Печать богини Нюйвы Рысь Екатерина
А Таня осталась возле раненого. В принципе она мнение дедушки Линь Фу вполне разделяла. Люди в том времени, откуда она пришла, не просто уподобились животным, они зачастую бывали много хуже бешеных чудовищ. Но этого молодого человека отчего-то было очень жалко. Вот и сидела Татьяна Орловская в ужасно неудобной для европейки позе – боком, изогнувшись и не имея возможности вытянуть ноги. А по-турецки сесть не позволяло воспитание.
– Девы и на земле, и на небе любят воинов, – вздохнул над ее плечом подкравшийся незаметно даос. – Живой еще? Ты гляди-ка!
Он посчитал пульс, обхватив запястье раненого, и ободряюще похлопал Таню по плечу:
– Выкарабкается герой, никуда он не денется. Видать, ты отогнала бога смерти, – усмехнулся Линь Фу и многозначительно добавил: – Прямо как самая настоящая небесная дева.
Черные глаза-бусинки даоса блестели от избытка хитрости. Сразу было видно: он свою гостью давно раскусил и теперь желал получить чистосердечное признание.
– Я – она и есть, – сказала Татьяна, но не слишком уверенно. – Разве по мне не видно?
– Хех, по тебе видно, что ты нездешняя, это точно. Но мир поистине велик и многообразен, – молвил Линь Фу, практически слово в слово повторяя сомнения веселого мятежника Лю. – И если уж в наших краях двух одинаковых женщин не сыскать, то где-нибудь за горами-долами… э?
И вопросительно вздыбил кустик левой брови. Дескать, не вредничай, развязывай язычок.
– Или за годами-веками.
– О как!
Колобок смешно всплеснул пухлыми ручонками, но Таня впервые увидела в его глазах настоящее изумление. А еще – обжигающую душу и разум жажду нового знания. Таким же внутренним огнем горел ее отец, когда собирался на очередные раскопки. Любопытство первооткрывателя не давало сидеть на месте, гнало профессора Орловского и таких же, как он, одержимых, вперед. Как Амундсена – к Южному полюсу, а Нансена – к Северному.
– Вперед или назад в веках? – шепотом спросил Линь Фу, облизывая пересохшие губы.
– Вперед.
Даос задумчиво поскреб жиденькую бороденку. Взгляд его блуждал по комнате в поисках чего-то важного, пока не наткнулся на кувшин с остатками рисовой водки. Возраст почтенного Ли Линь Фу определить было сложно: если судить по волосам, то древний старик, если по силе в руках, то мужик в самом соку, а если по стремительности движений, то шестилетка-сорванец. Вмиг нашлись и чарки для питья, и немудреная закуска, под которую такие важные разговоры вести было куда как сподручнее.
– Пей, – приказал служитель Матушки Нюйвы.
И Таня выпила, понимая, что только с даосом она может говорить откровенно. А возможно, даже и посоветоваться, чем черт не шутит.
– Ну и из каких веков тебя к нам занесло, Тьян Ню? – спросил он. – Пьешь ты совершенно бесстыдно, не прикрываясь рукавом, так что я тебе верю насчет будущего. Каждое следующее поколение хуже предыдущего.
– Пройдет почти две тысячи сто лет, прежде чем я появлюсь на свет, – сообщила Таня убитым голосом, словно только сейчас до конца осознала, сквозь какую бездну времен они с сестрой провалились.
Ли Линь Фу помолчал и налил девушке еще водки. И та выпила. И снова без закуски. Зато правильно – заслонившись от собеседника рукавом халата. Крепкое вонючее пойло огнем разлилось по жилам, ослабив тиски воли.
– Вот теперь рассказывай, как это произошло.
И Таня рассказала все, всю правду, нисколько не заботясь о том, поймет ли древний китаец обстоятельства, присущие двадцатому веку. Как на духу, от начала до конца – и про Шанхай, и про сестру, и про волшебных рыбок, и про светопреставление посредине реки.
– …А вынырнули мы уже зде-э-эсь, – ревела Таня, уткнувшись носом в плечо Колобку, а тот вытирал ей слезы широким рукавом ханьфу.
– Погоди-ка. – Линь Фу внезапно отстранил девушку и даже встряхнул для пущей убедительности. – Рыбки сейчас где?
– Черная… ик… – у моей сестры, а белая у меня… была. Ее циньский офицер Шао отобрал… скотина эдакая…
– Это плохо, – сказал вмиг протрезвевший даос. – Это очень плохо.
– Эт… п-почему? – пролепетала пьяная в стельку Таня, пытаясь собрать глаза в кучку.
– Потому что, скорее всего, она уже у Чжао Гао.
– А… ик… кто эт-т т-такой?
– Главный императорский евнух, – пояснил Линь Фу. – Очень опасный человек.
Таня глупо хихикнула.
– А он правда сам разрешил, чтобы ему… чик-чик… э… сделали? – спросила она и пальцами «чик-чик» показала. – Сам так захотел? Уж-жас! Это же ж-ж-ж без эфира больно!
Но подробностей личной, так сказать, жизни дворцовых евнухов Колобок то ли не знал, то ли не захотел с Тьян Ню ими делиться, как она ни умоляла. Зато налил еще чарку, решившую разом все споры.
Девушка сладко зевнула и, свернувшись калачиком возле раненого воина, моментально уснула крепким сном абсолютно пьяного, но честного человека.
Лю Дзы
Мятежник Лю очнулся в довольно двусмысленном для повстанца положении. Нет, то, что после всех приключений он в принципе очнулся, это был несомненный плюс, тут странно упрекать Небеса в несправедливости. Наоборот, азартный игрок Лю Дзы в очередной раз обыграл судьбу в кости, не так ли? И выигрыш оказался…
«Ага, а теперь попробуй этот выигрыш получить!» – мысленно рассмеялся он собственной самонадеянности, припомнив белый огонь в глазах небесной лисы и манящее тепло ее бедер и груди. Пришла эта женщина с Небес или еще откуда – не так важно, правда или нет все эти россказни. Но вот о том, что хулидзын – воплощение чистой инь, темной женской сути – видать, не врали байки. Один-единственный взгляд – и все, попал под лисьи чары, захотел так, что челюсти сводит от невозможности взять желаемое.
Кстати, о желаниях. Одно из них, самое простое и естественное, обуревало мятежника Лю прямо сейчас, но с удовлетворением возникли сложности. Потому что дева-спасительница оказалась воистину лисой.
Выловив Пэй-гуна из реки, девушка проявила о нем столько заботы, сколько мятежник и от соратников-то не ожидал. Вытащила засевший в плече обломок стрелы, перевязала, прикрыла чем-то… а, это же потник Верного! Костер развела, мокрую одежду развесила на ветвях сушиться.
«Какая хорошая женщина! – восхитился Лю. – Побеспокоилась не только обо мне, но и о коне! А сама-то где?»
Небесная лисица обнаружилась с другой стороны от тлеющего костра. Девушка полулежала, опираясь спиной о камень, и спокойно дремала. Так, словно никакая опасность не грозила ей здесь, посреди охваченного бунтом уезда Пэй. Поразительная беспечность! Ладно, дикие звери посланнице Небес, может, и не страшны, но что насчет людей? Что насчет него самого? Как можно быть настолько…
Лю Дзы сердито цокнул языком и попытался сесть. Если женщина так бестолкова, придется…
Но не пришлось. Ни встать, ни сесть, ни даже толком повернуться у командира Лю не вышло, потому что «бестолковая и беспечная» девица предусмотрительно связала его не только по рукам, но и по ногам! Причем крепко так связала, надежно, его же собственным поясом! Мятежник дернулся раз и другой, а потом снова откинулся на лежанку, рассмеявшись уже в голос. Он понял.
Беспечность? Как бы не так! Все она рассчитала.
Костер сложен так, что гореть будет еще пару часов. Диких зверей запах дыма и огонь отпугнут, так что хищников можно не бояться. А о лихих людях предупредит Верный – вон он пасется, расседланный и вычищенный. Наверняка лисица успела удостовериться в исключительной сообразительности этого коня!
Получается, единственный, кто может нести угрозу хитроумной деве, – он сам. Поэтому она, позаботившись о раненом, связала его так, чтобы он ни себе, ни ей вреда не причинил. И заснула, утомленная заботами, так безмятежно, словно и впрямь покоилась на облачной перине.
Что ж, Лю Дзы без сожалений и впредь оставался бы в плену у небесной лисы, и не то что ночь – жизнь бы не отказался провести, любуясь ее красотой… Вот только связанные руки и ноги занемели, спина затекла, рана болела, а еще мятежника неудержимо тянуло в кусты по самой естественной из надобностей. А поскольку передвигаться ползком пристало гусенице, а никак не человеку, Лю с сожалением, но решительно окликнул спящую:
– Эй! Э-гэй!
Дева что-то сонно пробормотала и засопела еще слаще, обняв камень как самую мягкую из подушек.
«Умаялась, бедняжка!» – умилился пленник, но тело вновь напомнило о своей нужде резким позывом, и он позвал громче:
– Эй! Красавица! Проснись, сделай милость!
На этот раз даже Верный встрепенулся и поддержал хозяина ржанием. И небесная лиса открыла заспанные очи, моргнула, потянулась и недовольно проворчала:
– А! Очнулся, утопленник! Ну, чего тебе?
– О хитроумнейшая из всех лисиц Девяти Небес! – Лю решил, что в его положении ни вежливость, ни лесть чрезмерными не будут. – Дозволь побеспокоить тебя смиреннейшей просьбой, – и слабо заерзал на подстилке, демонстрируя полную беспомощность. – Не могла бы ты меня развязать, а?
Дева и с места не тронулась, лишь усмехнулась и фыркнула:
– Ха! Ага, сейчас! С чего это вдруг? Не для того я тебя скручивала, чтобы сразу отпускать!
– Ну я же раненый, – резонно возразил Пэй-гун, изо всех сил сдерживая нетерпение. – Разве у меня хватит сил, чтобы причинить тебе вред?
– Раненый-то раненый. – Лисица зевнула и неторопливо достала немаленький такой кинжал в богато инкрустированных ножнах. – А руки распускал, как здоровый!
– Я? Когда это? – Лю Дзы отчетливо помнил практически все, что случилось между ними на берегу, в особенности некоторые моменты, но невинность изобразил очень искренне: – Уверяю тебя, прекрасная госпожа лисица, если я ненароком тебя и обидел, то исключительно… э-э… неосознанно. В бреду был, да.
И улыбнулся как можно умильней. На земных дев отлично действовали такие вот взгляды и хлопанье ресницами, сестренка Тьян Ню тоже, помнится, сразу оттаяла, а что насчет хулидзын?
Небесная лиса скептически сморщила тонкий прямой нос и улыбнулась:
– Да ладно? Ну хорошо. Назови хоть одну причину, почему я должна тебя развязать?
Причин у командира Лю имелось множество, но выбрал он самую животрепещущую и уважительную.
– Нужду бы мне справить, госпожа хулидзын. А даже такой неотесанный парень, как я, при этом предпочитает уединяться.
Любая девушка от такой откровенности смутилась бы, но хулидзын и тут превзошла всех. Смерив его недоверчивым взглядом, дева потерла подбородок и буркнула:
– А ведь действительно… Ладно, допустим, даже не врешь. Если ноги развяжу и помогу встать, дальше сам справишься? Или пособить?
И столько неземного спокойствия было в этом вопросе, что Лю почувствовал, как краснеет сам. Как представил себе такую помощь, так сразу в жар бросило.
– Прекрасная госпожа, – уже не скрывая нетерпения, предложил он: – А давай так? Я поклянусь тебе… чем хочешь, поклянусь, хочешь, даже душой или предками, что, как только закончу свое дело, вернусь и позволю опять себя связать. А? У тебя же мой конь. Возьми Верного в заложники, если не веришь клятве мужчины.
– Коняшку-то за что? – возмутилась она и безбоязненно подошла к лежанке. Посмотрела сверху вниз и усмехнулась. – Хорошо! Я тебя отпущу, а ты взамен честно и без утайки расскажешь, откуда у тебя медальон моей сестры!
Лю поспешно кивнул. Лисица снова смешно сморщила нос, но тянуть дальше не стала, быстро распутала узлы и даже подставила ему плечо, чтобы раненый смог подняться.
Мятежник умудрился сдержать стон, хотя каждое движение давалось ему очень непросто, и довольно шустро заковылял к ближайшим зарослям. А когда вернулся, покачиваясь и пытаясь ощупать рану сквозь повязку, дева ждала его у костра и многозначительно так крутила в тонких пальцах недоуздок Верного. Взгляд у нее блестел насмешкой: дескать, ну что, герой, как насчет обещания?
Лю совсем уж близко подходить не стал, остановился шагах в трех, поклонился и вытянул вперед руки.
– Я помню, что обещал. Вот, свяжи меня снова, если я все еще внушаю тебе опасения, прекраснейшая хулидзын.
– А смысл? – проворчала девушка и села поближе к огню. – Расскажи о моей сестре. Ты встречал ее, не отпирайся, иначе откуда у тебя ее вещь?
– Ты права. – Он осторожно опустился на землю. Рана в плече стрельнула болью, а желудок напомнил, что в последний раз мятежник Лю ел довольно давно. Потому и слаб, потому и покладист. – Я встречал госпожу Тьян Ню и от нее получил этот амулет. Она же поведала мне о тебе, уважаемая дева-лисица, назвала твое имя и просила найти тебя.
– А вышло так, что это я тебя нашла! – усмехнулась она. – Что, может, теперь сам представишься, а?
Люси
Ну надо же такому случиться! Этот потрепанный полуголый «утопленник», которого Люся сперва выловила, а затем перевязала и высушила, оказался тем самым командиром Лю, о котором «небесной лисе» местные жители все уши прожужжали. И благороден-то наш Пэй-гун, и милосерден, и счастливчик, и красавчик – какая-то ходячая песня, а не человек! Людмила и не предполагала, что сумеет найти мятежника Лю так скоро. Чудеса, да и только!
Но вот самого счастливчика-красавчика такой поворот ничуть не удивил и даже не озадачил.
– Знать, так о том в книге Девяти Небес записано, – пригревшийся у костра мужчина повел обнаженными плечами и невольно поморщился.
Видать, болело под повязкой-то, хотя Люся старалась бинтовать не слишком туго. Но тут ее навыки Таниным изрядно уступали. Не довелось кухаркиной дочке деликатно ухаживать за ранеными офицериками и ходить на сестринские курсы до революции, а после не до того стало. Зато забить, разделать и приготовить самую разную скотину Люся умела виртуозно. Если припрет – и двуногую тоже, кстати.
– Я – Лю Дзы, ты – Лю Си, – подмигнул Пэй-гун. Глаза у него блестели нагло и весело. – Интересно получается! Вроде бы у нас в семье прабабушек-хулидзын не случалось… пока что…
Это уточнение Люсе почему-то сразу не понравилось. Сам едва до кустов сползать сумел, а уже туда же, намеки делает!
– Ухмыляться продолжишь так бесстыдно – и не случится, – одернула она шутника. – Ни бабушек, ни внучек.
– Это предсказание, прекрасная госпожа хулидзын? – Угрозы наглеца не смутили ничуть.
– Это обещание! – рявкнула девушка и сердито разворошила костер. – А насчет имени… Меня тут уже один такой надутый старикан пытал про имя да про семейство Лю. Тоже все морду кривил, будто кислых яблок наелся.
– Э? А кто таков?
– Сян… как же его?..
– Сян Лян? – Только что добродушно улыбавшийся мужчина весь подобрался и прищурился, сразу из дружелюбного шутника превратившись в зловещего древнего вояку. – Небесная лисица встречала князя Сян Ляна?
Люся насторожилась и, фигурально выражаясь, прижала уши и поджала хвост.
– Встречала-встречала. Еле ноги унесла от этих князей! Дядюшка – настоящий скорпион, а вот генерал хорош. Сбежать мне помог, одел-обул в дорогу и вот, – она многозначительно лязгнула клинком, наполовину выдвинув его из ножен, – ножик подарил. Сразу видно – человек хороший, понимающий!
Девушка заметила, что командиру Лю крайне неприятно слышать похвалы в адрес генерала Сян Юна, но словно бес толкал ее под ребро, заставляя дразнить мужчину. Интересно, что они все-таки не поделили? Империю? Так это вроде рановато еще. Тогда, может, бабу?
– И, кстати говоря, обращался генерал ко мне с должным уважением, – добавила Люся. – Именно так, как и полагается говорить с посланницей Небес. Все-таки князь – человек благородный, воспитанный.
Мятежник Лю раздул ноздри и заиграл желваками на резких скулах. И бросил отрывисто, словно ему горло перехватило:
– Да уж! Князь Чу конечно же не чета какому-то крестьянину. Мне вот до него далеко. Все делает с изяществом и выдумкой – и с девами любезничает, и людей режет не как скотину, а на фигурные ломтики! Благородное воспитание, понимаешь!..
– Ладно-ладно, – примирительно махнула рукой Люся. – Бог… в смысле боги с ним, с князем. Но ведь спас и потом помог, выходит, мне на него обижаться не за что. А вот ты его, гляжу, не шибко жалуешь, а?
Лю Дзы не ответил, только глазами сверкнул и плечами, забыв о ране, передернул.
– Рассказывай, где моя сестра, – попросила Людмила.
– Я отвез ее в храм Матушки Нюйвы и доверил почтенному старцу. – Настроение у мятежника Лю, похоже, окончательно испортилось, и теперь он отвечал кратко и больше не улыбался. – И завтра утром я провожу туда вас, уважаемая госпожа небесная лисица. В храме вы сможете воссоединиться с госпожой Тьян Ню и укрыться от бедствий войны.
– От этих бедствий укроешься, пожалуй…
Разговор оставил у Люси неприятный осадок, словно она чем-то оскорбила Лю. Знать бы еще чем! Но утешать обиженных китайцев в планы Людмилы не входило совершенно, ей хотелось есть и спать одновременно, желательно – много и сладко. Да и сердитого Пэй-гуна неплохо бы покормить, пока он окончательно не позеленел от голода и холода.
– Высох твой халат. – Она указала прутиком на висящую на кусте одежду. – Надевай, незачем мерзнуть.
– Если уважаемую госпожу небесную лисицу оскорбляет вид этого жалкого крестьянина, он готов понести наказание, – буркнул Лю Дзы, встал и нарочито низко поклонился. Лицо его дернулось, видать, рану потревожил. Да и кроме дырки от стрелы на теле мятежника хватало синяков и ссадин. Борьба с рекой изрядно его потрепала и вымотала.
«Вот же!..» – в сердцах подумала Люся, но виноватой себя она чувствовать не любила, да и какая за ней могла быть вина? Но девушка сделала еще одну попытку помириться. Ей же с этим обидчивым еще у одного костра ночевать. Вдруг так оскорбился, что возьмет да и зарежет во сне? Азиаты – они лютые.
– Одевайся и покушай, – мирно предложила она, разрывая палочкой костер. Там в золе запекалась обмазанная глиной рыбина, пойманная ею на вечерней зорьке. – Готова рыбка-то.
– Этот жалкий крестьянин бесконечно признателен милостивой госпоже за дозволение разделить с нею трапезу. – Предводитель Лю, похоже, тон беседы менять не собирался. Да еще и в третьем лице о себе заговорил!
«Точно обиделся!»
Людмила со странным чувством смотрела, как он неловко, но самостоятельно одевается, как аккуратно ест обжигающе горячую рыбу, выбирая куски покостлявей, а лучшие оставляя ей, все смотрела и смотрела, да так засмотрелась, что сама почему-то забыла о еде. А вспомнила только тогда, когда насытившийся мятежник доковылял до поклажи, снятой с Верного, порылся, нашел то ли длинный кинжал, то ли короткий меч, и уселся поодаль и от девушки, и от костра, положив оружие на колени. И глаза прикрыл.
– Ты чего это? – позвала она в растерянности. – Садись ближе, зачем же…
– Уважаемая госпожа может не тревожиться, – сверкнув глазами в полумраке, отчеканил Пэй-гун. – Этот недостойный простолюдин даже в мыслях не посягнет на ее честь. И не подойдет ближе чем на три шага, дабы уважаемая госпожа не оскверняла свой взор его ничтожеством.
Вот чего-чего, а смирения в голосе предводителя Лю не нашла бы самая чуткая ищейка. Так что Люся мысленно поклялась, что глаз не сомкнет, и спать собиралась сидя, и подаренный Сян Юном кинжал поближе положила… Но сама заснула почти мгновенно, убаюканная странным чувством безопасности, которое не испытывала так давно, что даже не узнала поначалу.
Сян Юн
Он твердо помнил, что уже умер один раз. Умер и попал на небеса, где его, как это положено герою, встретила небесная дева из свиты Яшмового Владыки. Что случилось дальше, испарилось из головы Сян Юна, точно снег на солнце. Но когда генерал увидел рядом мирно спящую небожительницу, то едва не взвыл от досады. По всему выходило, что в знак признания его доблести Яшмовый Владыка отдал Юну небесную деву в жены. Это ж какая засада получается – забыть собственную свадьбу! И – о боги! – брачную ночь.
От стыда Сян Юна бросило сначала в жар, а потом в пот. Хотя, возможно, то был вовсе не стыд.
Небесная дева разметалась во сне, и ее молочно-белые округлые коленки просто-таки сияли в рассветном полумраке небесной спальни, точно две полные луны. Тут ни живой, ни мертвый мужчина не устоит. Розовые губы прекрасного создания трогательно приоткрылись, а ткань ханьфу призывно сползла с плеча, чью гладкость сравнить по праву можно было лишь с лепестком лотоса. Несколько мучительных мгновений Юн размышлял, имеет ли он право разбудить свою небесную супругу, дабы повторить супружеский долг и обновить впечатления. Но потом решил, что муж и на Небесах остается мужем, а значит, может делать, что пожелает.
Он потянулся к жене и… Все тело генерала пронзила боль, убедительнее всяких слов доказавшая ему, что, во-первых, он жив, а во-вторых, зря раскатал губу насчет небесного супружества.
Разбуженная его стоном небесная дева испуганно подхватилась, тоже, по всей видимости, не сразу осознав, где находится и что происходит.
– Как вы себя чувствуете, господин? Больно? Дать вам воды?
– Кто вы? – выдавил Сян Юн, пытаясь приподняться на локте. – Где я?
– Меня зовут Тьян Ню, – ответила дева, поправляя одежду. – Ваш конь привез вас, всего израненного, к храму богини Нюйвы.
Соображал Юн довольно быстро. Разгадка оказалась слишком уж простой: бой, ранение, Серый, храм. Один лишь факт сюда никак не вписывался – сама небесная дева.
– Пить… Дайте мне попить, – попросил он.
И пока дева искала чашку и кувшин, генерал напряженно размышлял на эту животрепещущую тему.
«Какой же я болван, – сказал он себе по итогам раздумий. – Трех дней не прошло с тех пор, как хулидзын сказала, что потеряла по пути в Санъян сестру. Это она и есть».
– Вам помочь? – деликатно спросила исполненная милосердия Тьян Ню.
– Да. Пожалуйста, – прошептал Юн и для убедительности прикрыл глаза, а когда дева поднесла к его губам чашку, взял и придержал ее руку.
Так и есть, прохладная мягкая кожа была нежнее лепестка белой розы из дворцового сада. Вот когда стоит пожалеть, что ты в самом деле не умер, и, следовательно, никакой небесной свадьбы не было.
– Спасибо, благородная Тьян Ню. Вы так добры ко мне. И мои раны почти совсем не болят.
– Я уже вижу, – любезно улыбнулась девушка и настоятельно высвободила ладонь из захвата, в который как-то незаметно превратилось невинное прикосновение. – Но вам следует отдохнуть, господин… Да, кстати, а как вас зовут?
– Сян Юн, князь Чу.
В серебряных глазах небесной девы сразу же зажегся крошечный огонек узнавания. О! Значит, на Небесах о нем наслышаны, решил генерал. Прекрасно!
– Так это вы разграбили и сожгли Фанъюй?
В ее голосе Юн услышал нотку осуждения. Учитывая, что при этом он самолично спас из клетки хулидзын, было вдвойне обидно.
– Мы воюем с кровопийцей и угнетателем народа Эр-ши Хуанди, – напомнил Юн.
Небесная дева поморщилась, будто услышала какую-то непристойность.
– Жители Фанъюя, которых вы… не успели убить, рассказали нам, что вы освободили небесную лису. Это правда?
– Ах, вот вы о чем, – с облегчением выдохнул генерал. – Да, все верно. А еще не позволил моему дяде Сян Ляну отравить отважную Лю Си, дал одежду, оружие и денег в дорогу. Она отправилась в столицу искать вас, благородная Тьян Ню.
Видно, правду говорила хулидзын, что ее сестрица – создание нежное и ранимое. Вон как растревожилась: ладошки к груди прижала, затрепетала вся, разрумянилась, точно персик бессмертия. И стала в этот миг еще краше. Хотя куда уж краше-то? В тот момент Сян Юн ненавидел Цинь пуще прежнего. Если бы не раны, приковавшие его к ложу, он бы… ух!
– Она цела, сильна и перед дорогой хорошенько поела. – Генерал поспешил утешить собеседницу. – А как вы оказались в храме? Вас же везли во дворец.
– Меня освободил предводитель Лю.
Улыбка, с которой Тьян Ню помянула чужого мужчину, Юну совершенно не понравилась.
– Пэй-гун? Крестьянин из города Фэн, кажется? Что-то я такое слышал… – сморщил породистый нос генерал.
– Да-да, он замечательный человек, – радостно защебетала небесная дева. – Милосердный и такой отважный.
Сян Юн невольно скрипнул зубами.
– Ой! Вам больно? Где? – всполошилась Тьян Ню, решив, что подопечный случайно растревожил свои раны.
– Вот тут. – Юн ткнул пальцем в грудь и зашипел от боли уже по-настоящему.
«Ладно-ладно, поглядим, что это за Пэй-гун такой, познакомимся поближе. Потом!» – подумал было он, но девушка взялась поправлять повязку на груди, решив, что та слишком туго завязана. Ради ее заботливых прикосновений Сян Юн великодушно согласился на время отодвинуть в сторонку разбушевавшуюся ревность. Тем паче пахла Тьян Ню так приятно. И отчаянно хотелось попробовать на ощупь ее удивительного цвета волосы – не черные и не белые, а нежнейшего оттенка пера с шеи дрофы. Наверное, они такие же мягкие.
«Не знаю, сохранился ли храм Нюйвы или прошедшие века стерли даже память о нем, но это было чудесное место. Святое, если угодно. И если бы судьба сжалилась надо мной, то я бы хотела навсегда остаться там – в тишине, звенящей от близости Небес».
(Из дневника Тьян Ню)
Глава 8
Отпусти, чтобы поймать
«Я думаю, если бы Господь даровал людям умение летать, то мы бы избежали множества бед. А так нам, бескрылым, только и остается, что полагаться на удачу и здравый смысл, а в отсутствие того и другого – на веру в чудо».
(Из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 г.
Ин Юнчен
К ужину матушка расстаралась. Чего только не было на столе: и ветчина в меду, и угри в перечном соусе, и нарезанные соломкой побеги молодого бамбука, и тонкая, почти прозрачная лапша с овощами. Глядя на это изобилие, Ин Юнчен даже как-то испугался. В его холостяцких апартаментах кухня по назначению использовалась от силы раза два в год, и от таких роскошеств он отвык.
Но госпожа Ин его смущения не заметила – она явно пребывала в приподнятом настроении. Что-то напевая себе под нос, женщина ставила перед сыном все новые и новые кушанья. Вскоре Ин Юнчен почувствовал, что если съест еще что-нибудь, то просто лопнет.
Отец, приехавший домой незадолго до ужина, смотрел на это с веселой нежностью и многозначительно поводил в сторону парня бровью: давай, мол, налегай! Мужик ты или так, притворяешься?
И Юнчен самоотверженно ел: опечалить матушку и стать мишенью для отцовских насмешек ему не хотелось. К тому же в их семье за ужином важных дел не обсуждали – а, судя по одухотворенным родительским лицам, допрос ему, наследнику семейного состояния, предстоял нешуточный. «Кто она? – словно звезды вспыхивали и гасли в глазах госпожи Ин вопросы. – Из какой семьи? Чем занимается? Как вы встретились?»
Ни на один из этих вопросов Ин Юнчену отвечать отчаянно не хотелось. По крайней мере пока. Очень уж хорошо он помнил, какую опасную и неожиданную информацию обнаружил в попытках отыскать телефонный номер своей сбежавшей принцессы. Стоило ему лишь заикнуться о том, кто приходится отцом Сян Джи, – и ссоры бы не избежать. В его семье имя этого человека если и произносили, то с холодным, сдержанным, негодующим неодобрением. А уж если откроется правда о том, как и где они с девушкой познакомились…
Парень мрачно посмотрел на запеченного в соли цыпленка, прикидывая, справится ли еще с одной порцией, и в этот самый момент его отец отодвинул от себя тарелку, открыл бутыль с рисовым вином и внушительно откашлялся. Серьезный разговор официально начался.
– Ну что, сын, – веско вопросил глава семьи, надуваясь от радости, – мать мне все рассказала. Когда же свадьба?
Ин Юнчен оцепенел.
– Свадьба?
– Поначалу, знамо дело, девушку свою нам покажешь, а мы, значит, поглядим, что за птичка нашему Юнчену сердце склевала, – поблескивая глазами, сообщил отец. – Но ты у нас парень толковый, так что я тебя неволить не буду, даже если она из простых окажется. Мы-то ведь и сами не князья, а, мать?
«Как же, из простых! – внутренне заскрипел зубами неожиданно угодивший в ловушку Ин Юнчен. – Если бы! Мечты, мечты!»
– Зовут-то ее как? – подался вперед довольный родитель. – Эх, давно тебя обженить надо было, мы с матерью сколько лет и так и сяк прикидывали, а ты ж вон и сам ловок оказался!
– И так и сяк? – чувствуя себя попугаем, повторил парень.
– В прошлый раз, – налив себе вина, прогудел хозяин дома, чуть помрачнев, – что уж там таить, нехорошую мы тебе пару выбрали. Да и не только тебе…
Госпожа Ин чуть опустила глаза, и на несколько мгновений за столом воцарилась тишина – хоть со смерти младшей дочери прошло уже десять лет, горевали по ней в семье все так же сильно. Но долго молчать отец не стал – в один присест осушив чашечку с вином, он почти сразу же радостно заулыбался.
– Вот и ждали мы, – хлопнув широкой ладонью по столу, возликовал патриарх, – пока ты сам сподобишься! Погулять-то ведь мужчине надобно, но всему свое время. Но дождались же! Эх!
– Папа, – осторожно вмешался Юнчен, – постой, э-э-э, но…
– Влюбился! – не слушая его, воскликнул отец и поднялся из-за стола. – Хо-хо-хо! Вот же праздник, а, мать?
Госпожа Ин улыбнулась смущенно, как девочка, и счастливыми глазами глянула на сына. Ин Юнчен открыл и сразу же закрыл рот. Сказать ему было нечего.
– В выходные чтоб нам на показ привел красавицу свою! Она красавица ведь, а? – удаляясь в направлении веранды, приказал глава семьи. – А потом и думать нечего – женитесь! Чего со свадьбой тянуть, раз ты кого себе по душе нашел. А там, глядишь, и внучата пойдут! В выходные, ты меня слышишь, Юнчен?
Парень неверящим взглядом проводил отца. Когда его шаги и громоподобное «хо-хо-хо» утихли, Ин Юнчен повернулся к матушке. Она сидела, аккуратно сложив на коленях руки.
– Мы так ждали, сын, – дрогнувшим голосом прошептала женщина. – После того, как девочка наша… после того, как она… ты один ведь у нас остался. И вот теперь такое счастье! Прав отец – приводи любимую свою, мы уж ее не обидим. Да?
И тут Юнчен понял две вещи. Первая – надо бежать. Вторая – бежать некуда. И поэтому к выходным надо будет ему представить родителям «птичку, что склевала его сердце». Говорил же Конфуций: даже если вы раздосадованы в душе, родителям недовольства своего не выказывайте. Что бы там ни болтали о нем друзья, враги и случайные любовницы, сыном он был почтительным.
«Вот же черт», – только и подумал Ин Юнчен, улыбаясь матери в ответ.
Саша
Что-то с Кан Сяолуном было не так, но что именно, Александра понять не могла и поэтому сама на себя немного сердилась. В интуицию и предчувствия она решительно не верила, слишком уж это были вещи эфемерные, недоказуемые. Ну и правда – какой разумный человек, например, всерьез решит отложить важную встречу, потому что «сердце ему так подсказало»? Что за глупости!
Спокойная практичность и взвешенный подход к проблемам и сложностям – вот что всегда казалось девушке самой правильной жизненной стратегией. Но теперь, когда бабушкин дневник превратил ее существование в бесконечную череду недомолвок, тайн – и храни предки! – странностей, Саше приходилось признать – не все способна объяснить логика.
Поэтому доверять или нет собственным опасениям относительно Кан Сяолуна, девушка не знала. В один момент при взгляде на него ей хотелось отскочить в сторону и зашипеть кошкой, повстречавшейся на узкой тропинке с охотничьим псом. В другой – зачарованно улыбнуться и согласиться со всем, что он скажет, даже зная, что в его мягких плавных словах, как змея в высокой траве, притаилась ложь.
– Есть люди, – как-то раз сказала ей почтенная Тьян Ню, глядя куда-то вдаль, – которые приходят в этот мир, чтобы губить души. Не сгоряча, в бою, драке или ссоре, о нет. Оружие таких – тишина и наветы, предательства и интриги. Тигра, – тут бабушка чуть заметно улыбнулась, – можно укротить. Паука – нет.
Отчего именно сейчас вспомнились ей бабушкины слова, Саша решила не раздумывать, потому что в голову невольно лезли совсем уж странные догадки. Что бы, интересно, сказал ей утонченный племянник профессора Кана, если б она поинтересовалась, не демон ли он какой или дух, перебравшийся из Древнего Китая на жительство и работу в Тайвань?
Мысль эта заставила ее прыснуть, и Кан Сяолун, до этого момента рассматривающий сквозь увеличительное стекло лежащую на темном бархате рыбку, поднял голову. Глаза его, большие и бесстрастные, казалось, впитывали в себя свет, становясь все темнее.
– Госпожа Сян Джи, – поплыл, извиваясь в воздухе, его голос, – что-то показалось вам смешным в моих действиях?
Девушка заставила себя улыбнуться и поерзала в кресле, куда усадил ее профессорский племянник перед тем, как приняться за изучение бабушкиного подарка.
Странный человек… мужчина. Странный, непонятный. Опасный.
– Что вы, – стараясь держать собственный голос под контролем, возразила она. – Поверьте, в вас нет ничего, способного рассмешить меня или позабавить.
– Хм, – губы его чуть сжались, – интересный ответ. Вы не доверяете мне, не так ли?
Саша не сдержалась – вздрогнула, и профессорский племянник медленно, словно наслаждаясь рассыпавшейся по комнате неловкой тишиной, опустил ресницы. Девушка нервно вздохнула. Ей показалась или во взгляде его и правда блеснула снисходительная ленивая насмешка?
Сама не замечая, что делает, Александра вцепилась свободной рукой в запястье. В кабинете профессора Кана было сумрачно – комната, полная древностей, старых книг и свитков, словно бы не позволяла солнечным лучам разогнать, развеять тени. Все вокруг напоминало о времени и его быстротечности, и сам Кан Сяолун с лицом, будто вырезанным из светлого нефрита, вдруг показался девушке не существом из плоти и крови, а статуей, которую века назад выточил из камня охваченный божественным безумием скульптор.
– Интересный вопрос, – выталкивая воздух из вмиг пересохшего горла, отозвалась она. – Я слишком плохо знаю вас, чтобы ответить на него, и не имею привычки доверять первым впечатлениям.
Кан Сяолун прикоснулся кончиками пальцев к щеке.
– А вы нравитесь мне, – с той же пугающей прямолинейностью, в самой простоте которой чувствовались подвох, обман и тихая, бездонная тьма, промолвил он. – Как раз потому, что я не нравлюсь вам. Но первые впечатления, как вы верно заметили, могут быть обманчивыми.
Саша мигнула. И как это следовало понимать? Оскорбил ли он ее сейчас или признался в симпатии? Как… как Кан Сяолун сумел исказить ее собственные слова таким вот образом? «Играет, – подумала вдруг девушка, – он играет со мной. Смотрит. Наблюдает».
– Я рада, что мы с вами пришли к согласию по этому вопросу, – настороженно подобравшись, проворковала она. – Но возвращаясь к моей рыбке?..
– Рыбка, – на одно мгновение лицо профессорского племянника как-то заострилось, потеряло свою изящную, холеную красоту. – О! Она настоящая.
– Вы хотите сказать – старинная? – холодея, уточнила внучка Тьян Ню.
– Я хочу сказать – древняя, – последовал ответ. – Вы знаете, что такое время? Не секунды, которые отсчитывают стрелки на ваших часах, госпожа Сян Джи, не минуты и даже не годы, а века, канувшие в безвестность, в никуда, проглоченные тьмой? Эта рыбка – время.