Бросок кобры Леонов Николай
На столе перед Крячко лежали записи, но он говорил, не заглядывая в бумаги:
– Наблюдение за Аляшиным ведется на трех машинах, но не одновременно, а попеременно. Владельцы двух машин установлены, третья – двадцать четвертая «Волга» стоит в гараже, обслуживающем депутатский корпус, ни за кем персонально не закреплена. Наблюдение ведут посменно семь человек. Я наружное наблюдение с Аляшина снял, выставил за неким Рзаевым Назим Баба-оглы, судя по всему, он старший, прописан в Москве, ночует последние два дня в гостинице «Минск». Есть основание полагать, что у него в гостинице знакомая женщина. Группа интернациональная, кроме азербайджанцев, в нее входят узбек, казах, грузин и трое русских. Личности устанавливаются.
Отмечено, наблюдаемый Аляшин часто пользуется телефоном-автоматом, что для москвича – явление нетипичное. Автоматов исправных мало. Пожалуй, на сегодня все, Лев Иванович.
– Каковы твои соображения? – спросил Гуров.
– Мы имеем дело с группировкой, – ответил Крячко. – Размер ее сейчас определить трудно, но три машины и семь человек – не кот чихнул. В отношении участия в работе лиц разной национальности я помолчу, так как своего мнения не имею. Это странно, но не более того.
– А если нам попросить помощи у контрразведки?
– С каких пор ты возлюбил данную организацию? – Крячко смотрел недоуменно.
– Их не обязательно любить, достаточно верить. Можно обратиться к Паше Кулагину, он год назад получил отдел, которым некогда руководил Ильин. Год – срок солидный. Павел наверняка подобрал надежных парней. Группа разноплеменная, одна из машин – из гаража Госдумы, сильно попахивает коррупцией.
– Обратиться напрямую к Кулагину ты вправе, но он без санкции сверху решение принять не может. Значит, придется подключить Петра Николаевича, а то и кого-нибудь из замов, и река выйдет из берегов.
– А может, это и к лучшему?
Обычно Крячко понимал друга с полуслова, но случалось, не понимал и после долгих размышлений. Существует избитая истина: чем дольше преступник не знает, что начался его розыск, тем больше шансов на успех. Также известно, чем выше уровень задействованных в деле генералов, тем скорее происходит утечка информации. И дело не в том, что генералы хуже полковников оберегают секреты, а в том, что генералов обслуживает большее количество людей. Если делом занимается главк, это одно количество чиновников, машинисток и помощников, которые оказываются в курсе дела, если же в работу включается заместитель министра, то о работе знает его аппарат, и от этого никуда не денешься. Замминистра не печатает на машинке, не регистрирует входящие и исходящие документы. Когда проводится широкомасштабная операция, десятки людей передают друг другу совершенно секретные документы, все молчат, но все о происходящем знают. Министерство затихает и бережно хранит секрет Полишинеля.
Крячко прекрасно знал: если Гуров ведет секретную разработку, то даже на имя Орлова не пишет секретных бумаг, таким образом, отсекая даже Верочку с ее книгой входящих и исходящих. До окончания операции все новости и планы сообщаются устно, лишь позже оформляются соответствующим образом. Начать переписку с контрразведкой, значит, выпустить информацию из рук.
– К лучшему? – повторил Крячко, глядя недоуменно. – Я тебя не понимаю.
– Мы исходим из того, что в криминальной среде создано новообразование по взиманию долгов и устранению, проще выражаясь, убийству лиц неугодных. Как ты представляешь, Станислав, какой уровень чиновников привлечен к работе такого «бюро»?
– Мы с тобой обсуждали вопрос. Координатор и три зама, не контактирующих между собой, каждый имеет криминальный окрас и ведет свое направление.
– Верно, но таково положение лишь на заключительной стадии, когда боевики берутся за автоматы. Но ведь прежде наверняка используются легальные способы давления. Беру названия с потолка. Допустим, некая Главнефть не может получить долги с крупного банка или наоборот. Кредитор обращается не в арбитраж, где ждут его многомесячные мучения и обесценивание долга, обращается в новоявленное «бюро». Что же, по-твоему, оговорив стоимость услуг, «бюро» высылает мордоворотов? Начинает стрелять, взрывать машины и двери? Ничего подобного. По своим каналам, через своих людей обращается к соответствующему министру либо в аппарат Президента, руководителю депутатской фракции или главе данной администрации.
– Но мы здесь при чем? – Крячко уже догадывался, но натурально изобразил недоумение.
– Должнику перекрывают кислород, один не получает сырье, другому отказывают в кредите, в большинстве случаев этого оказывается достаточно, должники расплачиваются. Но случается, что человек упрям либо самонадеян, предпочитает закрыть лавочку и, не заплатив долги, скрыться. Тогда начинается прессинг, прямое физическое воздействие вплоть до уничтожения.
– И если мы преступников берем, то волна жалоб катится обратно, наверх.
– Верно. Министр не знает, что его используют криминальные структуры. Причем он не знает лишь потому, что знать об этом не хочет. Опытный руководитель всегда понимает, какая бумага миновала чиновничьи рифы и не лежала в километровой очереди. Министр все отлично понимает, но действует в рамках закона и спит спокойно. За то, что министр не вникает в бюрократические сложности и создает для кого-то условия наибольшего благоприятствования, его собственная дача тоже строится особым способом.
– Я тоже не хочу все это знать! – вспылил Крячко. – Ответь мне по-простому, почему ты хочешь, чтобы о нашей работе знали люди, которым знать не положено?
– Потому, Станислав, что если мы не заручимся поддержкой прессы, то, кроме боевиков-исполнителей, нам никого тронуть не позволят.
– Ты что же, собираешься общаться с корреспондентами?
– Зачем? – удивился Гуров. – Мы лишь упустим информацию, газеты и телевидение сами раскопают, начнется кампания по разоблачению политиками друг друга. И так просто расследование уже не прикроешь.
– И на хрена козе баян?
– А без баяна нечего и ввязываться.
– И не ввязывайся, мы уголовный розыск.
– Петр приказал, я согласился работать, считай, поезд уже двинулся.
– Если ты все предвидел, то напрасно согласился, – резко сказал Крячко.
– Почему ты осуждаешь меня, а не генерала? Когда Петр решал начать розыск новообразования, то прекрасно отдавал отчет, какую волну поднимет.
– Значит, мы ввязываемся в большую политику? Дерьмовое дело, Лев Иванович.
– Отвечу тебе избитой фразой, Станислав. Родину не выбирают, мы с тобой родились в России. И коррупция у нас такая, какая есть. Мы либо деремся, либо увольняемся.
– Уже проходили. – Крячко тяжело вздохнул и матерно выругался.
Наружное наблюдение переключилось с Аляшина на его преследователей. По забитым машинами улицам следовали друг за другом «Мерседес» с Аляшиным, «Волга» с двумя кавказцами и двумя русскими парнями, «Волга» наружного наблюдения, «Жигули» ГАИ, в которых вместе с инспектором находился и полковник Крячко, и, то обгоняя всех, то пристраиваясь в хвосте, ехал Гуров в своем «Пежо».
Когда Аляшин выехал с Садового кольца на проспект Мира, Гуров поднес к губам рацию и сказал:
– Станислав, начинай.
– Понял, – ответил Крячко. «Жигуленок» ГАИ поравнялся с «Волгой» преследователей, замигал правым поворотом, инспектор опустил боковое стекло, махнул жезлом, приказывая остановиться.
Водитель «Волги» взглянул на инспектора ГАИ недоуменно, затем повернулся к сидевшему рядом Назиму Рзаеву, сказал:
– Придется тормозить, не отстанут.
Тот не ответил, лишь проводил взглядом удалявшийся «Мерседес» Аляшина и не обратил внимания на «Пежо» с Гуровым, который следовал за «мерсом».
– В чем дело? – грубо спросил Рзаев у инспектора, который, не обращая на пассажира внимания, обратился к водителю, представился, сухо сказал:
– Права, техпаспорт.
– Я ничего не нарушал, командир. – Водитель протянул документы. – Обслуживаю депутатский корпус.
– Здравствуйте, – сказал Крячко, подходя к машине с другой стороны, спросил у Рзаева: – Извините, вы депутат Думы?
– Я человек!
– Извините, в машине присутствует депутат Думы? – спросил Крячко. – Нет? Прошу всех предъявить документы.
– Ты кто такой? – вспылил Рзаев.
Сидевший на заднем сиденье русский парень ткнул узбека в бок, протянул Крячко свой паспорт, спросил:
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. – Крячко положил паспорт в карман. – Проедем в отделение, я объясню. А вы пока втолкуйте своему темпераментному товарищу, что в Москве не принято так разговаривать с сотрудником милиции.
– Вы в штатском.
– В отделении я предъявлю свои документы, поверьте, вам мало не покажется, – ответил Крячко.
Инспектор забрал у водителя права и техпаспорт, сказал:
– Перейдите в нашу машину, «Волгу» поведу я сам.
– Знал, что этим кончится. – Водитель направился к машине ГАИ.
После того как «Волгу» преследователей остановили, Гуров догнал «мерс» Аляшина, посигналил, показал в окно жезл ГАИ. Аляшин припарковался, Гуров сел рядом, предъявил удостоверение, сказал:
– Борис Федорович, вы ведете себя, мягко выражаясь, неосторожно, нам необходимо поговорить. Подъезжайте на Житную к министерству, я буду вас ждать у центрального входа.
– А в чем, собственно, дело? – спросил было Аляшин, потупился. – Хорошо, хорошо, еду.
В кабинете Гуров снял плащ, указал Аляшину на стул.
– Раздевайтесь, Борис Федорович, присаживайтесь, разговор предстоит неприятный.
– Снова о брате? – Аляшин тоже стянул с себя куртку, сел. – Убили Анатолия, убили. И я не знаю, кто и за что убил. Я это говорил в прокуратуре десятки раз. Что вы от меня хотите?
Гуров смотрел на Аляшина, морщился, молчал.
– Думаете, я молчать не умею и у меня нервы не в порядке? Хватит, меня мучили в прокуратуре! На ваши вопросы я отвечать отказываюсь!
– Тяжелый случай, – сказал негромко, как бы себе, Гуров. – Полагаю, в вашем поколении клинические дураки перевелись. Скажите еще, что будете жаловаться прокурору.
– Говорить не буду, пожалуюсь обязательно. Зря я поехал добровольно, надо было вас послать куда подальше.
– Действительно, жаль. – Гуров кивнул, оглядел полную рыхлую фигуру парня, которому, наверное, не было и тридцати. – Окажи вы сопротивление, я с таким удовольствием набил бы вам морду. Хватит дурака валять, может, у вас времени невпроворот, у меня ограничено.
Гуров редко разговаривал прямолинейно, тем более грубо, но что-то в сидевшем рядом парне крайне раздражало, и сыщик распустился, ему стало стыдно. Он прекрасно видел, что бравада, с которой держался Аляшин, лишь дешевый блеф, на самом деле парень растерян и сильно трусит.
– Хорошо. – Гуров достал сигареты, предложил Аляшину закурить, но тот отказался. – Я извиняюсь, что позволил себе говорить в подобном тоне. Начнем сначала, от печки. Вашего старшего брата Анатолия Федоровича Аляшина расстреляли из автомата. Человека не расстреливают случайно, по ошибке, пьянке или сгоряча. Банк, которым руководил ваш брат, разорился, оказался несостоятельным должником. Верно?
– Я член правления, но это чистая фикция. Я никогда ничего не решал, лишь выполнял отдельные поручения брата. – Аляшин передумал и взял из лежавшей на столе пачки сигарету, закурил.
– Вам неизвестно, чтобы с брата требовали срочно вернуть деньги, угрожали?
– Как это неизвестно? – возмутился Аляшин. – Постоянно требовали и угрожали!
– После смерти брата его наследником являетесь вы? Насколько велика задолженность банка и собираетесь ли вы ее выплачивать?
– Это зависит от того, поддержит ли нас Центробанк и расплатятся ли с нами должники.
Гуров понял, что вновь ведет разговор неверно. Сыщик ничего не понимал в банковском деле.
– Я в вашем деле не разбираюсь. – Гуров тоже закурил, выдержал паузу. – Я знаю, что вам выставлены определенные условия. Вы способны их удовлетворить и вообще собираетесь это делать?
– Я уже сказал, что погашение долгов зависит не от меня.
– Однако ваши кредиторы считают иначе, и вы прекрасно об этом знаете.
– Ерунда, ничего я не знаю.
– Судя по материалам, которыми располагаю я, вас убьют в ближайшее время, – безразлично ответил Гуров. – Счет идет на дни.
– Откуда? – Аляшин поперхнулся, вытер лицо платком. – Вы ошибаетесь. Кредиторам моя смерть невыгодна.
– Я тоже так считаю, но у них другая точка зрения. – Гуров выложил на стол фотографии, сделанные наружным наблюдением. – Вам знакомы эти люди?
Шанс на то, что Аляшин узнает кого-либо из преследователей, был минимальным, но иного способа разговорить парня Гуров не видел. Аляшин рассматривал фотографии внимательно, перекладывая их, смотрел одну и ту же фотографию повторно. Явно, что он кого-то узнал и тянул время, обдумывая ответ.
– Я не понимаю, какой смысл убивать должника, ведь с покойника точно ничего не получишь, – задумчиво произнес Гуров. – Когда убили вашего брата, то припугнули вас, рассчитывали, что вы с выплатой долгов поторопитесь. На что вы рассчитываете, какую цель преследуют ваши кредиторы, мне непонятно. Либо вы с нами откровенны и мы сотрудничаем, либо я от дела устраняюсь, вы решаете свои проблемы единолично. Скажу, ваши шансы остаться в живых я расцениваю как один к ста. Не будьте наивны, выехать из страны вам никто не позволит. Я имею в виду не милицию и пограничный контроль.
Глава 3
Боря Гай родился в пятьдесят пятом году в центре старой Москвы, точнее, на Гоголевском бульваре, который начинался на Арбатской площади и заканчивался у метро «Кропоткинская». Борис был единственным ребенком в обеспеченной семье, занимавшей трехкомнатную квартиру, в те годы она считалась роскошной, в старом, но удивительно прочном доме.
Дом построил крупный промышленник, сдавал квартиры богатым людям, которые и проживали в доме, пока не пришли большевики. Хозяин дома, жильцы, как и старинная мебель, ковер с парадной лестницы, швейцар и прочие атрибуты благополучной жизни исчезли в неизвестном направлении. Впрочем, направление еще можно было угадать. Кто-то успел уехать на Запад, примерно половина обитателей погибла в гражданскую войну и в годы борьбы с врагами революции, остальные расселялись за Уралом: известно, Россия – страна огромная.
В доме устроили нормальное общежитие. Отец Бориса родился в маленькой комнатке, в которой некогда жила прислуга. Петр Иванович, так звали отца, был сыном врага народа, но «враг» был человеком высокообразованным, инженером, работал в машиностроении, потому его не уничтожили, а использовали по прямому назначению, то есть дед Бориса работал инженером, но за колючей проволокой. Известно, что и большевики, и фашисты не любили коммунистов и евреев и всячески их изничтожали. Однако при обоих режимах существовало понятие «полезный». Так вот, дед Бориса был полезный враг народа, дожил до реабилитации и вскоре после рождения внука скончался.
В период «оттепели», когда и родился Борис, его отец неожиданно оказался на волне, которая забросила его сначала на комсомольскую, затем на партийную работу. Отец Бориса был для партии человеком незаменимым. Пунктуальный, аккуратный, лишенный всякого самолюбия и тщеславия, он знал свое место: смотрел с обожанием вверх и с пренебрежением вниз. Не отличаясь большим умом, был все же весьма неглуп. Петр Гай служил не за страх, а за совесть, биографией репрессированного отца никогда не козырял и считал его реабилитацию заслугой партии.
Мать Бориса, в молодости деревенская красавица, попала в Москву с Казанского вокзала, имея аттестат зрелости, устроилась на стройку, благодаря броской внешности не лазила на строительные леса, а выписывала наряды и кокетничала с бригадирами. Настасья Ивановна мечтала выйти замуж за москвича. Родня Насти была из тамбовской глухомани, девушка была типичной деревенской красавицей – черноброва, голубоглаза, с ярким румянцем и русой косой. Неизвестно, то ли бабка наблудила, а может, и прабабка, только Настя при красе и внешней простоте отличалась умом, деликатностью, а с годами внешность женщины утончилась, появилось внутреннее благородство.
И если женились деревенская девица и коренной москвич с Арбата, то, когда сын подрос, роли в семье поменялись. Отец – типичный партаппаратчик, а мать – преподавательница английского языка, красивая женщина, читавшая Шекспира в подлиннике и смотревшая на мужа если не свысока, то с определенной долей сострадания.
Борис рос ни папин, ни мамин, сам по себе, как росло множество городских мальчишек. Среднего роста, фигурой крепок, лицом русский – проявились дед с бабкой по материнской линии. Увлекался спортом, музыкой, девушками, учился, чтобы не приставали. Борис ни в чем не добился заметных успехов, имел третий разряд по легкой атлетике и боксу, играл на гитаре под модного в те годы Окуджаву, позже Высоцкого, спиртного не любил, но выпить мог, близких друзей у него не было, а приятелей и подруг так навалом.
Когда Борис закончил школу, отец уже работал в ЦК на Старой площади. И хотя Петр Иванович Гай был лишь рядовым инструктором, кто помнит те годы, знает, самый рядовой в ЦК был Большим Человеком. В доме на Гоголевском проводили реконструкцию, общие квартиры расселяли, Петр Иванович не захотел ехать в новостройку и получил реконструированную трехкомнатную квартиру в своем доме.
Комната Бориса располагалась слева от входа, а родительские апартаменты – в глубине квартиры, так что подросший парень получил определенную самостоятельность. Он без блата и особых усилий поступил на юрфак университета, зажил обычной студенческой жизнью: семестр гуляем, в сессию вкалываем. Рос он достаточно аполитичным, но общение с отцом и его сослуживцами развивало в парне глухую неприязнь к партии. Парень он был неглупый и современный, достаточно циничный и чувств своих никак не проявлял, состоял в комсомоле, голосовал как надо, кого следовало поддерживал, инициативой, как и отец, не блистал. Лишь к двадцати годам в Борисе начала проявляться индивидуальность, выяснилось, что он незаурядный психолог, любит власть и деньги. Известно, что последними пристрастиями обладают большинство мужчин. Природа наградила его незаурядной наблюдательностью, пониманием окружающих его людей – качеством, редким для молодого человека. Борис остро ощущал, что все люди разные, у каждого слабака есть сильные стороны, а признанный лидер обязательно обладает слабостями.
Он часами слушал разговоры отца с сослуживцами, партийные «руководители» относились к парню иронически-покровительственно, порой шутили: мол, ты, Борис, слушай, учись уму-разуму, особо не лезь, у нас умных не любят. Вот закончишь свой ликбез, возьмем тебя к себе, будешь умным, станешь сильным, получишь власть. А власть не у лидера, он лишь игрушка в руках «серых кардиналов». Настоящая власть у среднего звена, людей средних, не гордых, но с большими связями. Борис согласно кивал, но неизменно про себя добавлял: и богатых. Ваши машины, дачи и спецпайки в один прекрасный день заберут, а хорошо пристроенные деньги останутся.
Заметьте, Борис Гай рассуждал так в начале восьмидесятых, когда ни о Горбачеве, ни тем более о перестройке никто и не слышал, даже представить себе ничего подобного не мог. Он обладал интуитивным чувством предвидения и много позже, оглядываясь назад, многие, причем решающие, поступки в своей жизни объяснить не мог.
Так, после окончания университета друг отца пригласил его на работу в ЦК. Многие о райкоме партии, не говоря уж о горкоме, лишь мечтали, а Борис Гай от столь лестного предложения отказался, заявил, что не дорос, и остался в аспирантуре. Он уже тогда отлично понимал, что сам по себе кандидат юридических наук лишь пустой звук. Гай желал стать помощником Большого Человека. А вот для должности помощника связи отца и научное звание – сочетание выигрышное. Молодого кандидата взяли на работу в ХОЗУ Совета Министров РСФСР, это была не большая, но очень хлебная должность. Борис Гай не подписывал бумаг, по которым распределялись материальные блага, он стоял у окошечка, через которое данные блага непосредственно выдавались. И тут неоценимым качеством оказалось его понимание людей, чутье, кто конкретно из получателей стоит на ступеньку ниже, но находится на эскалаторе, идущем вверх, а кто хотя и выше, но его лесенка ползет вниз. Он стал обрастать нужными связями, получать подарки, обогащаться. Начальство быстро заметило безошибочное чутье молодого чиновника, Бориса стали приглашать в кабинеты, где решался вопрос, какое прошение подписать, а какое отложить. Вскоре Гаю предложили небольшую госдачу, хотя по должности ничего подобного ему не полагалось. К всеобщему удивлению, Борис от предложения отказался, мотивируя отказ тем, что этой привилегии не заслужил, да и вызывать зависть у коллег не желает. Взамен он получил участок в престижной зоне и разрешение на строительство дачи за свой счет. Через два года, как раз к тридцатилетию Бориса, дача была построена. Строительное управление имело некоторое преимущество в получении дефицитных материалов, потому для молодого «хозяина» расстаралось, за счет экономии на участке построили и гараж, и баню.
Сегодня такой собственностью никого не удивишь, скорее вызовешь лишь насмешку, но десять лет назад времена и размах были иными.
Мать относилась к деятельности сына насмешливо, даже презрительно, подшучивая, что Борис пошел в деда по ее, материнской, линии, стал накопителем. Она работала в МИДе переводчиком, сопровождала делегации, отдаляясь все дальше не только от своих деревенских корней, но и от России и постепенно становясь иностранкой. Отцу Бориса катил шестой десяток, человек с ужасом думал о пенсии и смотрел на сына с надеждой и благоговением.
Перестройка еще не началась, но деловые люди, которых еще вчера считали уголовниками, начали поднимать головы, даже всплывать на поверхность. Характер Бориса Гая к этому времени уже полностью сформировался. Образованный, что более важно, умный и спокойный, он выделялся среди сверстников солидной неторопливостью и рассудительностью. Он не стремился немедленно оторвать кусок пожирнее, за что пользовался уважением не только людей деловых, но и матерых партаппаратчиков, которые чувствовали приближение времени нового, неожиданного, нервничали, не могли найти себе места.
Умер последний из могикан – Андропов, вскоре на трон поднялся Горбачев, началась перестройка, которая кончилась тем, чем кончилась. На трон России в окружении опричников поднялся царь Борис.
Нас же интересует судьба одного человека, а именно Бориса Петровича Гая, которому в наступившем году стукнуло сорок. Пять лет он лавировал между навалившимися новыми русскими, меняющимися министрами и удерживавшимися на плаву партаппаратчиками. Несмотря на свое чутье, Борис не знал, к какому берегу пристать, жизнь и ситуации менялись слишком быстро. Партия рассыпалась, даже незыблемый КГБ раскололся, создались группировки, враждовавшие между собой. Опыт подсказывал Борису: главное, ни от кого не зависеть безраздельно. Нельзя, особенно сегодня, складывать все яйца в одну корзинку. Он не завидовал приятелям, а точнее, знакомым, ставшим в короткий срок миллионерами. Россия всегда была державой с сильной централизованной властью и всемогущим полицейским аппаратом. Куда бы нас ни бросало, рассуждал он, как бы ни заносило, но в конце концов мы встанем на якорь. И тогда миллионы конфискуют, хозяев посадят либо разметают по всему свету. Борис имел возможность присосаться к нефтепроводу, но не повезло, подельники поторопились, многим пришлось уехать, их место заняли люди незнакомые. Но он успел сделать несколько крупных глотков, открыл счет в далеком банке и решил временно о нем забыть. Были люди, которые его хорошо знали, с мнением Бориса Гая считались и периодически обращались за советом. Тут выяснилось, что он способен помочь не только советом, но и участвовать в переговорах сторон и, в отличие от арбитража, быстро находить решение, устраивающее спорящие, а то и враждующие стороны. Гай нашел себе крышу в виде международного концерна, где числился рядовым адвокатом. Подавляющее большинство сотрудников не обращали на Бориса Гая внимания, не принимали чиновника всерьез, что его вполне устраивало. Комиссионные он получал из рук в руки, налогов не платил, жил спокойно. Об истинной роли Гая знали лишь председатель и еще один член правления. Однажды случилось непредвиденное: надежный партнер концерна задолжал несколько миллионов долларов и оказался на грани банкротства. Гая пригласили в главный кабинет и разъяснили ситуацию, задав совершенно новый вопрос: «Что делать?» Борис ответить не мог, попросил два дня на раздумья и поехал к должнику в загородную резиденцию.
Переговоры продолжались больше суток с небольшими перерывами на сон и еду. И соломоново решение было найдено. В любой цивилизованной стране такая махинация была бы разоблачена мгновенно, в России она прошла спокойно. Правда, закончилась для одной из сторон трагически, но виной тому был случай, который и поднял авторитет Бориса Гая на огромную высоту. Задумано мошенничество было безумно просто. Чем проще и масштабнее в России мошенничество, тем оно успешнее. Вспомните рекламу МММ, убедитесь сами.
Концерн, которому грозило банкротство, перечислил всю наличность на счета хозяев Бориса Гая, естественно, не забывая его самого. После чего должник обращается в Центробанк с просьбой о крупном займе. Получив отказ, объявляет о своей несостоятельности. Миллионы мелких вкладчиков остаются без штанов, а когда банкротство юридически оформляется, добычу делят.
Все развивалось по сценарию, когда в одно ненастное утро председателя-банкира взорвали в его собственной машине. И что следует отметить особо, взрывом и последующим пожаром была уничтожена вся документация о сделке между двумя концернами. И кто из людей, посвященных в операцию, поверит, что Борис Гай в происшедшем не виноват и вообще не имеет к взрыву никакого отношения? Никто не поверит и правильно сделает. Самое смешное, если над смертью одного человека и горем других можно смеяться, что Борис Петрович Гай киллеров не нанимал и о происшедшем узнал из газет.
Руки Бориса Гая были чисты, с совестью он всегда жил в мире, а уж в данном случае тем более. На работу он не вышел, решил выждать, сказался больным. Через день позвонил хозяин, да не соединился через секретаря, набрал номер лично.
– Как здоровье, дорогой Борис Петрович? – осведомился он вежливо, но Гай почувствовал в голосе шефа напряжение.
«Шеф уверен, что партнера замочили по моему указанию», – понял Гай и, выдержав паузу, ответил:
– Врачи говорят, что гипертонический криз, а я так просто хреново себя чувствую, слабость. Скоро оклемаюсь.
– Ты слышал, какое несчастье произошло?
– В «МК» прочитал. Ужас. Сегодня финансист, словно минер, может ошибиться только раз. Шеф, вы бы подъехали ко мне вечерком, есть о чем поговорить. Мать за бугром, отец на даче, я один.
Председатель молчал, он ждал чего-то подобного, однако прямое предложение приехать было слишком нахальным.
– Не поймите меня превратно, – вкрадчиво произнес Гай, – поговорить нам необходимо. Если мы засядем в вашем кабинете, начнутся ненужные разговоры. Мы можем вместе пойти куда-нибудь пообедать, но если нас увидят, а Москва ведь большая деревня, примут за заговорщиков. Когда начальник посещает заболевшего сотрудника…
– Да-да, конечно, – перебил шеф. – Часиков в семь. Вы ведь живете на Бульварном кольце?
Гай продиктовал адрес. Готовясь принимать высокого гостя, Борис вытер пыль в гостиной, достал сервиз, привезенный матерью из-за рубежа, приготовил отменный ужин и почувствовал прилив сил. Почему-то вспомнился Жорж Дюруа Мопассана. Казалось бы, между ним, Борисом Гаем, и красавцем авантюристом не было ничего общего. Он попытался вспомнить имя патрона литературного героя, не вспомнил и переключился на предстоящий разговор. Тщеславие и жажда власти, присущие Гаю последние годы, таившиеся в глубине души, рвались наружу, но он твердо знал, что необходимо их обуздать.
Шеф, человек пунктуальный, приехал ровно в семь, сдержанно поздоровался, осмотрел квартиру, сказал:
– Было время, строили на века, правильно сделали, что не переехали в новостройку. Отец еще служит или уже на отдыхе?
– Консультант в одной фирме по торговле недвижимостью. – Борис проводил гостя в ванную вымыть руки, пригласил к столу.
Они оба не пили, но хозяин налил две рюмки водки, поднял свою, вздохнул:
– Помянем раба божьего, он был неплохим человеком и хорошим партнером. – Гай выпил, чувствуя на себе цепкий взгляд шефа, сделал себе бутерброд с икрой, спросил: – Как будем жить дальше?
Наступил решающий момент, многое зависело от первых слов шефа. Если он молча признает, что, сохранив капиталы корпорации, Гай предстает уже в новом качестве – одно. Если хозяин прикинется недоумком, то разговор предстоит тяжелый. Гай выигрышную позицию отдавать не собирался. Хотя, как конкретно реализовать случайно полученное преимущество, он толком не знал.
– Какие будут предложения? Я готов тебя выслушать.
И, хотя ответ был самый естественный, Гай взбеленился, звякнул ножом по тарелке, взглянул на хозяина вызывающе.
– Я сумел сократить предстоящие убытки почти на три четверти, – произнес он тихо, но четко выговаривая слова, что придавало им особую значимость. – Несчастный случай. – Гай не был ни актером, ни режиссером, пауза получилась случайной, но оказалась зловещей. – Несчастный случай, – повторил Гай, невольно усиливая произведенный эффект, – сильно изменил ситуацию, и вы лично стали богаче на миллион долларов.
– Восемьсот пятьдесят тысяч, – поправил шеф и отер вспотевший лоб. – Богатеть за счет человеческой жизни безнравственно, но я не могу эти деньги даже отдать на погашение долгов погибшего. Это вызовет ненужные разговоры. Нервы у кого-то из кредиторов не выдержали– и вот… – Он развел руками.
Тут Гай сделал импровизированный, но очень сильный ход. Он встал, широко перекрестился, сказал:
– Все под богом ходим, – и вновь перекрестился.
Шеф побледнел и воскликнул:
– Но я действительно не могу вернуть деньги, ведь о нашей договоренности никто не знал! Началось следствие, я в стороне, так как погибший свои долги нашей фирме перед смертью погасил. Зачем же мне высовываться, объясняться, более того, признаваться в нелегальной сделке?
Гай понял, что полностью завладел инициативой, и на глупые вопросы отвечать не собирался. Он налил по второй, чокнулся с рюмкой гостя, сказал:
– Выпьем за живых, пожелаем им удачи. – Гай не собирался угрожать, все получилось само собой. Он говорил то, что подсказывал ему внутренний голос.
– Твое здоровье! – Шеф пытался ответить вызывающе, но голос подвел, дрогнул, получилось довольно комично.
– Выпьем и за мое, здоровье никому не вредит. – Гай решил прояснить ситуацию, продолжал: – У меня были расходы, а на согласование с вами времени не было.
– Сколько?
– Двести тысяч. Нужны наличные, у моих кредиторов нет счета в банке. Да и, сами понимаете, сегодня засвечивать такие выплаты опасно, могут понять неправильно.
– Хорошо, я распоряжусь.
– Не годится, вы выпишите деньги на свое имя и передадите мне из рук в руки, – Гай уже открыто диктовал условия. И хотя впрямую об убийстве не было сказано ни слова, получалось, что Гай признавал: в ликвидации партнера он принимал непосредственное участие.
О делах говорить перестали, начали обсуждать политические новости и, конечно, предстоящие выборы в Думу. Шеф сказал, что ему предложили выдвинуть свою кандидатуру, но, кто конкретно предложил, не назвал. Гай ответил, что дело это муторное, требующее больших затрат, как материальных, так и физических.
Он убрал тарелки из-под горячего, принес кофе и коньяк и не моргнув глазом соврал: мол, тоже получил предложение примкнуть к блоку коммунистов, видимо, вспомнили о заслугах отца, но он, Гай, ответа пока не дал, видимо, откажется.
Шеф пригубил кофе, обжегся, чуть было не сказал, что нынче многие уголовники подаются в Думу, сдержался. Он отчетливо понял: время его всевластия в корпорации минуло, Гай – человек серьезный, с ним необходимо считаться. Хозяин словно услышал мысли гостя и спокойно сказал:
– Мое мнение, шеф: нам надо интеллигентно расстаться. Два медведя в одной берлоге не зимуют. Двести наличными вы отдадите сразу, а мою долю в компании выплатите частями. Я организую свое дело, под видом дочернего предприятия, с вашим непосредственным участием, позже вы из него выйдете, таким образом, мы будем в расчете.
– Какое дело или это секрет?
– Никаких секретов, хочу прикупить казино. Владелец не поладил с властями, уступит недорого.
– Казино – это чистый криминал.
– Мнение обывателя. На Западе владельцы казино – уважаемые люди. Сделаем все не торопясь, когда волна ажиотажа вокруг убийства спадет, следствие войдет в обычное чиновничье русло.
– И как вы, Борис Петрович, оцениваете свою долю? – Шеф и не заметил, как перешел на «вы».
Гай лишь улыбнулся и ответил:
– А вы поручите бухгалтерии провести расчеты, все должно быть законно, с учетом инфляции, прибыли на день расчетов. Я уже говорил, вы эту сумму вложите в мое дело на правах соучредителя. Кстати, шеф, настоятельно рекомендую позаботиться о личной охране, времена уж больно неспокойные.
Жизнь Бориса Петровича Гая разительно изменилась. Еще не было сказано ни слова о его уходе из компании, но сослуживцы, которые еще вчера общались с ним на равных, отстранились, величали по имени-отчеству. Он происшедшие перемены принял как должное, с коллегами стал сух и официален на людях, но, оставаясь с приятелями наедине, по-прежнему рассказывал анекдоты и сплетничал о красивых женщинах, коих в офисе хватало.
Он возобновил переговоры с хозяином казино. Здесь его ждали неожиданные перемены хозяин вдруг согласился на значительные уступки, о которых совсем недавно и слышать не желал. Гай насторожился, предполагая, что местная мафия обложила казино непомерным налогом и новый хозяин приобретет казино вместе с долгами. Ни принимать на себя чужие долги, ни воевать с местным авторитетом Гай не собирался, потому сразу объявил:
– Дорогой, – хозяин казино был человеком кавказской национальности, потому подобное обращение Гая было вполне уместным, – прежде чем мы отправимся в банк и к нотариусу, я хочу познакомиться с районными властями. И не только с представителем префектуры и налоговой инспекции, но и с авторитетом, курирующим твое заведение.
Хозяин казино явно смутился, что-то сказал напарнику на незнакомом Гаю языке, потом вздохнул, почесал в затылке:
– Плохие люди, я с ними говорить не буду.
– Тогда сделка не состоится, дорогой, я не фраер и брать на себя твои долги не собираюсь.
– Я ничего не должен!
– Я тебе верю, надо, чтобы не было претензий ко мне.
– Договаривайся сам, Борис Петрович. Я могу дать тебе телефон. Верх тут держит авторитет Лялек, он не разговаривает, только стреляет. Тебе придется говорить с его правой рукой, твой тезка, отчество Михалыч, фамилия Харитонов. Он человек нормальный, но больно хитрый.
Гай задумался, неожиданно у него появилась мысль довольно сумасшедшая, но он ничем не рисковал, а в случае удачи мог выиграть многое. Он набрал номер и, к своей радости, услышал интеллигентный голос:
– Вас слушают.
– Здравствуйте, Борис Михайлович, вас беспокоит человек, собирающийся приобрести казино «Фламинго».
– Здравствуйте, как ваше имя-отчество?
– Гай Борис Петрович, я сейчас служу в компании, – Гай назвал свою фирму и перешел к главному: – Мы партнерствовали с «Фениксом», который, к сожалению, разорился, и их председатель недавно погиб, его машину взорвали.
– Я слышал, – ответил Харитонов. – Значит, Борис Петрович, вы тот самый человек, который вел переговоры?
– Да, но я лишь вел переговоры, представлял своего хозяина.
– Переговоры, переговоры, с вами, я слышал, «Феникс» рассчитался, а потом взрыв. Такое несчастье!
– В страшное время живем, – поддержал Харитонова Гай.
– А теперь вы решили приобрести казино, – сказал Харитонов и замолчал. Гай решил не торопиться и тоже молчал, он понял, что местный авторитет историю «Феникса» и взрыва знает отлично.
– Мой хозяин не был дружен с нынешним владельцем казино, но мы, естественно, заинтересованы в деловых партнерах, – осторожно сказал Харитонов.
– Давайте встретимся, если мы договоримся, я куплю казино. Предупреждаю: платить я не буду, но ваши интересы соблюду. Вы войдете в долю, причем в долю, не облагаемую налогом, и поможете мне в решении кое-каких мелких проблем. Переговорите с шефом, я тоже еще подумаю, затем мы встретимся и обсудим.
– Хорошо, перезвоните мне послезавтра утром, – не очень охотно согласился Харитонов, так как отлично знал, что Лялек не любит коммерцию и долевое участие для него – понятие сложное, он предпочитал наличный доллар сегодня, чем акцию на пять долларов, но завтра.
Борис Михайлович Харитонов устал от прямолинейности хозяина, грубости его приближенных, которые отлично знали, что начальник штаба в авторитете у Лялька, но тем не менее чужой и вроде как временный.
Неожиданно для Харитонова разговор с Ляльком сложился легко. Выслушав лишь вступление и узнав, что человек, желающий приобрести казино, выказывает должное уважение, Лялек хмыкнул:
– А конкурента, говоришь, взорвал? – Он хохотнул. – Давай, нам такие нужны. Пусть покупает казино, притягивает в район кошельки.
– Тачку с человеком взорвали – это точно, – сказал осторожно Харитонов. – А что сделал тот самый – лишь предположение.
– Давай действуй, разберемся.
Харитонов не первый год работал с Ляльком и показной простотой авторитета не обманывался. Казалось бы, Лялек, то бишь Ямщиков Яков Семенович, был понятен и прост. Природный лидер, пользуется огромным авторитетом среди бандитов, неумен, хитер и коварен, потому совершенно непредсказуем. Он был вполне зауряден, любил власть и деньги, чем, казалось бы, походил на Бориса Петровича Гая. Однако лишь входящий в преступную среду Гай и прекрасно известный как налетчикам, так и уголовному розыску Ямщиков были людьми совершенно разными.
Гая не интересовало признание окружающих, ему было вполне достаточно осознавать свою власть, атрибутика его не волновала. В еде, питье и женщинах человек более чем нетребовательный, Гай использовал деньги лишь на подкуп чиновников, на укрепление своей власти.
Ямщикова-Лялька, наоборот, в основном интересовала внешняя сторона, унижение приближенных, а деньги он тратил на дорогие машины, которые бил немилосердно, и на девок, которыми увлекался мгновенно и так же быстро бросал.
Обо всем этом так или примерно так думал Харитонов, ужиная с Гаем в скромном чистеньком кафе. Прежде чем встретиться с новым деловым партнером, Харитонов навел о нем справки, был дотошен, как хороший оперативник. Он побывал и на работе Гая, и в его доме на Гоголевском и остался доволен. Харитонову нравилась сдержанность Гая, проявлявшаяся и в поведении, и даже в одежде. Тот носил строгие костюмы, рубашки в тонкую полоску, неброские галстуки в тон. Некоторые черты к характеристике Гая добавила секретарша, которую накануне Харитонов пригласил пообедать.
– Вы не пьете? – спросил Харитонов, заметив, что рюмка Гая стоит нетронутая.
– Воздерживаюсь, – улыбнулся Гай. – Хотя порой и приходится.
– Я тоже стараюсь ограничивать, но общение с шефом порой обязывает. Извините за любопытство, почему вы решили вложить деньги в игорный бизнес?
– Меня привлекает антураж, чистота, тишина, холеная публика, красивые женщины. – Казалось, Гай был абсолютно искренен, но Харитонов ему не верил.
– Я слышал, что вы собираетесь баллотироваться в депутаты Думы, – сказал он. – Народ не станет голосовать за хозяина притона. Для совка, а за пять лет человек переродиться не мог, казино – притон.
– Раз вы наводили обо мне справки, то вам должно быть известно, что, еще не став хозяином казино, я уже вложил деньги в строительство детского сада и обустройство двух школ.
– Даже так? – удивился Харитонов. – Поздравляю, у вас долгосрочные проекты, но мой хозяин… – он замялся, – человек, живущий днем сегодняшним. Вам будет сложно с ним уживаться.
– Я и не собираюсь, Борис Михайлович. – Гай наполнил его рюмку, в свою лишь капнул. – Это ваша головная боль. Я буду платить вам, иметь дело только с вами. Ямщиков – временщик, его вскоре убьют или посадят. Его место займет другой человек, возможно, похожий, а вы останетесь.
Харитонов собирался выпить, но, услышав столь откровенные слова, он дрогнул, поставил рюмку на место.
– Вы располагаете информацией?
– Лишь предчувствие, время откровенных бандитов в Москве прошло. Я не имею в виду конкретных исполнителей, которые будут нужны всегда. Но на уровне района, округа нужны люди респектабельные, вхожие в официальные кабинеты, имеющие связи.
– Теоретически все верно, но практически довольно сложно, боюсь, вас самого убьют прежде, чем вы у нас обоснуетесь.
– Но ведь вас не убили, хотя вы сами не стреляете и даже не носите оружия.
Харитонов почувствовал себя неуютно, словно на приеме у врача, рассматривающего снимки его внутренних органов.
– Я шел к своему месту десятилетия, а вы желаете прыгнуть на ходу, как на проходящий мимо трамвай.
– А я ничего не желаю, – сухо ответил Гай. – Ни душеспасительных бесед, ни привилегий. Я лишь хочу приобрести казино и считаю разумным жить в мире с людьми, которые в данном округе имеют авторитет. Если я вам подхожу – договариваемся, если нет – я ухожу тихо, будто меня и не было.
«Смотри, какой жесткий мужик, а внешность и манеры рядового служащего», – подумал Харитонов.
– Мне вы подходите абсолютно, но я не решаю.
– Так передайте Ямщикову, что в районе хочет обосноваться человек, который в этом году станет депутатом Думы. Я буду избираться от вашего округа, вы лица заинтересованные. Казино будет вам выплачивать семь процентов от чистой прибыли. Чтобы деньги не облагались налогом, я стану их перечислять на счет благотворительного фонда. Ваша задача – обеспечить охрану избирательных участков и моих гостей. В казино я наведу порядок сам, а вот порядок на автостоянке должны обеспечивать ваши люди.
Встреча Гая с Харитоновым состоялась ранней весной, до выборов в Думу было еще далеко. Гай блефовал: никакая партия, в том числе и коммунисты, о нем и не слышала, соответственно включать в свои списки не собиралась. Но он был отличный психолог и знал: общественным мнением манипулируют мужчины, а создают его женщины. Он нашел банкиров и других состоятельных людей, которые дали деньги на строительство детского сада, ремонт и оборудование двух школ современной компьютерной техникой. Для округа это мелочь, слухи о новом русском, не жалеющем денег на детей, расползлись быстро. Прилюдно Гай никогда не говорил, что собирается баллотироваться в новый состав Думы, но с префектом и его окружением познакомился, а на вопросы, не собирается ли он выставлять свою кандидатуру, лишь отмахивался, шутил, что его хобби делать деньги, а не заниматься политикой.
Казино Гай купил. На улице, где оно располагалось, появился милицейский пост, на смену ветхим палаткам пришли новые, нарядные. Все это было сделано по распоряжению Лужкова и выполнялось районной префектурой, но Гай кому следовало заплатил, и жители микрорайона вновь услышали его имя.
Харитонов той весной жил своими заботами. Прошлой осенью кто-то из «доброжелателей» под видом конверта с валютой, адресованной Ляльку, подсунул Харитонову наркотик, авторитета тут же взяли с поличным, надлежащим образом оформили, и через час с небольшим он уже сидел в кабинете полковника Гурова. Сыщик, естественно, не подкладывал наркотик, но догадывался, что последний не принадлежит Харитонову. Но сыщик в то время решал вопрос агентурного подхода к группировке, возглавляемой Ямщиковым, и Харитонов, как лицо приближенное, подвернулся весьма кстати. Морально сломать Харитонова и склонить к сотрудничеству не составляло большого труда, что Гуров и сделал. Он редко заводил на агентов дело и оформлял вербовку надлежащим образом, сыщику нужна была информация, а не галочка в квартальном отчете, благо авторитет Гурова в главке позволял подобную роскошь.
Читать бесплатно другие книги:
