Пещера Восходящего Солнца Сухова Елена

Погода сошла с ума. Немыслимо, чтобы в последний день сентября было так холодно и сыро в этом южном городке. Прибытие поезда «Москва – Симферополь» объявили минут десять назад, но Вика все еще носилась по платформе, заглядывая в окна вагонов, периодически возвращаясь к началу состава. После всех этих безумных походных сборов из головы напрочь вылетел номер вагона, в котором ехали ее друзья, а ведь билеты для них она сама покупала. Пробегая мимо очередного вагона, она силилась вспомнить, хотя бы примерно, цифры из билетных бланков. В голове только псевдологично звучало: «Третий или седьмой? Девятый? Нет, ну, максимум двенадцатый». Именно по этой причине она не добегала до хвоста поезда и возвращалась снова, не переставая вглядываться в редких пассажиров с рюкзаками, выходящих из вагонов. Те, подпрыгивая на ходу, держась за лямки, пытались как можно более удобно усадить рюкзаки на плечи. Платформа опустела. И вдалеке Вика увидела своих рядом с кучей разноцветных рюкзаков и пакетов. Все махали руками и призывно кричали, Вика прибавила скорости. Вагон оказался семнадцатым, предпоследним в составе.

– Ну ты даешь! Чего так долго? – с деланным возмущением и широкой улыбкой выкрикнула Цаца – красотка с пышной гривой золотистых волос, и тут же театрально раскрыла объятия. Вика с разбега плюхнулась в них.

– Мы уж думали, что о нас забыли! – продолжала она, передавая Вику в следующие объятия. – Где новенькие?

– У фонтана, на рюкзаках, – чмокнув последнего, ответила Вика.

– Цаца нам все уши прожужжала, что пойдут еще двое ребят, и ей безумно интересно с ними познакомиться, – сказал Боля – высокий молодой человек с римским профилем и карими глазами.

– Хорош заливать! – Цаца слегка стукнула его в живот.

Боля тут же согнулся и застонал, изображая на лице силу «мощнейшего» удара.

– Да, я такая! – Цаца, с гордо поднятой головой и хитрыми улыбающимися глазами, подлетела к красному рюкзаку, рванула его на колено, затем мастерски вскинула на спину. – Вперед, лопушары, нечего рассиживаться! – и быстро, с подскоком, направилась в сторону вокзала.

Вика подошла к Лёле:

– Как настроение?

– Хорошо, что я не одна такая буду, есть еще новички. Но Цаца, конечно, меня пугала как могла целые сутки, – с мягкой улыбкой ответила Лёля и посмотрела на брата. Боля помог ей надеть рюкзак и заботливо поправил лямки.

– Вика, а что с погодой? Порадуешь местным прогнозом? – голос сзади принадлежал Паше, блондину с голубыми глазами. Шея его была обмотана сине-белым шарфом с символикой известной футбольной команды. – Я хочу как в прошлый раз. Солнце, солнце, солнце… И, пожалуй, еще раз солнце!

– Чуда не будет, – Вика сразу посерьезнела. – Кстати, надо еще раз в связи с этим обсудить маршрут.

– Обсудим, – с готовностью отозвался Паша. И уже с улыбкой сказал: – Не волнуйся.

– Кстати, не знала, что ты футбольный фанат, – тоже с улыбкой сказала Вика, на ходу рассматривая шарф.

– Я? Нет! – со смехом выпалил Паша. – Друзья пригласили на матч, чисто случайно попал. Хорошо погуляли, я еще под впечатлением.

– А что у вас со снарягой?

– Мы купили термобелье1, – пропищала тоненько Жанна, прижимаясь к Паше. При этом ее распахнутые, наивные изумрудные глаза светились почти счастьем. И как для подтверждения своих эмоций:

– Это хорошо, да, Пашенька? – вместо ответа он нежно погладил ее по руке.

– А как же я? – Вика обернулась на родной дружеский голос. – Маленького человека совсем забыли!

– Да гореть мне в огне! – со смехом Вика подхватила два увесистых пакета с едой и взяла под руку Кнопку, миниатюрную девушку с чёрными как смоль волосами и идеальным каре.

Вика

Род Сусаниных, лицо единственное, или Индеец и все, все, все…

К этому походу Вика готовилась особенно тщательно.

Семь лет назад она, можно сказать, случайно попала в горы. В то лето от отпуска оставалась еще неделя. Но Вика совершенно не представляла как ее использовать. Да и желания особого не было. Разрыв отношений с любимым человеком, полный внутренний разлад и бессилие. От природы целеустремленная и оптимистичная, она не знала что делать. Любая мысль, касающаяся изменений, действий, сначала вспыхивала спасительным маяком, а затем неизменно рассыпалась и развеивалась. Такие «качели» истощали еще больше. Она уже подумывала выйти на работу – своего рода анестезия от реальности. А банк, в котором Вика работала экономистом, вполне мог претендовать на максимальное заполнение мыслей и основного времени существования. Да, жизнью это не назвать, даже с большой натяжкой. Цифры, люди, ответственность… Она любила свою работу, любила экономику и хорошо разбиралась в ней. Но постепенно то, что окружало, оправа, которая неизменно присуща должности финансового консультанта известного банка, рождало какую-то внутреннюю усталость, не то чтобы от людей, нет, скорее от игр, бизнес-игр с подковерными интригами, подсиживанием, манипулированием и самоутверждением.

Какое-то время удавалось обманывать себя утверждая, что можно прекрасно существовать в любой организации и не принимать участия в жизни офисного планктона. Реальность наваливалась постепенно, силы оказались не равны и иллюзии уступили место правде жизни. Оставалось либо принять правила игры и стараться в этом преуспеть, либо уйти, и не просто из этого банка, а вообще из сферы бизнеса. Ни к первому, ни ко второму Вика не была готова. И получилось, что она зависла между двумя решениями. А время шло, накапливая с каждым рабочим днем тягучую неудовлетворенность.

И горы стали отдушиной, огромным ресурсом. Не то чтобы Вика стремилась к такому виду отдыха (или спорта?). Но в детстве ей мечталось о путешествиях и приключениях. В шестилетнем возрасте она представляла, как к корзине из бересты, которая стояла на кухне и использовалась мамой для хранения картошки, привязать воздушные шарики и полететь куда-то далеко-далеко.…Одной это делать не интересно, поэтому предполагалось, что её подружка из соседнего подъезда летит вместе с ней, захватив с собой вкуснейшие пирожки с вишней, которые пекла ее мама.

Вика родилась в небольшом украинском шахтерском городке под Донецком. Однажды на школьных каникулах всем классом поехали в Москву. Вика влюбилась в этот город сразу, окончательно и бесповоротно. Когда пришло время поступать в институт, с родителями состоялся непростой разговор, касающийся её желания учиться в российской столице. Родители переживали за дочь – она ведь будет так далеко от них; но, когда увидели ее глаза полные слез и мольбы, решились отпустить. Вика скучала по дому и старалась как можно чаще приезжать в гости.

Среднего роста, поджарая, спортивная, с неизменной длинной косой и чуть сутулящаяся от рано появившейся груди, которую она старалась поначалу скрывать, сводя плечи чуть вперед. Когда Вика испытывала острый интерес или удивление, взгляд ее серых глаз становился совсем детским, открытым, что сразу смягчало строгие черты лица. Когда она улыбалась, то обычно опускала глаза и ее щеки немного розовели. В повседневной жизни сдержанная и серьезная, с друзьями она превращалась в теплое солнышко. Многословия ей это не добавляло, но она с удовольствием слушала их истории и наслаждалась их обществом. Встречи, всегда шумные и веселые, оставляли у Вики ощущение долгого послевкусия неподдельного счастья. Такое отношение к друзьям, таким разным и одинаково дорогим ее сердцу, передалось Вике от родителей. Они поженились очень рано, много путешествовали, глубоко любили природу, и двери их дома всегда были открыты для друзей и близких.

По электронной почте пришло письмо – спам…. Туристическая организация объявляла о наборе группы для похода в горы. Уровень сложности – нулевой – для начинающих. Снаряжение (рюкзак, пенка2 и спальник) предоставляется. Вика обычно удаляла все левые рассылки, даже не открывая их. А тут все получилось как-то само собой. И дальше, по наитию, забила в поисковике «горный туризм», чтобы узнать больше, и с огромным интересом окунулась в новую для нее сферу, к которой ее так неудержимо потянуло. После двухчасового просмотра сайтов стало понятно, что в поход она пойдет однозначно, оставалось выбрать подходящую дату.

Первый поход был непростым. Нагрузка оказалась на грани ее возможностей. Из-за этого вечером она не могла есть – пропускала все ужины, организм как будто перешел на внутреннее питание. Со сном тоже были сложности. Она или отключалась моментально, пока все ужинали, или только под утро, так и не справившись с возбуждением от впечатлений прожитого дня. А впечатлиться было от чего. Природа… Крым… Горы… И сейчас эти слова произносятся на выдохе с блаженной улыбкой. Как-то сразу стали близки и понятны зазвучавшие по-другому строки:

Несмотря на то что на пятый день похода они заблудились, а может даже и благодаря этому, и пришлось спускаться к морю по скалистой горе без страховки целых семь часов, горные путешествия навсегда вошли в жизнь Вики. А вскоре к ней присоединились и две самые близкие подруги Цаца и Кнопка.

Не последнюю роль здесь сыграл и инструктор. Из-за высокого роста, крепкого телосложения и неизменного хвоста из темных с проседью волос на голове, его все называли Индейцем. «Таких людей в метро не встретишь», – так обычно начинался рассказ Вики о нем. Увлеченный своим занятием, профессиональный инструктор, владеющий всеми видами туризма: скалолазание, альпинизм, трекинг4, каньонинг5, спелеология6, суперсложная вода7. Многократный победитель всевозможных соревнований по спортивному туризму, проводящий в горах почти все двенадцать месяцев в году, немногословный, с острым внимательным взглядом, сильный и уверенный, он вызывал сразу уважение и восхищение. Вика рассказывала о нем своим друзьям и знакомым. И те, кто потом шли вместе с ней в поход, могли убедиться в этом. А потом уже сами взахлеб рассказывали о нем и своих походных приключениях.

Индеец научил их втыкать сидя на верхушке горы, у подножия водопада и в сердце пещеры с выключенным светом в кромешной тьме. Научил слышать, видеть, чувствовать природу, самих себя. Наблюдал за каждым и радовался всегда, видя, как человек откликается на всю эту красоту. Красоту звуков и тишины, яркости и нежности оттенков, как ликует от покорения высот и самого себя, и внутренней тишины медитации.

Индеец выбирал для ночевок особенно красивые места, часто вдалеке от оборудованных стоянок. Да и по маркированным тропам они ходили редко, он вел по своим тропам, любимым местам. На Северную Демерджи8 они поднимались три раза, и маршрут ни разу не повторился.

Индеец выделял эту бесстрашную и интересную троицу: Вику, Цацу и Кнопку. Они часто вместе засиживались у костра. И каждый совместный поход был большим событием и радостью. Они были похожи в одинаково сильной любви к природе, понимании ее.

И так было несколько лет. Два-три похода в год по пять-семь дней каждый. Все путешествия были по-своему интересны и незабываемы.

Водопад Су-Учхан. Струящийся, тонкий, неторопливый в июле и мощный, стремительный в ноябре. Он берет свое начало в пещере Кизил-Коба (Красная), которая находится чуть выше в скале. В том месте, где вода стекает вниз, падая на огромные обросшие мягким ярко-зеленым мхом валуны, есть большой плоский камень. Если подложить пенку и сесть на него, сложив ноги по-турецки, то вода будет омывать тебя со всех сторон изгибаясь, бурля, оглушая. Здесь размывается ощущение времени. Чем дольше сидишь и наблюдаешь за бегущей водой, пожелтевшими листьями, которые она уносит вниз, тем невозможнее становится самому, по собственному желанию, прервать этот убаюкивающий процесс.

А еще можно посидеть внизу. В том месте, где вода разбивается брызгами о валуны и превращается в речку. Ощущение влажности на щеках, лбу, шее, губах, веках. И бесконечное движение прозрачного горного потока. Все звуки вытеснены, есть только шум воды.

А летом можно пробраться в самое сердце водопада. Вода в это время отступает и доверчиво обнажает его. Это маленькая сквозная пещерка. Там могут поместиться два-три человека. Вот так стоишь в самом сердце Су-Учхана, а вокруг тебя падают тонны воды. Они обрушиваются на голову, плечи, проходят сквозь тебя; только чудом сложившаяся из валунов пещерка защищает и берет всю силу и мощь водных ударов на себя.

И пока ты смотришь на всю эту красоту, мысли могут оставить тебя или наоборот закружить в нелогичном водовороте, одна сменяя другую. Связь их не ясна, можно потеряться в догадках. Важно ничего не менять, а просто отдаться, довериться процессу. И тогда, возможно, спустившись вниз, к людям, ты сможешь посмотреть на картины своей жизни по-другому, станет доступен еще один их ракурс. И, возможно, придут ответы, недоступные до подъема в горы, или отпадут вопросы как-то сами собой, очень естественно и гармонично. Возможно, появится гибкость в общении с трудными для тебя людьми и ты откроешь новые их грани, обогатив тем самым себя и других.

А еще Индеец открыл им потайное место в Долине приведений. Мало кто знает, что, стоя у южной кромки обрыва, ты находишься над троном. И стоит набраться немного смелости, перелезая на крайний камень, чтобы оказаться сидящим на этом самом троне. Под ногами бездна, голову кружит от высоты, и заземляет только ощущение пронизывающего холода от обнимающего тебя каменного изваяния. «Ваше величество!» – говорил тогда Индеец, подавая руку каждой из троицы, почтенно преклоняя голову, помогая соскользнуть на царское ложе. Вика помнила, как в первый момент ей было совсем не страшно, непрозрачное облако покоилось под ногами, и казалось даже пушистым ковриком. Но в тот момент, когда его разорвало от порыва ветра, и открылась высота во всем своем величии, Вика вцепилась в каменные подлокотники. Дыхание замерло. Мир поставили на паузу. И осталось только твое парение над Южной Демерджи…

А два года назад Вика, Цаца и Кнопка на третий день апрельского похода решили прервать его, вышли досрочно из группы. Как бы ни было горько осознавать, что Индеец изменился, не замечать этого уже было невозможно. В предыдущем походе, в декабре, впервые возникла тема денег. Сидели вечером у костра, и Индеец сам завел этот разговор. Было удивительно слышать от него недовольство в адрес организаторов, которым «слишком много платят за такую ерунду» как сбор группы. А на вопрос кого-то из новичков, тяжело ли столько времени проводить в горах, он ответил: «Лишь бы деньги платили». Тогда впервые у Вики и девчонок возникло неприятное ощущение чужеродности, как будто перед ними сидел совершенно незнакомый человек. Они не знали как на это реагировать, оставалось просто наблюдать, что будет дальше. Тягостное ощущение усилилось после того, как Индеец буквально стал гнобить одного очень активного и любопытного новичка. Раньше такие вызывали у него интерес, и с позиции наставника, гуру, он с удовольствием обучал их всяким премудростям: как правильно надеть систему9 и сделать обратку10, разжечь костер в дождь или залезть на скалу без веревок. А тут он крикнул грубо, с неприязнью, лицо исказила злость, – эту картину ни Вика, ни Цаца, ни Кнопа не смогли забыть.

В апрельский поход досталось уже им, вернее Вике. Возмутила несправедливость. Если бы Индеец высказался по поводу совершенной ею ошибки, она смогла бы понять. Но крик из-за ЕГО ошибки – это перебор. Продолжать путь вместе стало невозможным и бессмысленным. То, за чем шли в каждый поход: расслабление у вечернего костра, втыкание на вершине, единение с природой, – все это ушло. Остались напряжение и усталость от усиленного самоконтроля, понадобившегося, чтобы еще больше не усугублять ситуацию.

– Я предлагаю уйти, – серьезно сказала Цаца, глядя в упор на Вику.

– Страшно… – отозвалась Кнопка.

– Мы не высоко, спустимся сами, – парировала Цаца.

– Я не об этом, – продолжала Кнопка, – это серьезный шаг и он повлечет большие перемены.

– Дело принципа, Кнопа! – воскликнула Цаца, – нельзя позволять такие вещи в свой адрес!

– Я не сказала, что я против. Просто это серьезное решение.

– Я не хочу портить вам отдых, – вмешалась Вика.

– Да какой тут отдых! – Цаца раскраснелась от возмущения, – Тебя обидели, это значит – меня обидели! Да, гор не хватило, природы не хватило, но это сейчас неглавное. Ну, что, Кнопа, скажешь, что это не так?

– Цаца, если я не выдаю порцию эмоций на-гора, это еще не значит, что я ничего не чувствую! Да, ситуация вышла за рамки и поступить по-другому мы просто не можем. Но если говорить об Индейце, у меня нет четкого, однозначного негатива. Скорее исследовательский интерес. Что с ним произошло? Люди не делают неожиданный поворот на все сто восемьдесят градусов, это невозможно.

– Ты еще пожалей его! – кипела Цаца.

– Может и пожалею, когда узнаю правду, – на что Цаца передернула плечами, а Кнопа спокойно продолжила, – у нас есть четыре часа, чтобы спуститься до захода солнца.

– Девочки, спасибо… – тихо произнесла Вика.

И они ушли…. Индеец понял их намерения до того как они их озвучили. Вика осталась на рюкзаках, она не смогла бы сейчас смотреть Индейцу в глаза. К нему подошли Цаца и Кнопка. Повисла пауза. Цаца жестко, исподлобья смотрела на него, ноздри слегка раздувались от гнева. Кнопка же, наоборот, смотрела прямо и спокойно.

– Вы уходите? – с горькой усмешкой спросил Индеец.

– Естественно, – грубо отозвалась Цаца.

– Мы не можем поступить иначе. Ты не дал нам выбора, – ровно, беспристрастно ответила Кнопка.

Индеец молча отсчитал деньги за неиспользованные дни и протянул их Кнопке.

– Спасибо, – ответила та.

За этой сценой молча наблюдали все участники похода. Да, ситуация не стандартная, такое если и происходит, то крайне редко. Набрасывая рюкзак, Вика решилась взглянуть на Индейца. Он смотрел прямо на нее. Желваки играли, губы плотно сжаты, но во взгляде не было злости. Скорее застывший вопрос. И он как будто не видел ее, взгляд был обращен внутрь его самого. Цаца и Кнопка стали прощаться со всеми. Звуки вывели Индейца из оцепенения, он повернулся, молча взял рюкзак и пошел по тропе вверх.

Когда бабушка Вики учила ее шить, она любила повторять: «Как сядешь первый раз за машинку, так и будешь всегда сидеть, по себе знаю, – в такой же позе, за тем же столом. И только так тебе будет удобно». Так и вышло. Вика любила строчить, повернув педаль обратной стороной. И машинку ставила не на специальный стол, купленный потом для нее родителями, а на гладильную доску. Эта привычка осталась, и только так ей было удобно и интересно заниматься шитьем.

Нечто подобное произошло и с выбором инструктора для следующего похода. Однажды туристическая компания, в которой работал Индеец, решила устроить встречу Нового года в горах. Собрались все инструкторы со своими самыми верными подопечными, которые чаще всего ходят с каждым из них в походы. Вика, Кнопа и Цаца были там и познакомились со всеми.

Оказалось, что инструкторы бывают разные…

Дедушка Ау выглядел как Харви Кейтел в фильме «От заката до рассвета» после укуса вампира. Основной профиль – рыбалка, – знакомил страстных рыболовов с заповедными местами. Дука с сыном – главные по воде. Они брали на сложную воду опытных туристов и заведовали лагерем для новичков на Южном Буге11. Основатель компании, Веня, занимался восхождениями на Эльбрус и Эверест.

По Крыму специализировались еще два инструктора, не считая Индейца. Первый – Джавдед. Молодой мужчина с несуразно длинной черной бородой и маленькими глазками. За все время этого похода никто так и не понял, какой он на самом деле. Второй – Игорь Потапов, начинающий инструктор. Он, как и Индеец, водил в основном по Крыму: спелео12, пешка13, каньонинг. Игорь считал себя учеником Индейца, восхищался им, старался во всем ему подражать. Правда, еще увлекался эльфийской культурой и искренне считал старшего инструктора эльфом высшего порядка.

После долгих рассуждений решили присоединиться к нему в следующем походе. Было страшно, очень страшно идти не со «своим» инструктором. Выбор был мучительным. Ошибка – и поход не удастся, не будет удовлетворения, очищения, легкости после него и чувства глобальной любви ко всему миру. Ставки велики, но другого выхода не было.

Игорь запомнил трех симпатичных девчонок, подопечных Индейца. И когда они написали ему, что хотели бы присоединиться к его группе, идущей на Ласпи14 в сентябре, сразу их узнал и очень обрадовался. Ему льстило, что люди Индейца выбрали именно его. Но это не помогло.

К тому времени Игорь уже стал популярным инструктором со своими постоянными походниками. Но он все равно старался не ударить в грязь лицом перед ученицами Индейца и постоянно спрашивал: «А как бы сделал Индеец?», «А что говорил Индеец?» и так далее. Но самое ужасное для девчонок было то, что его походы оказались спортивными. То есть жесткий расчет времени стоянок, переходов, отдыха. Эти рамки выматывали и сковывали. Мимо красивых мест они буквально пробегали – цель ставилась лишь на достижение конечной точки, заложенной в маршруте на этот день. За семь дней удалось повтыкать всего однажды, над морем в Затерянном мире15, и то Вика настояла на привале, и не из-за технических сбоев, а просто чтобы полюбоваться на Балаклавскую бухту16 с высоты птичьего полета. Игорь пожал плечами и, конечно, разрешил эту непонятную для него романтику. И с этого момента он загрустил, потому что стало очевидно: эти девчонки – Цаца, Кнопка и Вика – другие. И ему не удалось завоевать их, а им получить то, зачем они пошли в горы.

Стало ясно – больше никаких экспериментов с инструкторами. Но что же делать? Отказаться от гор? Это нереально…

Мысль пойти самим отвергалась сразу, ее не успевали додумать, и даже не обсуждали: нереальной казалась такая возможность. Но потом Вика посидела на различных туристических форумах и с удивлением обнаружила, что масса людей пускаются в путь самостоятельно. Причем они далеко не профессионалы, часто не умеют толком пользоваться картой, но с энтузиазмом ныряют в новые приключения, ищут нужные тропы, сбиваются с пути, снова находят, правда, иногда не то, что искали, но никто не унывает. И взять Екатерину17 в лоб – нормальное дело.

Было решено пойти на четыре дня летом. Это не так страшно: погода хорошая, стабильная, без сюрпризов, тем более маршрут выбрали хорошо знакомый. Получилось. Да, немного не рассчитали с едой – ее взяли больше, чем требовалось (раньше всем этим Индеец занимался), а самое главное – было страшно втроем, без мальчиков. По вечерам преследовал нехороший тонус. У костра ты сам ничего не видишь вокруг, зато тебя пламя ночью освещает так, как будто ты на арене цирка в софитах, и если сюда еще страх добавить, то чувство, что за тобой недружественно наблюдают из-за каждого дерева, гарантировано. Каждая напряженно вслушивалась в ночные звуки леса, но старалась не показывать вида, чтобы не смущать остальных.

И тем не менее поход удался. Даже появился азарт при разработке новых маршрутов. Обычно этим занималась Вика. Предварительно она собирала ожидания от каждого походника и старалась воплощать их в жизнь. Как правило, всем хотелось красивых видов, высот и новых мест. А еще заказывали погоду, хорошую погоду. На что Вика разводила руками: горы есть горы, даже если они не такие высокие, они настоящие, за несколько секунд может все кардинально измениться. И если ты видишь черную тучу, зависшую над Чатыр-Дагом18, то уже через несколько секунд, она может щедро поливать тебя, стоящего на Демерджи.

Каждый новый поход к ним кто-то присоединялся. Горы – серьезный тест на нормальность. Погружаясь в экстремальные условия, ты обнажаешь свою тень. Часто сам человек не знает, что в нем сидит столько гадости. А при столкновении с трудностями все лезет наружу. И вот тут как раз и настает момент истины. Тень есть у всех, а вот сможешь ли ты ее на место поставить – самый главный вопрос.

Через это проходят все. Многие мальчики (принадлежность к полу вне зависимости от возраста), особенно живущие в больших городах, в первый свой поход стараются «не прогадать». Распределяется еда по рюкзакам – они не в первых рядах, пытаются взять наиболее легкие пакеты, если совсем не удается избежать этой участи. Вика спокойно наблюдала за этим. Главное – впереди.

После долгого перевала нашли стоянку, с трудом, но нашли. Солнце уже закатилось. Надо идти за водой, а для этого, возможно, необходимо спуститься в сухой каньон и пройти не один километр по бурелому, в темноте, с одним фонариком на троих. А потом принести ее столько, чтобы хватило на вечер и утро, и эту огромную тяжесть надо еще донести, поднять наверх. А ты безумно устал, день был нелегкий, семь-восемь часов хода. Отказаться? Но тут же девочки (снова лишь принадлежность к полу вне зависимости от возраста), на них это не переложишь. Раскричаться, вылить гнев, накопленный из-за серьезных физических нагрузок, и не пойти? Или закрыться в собственной раковине, отморозиться, и пусть кто-то решает этот вопрос? В такие моменты и происходит настоящее познание себя. И выбор, который ты делаешь, или погружает тебя в еще большую тьму, или поднимает на ступеньку вверх. Преодолев себя и молча взяв тару, ощущая весь груз ответственности и невероятной усталости, ты спускаешься в ночной каньон и через два, три или четыре часа приносишь воду. И в этот самый момент двадцати-, тридцатилетние мальчики превращаются в мужчин и испытывают огромный кайф от своей нормальности. И навсегда меняются их приоритеты. Такие события не забываются никогда. Им, вернувшимся в большие города, где другие законы, этот открывшийся канал настоящего мужества помогает оставаться нормальными и настоящими. И их снова тянет в горы…

В предыдущий поход впервые пошли два приятеля Цацы – Боля и Паша. Тот самый ночной каньонинг стал для них переломным моментом, который расставил все точки над i.

За два года самостоятельных походов были исхожены вдоль и поперек все знакомые тропы, которые они узнали от Индейца. Изредка в нитку известных маршрутов добавлялись новые места. Скорее даже не новые места, а новые объекты уже знакомых мест. Например, были на Демерджи, но не видели крепость Фуны19. В следующий поход планировали маршрут так, чтобы можно было посетить и ее.

А больше всего хотелось попасть на Роман-Кош20, высшую точку Крыма. Разрешенных туристических маршрутов к ней нет. Это заповедник. Но Крым практически весь состоит из заповедников: Крымский, Ялтинский, Ай-Петринский…. И тем не менее разрешенные маршруты там значатся.

Роман-Кош находится на яйле Бабуган21. Если ехать вдоль побережья из Симферополя в сторону Ялты, то справа, в районе села Виноградное, можно увидеть красивую скалу Парагильмен22, как будто отклонившуюся от основной гряды. За ней и находится Бабуган. Эта яйла считается самой суровой. Она сплошь состоит из карстовых воронок различных размеров с кое-где зацепившимися и чудом выросшими карликовыми соснами. На Бабугане находятся несколько высших точек Крыма: Зейтин-Кош, Орман-Кош. Говорили, что этот заповедник охраняется особенно тщательно, там раньше находились охотничьи царские угодья, а сейчас это президентские владения. Есть только один официальный способ попасть туда – заказать экскурсию на побережье. На автобусе тебя отвезут, дадут минут тридцать постоять на верхушке и отвезут обратно. Конечно, ни Вику, ни ее друзей такой расклад не устраивал. Но идти самостоятельно – большой риск. Интернет пестрил рассказами о встречах с пограничниками, охраняющими заповедник. Чаще всего турьё отлавливали и отправляли обратно вниз.

По Романовскому шоссе23, которое ведет к высшей точке, передвигаются только туристические автобусы и пограничные машины. Те, кому довелось своим ходом взобраться на Роман-Кош, отправлялись, как правило, рано утром из Краснокаменки24. И через шесть часов ходу по красивейшему буковому лесу оказывались наверху. Но, насладившись всеми красотами, видом на Аю-Даг25 и море, они непременно возвращались назад той же дорогой. Некоторым везло и они не встречали по пути пограничников. Вику такой способ не устраивал. Обычно маршрут планировался так, чтобы все семь дней не спускаться вниз, к людям. В этом была огромная ценность похода. И она долго ломала голову, как органично вплести Роман-Кош в маршрут, тем более на Бабугане нет ни одного надежного источника воды. Непростая задача, но Вика не сдавалась. В итоге, через какое-то время, маршрут родился. Вику распирало от желания со всеми поделиться.

Нитка маршрута выглядела так:

СИМФЕРОПОЛЬ – КРАСНОКАМЕНКА – СКАЛА КРАСНЫЙ КАМЕНЬ – ЯЙЛА БАБУГАН – РОМАН-КОШ – ГУРЗУФСКОЕ СЕДЛО – НИКИТСКАЯ ЯЙЛА – ЯЛТИНСКАЯ ЯЙЛА – СКАЛА ТАРАКТАШ – ПОЛЯНА СКАЗОК, СПУСК К ЯЛТЕ.

Дух захватывало от предвкушения. Но оставались две сложности. Первая – вода есть только у подножия Бабугана. Источник один и скрыт в лесу. Описаний как его найти – масса, даже фотографии есть, но Вика по опыту знала, как это не просто. Планировалась ночевка наверху, а это значит, что водой надо затариться под завязку и затащить ее наверх, переночевать там, а потом двинуться дальше, до следующего источника. Исходя из описания на форуме, он находился где-то в районе Беседки Ветров, недалеко от Романовского шоссе. Вика распечатала описания расположения источника, фотографии. Но тревога оставалась. Ставки велики. Необходимо найти два новых источника подряд, чтобы группа не осталась без воды. Дальнейший путь был более-менее понятен. Ялтинская яйла, Ай-Петринская яйла – практически прогулка над морем и облаками. По пути родник Беш-Текне. Потом урочище Таракташ и исток Учан-Су26. Там они были с Индейцем, этот путь она хорошо помнила. Далее спуск по Таракташской, а затем Боткинской тропам к Поляне Сказок27 и выезд в Ялту, к морю.

Восхождением на Роман-Кош заболели все. А Вику, Кнопу и Цацу еще и не покидала мысль о пещере, Пещере Восходящего Солнца… И началась подготовка к походу. Вика, Цаца и Кнопка имели уже все необходимое, поэтому сосредоточились на разработке меню, просчитывая все до граммов, а также инструктировали Болю и Пашу, что им необходимо приобрести из личного снаряжения. Боля даже проявил инициативу и приобрел для общего снаряжения мягкие ведра28 вместимостью пятнадцать литров ярко-оранжевого цвета и зачем-то моток альпинистской веревки толщиной десять миллиметров. Эта покупка удивила всех. Дело в том, что без Индейца никто не отваживался делать спуски со скал. Но следующим его приобретением стал кремень точь-в-точь как у Беара Гриллса29, причем за данным походным артефактом Боля охотился по всей Москве недели две. После этого Болю в его страстно-потребительском состоянии оставили в покое и спокойно, снисходительно, с улыбкой выслушивали его эмоциональные рассказы о посещении огромного спортивного туристического торгового центра на Речном вокзале30. Боля как инженер восхищался всевозможными прибамбасами для походов и с азартом планировал следующие покупки. Паша покупал все для двоих. Жанна только лишь хлопала в ладоши и мило улыбалась, когда он доставал из фирменного оранжевого пакетаскладной набор «Ложка. Вилка. Нож» или быстросохнущие полотенца из какой-то чудной синей ткани. Но больше всего Жанну восхитила компактная мыльница с тонкими, прозрачными как бумага листиками мыла. Оказалось, что невесомый листик, соприкоснувшись с водой, моментально превращался в пену и отлично справлялся со своей задачей.

Боля и Лёля

Анима31 и Анимус,32 или Полусеамские близнецы.

В школе они, как и большинство близнецов, сидели за одной партой. Боля учился, а Лёля плелась за ним. Все, на что ее хватало – это внимательно и аккуратно списывать у брата домашние задания. Боля не был против, он всегда чувствовал ответственность за сестру и буквально все делал за нее. На контрольных успевал решить свой вариант и принимался за Лёлин, иногда наоборот. И после окончания школы, начав самостоятельно зарабатывать, он решал, куда ехать в отпуск, какие места посетить, какая культурная программа у них будет, а Лёля со всем соглашалась. Они были единым целым. И ощущали себя единым целым. Окружающие, даже если обращались к одному из них, все равно называли оба имени: «Боля-Лёля, ты пойдешь на футбол?», «Боля-Лёля, тебе так идет эта кофточка!». Но была и обратная сторона такого симбиоза. Они воспринимали друг друга как продолжение себя. Отсюда и упреки, критика, наставления, которыми они засыпали друг друга, как только поведение другого выходило за рамки их внутренних правил. Боля мог критиковать сестру за нерешительность, а Лёля брата за чрезмерную активность. И это были не просто наставления, а жесткие требования. Никто из них даже помыслить не мог, чтобы принять особенности друг друга как данность.

Обычно Лёля не чувствовала своих желаний отчетливо. Нет, конечно, записаться в какой-нибудь кружок, танцевать или вышивать крестиком – это ей удавалось без посторонней помощи. Но подобные увлечения были скоротечными, интерес угасал быстро и приходилось выбирать какое-либо другое из женских занятий. Острые, жгучие желания Лёле были незнакомы. А нет желаний – нет и необходимости принимать решения. И так Лёля плыла по течению. И на работу устроилась совершенно неинтересную, и обязанности выполняла абсолютно незначительные и для компании в которой трудилась, и для себя лично. Брат же был успешен в своей профессии. Инженерный труд выбрал не случайно. Ему нравилось создавать новые, сложные конструкции. И в свои двадцать два года он работал в солидной компании и был там на хорошем счету.

У Боли была одна особенность. Он не мог участвовать в серьезных разговорах, даже если чем-то желали поделиться самые близкие друзья. Он старался скрывать свое неумение адекватно реагировать на то, например, что папа Вики чудом спасся, провалившись под лед на рыбалке, или на душещипательную историю Цацы, которая разбила (с серьезными последствиями) коленку, катаясь на велосипеде в дождь по мостовой, или на уход из жизни любимой бабушки Паши, которая его воспитывала в детстве. При первых словах глаза Боли расширялись от ужаса, откуда-то из легких вылетал естественный звук, похожий «ох…», а потом лицо его маскообразно застывало, хаотично, не к месту передергиваясь различными группами лицевых мышц. Про себя в такие моменты он отчаянно желал завершения этой муки. Создавалось впечатление, если, конечно, вглядеться, что перед вами инопланетянин, напяливший кожу человека, который старается всеми силами походить на человека, а сущность его рвется наружу. И нельзя сказать, что его не трогало горе или несчастья близких и родных. Конечно, нет. Он просто боялся любого проявления сильных чувств. Ему казалось, что они как-то уж сильно обнажают его, делают беззащитным, срывая панцирь. Это с одной стороны, а с другой – шло противоречие с его жизненным кредо: «Быстрее. Позитивнее. Еще быстрее и еще позитивнее». Неприглядные, сложные стороны жизни отрицались Болей. Он старался постоянно поддерживать тот самый позитиff, а если не получалось – начинал ускоряться. Нырял с головой в какое-то дело, действие, задачу, отдаваясь этому полностью, анестезируя боль, страх, отчаяние, а время тем самым выполняло роль доктора. По той же самой причине Боля не любил мелодрамы, драмы и арт-хаусное кино. Жизнь должна быть легкой, приносить удовольствие и ты должен дарить только позитиff.

Боля долго сопротивлялся присоединению Лёли к группе. Ему казалось, что такое хрупкое, нежное создание не выдержит нагрузку. А еще он безумно боялся, что она может оступиться, травмироваться. Он представлял совместный поход с сестрой как нечто нереальное, потому что понимал – он физически не сможет находиться с ней рядом все двадцать четыре часа в сутки, а значит не сможет помочь или предотвратить что-то страшное и непоправимое и, как ему казалось, неизбежное. От одних только мыслей наваливалась непосильная тяжесть.

Лёля затаив дыхание слушала яркий, эмоциональный рассказ брата о его первом путешествии. Она отметила, как он изменился после похода, стал взрослее, мужественнее. Ей по душе была эта перемена, и она тихо радовалась за него. Лёля боялась озвучить свое желание пойти в поход вместе с братом. Окунуться в эту атмосферу – природа, хорошая компания, – как же это здорово. Но даже заикнуться об этом не решалась. И так бы и осталась Лёля в их тесной московской квартирке, вместе с родителями и пяльцами, заправленными девственно-белым полотном, готовым к вышиванию, если бы не вмешательство Цацы. Она взяла Болю в оборот с наскока, в своей привычной манере решать все дела быстро, эффективно и в свою пользу. Она считала, что Лёле просто необходимо покинуть тепличные условия и вдохнуть жизнь полной грудью. Боля сопротивлялся как мог, и, когда иссякли все побочные аргументы, он выпалил то, что так хотел скрыть:

– Цаца, да я не переживу, если с ней что-то случится!

После недолгой паузы, во время которой она рассматривала Болю, как будто впервые его видит, Цаца произнесла:

– А с чего ты взял, что она не такая как ты, я или Вика? Она – взрослый человек, и в состоянии сама о себе позаботиться. А если и возникнет трудность – поднять рюкзак на скалу или перейти брод, или еще чего-нибудь, – язык есть, сама тебя о помощи попросит. Тем более мы не экстремалы, ничего опасного не делаем.

Боля и сам не раз пытался думать в подобном ключе, но страх, животный страх брал свое. Цаца не унималась. Одновременно вела переговоры и с Болей и с Лёлей. С Лёлей – о смелости обозначать свои желания, а с Болей – как научиться принимать сестру как взрослого, полноценного человека. Победила, конечно, Цаца.

Цаца

Парни не плачут, или Hello, Kitty!

В чем бы Цаца никому, никогда, ни под какими пытками не призналась, так это в том, что она с замиранием сердца смотрит на кошелечки, зеркальца, расчески, гигиенические помады марки «Hello, Kitty!»33. Ее завораживали эти девчоночьи штучки нежно-розового цвета. Встречая на прилавках магазинов самообслуживания милые сундучки «Hello, Kitty!» или блокнотики «Hello, Kitty!» Цаца, если была одна, с удовольствием всю эту прелесть разглядывала, ощупывала блаженно улыбаясь. Но… никогда не покупала. Если же она с кем-то делала покупки, и, катя тележку по стройным рядам супермаркета, натыкалась на что-то розовое и милое с кошечкой Kitty, то усилием воли проходила мимо. И никто не замечал, что, поворачивая в соседний ряд, она обязательно бросит тоскливый взгляд на эту полку. Да кто бы вообще мог подумать, что Цацу может интересовать такая откровенно девчачья, гламурная утварь? Ее презрительное отношение ко всякого рода «бантикам» – так она называла кричащие, подчеркнуто-женские аксессуары, – знали все. На лице появлялось дикое, брезгливое выражение, сопровождающееся передергиванием плечами, как будто ей подсунули под нос блюдо со свежими, жирными африканскими личинками и предложили отведать.

В одежде Цаца предпочитала исключительно спортивный стиль. Ей, шустрой, яркой, иногда взрывной, очень шли джинсы, майки, футболки и кроссовки. Все это приобреталось в невероятных количествах и впоследствии вываливалось из ее огромного шкафа. Цаца с шестнадцати лет сама зарабатывала себе на жизнь. К маме в Подмосковье ездила редко. Им сложно было вынести друг друга больше трех часов подряд. Безумно активная Цаца и тихая, но строгая, бескомпромиссная Нелли Викторовна негласно решили не нарушать хрупкий мир их родительско-детского общения, который прекрасно поддерживался по телефону и вдрызг разбивался при встрече. Мать и дочь могли несколько раз в день созваниваться по каким-то пустякам и нежно щебетать, обсуждая незначительные события текущего дня. Но стоило Цаце приехать домой, как мама переходила в позицию наставника и начинала учить ее жизни. От чего Цаца буквально задыхалась и, находя более-менее подходящий предлог, сбегала обратно в свою маленькую съемную московскую квартирку, где была самой себе хозяйка.

Работала Цаца менеджером по продажам в крупном сетевом магазине спортивных товаров. Продажи она воспринимала как азартную игру, и ей всегда фартило. Она открыто бросала вызов кому-нибудь из коллег: кто больше сделает денег за месяц или быстрее продаст какой-нибудь дорогущий тренажер, за который положена приличная премия. И так всегда получалось, что ленточку победителя срывала именно она. Постепенно все менеджеры магазина зареклись вступать в спор с Цацей по любому поводу, а вот новички еще покупались на ее призывы, а потом долго восстанавливали самооценку. Цаца же не могла без соревнований. Однажды она поспорила с охранником их торгового зала, что больше его сможет выжать пресс на «станке»34. Молодой парень проявлял симпатию к Цаце несколько навязчиво, и она решила его проучить. Все закончилось печально. Для охранника. Цаца со своим стальным тренированным прессом могла и двести выжать, но парень свалился уже на подходе к сотне. Вдобавок подпольное соревнование увидел администратор, а так как оно проходило в конце рабочего дня, в подсобке, то он оштрафовал охранника на приличную сумму. Цаца испытала даже что-то похожее на угрызение совести, поскольку ей удалось каким-то образом избежать наказания. На следующий день, в качестве компенсации, она угостила его вкусным кофе из Starbucks.35 Охранник кофе принял, а вот ухаживания прекратил, к полной радости Цацы.

У Цацы была масса поклонников. Предложения на свидания сыпались чуть ли не каждый день. С первого взгляда красавицей ее нельзя было назвать, но только до того момента, пока ее лицо не озаряла улыбка с хитрым прищуром глаз редкого, яркого сине-серого цвета. А в улыбке обнажались крупные белоснежные ровные красивые зубы, привлекая внимание и завораживая, пока она говорила, говорила, говорила… А потом раз – и ты на крючке… Влюбился!

Цаца кокетничала бесконечно, со всеми подряд, отсюда и прозвище такое. Она постоянно сияла, переливалась всеми красками и при этом была недоступна. Все, кто штурмом пытался взять этот бастион, натыкались на серьезную преграду в виде экзаменов на нормальность, которые Цаца устраивала понравившимся ухажерам. И часто «мальчики» сходили с дистанции, так как она сама с ними и соревновалась и часто выигрывала. И в спорте, и бесстрашном противостоянии ночному уличному хамству, и способности обеспечить и наладить свою жизнь без помощи родителей.

Вереница неудачливых воздыхателей множилась. Цаца к ним охладевала, как только они оказывались в числе проигравших. Некоторые из поклонников, уже ни на что не надеясь, все равно продолжали жалкие попытки приблизиться к этой стройной, длинноногой, невероятно энергичной и притягательной красотке.

С Болей и Лёлей Цаца познакомилась на отдыхе в Египте. А в Москве они продолжили свое общение. Оказалось, что с Болей у них общие интересы: катание на сноубордах, велосипедах, плавание, но самое главное – они были на одной волне сумасшедшего ритма жизни, который сами создавали и поддерживали. Вот такой вечный драйв. А Лёля, с ее тихими занятиями рукоделием, могла только удивляться и радоваться за них.

Кнопка

Белоснежка и 70 гномов, или Снежной Королеве до востребования

Кнопка любила детей. Не в смысле понянчиться, хватая на руки первого попавшегося карапуза, производя приторные уси-пуси, пока он не закапризничает и не попросится обратно к матери. Нет, для этого она их слишком сильно уважала. Ее безмерно восхищала детская непосредственность, с которой они открывают для себя этот мир. Кнопка обладала редкой способностью – разговаривать с детьми как со взрослыми, выходило это у нее легко и естественно, детки к ней тянулись. Правда, была и обратная сторона – со взрослыми иногда она говорила как с малолетними детьми и это им, как правило, не нравилось, но поделать с собой она ничего не могла.

Внутренний мир каждого ребенка воспринимался ею как редкая драгоценность, требующая бережного, очень бережного отношения, на которое не каждый родитель способен. Прямое детское мышление, сногсшибательные логические выводы, порой ставящие в тупик любого взрослого, – ну как тут не восхищаться этими маленькими профессорами?

Этот интерес, эта любовь привела Кнопку в детский сад «Родничок», где она сначала работала нянечкой в продленке, параллельно учась в пединституте, а сейчас уже вела подготовительную группу в качестве воспитателя. Она полностью погрузилась в работу, с интересом используя новые продвинутые техники и знания по возрастной психологии, полученные на дополнительных курсах при институте. И если профессиональная жизнь Кнопки бурлила, то с личной жизнью дела обстояли иначе. Ее не было. Вернее, почти не было.

***

По дороге в Симферополь в рабочий тамбур вышли подышать свежим воздухом Цаца и Кнопка. Цаца, как обычно тарахтела обо всем подряд, Кнопка или Кнопа, как чаще всего называли ее друзья, как всегда внимательно слушала с серьезным выражением лица.

Цаца «разминала крылышки» – так она называла любое действие после долгого и бестолкового сидения на одном месте. Правую руку она подняла вверх, как будто хотела коснуться крыши вагона, а левой рукой, отведнной назад, обхватила лодыжку и прижимала к себе, растягивая тем самым какую-то важную мышцу. Кнопа отрешенно переводила взгляд с серости мелькавшего за окном пейзажа на Цацу и обратно.

Дверь открылась неожиданно и в тамбур ввалилась шумная компания ребят. Судя по одежде – обтягивающие футболки из мембранной ткани36 с яркими красными, оранжевыми, салатными вставками и перчатки с обрезанными пальцами – из всего транспорта они отдавали предпочтение горным велосипедам. Цаца еле успела отскочить к стене. Но испуг быстро остался всего лишь тенью на ее лице, для того чтобы в купе с улыбкой придать кокетливое выражение, столь подходящее для приглашения к общению, начинающемуся со слов «Ой, простите!» Ставки были сделаны верно – еще бы! это же Цаца! – ребята рассыпались в извинениях.

Началась обычная в подобной ситуации болтовня. Банальные вопросы: «Как вас зовут?», «Откуда?», «Куда направляетесь?» и предсказуемые ответы. Беседу поддерживала Цаца, хитро улыбаясь и томно накручивая непослушный локон на палец. Она сейчас находилась в своей стихии и получала огромное удовольствие от новых знакомств, и особенно от возможности отразиться в глазах новых обожателей. А то, что ребята попадут в эту категорию, сомнений не возникало. Мало кому удавалось вот так сразу не заразиться ее жизненной энергией, обаянием, улыбкой. Правда, для Цацы эта кроличья болезнь, как она сама называла состояние воздыхателей, впадающих в гипнотический транс кроликов перед удавом, являлась кратковременной ценностью.

Кнопа почти не принимала участия в разговоре. Отвечала только в том случае, если обращались лично к ней. Делала она это свысока, кратко, без улыбки. Глядя со стороны, могло показаться, что ни с кем она тут не знакома и все происходящее ее чуть ли не оскорбляет и что она выше всего этого. Кнопа с царственным видом смотрела в окно, иногда отрывалась, бросая секундный взгляд на компанию в целом, если раздавался общий смех или чей-то особенно громкий возглас. Случайно ее взгляд скользнул по молодому человеку с красной банданой, повязанной на шее, стоявшему чуть поодаль. Он не участвовал активно в беседе, но, очевидно, слушал, поскольку улыбался и кивал в нужных местах. Он смотрел на Кнопу прислонившись к стене, скрестив на груди руки и наклонив голову. На губах – еле заметная улыбка. Взгляд слегка удивленный, заинтересованный, так наблюдают за игрой детей или животных. Кнопа сразу же отвернулась. Ее как будто током ударило, в животе разлился холодок. Не ожидала она такого откровенного взгляда. Правда, внешне это никак не отразилось. Выждав пару мгновений, внутренне собравшись, она сделала «контрольный» беглый взгляд. Да, ей не показалось, парень наблюдал за ней. Серые глаза, прямой аристократический нос, пронзительный взгляд, – такой типаж нравился Кнопке.

Цаца, насладившись вниманием, уже стала замечать окружающую действительность. Она поймала эту встречу взглядов и, хитро улыбнувшись, обратилась к Кнопе:

– Кнопа, мне не верят, – кокетливо-возмущенно хлопала ресницами Цаца, – подтверди, что мы никогда не берем с собой палатки, – ее губки капризно надулись.

– Да… Не берем… – задумчиво протянула Кнопа и снова отвернулась к окну.

Гул голосов утопил довольную Цацу в расспросах. На эту реакцию она и рассчитывала. И терпеливо, но с явным удовольствием стала объяснять, почему они спят под открытым небом в любое время года. Аргументы: отвратительный запах в палатке и лишние два-три килограмма веса никого не убедили. И тогда она вытащила свой главный козырь:

– Мы погружаемся в природу. И хотим все двадцать четыре часа в сутки ее чувствовать, слышать, видеть закат и рассвет. От непогоды нас может спасти тент, а иногда мы останавливаемся в гротах37. Пенки укладываем с нахлестом, обкладываем их рюкзаками, – под голову, под ноги, по бокам, – и укладываемся как иваси. Тепло, уютно и на свежем воздухе – непередаваемые ощущения! Кто однажды пробует – потом ни за что в палатку не пойдет спать. Хотя иногда берут ее с собой, на всякий случай, но так и не ставят ни разу.

– А не боитесь, что вас украдут? – парень с красной банданой на шее протиснулся поближе. Вопрос был адресован Цаце, при этом он неотрывно смотрел на Кнопу.

Та почувствовала его приближение и взглянула – подбородок неизменно вздернут, надменный царственный взгляд.

Цаца захохотала, запрокинув назад голову и замахала руками:

– Нет! Нет! С нами же мальчики! Мы их по бокам кладем и совсем не страшно!

– Не могу поверить, – спокойно, с улыбкой он обращался уже к Кнопе, – такие красавицы, – он сделал попытку поймать ее взгляд – безрезультатно, – должно быть, они вообще не спят и вас охраняют.

Цаца снова расхохоталась.

– У меня предложение, – сказал он. – У нас с собой «Монополия»38. Сыграем? С меня нефильтрованное пиво, кальмары или чай с лимоном, если вдруг кто-то спортом занимается, – пошутил он. А еще могу предложить грильяж в шоколаде. Что скажете? – Он выжидающе посмотрел на Кнопу.

Все, что она могла сделать – скользнуть по нему взглядом и уставиться в пол с видом оскорбленной особы.

– «Монополия» – это здорово, да? – Цаца повисла на руке Кнопы, заглядывая ей в глаза.

Кнопа пожала плечами, продолжая рассматривать пол.

– Если не устраивает перечисленное меню, – парень с мягкой улыбкой смотрел на Кнопу, – готов выполнить любое ваше пожелание. Размещайте заказы, – он чуть поклонился и широко улыбнулся.

Кнопа стояла как вкопанная.

– Не требуется… Спасибо… – выдавила она.

Цаца почувствовала, как спина и руки Кнопы напряглись, и немного грустно, с сожалением, сказала:

– Здорово… Хорошо… Мы подумаем… Вы же в седьмом вагоне? – парень кивнул. – Мы придем… если что… – и потянула Кнопу в вагон.

– Хорошо… – немного растерянно проговорил он.

Когда дверь в тамбур захлопнулась, Цаца протащила подругу к окну в проходе и набросилась на нее, как коршун:

– Ты что? Обалдела? Зачем ты его так уделала? Парень нормальный, это ведь видно! Нельзя же убивать людей только за то, что ты им понравилась!?

Кнопа стояла на удивление тихо, опустив голову.

– Он же нормально проявил внимание! – продолжала тираду Цаца, – я знаю твои требования, и даже в твои драконовские правила он вписался! – Цаца резко выдохнула и уже с сожалением, тихо сказала, взяв Кнопу за плечи:

– Он был неприятен тебе. – Прозвучало как утверждение.

Та медленно покачала головой.

– Но что тогда? Я хочу понять…

Кнопа подняла на нее глаза полные слез, готовых вот-вот пролиться:

– Я не знаю…

Цаца с болью смотрела на подругу.

– Со мной в такие моменты что-то происходит… Я как будто деревенею…

– Ты вела себя так, будто тебя оскорбили в лучших чувствах.

– Да, я знаю. Но это единственное, что мне доступно в такие моменты. Не могу я ответить на симпатию вот так, сразу…

– Они должны доказывать ее тебе? – как бы размышляя протянула Цаца, – Но… ты не дала ему ни единого шанса, даже не улыбнулась, чтобы он понял намек, принял приглашение на такую изощренную игру… Бедный…

Кнопа вскинула глаза на Цацу:

– Я не специально! Но ничего не могу с собой поделать, – и снова опустила голову.

– Да, я никогда не видела тебя кокетничающей с кем-то. Ты всегда такая строгая, серьезная… – рассуждала вслух Цаца.

Кнопа только шмыгала носом и кивала.

– Ладно, все хорошо будет, – Цаца обняла подругу, – но я ведь не ошиблась, он понравился тебе? – и она хитро прищурилась.

Кнопа подняла на нее глаза и улыбнулась. Когда они вернулись в свое купе, по виду Кнопы невозможно было догадаться, что несколько минут назад из ее глаз текли слезы.

Паша и Жанна

Ромео и Джульетта или…

Джульетта и Ромео

Они познакомились в столовой телецентра «Останкино». Паша не смог оторвать глаз от застенчиво улыбающейся девчонки с косой челкой и аккуратными красными губками-бантиками. Она просеменила мимо него к дальнему столику у стены. Шаги мелкие, частые, так ходят японки в кимоно и сабо. Паша вдохнул обволакивающий, нежный шлейф духов, и сам не заметил, как оказался сидящим напротив нее с обалделой, глупой улыбкой и все еще держащим свой поднос с обедом на весу. Она подняла глаза, щеки вспыхнули мгновенно, зелень глаз стала сияющей, увлажненной. Он улыбался и смотрел, она отводила уже слегка напряженный взгляд.

– Павел… меня… Павел зовут, – протянул он, пытаясь поймать ее взгляд.

Возникла пауза. Сердце его бешено колотилось:

– Как вас зовут?

Снова пауза. Тут ее взгляд скользнул по зависшему в воздухе подносу. Побелевшие костяшки пальцев, сжимающие его так сильно, что компот почти полностью расплескался, и открытая улыбка решили его судьбу.

– Жанна, – ангельским голоском пропела девушка и улыбнулась в ответ.

Вечером того же дня они вместе вышли из дверей «Останкино» и гуляли до утра по влажным майским улицам.

Цацу чуть не стошнило, когда она услышала эту романтическую историю. К Жанне она относилась снисходительно – не замечала ее. А вот Паша раздражал ее безумно. Одно то, что он без конца хвастался, выводило Цацу из себя.

После окончания журфака Паше посчастливилось попасть на телевидение. Его дядя был главным оператором на первом государственном канале. Но, как ни странно, это не сыграло никакой роли. Дядя – алкоголик в завязке, замкнутый, еще более хмурый в недолгие периоды ремиссии, – не питал родственных чувств ни к кому, кроме собственной матери. Но у него была женщина, Раиса Степановна, из тех ангелов-хранителей, которые иногда необъяснимо проникаются сочувственной любовью к подобным «непризнанным гениям» и вытаскивают их из запоев. Потом читают им наставления, окружают заботой и нежностью до следующего срыва, и все повторяется.

На одном из семейных торжеств Раиса Степановна насела на Павлика с вопросами о будущем. Тот простодушно ответил, что еще не думал, надо разделаться с госэкзаменами. Милая женщина привычно взяла мужские проблемы на себя и подыскала ему место на известном скандальном телеканале. Раиса Степановна была всего лишь администратором какой-то маленькой фирмочки, пригревшейся в телецентре, но не имеющей отношения к индустрии телевидения, но это не помешало ей заиметь связи по всему корпусу.

Работа оказалась не такой интересной и уж точно не приводящей к популярности и журналистской славе. От Паши требовалось в основном одно – брать интервью у прохожих на улице. Затем отснятый материал монтировался и шел как вспомогательный видеоряд к теме какой-нибудь передачи. Надо ли говорить, что сам Паша никогда в кадре не появлялся.

Но свое положение не виделось ему удручающим, может быть, потому, что вокруг было столько знаменитостей! В коридорах можно легко встретить и Туту Ларсен и Дану Борисову, и даже самого Леонида Парфёнова. И это далеко не весь список звезд, который Паша так любил перечислять в кругу своих друзей и знакомых.

– Иду я по лестнице, вернее бегу, – надо срочно найти системщика. Сворачиваю в коридор, еще толком не освоился в останкинских лабиринтах, ищу нужный номер комнаты, и вдруг – бац! Налетаю на кого-то. Бумаги, папки – в разлет по всему коридору. Я начинаю судорожно собирать их. И тут этот человек, на которого я налетел, тоже наклоняется, чтобы помочь мне, но как-то странно это делает… Ноги не сгибает, носки врозь, но это же просто неудобно! Смотрю, а это Васечкин39! Вернее, Егор Дружинин40. Ну, он еще хореографом на «Фабрике»41 был.

Подобные истории затем обрастали несуществующими подробностями. Чаще всего они заканчивались дружеской беседой и обменом любезностями со знаменитостью. Цацу корежило от этого: «Я знаком с этим», «Говорил с этим», «Видел того-то», «Пересекался с тем-то»…

– Да что ты САМ сделал?! «Я! Я!», – передразнивала его Цаца, – головка от патефона! Эти люди своим делом занимаются. Они что-то сделали в этой жизни, а ты к их славе примазываешься. Знаком, видел – ну и ладно! Сам в этой жизни соверши поступок – потом хвастай, – каждый раз презрительно выговаривала ему Цаца.

Пашу это оскорбляло, но не надолго. В глубине души он даже с чем-то был согласен. Но эта ужасная манера Цацы – расстреливать его презрением каждый раз, когда он восторженно живописал случаи из жизни телецентра, – его злила. Так они несколько раз схлестнулись, и потом Паша старался сдерживаться в ее присутствии. Но иногда его все-таки уносило в хвастовство, и он снова получал свою пулеметную очередь от Цацы.

А вот Жанна смотрела на Пашу, как на героя. Что бы он ни говорил, ни делал. Им было хорошо вместе. Тот самый период в жизни молодой пары, когда каждый безоглядно любит, не замечая недостатков другого. И мир вокруг кажется идеальным, добрым и солнечным. А внутренняя тень каждого влюбленного пока мирно спит, накапливая силы, жир, энергию.

Жанна определилась с профессией еще в пятом классе. Ее привлекало все красивое, и вокруг себя она любила создавать уютную, праздничную атмосферу. Сразу после окончания девятого класса она поступила в колледж и в неполные девятнадцать лет имела диплом парикмахера-визажиста. В ее одежде не было случайных деталей. Каждый аксессуар о чем-то говорил и должен был нести окружающим какую-то определенную информацию о ее личности на сегодняшний день. Цаца долго не могла прийти в себя от ее «носочков под цвет глаз» из прошлого похода. Тогда дождь лил не переставая трое суток, и единственным требованием к одежде была водонепроницаемость, но Жанна все равно продолжала следить за цветовой гаммой своего гардероба. А окончательно Цацу добил заяц. Простой, плюшевый, довольно уже потертый заяц, с длинными лапами, ушами и круглым пузом. Какая-либо из конечностей постоянно торчала из рюкзака Жанны во время переходов. Идя друг за другом по узкой тропе, кто-нибудь обязательно упирался носом в это плюшевое недоразумение.

На, как казалось Цаце, тактичный вопрос «ЧТО ЭТО?», Жанна, протягивая второй слог и хлопая ресницами, ответила: «Ушастик». Цокнув языком и картинно закатив глаза, Цаца пробурчала что-то неразборчивое и быстрым шагом направилась вперед. Больше к этому вопросу они не возвращались. И Цаца честно старалась забыть о зайце, чтобы не раздражаться.

Жанна попала на работу в телецентр, откликнувшись на стандартное объявление одной из газет с вакансиями. Затем успешно прошла собеседование и воодушевленно приступила к своей первой в жизни работе. Это лишь кажется, что в «Останкино» вход открыт для избранных. Например, чтобы устроиться администратором, подбирающим статистов, зрителей для бесконечных дневных телешоу, особого таланта не требуется. Эта вакансия открыта всегда, так как у любого человека, даже беззаветно любящего телевидение, существует конечное количество знакомых и родственников, способных выручить его своим присутствием на съемках в определенный день и час. И рано или поздно они выдыхаются, чувствуя полную безысходность и бессилие от необходимости очередного набора группы из шестидесяти человек. А вот позиция парикмахера-визажиста, гримирующего и причесывающего тех самых статистов, была более-менее стабильной и надежной. Тебе подгоняют группу разношерстных личностей, твоя задача – привести их в надлежащий вид. Как правило, людям нравилось видеть свой посветлевший облик, и они сердечно благодарили Жанну за это. Платили немного, ссылаясь на «престиж» работы на телевидении, рабочий день был ненормированным, но Жанну все устраивало.

***

– Эй, голубки! Вы идете или как? – Боля кричал, стоя на выходе из сувенирных рядов симферопольского рынка.

Паша и Жанна растерянно искали его глазами.

– Я здесь! Идите сюда!

Они не размыкая объятий стали просачиваться сквозь плотную толпу. Пара подошла ближе, и Боля понял причину заминки. Жанна держала в руках довольно симпатичную фенечку, сделанную местными умельцами. Она продолжала уговаривать Пашу надеть ее. Тот что-то неуверенно канючил, уткнувшсь в ее шею и продолжая обнимать.

– Боля, ну скажи, что она милая? – обратилась Жанна за поддержкой к другу. Капризные нотки в ее голосе всегда звучали нежно. – Я хотела сделать Паше приятное, а он не хочет даже примерить…

– Паша, как ты можешь! – и Боля загоготал.

Паша, припертый к стенке, ненавидящий всю эту сувенирную дребедень, решил сдаться. И тут же был вознагражден поцелуем и сиянием любимых глаз. Он решил, что не такая уж это и жертва за такой бонус. Ну и что, что он будет носить эту бессмыслицу весь поход, зато Жанна довольна и счастлива, а значит и он доволен и счастлив. А большего ему и не требуется.

Боле пришлось силой прервать их затянувшееся воркование. Он взял обоих под руки и почти насильно вывел за пределы привокзального рынка, подальше от сувениров.

Антон

Бабло побеждает зло, или Чебурашка, у которого нет друзей

Антон и Вика росли в одном дворе. Все беззаботное детство они носились сломя голову, играя с другими детьми в Казаков-разбойников, выбивного42, слежку за случайным прохожим, или покоряли огромное дерево высотой с пятиэтажку, стоявшее на пустыре за соседним домом. Командовала обычно Вика, но Антону это даже нравилось. Делала она это не демонстративно и громко, как другие, а молча обдумывала стратегию и потом твердо ее озвучивала. Антон был одного возраста с Викой, но всегда чувствовал ее особенную взрослость. Когда пришел подростковый возраст, Вика превратилась в застенчивую нескладную девчонку, которая густо краснела, почувствовав малейшую неловкость. Теперь она не спешила высказывать свои даже самые стройные умозаключения. Антон заметил эту перемену, но никак не мог взять в толк, что же случилось с его дружбаном Викулей. Через пару лет, когда и он начал стремительно взрослеть, новая Вика стала вызывать у него новые, еще никогда не испытываемые ощущения. И думал о ней он теперь как-то по-другому. Мысль, что он влюбился, посещала его, но была недоказуема. Все сомнения отпали, когда они вместе пошли летом на ставок43. И он, обожающий нырять и переплывать ставки на скорость, так и не смог раздеться и искупаться. Сидя на пляже одетым, он неотрывно глядел на Вику в голубом с крупными цветами купальнике.