Лавандовое поле надежды Макинтош Фиона

25

Лизетта пошевелилась первой. Наручные часики – единственное украшение, что еще оставалось на ней – сообщили ее сонному взору, что сейчас без нескольких минут четыре. Даже птицы за окном – и те еще спали. Стояла уютная, умиротворяющая тишина, и хотя осознание реальности начало возвращаться в мысли девушки, Лизетта отгораживалась от него, чтобы еще немного насладиться своим праздником.

Они предавались любви много часов подряд. Маркус уверял, что глаз не сомкнет, пока держит ее в объятиях, но, разумеется, проиграл эту битву. Зато Лизетта позаботилась о том, чтобы он знал, что вышел победителем из всех прочих поединков и битв, произошедших между ними той ночью. Он заснул с улыбкой на губах.

Лизетта знала, что воспоминания об этих счастливых часах навсегда останутся жить в ее памяти. Полковник оказался нежным и заботливым любовником, а главное – веселым и забавным. Они смеялись почти столько же, сколько и занимались любовью.

Вначале, только оказавшись на кровати, Лизетта думала, что их слияние будет бурным и стремительным. Она так жаждала ощутить его в себе, что торопилась куда сильнее, чем он. Теперь она лишь вздохнула, вспоминая его нежные, ритмичные движения. Он время от времени останавливался полюбоваться ею – и любовался так, что она поневоле стеснялась.

Английская школа, в которой училась Лизетта, была совершенно викторианского склада во всем, что касается отношений с мужчинами, но девушка выросла отнюдь не ханжой и не скромницей, хотя под пристальным и страстным взглядом Килиана невольно краснела.

Он спал, озаренный сочащимся в комнату лунным светом, а Лизетта любовалась полковником. Крепкий подбородок покрыла тень щетины, которую Килиан сбреет через несколько часов. Лицо симметричное и гармоничное, легкая проседь в густых волосах, совершенно одинаковая с обеих сторон, точно отражение в зеркале. Лизетта осторожно коснулась крошечного завитка волос у самой шеи Килиана. Мягкий и золотистый. Адонис, настоящий Адонис – должно быть, куда бы он ни пошел, за ним остается длинный шлейф разбитых сердец.

Пора уходить – надо оставить его ненасытившимся. Инстинктивно она знала: второй подобной ночи у них не будет. Наклонившись, Лизетта легонько коснулась губами губ Килиана. Глаза его распахнулись, в первое мгновение в них стояла тревога, но полковник тут же моргнул и улыбнулся.

– Уже утро?

– Нет, но мне пора.

Килиан вздохнул и попытался обнять ее. Лизетта выскользнула у него из рук и на цыпочках направилась к ванной, по дороге собирая разбросанную одежду. Свет в гостинице выключили в соответствии с требованиями комендантского часа, а персонала в столь ранний час практически не наблюдалось. В темном вестибюле Килиан спросил ее, удастся ли им увидеться вечером.

Лизетта покачала головой.

– Очень много работы.

– Поменяй планы.

– Не могу.

– Не таись от меня, Лизетта.

Она решила пойти на риск.

– Ты сам очень скрытен. Не рассказал мне ни про свою работу, ни про генерала Штюльпнагеля.

Она постаралась говорить как можно легкомысленней, но упрек прозвучал цепко и въедливо.

К счастью, Килиану было не до того.

– Ни к чему тебе мои заботы. Ты вся – сплошная радость, мои секреты не имеют к тебе никакого отношения. С днем рождения, прекрасная Лизетта. – Он проводил ее до автомобиля, усадил в салон, поцеловал на прощание и с трудом оторвался от ее губ. – Как же медленно будет тянуться время, пока я вновь не увижу тебя!

– Маркус…

Он снова наклонился к ней и поднял стеклянную перегородку, чтобы шофер их не слышал.

– Да?

– Ты… – Она замялась. Не стоило бы торопить события. Но ей же надо сообщить в Лондон хоть что-нибудь.

Он усмехнулся.

– Влюблен ли я? Спроси меня вечером.

Она испуганно заморгала, но попыталась скрыть свои чувства за вымученной улыбкой.

– Не дразни меня!

– А мне казалось, ты веришь в любовь с первого взгляда.

Лизетта стушевалась.

– На самом деле я о другом хотела спросить.

– Не стесняйся.

– У тебя сейчас какие-то неприятности?

Килиан пристально посмотрел на нее.

– Нет. Но они словно бы сами меня находят, – загадочно отозвался он.

Она накрыла его руку ладонью.

– Вчера вечером у тебя был такой мечтательный голос, словно ты хотел многое изменить.

– Все военные хотят многое изменить. Мало кто из нас выбрал бы войну. А тем из нас, у кого есть возможность что-то изменить, стоило бы ею воспользоваться… иначе мы горько пожалеем о своей трусости.

Лизетта видела, что он сказал куда больше, чем собирался. Она улыбнулась.

– Слово «трусость» к тебе совершенно неприменимо, – прошептала она и послала ему воздушный поцелуй. Килиан с тоской посмотрел на нее и неохотно закрыл дверцу. Шофер тронул машину с места, в темноту ночного Парижа. Лизетта повернулась, еще раз взглянула на Килиана – не заходя в гостиницу, тот зашагал прочь. Он казался воплощением одиночества – единственная живая душа на авеню Клебер, – а потом пропал, растворился во тьме. Машина набрала скорость.

Что-то тяготило полковника. Он несколько раз упоминал, что сожалеет о чем-то, послание Штюльпнагеля застало его врасплох. Предложение встретиться звучало совершенно невинно и правдоподобно, но чутье подсказывало девушке, что Килиан не купился на эту правдоподобность. Зачем военному коменданту Парижа, одно слово которого способно поднять по тревоге солдат по всему городу, да что там – по всей Франции! – обсуждать меры безопасности с офицером, ответственным за связь с духовенством? Возможно, звучит достоверно… но не до конца. У Штюльпнагеля полно помощников для такого рода дел. Ему незачем назначать срочную личную встречу с Килианом. Лизетта нахмурилась, гадая, не пытается ли она найти скрытый смысл там, где его нет.

Правда же состояла в том, что ей отчаянно хотелось защитить Килиана, уберечь от всех бед. Черт бы его побрал – ну почему он такой обаятельный?! И почему его прикосновения так на нее действуют? Все должно было быть совершенно иначе. Она – разведчица, шпионка, ей полагается использовать людей, сохраняя холодную голову… Почему же у нее так горят щеки? Почему так бешено бьется якобы бесстрастное сердце?

Она вдруг застеснялась, осознав, что осталась наедине с шофером – свидетелем их утомленных ласк. Каково же было ее потрясение, когда тот, словно прочитав ее мысли, опустил стеклянную перегородку. Автомобиль замедлил ход и остановился.

Девушка растерянно заморгала. Ей вдруг стало страшно.

– В чем дело? – осведомилась она, нервно приглаживая волосы.

– Bonsoir, Лизетта, – отозвался шофер, поворачиваясь. Даже во тьме она узнала этот голос, узнала лицо Лукаса Равенсбурга.

26

Люк понятия не имел, что думает о нем Лизетта после того давнего дня, когда он сорвал у нее поцелуй на заднем сиденье автобуса, трясущегося по извилистой дороге из Горда в Кавайон. Тогда на дворе стояла осень. Прошло семь месяцев со дня, вместившего в себя ярость и кровь, отчаяние и убийство. В тот день присутствие Лизетты стало для Люка спасительным плотом посреди разбушевавшейся стихии.

Он сам не знал, почему отпустил ее, как позволил уехать. Ни одна женщина никогда не производила на него такого глубокого впечатления, как Лизетта, ни одна женщина не переживала вместе с ним столь глубоких потрясений, не видела его таким надломленным. Он вымученно провожал взглядом ее поезд, уходивший с железнодорожной станции в Лионе. Люк волновался за девушку, был одержим стремлением ее защитить. Больше ничего не имело значения для его взбудораженного рассудка. Воспоминания гибели Вольфа леденили душу. Coup de grace, совершенный по злорадному распоряжению фон Шлейгеля, до сих пор преследовал его по ночам, лишая сна.

Со дня смерти Вольфа прошло много недель, но боль утраты не стихала. Люк ожесточился и отвердел. Исчез беспечный юноша, предававшийся любви в лавандовых полях, мечтатель, способный любоваться тем, как луч солнца наделяет одинокий стебелек мерцающей красотой, как волшебно серебрится в лунном сиянии полоска дикой белой лаванды.

Даже в пучине горя Люк не переставал думать о Лизетте. Ни он, ни она не искали любви, однако судьба свела их вместе – и горести их слились друг с другом. Оба они были упрямы и своевольны. Непокорность Лизетты, ее способность дать ему отпор, раздразнить и раззадорить его разрушили броню, которой Люк окружил свое сердце. Лизетта царила там безраздельно. Он знал, что любит ее, и посвятил всего себя тому, чтобы охранять и защищать ее.

В самом начале войны отец велел ему закопать в лавандовых полях подальше от Сеньона шкатулку с деньгами и еще кое-какими вещицами. Тогда Люк посмеялся, но отец щелкнул его по носу.

– Поверь, сынок, придет день, когда эти деньги спасут тебе жизнь.

Эти слова оказались пророческими. Люк тайно пробрался к Мон-Венту, вырыл шкатулку и потратил часть денег на дорогу до Парижа. Там он вступил в контакт с подпольем, выяснил, где обосновалась Лизетта, и начал за ней следить. Он твердил себе, что таким образом оберегает ее, но, в сущности, он просто хотел быть поближе к возлюбленной.

Он ежедневно провожал Лизетту от ее квартирки в банк, тенью скользил за ней, когда она приходила в кафе на Елисейских Полях, бродила по садам или заглядывала на рынок. По вечерам он провожал ее до дома, а затем дрожал под окнами, пока свет в ее квартирке не гас. Тогда он прятал руки поглубже в карманы и, устало ссутулившись, возвращался к себе в захудалую гостиницу или исполнял какое-нибудь поручение для подполья.

Однажды он чуть не выдал себя: выполняя очередное поручение, он отправился к цели кружным путем – так, чтобы пройти через Монмартр – в тайной надежде увидеть Лизетту. Он уже отчаялся встретить ее, как вдруг разглядел в толпе знакомую фигурку, черные локоны, рассыпавшиеся по плечам. Он помнил шелк этих волос на ощупь. Люк поспешил подойти к ней поближе, ощутить хотя бы отблеск ее присутствия в своей одинокой жизни.

Лизетта остановилась на переходе, повернула голову. На Люка накатила волна желания – и муки. Он подобрался поближе. Она перешла дорогу – и неожиданно обернулась. Люк еле успел присесть, притворившись, будто завязывает шнурок. Переждав немного, с трудом оправившись от потрясения, он свернул в какой-то переулок и с тех пор отказывал себе в малейшей возможности увидеть ее хотя бы издалека. Вплоть до этого момента.

Несколько месяцев назад немецкое происхождение и арийская внешность помогли Люку устроиться шофером при немецком штабе. Полезное место для участника Сопротивления, однако не так давно из полезного оно стало бесценным. Первого мая все резко переменилось. Лондонское радио начало выпускать в эфир неслыханное ранее количество «личных сообщений». Поток закодированных посланий вызвал во Франции волну всеобщего возбуждения. Это был сигнал!

По всей стране, в городах и селах, люди настраивали утаенные радиоприемники на вещание Би-би-си, вслушиваясь в закодированные послания. Бананы кончились. У Иветты десять пальчиков. Троянской войны не будет. Британским разведчикам и их французским союзникам сообщали, что в их края направлено подкрепление, будет выброшен парашют с оружием или новая рация. Агенты ждали подобных сообщений, регулярно вслушиваясь в эфир.

В ночь на первое мая 1944 года на группки подпольщиков, собравшихся у потайных приемников, обрушился могучий поток сообщений, взбудораживших тайных агентов во Франции. Их призвали к немедленным действиям. Пришла пора готовиться к открытию второго фронта – ожидали, что это произойдет через несколько недель. Отважные одиночки – мужчины и женщины – и крошечные группки подпольщиков слились в едином порыве разрушить, замедлить и уничтожить немецких оккупантов во Франции, не дать немецким войскам добраться до северного побережья. После пяти лет отчаяния настал момент восстать в последнем героическом порыве.

Люк знал, что при первой возможности должен увезти Лизетту из Парижа, от Килиана. В свете новых инструкций ее задание теряло всякий смысл – она не могла ни на что повлиять. То, что она делала, больше не играло никакой роли, а значит, ей не следовало подвергать себя ненужному риску.

Он выжидал подходящий момент, чтобы открыться Лизетте и убедить ее бежать. Роль шофера при Килиане предоставляла для этого идеальную возможность, хотя жестокой расплатой за это были муки ревности. Казалось немыслимым сохранять спокойствие, пока Килиан ласкает возлюбленную Люка. Нет, ее надо спасать, пока не поздно. Сегодня же.

Лизетта ошеломленно сидела в машине. После того, как они с Люком расстались, она вспоминала о нем каждый день. А сегодня не вспомнила – и вот он, тут как тут!

– Где ты был? – еле слышно прошептала она.

– В Париже.

Девушка напряженно молчала.

– Я не мог оставаться на юге, – пояснил он. – Наш последний разговор…

– Когда мы в последний раз виделись, говорила только я. Тебе было сказать нечего. Нечего!

Он замялся.

– Я не мог говорить о том, что произошло, это было слишком ужасно.

– Зато бросить меня оказалось проще простого!

– Я тебя не бросал! – вымученно воскликнул он. Сердце Лизетты дрогнуло. – Я все это время следил за тобой. Я был совсем рядом! А если я не мог за тобой приглядеть, то устраивал так, чтобы рядом с тобой оказался кто-нибудь еще. Помнишь, как ты оступилась и уронила покупки? – Девушка удивленно заморгала. – У тебя еще багет сломался.

– И яйцо разбилось… Мне помог какой-то парень.

Люк кивнул.

– Его зовут Жак.

Лизетта потрясенно смотрела на него.

– А еще тебя предупредили, что в метро – проверка удостоверений личности.

– Да, помню… Девушка – черноволосая, с короткой стрижкой.

– Изабелла. А твоя новая соседка…

– Сильвия, – договорила Лизетта, недоверчиво покачивая головой. – Не может быть!

Он потупился.

– Она согласилась за тобой присматривать.

– Но почему?

– Она мой друг.

– Зачем ты все это делаешь?

– Хотел удостовериться, что ты в безопасности, – пожал плечами Люк. – Не ходи в Сен-Жермен ночью, это небезопасно.

– Ты был в Париже все это время?

– Нет, – хрипло сказал Люк. – Тогда мне и приходилось полагаться на друзей. Я оставался под Парижем… Рядом с тобой.

– Почему ты не…

Он отвернулся к рулю.

– Лизетта, я понимаю твое задание. Я знаю, какую игру ты затеяла с Маркусом Килианом.

– Откуда?

– Я не дурак. Ты же не ради удовольствия с ним время проводишь.

– Да, – еле слышно подтвердила она.

Люк завел мотор.

– Поэтому-то я и не мог тебе открыться, поставить под угрозу твое задание. До сегодняшнего дня.

Они приехали на Монмартр, мотор с тихим урчанием замолк, и Люк учтиво распахнул перед пассажиркой дверцу автомобиля.

– Я провожу тебя до двери. Внутри мы сможем говорить свободней.

Он так и не смотрел на нее, и Лизетту это радовало – слишком уж противоречивые чувства ее обуревали. Да, она страдала по Люку, но была не готова к тому, чтобы он объявился в ее жизни в тот самый момент, когда ей удалось соблазнить Килиана. Вчера вечером Маркус спросил у нее, что бы она почувствовала, если бы перед ней внезапно возник ее фермер. Теперь у нее голова кругом шла – вопрос оказался в точку. Люк отвез их в гостиницу, знал, куда они направляются и сколько времени провели вместе. Тщательно отстроенные стены ее внешней невозмутимости на глазах рассыпались в прах.

Почему Люк здесь? Потому что любит ее – или потому, что на юге за ним идет охота? А если он ее любит, то как может оставаться рядом при таких обстоятельствах? Ей надо проявить не меньшую стойкость и выдержку. Неожиданное появление Люка все осложняло.

– Ты так хороша сегодня, – заметил он. – Роскошно пахнешь. Дорогими духами. Шанель, если мой парфюмерный опыт меня не подвел.

– Прекрати, – взмолилась она.

– Ты очень убедительно изображала нежные чувства к полковнику.

– Люк…

Обогнав спутницу, он распахнул перед ней дверь подъезда.

Лизетта обожгла его сердитым взглядом, но переступила порог.

– Я впечатлен твоим быстрым успехом. Впрочем, неудивительно – на меня твои чары подействовали так же быстро, как и на бедного полковника.

– Да как ты смеешь! – гневно прошипела Лизетта.

– После вас, мадемуазель Форестье, – сухо произнес он, указывая на лестницу.

– Мне твоя помощь не нужна.

– Еще как нужна.

Лизетте ужасно хотелось затопать ногами – но нельзя же было перебудить всех соседей. Она взбежала по лестнице, Люк спешил следом. Перед ее дверью они оказались практически одновременно.

Лизетта перевела дух.

– Что с тобой случилось? – спросила она. – Ты хромаешь.

– А, прикрытие. Иначе меня бы отправили на фронт. Приходится хромать всю дорогу, не то забуду.

– Зачем ты здесь?

Люк не ответил.

Лизетта хотела открыть дверь, но уронила ключ и торопливо наклонилась за ним. Люк опередил ее. Ее рука нащупала его ладонь. Девушка инстинктивно отдернулась, но Люк удержал ее, прижал ее руку к сердцу.

– Я постоянно думал о тебе с тех пор, как поезд унес тебя прочь, – хрипло прошептал он.

На нее разом нахлынули все те чувства, которые она старалась держать в узде: отчаяние из-за гибели Лорана, сознание, что в тот вечер Люк убил двоих, беспомощность из-за невозможности утешить его, ярость из-за холодного, безмолвного прощания на вокзале… Лизетта словно бы вернулась в Прованс, где так злилась на Люка и так отчаянно нуждалась в нем.

Однако теперь между ними стоял Килиан.

– Ох, Люк, заходи.

Он покачал головой и поднялся, помогая девушке встать на ноги.

– Слишком рискованно, пока машина стоит у дверей. Мне пора. Кстати, у меня к тебе есть срочный разговор.

– Тогда возвращайся скорей. Я не пойду сегодня на работу. Приходи в любое время, как сможешь.

Он кивнул, открыл дверь, вернул Лизетте ключ и ушел – не коснувшись ее, не сказав ни слова. Она слушала, как удаляются его шаги, испуганная тем, что позволила ему уйти. На площадке внизу он остановился. Скрипнула дверь. Неужели Сильвия шпионила за ними? В этот момент Лизетта возненавидела соседку, хотя прежде Сильвия ей нравилась.

Скинув туфли, девушка на цыпочках выбралась за дверь и рискнула украдкой поглядеть вниз, перегнувшись через перила. Вцепившись в пальто Люка, Сильвия что-то лихорадочно ему нашептывала. Он порывался уйти. Покачав головой, он бережно отвел руку Сильвии. Лизетта поняла, о чем они говорят.

Вернувшись к себе, девушка опрометью бросилась к окну. Вскоре из подъезда вышел Люк, и машина отъехала. Но он же обещал вернуться! У Лизетты оставалось всего несколько часов на то, чтобы успокоиться и добраться до кафе: нужно срочно передать сообщение в Лондон.

Заснуть Лизетте не удалось. Наполнив ванну горячей водой, она стянула с себя вечернее платье и неторопливо искупалась. Бледная кожа раскраснелась, мысли бродили вокруг Маркуса Килиана. Лизетте требовалось «разграничить» свои чувства – именно такой термин они использовали во время учебы в разведшколе. Ей нравился Маркус – и оспаривать это было бы ложью. Еще недавно в ее жизни не было никого, а теперь приходится выбирать между двумя поклонниками. Как же их разделить? Особенно учитывая, что один из них на службе у другого! Люк затеял опасную игру! «Он делает это ради тебя! – напомнил еле слышный внутренний голос. – Чтобы находиться рядом, оберегать тебя!»

Нежась в теплой воде, Лизетта глубоко вздохнула. Не время идти на поводу у чувств. Думать надо головой, а не сердцем. Лондон ждет от нее успехов, особенно теперь, когда она вошла в доверие к Килиану. Ей не нужны лондонские сообщения о продвижении советских войск на Украине или об отступлении Германии. Куда важнее знать о потенциальных ответных шагах врага. Американцы внесли свой вклад в усилия союзников, Берлин загнан в угол, но загнанный зверь непредсказуем…

Лизетта торопливо вытерлась и оделась. Из квартиры она вышла чуть раньше восьми. Заслышав ее шаги на лестнице, Сильвия приоткрыла дверь. Лизетта смолчала.

– Ты же знаешь… – начала француженка.

– Что ты за мной шпионишь? – уточнила Лизетта.

– Я приглядываю за тобой… ради друга.

Лизетта смерила соседку взглядом. Красивая. Внезапно девушка увидела все в новом свете.

– Можно было и сказать мне.

Сильвия покачала головой.

– Я бы только все испортила. Тебе ведь важно действовать в одиночку.

– А теперь что изменилось? – резко поинтересовалась Лизетта.

– Люк тебе во всем признался и обо мне рассказал. У него на то есть свои причины.

Лизетта сглотнула. Это предостережение? Пожалуй, у нее нет права испытывать собственнические эмоции.

– Лизетта…

– Мне пора. Опаздываю на работу.

Девушка заторопилась вниз по лестнице, стараясь не думать о Люке и его приятельницах.

До Елисейских Полей Лизетта добиралась пешком, хотела выплеснуть ревность и разочарование. Путь оказался долгим, и у Первого округа девушка нарвалась на патруль.

– Документы, – скучающим голосом потребовал солдат.

– Вот, пожалуйста, – на безупречном немецком отозвалась девушка.

Он растерянно заморгал.

– Куда идете?

– В кафе, я там часто бываю.

– А где работаете?

Она назвала ему банк.

– Я работаю лично с президентом, Вальтером Эйхелем.

Уловка сработала. Патрульный почти не смотрел на ее удостоверение, но и отдавать не спешил.

– Мы тут редко встречаем немецких девушек.

Лизетта улыбнулась.

– Надеюсь, вы скоро вернетесь домой, – доброжелательно сказала она, протягивая руку за удостоверением.

Солдат отдернул его.

– Как насчет свидания – сегодня вечером?

– Не могу, – огорченно сказала Лизетта. – Я встречаюсь с полковником Килианом, вы, верно, его знаете?

Солдат остолбенел.

– С полковником Килианом… – повторил он, запинаясь.

Она улыбнулась.

– Вальтер Эйхель – мой крестный отец. Они с полковником друзья.

– Простите.

Девушка озадаченно посмотрела на него.

– За что? Я польщена.

С солдата разом слетела вся самоуверенность, которую ему придавал немецкий мундир. Вид у патрульного стал робкий и очень застенчивый.

Девушка подарила ему улыбку и забрала документы, радуясь, что он не стал рассматривать их слишком пристально.

– Danke. Guten Morgen.

Она не сомневалась в своем удостоверении, но не любила, когда его слишком внимательно разглядывают.

Войдя в кафе, Лизетта подозвала хозяина, сделала заказ и небрежно добавила:

– Не найдется ли у вас за стойкой лишней газетки?

Через плечо хозяина было переброшено зеленое полотенце.

– Oui, mademoiselle, – кивнул он, протирая чашку и не глядя в сторону посетительницы. Положив газету на стойку, он тут же отвернулся к новому клиенту.

Ранним утром в кафе было немноголюдно. Посетители толпились у стойки, торопливо пили традиционный утренний кофе. Немец среди них затесался только один – его мундир выделялся из общей массы – да и тот стоял спиной к девушке. Она не забыла о предосторожностях, ведь сюда нередко захаживали гестаповцы. Сев в самой глубине помещения, она принялась в ожидании заказа читать передовицу.