Держи это в тайне Джонсон Уилл

– Исход войны был изначально предрешен, учитывая промышленные и финансовые преимущества Севера, не говоря уже об их превосходстве в рабочей силе.

Дядя Джек громко рассмеялся:

– Томми Уилкинсон, ты просто мелкий пакостник!

Ты, наверное, уже догадался, куда мы держали свой путь, и какой была цель нашей поездки – судостроительный завод на реке Клайд. Я видел его по телевизору, но дядя Джек решил, что я должен увидеть его своими глазами, по-настоящему. На место мы прибыли поздним вечером в субботу. Атмосфера перед заводскими воротами была довольно праздничной.

Все верфи были под контролем профсоюзов. Никто не мог выехать или въехать без их разрешения. Когда мы прибыли туда, перед воротами уже собралась большая толпа народа: жены, подруги, другие члены семьи, которые принесли еду, подарки, прочие необходимые вещи для своих мужчин, работающих на заводе. А еще там была туча журналистов и телекамер. Ворота верфи, как и положено, были массивными, но практически скрыты под флагами и транспарантами, в основном красными … с вкраплением черного, для контраста.

Дядя Джек снова удивил меня. Он пообщался с кем-то из охранников, а затем жестами подозвал к себе меня и Шави.

– Давайте! Они разрешили нам зайти. У меня есть кое-что передать этим парням.

Ты должен меня понять, я не был тогда таким разговорчивым, бойким парнем, которого ты знаешь сейчас. Я был домашним, общаясь, в основном, только с дядей Джеком или моими братьями и сестрами. Но, на публике я вел себя тихо, смотрел, слушал и мотал себе на ус. Я внимательно наблюдал, очарованный дядей Джеком, которого я думал, что хорошо знаю. И который, совершенно изменился в этом новом странном мире.

Мы бродили по верфи. Я бродил там, а разные мысли бродили в моей голове. Скоро нас приняли, как оказалось, в управлении завода, из которого шло руководство работой всей верфи. Один или два человека осмотрели, одобрительно качая головой, мой нагрудный значок, а также те, что были приколоты к одежде Джека и Шави. И вот, еще несколько шагов и мы зашли в по-спартански обставленный офис, затуманенный сигаретным дымом.

– Джек! Джеки, дружище!

– Черт возьми! Эрик! Эрик, я так рад тебя видеть. Сколько воды утекло.

– И не говори. Очень много, мой друг. Когда ж последний раз я видел тебя, Джек?

– Должно быть, на площади Каталонии, в тот день мы уезжали – а вы еще оставались.

– Ох, да – мы оставались в Барселоне, когда появились националисты.

– Все было так плохо?

– Невероятно, чертовски плохо, Джек. Пришлось уходить в горы. Вернуться в Глазго не получалось аж до 1946 года, – сделал паузу Эрик, казалось, он собирался с мыслями, чтобы сказать что-то еще. Но, он только покачал головой и широко улыбнулся. – Это твой парень?

Джек рассмеялся.

– Нет, нет, это мой племянник. Ты помнишь Шави или слышал о Шави?

– Я слышал о Шави. Кто же не слышал о Шави?

Я хотел его перебить и сказать: «Я не слышал о нем. Я не имею ни малейшего понятия, что происходит и кто этот Шави». Но я, конечно, не сделал так.

Джек сказал:

– Я приехал только для того, чтобы передать вам вот это, – при этих словах, он достал из заднего кармана брюк конверт, в котором явно были деньги. Я не знал, сколько там было, но, наверное, для Джека было важно доставить их лично. В этот момент Шави тоже вручил Эрику толстый конверт и сказал ему что-то.

Джек перевел.

– Это пожертвование, говорит Шави, от судостроителей Барселоны. Им пришлось собирать эти деньги в тайне. Шави проделал весь этот путь, чтобы доставить их лично вам.

Я не помню, когда еще Джек был так счастлив и так энергичен, как в тот день на судостроительном заводе. Люди, казалось, знали его или слышали о нем и относились к нему с чувством глубокого уважением, которое не имело ничего общего с уважением к лучшему мяснику на Олд-Кент-роуд. Он пожимал руки рабочим, останавливался, чтобы приободрить молодых парней, которые, я в этом уверен, никогда не слышали о нем. Я плелся сзади за Джеком и Шави в нашей импровизированной экскурсии по этим могучим верфям.

Оглядываясь назад, все, что мне вспоминается, в первую очередь, – это повсеместные плакаты, запрещающие алкоголь. А еще, красные флаги и баннеры, призывающие к труду. Все в красном цвете. В кроваво-красном.

Эрик заметил, как я пристально смотрю на один из плакатов, призывающих к трезвости, и начал мне объяснять:

– Это парни, Томми, их сложно удержать от выпивки, но если они будут всю ночь пьянствовать, пресса наутро напишет едкие статьи. А так, пока мы здесь, никакого алкоголя. Это революционная дисциплина. Понимаешь, Томми, пресса в этой стране фанатично предана правительству. Все они скрытые фашисты.

– Оставь его в покое, Эрик! – присоединился к нашему разговору дядя Джек. – Он умный парень – он сам сделает для себя выводы.

Что за день! Я бы здесь хотел пожить, но, естественно, не вечно. Мы остались в ту ночь на верфях, пели песни, совместно ужинали с работниками завода. Не скрою, немного и пили, в основном пиво. Дядя Джек протянул мне литровую бутылку тёмного эля и сказал мне смаковать, как можно медленнее. Я стащил фонарь и подыскал себе местечко для ночлега, подальше от шумной компании. Укромный уголок я нашел глубоко в корпусе огромного корабля, который был наполовину построен на одном из стапелей. Ты же меня знаешь – мне хотелось дочитать остававшиеся тридцать страниц романа «1984», и насладится вкусом темного эля в спокойствии и тишине.

В темноте я поднес к моим губам горлышко бутылки, предвкушая удовольствие от хмельной влаги.

– Не пей слишком быстро, парень, иначе тебе станет плохо.

Голос. Голос девушки. Здесь на корабле.

– Извини, что ты сказала – вздрогнул я от неожиданности.

– Ты хорошо услышал, что я сказала, парень.

– Ты права. Я просто очень удивился. Я думал, что здесь нет никого кроме меня.

– Дай попробовать твой напиток, парень. Я Шивон. Как тебя зовут?

Бледное лицо, в обрамлении ярко-рыжих волос, внезапно появилось из полутьмы. Я увидел, как моя новая подруга улыбнулась, из-за своей неуклюжей попытки спустится ко мне по изогнутому металлическому корпусу судна.

– Я Томми. Приятно познакомиться с тобой, Шивон.

Своей рукой она коснулась меня и притянула мою руку, с бутылкой эля в ней, поближе к себе. Я услышал, как Шивон сделала несколько глотков.

– Не беспокойся, Томми. Ели у нас закончится эль, я знаю, где искать еще. У моего бати есть тайник, а он далеко от нас – вон, поет со своими друзьями.

Я молчал. А что я должен был ответить ей?

– Мне пятнадцать лет, а мой батя ведет себя со мной, как будто мне только десять, – вздохнула Шивон.

– Мне четырнадцать, – солгал я.

– Честно? А я подумала, что около двенадцати лет, когда я увидела тебя прогуливающегося по верфи с тем большим дядькой. Это твой отец?

– Нет. Это мой дядя Джек. Он воевал в Испании, ты слышала, – в Интербригаде.

– Ааа, ну он бы не был здесь, если бы он воевал за Франко, а сейчас он готов повоевать, Томми?

– Правда, он действительно воевал там. Он настоящий герой.

– Конечно,Томми-бой, но сейчас он готов воевать снова?

Я почувствовал прикосновение ее мягких теплых пальцев на своем лице. Она нежно провела рукой по моему лбу, потом вниз по щеке к моей шее, невзначай, по пути коснувшись линии моих губ.

Внезапно, я резко приподнял фонарь, чтобы увидеть лицо Шивон: большие, голубые, удивленные глаза, копна рыжих волос, веснушки, и широкая веселая улыбка.

– Ты видел обнаженную женщину, Томми-бой?

– Ну, если честно – да, видел.

– Только твоя мать, сестры и все те фотографии в дурацких журналах, не в счет? – прощебетала Шивон скороговоркой пятилетнего ребенка.

– Да, видел я. Поверь.

Бедная Ивонн.

– Значит, Томми-бой, ты знаешь, что нужно делать с ними?

Наверное, это эль заставил меня быть откровенным. Я рассмеялся.

– Шивон, я не имею ни малейшего представления.

– Ну, и я тоже. – Запала долгая пауза. Я видел, как в глазах Шивон танцевали огоньки света, отбрасываемого фонарем. Танцевали они с таким озорством. – Я умная, и ты, скорее всего, очень умный, потому что сейчас суббота, а я застала тебя здесь за чтением книги: а все это лишний раз доказывает, что ты умный.

– Ну и что?

– Значит, мы должны вместе поразмыслить над этим вопросом, Томми. Одна голова хорошо, а две – лучше, как говорят.

– Сейчас меня волнуют вовсе не наши головы, Шивон …, – я оборвал свою мысль на полуслове.

Ее мягкая, нежная рука коснулась моей, наши пальцы переплелись.

– Все будет все хорошо. Тебе понравится.

Сидр с Рози. Тёмный эль с Шивон. Нежность ангелов. Ах!

В воскресенье тоже весь день мы провели на судостроительном заводе. Кто-то подарил мне книгу, Троцкого «Перманентная революция», и сказал, что я должен прочитать ее, до нашего возвращения, в понедельник утром, в Лондон, что я и сделал. Я всегда делал то, что мне говорили. Шивон нашла сама меня на следующий день, и я тоже сделал то, что она мне сказала: мы поцеловались украдкой, пока дядя Джек и ее отец нас не видели. Интересно, где она сейчас? Надеюсь, у нее есть хорошая история, поведать нам. Я ей очень признателен. Ранним утром мы сели в поезд в направлении Лондона. Я приехал домой около полудня, полон новых впечатлений.

Дядя Джек написал записку для школы. Я не знаю, что он там написал, но у меня не было, совершенно, ни каких проблем из-за моего отсутствия на занятиях. За исключением нескольких колких замечаний от учителя географии о моем с Джоном «удобном» отсутствии на контрольной работе, которую нам все равно пришлось написать во время одной из больших школьных переменок. Дядя Джек впал в немилость у моих родителей, которые считали, что он вредно влияет на меня. Но, связь между мною и дядей Джеком еще больше окрепла. Мы также по-прежнему крайне редко говорили о его прошлом: я еще очень долго не решался спросить его об Испании, хотя вопросы так и роились в моей голове. Я был слишком занят своим взрослением, и любые мои вопросы доставляли лишние хлопоты дяде Джеку, поэтому я избегал этой темы.

Я не мог понять, почему, то, что должно было стать предметом гордости для него, он так скрывал. А что касательно меня – кроме победы Франко и поражения республиканского правительства – я не мог понять, что на самом деле произошло там, в Испании. Что могло бы объяснить ту, увиденную мною, сцену в мясной лавке. Те дядины рыдания. Мне предстояло еще многое узнать.

Помните тот мой нагрудный знак? Я по сей день ношу его.