Карма несказанных слов Горская Евгения
– На главного вора он, конечно, не тянет, – согласилась подруга и решила: – Он исполнитель. А главного мы вычислим.
Лена встала поставить чайник, а Люся все размышляла:
– У Магулова со Светкой Кукушкиной вроде любовь была. Правда, потом что-то разладилось. Он вообще бабник тот еще: лет пять работает, а уже нескольких девок поменял.
– Магулов приборы взять не мог. Компьютерщик просто не знал, какие из них идут по госзаказу. Они по внешнему виду почти не отличаются. И в комнаты второго отделения у него доступа нет. Нет, Люсь, украл кто-то свой.
– Ну, положим, ключи от комнаты раздобыть не проблема. Кстати, у охраны ключи точно есть, а если ему Пахомов помогал, то и ключи мог дать. И узнать, какие приборы для военных, нетрудно. Я, если захочу, за две минуты это выясню. И никто ничего не заподозрит.
В том, что Люся способна узнать что угодно, Лена не сомневалась. Она давно перестала удивляться, как подруга, почти не покидающая приемную, ухитряется знать все и всех, помнить, кто в каком отделении работает, когда устроился в институт и куда собирается перейти на службу.
Чайник закипел, и Люся принялась принюхиваться: абсолютно неприхотливая в еде Лена чай пила только элитный и выбирала его всегда придирчиво.
– Что за чай?
– «Зимняя сказка». Нравится?
– Угу. Отличный. Жалко, что домой мне далеко ехать.
– Оставайся.
– Нет. Поеду. Постирать надо. И переодеться, я эту блузку уже два дня ношу.
Лена проводила ее и долго стояла на балконе: сначала курила, а потом просто дышала. Пахло сиренью, майской свежестью, впереди было лето, отпуск – даже два отпуска, потому что в прошлом году она не отдыхала, и если договор с «Омстроном» они подпишут, она будет работать с Сергеем Александровичем и разглядит наконец, какие у него глаза.
Развалившись в потрепанном кресле съемной квартиры, которую уже привык считать своей, пригубив коньяку из пузатого голубого бокала, Сергей крутил в руке телефон, не решаясь набрать номер.
Он познакомился с Верой год назад в поезде Нижний Новгород – Москва. Они оказались единственными пассажирами в вагоне СВ и занимали соседние купе. Сергей, которому не спалось после изнурительных переговоров, долго стоял в коридоре, глядя на проносящиеся деревеньки, сверкающие редкими огоньками, на перелески, едва различимые в темноте, и на траву у железнодорожного полотна, переливающуюся темными изумрудами от света вагонов. Сергей устал, ему не хотелось ни о чем думать и разговаривать, и ничего, кроме глухого раздражения, он не почувствовал, когда женщина из соседнего купе спросила:
– Не спится?
Сергей улыбнулся ей вскользь, что можно было понять как угодно, и опять отвернулся к окну.
– Хотите выпить? У меня коньяк есть, – предложила она.
Предложила ненавязчиво. И было видно, что никаких видов на Сергея у нее нет, просто надо скоротать время, потому что не хочется спать и читать, а больше делать абсолютно нечего.
Тут Сергею так захотелось коньяку, а еще колбасы, хлеба и чего-нибудь еще из полагающихся им вагонных завтраков в красивых коробочках.
Через пятнадцать минут он уже знал, что Вера совсем не так молода, как ему показалось, она ненамного моложе его, и ее старший сын уже готовится поступать в МГУ. Выглядевшая исключительно молодо Вера не только не скрывала свой возраст, но любила об этом сообщать, это лишь прибавляло ей мужского восхищения. И сейчас, видя изумленного Сергея, она весело смеялась и показывала ему фотографии сыновей и мужчины с русой бородой и усами – мужа. Аристократически красивая, с чуть продолговатым лицом, Вера излучала веселую радость от того, что она так молодо выглядит, что у нее чудесные дети и замечательный муж.
Сергею было легко и уютно с этой счастливой женщиной. Он разглядывал фотографии, улыбался, кивал и думал о прошедших переговорах, о том, что нужно будет исправить и с чем стоит согласиться.
Они стали любовниками через два часа после знакомства.
Утром Сергей прятал глаза от проводницы, которая принесла им чай. А Вера не прятала – она легко и весело улыбалась пожилой усталой женщине, а потом радостно стучала по окну встречавшему ее мужу. Сергей понимал, что это немного бравада, что ей тоже неловко и она не знает, как себя вести и что говорить. А говорить пустые и ненужные слова не хочет.
Сергей прятал глаза, проходя мимо мужчины с русой бородой и усами, улыбавшегося приехавшей жене, и был уверен, что больше никогда не увидит Веру.
Она позвонила ему на следующий же день. С тех пор они встречались несколько раз в месяц, в зависимости от занятости обоих. Работала Вера переводчиком и слыла отличным специалистом. Финансовое положение позволяло ей выбирать только ту работу, которая была ей интересна и являлась перспективной для дальнейшей карьеры. Вера была честолюбива.
Сначала она пыталась вытащить Сергея в консерваторию, или на модные выставки, или хотя бы на природу, но ему все было некогда и не хотелось. Они встречались у него дома, только изредка выбираясь в рестораны: вкусно поесть Сергей любил. Она привычно рассказывала ему о сыновьях, о муже, о работе, а он привычно кивал и думал о делах фирмы, о том, что необходимо сделать завтра, а что можно отложить на потом…
Отпивая коньяк, Сергей испытывал чувство вины, стыда и жалости к Вере. Он знал, что виноват перед ней, и не только потому, что сейчас позвонит и скажет ей самые жестокие слова, которые мужчина может сказать женщине. Он не любил Веру, ему было скучно с ней, такой умной и интересной. Ему никогда не хотелось, чтобы она осталась у него на ночь, он даже боялся, что когда-нибудь это взбредет ей в голову и он хоть ненадолго лишится привычного комфорта одиночества. Ночью ему придется осторожно поворачиваться, стараясь не разбудить ее, а утром вместо того, чтобы строить планы на день, вести ненужные и скучные разговоры.
Они никогда не говорили о любви. Он никогда и ничего ей не обещал. Но когда Вера шептала ему, как соскучилась, как тоскливо ей без него, он целовал ее в шею или в висок, подтверждая тем самым, что тоже скучает и ему тоже тоскливо. Сергей обманывал Веру: он никогда не думал о ней.
И сейчас он оставлял Веру наедине с ее страшной виной перед спокойным и уверенным в себе бородатым мужчиной. С виной, которую невозможно простить и нельзя загладить.
Сергей плеснул коньяк в опустевший бокал и набрал номер.
– Да. Добрый вечер. Одну минуту, – услышал он мелодичный веселый голос и громкую музыку. Видимо, Вера находилась в комнате одного из сыновей. Муж был в отъезде, Сергей знал об этом и подвести ее своим звонком не опасался.
– Сережа? – Музыка стихла, и теперь в трубке звучал только ее голос.
– Вера, мы не должны больше встречаться. Ты… прости меня, если сможешь.
– Почему? Что случилось, Сережа? – Голос ее стал спокойно строгим. Так она разговаривала с детьми и еще иногда с мужем, когда была ими не вполне довольна.
Сергей молчал.
– Сережа, я имею право знать, что произошло.
Он молчал, и ему казалось, что вина, стыд и жалость к Вере сейчас затопят его, скуют мышцы гортани и он никогда не сможет разговаривать.
– У тебя другая женщина?
– Я женюсь.
Почему-то раньше все его романы кончались сами собой, никому не принося не только горя, но даже разочарования. А может быть, ему просто нравилось так думать. Ему очень хотелось нажать на отбой, но он знал, что не сделает этого.
– И давно ты встретил свою… избранницу?
– Не надо, Вера.
– Да. Ты прав. Не надо. – Она знала, что нужно нажать отбой, только никак не решалась это сделать. А потом нажала.
Сергей крутил в руках телефон и отпивал коньяк.
Зачем он позвонил Вере? Он что, действительно собирается жениться? Жениться на девушке, которую видел всего дважды?
Позвонил он потому, что больше не хочет видеть Веру. Потому что почувствовал острую необходимость разорвать эту совсем не нужную ему связь. Его отношения с Верой с самого начала были окутаны ложью, и эта ложь и необходимость притворяться, делать вид, что эта женщина нужна ему, вызывали у него стойкий душевный дискомфорт. Просто раньше он этого дискомфорта не замечал, а сейчас заметил.
А про женитьбу вырвалось просто так.
Или не просто так?
Май, 16, среда
Лена опять пришла на работу рано, когда на этаже почти никого не было, и, даже не включив установки, позвонила Пожидаеву. Телефон не отвечал, и она принялась разбирать обработанные образцы, с трудом заставляя себя сосредоточиться на работе. Через двадцать минут опять позвонила, телефон опять не ответил, и она окончательно поняла, что заниматься делом не в состоянии: не давал покоя вчерашний прибор в ее сейфе. Она даже проверила сейф, замирая от страха, что там окажется еще один прибор, и ругая себя за это. Тревога ее оказалась напрасной – сейф был пуст. Она немного послонялась по лаборатории, поглазела в окно, не замечая ни подходивших к институту людей, ни проезжающих машин, ни уже полностью покрытых зеленью деревьев, и, не придумав ничего лучшего, отправилась в курилку.
Она располагалась на пожарной лестнице. Когда курить в здании разрешалось, на стене была нарисована сигарета с дымком, теперь сигарету перечеркнули. Зимой на лестнице было очень холодно, а летом жарко, тем не менее курильщики туда регулярно наведывались, и руководство смотрело на это сквозь пальцы. Лена аккуратно села на сломанный стул, стараясь не пропустить Пожидаева, поскольку пройти к своему кабинету он должен был мимо открытой двери на пожарную лестницу. Старые стулья появлялись в курилке неизвестно откуда и неизвестно куда вскоре исчезали, и курильщики радовались возможности посидеть, как будто не сидели за своими столами и компьютерами все остальное время.
Здесь обсуждались самые важные новости. Здесь делились проблемами и радостями, ссорились и мирились. И Лену здесь обсуждали тоже.
Через несколько дней после ее разрыва с Павлом Татьяна Генриховна, одна из Лениных подчиненных, статная седовласая дама с огромными ярко-голубыми глазами и ядовитым языком, спросила ее:
– Ле-еночка, что-то ваш муж вам не звонит. Уж не поссорились ли вы?
И уставилась на нее с жадным интересом. К тому времени все уже, безусловно, знали печальную историю Демидовой, поскольку девушка, на которую Павел поменял Лену, раньше работала в институте и связи с оставшимися там подружками поддерживала.
– Татьяна Генриховна! – удивилась тогда Лена и посмотрела на нее с жалостью. – Мы будем обсуждать мою личную жизнь?
По-видимому, слова были найдены правильные, потому что Татьяна оторопела и отвела глаза. С Павлом Лена всегда чувствовала себя защищенной. Теперь у нее не стало Павла, и она училась защищать себя сама.
С тех пор никто с ней о муже не заговаривал. А за спиной шептались, конечно. Как же без этого?
Сейчас в курилке никого не оказалось, и можно было спокойно подумать.
Люся сказала, что ключи от комнат можно взять в охране. Допустим. А от сейфа? Кто знал, что Лена держит ключи от него в ящике рабочего стола? Сотрудницы лаборатории. Когда-то помимо поступающей на банковские карточки зарплаты часть денег раздавалась в конвертах. С этим давно покончено, сейф практически не использовался, но где лежали ключи, все знали. Наталья и Татьяна Генриховна пару раз просили убрать в сейф какие-то свои вещи, и Лена при них его отпирала.
Однажды Люся попросила подержать там маленький ноутбук, который относила институтским компьютерщикам почистить от вируса и почему-то долго не забирала домой.
Кто еще? Перед Новым годом Ира попросила положить в сейф подарок для Дмитрия Михайловича: золотой зажим для галстука. Лену тогда эта просьба очень удивила, она не понимала, что мешает Ирине держать подарок дома: вряд ли Дмитрий Михайлович имеет обыкновение тщательно обыскивать квартиру. Найти место для подарка, чтобы он не попался мужу на глаза, Ира, наверное, могла. Зажим несколько дней лежал в сейфе, и Лена открывала его при Ирине.
Итак, Наталья, Татьяна Генриховна, Люся и Ира. Больше никто не знал, где лежат ключи, во всяком случае, больше никого Лена не припомнила. Люсю вычеркиваем сразу, остаются Наталья, Татьяна Генриховна и Ира. Кто-то из них? Невероятно. Три женщины, абсолютно далекие от криминала. Татьяна Генриховна и Ира ее очень не любят, тут сомнений нет, а Наталья, как Лене казалось, относится к ней если не с симпатией, то по крайней мере без особой неприязни.
Лена еще поразмышляла и чуть не пропустила Пожидаева, промелькнувшего в направлении собственного кабинета. Она быстро потушила сигарету и рванулась к себе, мечтая, чтобы никого из женщин в комнате не было.
К счастью, комната была пуста, она набрала номер и зачастила сразу же ответившему Пожидаеву:
– Юрий Викторович, здравствуйте, это Демидова из 18-й лаборатории.
– Здравствуйте, госпожа Демидова, – усмехнулся голос в трубке, – я прекрасно знаю, кто вы такая.
– Можно, я посмотрю записи с камер?
– Можно, – опять усмехнулся голос. – Приходите.
Кабинет Пожидаева оказался небольшим и не по-рабочему уютным, хотя никаких цветов и безделушек в нем не было, только стопки бумаг и папок лежали горами на столе и даже на стульях. При всем кажущемся беспорядке было очевидно, что хозяин прекрасно знает, где что лежит, и для него это не беспорядок, а строго продуманная система.
– Садитесь, – предложил Юрий Викторович, кивнув на свободный стул, – садитесь, Лена. Вы хотите получить, так сказать, исходные данные или результаты? Я кое-какие выводы сделал, – серьезно сообщил он, внимательно ее разглядывая.
– И то и другое, – подумав, так же серьезно ответила Лена.
– Хочется преступника найти?
– Да.
– Раз хочется, значит, найдем. Двигайтесь, – он отъехал на кресле, освобождая Лене место около компьютера.
– Смотрите, первое отключение камер, – Юрий Викторович перебирал на экране кадры, – 19.25, идет Никифорова, камеры ее фиксируют. В 19:28 она проходит через проходную. Список прихода-ухода из проходной я вам дам. Приблизительно в 19.30 должен был пройти Мальцев, но его камеры уже не видят. Он прошел через проходную в 19.32. Значит, камеры были отключены около 19.30. В 20.42 камеры фиксируют уборщицу, видите? А вот как она попала на этаж, не видно. Это первое отключение камер. Точно так же я определил время второго отключения. Кстати, если вы меня перепроверите, будет очень хорошо, я мог ошибиться, просто не всех на этаже знаю. Давайте флешку.
Пожидаев переписал Лене все файлы из папки с грустным названием «Пропажа», протянул ей флешку и напоследок спросил:
– У вас какие-либо соображения есть?
– Нет, – неуверенно ответила Лена, не зная, стоит ли рассказать про визит программиста Магулова к убитому Пахомову. Решила не рассказывать, очень уж стыдно было признаться, как они с Люсей выслеживали охранника.
Она поднялась и, помедлив, спросила:
– Юрий Викторович, а когда приборы видели последний раз, не знаете?
– Господин Липавин утверждает, что в пятницу вечером как раз и видел. Все четыре лежали на своем месте.
Пожидаев произнес «господин Липавин» так, что Лене стало очевидно, как сильно не нравится Лева Юрию Викторовичу. Ей почему-то стало жалко Пожидаева, и Леву Липавина тоже стало жалко.
Ей опять повезло, никто из ее сотрудниц еще не пришел, и она могла спокойно анализировать принесенные файлы. Через два часа картина сложилась полная. Вернее, Лена надеялась, что полная. В пятницу были отключены камеры, фиксирующие часть коридора от лаборатории, где лежали приборы, до пожарной лестницы, включая площадку перед лифтом. Приборы могли унести по лестнице или увезти на лифте. В понедельник отключались камеры, фиксирующие лифтовую площадку, дверь пожарной лестницы, дверь Лениной лаборатории и часть коридора, их соединяющую. Получалось, что в пятницу приборы унесли с этажа, а в понедельник специально принесли один прибор, чтобы подложить его Лене. Полный бред.
Один прибор спокойно можно унести в мужской сумке. И в женской. А вот четыре сразу не унесешь. Лена просмотрела записи с камер на других этажах: никого с крупными вещами не наблюдалось. Пожидаев проделал огромную работу, сделав выжимки из записей со всех камер, оставив только те моменты, когда они фиксировали людей, и теперь определить нахождение каждого человека было несложно.
Вот Магулов, пятница, 17.11, стоит на площадке восьмого этажа, ждет лифта. Вот список прошедших через проходную: Магулов покинул институт в 17.14. Значит, он никак не мог взять приборы. Надо сказать это Люсе.
Вот список тех, кто выходил из института после 19.30. Липавин – 19.58. Лучинская И. Г. – 20.26. Странно, что Ира задержалась так поздно, обычно она уходит гораздо раньше. 20.26 – это время, когда камеры были отключены. Кто еще оставался в институте? Ни одной знакомой фамилии. Надо спросить у Люси, кто эти люди, она всех знает.
Лена потерла глаза и уставилась в окно. Никого с тяжелой ношей на других этажах нет, а там камеры работали исправно, значит, приборы спрятали на нашем этаже. В одной из комнат, расположенных в промежутке от кабинета Пожидаева до ее лаборатории. Всех, кто работал в этих комнатах, Лена знала. Она еще раз просмотрела список прихода-ухода: к 19:30 все сотрудники уже ушли. Это и понятно: пятница, люди спешат на дачи, впереди выходные.
Возможный вариант: приборы спрятали в одной из комнат, а в понедельник по одному перенесли в другое место. Может так быть? Вполне. Надо просмотреть, кто и куда перемещался в понедельник.
Черный закуток, неожиданно вспомнила Лена. Черным закутком называли небольшую каморку напротив лифтов. В ней не было окон, и служила она подобием склада. Химики держали там свои реактивы, а все остальные – забракованные образцы, с которыми еще предполагалось работать. Лена тоже иногда приносила в черный закуток забракованные образцы. У каждой лаборатории имелся там свой шкаф. Посмотреть? Так Пожидаев и Нонна наверняка уже смотрели. «Проверю», – решила Лена. Потопталась немного, не зная, что лучше, сначала покурить, а потом заглянуть на склад, или наоборот. Так ничего и не решив, взяла сигареты и ключи от темной комнаты.
Она располагалась перед пожарной лестницей, и ноги сами понесли Лену к запертой двери. Разве тут что-нибудь найдешь? Лена разглядывала шкафы, забитые приборами, платами и непонятными железками. Ничего тут не найдешь, неделю надо разбирать.
Но свой шкаф она все-таки осмотрела. Вот образцы, лежащие с незапамятных времен, а вот те, которые она положила сюда месяца три назад. Приборов много, но ничего похожего на те, которые она ищет. Она еще постояла, а потом, сама не зная зачем, встала на колени на пыльном полу: здесь убирали редко – и заглянула под шкаф. Освещение было слабое, ничего, кроме черноты, она не увидела и тогда, жалея недавно выстиранный рабочий халат, начала шарить под шкафом рукой. Шарить было неудобно, она почти легла на пол и не сразу поняла, что рука натыкается на что-то, придвинутое к самой стене. И тогда, распрощавшись с любимым халатом, Лена распласталась на полу, засунула правую руку насколько ее хватало и не сразу с трудом вытащила черный целлофановый мешок для мусора. Халат был безнадежно испачкан, а вот на мешке пыли не было. Она села на пол и осторожно, отказываясь верить тому, что сейчас увидит, начала развязывать целлофан. Лена нашла исчезнувшие приборы.
Их было два, каждый аккуратно упакован в пенопластовые уголки.
Так и сидя на полу, Лена достала телефон, жалея, что не знает мобильного Пожидаева, и, молясь, чтобы он оказался на месте, стала набирать его рабочий номер.
Пожидаев был у себя в кабинете и меньше чем через минуту уже возвышался над Леной, сидевшей на полу.
– Так я и думал, – непонятно произнес он, разглядывая находку.
– Что? – удивилась Лена.
– Я думал, – пояснил он, протягивая ей руку и помогая встать, – что украсть хотели только один прибор.
И видя, что она не понимает, терпеливо продолжил:
– Эта история состоит как будто из двух частей. Одна часть понятна: кто-то украл прибор и получил за это деньги. Или пулю. А вторая часть какая-то странная, дилетантская, я бы даже сказал, женская: перепрятать приборы, подложить кому-то… Зачем? Глупо.
– Почему нужно было красть один прибор? Кому это понадобилось?
– Конкурентам, – не задумываясь ответил Пожидаев. – Больше никому. Приборы уникальные, лучше всех мировых аналогов. Это госзаказ, очень большие деньги. Чтобы кто-то мог восстановить технологию, достаточно одного образца. К тому же искать один пропавший прибор станут не так тщательно, как всю исчезнувшую партию.
Читать бесплатно другие книги:
