Возвращение в Прованс Макинтош Фиона
– Суфле? Это что?
– Вообще-то суфле означает «дыхание», но вот этот серенький камешек – застывший плевок великана.
Гарри удивленно ахнул. Лизетта подавила смешок. Отец с сыном обожали сочинять фантастические истории о сокровищах, найденных на берегу: о разноцветной гальке, об осколках стекла, обкатанных морем, о морских звездах, черепках и ракушках.
– А как зовут великана? – зачарованно спросил мальчик.
– М-м… Его зовут Орум, и у него есть целая армия гномов, которые повинуются его приказам и готовят ему гору еды. Вот и этот камешек – семечко огромного яблока. Великан яблоко сгрыз, а семечко выплюнул.
– Ой, – удивленно выдохнул Гарри. – А гномы его слушаются? Они же маленькие и быстро бегают, великан их не догонит.
– Верно, солнышко, – ответил Люк. – За гномами присматривают гоблины.
– Пап, смотри, какая красивая ракушка! – восторженно перебил его сын. – Она чья? Ее королева фей потеряла?
– Нет, сынок, я нашел ее на берегу, и она мне напомнила маму. А знаешь, наша мама на самом деле – королева фей. И тоже очень красивая, прямо как эта ракушка. Посмотри, как перламутр блестит на свету…
– А если я туда заберусь и буду там внутри жить, можно, пап?
– Конечно, – ответил Люк и поцеловал сына в макушку. Гарри залился счастливым смехом. – Пойдем подарим нашей королеве фей волшебную ракушку.
– Она волшебная?
– Да. В руках королевы фей эта ракушка исполняет все желания.
«Спасибо, Люк», – подумала Лизетта и вернулась на кухню.
Глава 3
В середине мая общенациональные празднества были в полном разгаре. Король Георг VI официально открыл Фестиваль Британии, предназначенный стимулировать настроение нации и укрепить веру в будущее после долгих лет войны, разрухи и лишений. Ликующие жители Лондона выстроились вдоль улиц от собора Святого Павла до Букингемского дворца и восторженно приветствовали королевскую семью и двух хорошеньких принцесс. Немногие недовольные считали Фестиваль напрасным разбазариванием средств государственного бюджета, но для Люка эти общенациональные празднованиябыли подтверждением того, что страна начинает с надеждой глядеть в будущее.
Праздничные мероприятия проходили по всей Великобритании. В самых отдаленных уголках страны организовывались выставки, спектакли и концерты, где демонстрировали местные достижения. Было сделано все возможное, чтобы предоставить жителям возможность посетить центральную выставочную площадку Фестиваля в лондонском районе Саут-Банк. Предполагалось, что празднование продлится как минимум пять месяцев. Даже в тихом провинциальном Истбурне все только и говорили, что о событиях Фестиваля. Лизетта с восторгом предвкушала поездку в Лондон.
Гарри оставили на попечение Айрин, близкой подруги Лизетты, у которой было двое детей. Айрин уговорила Лизетту не торопиться с возвращением, а переночевать в Лондоне.
Поезд прибыл на вокзал Ватерлоо, оттуда Люк с Лизеттой пешком дошли до Фестивального зала.
– Ты такая красавица! – восхищенно заметил Люк, глядя на жену.
На щеках Лизетты играл румянец, глаза возбужденно сверкали.
– Вот, решила себя побаловать, – сказала она. – Тебе нравится?
Стройную фигуру Лизетты ладно облегал бледно-голубой наряд: трикотажная блузка с глубоким вырезом, открывающим плечи, и пышная юбка, перехваченная на тонкой талии широким поясом с застежкой в виде банта. Короткая модная стрижка открывала уши, где поблескивали жемчужные сережки – прошлогодний подарок мужа, в честь тридцатилетия. Люк давно не видел Лизетту такой счастливой. Ее поразительная красота до сих пор привлекала внимание мужчин, но Люк был спокоен: на пальце Лизетты красовалось его кольцо.
Вдали вырисовывался футуристический силуэт башни Скайлон, ставшей эмблемой Фестиваля.
– Он похож на космический корабль, – заметил Люк. – А Павильон открытий рядом с ним выглядит как летающая тарелка.
Лизетта рассмеялась и раскрыла газетный кулек. Ноздри защекотал аппетитный аромат жареной рыбы с картошкой.
– Не самая элегантная сервировка, зато вкусно, – пробормотала Лизетта, облизывая пальцы.
– Осторожнее, юбку не запачкай!
Лизетта хитро взглянула на мужа.
– Ничего страшного, я ее долго носить не собираюсь.
– Mechante![4] – с притворным ужасом воскликнул Люк.
– Ага, я такая, – согласно кивнула Лизетта. – Вы не представляете, что вас ждет, мистер Рэйвенс, – пригрозила она, демонстративно надкусывая хрустящий ломтик картофеля.
Люк улыбнулся и губами ловко выхватил ломтик изо рта жены.
– Знаешь, в этом павильоне собраны экспонаты, рассказывающие об окружающем нас мире, – заметила она, листая программу.
– О земле и о небе? – уточнил Люк.
– Да, о море, о полюсах, о космосе, о растениях… о лаванде, наверное, тоже.
– Я столько всего знаю о лаванде, что сам кого хочешь научу, – вздохнул он.
– Хвастунишка!
– Вы, англичане, ничего в лаванде не понимаете… – Люк выразительно пожал плечами. – На высокогорьях Люберона выращивают дикую альпийскую лаванду, из нее получается экстракт самого высокого качества. А ваша местная лаванда слишком пахнет камфорой.
– Чем жаловаться, лучше растил бы свою дикую прелесть, – поддразнила Лизетта, радуясь, что представилась возможность разговорить мужа.
– Для этого нужны условия высокогорья и совершенно другой климат: засушливое, жаркое лето, холодная снежная зима, – пояснил он.
– В Истбурне зимой снег идет.
– Это не снег, а жалкая пародия.
– Но тебе же хочется растить лаванду?
– Конечно. Это мое любимое занятие, – вздохнул Люк.
– Ничего, мы что-нибудь придумаем, – сказала Лизетта, продолжая листать программу. – А пока давай сходим в Фестивальный зал, там столько выставок! Между прочим, есть экспозиция ботанического сада Кью-гарденс.
Люк недоуменно посмотрел на жену.
– Ну же, доедай быстрее! – поторопила его Лизетта. – Я хочу все увидеть. Кстати, там оркестр Джо Лосса выступает, вот бы попасть на концерт…
Люк равнодушно пожал плечами.
– Джо Лосс! – воскликнула она. – Неужели ты не знаешь, кто это?
– Я рад, что ты довольна, – смущенно признался Люк. – Так что пойду за тобой, куда прикажешь.
– Так и сделаем. Но предупреждаю, танцевать будем прямо на мостовой. А сейчас купим яблоко в глазури – и вперед!
День прошел в радостной суете. На улицах царила бодрящая атмосфера праздника. Повсюду звучала музыка, временами слышалась не только английская, но и иностранная речь, а на одном из перекрестков до Люка донесся обрывок приглушенного разговора на немецком. Фестиваль стал символом искоренения межнациональной вражды, эмблемой счастливого будущего. Люк глядел на веселящихся лондонцев и гостей столицы, наслаждался смехом Лизетты и чувствовал, как испаряется мрачное настроение. Внезапно он остановился посреди тротуара и с нарастающим возбуждением ощутил, что сегодняшний день – переломный в его жизни. На рекламной тумбе висел огромный плакат с изображением океанского лайнера. Люк уставился на картинку, пытаясь представить радости морского путешествия. Разумеется, первым делом он подумал о Франции, но тут же отверг эту мысль, зная, что пока ему рано возвращаться в родные края. Неожиданно его осенило: изменить свою жизнь и свое будущее вполне возможно – необходимо лишь измениться самому. От этого открытия Люк пришел в восторг.
Лизетта, обеспокоенная отсутствием мужа, нашла его у рекламной тумбы. Он стоял, задумчиво глядя на плакат, и сжимал в кулаке листок бумаги.
– Что случилось? – встревоженно спросила Лизетта. – Ты собрался в плавание?
Люк улыбнулся, скомкал листок и засунул его в карман пиджака.
– Нет, хочу покатать тебя на американских горках. То-то визгу будет!
– Ты забыл, что во Францию меня забрасывали ночью, – напомнила Лизетта и шутливо ткнула мужа в бок. – Американские горки мне нипочем. Лучше пойдем поглядим на выставку мебели. Говорят, там есть суперсовременное оборудование, которое освобождает женщину от рабского труда на кухне.
– С ума сойти! – хмыкнул Люк.
– Ну пойдем, я хочу посмотреть на мебель!
Люк притворно содрогнулся.
– А может, лучше в цирк? – с улыбкой предложила Лизетта.
– Цирк – это по твоей части, – расхохотался Люк.
– Я не против, – кивнула она. – Значит, идем в цирк, потом на американские горки, потом поедим мороженого, поужинаем и пойдем танцевать в парк.
– Ага, а потом я умру от усталости.
Опустились сумерки, наступила ночь. После долгих лет затемнения город, залитый электрическим светом, представлял собой восхитительное зрелище. Повсюду ярко горели уличные фонари и мерцали разноцветные гирлянды. На лондонских улицах и площадях не смолкала музыка, восторженные гуляки то и дело пускались в пляс.
– Спасибо тебе, Люк, – сказала Лизетта, устало присев на скамью в парке.
– Погоди, праздник только начинается, – ответил Люк. – Нам пора в гостиницу.
– А где мы остановились?
– Помнишь, ты рассказывала про «Империал»? Ну, про ту самую, где ты отрабатывала свое агентурное задание?
Лизетта удивленно ахнула.
– Я решил, что неплохо бы нам совершить тур по местам боевой славы, и заказал там номер. А завтра утром ты проведешь меня по окрестностям, покажешь квартирку на Экклстон-роуд и кофейню «Лайонс». В прошлый раз я Лондона толком не видел.
– Да, в прошлый раз нам было не до экскурсий, – грустно заметила Лизетта. – Я тогда еще не пришла в себя после того, как разъяренные парижане обрили меня наголо за сотрудничество с нацистами. Ничего, завтра сходим к колонне Нельсона, к Букингемскому дворцу, к Парламенту и Вестминстерскому аббатству. А теперь нам и вправду пора в гостиницу.
– Только на сон не надейся, – шутливо предупредил Люк. – За удовольствие придется расплачиваться.
– Разумеется, – кивнула она и крепко поцеловала мужа.
Гостиница «Империал» почти не изменилась с 1942 года. Впрочем, поселились они не в крошечной комнатушке, а в просторном номере-люкс, с зелеными тиснеными обоями на стенах и с громадной кроватью, застланной шелковым покрывалом. В комнате пахло дегтярным мылом и сухими цветами.
– Владельцам гостиницы не мешало бы посетить выставку современной мебели, – улыбнулся Люк. – Дайка помогу, – предложил он, увидев, что жена собирается снять трикотажную блузку.
Лизетта, смеясь, подняла руки над головой. Люк чуть приподнял тонкую ткань и грозным голосом заявил:
– Теперь ты в моей власти, солянка!
Лизетта расхохоталась.
– Да не солянка, а селянка!
– Какая разница, – отшутился Люк и потянулся к застежке лифчика.
Лизетта завизжала.
– Ш-ш, ты всех жильцов перебудишь! – зашептал Люк. – Погоди, я сейчас с этим сложным устройством разберусь…
Звонкий смех Лизетты пронесся по сумрачным коридорам гостиницы. Горничные завистливо переглянулись.
Наутро, после завтрака, Люк и Лизетта отправились гулять по Лондону. Люк даже кормил голубей на Трафальгарской площади, и Лизетта пожалела, что у нее нет фотоаппарата.
– Знаешь, нам обязательно надо купить фотокамеру, – сказала она, когда они садились в поезд. – А то у нас совсем нет фотографий Гарри. Я слишком нерадиво отношусь к исполнению родительских обязанностей.
– Нерадиво? – переспросил Люк.
– То есть беспечно или легкомысленно, – пояснила Лизетта.
– А, нерадиво, – повторил Люк.
Он прекрасно освоил английский язык и никогда не упускал возможности расширить свой словарный запас, хотя некоторые тонкости порой от него ускользали. Лизетте очень нравилась забавная неправильность речи мужа.
– По-моему, мы прекрасно провели время, – сказал он, когда они устроились в купе.
Раздался свисток паровоза, захлопали двери, застучали колеса.
– Да, это был один из лучших дней в моей жизни, – согласилась Лизетта.
Домой они вернулись в приподнятом настроении. С лица Лизетты не сходила счастливая улыбка, а Люк обрел новый взгляд на мир и новую цель в жизни.
К возвращению хозяев Айрин развела огонь в камине и вскипятила воду для чая. Гарри уже спал.
– Ну как съездили? – поинтересовалась Айрин и тут же заметила: – Можете не отвечать. Лизетта, ты вся так и светишься!
– Выпьешь с нами чаю? – предложила Лизетта.
– Нет, мне пора. Питер сегодня в ночную смену работает. – Айрин привстала на цыпочки и поцеловала Люка в щеку. – Там почту принесли, я письма на стол положила.
Лизетта обняла подругу и проводила ее до двери.
– Спасибо тебе огромное! Мы великолепно отдохнули.
– Не стоит благодарности, – ответила Айрин. – Вы такая славная пара. Я очень за вас рада. Кстати, Гарри поздно уснул, пусть завтра с утра отоспится.
– Ох, кажется, будто меня месяц дома не было! – вздохнула Лизетта.
– Похоже, поездка пошла вам на пользу. Глядишь, скоро у Гарри появится братик или сестренка, – улыбнулась Айрин.
– Посмотрим, – рассмеялась Лизетта. – Я тебе первой скажу.
Она попрощалась с подругой, вернулась в дом и торопливо пошла на кухню, заварить чай. «Интересно, приучу ли я Люка к чаю?» – рассеянно подумала она, вспоминая ночь, проведенную в страстных объятьях мужа. Айрин права: Лондон пошел на пользу им обоим, положил задел новой, счастливой жизни.
– Я чаю заварю, – громко сказала она. – Будешь?
Люк не ответил.
Она подогрела воду и снова окликнула:
– Люк?! Ты куда пропал?
В доме стояла тишина. Лизетта отправилась на поиски мужа. В детской мирно посапывал Гарри, обнимая своего неразлучного барашка, с которым он наотрез отказывался расставаться. Лизетта склонилась над кроваткой и поцеловала сына в лоб.
Люк сидел на полу в столовой, подтянув колени к груди и опустив голову. Малыш пристроился у ног хозяина, изо всех сил виляя хвостом.
– Что случилось? – ошеломленно воскликнула Лизетта.
Люк не двигался. Рядом с ним лежал конверт с немецким почтовым штемпелем. Лизетта подняла с пола скомканный лист бумаги, подошла к окну и пробежала глазами по строкам. В письме, напечатанном на фирменном бланке Международной службы розыска, сообщалось, что в архивах концентрационного лагеря Аушвиц-Биркенау обнаружены сведения о судьбе Сары Руфь Боне и Ракель Ареллы Боне: весной 1943 года обе женщины погибли. Лизетта подавила всхлип, прижала ладонь к губам и сквозь набежавшие слезы посмотрела на бессильно поникшего мужа.
Скупые строки письма содержали горькую правду: «Вышепоименованная Сара Руфь Боне, арестованная 18 июля 1942 года, зарегистрирована в транзитном пункте Дранси 20 июля 1942 года и направлена в Аушвиц-Биркенау 4 октября того же года…». Далее в письме сухо сообщалось о дате прибытия в лагерь, указывался личный номер заключенного и приводилась дата смерти – 3 мая 1943 года. В лагерных документах называлась и причина смерти: «Сердечная недостаточность». Точно такими же были и сведения о Ракель. Судя по всему, сестер Боне умертвили в газовой камере.
О судьбе родителей и младшей сестры точной информации не было, хотя из содержания письма становилось ясно, что их, наверное, постигла та же участь. Сведения об уроженцах Сеньона Якобе Давиде Боне, Голде Дане Боне и Гитель Элиане Боне обнаружены в архивах транзитного пункта Дранси с пометкой «отправлены железнодорожным транспортом в концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау в местечке Освенцим, под Краковом, Польша». Дата отправки совпадала с датой, указанной в документах Ракель и Сары.
К этому времени Люк уже знал, что судьба узников, признанных «негодными к работе», оставалась неизвестной. Якоб и Голда Боне и их младшая дочь Гитель, отправленные в Аушвиц из Дранси, не получили личных номеров. Письмо кратко сообщало, что «дальнейшая информация отсутствует».
Предельно ясно, что вся семья Боне погибла в концентрационном лагере на территории Польши.
Лизетта бросилась к мужу, обняла его и разрыдалась. Он сидел неподвижно, будто окаменев. Никто из них не произнес ни слова. Песик забрался к Лизетте на колени, свернулся клубочком и уснул. В детской проснулся Гарри и позвал маму.
– Иди к нему, – невыразительно произнес Люк.
Лизетта оплакивала и судьбу приемных родителей Люка, и свое кратковременное счастье. Ей очень хотелось по душам поговорить с мужем, но она знала, что сейчас не время.
– Будешь уходить, возьми с собой Малыша, – прошептала она и направилась в детскую, утирая слезы. На сердце тяжелым грузом лежала досада на неизвестного корреспондента из Международной службы розыска.
– Доброе утро, солнышко, – сказала она сыну.
– Мамочка, я так соскучился, – воскликнул он и начал сбивчивый рассказ о своих приключениях в отсутствие родителей. Слушая восторженный лепет мальчика, Лизетта немного успокоилась.
Входная дверь тихонько хлопнула. На пороге детской показалась любопытная мордочка Малыша. Лизетта вышла на кухню и выглянула в окно: муж, оставшись наедине со своим горем, решительно спускался к берегу по крутой тропе.
Радостная атмосфера праздника улетучилась, словно ее и не было. Лизетта начала готовить завтрак для Гарри и заметила на полу смятый листок бумаги, выпавший из кармана пиджака Люка.
Листок оказался брошюрой компании «Пи-энд-Оу» с описанием услуг, предлагаемых переселенцам в Австралию. Плата за проезд на корабле составляла всего десять фунтов стерлингов с человека. Лизетта вспомнила, что слышала об этой программе по радио. Австралийские власти всеми силами старались привлечь иммигрантов для заселения страны. Когда-то отец Лизетты читал ей вслух об огромном континенте в южном полушарии. Максимилиан Форестер мечтал в один прекрасный день посетить эту замечательную страну, где безбрежный океан и песчаные пляжи переходят в выжженную докрасна пустыню, а пустыня, в свою очередь, сменяется тропическими джунглями. Лизетта даже представить себе не могла такие расстояния.
– Знаешь, дочка, в Австралии есть фермы, которые простираются не на сотни, а на тысячи миль, – рассказывал отец. – Летом там сухо и жарко, а зимой холодно и снежно. Чем дальше на север, тем умереннее и влажнее становится климат.
– А что на юге? – зачарованно спрашивала Лизетта.
– Чем дальше на юг, тем суровее условия. Южнее Австралии находится только Южный полюс, – отшучивался он. – Мы с тобой обязательно туда поедем, будем кататься по пустыне на верблюдах и купаться в океане.
Лизетта перевела взгляд на листок в руке и вздрогнула. Десять фунтов стерлингов с человека? Они с Люком вполне могут позволить себе подобные расходы. Предприимчивые европейцы уезжали в Австралию, надеясь на лучшую жизнь. Что ж, им с Люком предприимчивости не занимать. В конце концов, кто еще может похвастаться таким богатым опытом борьбы с трудностями? Лизетта и Люк всегда бесстрашно смотрели в глаза опасности.
Лизетта сложила листок и спрятала его в карман, стараясь представить себе выжженные солнцем австралийские просторы. Жаркий, сухой климат… как раз то, о чем мечтал ее муж.
Глава 4
Люк обнял жену и заглянул в ее покрасневшие глаза.
– Послушай, может быть, лучше не торопиться? Если ты передумала…
Лизетта покачала головой и улыбнулась сквозь слезы.
– Нет, поедем, – решительно заявила она, втайне радуясь, что не придется выносить еще одну промозглую английскую зиму, с ее слякотью и штормовыми ветрами на побережье. Жаль, конечно, что не доведется провести Рождество с бабушкой и дедушкой – Гарри весь год с нетерпением ждал прихода Санта-Клауса, не догадываясь, что это переодетый прадедушка, – но навигация заканчивалась в начале декабря.
Корабль «Мултан» отплывал в Австралию из порта Тилбури, расположенного в восточной пойме Темзы. С палубы огромного океанского лайнера водоизмещением 21 тысяча тонн открывался вид на панораму Лондона, затянутую густым смогом. Лизетта хотела навсегда запечатлеть в памяти родную столицу, догадываясь, что надолго расстается с Англией. Внизу, на пристани, бабушка размахивала ярко-синим шарфом, чтобы внучка заметила провожающих. И бабушка, и дедушка понимали, что вряд ли снова увидятся с Лизеттой, поэтому прощание вышло тяжелым и надрывным. С ними оставался фокстерьер Малыш – любвеобильный пес легко привязался к новым хозяевам.
– Ничего, я уговорю жену побыстрее отправиться в плавание. Мы обязательно приедем к вам в гости, – пообещал дедушка.
Лизетта кивнула сквозь слезы.
Бабушка тяжело переносила предстоящую разлуку с обожаемой внучкой и правнуком.
– Обещайте каждый месяц присылать нам фотографии, – рыдала она. – Ах, мой милый Гарри!
Лизетта и Люк подхватили Гарри за руки и взбежали по трапу, стараясь превратить прощание в шутку, хотя сердце щемило у всех.
Корабль готовился к отплытию, матросы деловито шныряли по палубам. Семья Рэйвенс отправлялась в путешествие на край света. Гарри, не понимая значимости происходящего, зевал у Люка на руках и забавно размахивал ладошками в связанных бабушкой красных рукавичках. Лизетта с усилием сдержала всхлип и робко улыбнулась мужу. С лица Люка весь день не сходило счастливое выражение – не от любви к приключениям, а из-за того, что корабль увозил всю семью из Европы, подальше от пережитых несчастий.
После поездки в Лондон на празднование Фестиваля Британии Люк замкнулся, ушел в себя, не обращал внимания на Лизетту и проводил двухмесячные вахты на маяке, не возвращаясь домой, где все напоминало о письме, полученном из Международной службы розыска.
Неизбывное горе Люка лишало жизнь смысла, терзало душу. Лизетта, устав от бесконечных страданий, решила отбросить беспрестанные сомнения и увезти семью в дальние края, где ничто не напоминало о невзгодах прошлого.
Поначалу Люк противился и отвергал любые попытки объяснений; объятый горем, он не желал утешения. Лизетта не могла излечить его душевные раны, но, невзирая на отстраненность мужа, часто заводила разговоры об Австралии, рассказывала о своей давней мечте посетить этот далекий континент, пытаясь хоть как-то развеять угрюмое настроение Люка. Необходимы были решительные действия, иначе отчаяние довело бы его до рокового прыжка с утеса.
Однажды летом Люк вернулся с восьминедельной вахты на маяке. Мрачный и унылый, он даже не улыбнулся при виде жены.
– Послушай, если ты себя не переломишь, то мы все погибнем! Ты разрушаешь нашу семью из-за тех, кого уже восемь лет нет в живых! – в сердцах воскликнула Лизетта.
Люк ошеломленно посмотрел на жену, не говоря ни слова.
– За что ты так с нами обращаешься? – продолжила она. – Мы виноваты лишь в том, что всем сердцем любим тебя.
Это восклицание стало переломным моментом в настроении Люка. По пути домой он обнаружил труп на мелководье, у подножья четырехсотфутовой скалы. Потрясенный до глубины души, Люк забыл о жалости к себе и в одиночку вытащил тело на берег. К счастью, это был не Эдди.
– Ты права. Вы с Гарри ни в чем не виноваты.
– Да, но нам приходится расплачиваться за злодеяния нацистов.
Люк притянул жену к себе, обнял ее, расцеловал, и они оба разрыдались.
– Я больше никогда не буду вспоминать о прошлом, – пообещал он.
– Нет, этого недостаточно. Нужно изменить весь уклад нашей жизни. Помнишь, я говорила тебе об Австралии?
– Да, – кивнул он. – Но ведь это очень непросто.
– Почему?
– Ну, потому что Гарри…
– Гарри четыре года. Ему неважно, пройдет его детство в Англии или в Австралии. Главное, чтобы у него были любящие родители. Особенно отец.
– А как же твои друзья и знакомые?
– С ними можно переписываться.
– А дедушка с бабушкой?
– Да, они уже старенькие. Да, они будут скучать по нам, но пожелают нам удачи и не станут удерживать в Англии. А ты? Хочешь ли ты перемен? Сможешь ли забыть о Франции, которая сейчас так близко, на противоположном берегу пролива?
– Да, – решительно кивнул Люк.
– Вот и я думаю, что сможешь, – обрадованно воскликнула Лизетта. – Я знаю, все изменится к лучшему, и ты, наконец-то, высадишь свои лавандовые семена.
– Лизетта, но ведь…
– Прекрати! Послушай, ты, конечно, лучший в мире специалист по выращиванию лаванды, но я тут кое-что разузнала. Дикая горная лаванда, которую ты разводил в Любероне, произрастает на сороковой параллели северной широты, так?
– Наверное… – Он нерешительно пожал плечами.
– Не наверное, а точно. Так вот, у побережья Австралии есть остров Тасмания. Вы, французы, вряд ли о нем слышали.
Люк беззлобно рассмеялся. Лизетта с удовольствием отметила, что он не обиделся.
– Давай, поучи меня географии, – подзадорил он, сверкнув голубыми глазами.
– Северная оконечность Тасмании лежит на сороковой параллели южной широты.
Он удивленно заморгал и сразу сообразил, куда клонит жена. Лизетта продолжала оживленно говорить о том, что ей удалось узнать, но Люк уже не слушал. Он отошел к кухонной раковине и уставился в окно, сосредоточенно размышляя.
– А какой там климат? – спросил он, прервав рассказ жены о Хобарте, Лонсестоне и Девонпорте, о каторжниках и о море.
– На сороковой параллели южной широты климат примерно такой же, как в Любероне. В австралийском посольстве мне сказали, что в Тасмании холодные зимы, дождливая весна и долгое, засушливое и жаркое лето.
– А рост? – поинтересовался Люк.
– Пять футов четыре дюйма, – отшутилась Лизетта, сообразив, что муж имел в виду высоту над уровнем моря. – Не знаю. Это очень важно?
– По-моему, да.
– А по-моему, французские производители лаванды слишком задирают нос и притворяются, что ваша лаванда чем-то лучше нашей, английской.
– Видишь ли, климат, высота, долгота и широта оказывают влияние на произрастание лучших в мире экземпляров Lavandula angustifolia, узколистной лаванды, – напыщенным тоном продекламировал Люк.
– Знаешь, неплохо, если совпадают три показателя из четырех, – заметила Лизетта.
– Ты права, – ответил Люк и нежно поцеловал жену. – Ты у меня и красавица, и умница, не перестаешь меня удивлять. Я и без того тебе многим обязан. – Он отстранился и ласково поглядел на нее.
– Вот и отплати мне, – умоляюще попросила она. – Давай уедем отсюда, от всех этих проклятых воспоминаний. Отправимся туда, где не было войны, начнем жизнь заново. Ради Гарри. Уедем в далекую страну, где нас никто не знает, и в память о твоей семье высадим семена лаванды в почву Тасмании. Там вырастут и наши дети, и мы ни о чем никогда не будем жалеть.
– А ты сможешь расстаться с прошлым?
– Мне не впервой, Люк.
– Я хочу забыть о боли утраты, хочу сбежать от горя.
– Давай сбежим… В Австралию. В Тасманию.
Люк кивнул и еще раз поцеловал Лизетту
Они стояли на палубе лайнера «Мултан». В 1923 году это было первое судно водоизмещением свыше 20 тысяч тонн во флоте компании «Пи энд Оу». Скоростью пришлось пожертвовать ради удобства пассажиров. С капитанского мостика прозвучали три резких гудка, на палубах раздались прощальные крики пассажиров, провожающие на причале усиленно замахали. Последний гудок возвестил отплытие, корабль вздрогнул, басовито взревели турбины.
– Двойные швартовы меняют на одиночные, – произнес один из пассажиров тоном знатока.
И действительно, сдвоенные канаты, удерживающие судно у причала, ослабили и начали убирать на корабль. Теперь корабль с пристанью соединял только один канат, а через минуту пассажирское судно «Мултан» отправилось в плавание.
Исчезла последняя ниточка, связывающая Лизетту с прошлым. Бабушка с дедушкой прощально махали с причала. Лизетта прижала к себе Гарри и свободной рукой приобняла мужа. На глаза набежали слезы, размывая черты родных и близких. Она помахала в ответ, надеясь когда-нибудь снова увидеться с любимыми бабушкой и де душкой.
Люк едва не дрожал от радостного возбуждения. Впрочем, зная, как тяжело давалось Лизетте расставание с Англией, он старался не подать виду, хотя втайне лелеял надежду, что остров Тасмания напомнит ему родной Люберон.
Они с Лизеттой стали «десятифунтовыми переселенцами», отправлявшимися в Австралию по государственной субсидии. Пассажиров второго класса обслуживали в основном выходцы из Азии. Гарри быстро завоевал любовь и членов экипажа, и пассажиров. Шестинедельное путешествие обещало стать захватывающим приключением.
– Ох, это похоже на главу из учебника географии, – воскликнула Лизетта, перечитывая список портовых стоянок судна. – Египет! Надо же!
Они занимали двухместную каюту на палубе «Е». Гарри делил спальное место с матерью, но Лизетта не возражала: сын всегда спал с ней, когда Люк отправлялся на двухмесячную вахту. Каждый день они гуляли по широкой палубе, наслаждаясь свежим ветром, пока корабль пересекал водные пространства с экзотическими названиями: море Альборан, Балеарское море.
На стоянке в Марселе Люк одним из первых радостно сошел на берег, поторапливая Лизетту. Он почти бежал, толкая прогулочную коляску Гарри, чтобы как можно дольше побыть на земле Прованса, в последний раз испытать близость к родному Сеньону. В Марселе дул мистраль – необычное явление для декабря.
– Это знак, – со смехом произнес Люк. – Прованс меня приветствует.