности с законом. Это было недопустимо.
Батюшка решительно вышел из теплицы, прошел в сарай и взял в руки лопату. На протяжении минут сорока он усердно копал яму в промерзшей земле. Справившись с делом, он воткнул лопату в землю и пошел в дом. Там он открыл сейф и вытащил тот саамы злополучный сундук с нетронутой половиной сокровищ. Вынеся его во двор, Владимир притащил из теплицы тело. Он положил останки Владислава в могилу, поверх положил сундук. Забросав яму землей, Володя перекрестился, опустился на колени и заплакал. Слезы стекали с бороды и капали вниз, орошая свежевскопанную землю.
Я закуриваю. Интересно, почему дым от сигареты сиреневый, а дым, выпускаемый изо рта — серый? Гляжу в окно на подъемный кран, он напоминает крест со смещенной вбок перекладиной. Интересный символ. Вообще при определенном состоянии души можно увидеть всю красоту этого мира. Не всегда легко в это поверить, но все прекрасно, и телевышка на заднем плане, и пар, поднимающийся из дыры в асфальте, и лужи. Но немногие люди могут это увидеть, потому что не многие по-настоящему счастливы. Большинство находится не на своем месте. Общество диктует, что престижно, а что нет, а вместе с тем любая профессия заслуживает уважение. Есть же, к примеру, человек, который ходит по туалетам с отверткой и с помощью этого нехитрого инструмента сливает воду в писсуарах. Это, во всяком случае, лучше, чем быть неохиппи с их идиотским лозунгом «Drink blood, not wine!» и отвратительными манерами. Все неохиппи хранят в заднице чирик, который, согласно своим тайным законам должны передать своим старшим сыновьям в день их совершеннолетия, пьют чужую водку и никогда не задумываются о прекрасном, это чуждо сим падшим существам. Все они хотят броситься вниз головой в омут, но боятся удариться головой о дно, даже заранее зная, что оно мягкое.
Итак, продолжим вспоминать. Покинув церковь, я пошел в паб. Надо было выпить. Там я заказал виски и в течение некоторого времени сидел за стойкой и пил в одиночестве. Как в американских фильмах.
Допив виски, я заказал кружку пива. Не успел я сделать первый глоток, как рядом со мной присел нетрезвый мужчина и завел беседу. Он явно хотел по старой русской традиции поделиться проблемами с первым же человеком, что согласится выслушать его и выпить с ним. Я был не против, надо же человеку излить кому-нибудь душу. Все полезнее, чем идти к психоаналитику. Да и сдается мне, что на подобное удовольствие у сего гражданина и денег-то нет.
Мужчина заказал сто грамм и представился. Его звали Яков, и он был евреем, это было первым, что я узнал. Я взял чайную ложку, размешал ей пиво (это успокаивает) и приготовился слушать дальше. Это была самая обычная бытовая история о попытках найти нормальную высокооплачиваемую работу, недостатке средств для семейных нужд, двух маленьких детях Леве и Софе, а также, в первую очередь, о стервозной жене Риве, регулярно поколачивавшей непутевого супруга скалкой. Ничего интересного, но, тем не менее, уместно для этого вечера.
Яков возвращался домой на автопилоте. Он с головой погрузился в печальные думы. «Хоть бы не попала скалкой по тому же месту, что в прошлый раз. Это было бы ужасно больно», — так думал он о близкой встрече с женой Ривой. Домой идти не хотелось. Но Яков, человек культурный и цивилизованный, просто представить не мог себя ночующим на улице или чердаке. Ни к кому из друзей он пойти не мог, у тех были жены еще похуже Ривы, его бы на порог не пустили, пьяного, во всяком случае. А если б и пустили, это потом обернулось бы для их мужей огромными неприятностями. Друзей Яков подставлять не хотел. Да и понимал он, что не придешь домой — только хуже будет.
Он шел, пошатываясь, глядя под ноги, готовя себя морально к предстоящей экзекуции. Вдруг взгляд упал на кирпич. Вернее, обломок кирпича, казалось бы, что тут особенного, какого только мусора на земле не валяется. Но Яков решил иначе, он подобрал обломок и сунул его в карман. Нужно было отвести душу. Что можно придумать лучше, чем разбить кому-то окно? Поиски подходящего длились минут пятнадцать. Где-то Яша видел людей по близости и пугался, где-то окна выглядели слишком убого, и ему совесть не позволяла приносить неприятности людям, не менее бедным и нуждающимся, чем он сам. Но наконец подходящее окно было найдено. Квартира явно принадлежала человеку с достатком выше среднего. Яков отвел руку назад, прицелился и швырнул кирпич прямо в центр. Тот отскочил, не принеся никакого вреда прозрачной поверхности. «Эх, была не была», — подумал удивленный Яша, подошел к окну вплотную (это был первый этаж) и со всего размаху ударил лбом. Это было больно, но без толку. Испугавшись, что его могли услышать, неудачник бросился наутек и не останавливался до самого своего дома.
Перед самой своей дверью Яков вспомнил историю своего друга, такого же несчастного, как и он сам, которого жена выгнала из дому и заставила ехать зарабатывать на пропитание семьи в далекую Москву. Надо сказать, все сложилось довольно успешно, спустя пару лет этот человек уже имел квартиру в столице Российской Федерации, он перевез семью к себе, и они зажили в достатке. Несмотря на счастливый конец этой истории, Яков очень боялся, что Рива последует примеру той женщины. Ему очень не хотелось покидать родной город, в котором прошла вся его жизнь.
Рива восседала на кухне и меланхолично смотрела на стоящую на плите кастрюлю, в которой варился бульон. Она думала о своем непутевом муже-алкоголике, зарабатывавшем недостаточно для обеспечения благополучной жизни ее, Ривы, и их двоих детей. Это даже если не учитывать деньги, спускаемые на выпивку. «Эх, задам же я ему трепку», думала женщина. Лишь только уловив движение ключа в замочной скважине, она схватила свою верную скалку и коршуном бросилась к двери.
— Привет, Ривочка, — сказал Яков, входя, — понимаю твое состояние, но попытаюсь все объяснить.
Но этого ему не удалось. Удар скалкой по голове, и Яша на полу. Все шло по привычному для данной семьи сценарию. Кроме одной, но очень существенной детали. Рива со словами «так тебе и надо, козел» нагнулась, схватила мужа за воротник и совсем уж было хотела оттащить его в спальню, как вдруг заметила, что тело супруга как-то уж чересчур обмякло. Пощупав пульс, она обомлела — Яков был мертв. Такого психика несчастной женщины выдержать не могла.
Когда ее маленький сын вышел из комнаты, он с трудом поверил своим глазам. На своем недолгом веку подобного ему еще наблюдать не доводилось. Посмотрев несколько секунд, он пошел и разбудил сестру. И теперь дети уже вдвоем созерцали странную картину: отец их лежал на полу, мать же, стоя пред ним на коленях, трясла головой и с остервенение молотила по телу Якова деревянной колотушкой.
Марья Евгеньевна, детсадовская воспитательница лет сорока пяти, увлеченно вязала шарфик, периодически окидывая своих резвящихся подопечным взглядом добрых зеленых глаз. Большинство детей играли в чехарду, в покемонов или в церковь. Сын батюшки Владимира Акакий с ранних лет проявлял лидерские свойства и в относительно краткий срок не только объяснил одногруппникам правила этой игры, но и сделал ее достаточно популярной. «Далеко пойдет мальчик», — подумала воспитательница, с умилением глядя на размахивающего игрушечным кадилом Акакия. Двое сводных братьев-иностранцев, усыновленные однополой семьей из США (их родители приехали к нам в страну по обмену опытом), не принятые в игры сверстников, играли в сантехников. Впрочем, несколько девчонок, после подслушанных разговоров их мам с подругами интересовавшихся иностранцами, пытались присоединиться, но были отвергнуты. В эту игру девочек не брали. Несколько особенно неспокойных мальчишек били за павильоном милицейского сынка Андрюшку. Все шло своим чередом, почти все дети были на месте. Отсутствовал лишь сломавший ногу Васька и двое маленьких евреев, брат и сестра. То ли тоже заболели, то ли опаздывают. Правильным оказалось второе предположение.
— Здравствуйте, Марья Евгеньевна! — хором прозвучали два звонких детских голоска.
Это и были те самые близнецы, Лева и Софа. Похоже, они пришли в детский сад одни. «Странно, почему они одни? Где их мать? — удивленно подумала воспитательница. — Евреи, впрочем, кто знает чего от них ждать?»
— Привет, дети, — ответила она. — А где же Ваша мама?
— Мама сегодня не смогла нас привести, — важно ответила Софа, — она кушать готовит. Мы сами пришли. Как взрослые.
— Да, — подтвердил Лева, — у нас сегодня на ужин будут отбивные из папы.
— Что ж, принесите и мне кусочек, — с улыбкой произнесла Марья Евгеньевна, подумав при этом про себя: «Странная семья. Кто их поймет, евреев?»
— Обязательно принесем, — сказали дети.
Глава 5
В последнее время одно из наиболее посещаемых мною мест — дом некоего Никифора Федоровича по прозвищу Старик. Немудрено, что он носит это прозвище, ведь он действительно старик. Вообще-то я терпеть не могу всех этих дедов старых, на лавочках рассиживающих и с высоты своего маразма на народ пиздящих. Но при старении в душе человека могут происходить самые разнообразные процессы. Чаще всего он элементарно превращается в старого тупого мудака, подобных коему на кол сажать надобно, после чего грузить в кузов КамАЗа да вывозить из страны подальше, дабы духу их поганого здесь не было. Другие практически не меняются, у меня, к примеру, была преподавательница, которая в семьдесят с лишним лет порхала аки шестнадцатилетняя, что не могло не восхищать. Третьи обретают легкость и ничем не грузятся, они не пришли к нирване, но обрели счастье на пути к ней. Четвертые и пятые нас не интересуют, а к шестым я отношу Федорыча, и никого больше.
Прошлое Старика было покрыто пеленой тумана. Многие считали, что раньше он был разведчиком, но я думаю это не так. Единственное, что в нем было от разведчика так это его скрытность. Но все же, думается мне, в юности Никифор Федорович был странствующим актером. Он ездил по необъятной стране с разными театрами, в основном малоизвестными, в основном по глубинке. Во время гастролей он соблазнял наивных провинциалок, увозил их с собой и терял по дороге. Некоторые преследовали его, но с ними Никифор сталкивался редко, так как страна была огромна, а маршруты его непредсказуемы. Иногда он проворачивал разнообразные аферы, проворачивал настолько мастерски, что ни разу не попался в руки закона. На часть добытых денег Никифор покупал золото и прятал его в надежном одному ему известном месте. Не то чтобы легкомысленный актер был столь уж бережлив, но так подсказывала ему его интуиция, коей привык он доверять с детства. И не зря он копил свой капитал, надо сказать. Нажитые материальные блага помогли Никифору Федоровичу в начале девяностых, в какой-то момент он понял, что сам он не так уж и молод, а страна его с недавних пор не так уж и огромна, и ушел на заслуженный отдых. Он купил дом на окраине Харькова, привел в порядок участок при доме, посадил несколько фруктовых деревьев, выделил участок под овощи. Непонятно, откуда взялась вдруг ни с того ни с сего в этом путешественнике и авантюристе любовь к садоводству и огородничеству. А между тем, похоже, нет теперь для Старика большей радости, нежели ухаживать за своей картошкой и помидорами.
Даже согласившись со мной, что история перевоплощения бродячего актера в тихого старика-огородника представляет собой значительный интерес для исследователя жизни, и уж тем более, если вы с этим не согласны; вы, не являясь, надеюсь, полными пофигистами, а, являясь напротив искателями или, более того, исследователями жизни не можете не поинтересоваться, что же я у этого старикана забыл. Чем так заинтересовал этот экс-аферист гражданина Полиграфа, не своими же маразматическими байками о былом. Разумеется, нет, тем более был дед Никифор существом вполне здравомыслящим. По крайней мере, никаких признаков не то что маразма, а хотя бы склероза, у него не наблюдалось. И человеком был он весьма интересным и общественно полезным.
В обществе что главное? Искусство! Его развитию Старик и способствовал. Будучи просто таки влюблен в рок-н-ролл, Никифор Федорович купил необходимую аппаратуру и устроил в своем доме студию, на которой имели возможность бесплатно репетировать и записываться молодые харьковские группы. Здесь можно было увидеть много самобытных творцов новой музыки. Естественно, все харьковские музыканты даже проводя у Старика часа по два в неделю, в доме у него бы не разместились. Поэтому старый меломан проводил отбор и пускал к себе только лучших. Вкус у него был, надо сказать, неплохим.
Дом Старика был едва ли не единственным, во всяком случае, одним из немногих таких мест в нашем городе. Не редкость, что пенсионеры зарабатывают себе на свое жалкое существование, создавая у себя дома условия для репетиций. Я бывал в подобных местах, в частности на репетиции великой дез-группы «Ancestral damnation». Но домик, в котором репетировали А.Д. ские музыканты, не идет ни в какое сравнение с замечательной студией, оборудованной дедом Никифором. Здесь, во-первых, куда просторнее (на А.Д. ской репетиции я едва поместился между стеной и барабанной установкой, за которой расположился легендарный Бабуин; приятно, конечно, услышать музыку столь выдающегося исполнителя вблизи, но все равно тесновато оно как-то), во-вторых — полное взаимопонимание с хозяином (если вспомнить ту же репетицию А.Д. а, можно сказать, что хозяин был крайне против гостей на репетиции, да и вообще создавал различные помехи), и, наконец — совершенно бесплатно.
Вы, возможно, поинтересуетесь, как же воспринимали происходящее в доме Никифора Федоровича соседи. Ведь не все же любят рок. Так вот…
С соседями Старику повезло. С одной стороны жила молодая супружеская пара, не обращавшая на окружающее никакого внимания. Молодые люди были увлечены друг другом и занимались любовью на протяжении почти всего свободного времени. Думаю, если в Харьков войдут вражеские войска, соседи деда Никифора будут последними людьми, которые узнают о войне.
С другой стороны Старик соседствовал немолодой, маразматичной и совершенно глухой дамой. Уж ей-то тем более было побоку, какие звуки доносятся из соседнего дома.
Изредка, правда, к старушке приезжала ее стервозная дочь. Непонятно, что она здесь делала, так как родная мать, судя по всему, никаких теплых чувств у нее не вызывала. Видимо, боялась лишиться наследства. Эта женщина очень любила поскандалить и очень не любила громкую музыку. Особенно стиля рок. Каждый раз она шла к деду и поднимала скандал. После того как ее посылали подальше, она грозила вызвать милицию. Что в скором времени и делала.
Приезжая, милиция видела какую-то растрепанную тетку, уверяющую, что из соседнего дома круглые сутки доносятся звуки рок-музыки. Милиция заявлялась в этот самый дом и недоуменно смотрела на Никифора Федоровича, слушала его безграмотный деревенский говор и уходила. Им просто в голову не могло придти, что этот простецкий старичок с окладистой бородой, место которому не в городе, а скорей в какой-нибудь глухой деревеньке, может иметь какое-либо отношение к рок-музыке. Его вид ассоциировался, скорей, с балалайкой, гармонью или гуслями, но уж никак не с барабанной установкой и бас-гитарой. Трудно было представить, что дед вообще знает, что такое бас-гитара.
После двух таких выездов, милиционеры окончательно убедились, что вызывающая их баба — сумасшедшая и приезжать перестали. Скандалистке же пригрозили упечь ее в психушку, после чего ей пришлось смириться со своей судьбой.
А ведь стоило работникам милиции лишь только заглянуть в дом Старика… Вот бы они удивились. Да уж, не хватает наблюдательности представителям правоохранительных органов, впрочем, как и многим другим гражданам. Увидев одну лишь яркую деталь, люди строят на ее основе свое представление о предмете, не обращая на все остальное ровным счетом никакого внимания.
Разумеется, забота Старика о развитии харьковского искусства — далеко не единственное, что меня заинтересовало. В первую очередь личность этого невыносимо удивительного человека. Было в нем что-то волшебное, он напоминал замаскированного чародея из какой-нибудь красивой сказки в духе Клайва Стейплза Льюиса. Казалось, вот-вот он отведет меня к какой-нибудь с виду самой обыкновенной двери и покажет путь в другой мир, мир волшебства и приключений, а сам он живет двойной жизнью, то в том мире, то в этом. У него должна быть такая дверь или, по крайней мере, что-нибудь в этом роде. В крайнем случае, кентавр в сарае или подземный бассейн с русалками. Однажды нечто подобное едва не произошло.
Однажды, когда я в очередной раз был гостем деда Никифора, он подмигнул мне и пообещал показать «одну штуку». Он подошел к сортиру… Несмотря на наличие в доме различных удобств, вроде водопровода, у него был простой деревенский сортир во дворе. Видимо, наличие нормального цивилизованного санузла противоречило бы его убеждениям и портило имидж. Или, просто-напросто, Старику было лень что-либо переделывать в купленном доме. Так вот, он подошел к сортиру сзади и извлек непонятно откуда огромный проржавевший металлический крючок. Затем Никифор Федорович еще раз подмигнул мне и повел меня вглубь двора. Там он вскрыл с помощью крючка дверь старого сарая. Вообще-то там был замок, но то ли ключа в наличии не было, то ли это был своеобразный ритуал. Так вот, он вскрыл сарай, распахнул дверь.
— Ну как? — спросил он меня.
Я заглянул в сарай и увидел там кучу разного хлама. Ничего волшебного. В глаза бросилась старая газета с заголовком «Талант это труд!».
— Никак, — честно ответил я.
Старик молча закрыл сарай тем же способом, что и открыл, отвернулся и побрел к дому. То ли он надо мной поиздевался, то ли я просто был не готов.
Впрочем, если говорить о кентавре в сарае, надо сказать, что тут моя буйная больная фантазия уж слишком разыгралась. Это свободолюбивое существо просто не выдержало бы в неволе и рано или поздно убило бы своего мучителя. Да и не в духе Старика держать кого-либо в неволе, несвобода — то, что дед Никифор ненавидел на протяжении всей своей жизни, все годы своего сознательного существования он боролся против рабства во всех его проявлениях. Старик даже домашних животных не держал, не желая ограничивать их в свободе передвижения. Хотя, я солгал вам, дорогие исследователи и исследовательницы жизни. Все-таки дед Никифор некоторое время держал свиней, и это история, заслуживающая пристальнейшего внимания.
Так вот, не подумайте, что столь духовный человек как Никифор Федорович мог держать скотину из соображений личной выгоды. Нет, он не был вегетарианцем, и не видел ничего зазорного в лишении животных жизни с целью пропитания, но, как я уже говорил, он не терпел всяческих ограничений свободы. Так зачем же ему свиньи? Для высоких целей.
Никифор долгое время разводил свиней, казалось, это было делом всей его жизни. Разумеется, это было не так, но подобное отношение не могло не вызывать уважения.
Старик всех своих гостей первым делом звал посмотреть на откормленных им хрюшек, а уж когда свиньи давали потомство, их хозяин был просто вне себя от радости. И, наконец, число свиней дошло до сотни, во дворе было просто таки невозможно пройти, не натыкаясь непрерывно на любимиц деда. Кроме того свиньи гадили где попало, и запах их испражнений устойчиво установился возле дома Старика, отпугивая почтальонов и разнообразных работников коммунальных служб. Отпугнул он и нескольких рок-музыкантов, переставших посещать гостеприимное жилище Никифора Федоровича, такой снобизм, безусловно, не делает им чести.
И вот, в одну прекрасную ночь дед Никифор осуществил свой замысел — он выпустил животных на волю, предоставив их самим себе в этом испорченном цивилизацией месте. Впервые встретив одну из бывших подопечных Старика, я вспомнил детский стишок про свинок без шляп и ботинок. Действительно, очень приятно видеть на улицах города животных, которым там, казалось бы, взяться неоткуда. Никифор рассчитывал, что появлений свиней на улицах пробудит в горожанах давно позабытый инстинкт охотника и хоть немного ослабит веревки цивилизации, связывающие их по рукам и ногам. Таковой результат, к сожалению, достигнут не был, но, тем не менее, все это было не зря. Присутствовали в этом определенные эстетические черты, бесспорно, присутствовали.
Естественно, вышеописанные моральные уроды, испугавшиеся самого обыкновенного дерьма — лишь досадное исключение из правил, а у Старика собиралась публика весьма респектабельная, элита харьковского рок-н-ролла и металла. К деду Никифору даже довольно долгое время собирались заглянуть ребята из выдающегося андеграундного коллектива «Птица — парровоз». Это были настоящие виртуозы. В репетициях они не нуждались совершенно. Этим замечательным парням было достаточно принять определенную дозу портвейна, приведя себя в необходимое для игры состояние. И тогда они брали инструменты и импровизировали. Главное — наличие инструмента и знание текста. Инструментом им служили в первую очередь пластиковые баклажки из-под кока-колы. Конечно, на баклажках из-под пива или других напитков тоже можно было сыграть, но звучание было не то. Кроме того, кока-кола была именно тем напитком, под влиянием коего были написаны наилучшие песни группы. Впрочем, сыграть парровозовцы могли практически на чем угодно. Но наличие пластиковых баклажек из-под кока-колы и бутылки портвейна, учитывая природный артистизм музыкантов и склонность их к импровизации, результат давало просто потрясающий. Много потерял человек, ни разу не присутствовавший на концерте этой группы. А попасть на подобный концерт было с одной стороны очень просто, с другой — довольно таки затруднительно. Дело в том, что «Птица — парровоз» не давала запланированных официальных концертов. Они могли концертировать где угодно, в ночном детском саду, в заброшенном гараже, на любом более-менее отделенном от цивилизации участке. С одной стороны, отпадала нужда в покупке билетов, с другой — поди узнай, где и когда состоится следующий концерт, об этом и сами музыканты чаще всего и не подозревали.
К сожалению, эта группа малоизвестна, так как, несмотря на наличие в их репертуаре уже минимум трех альбомов, ни один из них еще не записан. По крайней мере, на момент написания этих строк не записан. Что касается концертов, даются они не так уж часто и аудитория редко превышает одного человека. Еще очень жаль, что парровозисты так и не добрались до студии Старика. О причинах вы узнаете позднее.
Да, чуть не забыл рассказать об одной весьма примечательной особенности жизни старого Никифора. Он любил, по собственному его выражению, «играть в сумасшествие». Довольно часто он «сходил с ума» и убегал в лес. Старик говорил мне, что он просто любит лес. Но добираться до леса бегом с ненормальным видом — часть своеобразного очищающего ритуала. При иных обстоятельствах человеку не стоит входить в лес, он не достоин этого. Посещая лес, ты должен хоть немного сойти с ума, лес любит юродивых. Однажды я отправился с ним на одну из подобных прогулок, я понял, что в чем-то он прав. Я чувствовал себя довольно нелепо, добираясь до леса бегом высунув язык, но, вбежав лес, я почувствовал себя необычайно легко. И гуляя по лесу, я чувствовал свое единство с ним, со всеми его деревьями, немногими уцелевшими животными и пьяными студентами, горланящими песни у костра.
Безусловно, этот поход в лес запомнился мне. Вряд ли я буду регулярно бегать в лес с высунутым языком, но, тем не менее, вариант повторного визита не исключен. Все-таки это здорово — сходить с ума и убегать в лес.
Итак, мой путь, путь исследований, путь борьбы с недавних пор, продолжается. О своей борьбе я еще ничего не рассказывал и пока не буду, даст Бог, расскажу позднее, если останусь жив, разумеется. И мой путь вот-вот должен пересечься с дорогой, коей шествует по жизни Старик. Наши пути уже не раз сближались между собой, не думаю, что они сольются в один, все-таки мы слишком разные люди. Тем не менее, близилась наша главная встреча, способная если не кардинально изменить наши жизни, то, по крайней мере, отпечататься в памяти, оставив несмываемый след. Это вам не просто помахать ручкой при сближении дорожек и пойти дальше, это стык. Чаще всего после таких стыков дороги либо на некоторое время (бывает даже и навсегда) сливаются в одну, либо наоборот надолго, а то и навсегда удаляются друг от друга.
Недавно по городу пошел слух, что дед Никифор сошел с ума. Я этому, разумеется, не поверил. Такие люди не сходят с ума, у них это не может получиться при всем желании. Как может лишиться рассудка человек, юродивый с рождения?
Дед явно преследовал какие-то свои цели. Я пытался выяснить подробности его якобы умалишения, но информации было очень мало. Обозленные рок-музыканты, коих Никифор отныне на порог не пускал, пугая ружьем и угрожая расправой, били об головы копилки и продавали предметы роскоши, дабы на вырученные деньги с грехом пополам продолжить развитие собственной карьеры. Многие с горя пили по-черному, и добиться от них чего-либо путного не представлялось возможным. Легко пошли на контакт лишь музыканты «Птицы — парровоз», но толку с них было, что с козла молока, так как со Стариком они так и не познакомились. Музыканты же, с коих толку могло быть значительно побольше, скажем, как с осла дерьма, при одном упоминании имени своего бывшего благодетеля либо приходили в неистовство и крушили все вокруг, либо, напротив, уходили глубоко в себя. Конструктивного диалога не получалось.
Что ж, решено, я иду к Никифору Федоровичу, располагая минимумом информации, на свой страх и риск. Возможно, он отстрелит мне голову, или подстрелит меня в задницу, когда я буду убегать, или выведет из дому полк приютившихся там гопников и скинхедов, кои мокрого места от меня не оставят… Но, если он, как я и ожидал, симулирует сумасшествие, все обойдется. Тем более, я ведь теперь не музыкант. Итак, я подхожу к калитке, нажимаю на ручку…
Старик встречает меня, как и всегда очень хорошо. По всем правилам гостеприимства, я не заметил в нем серьезных перемен. Разве что некоторая атмосфера таинственности чувствовалась в воздухе. Итак, дед Никифор впускает меня в дом, проводит на кухню. Ставит на стол самовар… Без самовара никогда не обходится, это любимый фетиш старого Никифора. Он достает посуду, связку баранок, портвейн. Портвейн самый лучший, за четыре гривни с копейками, наиболее дешевый, что все еще можно отыскать в современном Харькове. Старик знает толк в портвейне, как и в музыке. Мы опрокидываем по стаканчику, и хозяин разливает чай. И тут я замечаю, нечто, смутившее меня еще при входе, обретает конкретную форму. Обычно из располагающейся неподалеку студии доносятся звуки хорошей рок музыки. Теперь же… Я прислушиваюсь…
— Че это за хуйня? — вопрошаю я.
— Пойди погляди, — таинственно шепчет Никифор Федорович и заговорщицки подмигивает.
Я выхожу, приоткрываю дверь, впрочем, можно было понять и не открывая ее. Стоило лишь прислушаться. Рэп. Самый что ни на есть низкопробный. Я закрываю дверь, возвращаюсь на кухню, подсаживаюсь к столу. Сижу, молчу. Старик разливает портвейн, мы выпиваем.
— Пора, — торжественно сообщает он. Мы выходим, хозяин закрывает дверь на засов снаружи. Я всегда удивлялся наличию этого засова. Мы выходим на улицу, он достает из кармана какое-то устройство и нажимает на кнопочку. Дом Никифора взрывается.
— Вот так-то, дружок, — говорит он, — ты пришел как раз вовремя. Я рад. А теперь прощай, иди своей дорогой. Может еще и свидимся, хотя вряд ли. Он поворачивается ко мне спиной и удаляется в направлении востока. Что само по себе ничего не значит.
Глава 6
Станислав шел по улице Пушкинской нетерпеливой походкой, виляя из стороны в сторону объемным своим задом. Он кипел от негодования. В этот день во Дворце Студентов ХПИ должен был состояться очередной тур чемпионата Харькова по игре «Что? Где? Когда?». Стас был фанатом этой игры, она была одной из немногих его радостей в этом жестоком мире. Товарищи же его по команде не осознавали всей важности события. Они даже не удосужились, как делают все уважающие себя знатоки, собраться потренироваться за несколько часов до игры — все сослались на какие-то важные дела. Как будто успех команды это неважно! «Какие все же безответственные люди! Это недопустимо», — думал на ходу Стасик.
Свернув налево и пройдя арку, Станислав остановился, и некоторое время так и стоял посреди дороги, отрешенно глядя на Дворец Студентов. «Пусть только попробует кто-нибудь не явиться», — гневно подумал он. Но что сделает в таком случае наш герой, додумать не удалось — размышления были прерваны настойчиво сигналящим и матерящимся водителем, которому жирное тело Станислава загородило проезд.
Отойдя с дороги, Стас направился к киоскам, в которых торговали фаст-фудом, он рассудительно решил, что до игры времени еще много, и он успеет как следует перекусить. Протерев очки и внимательно изучив меню, Стасик заказал шаурму и кофе, дождался выполнения заказа и устроился за свободным столиком. Откусив кусочек и отхлебнув кофе, он с наслаждением зажмурился — времени после обеда прошло немало, чувство голода давало о себе знать. Решив выжать из сложившейся ситуации максимум, Станислав достал из сумки популярную развлекательную газету, чтобы почитать за едой анекдоты и занимательные истории. Он развернул газету перед собой и откусил еще кусочек. Увиденное шокировало его, недожеванный кусок шаурмы вывалился из открытого от удивления рта. На второй странице газеты красовалась огромная фотография эрегированного мужского полового органа. И это во вполне приличной газете, которую еженедельно читают тысячи харьковчан всех возрастов. Под фотографией была подпись «это хуй». «Это что значит? — едва не плача подумал Стасик. — Куда мир катится? Бесовщина какая-то». Догадываясь, что может ждать его дальше, Станислав от греха подальше закрыл газету, скомкал ее и выбросил в урну. Затем он принялся меланхолично доедать, зыркая по сторонам, у кого бы попросить сигарету. Заботясь о здоровье, Стас бросил курить месяца два назад, но теперь это уже не имело значения.
В актовом зале было довольно шумно. Знатоки вполуха слушали ведущего, оглашавшего регламент турнира, вставляя время от времени плоские шутки, переговаривались между собой, преимущественно о предстоящей игре и о прошедших играх, некоторые ели и пили. Вдруг все притихли. На сцену вышел незнакомый никому из присутствующих молодой человек в малиновом пиджаке. Он махнул рукой небрежно в сторону ведущего и тот, словно играя в «Море волнуется раз» замер с открытым ртом и микрофоном в руке.
— Добрый день, уважаемые знатоки. С вами Джим Слэйд, я прочитаю вам небольшую лекцию, которая вряд ли будет понята вашими скудными сознаниями. Итак, интеллектуальная элита общества, слушай меня, я назвал эту лекцию «Психоделическая любовь или погоня за призраками». «Оружие к бою готовь, хватит ей корчить гримасы. Психоделическая любовь поднимает народные массы», — писал один современный автор песен, которые никто не поет. «Ей» — имелось в виду реальности. И он прав, лишь вера в чудеса, сказки и силу психоделии дает власть над нею. Изменив свое сознание, можно изменить реальность до неузнаваемости, я не имею в виду сумасшествие. Я хотел бы показать применение искусства психоделизации на двух ярких примерах — поисках дверей и любви к даме. Во многих литературных произведениях люди открывают привычные для них двери, хоть бы в сортир, и оказывается, что это путь в другие миры. Не зря ведь существуют истории, детские страшилки, рассказы Стивена Кинга (надо сказать, этому человеку многое известно, на уровне подсознания, во всяком случае) и так далее, рассказывающие о странных существах, вылезающих из шкафа. А история о Бабае чего стоит? В ряде сказок человек садится на лифт и вместо первого этажа отправляется в гости к неведомому народу, или люди видят двери, которые не видит никто другой. Последний случай, разумеется, является гарантом путешествия в неведомое. И поверьте, заглядывая за двери в ожидании чуда, рано или поздно вы на него наткнетесь. Перейдем ко второму пункту — психоделической любви к женщине. Когда влюбленный стремится найти свою даму сердца в хаосе мира без всяких подсказок, интуитивно, нащупав нити судьбы. Он видит в этом залог своего успеха. Жизнь превращается в блуждание по городу, вычисление путем использования воспаленной фантазии мест, где может любить проводить время возлюбленная, погоня за девушками, напоминающими издали искомую даму. То есть и в первом и во втором случае мы видим бесконечно долгую погоню за призраками. И да обрящет ищущий. Джим щелчком пальцев вывел из оцепенения ведущего и растаял в воздухе. Ведущий обессилено осел на пол. Некоторое время все сидели в ошеломлении, не находя возможности выдавить из себя хоть слово.
— Что это было, блядь? — Сказал наконец один из знатоков.
Первый тур мы отыграли как обычно, ни шатко, ни валко. Причинами тому были во-первых перебор игроков (оптимально играть в «Что? Где? Когда?» втроем, причем когда хотя бы двое играть не хотят, проверено опытом), во-вторых — недостаточно интенсивная тренировка, в случае нашей команды «Children of Коршун» заключающаяся в поглощении водки и пива. Мы играли в эту игру уже года три-четыре, главной причиной попадания в эту тусовку интеллектуалов была возможность ездить по различным загородным фестивалям, где можно неплохо отдохнуть. Также было весело издеваться над знаточьем, заставляя их на играх узнавать все больше новых слов.
Особенно ярко вспоминается один эпизод с позапрошлогоднего фестиваля в Занках. Тогда с утра к нашей мающейся с похмелья команде подошел один весьма авторитетный знаток из Москвы, человек крайне интеллигентный и гламурный. Поправив берет на голове, он присел за наш столик и сказал:
— Вы не видели моего кофейничка? Оставил в мойке и не могу найти. — После чего последовал долгий рассказ о том, какой это хороший кофейник, какого года выпуска, с какими узорам, какими мастерами был сделан.
Наконец игравший в нашей команде известный философ и идеолог Ризограф, до этого изображавший всем своим видом растительную форму жизни поднял на рассказчика мутные глаза и прямо спросил:
— Шо, чайник спиздили?
Выражение лица богемного интеллектуала надо было видеть.
Так вот, в перерыве мы, как всегда, идем курить. Я выхожу первым, остальные задерживаются. Верчу сигарету в руках и жду товарищей по команде. И тут ко мне подходит весьма странного вида молодой человек в малиновом пиджаке.
— Джим, — представляется он.
— Полиграф, — пожимаю протянутую руку.
— Слушай, Полиграф, — говорит Джим, — я должен тебе сейчас кое-что продемонстрировать. Идем со мной.
— Куда?
— Ну, можно сказать, что в пивную. Хотя это не совсем обычная пивная.
— Нет, Джим, — не соглашаюсь я. — У меня игра, нельзя подводить команду. Давай позднее уже со всеми ребятами двинем.
— Игру и без тебя сыграют. А я хочу показать тебе кое-что необычное. Или у тебя переизбыток чудес в жизни? Надо торопиться, время не ждет. — Возражает мой новый знакомый.
— Ладно, идем.
Мы, не говоря ни слова, шагаем по городским улицам, в конце концов, выходим на Сумскую. Там нас уже ждут у дверей какого-то заведения, аристократичного вида дама и мужчина в деловом костюме с ослом на уздечке.
— Нас с ослом пропустят? — спрашиваю я.
— Конечно пропустят, осел! — радостно восклицает хозяин животного.
Входим в кафе, садимся за столики.
Мы садимся за столик, к нам тут же подскакивает официантка с измученным, но милым лицом, приносит меню.
— Вот что, милочка, пока мы выбираем, я попросил бы привести вышибалу, — говорит человек с ослом, одной рукой подергивая уздечку, другой поправляя галстук.
— И пепельницу, — тихо произносит дама. Это первые слова, что я от нее услышал.
— Минуточку, господа, — говорит официантка и упархивает.
Спустя несколько секунд перед нами уже стоит пепельница, все, кроме джентльмена с животным закуривают. Леди курит дешевые сигареты «Classic», я курю свой любимый «Alliance», Джим — гротескно толстую и длинную папиросу. Еще спустя минуту подходит вышибала. Непропорционально маленькая голова сидит на огромном туловище богатыря. Такое впечатление, что верхняя часть черепа у него отпилена. Впрочем, зрение меня не обманывает. Вышибала снимает за волосы верхнюю часть головы и здоровается. Девушка смеется. Вышибала склоняется перед мужчиной с животным, подбегает официантка, приносит золотую кофейную ложечку. Человек с ослом принимает ложечку, повязывает вокруг шеи белую салфетку и принимается медленно есть мозги вышибалы, жмурясь от удовольствия. Остальные заказывают пиво, пиво приносят, мы поднимаем бокалы за мировую революцию.
— Вы неправильно держите бокалы, ослы, — делает замечание джентльмен с ослом, отрываясь от трапезы.
— Леди и джентльмены, — начинает говорить Джим Слэйд, когда официантка уходит, — я должен признаться, что собрал вас в воистину ужасном заведении. Не вздумайте оставлять здесь чаевые, как бы хорошо вас не обслужили — все они пойдут в карман хозяина пивной. Дело в том, что весь персонал здесь находится в рабстве у этого самого владельца, премерзкого старикашки, у которого вечно куски несвежей каши в бороде, неопрятная прическа и грязный носовой платок, которым он время от времени протирает лицо. Он держит рабов даже не в бараках, а в картонных ящиках из-под бытовых приборов, отпуская этих несчастных людей во внешний мир лишь на время работы. И то, какой это внешний мир? Он ограничен этим захудалым кабаком. И убежать, заметьте, нет никакой возможности. Кормит он их, бросая в ящики на головы кашу и заставляя этих несчастных соскребать это скудное блюдо руками со своего тела и облизывать руки. Рабов даже в туалет не отпускают, им приходится ходить под себя — старикашка-хозяин обожает запах нечистот. И не только запах. Ладно, не буду в присутствии дамы вдаваться в подробности. По утрам он ставит ящики на конвейер, собственноручно моет своих подопечных и причесывает их, это напоминает сюрреалистическую подготовку бойцов из какого-нибудь фантастического фильма. А чтобы усилить свою власть, однажды он создал это чудовище, своего любимца вышибалу. Не волнуйтесь, пока поедают его мозги, он нас не слышит. Голова его постоянно заполняется новыми мозгами, создаваемыми хозяином. Последний при всей своей омерзительности — великий ученый.
— Это ужасно, — сквозь слезы произносит дама.
— Они просто все ослы, — комментирует человек с ослом, облизывая золотую ложечку.
— Вы оба по-своему правы, — примирительно говорит Слэйд. — Но я вас всех собрал не только чтобы все это рассказать. Есть более серьезная цель. Наше общество морально разлагается. Но разложение это медленное, гнилое, некрасивое. Общество может гнить подобным образом еще сотни лет, это нас не устраивает, мы не хотим столько ждать. А некоторые из нас, смертные, и не могут. У меня есть план, как сделать этот процесс более быстрым и красивым. Мы захватим все радиостанции, будем круглосуточно крутить музыку стиля грайндкор. Вместе с тем захватим все телеканалы и будем круглосуточно показывать населению грязное порно.
— По-моему порно и так все смотрят. — Перебивает Джима леди.
— Да, милая, но не по государственному же телевидению. Плюс мы захватим редакции газет, наполним прессу фотографиями половых органов и матерной руганью. Первые шаги уже сделаны, но для глобального успеха пока слишком мало людей. У тебя есть достойные люди на примете, Полиграф?
— Значительная часть уже мертва, — признаюсь я. — Но кое-кто еще остался. Будем искать.
Дальнейшую нашу беседу приводить не буду. Это самый обычный треп за кружечкой пива, представляющий интерес только для участников. Человек с ослом, доев вторую порцию мозгов, тоже взял пива. Он оказался неплохим парнем, интересным собеседником, только странноватым немного.
Расплатившись и выйдя за дверь, джентльмен с животным и дама выразили свое мнение о пивной.
— Как мне жаль этих людей! Неужели нельзя для них ничего сделать?! — воскликнула леди.
— Всему свое время, — спокойно ответил Джим.
— Они все ослы, — сказал человек с ослом. — И ходят сюда в основном только ослы, — добавил он.
Мясник Василий шел по рынку, пугая слабонервных покупателей. Он был в белом заляпанном кровью фартуке, да и руки его были в крови. Василий очень гордился своей профессией, кроме того, любил театральные эффекты. Василий думал о Боге. «Этот странный стенд недалеко от станции метро „Архитектора Бекетова“, — думал он, — „У твоего города есть будущее“. Почему я всегда читаю: „У твоего Господа есть будущее“? Это, видимо, неслучайно». И не только о Боге. Еще он думал: «Когда придет мой черед, главное — не умереть во сне. Надо сначала проснуться. Смерть во сне — дело неприятное и недостойное». Кроме того: «Вчера я начал смотреть „Апокалипсис сегодня“. Похоже, интересный фильм. Я так мало знал о группе „The Doors“. Оказывается, в группе был еще переводчик. Он синхронно с пением Моррисона проговаривал текст на русском. Это придавало группе сверхшаманское звучание, особенно для англоязычной публики». Как видите, мясник Василий был очень разноплановым человеком.
Купив в киоске сигареты, он отправился к своей основной цели — лоткам с картофелем.
— Добрый день, — поздоровался он с торговцем.
— Здравствуйте, с праздничком. — Ответил тот.
— И Вас также, — поздравил лоточника Василий, силясь припомнить, какой же сегодня праздник.
— Как обычно? — Спросил торговец.
— Ага.
Расплатившись и взвалив на плечи два мешка картошки, Василий покинул рынок в прекрасном расположении духа.
По пути домой я замечаю, что на месте заброшенного магазина, не функционировавшего уже несколько лет и служившего пристанищем бомжам, теперь находится мясная лавка. Я не очень внимателен, видимо, проглядел, когда же успели все отремонтировать. Что ж, это любопытно. Стоит заглянуть, в наше время глобализации уже практически перевелись все эти старые добрые мясные лавки, булочные, магазины «Овощи Фрукты» и тому подобные милые моему старомодному сердцу торговые точки.
Вхожу, вижу огромный аккуратный прилавок, на прилавке разложено мясо, также мясо подвешено к потолку. За прилавком — улыбающийся краснорожий мясник. В уголке стоит старенький магнитофон, звучит музыка группы «Агата Кристи». Приятное заведение, надо обязательно что-нибудь купить.
Пока я разглядываю ассортимент, входит еще один посетитель. У него готичный вид и безумные глаза. Посетитель достает из старенькой сумки полиэтиленовый пакет, в пакете лежат человеческие руки. Он молча протягивает упаковку с конечностями мяснику. Мясник некоторое время осматривает полученное, затем удивленно спрашивает:
— Никак на мужиков перешли? Руки мужские.
— Понимаете, — по-клоунски кривляясь, отвечает посетитель, — был неудачный вечер. Ни одной подходящей дамы, может, стоило подождать, но не хватает мне терпеливости, с детства страдаю.
— Что ж, как бы то ни было, для меня это не имеет значения. — Сурово отвечает мясник. — Получите. — Мясник вытаскивает из-под прилавка мешок с чем-то тяжелым внутри и протягивает его готичного вида мужчине. — И еще, позвольте спросить, Вы в церковь ходите?
— Захаживаю иногда, — кривясь, словно от зубной боли, отвечает посетитель и принимает мешок. Затем, с трудом взвалив ношу на плечи, уходит.
— Человечинкой приторговываете? — ехидно спрашиваю я Василия (а это именно он).
— Упаси Господи. — Крестится мясник. — За кого вы меня держит? Да как только язык у Вас повернулся?
— А что, позвольте поинтересоваться, все это значит?
— Значит, история такая. Понимаете, ныне у маньяков появилось новое веяние — расчленять трупы. Понимаете, капризы моды, разные культивируемые в их среде богомерзкие учения. И они, собаки, вместо того, чтобы предать хотя бы тело земле, бросали его на месте злодеяния. Не по-христиански это, мертвецов надобно хоронить. Тела несчастных жертв осквернялись прикосновениями грязных милицейских лап, разными там экспертизами. Но я нашел выход. Маньяки-расчленители, они народ убогий, к мирской жизни совершенно не приспособленный. У большинства нет нормальной работы, а у некоторых работы и вовсе нет, живут впроголодь. И деваться им некуда — забирают останки с собой, приходят ко мне. Я же меняю части их жертв на картошку. Полмешка за голову или конечность, мешок за туловище. Получив тела, хороню их согласно православным обычаям.
— Говорите, не по-христиански? А убивать и расчленять ни в чем не повинных людей, это по-божески?
— А что я могу поделать? — спокойно отвечает мясник. — Эти люди родились такими, их не переделать. На все воля Господа нашего, не мне их судить. Я не могу спасти несчастных людей, так пусть хоть будет им оказана помощь в упокоении. Делаю все, что в моих силах.
— Вы же могли бы уничтожить маньяков, они же приходят к Вам ничего не опасаясь, как к себе домой. И таким образом предотвратить их злодеяния.
— Нет, — грустно отвечает мясник, — не могу я убить человека. Совесть не позволяет.
— В чем-то ты прав, мясник. Хороший ты мужик. — Говорю я. — У меня для тебя есть одно предложение. Не знаю, согласишься ли, оно может показаться аморальным, но на самом деле все вовсе наоборот. — Думаю, этот человек может помочь делу Слэйда. Он многое понимает.
Глава 7
Кирилл Антонович работал директором мыловаренного завода. Он считал свою профессию, казалось бы, довольно скучную, переполненную обыденными заботами, лишенную в общем случае творческих черт, очень увлекательной и важной. Это было почти осуществление мечты его детства. Конечно, мечта была более глобальной, хотелось сделать всех людей чистыми. Чистота телесная по твердому убеждению нашего героя несла своему обладателю чистоту души, если бы можно было заставить все население планеты одновременно совершить омовение, общество стало бы идеальным, человечество вернуло бы себе рай. Вот о чем мечтал Кирилл в детские годы, отрешаясь под струями горячего душа, сбегая с уроков на речку, плескаясь в водах Черного моря во время летних каникул. Он, достаточно спокойный и приличный мальчик, почти никогда не дравшийся, не издевавшийся над более слабыми сверстниками, не прикасавшийся к алкоголю и сигаретам до совершеннолетия, на этой почве совершил единственный за школьные годы хулиганский поступок. Во время одного из уроков паренек прокрался в располагающийся на третьем этаже школы туалет, заткнул раковины и открыл краны. Он хотел добиться этим улучшения духовного состояния учителей и учащихся. Но не добился ничего. Вошедший в скором времени в уборную проблеваться вечно пьяный учитель физкультуры Павел Ильич, сделав свое дело, немного протрезвел, разобрался в происходящем и вернул умывальники в исходное состояние.
Повзрослев, Кирилл сменил свои взгляды на более приземленные, он рано женился, в скором времени стал отцом. Необходимость кормить семью заставило его сменить приоритеты. И, не смотря ни на что, что-то осталось в этом человеке от того юного мечтателя. Работа директором завода по производству мыла, приносившего людям средство очищения, давала почву для уверенности, что жизнь прожита не зря, но это, разумеется, не было пределом мечтаний. Периодически Кирилла Антоновича прорывало, и он хотел совершить нечто большее. В одно из таких мгновений он изобрел свое устройство для непрерывной подачи туалетной бумаги. И это сыграло впоследствии с ним злую шутку при обстоятельствах весьма необычных. Но обо всем по порядку.
В апартаментах Кирилла Антоновича была оборудована специальная система. Бумага в его уборной никогда не кончалась, специально нанятые рабочие следили за пополнением ее запасов, и посетитель туалета мог беспрепятственно использовать ровно столько бумаги, сколько ему необходимо. И вот в утро одного прекрасного дня Кирилл Антонович, насвистывая и думая об уехавших на несколько дней в гости к его теще жене и детях, пошел справить нужду. Облегчившись, он оторвал кусочек бумаги и подтер задницу. Затем еще кусочек, еще… Спустя минут пять он почувствовал неладное. Бумаги уже было израсходовано много, пришлось два раза пользоваться смывом, но пространство между ягодицами все также оставалось измазанным фекалиями. Еще спустя пять минут бесплодных попыток, хозяина квартиры обуял ужас. Но выйти из туалета с грязным задом наш герой не мог, он был крайне чистоплотен. Кроме того туалетной бумаги было предостаточно, рано или поздно должно же было все получиться. Он вновь и вновь с остервенением подтирал задницу, растер ее в кровь, безуспешно. В конце концов, сознание покинуло страдальца. Так ничего и не добившись, спустя три дня, несчастный Кирилл Антонович умер от голода, жажды и истощения глупой смертью на своем собственном унитазе.
Очнувшись, Кирилл Антонович обнаружил себя в огромном подвальном помещении. «Наверное, какой-то добрый человек помог мне, — подумал он, с ужасом вспоминая свои мучения на унитазе, — интересно, жопа чистая?» Подумав об этом, Кирилл вспомнил с улыбкой то удивление, что вызывал у него вопрос некоторых знакомых противоположного пола о чистоте их филейной части. По его глубокому убеждению, чтобы удостовериться в чем-то подобном, надо было немедленно снять как минимум брюки или юбку, а затем, пожалуй, и белье стянуть.
Вскоре мысли нашего героя переключились совсем на другое. Он себя очень странно чувствовал, создавалось впечатление, что кожа одеревенела. Спустя несколько мгновений, во время которых он продолжал самодиагностику, Кирилл Антонович закричал от ужаса. Он не дышал.
— Я мертв, Господи, я мертв! — Закричал несчастный. — Теперь я видимо стал вампиром и буду бродить среди ночи и пить кровь! Но что это за странный склеп?
— Это не склеп, успокойтесь, — сказал откуда-то сзади холодный насмешливый голос.
Вскочив на ноги, Кирилл Антонович узрел бледного молодого человека с испещренным шрамами лицом. За его спиной стояли еще люди, впрочем, приглядевшись, можно было удостовериться, что они лишь были некогда людьми, до момента своей смерти.
— Не волнуйтесь, Кирилл Антонович, Ваша душа упокоится, но несколько попозже. Мое имя Люций, кстати, — продолжал единственный из собравшихся, выглядевший живым, — во избежание глупых выходок предупреждаю, что сопротивление бесполезно, все присутствующие здесь на данный момент полностью в моей власти. Но обрекать кого-либо на вечное рабство я не намерен, придется лишь оказать мне небольшую услугу, и все будут свободны.
Среди нас собрались исключительно достойные люди, лучшие мужчины и дамы, умершие за последнее время. Художники, клоуны, паталогоанатомы-любители, серийные убийцы, поэты, революционеры. Аристократия, таких людей на кол не сажают, разве что в извращенных и аморальных государствах. Вам не придется всерьез утруждать себя, лишь поучаствуете в одном представлении. Затем все освободятся от нынешних тел и отправятся по местам будущего проживания. Я понимаю, что покойником быть неприятно, но придется немного потерпеть. Ради благого дела. Скучать не придется.
Я провожу время в столовой для работников Госпрома. Это одно из наиболее дешевых питейных заведений Харькова и публика здесь собирается самая разнообразная, за соседним столом могут оказаться, к примеру, подпольщики и гэбэшники, и никого это не удивит.
За соседним столом двое подвыпивших студентов ведут беседу о киноиндустрии, перебрасываясь фразами между приемами водки «Люботинн» и морковного салата. Один говорит:
— Символ фильмов Феллини — проститутка. Его произведения можно сказать стоят на границе между темным и светлым искусством, они показывают нам всю омерзительность обывательской жизни.
— Его искусство мне импонирует, — отвечает второй, — но у него есть существенный недостаток, как и у большей части искусства в целом. Люди творят красивые вещи, рассказывают хорошие истории, но дело в том, что они не жизненны. Ведь реальная жизнь не похожа на связное повествование, она полна сумбура.
Пол рядом с их столиком зацементирован. Странно наблюдать цементный прямоугольник где-то два метра на метр посреди старого привычного паркета. Этот изъян появился довольно недавно, создается впечатление, что на этом месте спрятан труп человека.
Компания за столом подобралась разношерстная, многих я едва знаю, некоторых не знаю вовсе. Один из них рассказывает трагикомическую историю своей любви к лягушкам:
— Я всю жизнь мечтал завести лягушку, — говорит он, играя игрушечной жабой.
— Так почему не завел? — Интересуюсь я. В конце концов, это ведь не такая и редкость, можно приобрести в любом зоомагазине. Немало людей их держат, это же не рак, к примеру.
— Не, моя мама этого не потерпит, — трагически констатирует мой собеседник, — завела тупую кошку. Ее шугнешь — под диван сразу, а дырка маленькая, так головой о диван бьется, до того тупая.
Да, действительно, такой глупой кошки я в жизни не встречал. Этот чувак, пожалуй, наиболее достойный из моих сегодняшних случайных соседей по столу, я его имя сразу запомнил — Наводка. Вот пьяные женщины разговаривают о ролевых играх. Рядом сидит в стельку пьяный мужик, он плюет на стол, думая, что тем самым выражает протест против общества. Этот человек в повседневной жизни воплощает собой полное неверие в светлое будущее. Но сейчас он обвиняет в этом других. У меня в последнее время слишком много знакомств. Это ужасно скучно. Какой интерес слушать истории о том, как кто-то работал в музее, или узнавать чье-то мнение о творчестве Боба Дилана? Я даже не запоминаю их имен.
Тем временем Наводка продолжает свой рассказ, он повествует о пойманной некогда жабе:
— Поймал ее, она вся черная, в бородавках. Берешь ее — она от страха ссытся. Потом отпустишь, опять схватишь — опять ссытся. Такая прикольная, — рассказчик мечтательно вздыхает.
Мои мысли все удаляются от этого места. Я размышляю о том, что в детстве, когда я еще думал, что чем давать обслуге на чай, проще просто дать ей пакетик чаю, я мечтал сочинить такое стихотворение, в котором строки рифмовались бы при переводе на любой язык. Это бы было совершенное произведение искусства. Теперь я вырос, и хоть, искренне надеюсь, так и не повзрослел, осознал, что ничего не получится. Вообще говоря, наиболее совершенное из созданных человечеством произведений — «Шоу Бенни Хилла». Конечно, в этой программе заранее ясно, что вот, к примеру, девушке задерут юбку, а когда герой снимет ремень, у него упадут штаны, но в мире пока так и не создано ничего более смешного. А похлопывание старичка по лысине — это вообще шутка века. И не важно, что шутки повторяются, это нисколечко не ослабляет эффект. Как бы то ни было, главное — не взрослеть, ведь взрослые люди не способны на творчество. Лучше уж развивать в себе детство.
Я отрываюсь от размышлений и обнаруживаю, что за столом больше никого нет, кроме меня. Вероятно, они пошли курить в коридор. Это, впрочем, совершенно не важно, так как мне пора идти. Джим Слэйд сегодня что-то устраивает на площади, какое-то представление, надо поглядеть.
Площадь переполнена людьми. Не уверен, что такая давка наблюдалась даже на день города или в первый день так называемой «Оранжевой революции». За три дня до события плакаты, изготовленные Джимом, были расклеены по всему городу. Надпись была сделана золотым по красному, в темноте буквы светились. Она гласила: «Вниманию всех граждан и подданных. На площади свободы незабываемое шоу Джима и Люция. Предсказание будущего, армия мертвецов, венец праздника — показательная казнь через четвертование. Приходите, не пожалеете. Такого вы еще не видели». Вы можете подумать, что немного людей в здравом уме поверят в подобное. Но был какой-то непередаваемый магнетизм в этих словах, в этих плакатах. Ажиотаж поднялся. Неведомая сила подняла толпу насмешников и привела на площадь.
Я подмечаю отсутствие милицейских кордонов, это удивляет почему-то даже больше, чем другие необычные обстоятельства. Сцена — добротное деревянное сооружение, просто и со вкусом. На переднем плане Джим и Люций, они с величественным видом стоят по левую и правую сторону от единственного микрофона. Сцену окружают воины в латах с лицами покойников. Присматриваясь, понимаю, что это действительно мертвецы. Некоторых я знаю. Выглядят они довольно величественно, даже те двое, что с клоунскими носами, намазанными белилами лицами и в клоунских костюмах под латами. За спиной Джима и его друга весьма любопытное сооружение, напоминающее гильотину, но это не совсем гильотина. Ну, конечно же! Это аппарат для четвертования. Человек ложится на помост и разрезается на четыре части крестовидным лезвием. Рядом с машиной смерти пристроился палач, он в маске, все как положено. Люций подходит к микрофону и берет слово:
— Разумеется, размах нашего шоу был несколько нами преувеличен. — Пауза. Толпа начинает переговариваться, свистеть, улюлюкать. Люций щелкает пальцами, и шум затихает, он продолжает.
— Вы можете сказать, что наших мертвецов явно слишком мало, чтобы гордо именовать их армией. Но мы кого ни попадя не берем, дело не в количестве. Только лучшие из лучших. Если кто не верит, может собрать отряд и сразиться с ними. Желающие есть? — Его холодный взгляд обозревает толпу. Продолжается это лишь несколько секунд, но создается впечатление, что он заглянул в душу каждому из присутствующих. Уникальный случай наблюдать несколько десятков тысяч людей, собравшихся вместе и не издающих ни звука.